Воронин Андрей Николаевич. Мишень для Слепого

   «Ничего себе, какая глубокая осадка у этого кораблика!»
   Глеб ощутил, как вода давит на барабанные перепонки.
   Секунда полетела за секундой Глеб успел потерять ориентацию и не знал, куда плыть. Если он пойдет сейчас вдоль днища судна – тогда ему не хватит воздуха, чтобы вырваться на поверхность. Если возьмет в сторону – то, вынырнув, может угодить прямиком под пули.
   Помогли прожектора, включенные арабами. Слева от Глеба вода светилась, значит, нужно было плыть в другую сторону. Оттолкнувшись от плоского днища ногами, Глеб заскользил в толще воды.
   Он почти задыхался, когда внезапно оказался на поверхности. Жадно глотнув воздух, Сиверов успел лишь увидеть палубные ограждения, возле которых не было ни одного человека, и вновь ушел под воду. На этот раз он погрузился неглубоко, метра на два. Проплыл сколько позволяли силы, вновь вынырнул, набрал воздуха побольше и на этот раз проплыл уже метров пятьдесят.
   «Черта с два они теперь меня достанут!» – злорадно подумал Глеб, и в этот момент луч прожектора скользнул совсем рядом с ним, и автоматная очередь вспорола воду.
   Получилось ужасно глупо: его никто не увидел, шальная пуля, улетевшая в темноту, ударила Глеба в плечо, и он опять, вдохнув поглубже, нырнул и поплыл под водой, гребя одной рукой. Он доплыл до деревянных свай, которыми был укреплен берег канала. Левая рука почти не слушалась, и он, подтянувшись правой, с трудом вскарабкался на скользкую, покрытую тиной сваю. Голова кружилась от нехватки кислорода и потери крови.
   Первым делом Глеб проверил, на месте ли пачка денег. То, что она по-прежнему лежала в кармане куртки, придало ему сил. С риском вновь сорваться в воду Глеб, перепрыгивая с одной скользкой сваи на другую, достиг берега и тут же, перебежав неширокую подъездную дорогу, нырнул между высокими штабелями ящиков. Сиверов даже не оборачивался, он слышал, как гремят выстрелы, звучат крики. Он уходил от них дальше и дальше, у него теперь была только одна цель – скорее достичь забора, пока еще не израсходован остаток сил, которых хватит, чтобы перебраться на ту сторону и уехать прочь от порта.
   Он шел, покачиваясь, по казавшемуся ему бесконечным проходу среди ящиков. Далеко впереди между штабелями Глеб видел верхний край забора с металлическими штырями. Прямо над ними в рваных тучах горела яркая звезда. Глеб не отрываясь смотрел на нее, она указывала ему путь, как маяк. Правой рукой Сиверов зажимал рану, чувствуя, как кровь течет по пальцам, горячая и липкая.
   «Вроде бы кость не задета, – подумал Сиверов. – Угораздило же меня! Давно со мной такого не случалось. Ну ничего, прорвемся. Главное, они не знают точно, где меня искать. Лишь бы добраться до забора, залезть на него!»
   Наконец штабеля ящиков кончились, и Сиверов по ломкой осенней траве добрел до высокого бетонного забора. Вскарабкаться на него здесь было нельзя, и Глеб, пригнувшись, пошел вдоль него.
   «Где же я оставил ремень? Где?» – пытался вспомнить Сиверов, не зная, выше или ниже того места он вышел.
   Ремень он так и не нашел, но зато увидел несколько вонючих, скорее всего из-под рыбы, деревянных ящиков, составленных возле забора. Наверное, работники порта что-то выносили здесь, передавая сообщникам через забор. Сиверову это пригодилось как нельзя кстати. Он взобрался на ящики, уцепился за металлические штыри и попытался подтянуться. Когда он перелезал через забор в порт, это удалось ему с легкостью, но теперь левая рука почти бездействовала, и каждое движение причиняло нестерпимую боль, от которой он чуть ли не терял сознание.
   Сиверов заскользил носками ботинок по гладкому бетону и, превозмогая боль, скрипя зубами, сумел-таки закинуть ногу на неширокий карниз с вмазанными в бетон стеклянными осколками. Теперь ему было все равно, порежется он или нет. Глеб немного полежал, отдышался, затем поднял голову и осмотрелся.
   Он находился совсем недалеко от того места, где оставил машину. Она так и стояла между контрфорсами старого склада, прикрытая маскировочной сеткой. Броневик и БMB уже уехали.
   «Заметили мою машину или нет?» – мелькнуло в голове у Сиверова.

Глава 16

   В этом Месте он мог ожидать засаду и поэтому не спешил выдавать свое присутствие. Лишь только убедившись, что поблизости никого нет. Сиверов перебрался через металлические штыри, изодрав куртку о колючую проволоку, и спрыгнул вниз с трехметровой высоты. Он пошатнулся, завалился на бок и лежал несколько секунд, приходя в себя. Потом вытащил пистолет и тут же выругался: из ствола вытекла тонкая струйка воды. Неверной походкой Глеб доковылял до машины и, чтобы перевести дыхание, лег грудью на капот. И увидел сквозь маскировочную сетку на стекле кабины маленького рыжего котенка, который таращился на него круглыми зелеными глазами.
   – А вот рыбку я тебе и не принес, – через силу усмехнулся Глеб. Ему стало ясно, что никто не подходил к машине.
   «Раз котенок на месте, значит, дверцу не открывали».
   И эта простая догадка вернула ему силы. Он стянул сетку, с первой попытки попал ключом в замочную скважину, открыл дверцу и опустился на сиденье. Котенок, опасливо косясь на Глеба, переместился с приборной панели на спинку пассажирского сиденья и старательно принюхивался. Наверное, Глеб успел пропахнуть рыбой.
   Сиверов сунул ключ в замок зажигания. Машина завелась легко, и он поехал, не включая фар. Но уже не той дорогой, по которой приехал сюда. Он покатил вниз.
   Вскоре «уазик» вывернул из-за угла склада, и Сиверов увидел впереди ярко освещенную улицу, по ней проносились редкие автомобили.
   «Надо ехать. Во что бы то ни стало ехать! Нечего раскисать! Но сначала – обработать рану».
   Теперь Глеб удостоверился: ни погони, ни слежки за ним нет. Он остановил автомобиль, раскрыл аптечку.
   Залил рану йодом и, сложив бинт большим комком, засунул его под рубашку. Глебу нестерпимо хотелось курить, но в машине сигарет не осталось, а те, что лежали в кармане, размокли, превратившись в месиво. Единственный калининградский адрес, который он знал, это адрес, полученный им от генерала Потапчука.
   «Километров тридцать отсюда будет, – прикинул Глеб. – Наверное, дотяну».
   Кровотечение уже остановилось, но рана постоянно напоминала о себе. И, ведя машину одной рукой, Сиверов покусывал губы и морщился от боли. Котенок словно понял, что с человеком что-то неладное. Он прекратил свои попытки попутешествовать по автомобилю и сидел смирно, запустив когти в обивку сиденья.
   Кончились старые кварталы города, потянулись вереницы пятиэтажек, серых и однообразных в неверном свете уличных фонарей.
   – Прости, я не сдержал слово. Обещал, что завезу тебя к маме, – улыбнулся Глеб своему маленькому пушистому попутчику, – а теперь у меня времени да и сил на это нет.
   Город кончился. Сиверов опустил боковое стекло.
   Холодный ветер бил в лицо, и это немного бодрило, позволяло продержаться подольше. Вдоль дороги стояли загородные дома старой постройки, уютные, с остроконечными крышами, густо окруженные деревьями.
   Пейзаж напоминал иллюстрации к немецким народным сказкам. Было в этой ночи что-то волшебное, что возвращало Глеба памятью в детство, когда он приезжал в Калининград с отцом отдохнуть на море. И вот снова он здесь. Вечность, казалось, прошла с тех пор.
   Глеб увидел знакомый дом. В окнах не было света.
   «И не удивительно, неужели ты надеялся, что тебя здесь кто-то ждет посреди ночи? Лишь бы хозяйка была на месте».
   Он нетерпеливо вывернул руль, и «уазик» остановился у калитки, съехав передними колесами в кювет. Глеб покинул машину и вошел в калитку. Чуть слышно скрипнули петли.
   «Ну что ж, – Глеб глянул на датчик сигнализации, укрепленный на стойке, – небось в доме уже звенит звоночек. Это хорошо».
   Придерживаясь за решетку из металлических труб, которая была сплошь увита диким виноградом, Сиверов дошел до крыльца, и дверь в это время отворилась. Женщина вскрикнула, увидев кровавое пятно, расплывающееся на мокрой куртке. Глеб – с бледным и грязным лицом – выглядел как пришелец с того света, как вурдалак, восставший из могилы лунной ночью.
   – Что с вами?!
   Женщина сбежала по ступенькам, подхватила Глеба под локоть. Глеба хватило лишь на то, чтобы ответить банальной шуткой:
   – Бандитская пуля…
   На пороге дома он потерял сознание. Очнулся лежа на полу в гостиной. Женщина сидела на корточках возле него и держала у него перед носом вату с нашатырем.
   Первое, что сказал Глеб, вспомнив, где находится и что произошло:
   – Там, в машине…
   – Что? – спросила женщина, в ее голосе было такое напряжение, будто она ожидала услышать, что в машине труп.
   – Там котенок. Его надо накормить… Маленький, рыжий, – и Глеб снова потерял сознание.
   Когда Сиверов очнулся во второй раз, то он уже лежал на диване, накрытый пледом. Глеб даже не сразу смог понять, одетый он или раздетый. Кое-как разобрался, что раздетый. Он перевел взгляд на пол и увидел свои ботинки. Рядом с ними сидел котенок перед тарелочкой с молоком, и вид у него был вполне довольный.
   Он лапой подгребал к себе мокрый шнурок ботинка. Рана болела меньше, можно сказать, почти не болела по сравнению с тем, что испытывал Сиверов час тому назад.
   Глеб хотел было подняться, но тут же услышал:
   – Лежите!
   Хозяйка дома встала с кресла у окна, подошла, присела на край дивана в ногах Глеба.
   – Рана совсем не болит, – запротестовал Сиверов.
   – Она не болит потому, что я сделала вам укол.
   – Тогда дайте мне телефон, я должен позвонить.
   – Нет, – возразила женщина спокойно, но твердо, – лучше позвоню я.
   – Куда?
   – Если хотите – генералу Потапчуку. Но полагаю, сначала следует позвонить доктору.
   – Нет, ни в коем случае! – сказал Глеб. – Никаких докторов. Как вы станете объяснять огнестрельную рану?
   – Объясню как-нибудь, – сказала женщина. – Между прочим, меня зовут Софья.
   – А меня – Федор, – ответил Глеб и подумал, что эта женщина, возможно, такая же Софья, как и он – Федор.
   Хотя у! него имелся настоящий паспорт на имя Федора Молчанова.
   «А может, у Софьи тоже есть настоящий паспорт».
   – Врач не будет расспрашивать, – улыбнулась женщина, – откуда у вас эта рана. Врач – мой родной брат.
   Кстати, пуля прошла навылет.
   – Это хорошо, – пробормотал Глеб. – Слава Богу, кость не задета.
   – Если и задета, то незначительно. Впрочем, я не врач. Но надо сделать все по правилам – сначала лечение, а потом дела.
   – Ладно, поступайте как знаете, – уступил Сиверов, решив, что позвонить Потапчуку время у него еще будет.
   Женщина поставила себе на колени телефон и стала звонить. Когда на другом конце провода ответили, она сказала коротко:
   – Родион, это Софья. Извини, но ты должен приехать ко мне. И прихвати с собой инструмент, пожалуйста, моему гостю плохо…
   – Скоро он приедет? – спросил Глеб, когда женщина положила трубку.
   – Живет он недалеко, у него машина. Думаю, минут через двадцать – двадцать пять приедет. Правда, ему еще надо собраться.
   – Тогда давайте я позвоню Потапчуку.
   Софья сама набрала номер.
   Но тут Глеб спохватился.
   – Не надо, не надо звонить по этому телефону, – он здоровой рукой нажал на рычаги аппарата. – Лучше принесите мобильный из моей машины, он в сумке, на заднем сиденье. Заодно и сумку захватите.
   – Сумка уже в доме, – сказала женщина. – Я ее принесла вместе с котенком.
   Через минуту Глеб уже слышал голос генерала Потапчука.
   – Ну, как ты? – спросил Потапчук.
   – Попал в передрягу. – Сиверов взглянул на Софью.
   Та понимающе кивнула и исчезла за дверью, плотно прикрыв се. – В принципе, все нормально. Сейчас приедет доктор, посмотрит рану.
   – Серьезно зацепило? – заволновался Потапчук.
   – Да нет, не очень. Я думаю, кость не задета. Пустяки, лучше перейдем к делу, – и Глеб принялся пересказывать все то, что он увидел, не делая никаких выводов, предоставляя заняться этим Потапчуку.
   Глебу было интересно, совпадут ли его предположения с предположениями генерала.
   Потапчук внимательно слушал, иногда что-нибудь коротко уточнял, скорее всего лишь для того, чтобы Глеб уверился, Потапчук продолжает его слушать.
   – Так говоришь, пачка у тебя?
   – Мокрая, но у меня.
   – Это хорошо. Если хочешь, я пришлю за тобой людей и договорюсь, чтобы военным самолетом ты смог прилететь в Москву.
   Глеб отказался:
   – Не надо, сам доберусь. Машину оставлю здесь.
   – Правильно. Я буду тебя ждать и постараюсь разобраться в этом деле. Деньги отдай Софье, они окажутся у меня раньше, чем прилетишь ты.
   Глеб утвердительно хмыкнул.
   – А теперь отдыхай, – сказал Потапчук, – спасибо за работу. Кое-что мне стало понятно. Когда приедешь расскажу.
   – Хорошо. Спокойной ночи, – попрощался Глеб, догадываясь, что едва ли генерал этой ночью ляжет спать.
   Он положил телефон на пол. Дверь открылась. С большой чашкой горячего чая в комнату вошла Софья и вновь присела на край дивана.
   – А покрепче ничего не найдется? – спросил Глеб.
   – Чай и так с коньяком, – улыбнулась женщина.
   – Я люблю неразбавленный.
   – Чай или коньяк?
   – И то и другое.
   – Я тоже, но у меня максимально крепкий чай с неразбавленным коньяком. И если брат разрешит, то я налью вам хоть целый стакан крепкого спиртного, Глеб тоже улыбнулся. Чем-то эта женщина напоминала ему Ирину Быстрицкую. Такая же спокойная, независимая и уверенная в себе, абсолютно не закомплексованная.
   Сиверов облизнул пересохшие губы.
   – А вы хоть знаете, Софья, на фронте раненому всегда давали стакан водки перед тем, как положить на операционный стол?
   – Знаю, знаю. Но здесь нет операционного стола.
   – Вам и в голову не придет, что я о вас подумал, когда увидел первый раз.
   – Сейчас мы видимся второй раз, – напомнила женщина, вопросительно взглянув на Глеба в ожидании комплимента.
   – Я подумал, что вы любовница…
   – Кого?
   – Потапчука.
   Софья развеселилась, у нее даже румянец появился на щеках.
   – У вас буйная фантазия, Федор!
   – Но в том, что вы чья-то любовница, я не ошибся? – Сиверову хотелось шутить: пока шутишь, силы не так быстро покидают тебя.
   – Скорее да, чем нет.
   Брат Софьи оказался невысоким седеющим мужчиной лет на десять-пятнадцать старше своей сестры Он был похож на земского врача, на этакого чеховского героя, хотя при этом не носил круглых очков. Но саквояж с инструментами у этого хирурга словно перекочевал из киношного реквизита, продолжая служить по прямому назначению. Родион отлично вписывался в интерьер старого дома. Он был обходителен, вежлив, все делал быстро и умело.
   – Вы хороший врач, – сказал Глеб, когда Родион закончил все манипуляции с раной и наложил тугую, очень профессионально выполненную повязку. – Вы, наверное, детский врач?
   – С чего вы взяли?
   – Вы прикасаетесь к ране, не причиняя боли.
   – Опыт работы. Но я не детский врач, я ветеринар.
   – Ветеринар?!
   – Человек тоже животное – такое же существо, как собака или кот, только с ними работать сложнее. Вы сжали зубы и терпите, а собака норовит цапнуть меня за палец, громко залаять, вырваться и забиться под стол. С хвостатыми пациентами сладить труднее, чем с людьми.
   – Но все равно, вы свое дело знаете.
   – Спасибо за комплимент.
   Родион откланялся, явно довольный тем, что его помощь пригодилась. Софья пошла проводить брата, они о чем-то поговорили, и Глеб услышал, как захлопнулась входная дверь.
   – Ну вот, теперь я спокойна, – сказала Софья, вернувшись и усаживаясь в кресло, – а то знаете, я испугалась, когда вы потеряли сознание А кровищи на вас было!.. Одежду я замочила, к утру будет чистая и сухая.
   Глеб чуть было не схватился за голову, вспомнив о пачке долларов. Софья словно прочитала его мысли.
   – Деньги и пистолет я вынула перед этим из ваших карманов.
   – Спасибо. С пистолетом пока ничего не надо делать, им займусь я, во всяком случае, не сушите его на печке.
   – Знаете, я его разобрала, протерла и смазала. Так что он в полном порядке. А вот с деньгами не знаю как поступить. Не развешивать же их на бельевой веревке во дворе?
   – Лучше и банковскую упаковку не трогать, – попросил Глеб Софья улыбнулась.
   – Могу вас порадовать: брат сказал, что вам можно выпить и хорошо поесть.
   И Глеб сразу почувствовал, что действительно., неплохо было бы перекусить. Ведь в последний раз он ел бутерброды, сидя в машине, сутки назад.
   – Я бы не отказался.
   – Тогда подождите немного. У меня все готово, осталось только разогреть.
   Софья поднялась, в распахнувшихся полах блестящего шелкового халата мелькнуло смуглое бедро. Она быстро вышла, чтобы через пятнадцать секунд вернуться, катя впереди себя сервировочный столик с едой и выпивкой.
   – А сигареты есть?
   – Есть. Разве вы не чувствуете, что в доме прокуренный воздух? Брат всегда, как придет, начинает читать мне морали по этому поводу.
   Глеб только сейчас заметил, что на нижней полке передвижного столика стоит большая пепельница, а в ней зажигалка и пачка сигарет.
   – Прежде чем есть, я покурю.
   – И я с вами за компанию.
   Глебу хотелось подняться, предложить сигареты женщине, щелкнуть зажигалкой. Но он понимал, что это глупое желание. Он еле шевелит руками-ногами, к тому же не одет, и подобная галантность в данном случае будет выглядеть смешной. И он смирился, что ухаживать будут за ним.
   Они закурили Софья пододвинула кресло и пересела в него, поближе к столику и к раненому Федору Молчанову. Глеб посматривал на свою собеседницу сквозь голубоватую струйку табачного дыма, а она время от времени бросала такие же испытующие взгляды на Глеба.
   – Хотите, я отгадаю, Федор, о чем вы думаете? – сказала Софья, выпуская дым колечками.
   – Попробуйте.
   – Вы думаете, сколько мне лет.
   Глеб кивнул.
   – Я могу вам ответить. Мне тридцать шесть лет.
   И еще вы думаете, что я несколько странная женщина.
   Живу одна в большом доме и, наверное, мне скучно и поэтому я…
   – Вот об этом я не думаю. Вопрос о возрасте вы угадали, а… – Глеб смолк.
   – Знаете, Федор, я, наверное, такая же авантюристка, как и вы. Мне в жизни чего-то не хватало. Может быть, какого-то интереса, может, опасности, может, еще чего-то. И я надеялась, что все это обрету, сотрудничая и поддерживая в общем-то дружеские отношения с Федором Филипповичем.
   – И что, сбылись надежды? Обрели то, что искали?
   Софья покачала головой.
   – Хотелось бы, но увы…
   Сейчас, когда рана не ныла, Глеб успокоился, он смог рассмотреть хозяйку.
   «А она красива, даже чертовски красива. В ней нет молодости, но есть то очарование, которым привлекают зрелые женщины, прошедшие через все, видевшие и плохое, и хорошее, научившиеся разбираться в мужчинах, отличать правдивую фальшь от искренней лжи и никогда их не путать, женщины, знающие себе цену».
   – Лучше давайте выпьем, Федор, – сказала Софья, открыла начатую бутылку армянского коньяка и налила в пузатые бокалы.
   – А кофе у вас есть?
   – Кофе уже сварен. Но я думаю, пить кофе вам не стоит. Пока не стоит.
   – Мне кофе никогда не вредит, тем более хороший.
   – Что ж, могу принести.
   Софья шевельнулась в кресле, но не встала, а лишь забросила ногу па ногу.
   Глеб только сейчас увидел, что она в туфлях на высоких тонких каблуках. И эти туфли, и этот длинный шелковый халат с поясом, на котором болтаются немного смешные кисточки, и черные поблескивающие волосы, схваченные массивным костяным гребнем, и темные брови, и накрашенные губы действительно делают женщину, сидящую перед ним, очаровательной и манящей.
   Софья подняла свой бокал.
   – За удачу выпьем?
   – Нет, давайте выпьем сперва за вас, – предложил Сиверов.
   – Вы так осторожно вставили слово «сперва»…
   – Наверное, каждый раз, когда вы оказываетесь за столом, кто-нибудь да предлагает такой тост.
   Софья кивнула, подалась немного вперед, бокалы соприкоснулись, и она немного ребячливо подмигнула Глебу.
   Выпив коньяк, Глеб взялся за еду.
   Только положив в рот первый кусок холодной телятины с долькой огурца. Сиверов понял, насколько он голоден. А Софья смотрела на него так, как жена смотрит на мужа, вернувшегося с работы, или мать на сына. В ее взгляде была забота, смешанная с родственным чувством. Глеб слегка смутился под этим взглядом.
   – Что вы на меня так смотрите? – спросил он.
   – Мне интересно.
   – И чем же я вам интересен?
   – Вообще-то интересен любой человек. Просто я мало с кем общаюсь. Я же живу одна…
   – Так уж и одна! – лукаво обронил Глеб.
   – Естественно, не так уж и одна. Не в скиту ведь, не на острове. Приходят ко мне гости, разговариваем, играем в карты. Смотрим телевизор, пьем, танцуем. Иногда и я хожу в гости.
   – А не скучаете вы одна в доме?
   – Случается, скучаю. Но ведь скучно бывает и в квартире, полной людей.
   – Это правда, – согласился Глеб. – Я имел в виду даже не скуку, я имел в виду одиночество.
   – Знаете, я давно поняла, Федор, одиночество – это удел всякого умного человека.
   – Да, вы правы, – Глеб поддерживал светский разговор, с интересом наблюдая за женщиной. – Умному всегда тяжело найти собеседника.
   – Мы говорим так, будто имеем право причислять себя к числу избранных. Будто мы с вами великие мыслители.
   – Ну да: Платон, Сенека…
   Софья от коньяка немного оживилась, ее щеки порозовели, движения стали еще более уверенными и спокойными.
   – Как вам здесь живется? – спросил Глеб.
   – Здесь – это где? – уточнила Софья, взяла бутылку и вновь наполнила бокалы. – В этом доме?
   – В Калининграде.
   – По-моему, как и везде. Есть свои проблемы.
   В принципе, мы живем как на острове – встречаем и провожаем корабли.
   «Да, корабли я видел, правда, не встречал и не провожал», – подумал Глеб, вспоминая, как плыл по каналу на дюралевой моторке, гребя обломком весла.
   – Раньше здесь было веселее, – продолжала женщина, – большой портовый город, янтарь и все такое прочее. Правда, много контрабанды..;
   – Думаю, контрабанды и сейчас тут хватает.
   – Хотелось бы, чтобы ее было меньше.
   – Чем вам мешает контрабанда?
   – Я ведь работаю на таможне, – ответила женщина и улыбнулась. – Не ожидали?
   – Честно говоря, нет.
   – А где, вы думали, я работаю?
   – Думал, что нигде не работаете.
   – Вы ошибались. Я работаю одним из заместителей начальника Калининградской морской таможни.
   – Круто!
   – Но я занимаюсь бумажными делами. Декларации, декларации, декларации… – вздохнула Софья и сокрушенно махнула рукой с ухоженными накрашенными ногтями. – Служба моя скучная…
   – И поэтому вы, чтобы не скучать…
   – Да-да, может, и поэтому.
   – Ну что ж, вес понятно. Да, я забыл вам сказать: те деньги надо срочно отправить Потапчуку.
   – Завтра отправлю, насчет этого не беспокойтесь, – беззаботно ответила женщина, словно речь шла о чем-то совершенно будничном и заурядном, словно ей надо было перейти улицу и опустить письмо в почтовый ящик.
   И неожиданно спросила:
   – Федор, вас хотели убить?
   – Думаю, хотели, – признался Глеб.
   – И что же им помешало?
   Глеб пожал плечами.
   – То, что они очень сильно хотели убить. Злость в таких делах плохой помощник. Нужны не эмоции, а расчет. В меня попала шальная пуля. И то всего лишь в плечо.
   – А ведь могла бы…
   – Да, могла бы. Но уже случившееся сослагательного наклонения не имеет.
   – Федор, вам не мешало бы поспать, набраться сил.
   А я займусь вашей одеждой.
   – Мне неудобно, что я доставляю вам столько хлопот.
   – А мне, Федор, это приятно.
   Глеб почувствовал, что Софье приятно даже произносить мужское имя, и поэтому она слишком часто называет его по имени.
   – А как наш друг? – вдруг вспомнил Глеб про котенка.
   – Он на кухне, у печки. Удобно устроился. Кстати, дверь открыта, сможет, если захочет, перебраться к вам.
   – Хотите, я оставлю вам котенка в подарок?
   – Да, хочу. Знаете, я давно хотела завести собаку или кота. Кота даже лучше. Но сама не решалась, откладывала. Мой брат, скажи я ему только, принес, бы мне котенка любой породы, самой экзотической.
   – А этот рыжий беспородный, обычная дворовая шпана.
   – Я люблю вот таких… Вернее, даже не знаю, люблю ли, но этот котенок мне нравится. Он будет мне напоминать о вас, Федор.
   – Ну вот, Софья, видите, я сделал сразу много дел.
   И котенка пристроил…
   – Да-да, – сказала женщина, убирая сервировочный столик, – ложитесь, спите. Я погашу свет. Спокойной вам ночи, Федор.
   Глеб догадывался, ей хочется с ним поговорить, убедить, что у псе в жизни все в порядке… А с другой стороны, она прекрасно понимала, каково сейчас Глебу, понимала, что ему надо отдохнуть, знала, что завтра ему предстоит тяжелый день. И поэтому Софья, покинув гостиную, оставила Глеба. Но самой главной причиной было, конечно же, то, что она почувствовала – сердце этого мужчины занято…
   А он закрыл глаза, потянулся, затем ощупал тугую повязку на плече и, глубоко вздохнув, уснул. Он провалился в сон, точно в пропасть. Глеб даже не слышал, как дважды входила в гостиную и смотрела на пего женщина с рыжим котенком на руках. Глеб даже не почувствовал, как котенок забрался к нему на диван и устроился в ногах, свернувшись мохнатым клубочком.
   Слепой спал без видений, в его сне присутствовала лишь музыка. Время от времени в переплетении мелодий ему слышались автоматные очереди, всплески волн и шипение пуль, входящих в воду. Тогда он вздрагивал, ворочался и закрывал правой рукой лицо.