Воронин Андрей Николаевич. Мишень для Слепого

   Илья, точно предчувствуя недоброе, застыл на месте.
   – Что с тобой? Выходи!
   В дверном проеме кухни появился Барташов. За его спиной стоял высокий мужчина.
   – Брось пистолет! – твердым голосом сказал незнакомец, обращаясь к Железовскому. – Брось, я кому сказал!
   Проход на кухню был довольно узкий, и, возможно, Железовский выполнил бы приказание Сиверова, если бы в этот момент громко не вскрикнула в комнате Наталья. Железовский метнулся туда, схватил ее за шею, прижал к себе и приставил пистолет ей к виску и с женщиной выскочил в прихожую.
   – Эй, ты, отпусти моего друга, иначе я этой шлюхе прострелю голову. Понял?! Бросай оружие и вали отсюда!
   На Глеба слова Железовского не произвели никакого впечатления. Он, держа Барташова за шею так же, как Железовский держал Наталью, вышел в прихожую.
   – Отпусти женщину, – голос Глеба звучал глухо и угрожающе. – Отпусти, ублюдок, женщину.
   – Мы из ФСК. А ты кто такой? – крикнул Железовский.
   Пистолет в руке Глеба был с коротким глушителем, и то, что Глеб задумал, было довольно-таки рискованно Но времени на раздумье у него не оставалось. Сиверов и Железовский стояли шагах в пяти друг от друга Железовский нервничал, это было видно по часто моргающим глазам. Он переминался с ноги на ногу, прикрываясь Натальей. Но он был слишком высок, слишком широкоплеч, а вот Барташов был примерно одного роста с Глебом, и тот прекрасно использовал Барташова в качестве щита.
   – Отпусти женщину! – повторил Глеб.
   – Отпустите! Отпустите! – пролепетала и тут же осеклась, еще плотнее прижатая к груди Железовского, Наталья.
   Глеб поднял руку с пистолетом вверх, словно хотел выстрелить в потолок. Глаза Железовского сузились, он держал пистолет у виска Натальи Та стояла, скорее, висела, крепко схваченная налетчиком И если бы сейчас Железовский отпустил ее, то она бы наверняка повалилась на пол без чувств.
   – Я бросаю свои пистолет, – сказал Глеб, делая рукой движение в направлении Железовского.
   Его правая рука описала дугу и лишь на какую-то долю секунды замерла, когда указательный палец Глеба нажал на спусковой крючок Глеб немного промахнулся – совсем немного. Пуля вошла не в лоб Железовскому, а в правый глаз. Илья качнулся и вместе с Натальей рухнул на пол, обрызгав ее кровью Рукояткой пистолета Сиверов нанес сильный удар в висок Барташову, а затем, отпустив обмякшее тело, скользнул в сторону и ударил ногой в пах, ударил изо всей силы Барташов перегнулся пополам у ног Глеба.
   – Вставайте, вставайте! – бросился к Наталье Глеб, разжимая руку мертвого Железовского и освобождая женщину.
   Он помог ей подняться. Наталью била истерика, она тряслась, как в конвульсиях, зубы стучали. Захлебываясь в безудержных рыданиях, она бормотала что-то бессвязное.
   – Не волнуйтесь, – уверенно и спокойно сказан Глеб, уже давным-давно привыкший к подобным ситуациям. Он знал лишь одно – надо как можно скорее убираться из этой квартиры. После этих двоих могут нагрянуть следующие – возможно, во дворе ждут напарники.
   Глеб быстро обыскал Барташова, извлек из кармана документы на имя капитана ФСК, затем перевернул лежавшего лицом вниз Железовского и из кармана плаща достал удостоверение старшего лейтенанта.
   «Да, это люди Разумовского», – решил Глеб.
   А Наталья, словно очнувшись, заговорила:
   – Это люди Петра, он их прислал Он позвонил…
   Я не сказала вам сразу. Это его люди. Они были посланы им, должны были передать мне какой-то пакет с документами…
   – Какие к черту документы! – махнул рукой Глеб, запихивая пистолеты в свою спортивную сумку. Удостоверения сотрудников ФСК он спрятал в карман куртки. – Они вас хотели убить.
   – Я поняла…
   – Наталья, скорее соберите все необходимое. Вам отсюда надо срочно скрываться, иначе придут другие.
   Вы, наверное, чем-то очень опасны.
   – Я?!
   – Не теряйте времени! – крикнул Глеб, понимая, что что-то надо предпринять, чтобы женщина окончательно пришла в себя.
   Он бросился на кухню, наполнил стакан водой и дал ей выпить.
   Стекло колотилось о зубы. Наталья давилась, вода текла по подбородку, по это хоть как-то привело ее в чувство. Наталья бросилась в комнату и стала спешно собирать вещи.
   Сиверов подошел к окну и выглянул на улицу, стараясь не показываться. Внизу стояла машина – серый микроавтобус у самого подъезда.
   "Все рассчитали, гады! Они собирались вывести женщину, затолкнуть в автобус и чтобы никто их не заметил.
   Так вот, скорее всего, в какой машине встречался Разумовский с Коптевым!"
   Глеб увидел раздвижную дверь в салон, и ему все стало ясно. Заходящее солнце поблескивало на тонированных стеклах.
   – Скорее! Скорее! – торопил он Наталью.
   Глебу не было известно, есть в машине еще кто-то или нет никого. Могло быть так, что в автобусе сидел Коптев или даже сам Разумовский. Будь Глеб один, он рискнул бы проверить, но сейчас на нем лежала ответственность за жизнь женщины.
   А Наталья судорожно сгребала с полочек шкафа документы, какие-то вещи, ссыпала вес в большую дорожную сумку.
   – Ну, долго еще? – спросил Глеб, а затем подошел и ногой перевернул Барташова, лежащего без сознания.
   Изо рта Барташова тонкой струйкой потекла кровь, пачкая пол и край ворсистого ковра. Глеб понял, что этот еще не скоро очухается, и Глеб надеялся, что профессиональная быстрота, с которой он спрятался за холодильник, не позволила Барташову увидеть его лицо.
   Наконец Наталья перестала метаться по комнате.
   Она уже стояла в прихожей и сама торопила:
   – Пойдемте скорее отсюда! Он что, мертв? – она даже боялась взглянуть на распростертое тело Железовского, лежащее в темной луже крови.
   – Мертв. И если бы я не застрелил его, то наверняка он убил бы тебя, – Глеб незаметно перешел на «ты».
   Наталья, услышав эти слова, прижалась к стене, и по ее лицу Глеб понял, что она сейчас вновь разрыдается.
   – Не надо плакать, все пока идет нормально.
   Глеб, держа наготове пистолет, открыл дверь, предварительно посмотрев в глазок. Площадка была пуста, никто не прятался и на техническом этаже. Наталья рванулась было вниз, но Глеб схватил ее за руку.
   – Вниз идти опасно!
   – Куда мы?
   – На крышу.
   Глеб поднялся по железной лесенке и плечом толкнул люк.
   Они благополучно выбрались на крышу и, стараясь держаться подальше от парапета, перебежали на другой конец дома. Следующий люк легко поддался, противно взвизгнули ржавые петли. Глеб глянул вниз: лестница была пуста.
   – Я пойду первым, а вы, Наталья, за мной. Я вам помогу, – Глеб почему-то опять перешел на «вы».
   Наталья в нерешительности замерла перед круто уходящими вниз ступеньками.
   – Не бойтесь, – Глеб поддержал женщину за руку, помогая сойти.
   Когда они оказались на площадке, Наталья прижалась к его плечу.
   – Мне страшно, Федор, страшно!
   – Естественно, – спокойно сказал Глеб, – я бы тоже на вашем месте испугался.
   – А разве вы не боитесь? – спросила она, едва не коснувшись губами уха Сиверова.
   – Нет, я не боюсь. Во всяком случае, сейчас и за себя.
   – Вы боитесь за меня?
   – Если честно, то да.
   Лифт как будто специально стоял на последнем этаже.
   Створки двери разъехались. Это была такая же обшарпанная, грязная кабина, как и кабина в подъезде Свиридовой.
   – Заходите, – Глеб взял Наталью за руку, нажал кнопку первого этажа.
   Лифт поплыл вниз. Наталья со страхом и надеждой смотрела на Глеба, а тот сжимал пистолет, засунув его под полу куртки. На первом этаже, когда кабина открылась, Сиверов, вначале оценив обстановку, скомандовал Наталье:
   – Пойдемте скорее!
   Они выскользнули из подъезда, и Глеб, держа Наталью за руку, по узенькой асфальтовой дорожке, проходящей под самыми окнами, отвел ее за угол дома.
   – Ждите меня здесь, я сейчас пригоню машину.
   Глеб вернулся во двор. Он шел уверенно и неторопливо, даже лениво, хотя был готов в любой момент броситься в сторону и применить оружие. Проходя рядом с микроавтобусом, Глеб приостановился. Кабина пустовала. Место водителя от салопа отделяла поднятая перегородка, темная и не прозрачная, и Глеб, как ни вглядывался, не мог определить, есть ли кто в салоне. Он специально подошел почти вплотную и сделал вид, что поправляет волосы перед отражающим стеклом, а сам пытался увидеть, что делается внутри.
   «Черт с вами, вроде бы пусто».
   Рисковать не хотелось. Он направился к своей машине, держа в левой руке приготовленные ключи. Он запустил двигатель и не спеша поехал по двору к тому углу дома, за которым его должна была ждать Наталья.
   Но ее там не оказалось. Она успела перебежать на другую сторону улицы на автобусную остановку, где было человек пять народа.
   «Наверное, она действительно очень боится».
   Глеб опустил стекло и махнул Наталье рукой. Она побежала навстречу. Глеб открыл дверцу, женщина забралась в автомобиль.
   – Куда мы сейчас? – спросила она у Глеба.
   – С какого вокзала вам удобнее уехать из города?
   – А куда я должна уехать? – судорожно сглатывая слюну, спросила Наталья.
   – У вас есть где-нибудь родственники или, еще лучше, знакомые – те, о которых не знает Разумовский?
   Наталья задумалась на секунду.
   – Есть, в Можайске! Подруга моей матери, учительница. Она давно приглашала погостить, но как-то не было времени.
   – Значит, нам на Белорусский, – сказал Глеб.
   БМВ взревел и сорвался с места. Сейчас Глеб гнал автомобиль уже на пределе разрешенной скорости. Через полчаса они были на вокзале. Окунулись в присущую всем вокзалам суету и толкотню.
   – У вас, наверное, нет денег, Наталья? – спросил Глеб.
   – У меня есть деньги, но немного.
   Глеб вынул из кармана бумажник, достал из него пятьсот долларов и подал Наталье:
   – Вот, возьмите. И желательно, чтобы вы в ближайшие пару месяцев не появлялись в Москве.
   – А как я отдам вам деньги?
   – Оставьте можайский адрес.
   Свиридова, сбиваясь, проговорила:
   – Улица Чапаева, сорок семь, двадцать два.
   Глеб повторил одними губами. Теперь адрес он будет помнить всегда, вернее, до того момента, пока это будет нужно. Сиверов дождался, когда тронется поезд, помахал Наталье и смешался с толпой.

Глава 22

   Майор Коптев нервничал. Уж слишком много за последние дни произошло срывов, причем досадных и неожиданных для него. Больше всего его беспокоил провал покушения на генерала Потапчука. Если бы там все произошло как положено, то волнений было бы намного меньше. А теперь люди Потапчука рыщут и, возможно, уже вышли на след если не Коптева, то Барташова и Железовского. Да еще это поручение генерала Разумовского разобраться с его бабой!
   Коптеву хотелось поехать к любовнице, но он не рискнул: не исключено, что в самый неподходящий момент придется подхватываться и мчаться к Разумовскому или на завод, куда Барташов с Железовский должны привезти труп женщины.
   «Скорее бы вся эта бодяга кончилась! Скорее бы замести следы, а затем получить деньги – бешеные деньги!»
   При мысли о деньгах, обещанных генералом, сердце Коптева начинало таять, как кусок масла под солнцем, а глаза затягивала поволока. Он уже начинал прикидывать, как распорядится огромной суммой. Но в то же время запрещал себе об этом думать, чтобы не расслабляться, – и думал вновь, и вновь сердце таяло…
   Он схватил телефон, быстро набрал номер. Ни Барташов, ни Железовский не отвечали.
   "Да что за мать! Сколько они могут возиться! Уже час как они должны быть на месте. Неужели опять срыв? Неужели опять попали в какую-нибудь историю?
   Срыва быть не может, дело проще простого: взять женщину, затолкать в машину, привезти на асфальтобетонный завод".
   Коптев сидел в машине и курил сигарету за сигаретой, стряхивая пепел за окно. Пепельница была до краев.
   «Что же делать? Что же делать? – нервничал майор. – Если что случится, Разумовский прокола не простит, особенно после того как доверился мне. Ведь мы же теперь партнеры», – где-то даже с гордостью подумал Коптев и ладонями потер лицо.
   Он уже две ночи не спал, чувствовал себя измотанным сверх всякого предела. Но надо было держаться, все неприятности шли к концу. Еще пару-тройку ночей – и он будет свободен. Правда, Коптев еще не представлял в деталях, когда и как генерал даст деньги, но то, что Разумовскому понадобится его помощь и в дальнейшем, в этом Коптев не сомневался ни минуты. Обратиться генералу к кому-нибудь другому уже сложно, слишком много известно Коптеву о его деятельности.
   «Ну и фрукт же он! Никогда не мог подумать, что Разумовский такой подлец. Поди трахал эту бабу да сболтнул ей что-то лишнее. Вот и решил отправить на тот свет. Пустить с дымом из трубы асфальтобетонного завода».
   Коптев опять схватился за телефон и вновь набрал номер. Подчиненные не отзывались.
   "Чертовщина какая-то! Да где же они, конем их!,.
   Ладно, поеду туда, на месте разберусь", – вдруг решил майор.
   Ключей от квартиры Свиридовой у Коптева, разумеется, не было, но они ему и не требовались.
   У него имелся набор отмычек, которым поддавался почти любой серийно выпускаемый замок. А как он полагал, замки на двери любовницы генерала Разумовского самые заурядные и возиться с ними долго не придется. По дороге на Радиальную Коптев еще трижды пытался связаться со своими людьми, но телефон упорно молчал. И это молчание бесило Коптева даже больше, чем – если вообразить такое – известие, что Разумовский покончил жизнь самоубийством, так и не дав обещанных денег.
   Наконец он добрался на Радиальную, заехал во двор шестнадцатиэтажного дома и увидел серый микроавтобус, стоящий у подъезда. Уже был поздний вечер, горели фонари. Микроавтобус стоял прямо в конусе света, множество окон в огромном доме тоже светились. И вообще, если смотреть на дом снизу, зрелище было праздничное.
   Коптев бросил только что зажженную сигарету на землю. Припарковывать свой автомобиль рядом с автобусом он не стал, а остановил его в отдалении – так, словно приехал в другой подъезд. Передернул затвор пистолета, сунул его в карман плаща и, выбравшись из машины, направился к микроавтобусу. Он обошел автобус вокруг, открыл дверцу кабины. Та отъехала. Ключи торчали в замке зажигания. Майор притронулся к мотору – тот был холодный.
   «Да где же они, черт побери? Неужели опять что-нибудь стряслось?!»
   Он закрыл дверцу. Потом заглянул в салон. Там было грязно, на сидении под газетами лежал телефон.
   "А почему они не взяли его с собой? – задумался было Коптев, но сразу нашел объяснение:
   – Потому что, скорее всего, собирались вернуться через минуту-другую в машину, а телефон мог вдруг зазвонить и испортить дело".
   Коптев двинулся к подъезду, предчувствуя самое худшее. Ведь с того момента, как Барташов и Железовский доложили, что подъезжают к дому на Радиальной, уже прошла пара часов.
   «Неужели сели водку пить? Или, может, бабу трахают? Нет, такой самодеятельности они не могли допустить. Они, конечно, еще те мудаки, но не до такой же степени…»
   Лифт поднял Коптева на последний этаж. Двери разошлись, но Коптев не спешил выходить. Пальцы правой руки, сжимавшей пистолет, вспотели. Коптев вытер ладонь о плащ, потом опять сжал рукоятку пистолета.
   Он подошел к двери, но звонить не стал.
   Прислушался, и до его слуха долетел стон и какая-то возня. Он нажал надверную ручку, дверь приоткрылась.
   Тогда он резко толкнул ее плечом, присел и влетел в квартиру, сжимая пистолет двумя руками, готовый выстрелить.
   В полумраке майор поскользнулся на чем-то липком и чуть не упал. Но смог удержать равновесие, прислонился к стене и, прищурившись, стал вглядываться.
   Прямо у его ног, в огромной луже крови лежало тело.
   Это был Илья Железовский – Коптев узнал его сразу по короткой стрижке и чуть заостренному носу, белевшему на фоне темной крови. Даже в полумраке квартиры было различимо, что Железовский мертв, и мертв уже давно.
   Коптев огляделся. И на выходе из кухни он увидел еще одно распростертое тело.
   «Ни хрена себе!»
   Майор заглянул в большую комнату, хотя наперед знал – здесь никого нет.
   Шкафы, полки – все было открыто. Коптев зажег свет. И в этот момент Олег Барташов зашевелился, застонал, попытался привстать, но рухнул лицом вниз.
   «А этот козел жив. Мудак!»
   Коптев наклонился к Олегу и потряс за плечо.
   – Что здесь было, капитан, отвечай!
   – Майор, майор… Вы? – с трудом отрывая голову от пола, пробормотал тот. – Здесь была стрельба. Какой-то гад пристрелил Илью.
   – А тебя почему не пристрелил?
   – Хотел, по не получилось, – скривил в усмешке перепачканное кровью лицо Барташов. Вся правая сторона лица опухла и была багрово-синей. Сиверов от души саданул его рукояткой пистолета в висок, желая вырубить надолго. И ему это удалось. Лишь минут за десять до прихода Коптева Барташов начал кое-как приходить в себя и что-то соображать.
   – Вставай! Вставай!
   – Не могу, майор, – прошептал Барташов.
   – Кто это был?
   – Хрен его знает, – с трудом выговаривая слова, ответил Барташов, – высокий, примерно моего роста.
   У него армейский кольт с глушителем.
   – А где баба?
   – Наверное, увел с собой.
   – Давай, вставай!
   – Не могу!
   Но тем не менее, Олег попытался подняться, встал на четвереньки. Коптев пошел в ванную, пустил холодную воду, а затем приволок туда своего подчиненного и сунул его голову под струю. Тот несколько раз дернулся, окончательно приходя в себя.
   Через пять минут Барташов с мокрой головой стоял, покачиваясь из стороны в сторону и морщась от боли.
   – Голова раскалывается, майор, словно бы внутри расплавленный свинец. Не могу шевельнуться. Да и живот болит, яйца болят. Этот гад звезданул ногой в пах.
   Я думал, мне конец… Наверное, и он подумал, что меня убил. Но Барташов живучий, и не так легко меня убить.
   Правда, майор?
   – Правда, правда, – странным, благостно-зловещим тоном проговорил Коптев. – Ты очухался?
   – Ничего, вроде полегче. Попить бы чего-нибудь.
   Коптев сходил на кухню, нашел бутылку водки в холодильнике, налил в стакан. Барташов подумал, что это вода, сделал судорожный глоток и тут же закашлялся.
   – Пей, пей до дна, а то окочуришься.
   Допив водку, Барташов потряс головой.
   – Ну, вроде бы порядок, майор.
   – Значит так: трупешник надо унести. Машину вести сможешь?
   – Вы что, майор, я же сразу разобьюсь!
   – Ладно, я поведу. Давай закатаем этого мудака в ковер и вынесем.
   Кряхтя и постоянно мотая головой, Барташов взялся помогать Коптеву. Кое-как они запаковали тело Ильи Железовского в ворсистый палас, перепачканный кровью, и вынесли его из квартиры. Им повезло. Хоть дом и был шестнадцатиэтажный, но в это позднее время никто не остановил лифт и никого не оказалось на площадке ни последнего этажа, ни первого. У подъезда крутились подростки, но на Коптева с Барташовым и их ношу внимания не обратили: палас был большой, и даже ноги мертвеца из него не торчали. Открыв салон микроавтобуса, майор и капитан втолкали мертвого Железовского внутрь.
   – Садись в салон, – сказал Коптев Барташову.
   – Может, я рядом сяду?
   – Садись в салон, – тоном, не терпящим возражений, повторил Коптев.
   Пришлось повиноваться. Барташов забрался в салон, и ему пришлось упереться башмаками в тело сослуживца. Тот, даже если бы хотел возмутиться в ответ на такую непочтительность, не сумел бы: мертвые, как известно, молчат.
   Автобус тронулся, тело двинулось на полу, закатываясь под сиденье. Барташов поднял ноги, как это делают дети, играя в салочки.
   «Ой, слава Богу, я жив, – подумал он с какой-то невероятной радостью. – Интересно, куда это Коптев везет труп Железовского? В морг?»
   То, что Коптев везет покойника на асфальтобетонный завод, Барташову даже в голову не могло прийти.
   Ведь все можно понять, но чтобы сжечь тело своего же подельника – это было невероятно. Через час микроавтобус оказался на краю города и поехал вдоль длинной серой стены, за которой возвышались черные от копоти трубы и емкости для хранения цемента Он свернул в узкий проезд и остановился возле металлических ворот, трижды просигналив. Коптев вышел из машины и помог старику охраннику открыть ворота с ржавыми пятиконечными звездами.
   – Что привезли, Павел Иванович? – поинтересовался дед с пышными усами, как у дореволюционного пожарника.
   – Что-что, Максимыч, ясно что… Как всегда.
   – Рад помочь. Не зря же деньги получаю.
   – Ну так давай, помогай.
   – Сейчас прикачу тележку.
   Старик Максимыч шаркающей походкой засеменил в сторону двух строительных вагончиков. В окне одного из них горел тусклый свет. Затем он появился, катя перед собой тележку на резиновом ходу – такими на вокзалах пользуются носильщики. Подогнал тележку прямо к микроавтобусу.
   – Ну, давай, открывай, – сказал старику Коптев.
   Дед привычным движением дернул в сторону дверь микроавтобуса. Она, щелкнув, отъехала.
   – Вылезай, – прошептал Коптев Барташову.
   Тот жадно глотнул свежего воздуха.
   – Давайте, грузите.
   Старик подхватил сверток за то место, где были ноги Железовского, а Барташов помог столкнуть его на тележку. И Барташов с Максимычем, который причмокивал и сплевывал себе под ноги, покатили тележку к эстакаде.
   – Придержи, Павел Иванович, а то сползет, – сказал старик, кивнув на тюк, лежащий на тележке.
   Втроем они закатили тележку на верх эстакады, и Максимыч отправился в кабину оператора, чтобы зажечь горелки. Вспыхнуло голубое пламя, завертелась длинная, большого диаметра труба В ней загрохотали камешки засыпанного с вечера гравия.
   Максимыч, стоя возле кабинки оператора, как капитан на мостике корабля, крикнул Коптеву:
   – Не спешите, пусть хорошенько прогреется.
   От жары Барташову стало плохо. Он уперся руками в металлические перила и свесил вниз голову. Судорога прошла по его телу, и капитана начало рвать. Коптев с отвращением глядел на сжавшегося в комок, корчащегося здоровенного парня.
   «Эх, слабак он», – подумал Коптев.
   А Максимыч понимающе кивнул, мол, слабые у тебя сотрудники, Павел Иванович. И в свою очередь подумал: "Вот в наше время я одной пулей мог прикончить сразу двоих. Становил затылок к затылку и в лоб – хлоп!
   Оба готовы. Полный профит и экономия".
   Жар от работающих горелок стал невыносимый.
   Коптев даже отошел на пару шагов и стал отдуваться, как в парилке.
   – Все, порядок!
   Максимыч подкрутил свои чапаевские усы и махнул рукой, точно командир батареи давал приказ на открытие огня.
   – Эй, ты, – уже не скрывая своего отвращения, буркнул Коптев, обращаясь к Барташову.
   Тот вздрогнул и тяжело поднял голову, уперев осоловевший взгляд в начальника.
   – Чего не понял? Давай, заталкивай!
   Барташов хотел взять палас со стороны головы, но Коптев опередил его.
   – Бери за ноги.
   Барташов взял и стоял, покачиваясь, не решаясь шевельнуться.
   – Заснул, что ли? Ногами вперед заносить надо!
   Барташов подошел к краю площадки и приподнял мертвое тело па уровень груди. И тут Коптев резко толкнул палас вперед. Барташов не удержался и полетел в трубу – в гудящее синее пламя. Максимыч охнул и с полминуты стоял, открыв рот. Он ожидал чего угодно, но не такого поворота событий. Он не мог понять, специально это сделал Коптев или получилась трагическая оплошность.
   – Бывает, блин, – Коптев развел руками и затем отряхнул ладони.
   Максимыч кряхтя спустился по сварной металлической лестнице и встал рядом с майором ФСК, правда, на расстоянии вытянутой руки, боясь, что тот, возможно, сошел с ума и еще чего доброго отправит в топку отставного энкавэдэшника.
   – Эка его! – сказал Максимыч, пытаясь рассмотреть в голубом пламени очертания тел.
   Сушильный барабан грохотал, перекатывались камни. Пламя гудело. Коптев стоял молча, ничего не объясняя Максимычу.
   Наконец старик отошел от шока.
   – Эх, и паласа вам не жаль. Почти новый. Отдали бы мне, я бы кровь отмыл. Домой, конечно, не понес бы, тут, в вагончике бы постелил, а то пол холодный, бетонный. А у меня ревматизм.
   Майор Коптев все еще смотрел на бушующее пламя.
   – Ждать будете или как?
   – Да нет, наверное, Максимыч. Ты же до конца дело доведешь?
   – Конечно, в лучшем виде, – и Максимыч щелкнул пальцами, не отрывая взгляда от голубых языков пламени. – Часа два пройдет, в пыль рассыплются. А утром их вместе с песком – в асфальтосмеситель. Асфальт сейчас от нас в Мытищи возят или на кольцевую. Сейчас не стоим, Лужков строительством занялся. Одно плохо – в ночную смену работать приходится.
   Максимыч опять подкрутил усы, надвинул на глаза кепку с помятым козырьком и пошевелил пальцами так, будто свивал невидимую нить. Коптев покосился на старика.
   – Ты, Максимыч, конечно же, понимаешь…
   – О чем разговор, Павел Иванович! Что бы я кому-нибудь, где-нибудь, когда-нибудь – такого не бывало!
   Максимыч – это могила.
   – Знаю, знаю, потому и сотрудничаем с тобой. Ты мужик тертый и язык за зубами держать умеешь…
   Коптев умолк и выразительно посмотрел на яростное пламя, гудящее в трубе, на грохочущие камни. – А о вознаграждении ты, Максимыч, правильно мыслишь, – майор Коптев резко сунул руку в карман плаща.
   От этого движения Максимыч шарахнулся в сторону.
   – Да ладно, старик, не бойся. Я сам, честно признаться, тебя побаиваюсь.
   – Да что я? Меня бояться не стоит, я человек безобидный.