Воронов Никита. Зона поражения

   — А ты что — за главного?
   — Нет, но…
   — То-то же! Хорошо, хоть не врешь.
   — Валера, нету у тебя выбора, поверь. У Головина приказ: стрелять на поражение. Прошьют Из «калашей» каюту слева направо да сверху вниз — и привет!
   — А я не один здесь.
   — Ну тем хуже…
   Несколько секунд прошло в томительной тишине.
   — Ладно. Скажи своим пацанам… Но если что — все на тебе будет, ответишь, Саныч.
   Неожиданно четкий всплеск — что-то тяжелое вылетело за иллюминатор и ушло под воду. Значит, действительно, был пистолет…
   Дверь открылась, пропустив сначала бледное существо женского пола. Косметика на девчонке смазалась, волосы торчали невообразимой копной — но ни на лице, ни на мятой одежде следов насилия не было.
   Вслед за ней навстречу упершимся в грудь стволам шагнул Ким. Равнодушно подставив запястья под наручники, он двинулся вслед за оперативником.
   — Спасибо! — обернулся тот к Виноградову. И заверил: — Я прослежу, не волнуйся…
   «Зачистка» судна велась деловито и организованно. Не обошлось, правда, и без досадных недоразумений…
   — На пол! — Дверь «одноместки», в которой должен был находиться очередной бандит, с грохотом врезалась в переборку. Вид у бойца был страшен — ствол впереди, черная маска с прорезями для глаз…
   Рядом с койкой стоял полуодетый паренек отнюдь не атлетического телосложения. От неожиданности он присел — и потянулся рукой под подушку.
   — Н-на! — Преступник, стремящийся уйти от неотвратимого возмездия, — это всегда опасно. А если он еще достанет что-нибудь вроде пистолета… Поэтому боец не рассуждал: ногой в пах, прикладом по затылку — и еще один, контрольный, удар.
   Противник без звука осел на ковер, закатил глаза и замер.
   — Ну-ка, что там… Бляха-муха! — Ни ствола, ни какого иного оружия под подушкой не было. Имелся паспорт. И не простой, отечественный, а…
   — Это чего это?
   — Ре-пу-блик Фран-сэз, — по слогам прочитал подошедший Владимир Александрович. — Поздравляю! Интуриста замочил.
   — Так я же не…
   — Ладно, чего уж теперь! Бедняга… Живой хоть?
   — Должен быть! — без особой уверенности, но с надеждой ответил омоновец. — Сейчас попробую…
   — Уж ты постарайся. Не бери греха на душу. — Виноградов еще раз критически оглядел его работу: — Да-а! Съездил парнишка за экзотикой…
   В другой каюте, также ошибочно включенной в схему, сотрудников милиции приняли за бандитов. Сестры, мужественные немецкие старухи так активно защищались от агрессоров зонтиками и бутылкой из-под шампанского, что одному из бойцов даже пришлось оказывать медицинскую помощь.
   — Ну что — все, собственно? — Теперь Виноградов слонялся по судну без какой-то особой цели. — Как с трофеями?
   Встречный боец тот самый, что первым попал на судно, поправил на затылке черную шапочку-маску:
   — Отработали… Нормально — несколько «газовиков», всякого «железа» куча.
   — А боевые стволы?
   — Нет вроде.
   Значит, решил майор, пистолет был только у Кима. Что же, тем лучше…
   Но в следующее же мгновение выяснилось, что это не так. Откуда-то с кормы приглушенно хлопнули два выстрела, и вслед за ними все остальные звуки перекрыла отчаянная автоматная очередь.
   — Где это? — Владимир Александрович и сам не заметил, как устремился вслед за омоновцем. И только глядя, как тот рывком, на ходу, загоняет патрон в патронник, запоздало сообразил: уж ему-то, безоружному, делать там, где идет пальба, абсолютно нечего.
   Впрочем, отстать было бы неприлично — тем более они и так прибыли не первыми.
   — Пригнись! Пригнись, мать твою… — Головин притаился на шлюпочной палубе, под прикрытием огромного спасательного плота. И лицо его не выражало ничего хорошего.
   — Что там такое?
   — Ш-шел бы отсюда, Саныч… — В этот момент опять хлопнул выстрел, и пуля звонко отрикошетила от чего-то металлического.
   Майор был всегда человеком разумным и повторения ждать не стал — нырнул обратно, за переборку.
   — Заложницу взял, сволочь! — не совсем понятно прокомментировал оказавшийся опять рядом оперативник.
   — Кто? Объясни!
   — А хрен его… — Закончить собеседник не успел. Снаружи втащили убитого милиционера: рыжий ежик ничем не прикрытых волос, окровавленный камуфляж. — Сволочь!
   Получалось, что одного из бандитов все-таки прозевали. Того, что с «Макаровым»… Прихватив с собой в качестве живого щита какую-то перепуганную туристку, он выбрался на палубу и только там был замечен перекрывавшим сектор бойцом Головина. Два выстрела — и оба на поражение: в шею и в пах…
   Теперь преступник занял отличную позицию на полуюте и никому не давал приблизиться.
   — И никак его, гада, не завалить! Опасно… Успеет бабу шлепнуть.
   Неожиданно появился капитан Головин. Владимир Александрович никогда еще не видел его таким растерянным:
   — Что делать будем, товарищи офицеры? — Блестяще, без потерь и стрельбы проведенная операция грозила перерасти в бесславную бойню.
   — Может, этому сказать, как его… Киму? — предложил опер. — Пусть попробует, уговорит сдаться?
   — Он не станет. — Виноградов с сожалением помотал головой. — Я знаю…
   — Почему?
   — У них свои законы.
   Помолчали…
   — Сколько у него патронов?
   — Даже если один останется… Девчонке хватит.
   — Молодая?
   — Какая, мать его, разница! Надо спецов вызывать.
   Решение далось капитану нелегко, но профессионализм был выше уязвленного самолюбия. В его команде — отличные головорезы, но парней из СОБРа или антитеррористических подразделений госбезопасности специально натаскивают на освобождение заложников.
   — Тем более иностранка… Вызывай, Вадик!
   — Время, время! Надо бы потянуть.
   — А чего он хочет? — Владимир Александрович мотнул подбородком в сторону, где сейчас засел обложенный автоматчиками бандит.
   — Не знаю… Слушай, Саныч! — Головин смотрел на майора такими глазами, что хотелось вскочить и оказаться отсюда за тридевять земель. Просьба еще высказана не была, но уже вызывала у Виноградова стойкое неприятие.
   — Бля-а…
   — Ну больше же некому, Саныч! Мои же все — здоровые, но тупые, еще ляпнут что-нибудь не то или сорвутся…
   — Ага! А я — птица-говорун, отличаюсь умом и сообразительностью…
   — Капитан, может быть, мне? — Оперативник не трусил, но…
   — Нет. Увы… — Хлопец был молодой и глупый, а у Владимира Александровича все же кое-какой опыт поведения в подобных ситуациях имелся.
   Впрочем, после Москвы, после того октября девяносто третьего ему в роли парламентера выступать не пришлось.
   — Нет чтоб моей маме меня дураком родить!
   — Пойдешь? — обрадовался Головин.
   — А как ты думаешь?
   — Мы быстренько, мы, если что, подстрахуем…
   Прежде чем высунуть из-за укрытия руку с клочком какой-то белой, подобранной по пути тряпки, Владимир Александрович обернулся к коллегам:
   — Считайте меня… А еще лучше — не считайте!
   Самое трудное оказалось — не схлопотать сходу пулю и завязать диалог. Но через несколько минут подрагивающий от холода и нервного возбуждения майор уже выслушивал первые ультиматумы преступника.
   Постепенно минуты сложились в часы ожидания: первый, второй… И пришла усталость, и казалось иногда, что кто-то другой, не майор Виноградов, сидит на продуваемой ладожским ветром палубе и говорит, говорит, говорит. А потом было шоу напротив спасательной шлюпки, молниеносный захват, звук упавшего вниз пистолета.
   Поздравления, суета… И первый стакан холодной, безвкусной водки — за вечное здоровье далекого головинского дедушки.
   На охоту, впрочем, Владимир Александрович на следующий день так и не уехал. Простудился…

Глава вторая
БЛИЖНЕЕ ЗАРУБЕЖЬЕ

   Полная ясность может существовать лишь
   на определенном уровне…. И каждый должен
   знать, на что он может претендовать. Я
   претендовал на ясность на своем уровне,
   это мое право, и я исчерпал его. А там, где
   кончаются права, там начинаются обязанности…

А. и Б. Стругацкие. «Улитка на склоне»

   Человек за рулем наконец отыскал свободное место, припарковался и выключил двигатель.
   — Извините, но дальше придется пешком.
   — Дождь, — отметил сидящий рядом молодой мужчина. Прежде чем выйти, он повернулся к расположившемуся сзади пассажиру: — Все в порядке?
   — Здесь недалеко. — Водитель также с некоторым смущением посмотрел назад и добавил: — У меня есть зонтик!
   Ответа пришлось подождать — тот, к кому они обращались, славился тем, что никогда и нигде не принимал поспешных решений.
   Сухонький, чисто выбритый старичок в дорогом костюме… Наконец, он утвердительно кивнул поредевшим седым хохолком на макушке:
   — Ну разве что… Ничего, прогуляемся.
   Первым вышел пассажир с переднего сиденья. Профессионально оценил обстановку и, тихо щелкнув предохранителем, убрал руку из-под полы просторного пиджака:
   — Прошу вас!
   Водитель уже был тут как тут. Обежав нескончаемо длинный, похожий на черную субмарину представительский «мерседес», Он потянул на себя дверцу и раскрыл над головой старика обещанный зонтик:
   — Прошу.
   Так они и пошли: впереди — молодой плечистый здоровяк, а за ним, в двух шагах, охраняемое лицо и сопровождающий.
   — Там, дальше — пешеходная зона… Сами понимаете — Старый город, исторический центр! Никак нельзя…
   Водитель продолжал зачем-то оправдываться, но старик его почти не слушал.
   — Вот, посмотрите — Рыцарские ворота. Существует легенда, что…
   — Я знаю. Спасибо.
   Это было сказано таким тоном, что человек с зонтиком осекся на половине фразы, и дальше они двигались в полном молчании.
   Старик действительно знал эту крохотную, игрушечную республику на юго-востоке Балтики, знал и испытывал к ней давнюю почти инстинктивную неприязнь степного кочевника к оседлым, благополучным и сытым жителям городов.
   Повсеместная, доведенная до абсурда аккуратность и чистота… Невесомые, больше похожие на декорации для детских сказок, силуэты бесчисленных башен и башенок. Кованые флюгера, мансарды под розовой черепицей… Пахнущий рыбой и водорослями ветер с моря. Вежливые, ничего не значащие улыбки. Но больше всего старик ненавидел местный акцент — протяжный, неторопливый, придававший самым привычным русским словам и фразам некий оттенок западной, европейской респектабельности.
   Первый раз он попал сюда в сорок шестом, когда спутника еще и на свете-то не было. В республике полным ходом шло «восстановление» советской власти: большинство продуктов уже распределялось по карточкам, леса с боями прочесывались армией и спецподразделениями НКВД, а в промышленных центрах одна за другой раскрывались подрывные буржуазно-националистические и «фашистские» организации.
   Каждую ночь волны выбрасывали на берег очередные трупы неудачливых беглецов, пытавшихся чуть ли не вплавь добраться до нейтральной Швеции…
   К тому же, очень сложно было вести полноценную агентурную работу. Особенно в столице: город крохотный, все у всех на виду, а конспиративные квартиры засвечены еще со времен деникинской контрразведки.
   Старик вздохнул… Однако, справились!
   В середине семидесятых он приехал сюда снова — уже не по службе, а так, в отпуск, отдохнуть с женой и дочерью в пансионате «большого» ЦК.
   Республику было трудно узнать. Казалось, сделано все, чтобы водворить местных жителей в единую семью советских народов: одинаковые газеты и голоса по радио, те же портреты на площадях, те же очереди за дефицитом. В уютных некогда кафе и ресторанчиках постепенно приучались хамить посетителям, да и улицы уже были вовсе не так чисты и опрятны. Но…
   Неожиданно старик понял. Он вдруг отчетливо осознал, что не любит этот кусочек рассыпавшейся и некогда великой империи именно за то, что он сам и тысячи подобных ему сделали с крохотной, уютной и беспомощной страной на балтийском побережье!
   В девяносто первом… Тогда людям, которыми он руководил, еле удалось вывезти из-под носа ошалевших от победы борцов за независимость архивы российских спецслужб.
   Личные и рабочие дела агентуры, данные литерных мероприятий, бесчисленные тома оперативных разработок… Опасные знания — и оставить их новой власти было бы негуманно. Это значило то же самое, что подарить несмышленым детишкам большую коробку гранат, пластида и детонаторов.
   Так что, некоторым образом, юная демократия теперь перед стариком в неоплатном долгу…
   Старый Город — пешеходная зона, архитектурный заповедник. Узкая, вымощенная булыжником улочка изогнулась и неторопливо поползла вверх, к зубчатым стенам цитадели. Из-за противной, даже по местным меркам, погоды праздношатающейся публики почти не встречалось: только туристы группами и по одиночке, да несколько усталых русскоязычных проституток. Обыватели уже расселись дома перед телевизорами, а те, что помоложе и посостоятельнее, коротали время за столиками многочисленных кафе и пивных подвальчиков.
   Луж не было, но подошвы опасно скользили по мокрой мостовой.
   — Простите! — Сопровождающий задел старика краешком зонтика.
   — Ничего…
   Площадь перед театром размерами больше напоминала внутренний дворик: места на ней еле-еле хватало для бронзового памятника Легионерам и некоего подобия неработающего фонтана. Судя по афише, сегодня давали «Гаянэ» Хачатуряна — очередной аргумент против тех, кто решился бы обвинить местную интеллигенцию в оголтелом национализме.
   — Сюда?
   — Да, одну минуточку.
   Вооруженный охранник внимательно наблюдал за действиями человека с зонтиком, умудряясь одновременно не выпускать из поля зрения окружающее пространство.
   Кажется, оснований для беспокойства не возникло.
   — Осторожнее, здесь ступенька…
   В театр они попали через служебный вход. Шагнувший было навстречу вахтер узнал сопровождающего, и обошлось без ненужных формальностей. Миновав бесконечный, полутемный коридор, единственным украшением которого являлись несколько парней далеко не балетного телосложения, спутники поднялись по чисто вымытой мраморной лестнице.
   В холле перед дверью с медной табличкой скучала еще пара крепких ребят с одинаковыми прическами.
   — Здравствуйте, господа! Прошу, присаживайтесь.
   Человек, шагнувший навстречу, был со стариком одного возраста, разве что, чуть повыше и поплотнее.
   — Здравствуй, Вилор… Узнаю! — Гость пожал протянутую руку и обвел взглядом кабинет. — Ты всегда любил придумать что-нибудь этакое.
   — А почему бы и нет? Театр — это прекрасно… а главное, никому не внушает никаких подозрений!
   Они остались втроем: охранник у двери, на стуле, а собеседники — в кожаных креслах напротив друг друга.
   — Как добрался, Андрей?
   — Нормально.
   — Выпить не предлагаю…
   — Правильно делаешь. Я уже давно ничего крепче кефира не употребляю — возраст!
   — Да-а… А раньше-то, помнишь?
   — Помню, Вилор. Так ведь раньше и ты по-русски без акцента говорил!
   — Времена другие, — поморщился хозяин. — Все меняется. Только вот характер у тебя с годами не улучшился, это точно.
   — Поздно меняться…
   Когда-то они учились вместе, на ускоренных курсах НКВД под Горьким. Потом дружили семьями: тогда еще у обоих были семьи… Последний раз виделись уже генералами: один руководил крупнейшей советской резиденту-рой, а другой прибыл из Москвы его сменять.
   Официально оба числились в запасе и кого-то о чем-то консультировали.
   Откуда-то из-за камина послышалась мелодичная трель.
   — Идут! — прокомментировал хозяин.
   — Спасибо.
   Потом они так и сидели молча, один напротив другого — ждали. Да уж, что-что, а ждать оба научились в незапамятные времена…
   Дверь без стука и скрипа раскрылась. Все трое поднялись навстречу вошедшим: охранник немного быстрее, а старики с достоинством, не торопясь.
   — Здравствуйте!
   Первым в кабинет шагнул черноволосый, плохо выбритый кавказец почти двухметрового роста, с фигурой профессионального тяжелоатлета и глазами убийцы. Охранники с такой внешностью привлекают к себе излишнее внимание и редко бывают эффективны — но… очевидно, сказывался восточный колорит со своеобразной системой внешних приоритетов и представлениями о престиже.
   Вслед за ним появился мужчина, похожий одновременно на профессора экономики и на полевого командира повстанческих формирований.
   В принципе, и то и другое вполне соответствовало действительности. Гость происходил из очень знаменитого на Кавказе рода, получил европейское образование и до начала девяностых руководил крупнейшим на юге России университетом. Как и положено, был членом бюро республиканского комитета партии, избирался в Верховный Совет страны… В новых условиях тоже не потерялся — многие прочили ему на родине по меньшей мере министерский пост, и первые шаги в этом направлении влиятельной родней и сочувствующими уже делались.
   Однако судьба распорядилась иначе. Русские танки двинулись восстанавливать на вечно неспокойных горных окраинах конституционный порядок, и уже через неделю на всех телевизионных пресс-конференциях рядом с мятежным президентом замелькало симпатичное и умное лицо бывшего ректора-экономиста. Потом он исчез с экранов и теперь, по данным службы внешней разведки, выполнял особо конфиденциальные и деликатные поручения правительства сепаратистов в разных точках земного шара.
   Гость был человеком исключительной осторожности и почти звериного чутья — поэтому все попытки ликвидировать его результата не давали. Только раз, в Цюрихе, покушавшиеся почти достигли цели: взрывом выбило все витрины в округе, а от автомобиля, принадлежавшего крупному швейцарскому банку, остался кусок догорающего железа… Пострадала куча народа, кое-кто из оказавшихся рядом даже погиб — сам же объект «акции» отделался контузией и осколками в ноге. С тех пор он почти незаметно прихрамывал.
   Впрочем, некоторые аналитики высказывали мнение, что и это, и другие неудавшиеся покушения носили характер, скорее, не политического террора, а внутриповстанческих финансовых разборок…
   Обошлись без рукопожатий.
   — Прошу вас, присаживайтесь.
   Все было согласно протоколу: три одинаковых глубоких кресла вокруг журнального столика.
   — Ребята могут идти?
   — Да, пожалуй.
   — Конечно… — собеседники отдали соответствующие распоряжения, и охрана покинула кабинет.
   Они остались втроем за бесшумно и плотно прикрытыми от остального мира дверьми.
   — Я вам не мешаю? — уточнил тот, кого старик называл по имени, Вилором.
   — Что вы! — деланно удивился гость, пришедший последним. Собственно, чем меньше чужих ушей, тем лучше, но в данном случае хозяин выступал в качестве гаранта безопасности и полной секретности встречи, имея неоспоримое право контролировать ситуацию.
   Тем более что ему все равно ничего не стоило бы при желании нашпиговать место беседы разнообразной электронной гадостью.
   — Я искренне, искренне благодарен нашему общему прибалтийскому… другу. Благодарен за те усилия, которые он предпринял в ответ на мою просьбу.
   — Надеюсь, общение будет взаимно полезным.
   — Я вас слушаю…
   Старик мог себе позволить некоторую сухость в голосе: инициатива встречи исходила от собеседника.
   — Видите ли… — Человек напротив замешкался, не зная, какую форму обращения выбрать.
   — Генерал, — пришел ему на помощь хозяин. — Вы можете обращаться к моему коллеге именно так.
   Старик кивнул:
   — Совершенно верно! Не возражаете, если я буду называть вас — Посланник?
   Из аналитической справки разведотдела старик знал, что именно под этим псевдонимом собеседник когда-то издал свою первую, так и не принесшую ему славы книжку стихов. И что подобное обращение ему всегда льстило…
   К тому же избыточная информированность часто выводит неискушенного оппонента из равновесия.
   — Да, конечно!
   В конце концов, болезненное тщеславие — рычаг посильнее алчности и похоти. Беседа еще не началась, но старик уже набирал очки…
   — Надеюсь, нет необходимости напоминать о том, что даже сам факт нашей встречи ни при каких обстоятельствах не должен стать достоянием гласности? Вне зависимости от ее результата. Мы находимся в состоянии войны…
   — Мы находимся в состоянии внутригосударственного вооруженного конфликта, — поправил собеседника Генерал.
   — Видите ли, с точки зрения… — встрепенулся тот, явно задетый за живое.
   Но Посланника перебил хозяин:
   — Господа! Давайте оставим правовые аспекты всего происходящего на откуп дипломатам и кабинетным политикам. Вы ведь не за этим сюда ехали, верно?
   Пришлось согласиться. Судя по всему, официальной санкции на переговоры с представителем вражеской стороны Посланнику никто не давал. Неизвестно, уж по какой причине, но действовал он в обход общепринятых каналов: через глубоко законспирированные финансовые и силовые структуры Европы. Впрочем, и Генералу не поздоровилось бы, попади в чужие руки информация о сепаратных контактах российских спецслужб с мятежными лидерами Кавказа.
   — Я вас слушаю.
   — Видите ли, время для всех сейчас крайне сложное, непростое…
   — Давайте-ка без лирических отступлений, ладно? — Генерал пока не видел оснований соблюдать правила хорошего тона.
   Красивые черные глаза Посланника опасно сощурились:
   — Хорошо!
   Он был отчаянно самолюбив, и если не встал сейчас же и не покинул кабинет, хлопнув дверью, — значит, причины для этого имелись серьезные.
   — Хорошо… Вы хотите получить назад своих пленных?
   — Сколько? — пропустил удар Генерал.
   — Всех. Или почти всех!
   Это был сильный ход… Собеседник даже не сразу сообразил, что ответить.
   — Да. Мы хотели бы вернуть домой военнослужащих и мирных россиян…
   — Вы почему-то не прибавили: «военнослужащих и мирных россиян, насильственно удерживаемых незаконными вооружёнными формированиями»… Так, кажется, это звучит по московскому телевидению? — Теперь уже в голосе Посланника явственно угадывалась издевка — он был вовсе не так прост, как показалось в начале встречи.
   Старею, подумал Генерал… Начинаю недооценивать противника. В конце концов, вопрос слишком серьезный, чтобы придуриваться.
   — Что вы хотите взамен?
   — Речь не идет о выкупе… Речь идет о не коей услуге, которую одни частные лица могли бы оказать другим.
   — Частные лица… — Генерал поморщился. — Допустим! И эти частные лица — они действительно смогут выполнить свои обязательства?
   — Если услуга будет оказана? — уточнил Посланник. — Безусловно!
   — Хорошо. Это — интересно. Теперь хотелось бы услышать, что требуется от нас.
   В воздухе на секунду повисла тяжелая, душная пауза.
   — Я позволю себе некоторое отступление… Вы не будете больше сердиться?
   Генерал только крякнул — вот ведь сопляк! Уел-таки старика, сукин сын.
   — Говорите…
   — Мы — очень бедный народ. Гордый, но бедный… Каждая копейка на счету. Вы понимаете?
   — Понимаю. Кто-то давно сказал, что для любой войны необходимы три вещи: деньги… деньги… и еще раз деньги.
   Посланник вежливо улыбнулся:
   — Интересная мысль… Так вот! Конечно, каждый жертвует в меру сил — плюс чем-то братья по вере помогают, соседи. Из этого и образуется нечто вроде резервного фонда. Понимаете?
   — Понимаю! — больше всего Генерала нервировала профессорская манера собеседника переспрашивать в конце каждой фразы. — Дальше?
   — Нашлись негодяи… Выродки! Они украли у своего народа его достояние.
   — Все достояние украли? — живо поинтересовался старик. С практической точки зрения ответ на вопрос мог означать многое. — Или только часть?
   Посланник сделал вид, что не слышит иронии:
   — Более двух миллионов долларов… Это серьезная сумма.
   — Да, пожалуй! Тем более для гордой, но бедной республики, которая к тому же воюет?
   — Послушайте, если вас смущает, что деньги пойдут на нужды сопротивления… не беспокойтесь! Это, если можно так выразиться, личные сбережения тех самых частных лиц, о которых я уже упоминал в начале беседы.
   Ситуация постепенно прояснялась.
   — Значит, об этих деньгах широкие массы вашей революционной общественности не знают?
   — Видите ли… У людей, облеченных властью, несущих на себе тяжелое бремя ответственности, у них же должны быть какие-то материальные гарантии на случай непредвиденного поворота событий? — Посланник явно искал понимания.
   — Вопросы морали меня уже давно не интересуют. Давайте подробности!
   Со слов сидящего напротив человека, одно из сочувствующих исламских государств передало на нужды священной войны с неверными некоторую сумму в валюте. Из этой суммы сразу же значительная часть — два миллиона двести тысяч долларов США купюрами нового образца попала… в личный фонд некоего лица. Посланник не называл его, но, судя по всему, деньги присвоил сам мятежный президент.
   Это, в сущности, было неважно. Куда важнее, что по пути от высокогорного села, где базировался штаб сепаратистов, до пункта, откуда «президентская доля» должна была отправиться на его личный счет в один из европейских банков, валюта исчезла. Обстоятельства пропажи указывали на то, что чемоданчик с деньгами украли именно те, кому он был вверен, — ближайшие из ближайших, доверенные из довереннейших… Родственники! Те же обстоятельства не позволяли заинтересованным лицам вести поиск в открытую, своими силами.