опаснейшей из женщин. Он думал об утверждении старого мыслителя, будто
девушки и на десять процентов не думают того, что говорят в пылу чувств.
Может быть, их вид, скажем, только на пятьдесят процентов отражает истинные
переживания. В таком случае, у него есть повод для оптимизма.
Тем не менее, когда, пройдя в обитую зеленым сукном дверь, он услышал
пианино и понял, что это играет Энн, сердце его вполне определенно екнуло.
Окажись рядом коммодор Пири, он пожал бы Джефу руку и сказал, что чувствовал
то же самое.
Энн бросилась к пианино в надежде успокоить встрепанные нервы.
Большинство девушек, обученных игре на фортепьяно, склонны музицировать в
минуты душевных бурь, а чувства Энн пребывали сейчас в таком состоянии,
словно их взбили венчиком для яиц. Она с облечением увидела, что теплый
вечер выманил гостей в сад, и комната совершенно пуста. Знай она, что
уединение вскорости перейдет в tete-a-tete, она бы так не обрадовалась.
Однако Энн этого не знала, поэтому села за инструмент, и целительная музыка
полилась с кончиков ее пальцев.
Может показаться странным, учитывая все ее недавние испытания, но
больше всего Энн расстроили ее последние слова в буфетной. Она, как упоминал
лорд Аффенхем, обладала замечательным чувством юмора, а девушке с чувством
юмора неприятно сознавать, что она выдала пошлое и напыщенное клише. Если
есть на свете чтонибудь банальнее, думала она, скользя пальцами по клавишам,
чем сказать молодому человеку, что не выйдешь за него замуж, даже если он
останется последним мужчиной в мире, то ей, Энн, это неизвестно.
И все же, при всей затасканности этих слов, Энн говорила себе, что они
как нельзя точнее отражают ее мысли. В том, что касается самого смысла, ей
было не в чем себя корить. Она лишь жалела, что не сказала чего-нибудь
свежее и оригинальнее, а теперь, даже если ей придет в голову идеальная
фраза, будет поздно.
Все эти размышления только усилили ее холодную враждебность, и Джеф
едва ли мог выбрать менее удачную минуту, чтобы войти в гостиную. Взгляд,
брошенный Энн через плечо, когда отворилась дверь, довольно ясно это
показывал. Даже если списать восемьдесят пять процентов на Аффенхемовскую
систему бухгалтерии, это был вовсе не приветливый взгляд, и Джеф лишь
могучим усилием воли продолжил движение вперед.
Он встал рядом с Энн, глядя на нее глазами, в которых, он наделся,
мешались раскаяние и любовь.
- Привет, - сказал он. - Играете на пианино? - и тут же, как перед ним
Энн, понял, что ляпнул что-то не то. Фраза не была веселой, не была она и
раскованной, даже умной не была. Джеф понимал, что мог бы придумать фразу
получше.
На вопрос, который он задал, можно было бы ответить одним словом, но,
когда вы играете на пианино, и человек, вам неприятный, спрашивает, играете
ли вы на пианино, можно продолжить игру, чтобы он убедился сам. Так Энн и
поступила, а Джеф еще не придумал остроумную реплику, поэтому разговор
заглох сам собой.
В этот самый миг дверь отворилась и вошла миссис Корк. При виде Джефа
глаза ее зажглись суровым огнем. Многие гиппопотамы и антилопы видели этот
блеск за миг до того, как попасть в колонку некрологов. Она искала Джефа. И
десяти минут не прошло, как Лайонел встретил ее в прихожей и поведал
страшную весть.
В речи Лайонела, сбивчивой и очень возбужденной, многое осталось для
миссис Корк непонятным. В частности, она так и не уразумела, почему он
молчал до сих пор. Однако главная суть или посылка была совершенно ясна.
Когда миссис Корк заговорила, в ее голосе слышался рык, которого не
постыдился бы леопард.
- Вас зовут Дж. Дж. Миллер, - с характерной прямотой объявила она.
Манера миссис Корк подсказала Джефу, что с их последней встречи
отношение к нему изменилось в худшую сторону; впрочем, ее слова не стали для
него неожиданностью. Памятуя совет лорда Аффенхема, он заложил большие
пальцы в проймы жилета. Еще он улыбнулся милой и, как он надеялся,
обезоруживающей улыбкой.
- Верно, - отвечал он. - Дж. Дж. Миллер. Я собирался вам сказать.
- Немедленно убирайтесь, - сказала миссис Корк.
Эти слова, при всей их разящей мощи, оставили у нее легкое чувство
неудовлетворенности. Этого человека она мечтала задушить голыми руками, а
сейчас вынуждена ограничиться требованием немедленно убираться из ее дома.
Однако табу цивилизации строги. То, что нормально и обычно в бассейне Конго,
в графстве Кент будет принято неодобрительно. Для женщины, которая хочет
поселиться в Кенте, есть только два пути: либо не душить людей, либо ехать в
другое место.
Джеф склонил голову.
- Очень хорошо вас понимаю, - сказал он. - После моего поведения в суде
вы совершенно справедливо желаете, чтобы я уехал. Думаю, бесполезно
говорить, что меня терзают угрызения совести?
- Поезд через час.
- И что, знай я о вашем родстве с Лайонелом Грином, повел бы себя
совершенно иначе?
- Я велела дворецкому уложить ваши вещи.
- Этого я и боялся. - Джеф обернулся к Энн. - Прощайте.
- Прощайте, - сказала Энн.
- Через полчаса я уезжаю.
- Полчаса пройдут быстро.
- Но прежде, - сказал Джеф, снова одаривая миссис Корк чарующей
улыбкой, - я хотел бы попросить вас об одном одолжении. Не подпишите ли вы
мой экземпляр "Женщины в дебрях"? Я купил его в день выхода и постоянно
перечитываю, но с вашим автографом он станет еще дороже.
Даже у великих людей есть слабое место. У Ахиллеса была пята, у миссис
Корк - "Женщина в дебрях". Подойдите к миссис Корк со словами, что прочли ее
детище, и вы увидите, что выбрали верный путь. Преувеличением будет сказать,
что при этих словах она обратилась в сладость и свет, но кипеть явно
перестала. Если до сих пор убийственности ее взгляда могла бы позавидовать
Энн, то сейчас он заметно смягчился.
Тайная горесть большинства писателей в том, что они редко напрямую
соприкасаются с читающей публикой. Издатель сообщил миссис Корк, что двести
шесть превосходных мужчин и женщин купили ее творение, но ей еще не
доводилось воочию увидеть когонибудь из этого почетного списка. Приходилось
довольствоваться тем, что одно уважаемое книжное ревю назвало книгу живой и
занимательной, а Литературное приложение к "Таймс" в несколько более скупой
манере известило, что в ней - триста пятьдесят страниц.
Правда, гости Шипли-холла обычно покидали дом с книгой под мышкой, но
лишь после того, как миссис Корк сама ее им затолкала, по меткому выражению
лорда Аффенхема, словно горькую микстуру. Она понимала, что это не совсем
честно, и чувствовала себя так, словно стреляет по сидящему гиппопотаму.
- Глава про крокодила, - сказал Джеф. - Не знаю, помните ли вы ее. Я
прочел и почувствовал себя астрономом, открывшим новую планету. Я всегда
понимал, что, увидев крокодила на отмели, не знал бы, как поступить, и очень
стыдился. Вы правда переплыли через реку и пристрелили его?
- В глаз.
- А история про знахаря, который проглотил змею! Поразительно!
Миссис Корк теперь хихикала, почти как девочка.
- Вы очень хорошо знаете книгу.
- Практически наизусть.
- Подумать только!
- Она раскрыла передо мной новые горизонты. Мне так захотелось посетить
Африку, что я, наверное, тронусь сразу по возвращении отсюда.
- Я...
- Дайте сообразить. Два дня на сборы...
- Я подумала...
- Двух дней, полагаю, хватит? Что мне понадобится? Ружья, летняя
одежда, пробковый шлем, крепкие ботинки, мазь от укусов леопарда...
- Я подумала, мистер Миллер, - сказала миссис Корк, - и решила, что вам
не надо бы покидать Шипли-холл.
- Но...
- Я по-прежнему считаю, что ваше поведение в суде было из ряда вон
выходящим...
- Непростительным. Я тем более раскаиваюсь в нем теперь, когда имел
возможность часто видеться с вашим племянником и понял, какой он
замечательный человек. Обидно уехать именно сейчас, когда через неделю мы
стали бы близкими друзьями. Только не думайте, что я не вижу вашей
правоты...
- Я буду очень рада, если вы останетесь.
- Правда? Честное слово, миссис Корк, вы чересчур добры. Я с трудом
верю своим ушам.
- Мисс Бенедик, пожалуйста, сходите к Кейкбреду и скажите, что не надо
укладывать вещи мистера Миллера.
- Да, миссис Корк.
- Я с вами, - сказал Джеф.
- Не трудитесь, - отвечала Энн.
- Пустяки, - заверил Джеф.
В коридоре Энн обернулась. Лицо ее было сурово.
- Прекратите! - прошипела она.
- Что?
- Прекратите ухмыляться и говорить: "Гениально! Гениально!"
- Но это и впрямь было гениально, - запротестовал Джеф. - В высшей
степени.
Энн развернулась и на приличной скорости двинулась в буфетную. Миртл
Шусмит тоже с завидной быстротой взбежала по лестнице Холси-чемберс, но Джеф
подумал, что Энн по справедливости дала бы ей сто ярдов форы.
- Послушайте... - начал он.
Крайне трудно изливать свое сердце девушке, которая мчится по коридору
впереди вас. К тому времени, как они достигли обитой зеленым сукном двери,
Джеф толькотолько приступил к изложению дела и так и не добрался до сути,
когда они ворвались к лорду Аффенхему и пробудили того от обычной
каталепсии.
- Дядя Джордж, - сказала Энн.
- Э? - отозвался лорд Аффенхем, медленно всплывая на поверхность. - Я
хотел тебя видеть, дорогая, и вас, Джеф. Насчет пруда. Я и впрямь опустил
туда бриллианты, на прочной бечевке, но на следующий же день вынул. Только
сейчас вспомнил.
- Дядя Джордж, миссис Корк сказала, чтобы ты не укладывал вещи мистера
Миллера.
- Э? Не укладывать?
- Не надо. Он остается.
- Вот как? Отлично, - сказал лорд Аффенхем. - Превосходно. Понимаю. Ты
за него попросила. Умница. Умница.
- Вовсе я за него не просила. - И Энн, как рыбка, выскользнула за
дверь. Джеф сморгнул, когда она проносилась мимо, и понял, в чем ее
преимущество перед Миртл Шусмит. Она выигрывает на старте.
Лорд Аффенхем смотрел ей вслед. Он уже сделал наблюдение и перешел к
выводам.
- Все еще бесится?
Джефа покоробило неприятное слово, но он был вынужден согласиться, что
оно верно отражается суть дела.
- Да.
- Не одумалась?
- Нет.
- Вы поцеловали ее снова?
- Нет.
- Так идите и поцелуйте.
- Нет.
- Это может все изменить.
- Послушайте, - терпеливо начал Джеф, - я сказал, что она либо совсем
не говорит со мной, либо говорит односложно. Теперь она взяла обыкновение
бегать от меня, как от огня.
- Вот как? - произнес лорд Аффенхем. - Кстати, скажу вам любопытную
вещь, которую вы наверняка не знаете. Муравьи, они бегают быстрее в жаркую
погоду.
- Они?
- Муравьи.
- Мне послышалось "Энни". Бегают быстрее в жаркую погоду?
- Я где-то читал.
Джеф с мгновение пристально смотрел на него.
- Прекрасная новость, - промолвил он. - Спасибо, что сказали. Так вот,
при виде меня она пускается наутек. Уже это одно мешает мне воспользоваться
вашим советом. Надо придумать что-нибудь еще.
- Да. Девушки - странные существа.
- Очень.
- Помню, в 1913 одна...
- Не сейчас.
- Э?
- Другой раз.
- Я только хотел сказать...
- Знаю. Не надо.
Лорд Аффенхем, немного обиженный, погрузился в молчание. Тишину нарушал
лишь хруст его манишки, мерно вздымавшей и опадавшей в такт дыханию. Джеф
тоже задумался. Чтобы облегчить мыслительный процесс, он достал портсигар и
протянул собеседнику. Лорд Аффенхем покачал головой.
- Не курю. Бросил.
- Обнаружили, что это замедляет рост?
- Нет, - сказал лорд Аффенхем, подумавши. - Не поэтому. Тут один как-то
сказал, что мне не хватит силы воли бросить курение, так что я просто вынул
трубку изо рта - мы сидели у меня в кабинете, отложил ее, взял банку с
табаком - новую полуфунтовую банку "Лучший Табак Прyда" - поставил ее в
буфет и запер на ключ. С этого дня к табаку не прикасался.
- Это показывает, какая у вас огромная сила духа.
- Исполинская.
- Ну и дурацкий вид, был, наверное, у вашего друга.
- У него всегда был дурацкий вид.
- Значит, еще более дурацкий.
- Да, - согласился лорд Аффенхем.
Он снова впал в транс. Внезапно глаза его зажглись, и он резко
выпрямился с громким "Лопни кочерыжка!"
- Джеф!
- Да?
- Провалиться мне на этом месте со всеми потрохами! - воскликнул лорд
Аффенхем с видом Сивиллы, которая сейчас изречет пророчество. Видимо, его
мозг только что получил мощный толчок. Было почти слышно, как он издает
"чух-чух-чух", беря разгон. - Джеф, мы достигли конца долгой-долгой дороги!
- О чем вы?
- Я вам скажу, о чем! "Лучший Табак Пруда"! Банка! Теперь я понял, что
означали слова "пруд" и "в банке". Я положил алмазы в банку с табаком.
- Не может быть!
- Точно.
- Это официальное заявление?
- Абсолютно.
- На этот раз без ошибки?
- Говорю вам, я вспомнил. Вся сцена встала перед глазами. Вот я, вот
банка, я кладу мешочек в нее, под чертов табак.
Джеф вскочил. Такие новости не пристало выслушивать стоя.
- Мы сможем забрать их после обеда.
- Надо действовать осторожно. Эта Корк вечно шастает в кабинет и из
кабинета.
- После обеда она читает лекцию об угубу.
- А ведь верно!
- Берег будет чист.
- Абсолютно чист.
- Ребенок сможет взять банку.
- Десятилетний ребенок.
- Шестилетний.
- Четырехлетний, - сказал лорд Аффенхем, охваченный тем же энтузиазмом,
что и его юный друг.
Перед Джефом открывались все более радужные перспективы.
- И еще одно я скажу. Как только мы найдем бриллианты, Энн на радостях
распрощается со своими траппистскими и спринтерскими замашками.
- Она одумается?
- Одумается.
- Гип-гип-ура! - вскричал лорд Аффенхем.
В дверь постучали. Вошла Долли Моллой.
- Привет, малыш, - произнесла она с обычной своей сердечностью. -
Привет, папаша. Найдется для меня глоточек портвейна?
- Конечно, конечно, - отозвался лорд Аффенхем, похожий сейчас не
столько на Кейкбреда, сколько на preux chevalier1 1911-1912 годов. -
Садитесь, дорогая, падайте на стул, ха, ха. Одно из ее выражений, - пояснил
он Джефу, и, заметив, что тот собрался уходить, поднял брови. - Уже?
- Да.
Джеф выразительно взглянул на почтенного друга.
"Осторожнее", - говорил его взгляд.
- Могила! - ответил лорд Аффенхем.

    глава двадцать пятая



Когда жена предложила Мыльному Моллою пойти к лорду Кейкбреду и
пропустить по рюмочке, тот нехотя отказался. Он любил портвейн, однако берег
фигуру, а потому остался сидеть на стуле, положив ноги на подоконник, и
закурил сигару.
Ветерок из потемневшего сада приятно овевал его чело, и мистер Моллой
был бы вполне счастлив, если б не одна досадная мелочь. Его старый друг,
Шимп Твист (которому, между прочим, отвели отдельную комнату) выбрал именно
это время, чтобы прийти и составить ему компанию.
Его веские доводы исправили маленькое недоразумение, вызванное излишней
горячностью Долли, но исправили не вполне. Некоторая холодность сохранялась.
Это стало еще заметнее, когда Шимп Твист принялся бубнить себе под нос,
(словно Шекспировский персонаж, которых так не одобрял лорд Аффенхем), что
бывают же люди с черной душой, которым место - в дымоходе. Имен он не
называл, но Мыльный без труда понял, о ком речь. Все удовольствие от сигары
было испорчено. Он обрадовался, когда открылась дверь и вошла Долли.
Заметив Шимпа, она на мгновение огорчилась не меньше Мыльного. В
буфетной произошло нечто очень важное, и Долли предпочла бы сообщить это
мужу с глазу на глаз. Тут ей пришло в голову, что в будущем плане отыщется
место для Шимпа. Она переборола желание спросить, какого черта он торчит
здесь, как пень. Бывают обстоятельства, в которых есть толк даже от Шимпа
Твиста.
Именно такие обстоятельства возникли в результате визита Долли к лорду
Аффенхему. Их разговор пробудил в ней творческую жилку. Всю дорогу по
коридору, через обитую зеленым сукном дверь и дальше по лестнице она
составляла план, который нравился ей все больше и больше. Оставалось лишь
посвятить в него своих помощников и сподручных.
Мыльный не преминул заметить оживление на любимом лице; блеск обожаемых
глаз также не ускользнул от его внимания. Впрочем, он не сумел оценить их
значимость и, приписав феномен чисто телесным причинам, решил, что портвейн
лорда Кейкбреда, видать, и впрямь хорош, если так быстро оказал столь
сильное действие. Он вспомнил, что сам не захотел присоединиться к пирушке,
и на миг его пронзила острая печаль о несбывшемся.
- Что-то ты раздухарилась, киска, - сказал он. Шимп тоже это заметил и,
приостановив монолог, кисло поздоровался с Долли. Его оскорбляла подобная
радость в женщине, по чьей вине он столько претерпел. Шимп предпочел бы
вовсе не видеть Долли, а уж если видеть, то с больным зубом или сразу после
того, как ее переехал грузовик.
- Еще бы не раздухариться, пупсик, - сказала Долли. - Угадай с трех
раз, что произошло.
Слова ее были загадочны, но особенная, трепетная живость придавала им
глубокий смысл. Шимп Твист, который сидел, упершись локтями в колени и
поддерживая ладонями подбородок, резко выпрямился и затрясся, как бланманже.
Мыльный, качавшийся на стуле, качнулся чуть сильнее и имел неприятность
сильно треснуться затылком.
Однако в такие минуты он умел презирать боль. Он даже не потер
ушибленное место. Лежа на ковре, он большими глазами таращился на жену.
- Неужели?..
- Да! Раскололся!
- Лорд Кейкбред?
- Он самый.
- Выложил, где стекляшки?
- Да. Всего лишь эту малость.
- Ну!
- Еще бы не ну!
- Пусть весь мир слышит, как я скажу "Ну"! - Мыльный Моллой, встав,
прижал Долли к груди. - Киска, ты - блеск. Ты - чудо. Ты - молодчина.
- Если честно, я сама себе нравлюсь, - сказала Долли, вынимая помаду и
подкрашивая губы, которые смазал муж.
Есть неприятный тип людей, которых раздражает вид любящих супругов.
Шимп Твист принадлежал к этому типу. Мыльный стоял, обхватив Долли за талию,
а Долли, подводя губы, положила голову Мыльному на манишку. Шимп и не
пытался скрыть, что ему тошно на них смотреть.
- Все, хватит, - проворчал он. - Довольно лизаться, давайте лучше к
делу. Так он, значит, выложил тебе, где стекляшки?
- Я сказала.
- Слышал. Полагаю, они все же у него в спальне, и я должен туда лезть?
Не было никаких сомнений, что это сказано с ехидством. Мыльному стало
больно, что Шимп ворошит прошлое. Как говорится, кто старое помянет...
- Брось, Шимп, - сказал он. - Это не разговор.
Долли больше оскорбилась, чем расстроилась. Она убрала помаду, вскинула
голову и грозно посмотрела на Шимпа.
- Когда-нибудь, - процедила она, - я прибью тебя, Шимп Твист, и прибью
хорошенько.
- Ну, киска! - взмолился миролюбивый мистер Моллой.
- А чего он сидит и отпускает мерзкие шуточки, чем скакать и прыгать от
радости? - резонно ответила Долли.
Ее укор не достиг цели. Щеки Шимпа Твиста не залил румянец стыда. Шимп
дал ясно понять, что настроен не радостно, а скептически.
- Не верю, что он рассказал тебе про стекляшки, - объявил он, неприятно
топорща усы. - Просто ты собралась отколоть очередной номер.
Все женское в Долли загорелось в ее глазах.
- Он правда сказал мне, где стекляшки. Во всяком случае...
Шимп хохотнул и с ехидцей повторил последние три слова. Даже мистер
Моллой пошатнулся в своей уверенности.
- Что значит "во всяком случае"? - с тревогой переспросил он.
- Ну, ясное дело, он не выложил мне это на блюдечке. Не такой осел. Вот
как все было. Я вошла, он сидит, чирикает с белобрысым. Белобрысый как
увидел меня, сразу слинял, а лорд Кейкбред стал разливать портвейн. Ну, я
вижу, что он лыбится, как не знаю что, и спрашиваю: "Что, папаша, радость
привалила? Никак кто-то оставил вам наследство?" Он говорит: "Вроде того,
дорогая, вроде того". А потом говорит, что весь извелся, потому что спрятал
одну ценную вещь и забыл, где, а сейчас вспомнил, что она в кабинете у
миссис Корк. И что он собирается туда после обеда, как только начнется
лекция.
Тревога сошла с лица мистера Моллоя.
- Он наверняка говорил про стекляшки.
- Конечно, про стекляшки. Про что еще? Ясное дело, я не спросила, что
такое он спрятал. Я просто сказала: "Правда? Ну и отлично", и он опять налил
по маленькой.
У мистера Твиста, скептика, остался еще один вопрос.
- Где именно в гостиной?
Долли даже не попыталась скрыть раздражение. Шимп Твист ее допек.
- Слушай, - отвечала она. - Если ты хочешь знать, дал ли он мне
письменные указания, карту с крестиком, свору ищеек и чемодан, чтобы уложить
стекляшки, так вот, не дал. Но они в кабинете, и он идет туда сразу после
обеда, а значит, стекляшки у нас в кармане. Осталось только его
подкараулить. Ты, Мыльный, станешь под окном, и как только он достанет
стекляшки, выйдешь и остановишь его.
Никакой приказ главнокомандующего не мог быть изложен четче. Красивый
лоб мистера Моллоя нахмурился отнюдь не от непонимания.
- Я? - мрачно переспросил он.
- Конечно. Мы с Шимпом будем заняты в другом месте.
Мистер Моллой оставался в мрачном раздумье.
- Остановлю его?
- Ага.
- Как?
Долли выдвинула ящик туалетного столика и вынула вполне внушительный
пистолет.
- Держи. Вот он, старый уравнитель.
Во взгляде ее мужа, остановившемся на смертельном орудии, мешались ужас
и изумление. Он смотрел на пистолет не просто как на ядовитую змею, но как
на змею, с которой ему предложили познакомиться. В своей неприязни к
решительным действиям Мыльный Моллой напоминал Лайонела Грина.
- Я не знал, киска, что у тебя есть пистолет.
- Конечно, есть. Всегда ношу при себе. Не знаешь, когда пригодится.
Клади в карман.
Мистер Моллой подчинился, но по-прежнему мрачно. Он честно признал, что
не любит пушек. Практичная Долли заверила, что любви тут не требуется.
- Просто ткнешь им старикану в живот, - сказала она. - Это нетрудно.
Мыльный вынужден был признать, что технически это совсем просто. Живот
лорда Аффенхема - достаточно большая мишень. Однако у него осталось еще одно
возражение.
- А что я скажу?
- Скажешь: "Руки!".
Мистер Моллой весь сжался.
- Не могу, - сказал он. - Очень уж глупо звучит.
- Тогда просто наставь на него пушку. Он сам поймет.
- Ладно, ладно, - сказал мистер Моллой все с тем же несчастным видом. -
Ладно, киска, если ты считаешь, что так нужно. И все-таки, лучше бы ты
попросила меня продать нефтяные акции. А что будет делать Шимп?
- Шимп будет удерживать народ в гостиной, чтобы тебя не скрутили.
Мистер Твист оказался куда решительнее мистера Моллоя. Он без
возражений встал и протянул руку.
- Отлично, - сказал он. - Давай пушку.
- Больше нет. Что у меня, по-твоему, тир? - спросила Долли.
- Чем же мне их удерживать?
- Ничем. Сунь палец в карман, пусть думают, что там у тебя кольт. Что
ты так смотришь?
Шимп объяснил, что смотрит так, потому что весь план представляется ему
совершенно дурацким.
- Говоришь, палец в карман?
- А что? Эти зануды и не пикнут.
- Да? А как насчет Корки?
- Ты боишься женщины?
- Я боюсь этой женщины, - решительно отвечал мистер Твист. - И вот что
я вам скажу. Если я должен удерживать эту громилу одним пальцем в кармане,
то мне половины мало. Да, мэм, - продолжал он, несмотря на сдавленный крик
Долли и гримасу муки на лице Мыльного. - Забудьте про пятьдесят на
пятьдесят. Или семьдесят пять на двадцать пять, или я пас.
Женщину послабее этот несвоевременный финансовый вопрос выбил бы из
колеи, однако Долли вновь оказалась на высоте. Несколько мгновений
задумчивой тишины, нарушаемый лишь постанываниями мистера Моллоя, и она
отыскала выход.
- Ладно, - сказала она, взмахом руки останавливая мужа (он спрашивал у
Шимпа, поступают ли так порядочные люди). - Я запру ее в погребе. Это тебя
устроит?
- Как запрешь?
- Не волнуйся. Это уж мое дело.
Долли повернулась к мужу, молча ожидая аплодисментов, которые не
замедлили последовать. Даже Шимп вынужден был признать, что план - хоть
куда. Он заметно приободрился, узнав, что избежит противостояния с хозяйкой,
которая еще в первую встречу произвела на него самое сильное впечатление.
- Теперь все ясно? - продолжала Долли. - Усвоили сценарий? Мыльный
берет на себя лорда Кейкбреда. Ты берешь на себя зануд. Я запираю Корку в
подвале, вывожу машину и жду у выхода. У кого-нибудь есть что сказать?
У обоих мужчин было. Мистер Моллой сказал:
- Киска, тебя надо назначить генералом в армии Соединенных Штатов.
Мистер Твист сказал:
- Минуточку, минуточку!
Ответом ему были раздраженные взгляды. Он уже произносил эти слова
точно таким же тоном, и было ясно, что он намерен разрушить гармонию и
внести разлад в атмосферу взаимной поддержки.
- Э? - спросил мистер Моллой.
- Чего еще? - спросила Долли.
Шимп объяснился.
- А что потом? - спросил он. - Стекляшки у Мыльного. Ты - в машине. Я -
в гостиной с занудами. Как я узнаю, что все готово? Не хватало, - продолжал
Шимп все тем же неприятным голосом, - чтобы вы включили мотор и через
пятьдесят миль спросили, переглянувшись: "А где же Шимп? Я совсем про него
забыла".
Долли вздохнула.
- Не забудем.
- Не забудете?
- Когда все будет готово, я выстрелю из пистолета. Тогда ты ноги в руки
- и к нам. Идет?
- Идет, - с некоторым сомнением отвечал Шимп. - У тебя не вылетит из
головы в последнюю минуту?
- Ты мог бы доверять моей жене, - холодно сказал мистер Моллой.
- Вот как? - И с этими неприятными словами Шимп вышел из комнаты.
Когда дверь закрылась, Долли шумно выдохнула.
- Если я не прибью этого мелкого пакостника в самое ближайшее время, -
сказала она, - что-нибудь во мне не выдержит. Надорвется.

    глава двадцать шестая



Лекции, которые миссис Корк читала два раза в неделю (сегодня должна
была состояться одиннадцатая), немало украшали жизнь Шипли-холла. Они
радовали не только ухо, но и глаз, поскольку сопровождались демонстрацией