Миссис Моллой утратила дар речи, которого на миг лишалась при мысли о
такой низости, и выдала фразу, настолько емкую, что в полудюжине слов сумела
высказать свое мнение о внешнем виде, манере, моральном облике, усах и
родителях Шимпа Твиста. Человек чуткий обиделся бы до глубины души, но Шимп
Твист слышал таких фраз, что даже не поморщился.
- Так мы далеко не уедем, - укоризненно проговорил он.
- Да, - кивнул мистер Моллой, - ругайся, не ругайся, киска, надо
соглашаться.
- Ты же не отдашь ему девяносто процентов за красивые глаза! -
содрогнулась миссис Моллой.
Мистер Моллой, никогда не умевший держать удар, грустно взглянул на
супругу.
- Не вижу другого выхода, ласточка.
- А я вижу.
- Но, куколка, он прав. Если он капнет Корке, плакали наши денежки. Она
все проглотила, как милая, но все же она не совсем дура. Не забудь, я еще не
получил чек.
- Вот это разговор, - согласился Шимп. - Я готов слушать.
- Тогда слушай, - взвилась Долли. - Эти твои стекляшки - кто их тебе
вытащит, если не мы?
- Ты сама рассказала про ваш собачий пансион, да еще я сидел в шкафу, и
слушал, как тут толковала девица. Подъеду к двери, назовусь богатым
миллионером, и передо мной расстелят алую ковровую дорожку, как прежде для
Мыльного. Ну, что?
- Ничего.
- Почему?
- Ничего у тебя не выйдет.
- Кто мне помешает?
Мистер Моллой задавал себе тот же вопрос. Ему казалось, что борьба
проиграна и нет смысла барахтаться. Он испытывал сложные чувства человека,
которому защемили палец, и не мог понять, почему его супруга так уверена в
себе. Впрочем, она уже не раз выходила из немыслимых коллизий, ставивших в
тупик его самого, и сейчас он глядел на Долли с искрой надежды.
- Я скажу, кто тебе помешает, - объявила она (не зря Мыльный
надеялся!). - Молодчик с соломенными волосами, который назвался твоим
именем. Приезжаешь, а он - тут как тут и сразу начинает откручивать твою
мерзкую головенку.
У Шерингема Эдера отпала челюсть. Этого он совершенно не учел.
- Лично я, - продолжала Долли, - буду очень рада, если ты вот так
приедешь. Нам с Мыльным останется купить венок и постоять на похоронах, а
потом спокойненько заняться стекляшками. Милости просим. Поезда ходят с утра
до вечера.
Наступило молчание. Шимп Твист снова теребил усы, на этот раз нервозно,
словно одураченный баронет в старосветской мелодраме. Во взгляде мистера
Моллоя тоска сменилась любовью и восхищением. Долли подкрашивала губы.
- Помнишь, милый, - сказала она, - как вчера мы встретили этого типа на
берегу? Он стоял, такой это черный на фоне закатного неба, и мускулы
перекатывались, как змеи.
- Угу!
- Ты еще подумал, что это боксер какой-то.
- Борец.
- Ну да, борец. Из тех ребят, что отрывают руки-ноги.
Мистер Твист выслушал достаточно.
- Ладно, что вы предлагаете? - с тоской произнес он.
- Пятьдесят на пятьдесят, - тут же откликнулась Долли. - Устраивает?
Мистер Твист без особого жара сказал, что устраивает. Мистер и миссис
Моллой покинули контору. Миссис Моллой расточала улыбки, лицо мистера Моллоя
было немного задумчивым.
- Ты слишком добрая, киска, - сказал он, проплывая через двор в густом
аромате капусты. - Ты так его прищучила, что могла бы выбить и семьдесят.
- Ну ты загнул!
- Да нет, я ничего, - торопливо добавил мистер Моллой. - Ты -
молодчина. Просто мне не охота делиться поровну с этим жуликом.
- Да очнись ты! - в изумлении вскричала миссис Моллой. - Думаешь, он
получит хоть цент? Где твоя голова, пупсик? Заберем стекляшки, только нас и
видели. Про пятьдесят процентов я сказала просто так, чтобы его утешить.
Шекспировское чело мистера Моллоя разгладилось. Он дивился, как мог
хоть на мгновение усомниться в своей мудрой жене.
Деловые совещания отнимают немало времени, даже если проходят не так
бурно, как в квартире номер три, Холси-билдингс. Когда мистер и миссис
Моллой сошли на станции, стояла уже середина дня, и оба испытывали приятное
чувство голода.
Такси за несколько минут доставило бы их в Шипли-холл, как раз к ланчу,
но Мыльный был против. Он, как и Юстэс Трампер, с детства любил покушать,
поэтому считал угубу недоумками, а их рацион - мерзостью. Он без труда
убедил жену, что сегодня выдался прекрасный случай избежать растительной
трапезы, и час ланча застал их в кофейной комнате "Оленя и Рогов" на главной
улице Шипли. Уперевшись локтями в стол, они поглощали яичницу с ветчиной, а
на кухне готовилась вторая порция.
Поначалу оба молчали, потом, утолив первый голод, начали разговор.
Естественно, он коснулся волка в овечьей шкуре, точнее - в шкуре частного
сыщика.
- Думаю, первым делом надо вытурить этого белобрысого субчика, -
сказала миссис Моллой после того, как ее муж с чувством пожелал Джефу
подавиться шпинатом. - Пока он там ошивается, у нас связаны руки.
Мистер Моллой вздохнул и запустил в рот кусок ветчины с видом сенатора,
водружающего в яму закладной камень. - Да, но как его вытуришь?
- Просто. Скажем Корке, что он - гад.
- А если она спросит, почему мы вчера не сказали?
- Ответим честно: вчера он наплел нам, будто купил дело. Мы поверили. А
сегодня хорошенько подумали, засомневались, съездили в Лондон и поговорили с
настоящим Шерингемом Эдером. Тот пришел в ужас. Все гладко?
- Все.
- Делов на полминуты. Как придем, сразу к ней. Думаю, к трем часам
летнего времени сделаем ему ручкой.
- Солнышко, - начал мистер Моллой и осекся. Он хотел сказать своей
избраннице, что она - клад, но в этот миг кухонная дверь отворилась и внесли
вторую порцию яичницы. Не успела официантка вернуться на кухню, как дверь
снова открылась и появился человек, о котором они только что говорили.
Заботливый Джеф, не откладывая в долгий ящик, отправился за пропитанием
для Лайонела Грина. Глядя, как однокашник с обреченным видом поглощает
горошек и морковь, он почувствовал жгучую жалость. Он не любил Лайонела и не
думал к нему меняться, но бывает минуты, когда человечность важнее
предубеждений.
Не скроем, что он и сам рассчитывал подкрепиться. За первым же ланчем у
миссис Корк, Джеф, как и мистер Моллой, подивился вкусам угубу. Может быть,
эти простые дикари - и впрямь краса человечества, но они платят за свое
здоровье слишком большую цену.
Заказав изрядное количество мясных сандвичей, он прохаживался, ожидая,
когда их приготовят, и запах поджаренной ветчины выманил его в кофейную.
При его появлении глаза миссис Моллой блеснули боевым задором. Мистер
Моллой, смотревший на ветчину, словно впервые воочию узрел Тадж-Махал, не
сразу заметил Джефа. Только когда его жена воскликнула: "Эй", до мистера
Моллоя дошло, что они не одни.
Восклицание "Эй!" всегда звучит резковато, а миссис Моллой ничуть не
постаралась смягчить его. Уже во время вчерашнего разговора Джеф заметил в
ней некоторую враждебность, но думал, что окончательно рассеял всякую тень.
Однако глаза миссис Моллой по-прежнему горели злостью и недоверием. Если б
даже он не прочел ее взгляда, первые же слова внесли окончательную ясность.
- Так здесь мистер Умник! - сказала она. - Явился, не запылился.
При всем желании эти слова нельзя было счесть комплиментом, как нельзя
было, глядя на решительные черты и горящие глаза Долли, списать на
безобидную болтовню. В такие минуты миссис Моллой, особа вообще-то
привлекательная, больше походила на кобру, готовую к прыжку, чем добрая
часть настоящих кобр.
Однако, если Джеф и дрогнул, то лишь на мгновение. Как человек
разумный, он сразу сообразил, что в его планах опять что-то разладилось. Он
внутренне напружинился, готовясь отвертеться по новой.
- Добрый день. Вас сегодня вспоминали за ланчем.
- Вот как?
- Да. Гадали, куда вы делись.
- Сказать, куда?
- Скажите.
- И скажу. Мы были в конторе Шерингема Эдера. И когда мы сказали Дж.
Шерингему Эдеру, что один тип будто бы купил его дело, Дж. Ш. Эдер сказал:
"Что за черт? Я никому ничего не продавал". Ну, что теперь запоете?
Джеф кивнул.
- Я и сам себя спрашивал, - сказал он, - ни случится ли чего-нибудь
такого.
- Теперь ответ известен, случилось, - отвечала миссис Моллой. - Можете
укладывать вещи.
- Укладывать вещи?
- Чтобы не задерживаться, когда я все это выложу миссис Корк.
- Вы же не станете ей говорить!
- Почему это?
- Ну, во-первых, - начал Джеф, - вы не захотите лишиться живого и
занимательного собеседника в доме, где, я успел заметить, с веселой
компанией не густо. Представьте, что вам придется сутки напролет общаться с
этими занудами.
Мистер Моллой обиделся.
- У нее есть я, - сказал он.
Джеф задумался.
- Да, у нее есть вы, и все же...
- Ничего поскучаю, - отмахнулась Долли. - Не тревожьтесь за меня,
детка, я не пропаду. У меня для вас только два слова, милый. Одно "пошел",
другое "вон".
- Откуда это желание от меня избавиться? Чем я вам помешал?
- Мне смешно, Мыльный.
- И мне, киска.
- Я объясню, чем. Мы знаем про камушки.
- Камушки?
- Брильянты, - нетерпеливо перевела Долли. - Мы тоже на них нацелились.
- Что?!
- Что слышал.
- Они же не ваши!
- Будут наши.
- Это же воровство!
- Называй, как знаешь.
- Ну, ну, ну, - сказал Джеф. - Ну, ну, ну, ну.
С глаз у него спала пелена. И у мистера, и у миссис Моллой уши были не
изуродованы, но он ясно осознал, что видит перед собой наполеонов
преступного мира. Ему было немного стыдно, что он сразу не раскусил их под
маской респектабельности. Инспектор Первис, герой его книг, догадался бы с
первого взгляда.
Долли вернулась к тому, что мистер Шусмит назвал бы сутью дела.
- Так что пошел вон, малыш. Проваливай.
- Вы хотите разоблачить меня перед миссис Корк?
- Что нам помешает?
- Я бы сказал, ваше доброе сердце. Чуткая душа. Видимо, они в отпуске.
- Угадал.
- Тогда мне придется рассказать ей про яичницу с ветчиной. Вы знаете,
какие у миссис Корк строгие взгляды. Успеем на один поезд.
Выстрел попал в цель. Долли не нашла, что ответить. Мистер Моллой
нашел, но поскольку он в эту минуту жевал кусок ветчины, то разобрать
удалось лишь заключительное слово.
- ...наотрез, - сказал мистер Моллой.
Долли оправилась от растерянности и с благодарностью взглянула на
спутника жизни.
- Верно. Будем отпираться наотрез. Миссис Корк скорее поверит мне и
Мыльному, чем рыжему нахалу.
- Интересно, - сказал Джеф, - почему, если нахал, то обязательно рыжий?
Бывают и брюнеты, и шатены. Впрочем, сейчас не время в этом разбираться. Вы
наверняка горите желанием узнать, как я теперь выкручусь. В ваших глазах
читается немой вопрос: что-то он запоет? Отвечу: хозяин заведения подтвердит
мой рассказ. Он уже получил от миссис Корк предупреждение не продавать
животных белков пациентам ее дурдома и будет поражен, узнав, что приличная
проезжая пара на самом деле - гости Шипли-холла. И не думайте его подкупить.
Он слишком боится нашей хозяйки, чтобы шутить с ней шутки.
Долли с надеждой взглянула на мистера Моллоя, но источник его
вдохновения уже иссяк. Как ни обидно было сдаваться так быстро, она
капитулировала.
- Твоя взяла.
- Лично я, - отвечал Джеф, - назвал бы это ничьей. Мы как те ребята в
салуне, что держат друг друга на мушке. Предлагаю объявить перемирие. А
сейчас, увы, вынужден откланяться. Дела призывают меня в другое место.
Он только что вспомнил, что сандвичи, наверное, уже готовы, и не хотел,
чтобы их вручили на глазах у теперешних собеседников.
Когда он вышел, наступило долгое молчание, которое нарушил мистер
Моллой.
- От него не избавишься, - промолвил он скорбно, но с ноткой уважения в
голосе. - У него на все готов ответ.
Миссис Моллой передернуло. Джеф появился в двери, чтобы одарить их
любезной улыбкой, которая полоснула Долли, как ножом.
- Я с этим жуликом поквитаюсь, чего бы мне это ни стоило, - сказала она
чуть севшим от ярости голосом.
- Как, киска? - спросил мистер Моллой.
- Не волнуйся. Я его уберу.
Мистер Моллой вздрогнул. Его напугало последнее слово. Он был человек
нервный и, когда его жена пускалась в такие предприятия, поневоле спрашивал
себя, не перегнет ли она палку.
- Что значит "уберу"?
- То и значит.
- Ты же не думаешь его пришить?
Миссис Моллой весело рассмеялась. Она уже вернулась в прежнее
расположение духа.
- Не глупи, пупсик.
- И ты не глупи, пожалуйста, - сказал он.
Энн Бенедик вышла на террасу и медленно спустилась в сад. Она
направлялась к прудику, где Джеф несколько раньше смотрел на водомерок.
С детских лет она убегала сюда в минуты печали, а сейчас была именно
такая минута. Преувеличением было бы сказать, что сердце у нее разрывалось
от горя, однако она чувствовала, что отношения с нареченным не вполне
безоблачны, а это всегда несколько огорчает.
Узнав, что приехал Лайонел Грин, Энн обрадовалась, предвкушая долгие
прогулки по тенистым аллеям и рощам, которыми изобиловала вотчина
Аффенхемов. Когда он сказал, что им лучше держаться поодаль, сердце у нее
упало, и хотя он объяснил причины такой осторожности, ее не отпускала
досада. Ей бы хотелось, чтобы Лайонел не был таким осмотрительным. Образ
возлюбленного, который она создала в своей голове, несколько омрачился.
Обо всем об этом она размышляла, когда в сад со стороны станции вошел
Джеф. Утро и первую половину дня он провел в Лондоне.
Для этого было несколько причин. Во-первых, переговорив со своей
совестью, он решил, что письменные извинения Дж. Ш. Эдеру, отправленные в
его контору с рассыльным, вполне заменят личную встречу, к тому же их легче
будет составить, чем при непосредственном общении с пострадавшим. Трудно
просить прощения у человека, которому залепил в лоб булочкой - поневоле
начнешь мямлить и запинаться.
Еще он хотел купить экземпляр "Женщины в дебрях" на случай
непредвиденных обстоятельств и коробку шоколадных конфет для Энн, а также
оформить страховку.
Мысль о страховке пришла ему в голову через несколько дней после
разговора с мистером и миссис Моллой в "Олене и рогах". Она возникла, когда
он курил в холле, поджидая Энн, и в футе от его головы пролетели бронзовые
часы. Ему подумалось, что вступив на тропу войны со столь предприимчивой
противницей, он подвергает себя заметному риску.
В следующие несколько дней Джеф проникся глубоким уважением к этой
выдающейся женщине. Мужа ее он рассматривал как обычного истукана, о котором
не стоит и думать, но Долли вызывала у него почти священный ужас. В
частности, он тщетно гадал, как она разузнала о спрятанных сокровищах
Шипли-холла. Не иначе, как она наделена даром прозрения. Помимо этих
сверхъестественных свойств, она обладала редким умением действовать быстро и
решительно.
Правда, проглотив полсигареты и вскинув голову так резко, что чуть не
свернул шею, он так и не успел увидеть, как она перегнулась через перила.
Однако бронзовые часы, до того стоявшие на старинном комоде, сами по воздуху
не летают, и Джеф был уверен, что в полет их отправили маленькие ручки Долли
Моллой. Может быть, он возводил на нее напраслину, но сам так не думал.
Слишком много разных предметов - ваз, кирпичей, леек - падали в
непосредственной близости от него после разрыва дипломатических отношений. А
железный прут, державший ковер на лестнице, о который он едва не споткнулся,
сбегая к обеду, мог сдвинуть лишь человек, наблюдавший за каждым его шагом.
Судьба, сведя его с женщиной, наделенной талантами и темпераментом леди
Макбет, оставляла лишь две выхода (если не рассматривать возможность
постоянно ходить в каске) - покинуть Шипли-холл, на что бы он в жизни не
согласился, или поехать в Лондон и застраховаться от несчастного случая.
Любой молодой человек должен был сделать это, вступая в жизнь, но у Джефа
все как-то не доходили руки.
Он решил больше не откладывать. Объявив миссис Корк, что заполучил
отличные отпечатки пальцев дворецкого и хочет сверить их с архивами
Скотланд-Ярда (ребята всегда помогут старому другу), он направился в
столицу, согреваемый чувством, что хоть и не разоружит мадам Моллой, по
крайней мере, не останется совсем уж ни с чем, если она все-таки
пристреляется.
Теперь он вернулся в Шипли-холл и в первую же минуту встретил Энн.
Настроение его, и без того приподнятое, стало еще лучше. Он увидел в этом
знак, что Провидение умеет отличить хорошего человека, и поспешил
воспользоваться подарком судьбы.
За последние несколько дней Джеф не раз беседовал с Энн и утвердился в
мысли, что сладкие речи - метод, который следует использовать и впредь. Он
перешел на бег и начал сладкую речь, едва оказавшись на расстоянии окрика.
- Так вот вы где! - воскликнул он. - Я-то думал, что буду вас долго и
мучительно искать, а в конце концов найду у миссис Корк, с блокнотом, куда
вы записываете ее нудные воспоминания о слонах.
Энн посмотрела на него тем удивленным, пристальным взором, который
запомнился Джефу с их первой встречи.
- Странно, - сказала она. - Когда вы побежали, мне показалось, что я
вот-вот вспомню. Уверена, что видела вас прежде.
- И, когда я побежал, картина воскресла в памяти?
- Только на секунду, и тут же снова пропала.
- Мне еще пробежаться?
- Не трудитесь. Пустяки.
- Ну нет. Вы лишаете себя одного из прекраснейших воспоминаний. Для
большинства людей увидеть меня впервые - целая жизненная эпоха. Они
переживают это мгновение снова и снова, чтобы подбодрить себя в трудный час.
Скажите, теперь, когда у вас было время подумать, вы по-прежнему убеждены,
что не бывали в милом Люцерне?
- Убеждена. Он и вправду такой милый?
- Еще бы! Прелестный, синий, полный зачарованных туристов с Бедекерами
под мышкой.
- Если он так хорош, я бы вряд ли его забыла. Особенно если бы
встретила вас.
- Верно. Осталось предположить, что мы встречались в прежнем рождении.
- Это будет великий день, когда я вспомню.
- День ликованья, - кивнул Джеф.
Совесть укоряла его, что все это очень похоже на треп, а он дал зарок
не трепаться в день избавленья от мисс Шусмит. Однако, убеждал он себя, он
не треплется, хотя внешне это очень похоже. Когда любишь девушку всеми
фибрами души, это уже не треп. Очень просто, если хорошенько подумать,
убеждал он свою совесть, и совесть отвечала: "Очень!".
Энн повеселела. Она уже замечала, что веселеет в обществе Джефа. Никто
вот так сразу не пробуждал в ней столь живую симпатию, как будто кто-то
рассказал ему про ее интересы и любимые книги. Она честно признавалась себе,
что ее огорчение было отчасти вызвано его внезапным отъездом.
- Куда вы исчезли на целый день? - спросила она. - Я боялась, что вы
пресытились угубианской пищей и пропали совсем.
- Нет, нет, - отвечал Джеф. - Я давно возвысился духом и не замечаю,
что ем. Я был в Лондоне. Привез вам коробку шоколадных конфет.
- Какое благородство! Здесь они, конечно, под строжайшим запретом.
- Догадываюсь. Придется вам есть у себя в спальне. Я встану в коридоре
и буду нести дозор. Это напомнит вам Роудин.
- Я не училась в Роудине. Как пишут в "Кто есть кто", мне дали домашнее
образование. Так вы были в Лондоне. Что вас туда увлекло?
Джеф без запинки ответил, что должен был приглядеть за делами в
конторе. Труднее был вопрос, преследовавший его с тех пор, как миссис Моллой
сообщила, что знает Тайну Поместья Шипли - рассказывать об этом Энн или
хранить молчание.
Лорда Аффенхема безусловно следовало предупредить, но пришлось бы
сознаться Энн, что он ее обманул, а никто не знает, как девушки могут на это
отреагировать. Джеф решил, что лучше пока молчать.
- Как вы провели день? - спросил он.
- Не очень.
- Не говорите, что ваша грымза заставила вас работать в такой день.
- Только до ланча.
- Тогда у вас был приятный, в меру возможности, день.
- Почему "в меру возможности"?
- Потому что без меня.
- Ясно. Нет, у меня не было даже того сравнительно приятного дня,
который бывает у девушек, лишенных вашего общества. Дядя Джордж очередной
раз воспарил мыслью, и вышла куча неприятностей. Собственно, я угодила в
переплет.
Она умолкла и зажмурилась, вспоминая. Джеф не обнял ее за талию и не
привлек к себе, однако едва не надорвался, борясь с собой. Впервые он понял,
что в грубом совете лорда Аффенхема есть здравое зерно.
- Скажите, - нежно проговорил он, - в мое отсутствие на дядюшку
снизошло новое озарение?
- Да. Он решил, что спрятал бриллианты в голове антилопы - ну той, что
в кабинете у миссис Корк.
- Какая ерунда!
- Почему? Как раз такое хитрое место он мог выдумать.
- Когда он прятал бриллианты, этого отсеченного образчика африканской
фауны еще не было. Антилопа появилась здесь об руку с миссис Корк.
- А, понимаю. Нет, это не жертва миссис Корк, она живет здесь с самого
моего детства. Ее подстрелил дедушка.
- Он тоже был охотник?
- Могучий и безжалостный. Гроза антилоп.
- Трудно быть антилопой, - задумчиво проговорил Джеф, - ни минуты
покоя. Воображаю, как они утешали друг дружку тем, что дедушка не вечен.
"Когда-нибудь, - говорили они, - он преставится, и мы отдохнем". И вот, он
отходит в мир иной, но является миссис Корк.
- Горькая правда.
- Поневоле задумаешься, а?
- Только об этом и думаю.
- Вас это печалит?
- Невыносимо.
- И меня. Давайте попробуем забыть о грустном. Где мои таблички? Я
должен записать для памяти: посмотреть в голове у антилопы.
- Вы не побоитесь зайти к миссис Корк и шарить в чучелах?
- Конечно.
- Неужто вы, Эдеры, совсем не знаете страха?
Энн снова расстроилась. Когда днем она предложила Лайонелу совершить
этот дерзкий подвиг, тот наотрез отказался приближаться к тетушкиной
берлоге. Он знал про бриллианты и горячо желал, чтоб они нашлись, поскольку,
подобно большинству современных молодых людей, предпочел бы состоятельную
жену, но не хотел рисковать даже ради самых радужных перспектив. Энн,
девушка храбрая, презирала трусливых мужчин.
На мгновение она подумала, что, может быть, дядя прав насчет Лайонела.
Она тут же отбросила эту мысль, но в душе остался неприятный осадок.
Готовность Джефа ринуться навстречу опасности невольно заставила Энн
сравнить молодых людей, и сравнение, как уже говорилось, ее расстроило.
Всегда неприятно, если желанные качества оказываются не у того, у кого
нужно.
- Можете не трудиться, - сказала она. - Я уже проверила.
- Вы?
- Я.
Джеф почувствовал, что вправе немного обидеться. Вообразите
средневекового рыцаря, который прискакал спасать деву от дракона и слышит,
что она уже прибила чудище прялкой.
- Так не годится, - сказал он. - Грубую работу надо оставлять мне.
- Вас рядом не было.
- Вы же знали, что я вернусь. Вы должны были сказать себе: "Он
вернется, когда в полях забелеют маргаритки". По вашему невеселому виду я
могу заключить, что бриллиантов там не было?
- Только опилки. И, как на грех, когда я заглядывала внутрь, вошла
миссис Корк.
- О ужас! У вас было наготове объяснение?
- Я сказала, что проверяла, не завелась ли там моль.
- Я бы выкрутился лучше.
- Не выкрутились бы.
- Выкрутился.
- А что бы вы сказали?
- Сказал бы... сказал бы с легким смешком: "Ах, миссис Корк..."
- Давайте, давайте.
- Ах, миссис Корк... Нет, - добавил Джеф, помолчав, - не уверен, что я
бы нашелся. Она приняла ваше объяснение?
- Вроде да. Но я не могу избавиться от чувства, что она подумала, будто
меня покусал дядя Джордж, заразив своей формой безумия. Удивляюсь, что она
сразу меня не уволила. Неприятно, когда и секретарь, и дворецкий разом
теряют рассудок.
- По-моему, это совершенные пустяки в таком месте, где у половины
голова не в порядке. Случайный прохожий, увидев, как эта публика исполняет
африканские танцы, бросился бы к телефону и потребовал немедленно прислать
ближайшего психиатра. Вы заметили этого долговязого, в пенсне, с
вихляющимися ногами?
- Мистера Шепперсона? Да. А миссис Барлоу?
- Это которая?
- Крупная, с подбородками.
- Понял, о ком вы. Какая жемчужина! Какой алмаз! Какой денек на берегу
моря! Да, много веселого и поучительного, не говоря уже о грустном и
страшном, можно извлечь из наблюдений за нашим любительским бедламом. Я
горюю лишь о том, что дворецкий не принимает участия в хороводах. Как бы его
ножищи мяли траву Эллады!
- Давайте-давайте. Смейтесь над дядиными ногами.
- Спасибо, с удовольствием. Давайте посмеемся вместе. Старый болван,
подверг вас такому испытанию!
- Вы убеждены, что знаете меня настолько близко, чтобы называть моего
дядю старым болваном?
- Мне кажется, я знаю вас всю жизнь. Да вы и сами, разобравшись,
поймете, что мы, того не замечая, женаты уже сто лет.
Слово "женаты" подействовало на Энн отрезвляюще. Она на время выкинула
из головы слова дяди Джорджа, что этот молодой человек от нее без ума, и с
удовольствием отвечала на его болтовню. В последнее время ей редко выпадали
такие милые, легкие разговоры. Мужская часть обитателей Шипли-холла были
люди серьезные, вдумчивые, не склонные размениваться на пустой треп, а
Лайонел, хоть и походил на греческого бога, в словах был не силен.
Теперь она поняла, что напрасно убрала барьеры между собой и Джефом.
Строгие судьи прошедшей эпохи сказали бы, что она его "поощряет" и даже
"подает безосновательные надежды". Девушка мягкосердечная, не желающая
никому причинять боль, Энн глубоко раскаивалась в своей неосмотрительности.
Она легонько поежилась.
- Замерзли? - спросил Джеф, как Энн и рассчитывала.
- Немножко.
- Идемте в дом. Я точно так же могу говорить под крышей. Некоторые
сказали бы, что даже лучше.
Они пошли к саду. Над стеной, отделяющей их от лужайки, виднелись
такой низости, и выдала фразу, настолько емкую, что в полудюжине слов сумела
высказать свое мнение о внешнем виде, манере, моральном облике, усах и
родителях Шимпа Твиста. Человек чуткий обиделся бы до глубины души, но Шимп
Твист слышал таких фраз, что даже не поморщился.
- Так мы далеко не уедем, - укоризненно проговорил он.
- Да, - кивнул мистер Моллой, - ругайся, не ругайся, киска, надо
соглашаться.
- Ты же не отдашь ему девяносто процентов за красивые глаза! -
содрогнулась миссис Моллой.
Мистер Моллой, никогда не умевший держать удар, грустно взглянул на
супругу.
- Не вижу другого выхода, ласточка.
- А я вижу.
- Но, куколка, он прав. Если он капнет Корке, плакали наши денежки. Она
все проглотила, как милая, но все же она не совсем дура. Не забудь, я еще не
получил чек.
- Вот это разговор, - согласился Шимп. - Я готов слушать.
- Тогда слушай, - взвилась Долли. - Эти твои стекляшки - кто их тебе
вытащит, если не мы?
- Ты сама рассказала про ваш собачий пансион, да еще я сидел в шкафу, и
слушал, как тут толковала девица. Подъеду к двери, назовусь богатым
миллионером, и передо мной расстелят алую ковровую дорожку, как прежде для
Мыльного. Ну, что?
- Ничего.
- Почему?
- Ничего у тебя не выйдет.
- Кто мне помешает?
Мистер Моллой задавал себе тот же вопрос. Ему казалось, что борьба
проиграна и нет смысла барахтаться. Он испытывал сложные чувства человека,
которому защемили палец, и не мог понять, почему его супруга так уверена в
себе. Впрочем, она уже не раз выходила из немыслимых коллизий, ставивших в
тупик его самого, и сейчас он глядел на Долли с искрой надежды.
- Я скажу, кто тебе помешает, - объявила она (не зря Мыльный
надеялся!). - Молодчик с соломенными волосами, который назвался твоим
именем. Приезжаешь, а он - тут как тут и сразу начинает откручивать твою
мерзкую головенку.
У Шерингема Эдера отпала челюсть. Этого он совершенно не учел.
- Лично я, - продолжала Долли, - буду очень рада, если ты вот так
приедешь. Нам с Мыльным останется купить венок и постоять на похоронах, а
потом спокойненько заняться стекляшками. Милости просим. Поезда ходят с утра
до вечера.
Наступило молчание. Шимп Твист снова теребил усы, на этот раз нервозно,
словно одураченный баронет в старосветской мелодраме. Во взгляде мистера
Моллоя тоска сменилась любовью и восхищением. Долли подкрашивала губы.
- Помнишь, милый, - сказала она, - как вчера мы встретили этого типа на
берегу? Он стоял, такой это черный на фоне закатного неба, и мускулы
перекатывались, как змеи.
- Угу!
- Ты еще подумал, что это боксер какой-то.
- Борец.
- Ну да, борец. Из тех ребят, что отрывают руки-ноги.
Мистер Твист выслушал достаточно.
- Ладно, что вы предлагаете? - с тоской произнес он.
- Пятьдесят на пятьдесят, - тут же откликнулась Долли. - Устраивает?
Мистер Твист без особого жара сказал, что устраивает. Мистер и миссис
Моллой покинули контору. Миссис Моллой расточала улыбки, лицо мистера Моллоя
было немного задумчивым.
- Ты слишком добрая, киска, - сказал он, проплывая через двор в густом
аромате капусты. - Ты так его прищучила, что могла бы выбить и семьдесят.
- Ну ты загнул!
- Да нет, я ничего, - торопливо добавил мистер Моллой. - Ты -
молодчина. Просто мне не охота делиться поровну с этим жуликом.
- Да очнись ты! - в изумлении вскричала миссис Моллой. - Думаешь, он
получит хоть цент? Где твоя голова, пупсик? Заберем стекляшки, только нас и
видели. Про пятьдесят процентов я сказала просто так, чтобы его утешить.
Шекспировское чело мистера Моллоя разгладилось. Он дивился, как мог
хоть на мгновение усомниться в своей мудрой жене.
Деловые совещания отнимают немало времени, даже если проходят не так
бурно, как в квартире номер три, Холси-билдингс. Когда мистер и миссис
Моллой сошли на станции, стояла уже середина дня, и оба испытывали приятное
чувство голода.
Такси за несколько минут доставило бы их в Шипли-холл, как раз к ланчу,
но Мыльный был против. Он, как и Юстэс Трампер, с детства любил покушать,
поэтому считал угубу недоумками, а их рацион - мерзостью. Он без труда
убедил жену, что сегодня выдался прекрасный случай избежать растительной
трапезы, и час ланча застал их в кофейной комнате "Оленя и Рогов" на главной
улице Шипли. Уперевшись локтями в стол, они поглощали яичницу с ветчиной, а
на кухне готовилась вторая порция.
Поначалу оба молчали, потом, утолив первый голод, начали разговор.
Естественно, он коснулся волка в овечьей шкуре, точнее - в шкуре частного
сыщика.
- Думаю, первым делом надо вытурить этого белобрысого субчика, -
сказала миссис Моллой после того, как ее муж с чувством пожелал Джефу
подавиться шпинатом. - Пока он там ошивается, у нас связаны руки.
Мистер Моллой вздохнул и запустил в рот кусок ветчины с видом сенатора,
водружающего в яму закладной камень. - Да, но как его вытуришь?
- Просто. Скажем Корке, что он - гад.
- А если она спросит, почему мы вчера не сказали?
- Ответим честно: вчера он наплел нам, будто купил дело. Мы поверили. А
сегодня хорошенько подумали, засомневались, съездили в Лондон и поговорили с
настоящим Шерингемом Эдером. Тот пришел в ужас. Все гладко?
- Все.
- Делов на полминуты. Как придем, сразу к ней. Думаю, к трем часам
летнего времени сделаем ему ручкой.
- Солнышко, - начал мистер Моллой и осекся. Он хотел сказать своей
избраннице, что она - клад, но в этот миг кухонная дверь отворилась и внесли
вторую порцию яичницы. Не успела официантка вернуться на кухню, как дверь
снова открылась и появился человек, о котором они только что говорили.
Заботливый Джеф, не откладывая в долгий ящик, отправился за пропитанием
для Лайонела Грина. Глядя, как однокашник с обреченным видом поглощает
горошек и морковь, он почувствовал жгучую жалость. Он не любил Лайонела и не
думал к нему меняться, но бывает минуты, когда человечность важнее
предубеждений.
Не скроем, что он и сам рассчитывал подкрепиться. За первым же ланчем у
миссис Корк, Джеф, как и мистер Моллой, подивился вкусам угубу. Может быть,
эти простые дикари - и впрямь краса человечества, но они платят за свое
здоровье слишком большую цену.
Заказав изрядное количество мясных сандвичей, он прохаживался, ожидая,
когда их приготовят, и запах поджаренной ветчины выманил его в кофейную.
При его появлении глаза миссис Моллой блеснули боевым задором. Мистер
Моллой, смотревший на ветчину, словно впервые воочию узрел Тадж-Махал, не
сразу заметил Джефа. Только когда его жена воскликнула: "Эй", до мистера
Моллоя дошло, что они не одни.
Восклицание "Эй!" всегда звучит резковато, а миссис Моллой ничуть не
постаралась смягчить его. Уже во время вчерашнего разговора Джеф заметил в
ней некоторую враждебность, но думал, что окончательно рассеял всякую тень.
Однако глаза миссис Моллой по-прежнему горели злостью и недоверием. Если б
даже он не прочел ее взгляда, первые же слова внесли окончательную ясность.
- Так здесь мистер Умник! - сказала она. - Явился, не запылился.
При всем желании эти слова нельзя было счесть комплиментом, как нельзя
было, глядя на решительные черты и горящие глаза Долли, списать на
безобидную болтовню. В такие минуты миссис Моллой, особа вообще-то
привлекательная, больше походила на кобру, готовую к прыжку, чем добрая
часть настоящих кобр.
Однако, если Джеф и дрогнул, то лишь на мгновение. Как человек
разумный, он сразу сообразил, что в его планах опять что-то разладилось. Он
внутренне напружинился, готовясь отвертеться по новой.
- Добрый день. Вас сегодня вспоминали за ланчем.
- Вот как?
- Да. Гадали, куда вы делись.
- Сказать, куда?
- Скажите.
- И скажу. Мы были в конторе Шерингема Эдера. И когда мы сказали Дж.
Шерингему Эдеру, что один тип будто бы купил его дело, Дж. Ш. Эдер сказал:
"Что за черт? Я никому ничего не продавал". Ну, что теперь запоете?
Джеф кивнул.
- Я и сам себя спрашивал, - сказал он, - ни случится ли чего-нибудь
такого.
- Теперь ответ известен, случилось, - отвечала миссис Моллой. - Можете
укладывать вещи.
- Укладывать вещи?
- Чтобы не задерживаться, когда я все это выложу миссис Корк.
- Вы же не станете ей говорить!
- Почему это?
- Ну, во-первых, - начал Джеф, - вы не захотите лишиться живого и
занимательного собеседника в доме, где, я успел заметить, с веселой
компанией не густо. Представьте, что вам придется сутки напролет общаться с
этими занудами.
Мистер Моллой обиделся.
- У нее есть я, - сказал он.
Джеф задумался.
- Да, у нее есть вы, и все же...
- Ничего поскучаю, - отмахнулась Долли. - Не тревожьтесь за меня,
детка, я не пропаду. У меня для вас только два слова, милый. Одно "пошел",
другое "вон".
- Откуда это желание от меня избавиться? Чем я вам помешал?
- Мне смешно, Мыльный.
- И мне, киска.
- Я объясню, чем. Мы знаем про камушки.
- Камушки?
- Брильянты, - нетерпеливо перевела Долли. - Мы тоже на них нацелились.
- Что?!
- Что слышал.
- Они же не ваши!
- Будут наши.
- Это же воровство!
- Называй, как знаешь.
- Ну, ну, ну, - сказал Джеф. - Ну, ну, ну, ну.
С глаз у него спала пелена. И у мистера, и у миссис Моллой уши были не
изуродованы, но он ясно осознал, что видит перед собой наполеонов
преступного мира. Ему было немного стыдно, что он сразу не раскусил их под
маской респектабельности. Инспектор Первис, герой его книг, догадался бы с
первого взгляда.
Долли вернулась к тому, что мистер Шусмит назвал бы сутью дела.
- Так что пошел вон, малыш. Проваливай.
- Вы хотите разоблачить меня перед миссис Корк?
- Что нам помешает?
- Я бы сказал, ваше доброе сердце. Чуткая душа. Видимо, они в отпуске.
- Угадал.
- Тогда мне придется рассказать ей про яичницу с ветчиной. Вы знаете,
какие у миссис Корк строгие взгляды. Успеем на один поезд.
Выстрел попал в цель. Долли не нашла, что ответить. Мистер Моллой
нашел, но поскольку он в эту минуту жевал кусок ветчины, то разобрать
удалось лишь заключительное слово.
- ...наотрез, - сказал мистер Моллой.
Долли оправилась от растерянности и с благодарностью взглянула на
спутника жизни.
- Верно. Будем отпираться наотрез. Миссис Корк скорее поверит мне и
Мыльному, чем рыжему нахалу.
- Интересно, - сказал Джеф, - почему, если нахал, то обязательно рыжий?
Бывают и брюнеты, и шатены. Впрочем, сейчас не время в этом разбираться. Вы
наверняка горите желанием узнать, как я теперь выкручусь. В ваших глазах
читается немой вопрос: что-то он запоет? Отвечу: хозяин заведения подтвердит
мой рассказ. Он уже получил от миссис Корк предупреждение не продавать
животных белков пациентам ее дурдома и будет поражен, узнав, что приличная
проезжая пара на самом деле - гости Шипли-холла. И не думайте его подкупить.
Он слишком боится нашей хозяйки, чтобы шутить с ней шутки.
Долли с надеждой взглянула на мистера Моллоя, но источник его
вдохновения уже иссяк. Как ни обидно было сдаваться так быстро, она
капитулировала.
- Твоя взяла.
- Лично я, - отвечал Джеф, - назвал бы это ничьей. Мы как те ребята в
салуне, что держат друг друга на мушке. Предлагаю объявить перемирие. А
сейчас, увы, вынужден откланяться. Дела призывают меня в другое место.
Он только что вспомнил, что сандвичи, наверное, уже готовы, и не хотел,
чтобы их вручили на глазах у теперешних собеседников.
Когда он вышел, наступило долгое молчание, которое нарушил мистер
Моллой.
- От него не избавишься, - промолвил он скорбно, но с ноткой уважения в
голосе. - У него на все готов ответ.
Миссис Моллой передернуло. Джеф появился в двери, чтобы одарить их
любезной улыбкой, которая полоснула Долли, как ножом.
- Я с этим жуликом поквитаюсь, чего бы мне это ни стоило, - сказала она
чуть севшим от ярости голосом.
- Как, киска? - спросил мистер Моллой.
- Не волнуйся. Я его уберу.
Мистер Моллой вздрогнул. Его напугало последнее слово. Он был человек
нервный и, когда его жена пускалась в такие предприятия, поневоле спрашивал
себя, не перегнет ли она палку.
- Что значит "уберу"?
- То и значит.
- Ты же не думаешь его пришить?
Миссис Моллой весело рассмеялась. Она уже вернулась в прежнее
расположение духа.
- Не глупи, пупсик.
- И ты не глупи, пожалуйста, - сказал он.
Энн Бенедик вышла на террасу и медленно спустилась в сад. Она
направлялась к прудику, где Джеф несколько раньше смотрел на водомерок.
С детских лет она убегала сюда в минуты печали, а сейчас была именно
такая минута. Преувеличением было бы сказать, что сердце у нее разрывалось
от горя, однако она чувствовала, что отношения с нареченным не вполне
безоблачны, а это всегда несколько огорчает.
Узнав, что приехал Лайонел Грин, Энн обрадовалась, предвкушая долгие
прогулки по тенистым аллеям и рощам, которыми изобиловала вотчина
Аффенхемов. Когда он сказал, что им лучше держаться поодаль, сердце у нее
упало, и хотя он объяснил причины такой осторожности, ее не отпускала
досада. Ей бы хотелось, чтобы Лайонел не был таким осмотрительным. Образ
возлюбленного, который она создала в своей голове, несколько омрачился.
Обо всем об этом она размышляла, когда в сад со стороны станции вошел
Джеф. Утро и первую половину дня он провел в Лондоне.
Для этого было несколько причин. Во-первых, переговорив со своей
совестью, он решил, что письменные извинения Дж. Ш. Эдеру, отправленные в
его контору с рассыльным, вполне заменят личную встречу, к тому же их легче
будет составить, чем при непосредственном общении с пострадавшим. Трудно
просить прощения у человека, которому залепил в лоб булочкой - поневоле
начнешь мямлить и запинаться.
Еще он хотел купить экземпляр "Женщины в дебрях" на случай
непредвиденных обстоятельств и коробку шоколадных конфет для Энн, а также
оформить страховку.
Мысль о страховке пришла ему в голову через несколько дней после
разговора с мистером и миссис Моллой в "Олене и рогах". Она возникла, когда
он курил в холле, поджидая Энн, и в футе от его головы пролетели бронзовые
часы. Ему подумалось, что вступив на тропу войны со столь предприимчивой
противницей, он подвергает себя заметному риску.
В следующие несколько дней Джеф проникся глубоким уважением к этой
выдающейся женщине. Мужа ее он рассматривал как обычного истукана, о котором
не стоит и думать, но Долли вызывала у него почти священный ужас. В
частности, он тщетно гадал, как она разузнала о спрятанных сокровищах
Шипли-холла. Не иначе, как она наделена даром прозрения. Помимо этих
сверхъестественных свойств, она обладала редким умением действовать быстро и
решительно.
Правда, проглотив полсигареты и вскинув голову так резко, что чуть не
свернул шею, он так и не успел увидеть, как она перегнулась через перила.
Однако бронзовые часы, до того стоявшие на старинном комоде, сами по воздуху
не летают, и Джеф был уверен, что в полет их отправили маленькие ручки Долли
Моллой. Может быть, он возводил на нее напраслину, но сам так не думал.
Слишком много разных предметов - ваз, кирпичей, леек - падали в
непосредственной близости от него после разрыва дипломатических отношений. А
железный прут, державший ковер на лестнице, о который он едва не споткнулся,
сбегая к обеду, мог сдвинуть лишь человек, наблюдавший за каждым его шагом.
Судьба, сведя его с женщиной, наделенной талантами и темпераментом леди
Макбет, оставляла лишь две выхода (если не рассматривать возможность
постоянно ходить в каске) - покинуть Шипли-холл, на что бы он в жизни не
согласился, или поехать в Лондон и застраховаться от несчастного случая.
Любой молодой человек должен был сделать это, вступая в жизнь, но у Джефа
все как-то не доходили руки.
Он решил больше не откладывать. Объявив миссис Корк, что заполучил
отличные отпечатки пальцев дворецкого и хочет сверить их с архивами
Скотланд-Ярда (ребята всегда помогут старому другу), он направился в
столицу, согреваемый чувством, что хоть и не разоружит мадам Моллой, по
крайней мере, не останется совсем уж ни с чем, если она все-таки
пристреляется.
Теперь он вернулся в Шипли-холл и в первую же минуту встретил Энн.
Настроение его, и без того приподнятое, стало еще лучше. Он увидел в этом
знак, что Провидение умеет отличить хорошего человека, и поспешил
воспользоваться подарком судьбы.
За последние несколько дней Джеф не раз беседовал с Энн и утвердился в
мысли, что сладкие речи - метод, который следует использовать и впредь. Он
перешел на бег и начал сладкую речь, едва оказавшись на расстоянии окрика.
- Так вот вы где! - воскликнул он. - Я-то думал, что буду вас долго и
мучительно искать, а в конце концов найду у миссис Корк, с блокнотом, куда
вы записываете ее нудные воспоминания о слонах.
Энн посмотрела на него тем удивленным, пристальным взором, который
запомнился Джефу с их первой встречи.
- Странно, - сказала она. - Когда вы побежали, мне показалось, что я
вот-вот вспомню. Уверена, что видела вас прежде.
- И, когда я побежал, картина воскресла в памяти?
- Только на секунду, и тут же снова пропала.
- Мне еще пробежаться?
- Не трудитесь. Пустяки.
- Ну нет. Вы лишаете себя одного из прекраснейших воспоминаний. Для
большинства людей увидеть меня впервые - целая жизненная эпоха. Они
переживают это мгновение снова и снова, чтобы подбодрить себя в трудный час.
Скажите, теперь, когда у вас было время подумать, вы по-прежнему убеждены,
что не бывали в милом Люцерне?
- Убеждена. Он и вправду такой милый?
- Еще бы! Прелестный, синий, полный зачарованных туристов с Бедекерами
под мышкой.
- Если он так хорош, я бы вряд ли его забыла. Особенно если бы
встретила вас.
- Верно. Осталось предположить, что мы встречались в прежнем рождении.
- Это будет великий день, когда я вспомню.
- День ликованья, - кивнул Джеф.
Совесть укоряла его, что все это очень похоже на треп, а он дал зарок
не трепаться в день избавленья от мисс Шусмит. Однако, убеждал он себя, он
не треплется, хотя внешне это очень похоже. Когда любишь девушку всеми
фибрами души, это уже не треп. Очень просто, если хорошенько подумать,
убеждал он свою совесть, и совесть отвечала: "Очень!".
Энн повеселела. Она уже замечала, что веселеет в обществе Джефа. Никто
вот так сразу не пробуждал в ней столь живую симпатию, как будто кто-то
рассказал ему про ее интересы и любимые книги. Она честно признавалась себе,
что ее огорчение было отчасти вызвано его внезапным отъездом.
- Куда вы исчезли на целый день? - спросила она. - Я боялась, что вы
пресытились угубианской пищей и пропали совсем.
- Нет, нет, - отвечал Джеф. - Я давно возвысился духом и не замечаю,
что ем. Я был в Лондоне. Привез вам коробку шоколадных конфет.
- Какое благородство! Здесь они, конечно, под строжайшим запретом.
- Догадываюсь. Придется вам есть у себя в спальне. Я встану в коридоре
и буду нести дозор. Это напомнит вам Роудин.
- Я не училась в Роудине. Как пишут в "Кто есть кто", мне дали домашнее
образование. Так вы были в Лондоне. Что вас туда увлекло?
Джеф без запинки ответил, что должен был приглядеть за делами в
конторе. Труднее был вопрос, преследовавший его с тех пор, как миссис Моллой
сообщила, что знает Тайну Поместья Шипли - рассказывать об этом Энн или
хранить молчание.
Лорда Аффенхема безусловно следовало предупредить, но пришлось бы
сознаться Энн, что он ее обманул, а никто не знает, как девушки могут на это
отреагировать. Джеф решил, что лучше пока молчать.
- Как вы провели день? - спросил он.
- Не очень.
- Не говорите, что ваша грымза заставила вас работать в такой день.
- Только до ланча.
- Тогда у вас был приятный, в меру возможности, день.
- Почему "в меру возможности"?
- Потому что без меня.
- Ясно. Нет, у меня не было даже того сравнительно приятного дня,
который бывает у девушек, лишенных вашего общества. Дядя Джордж очередной
раз воспарил мыслью, и вышла куча неприятностей. Собственно, я угодила в
переплет.
Она умолкла и зажмурилась, вспоминая. Джеф не обнял ее за талию и не
привлек к себе, однако едва не надорвался, борясь с собой. Впервые он понял,
что в грубом совете лорда Аффенхема есть здравое зерно.
- Скажите, - нежно проговорил он, - в мое отсутствие на дядюшку
снизошло новое озарение?
- Да. Он решил, что спрятал бриллианты в голове антилопы - ну той, что
в кабинете у миссис Корк.
- Какая ерунда!
- Почему? Как раз такое хитрое место он мог выдумать.
- Когда он прятал бриллианты, этого отсеченного образчика африканской
фауны еще не было. Антилопа появилась здесь об руку с миссис Корк.
- А, понимаю. Нет, это не жертва миссис Корк, она живет здесь с самого
моего детства. Ее подстрелил дедушка.
- Он тоже был охотник?
- Могучий и безжалостный. Гроза антилоп.
- Трудно быть антилопой, - задумчиво проговорил Джеф, - ни минуты
покоя. Воображаю, как они утешали друг дружку тем, что дедушка не вечен.
"Когда-нибудь, - говорили они, - он преставится, и мы отдохнем". И вот, он
отходит в мир иной, но является миссис Корк.
- Горькая правда.
- Поневоле задумаешься, а?
- Только об этом и думаю.
- Вас это печалит?
- Невыносимо.
- И меня. Давайте попробуем забыть о грустном. Где мои таблички? Я
должен записать для памяти: посмотреть в голове у антилопы.
- Вы не побоитесь зайти к миссис Корк и шарить в чучелах?
- Конечно.
- Неужто вы, Эдеры, совсем не знаете страха?
Энн снова расстроилась. Когда днем она предложила Лайонелу совершить
этот дерзкий подвиг, тот наотрез отказался приближаться к тетушкиной
берлоге. Он знал про бриллианты и горячо желал, чтоб они нашлись, поскольку,
подобно большинству современных молодых людей, предпочел бы состоятельную
жену, но не хотел рисковать даже ради самых радужных перспектив. Энн,
девушка храбрая, презирала трусливых мужчин.
На мгновение она подумала, что, может быть, дядя прав насчет Лайонела.
Она тут же отбросила эту мысль, но в душе остался неприятный осадок.
Готовность Джефа ринуться навстречу опасности невольно заставила Энн
сравнить молодых людей, и сравнение, как уже говорилось, ее расстроило.
Всегда неприятно, если желанные качества оказываются не у того, у кого
нужно.
- Можете не трудиться, - сказала она. - Я уже проверила.
- Вы?
- Я.
Джеф почувствовал, что вправе немного обидеться. Вообразите
средневекового рыцаря, который прискакал спасать деву от дракона и слышит,
что она уже прибила чудище прялкой.
- Так не годится, - сказал он. - Грубую работу надо оставлять мне.
- Вас рядом не было.
- Вы же знали, что я вернусь. Вы должны были сказать себе: "Он
вернется, когда в полях забелеют маргаритки". По вашему невеселому виду я
могу заключить, что бриллиантов там не было?
- Только опилки. И, как на грех, когда я заглядывала внутрь, вошла
миссис Корк.
- О ужас! У вас было наготове объяснение?
- Я сказала, что проверяла, не завелась ли там моль.
- Я бы выкрутился лучше.
- Не выкрутились бы.
- Выкрутился.
- А что бы вы сказали?
- Сказал бы... сказал бы с легким смешком: "Ах, миссис Корк..."
- Давайте, давайте.
- Ах, миссис Корк... Нет, - добавил Джеф, помолчав, - не уверен, что я
бы нашелся. Она приняла ваше объяснение?
- Вроде да. Но я не могу избавиться от чувства, что она подумала, будто
меня покусал дядя Джордж, заразив своей формой безумия. Удивляюсь, что она
сразу меня не уволила. Неприятно, когда и секретарь, и дворецкий разом
теряют рассудок.
- По-моему, это совершенные пустяки в таком месте, где у половины
голова не в порядке. Случайный прохожий, увидев, как эта публика исполняет
африканские танцы, бросился бы к телефону и потребовал немедленно прислать
ближайшего психиатра. Вы заметили этого долговязого, в пенсне, с
вихляющимися ногами?
- Мистера Шепперсона? Да. А миссис Барлоу?
- Это которая?
- Крупная, с подбородками.
- Понял, о ком вы. Какая жемчужина! Какой алмаз! Какой денек на берегу
моря! Да, много веселого и поучительного, не говоря уже о грустном и
страшном, можно извлечь из наблюдений за нашим любительским бедламом. Я
горюю лишь о том, что дворецкий не принимает участия в хороводах. Как бы его
ножищи мяли траву Эллады!
- Давайте-давайте. Смейтесь над дядиными ногами.
- Спасибо, с удовольствием. Давайте посмеемся вместе. Старый болван,
подверг вас такому испытанию!
- Вы убеждены, что знаете меня настолько близко, чтобы называть моего
дядю старым болваном?
- Мне кажется, я знаю вас всю жизнь. Да вы и сами, разобравшись,
поймете, что мы, того не замечая, женаты уже сто лет.
Слово "женаты" подействовало на Энн отрезвляюще. Она на время выкинула
из головы слова дяди Джорджа, что этот молодой человек от нее без ума, и с
удовольствием отвечала на его болтовню. В последнее время ей редко выпадали
такие милые, легкие разговоры. Мужская часть обитателей Шипли-холла были
люди серьезные, вдумчивые, не склонные размениваться на пустой треп, а
Лайонел, хоть и походил на греческого бога, в словах был не силен.
Теперь она поняла, что напрасно убрала барьеры между собой и Джефом.
Строгие судьи прошедшей эпохи сказали бы, что она его "поощряет" и даже
"подает безосновательные надежды". Девушка мягкосердечная, не желающая
никому причинять боль, Энн глубоко раскаивалась в своей неосмотрительности.
Она легонько поежилась.
- Замерзли? - спросил Джеф, как Энн и рассчитывала.
- Немножко.
- Идемте в дом. Я точно так же могу говорить под крышей. Некоторые
сказали бы, что даже лучше.
Они пошли к саду. Над стеной, отделяющей их от лужайки, виднелись