Страница:
Продолжая всхлипывать, Серинис погрузилась в неспокойный сон, но и во сне ее преследовал давний кошмар, вызывающий панический ужас. Она бежала по темному дому, Алистер Уинтроп и Ховард Радд преследовали ее по пятам, в темноте вокруг нее вспыхивали молнии, ноги предательски дрожали. Ждать помощи было неоткуда, спрятаться — негде. Преследователи завывали, словно демоны ада, и пытались накинуть на нее громадные черные простыни. Внезапно Серинис оказалась в тупике. В ужасе она обернулась, прижавшись спиной к стене, и вдруг на нее набросили черную простыню, лишив возможности дышать…
С пронзительным криком Серинис вскочила с подушки, отбрасывая ладонь, касающуюся ее щеки. В нарастающей панике она принялась бороться с неизвестным, который старался удержать ее за руки.
— Не надо! — умоляла она. — Я еще жива! Не надо хоронить меня…
— Серинис, проснитесь, — раздался знакомый голос. — Это только сон.
Открыв глаза, она растерянно огляделась. Страх не отступал. Неужели все, что случилось после смерти Лидии, — всего лишь сон? Алистер Уинтроп и Ховард Радд никогда не пытались обсудить с ней завещание? Значит, и свадьбы не было?
Ее взгляд упал на Бо, сидящего на корточках возле кровати, и желание броситься к нему в объятия и выплакаться на широком плече чуть не сорвало ее с узкой кровати. Но воспоминания о том, как жестоко и грубо он отверг ее заботу на палубе, заставили Серинис со стоном отстраниться.
— Не прикасайтесь ко мне!
Бо проглотил вставший в горле ком.
— Ложитесь, Серинис. Вскоре ваши мысли прояснятся. Я перепугался, услышав с палубы ваш крик.
С изумлением сообразив, что она кричала во сне, Серинис легла на подушку и отвернулась, почувствовав, как к глазам вновь подступают слезы.
— Простите, если я опозорила вас… Бо хотелось утешить ее, как в детстве:
— Не думай об этом, дорогая. Ты просто напугала меня, вот и все. Мне вспомнилось, как ты кричала много лет назад, оказавшись в запертом сундуке.
— Наверное, матросы тоже все слышали… — отрешенно пробормотала Серинис, не глядя на него. — Как и то, что происходило здесь вчера вечером.
— Ну и что? — Бо усмехнулся, ради Серинис делая вид, будто ничего из ряда вон выходящего не случилось.
Вероятно, теперь они держат пари о том, кто из нас победит, но похоже, мало кто решается поставить на меня. — Он осторожно приподнял ее подбородок. — Повернись, моя любимая, дай взглянуть на тебя.
Как неожиданно иной раз возвращаются картины прошлого! В детстве, вытащив Серинис из сундука, Бо сумел моментально успокоить ее этими же волшебными словами, но на этот раз она взбунтовалась.
— Не смейте называть меня так! — прошептала она, упрямо отворачиваясь. — Я не ваша любимая, поэтому перестаньте тратить на меня сладкие слова, предназначенные для других женщин. Мы оба знаем, чего вы хотите — покрыть меня, словно бык, одержимый похотью!
Услышав подобные выражения из уст леди, Бо невольно поморщился, но вовремя вспомнил о том, какие ругательства срывались у него с языка в присутствии Серинис.
— Филипп приготовил на обед суп. Вы позволите пригласить вас отобедать вместе со мной?
— Вряд ли.
— Черт бы… — Бо осекся. Вскипая каждый раз, КОГДЕ Серинис отклоняла его приглашения, он только осложнял отношения между ними. Он предпринял еще одну, более мягкую попытку: — Мне по душе ваше общество, Серинис Прошу вас, подумайте хорошенько. И потом нам надо о многом поговорить.
Серинис осталась непоколебимой:
— Я не голодна.
Шаги в коридоре заставили Бо оглянуться. На пороге застыл Стивен Оукс, обеспокоенно глядя на Серинис, от вернувшуюся к стене. Посмотрев на капитана, Оукс смущенно спросил:
— Все ли в порядке с миссис Бирмингем, сэр?
— Да. — Бо вздохнул и поднялся. — Просто ей приснился страшный сон.
Несмотря на риск вызвать гнев капитана, помощник намеревался дать ему понять, как беспокоится команда за его жену. Возможно, Бо не знает, какое сокровище ему досталось.
— Билли рвется спуститься сюда, капитан, — он уверен, что с миссис Бирмингем случилось что-то страшное. Остальные матросы готовы схватиться за оружие по той же причине.
Только теперь Бо понял, что за время плавания Серинис удалось завоевать любовь всей команды. Следовательно, в нынешних затруднениях виновата отнюдь не она. И вправду своим упрямством и вспыльчивостью он способен довести до мятежа самого покладистого матроса.
— Прошу вас, известите Билли и всех остальных, что миссис Бирмингем просто приснился плохой сон. Она жива и невредима.
— Слушаюсь, капитан. — Стивен Оукс помедлил, устремив на капитана серьезный взгляд. — Мы все были бы рады завтра утром видеть ее улыбающейся, сэр.
Бо кивнул:
— Я позабочусь об этом, мистер Оукс.
— Не сомневаюсь, сэр, — отозвался помощник и с краткой улыбкой вернулся на палубу.
Серинис лежала не шевелясь. Бо склонился, чтобы подоткнуть вокруг нее одеяло и отвести вьющиеся пряди с виска.
— Вам холодно. Я принесу из своей каюты пуховое одеяло.
— Прошу вас, не беспокойтесь.
Подавив раздраженный вздох, Бо направился к двери. Серинис даже не взглянула на него и отмахнулась от его помощи и утешения!
Она дождалась, когда Бо тихо прикроет за собой дверь, и только после этого уткнулась лицом в подушку и зарыдала с новой силой.
Прошел целый час, прежде чем Серинис встала, налила воды в таз, смочила в ней полотенце и начала прикладывать его к раскрасневшемуся лицу и опухшим векам. Вытеревшись досуха, она приблизила лицо к крошечному зеркалу над умывальником.
Хватит слез, приказала она себе. Нечего плакать из-за красавца мужа и негодяев, подобных Алистеру Уинтропу. Если Бо не желает видеть ее в роли своей жены, она не позволит себе превратиться в жертву несчастной любви. Где-нибудь когда-нибудь найдется мужчина, который полюбит ее и женится на ней, не обращая внимания на то, что она уже не девственница. А до тех пор она проживет и одна. В Чарлстоне ей предстоит преодолеть столько трудностей, что о безумных мечтах придется забыть. Только после того, как ее картины начнут покупать, она обретет финансовую независимость и перестанет быть обузой для дяди. Кстати, сумеет ли он, извечный холостяк, жить под одной крышей с женщиной да еще терпеть многочисленные картины и рисунки, наводнившие дом? Впрочем, дядя редко отрывался от книг — пожалуй, он и не заметит ее присутствия.
Наметив новую цель в жизни и укрепившись в своей решимости, Серинис достала свои рисунки и принялась перебирать их, но внезапно застыла в изумлении. С листа бумаги на нее смотрел Бо — один из десятков его портретов, разлетевшихся от неловкого движения по всей каюте и напоминающих Серинис о несчастной любви. Со стоном она собрала листки и уже собиралась порвать, как вдруг одумалась. Надо сохранить портреты в память о жестоком уроке, чтобы впредь не позволять сердцу одерживать верх над рассудком. Нет, больше этого не повторится!
Убрав рисунки подальше, она встала перед мольбертом, старательно прорисовывая фигуры на новой картине, как вдруг какое-то предчувствие заставило ее замереть. Серинис подняла голову и прислушалась: хлопанье парусины на ветру, скрип дерева, отдаленные голоса — звуки, которые давно стали для нее привычными, знакомыми и почти незаметными. И все-таки ее не покидало странное ощущение. Серинис насторожилась и так сжала кисть, что чуть не сломала ее. За миг до того, как в дверь постучали, она знала, кто стоит на пороге: лишь один человек на «Смельчаке» умел бесшумно ступать по доскам палубы или коридора.
С трудом сдвинувшись с места, Серинис открыла дверь, напоминая себе о необходимости сохранять самообладание. У Бо был встревоженный вид.
— Утром, на шканцах, я был груб с вами, — без предисловий начал он. — Вы не заслуживаете подобного обращения, поэтому я пришел извиниться и пообещать загладить свою вину.
Серинис молчала — главным образом потому, что неожиданное извинение изумило ее. Бо с пристальным любопытством разглядывал жену: на ее лице остались следы недавних слез.
— Извинение принято, — пробормотала она. Последовала продолжительная неловкая пауза. — Если вам нечего больше сказать, я бы хотела вернуться к работе. Мне необходимо продать хотя бы несколько картин сразу после прибытия в Чарлстон — чтобы вернуть деньги, которые вы отдали Джасперу.
— Не беспокойтесь об этом, Серинис. Считайте, что я сделал вам подарок.
— Мне бы не хотелось злоупотреблять вашим великодушием, — со спокойным достоинством ответила она.
Бо молчал: что-то мешало ему прямо задать вопросы, мучившие его с тех пор, как он оправился от болезни. Он не знал, как загладить свою вину перед Серинис, но ему, как и первому помощнику, так хотелось вновь увидеть ее улыбку!
Потянулась еще одна бесконечная пауза, и Серинис, чувствуя себя неуютно под внимательным взглядом Бо, отступила, чтобы закрыть дверь. Бо поспешно шагнул в каюту, прикрыл дверь плечом и, заметив тревогу в глазах Серинис, попытался оправдать свою навязчивость:
— Видите ли, мадам, проявляя материнскую заботу обо мне в присутствии матросов, вы заставили их усомниться в моем выздоровлении, а у них не должно быть и тени сомнения в том, что я способен командовать кораблем.
— Мир, который создали для себя вы, мужчины, вызывает жалость: если принимать чью-то заботу о себе значит проявлять слабость, — сухо заметила Серинис. — Хорошо все-таки, что я родилась женщиной.
Уголки губ Бо дрогнули.
— Не надейтесь, что я стану возражать вам. Пожалуй, в роли мужчины вы были бы не особенно убедительны. — Сведя брови на переносице, он наконец спросил озабоченным тоном: — Серинис, как вы себя чувствуете?
Он догадался! Серинис застыла на месте, как лань, испуганная внезапным появлением человека. Мысли лихорадочно вертелись у нее в голове: чем она выдала свою тайну? Оставалось лишь одно объяснение: Бо все вспомнил! Но если так, почему он просто не спросил ее? Он всегда производил впечатление откровенного человека, не страдающего чрезмерной застенчивостью. Почему же он не задал вопрос напрямик?
Серинис впилась взглядом в ярко-синие блестящие глаза, пытаясь отыскать в них хоть какой-нибудь намек, но Бо был непроницаем. Должно быть, она придала его вопросу слишком большое значение, поторопившись с выводами. А может, просто схватилась за соломинку?
— Превосходно, — пробормотала она. — А теперь будьте добры, позвольте мне вернуться к работе.
Не шелохнувшись, Бо продолжал разглядывать ее и явно не собирался уходить. Серинис отвернулась, чтобы муж не уловил в ее глазах смятение.
— Я хотел бы поужинать вместе с вами, Серинис. Надеюсь, на этот раз вы примете мое приглашение. Терпеть не могу сидеть за столом в одиночестве, а обществом мистера Оукса я довольствоваться не намерен: он не устает упрекать меня в грубости.
Провести с ним за столом целый час? Да еще в отсутствие жизнерадостного, уравновешенного мистера Оукса? Серинис прекрасно понимала, чем закончится ужин, а судя по настойчивости Бо, он решил, что позволять ей иметь свое мнение недопустимо. Несмотря на ошеломляющее желание уступить, она должна сдержаться, ради собственной безопасности.
— Мне кажется, Бо, что, учитывая обстоятельства, нам лучше пореже встречаться друг с другом. — Сколько раз она произносила эти слова! До сих пор они не помогали: принимая предложение Бо, она и не подозревала, что их отношения зайдут так далеко. Она предприняла еще одну попытку, надеясь убедить и его, и себя: — По-видимому, нам трудно соблюдать условия соглашения. Несомненно, я позволила вам гораздо больше, чем было условлено с самого начала, поэтому считаю, что впредь для меня недопустимо оставаться с вами наедине. Мы должны вести себя так, словно мы не женаты.
Боже, какие ужасные, мучительные слова! Серинис пришлось собрать все свои силы.
Бо не улыбнулся и не нахмурился: молча кивнул и вышел. Казалось, дни счастья в его жизни кончены, а сердце прекратило биться.
Серинис, дрожа, закрыла за ним дверь. Она вернулась к столу возле кровати, чувствуя, что продолжить работу над картиной в таком настроении не удастся. Сев за стол, она безвольно уронила руки на колени и уставилась в никуда, ощущая, как гнетущая пустота заполняет ее сердце.
Это отвратительное чувство пустоты мучило ее на протяжении последовавших долгих дней и недель. Серинис все чаще уединялась, почти перестав интересоваться жизнью корабля. Казалось, незримые стены сомкнулись вокруг нее, отгородили от внешнего мира. Она не жила, просто существовала одну минуту за другой в ожидании конца плавания. Она лишь надеялась собрать осколки разбитого сердца, когда наконец окажется на суше.
После визита Бо Серинис поддалась мягким уговорам Стивена Оукса и поднялась на палубу, где пробыла ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы не вызвать вопросов о здоровье. Она охотно отвечала на приветствия матросов, но ни с кем не заводила разговоров. Помощник капитана пытался развлечь се, как и Билли Тодд и месье Филипп. Последний сам принес Серинис поднос с ужином и не упустил случая поболтать с ней по-французски. Всеми этими людьми руководила смутная тревога, Серинис замечала ее в глазах всех членов команды. Пытаясь отвлечь их ласковой улыбкой, она все глубже погружалась в пучину тоски.
Наступило Рождество, а до места назначения оставался еще целый месяц пути. Серинис согласилась присутствовать на праздничном ужине в каюте капитана, куда был приглашен и Стивен Оукс. Серинис подарила Бо картину, изображающую его корабль, а помощнику — его портрет, написанный маслом. Свои портреты получили также Билли и Филипп. В ответ Оукс преподнес ей миниатюрную копию «Смельчака», старательно вырезанную из дерева и снабженную парусами, выкроенными из носового платка. Серинис похвалила его работу, и Оукс смутился. Впрочем, Серинис ничуть не преувеличивала: кораблик был изготовлен с точным соблюдением масштаба и казался совершенно настоящим.
Они отведали восхитительные блюда праздничного ужина, воздав хвалу мастерству Филиппа, а потом, когда мистер Оукс ушел и Серинис уже собиралась удалиться в свою каюту, Бо остановил ее и попросил задержаться еще на минуту. Заметив, как насторожилась жена, Бо объяснил, что хочет преподнести ей подарок, который он не решился показать в присутствии помощника. Сдерживая чувства, Серинис едва заметно кивнула. Едва войдя в каюту капитана, она ощутила стремительно нарастающее желание. Оно было так велико, что ей захотелось плакать. Серинис поняла: несмотря на все старания, выбросить из сердца Бо Бирмингема ей не удалось. Всем своим существом она стремилась к знакомому уюту его каюты и объятий. Бо вынул подарок из шкафа, и Серинис застыла в напряженном ожидании. Оказывается, опасаться ей следует прежде всего самой себя!
Бо поставил перед ней покрытую затейливой резьбой шкатулку розового дерева и вынул из нее пару нефритовых статуэток. Более изящных вещиц Серинис видеть не доводилось. Она понимала, сколько стоит такое сокровище, и сочла, что принимать столь дорогой подарок от человека, с которым скоро расстанется навсегда, неудобно.
— Они прекрасны, Бо, но вряд ли я смогу принять их. Бо поднял фигурку, изображающую мужчину, внимательно оглядел ее и произнес:
— Мне объяснили, что это изображения легендарных влюбленных, которые преодолели множество бед и наконец сочетались узами брака. По-моему, мадам, мой подарок весьма уместен. Я буду огорчен, если вы откажетесь принять его.
— Когда-нибудь вы женитесь, — пробормотала Серинис и чуть не разразилась слезами. Неужели Бо и вправду когда-нибудь будет принадлежать другой? — Почему бы вам не подарить их своей жене?
— Я и дарю их жене, — возразил Бо, не сводя с нее глаз, — и буду польщен, если она примет мой дар.
Нежность в его глазах обезоруживала, и Серинис опасалась, что ее сердце не выдержит. Как хочется прижаться к его телу и в порыве облегчения положить голову на грудь! Он наверняка с радостью примет ее в объятия… а потом сломит ее волю страстными поцелуями. Не доверяя себе, она сбивчиво поблагодарила Бо и торопливо ушла, ища спасения в своей каюте, где провела бессонную ночь.
Новый приступ морской болезни заставил Серинис проводить дни напролет в уединении каюты, но хотя она старалась не забывать о еде, ее не покидало странное ощущение усталости. Ей не хватало сил, чтобы рисовать. Большую часть времени она спала, иногда просыпалась лишь с приближением вечера. Заметив это, Билли сообщил о своих опасениях капитану, но когда Бо спустился в каюту, чтобы лично пощупать лоб Серинис, она заверила его, что долгое плавание наскучило ей и потому она старается как можно больше отдыхать. Она с уверенностью заявила, что в Чарлстоне вновь повеселеет и что не нуждается в присмотре сиделки. Бо нехотя выслушал жену и оставил в одиночестве, о котором она так мечтала.
С тех пор Бо принялся издалека наблюдать за Серинис. Их пути часто пересекались. Тщательно скрывая истинные чувства, они обменивались парой вежливых замечаний или кивали друг другу. Однажды, когда Билли принес Серинис поднос с ужином и оставил дверь открытой, Бо остановился возле нее по пути в свою каюту. Как обычно, он излучал жизненную силу и здоровье, но синие глаза смотрели настороженно.
— Как вы себя чувствуете, Серинис? — учтиво осведомился он.
— Отлично, капитан, благодарю вас. А вы? — весело отозвалась Серинис, стараясь подтвердить свои нарочито бодрые слова.
Бо задумчиво пожал плечами, вглядываясь в бледное лицо Серинис. В последнее время она слишком часто грустила, а ее принужденные улыбки не вязались с деланным щебетанием. Несмотря на свои наблюдения, Бо не решался потребовать от нее правды.
— А вы здоровы, капитан? — повторила она свой вопрос, считая минуты до того, как дверь за спиной Бо закроется и она вновь обретет способность дышать.
— Разумеется, мадам, — наконец ответил он, а затем после продолжительной паузы добавил: — Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь обращаться ко мне, хорошо?
— Меня опекают Билли и Филипп, капитан. — Серинис развела руками. — С какой стати я должна беспокоить вас по пустякам? У вас и без меня слишком много дел.
Бо уловил фальшь в ее голосе, но не ответил и поспешно удалился к себе.
В последующие недели Серинис стала чаще выходить на палубу — прежде всего для того, чтобы развеять беспокойство Бо. Стоя на палубе, она смотрела на море, приказывая себе не искать мужа взглядом. В присутствии Бо она заставляла себя думать о чем угодно, только не о нем. Она утешалась мыслью, что едва вдалеке появится земля, ее пытке придет конец, и желала, чтобы плавание поскорее завершилось. И вот в морозный зимний день, ближе к вечеру, почти через три месяца после отплытия из Лондона, ее желание исполнилось.
Глава 11
С пронзительным криком Серинис вскочила с подушки, отбрасывая ладонь, касающуюся ее щеки. В нарастающей панике она принялась бороться с неизвестным, который старался удержать ее за руки.
— Не надо! — умоляла она. — Я еще жива! Не надо хоронить меня…
— Серинис, проснитесь, — раздался знакомый голос. — Это только сон.
Открыв глаза, она растерянно огляделась. Страх не отступал. Неужели все, что случилось после смерти Лидии, — всего лишь сон? Алистер Уинтроп и Ховард Радд никогда не пытались обсудить с ней завещание? Значит, и свадьбы не было?
Ее взгляд упал на Бо, сидящего на корточках возле кровати, и желание броситься к нему в объятия и выплакаться на широком плече чуть не сорвало ее с узкой кровати. Но воспоминания о том, как жестоко и грубо он отверг ее заботу на палубе, заставили Серинис со стоном отстраниться.
— Не прикасайтесь ко мне!
Бо проглотил вставший в горле ком.
— Ложитесь, Серинис. Вскоре ваши мысли прояснятся. Я перепугался, услышав с палубы ваш крик.
С изумлением сообразив, что она кричала во сне, Серинис легла на подушку и отвернулась, почувствовав, как к глазам вновь подступают слезы.
— Простите, если я опозорила вас… Бо хотелось утешить ее, как в детстве:
— Не думай об этом, дорогая. Ты просто напугала меня, вот и все. Мне вспомнилось, как ты кричала много лет назад, оказавшись в запертом сундуке.
— Наверное, матросы тоже все слышали… — отрешенно пробормотала Серинис, не глядя на него. — Как и то, что происходило здесь вчера вечером.
— Ну и что? — Бо усмехнулся, ради Серинис делая вид, будто ничего из ряда вон выходящего не случилось.
Вероятно, теперь они держат пари о том, кто из нас победит, но похоже, мало кто решается поставить на меня. — Он осторожно приподнял ее подбородок. — Повернись, моя любимая, дай взглянуть на тебя.
Как неожиданно иной раз возвращаются картины прошлого! В детстве, вытащив Серинис из сундука, Бо сумел моментально успокоить ее этими же волшебными словами, но на этот раз она взбунтовалась.
— Не смейте называть меня так! — прошептала она, упрямо отворачиваясь. — Я не ваша любимая, поэтому перестаньте тратить на меня сладкие слова, предназначенные для других женщин. Мы оба знаем, чего вы хотите — покрыть меня, словно бык, одержимый похотью!
Услышав подобные выражения из уст леди, Бо невольно поморщился, но вовремя вспомнил о том, какие ругательства срывались у него с языка в присутствии Серинис.
— Филипп приготовил на обед суп. Вы позволите пригласить вас отобедать вместе со мной?
— Вряд ли.
— Черт бы… — Бо осекся. Вскипая каждый раз, КОГДЕ Серинис отклоняла его приглашения, он только осложнял отношения между ними. Он предпринял еще одну, более мягкую попытку: — Мне по душе ваше общество, Серинис Прошу вас, подумайте хорошенько. И потом нам надо о многом поговорить.
Серинис осталась непоколебимой:
— Я не голодна.
Шаги в коридоре заставили Бо оглянуться. На пороге застыл Стивен Оукс, обеспокоенно глядя на Серинис, от вернувшуюся к стене. Посмотрев на капитана, Оукс смущенно спросил:
— Все ли в порядке с миссис Бирмингем, сэр?
— Да. — Бо вздохнул и поднялся. — Просто ей приснился страшный сон.
Несмотря на риск вызвать гнев капитана, помощник намеревался дать ему понять, как беспокоится команда за его жену. Возможно, Бо не знает, какое сокровище ему досталось.
— Билли рвется спуститься сюда, капитан, — он уверен, что с миссис Бирмингем случилось что-то страшное. Остальные матросы готовы схватиться за оружие по той же причине.
Только теперь Бо понял, что за время плавания Серинис удалось завоевать любовь всей команды. Следовательно, в нынешних затруднениях виновата отнюдь не она. И вправду своим упрямством и вспыльчивостью он способен довести до мятежа самого покладистого матроса.
— Прошу вас, известите Билли и всех остальных, что миссис Бирмингем просто приснился плохой сон. Она жива и невредима.
— Слушаюсь, капитан. — Стивен Оукс помедлил, устремив на капитана серьезный взгляд. — Мы все были бы рады завтра утром видеть ее улыбающейся, сэр.
Бо кивнул:
— Я позабочусь об этом, мистер Оукс.
— Не сомневаюсь, сэр, — отозвался помощник и с краткой улыбкой вернулся на палубу.
Серинис лежала не шевелясь. Бо склонился, чтобы подоткнуть вокруг нее одеяло и отвести вьющиеся пряди с виска.
— Вам холодно. Я принесу из своей каюты пуховое одеяло.
— Прошу вас, не беспокойтесь.
Подавив раздраженный вздох, Бо направился к двери. Серинис даже не взглянула на него и отмахнулась от его помощи и утешения!
Она дождалась, когда Бо тихо прикроет за собой дверь, и только после этого уткнулась лицом в подушку и зарыдала с новой силой.
Прошел целый час, прежде чем Серинис встала, налила воды в таз, смочила в ней полотенце и начала прикладывать его к раскрасневшемуся лицу и опухшим векам. Вытеревшись досуха, она приблизила лицо к крошечному зеркалу над умывальником.
Хватит слез, приказала она себе. Нечего плакать из-за красавца мужа и негодяев, подобных Алистеру Уинтропу. Если Бо не желает видеть ее в роли своей жены, она не позволит себе превратиться в жертву несчастной любви. Где-нибудь когда-нибудь найдется мужчина, который полюбит ее и женится на ней, не обращая внимания на то, что она уже не девственница. А до тех пор она проживет и одна. В Чарлстоне ей предстоит преодолеть столько трудностей, что о безумных мечтах придется забыть. Только после того, как ее картины начнут покупать, она обретет финансовую независимость и перестанет быть обузой для дяди. Кстати, сумеет ли он, извечный холостяк, жить под одной крышей с женщиной да еще терпеть многочисленные картины и рисунки, наводнившие дом? Впрочем, дядя редко отрывался от книг — пожалуй, он и не заметит ее присутствия.
Наметив новую цель в жизни и укрепившись в своей решимости, Серинис достала свои рисунки и принялась перебирать их, но внезапно застыла в изумлении. С листа бумаги на нее смотрел Бо — один из десятков его портретов, разлетевшихся от неловкого движения по всей каюте и напоминающих Серинис о несчастной любви. Со стоном она собрала листки и уже собиралась порвать, как вдруг одумалась. Надо сохранить портреты в память о жестоком уроке, чтобы впредь не позволять сердцу одерживать верх над рассудком. Нет, больше этого не повторится!
Убрав рисунки подальше, она встала перед мольбертом, старательно прорисовывая фигуры на новой картине, как вдруг какое-то предчувствие заставило ее замереть. Серинис подняла голову и прислушалась: хлопанье парусины на ветру, скрип дерева, отдаленные голоса — звуки, которые давно стали для нее привычными, знакомыми и почти незаметными. И все-таки ее не покидало странное ощущение. Серинис насторожилась и так сжала кисть, что чуть не сломала ее. За миг до того, как в дверь постучали, она знала, кто стоит на пороге: лишь один человек на «Смельчаке» умел бесшумно ступать по доскам палубы или коридора.
С трудом сдвинувшись с места, Серинис открыла дверь, напоминая себе о необходимости сохранять самообладание. У Бо был встревоженный вид.
— Утром, на шканцах, я был груб с вами, — без предисловий начал он. — Вы не заслуживаете подобного обращения, поэтому я пришел извиниться и пообещать загладить свою вину.
Серинис молчала — главным образом потому, что неожиданное извинение изумило ее. Бо с пристальным любопытством разглядывал жену: на ее лице остались следы недавних слез.
— Извинение принято, — пробормотала она. Последовала продолжительная неловкая пауза. — Если вам нечего больше сказать, я бы хотела вернуться к работе. Мне необходимо продать хотя бы несколько картин сразу после прибытия в Чарлстон — чтобы вернуть деньги, которые вы отдали Джасперу.
— Не беспокойтесь об этом, Серинис. Считайте, что я сделал вам подарок.
— Мне бы не хотелось злоупотреблять вашим великодушием, — со спокойным достоинством ответила она.
Бо молчал: что-то мешало ему прямо задать вопросы, мучившие его с тех пор, как он оправился от болезни. Он не знал, как загладить свою вину перед Серинис, но ему, как и первому помощнику, так хотелось вновь увидеть ее улыбку!
Потянулась еще одна бесконечная пауза, и Серинис, чувствуя себя неуютно под внимательным взглядом Бо, отступила, чтобы закрыть дверь. Бо поспешно шагнул в каюту, прикрыл дверь плечом и, заметив тревогу в глазах Серинис, попытался оправдать свою навязчивость:
— Видите ли, мадам, проявляя материнскую заботу обо мне в присутствии матросов, вы заставили их усомниться в моем выздоровлении, а у них не должно быть и тени сомнения в том, что я способен командовать кораблем.
— Мир, который создали для себя вы, мужчины, вызывает жалость: если принимать чью-то заботу о себе значит проявлять слабость, — сухо заметила Серинис. — Хорошо все-таки, что я родилась женщиной.
Уголки губ Бо дрогнули.
— Не надейтесь, что я стану возражать вам. Пожалуй, в роли мужчины вы были бы не особенно убедительны. — Сведя брови на переносице, он наконец спросил озабоченным тоном: — Серинис, как вы себя чувствуете?
Он догадался! Серинис застыла на месте, как лань, испуганная внезапным появлением человека. Мысли лихорадочно вертелись у нее в голове: чем она выдала свою тайну? Оставалось лишь одно объяснение: Бо все вспомнил! Но если так, почему он просто не спросил ее? Он всегда производил впечатление откровенного человека, не страдающего чрезмерной застенчивостью. Почему же он не задал вопрос напрямик?
Серинис впилась взглядом в ярко-синие блестящие глаза, пытаясь отыскать в них хоть какой-нибудь намек, но Бо был непроницаем. Должно быть, она придала его вопросу слишком большое значение, поторопившись с выводами. А может, просто схватилась за соломинку?
— Превосходно, — пробормотала она. — А теперь будьте добры, позвольте мне вернуться к работе.
Не шелохнувшись, Бо продолжал разглядывать ее и явно не собирался уходить. Серинис отвернулась, чтобы муж не уловил в ее глазах смятение.
— Я хотел бы поужинать вместе с вами, Серинис. Надеюсь, на этот раз вы примете мое приглашение. Терпеть не могу сидеть за столом в одиночестве, а обществом мистера Оукса я довольствоваться не намерен: он не устает упрекать меня в грубости.
Провести с ним за столом целый час? Да еще в отсутствие жизнерадостного, уравновешенного мистера Оукса? Серинис прекрасно понимала, чем закончится ужин, а судя по настойчивости Бо, он решил, что позволять ей иметь свое мнение недопустимо. Несмотря на ошеломляющее желание уступить, она должна сдержаться, ради собственной безопасности.
— Мне кажется, Бо, что, учитывая обстоятельства, нам лучше пореже встречаться друг с другом. — Сколько раз она произносила эти слова! До сих пор они не помогали: принимая предложение Бо, она и не подозревала, что их отношения зайдут так далеко. Она предприняла еще одну попытку, надеясь убедить и его, и себя: — По-видимому, нам трудно соблюдать условия соглашения. Несомненно, я позволила вам гораздо больше, чем было условлено с самого начала, поэтому считаю, что впредь для меня недопустимо оставаться с вами наедине. Мы должны вести себя так, словно мы не женаты.
Боже, какие ужасные, мучительные слова! Серинис пришлось собрать все свои силы.
Бо не улыбнулся и не нахмурился: молча кивнул и вышел. Казалось, дни счастья в его жизни кончены, а сердце прекратило биться.
Серинис, дрожа, закрыла за ним дверь. Она вернулась к столу возле кровати, чувствуя, что продолжить работу над картиной в таком настроении не удастся. Сев за стол, она безвольно уронила руки на колени и уставилась в никуда, ощущая, как гнетущая пустота заполняет ее сердце.
Это отвратительное чувство пустоты мучило ее на протяжении последовавших долгих дней и недель. Серинис все чаще уединялась, почти перестав интересоваться жизнью корабля. Казалось, незримые стены сомкнулись вокруг нее, отгородили от внешнего мира. Она не жила, просто существовала одну минуту за другой в ожидании конца плавания. Она лишь надеялась собрать осколки разбитого сердца, когда наконец окажется на суше.
После визита Бо Серинис поддалась мягким уговорам Стивена Оукса и поднялась на палубу, где пробыла ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы не вызвать вопросов о здоровье. Она охотно отвечала на приветствия матросов, но ни с кем не заводила разговоров. Помощник капитана пытался развлечь се, как и Билли Тодд и месье Филипп. Последний сам принес Серинис поднос с ужином и не упустил случая поболтать с ней по-французски. Всеми этими людьми руководила смутная тревога, Серинис замечала ее в глазах всех членов команды. Пытаясь отвлечь их ласковой улыбкой, она все глубже погружалась в пучину тоски.
Наступило Рождество, а до места назначения оставался еще целый месяц пути. Серинис согласилась присутствовать на праздничном ужине в каюте капитана, куда был приглашен и Стивен Оукс. Серинис подарила Бо картину, изображающую его корабль, а помощнику — его портрет, написанный маслом. Свои портреты получили также Билли и Филипп. В ответ Оукс преподнес ей миниатюрную копию «Смельчака», старательно вырезанную из дерева и снабженную парусами, выкроенными из носового платка. Серинис похвалила его работу, и Оукс смутился. Впрочем, Серинис ничуть не преувеличивала: кораблик был изготовлен с точным соблюдением масштаба и казался совершенно настоящим.
Они отведали восхитительные блюда праздничного ужина, воздав хвалу мастерству Филиппа, а потом, когда мистер Оукс ушел и Серинис уже собиралась удалиться в свою каюту, Бо остановил ее и попросил задержаться еще на минуту. Заметив, как насторожилась жена, Бо объяснил, что хочет преподнести ей подарок, который он не решился показать в присутствии помощника. Сдерживая чувства, Серинис едва заметно кивнула. Едва войдя в каюту капитана, она ощутила стремительно нарастающее желание. Оно было так велико, что ей захотелось плакать. Серинис поняла: несмотря на все старания, выбросить из сердца Бо Бирмингема ей не удалось. Всем своим существом она стремилась к знакомому уюту его каюты и объятий. Бо вынул подарок из шкафа, и Серинис застыла в напряженном ожидании. Оказывается, опасаться ей следует прежде всего самой себя!
Бо поставил перед ней покрытую затейливой резьбой шкатулку розового дерева и вынул из нее пару нефритовых статуэток. Более изящных вещиц Серинис видеть не доводилось. Она понимала, сколько стоит такое сокровище, и сочла, что принимать столь дорогой подарок от человека, с которым скоро расстанется навсегда, неудобно.
— Они прекрасны, Бо, но вряд ли я смогу принять их. Бо поднял фигурку, изображающую мужчину, внимательно оглядел ее и произнес:
— Мне объяснили, что это изображения легендарных влюбленных, которые преодолели множество бед и наконец сочетались узами брака. По-моему, мадам, мой подарок весьма уместен. Я буду огорчен, если вы откажетесь принять его.
— Когда-нибудь вы женитесь, — пробормотала Серинис и чуть не разразилась слезами. Неужели Бо и вправду когда-нибудь будет принадлежать другой? — Почему бы вам не подарить их своей жене?
— Я и дарю их жене, — возразил Бо, не сводя с нее глаз, — и буду польщен, если она примет мой дар.
Нежность в его глазах обезоруживала, и Серинис опасалась, что ее сердце не выдержит. Как хочется прижаться к его телу и в порыве облегчения положить голову на грудь! Он наверняка с радостью примет ее в объятия… а потом сломит ее волю страстными поцелуями. Не доверяя себе, она сбивчиво поблагодарила Бо и торопливо ушла, ища спасения в своей каюте, где провела бессонную ночь.
Новый приступ морской болезни заставил Серинис проводить дни напролет в уединении каюты, но хотя она старалась не забывать о еде, ее не покидало странное ощущение усталости. Ей не хватало сил, чтобы рисовать. Большую часть времени она спала, иногда просыпалась лишь с приближением вечера. Заметив это, Билли сообщил о своих опасениях капитану, но когда Бо спустился в каюту, чтобы лично пощупать лоб Серинис, она заверила его, что долгое плавание наскучило ей и потому она старается как можно больше отдыхать. Она с уверенностью заявила, что в Чарлстоне вновь повеселеет и что не нуждается в присмотре сиделки. Бо нехотя выслушал жену и оставил в одиночестве, о котором она так мечтала.
С тех пор Бо принялся издалека наблюдать за Серинис. Их пути часто пересекались. Тщательно скрывая истинные чувства, они обменивались парой вежливых замечаний или кивали друг другу. Однажды, когда Билли принес Серинис поднос с ужином и оставил дверь открытой, Бо остановился возле нее по пути в свою каюту. Как обычно, он излучал жизненную силу и здоровье, но синие глаза смотрели настороженно.
— Как вы себя чувствуете, Серинис? — учтиво осведомился он.
— Отлично, капитан, благодарю вас. А вы? — весело отозвалась Серинис, стараясь подтвердить свои нарочито бодрые слова.
Бо задумчиво пожал плечами, вглядываясь в бледное лицо Серинис. В последнее время она слишком часто грустила, а ее принужденные улыбки не вязались с деланным щебетанием. Несмотря на свои наблюдения, Бо не решался потребовать от нее правды.
— А вы здоровы, капитан? — повторила она свой вопрос, считая минуты до того, как дверь за спиной Бо закроется и она вновь обретет способность дышать.
— Разумеется, мадам, — наконец ответил он, а затем после продолжительной паузы добавил: — Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь обращаться ко мне, хорошо?
— Меня опекают Билли и Филипп, капитан. — Серинис развела руками. — С какой стати я должна беспокоить вас по пустякам? У вас и без меня слишком много дел.
Бо уловил фальшь в ее голосе, но не ответил и поспешно удалился к себе.
В последующие недели Серинис стала чаще выходить на палубу — прежде всего для того, чтобы развеять беспокойство Бо. Стоя на палубе, она смотрела на море, приказывая себе не искать мужа взглядом. В присутствии Бо она заставляла себя думать о чем угодно, только не о нем. Она утешалась мыслью, что едва вдалеке появится земля, ее пытке придет конец, и желала, чтобы плавание поскорее завершилось. И вот в морозный зимний день, ближе к вечеру, почти через три месяца после отплытия из Лондона, ее желание исполнилось.
Глава 11
«Смельчак» приблизился к гавани Чарлстона в час утреннего прилива в конце января. С первым лучом солнца Серинис вышла на палубу и напрягла зрение, силясь рассмотреть город сквозь туманную дымку, окутавшую побережье. Морские птицы с криком проносились над головой, ныряли вниз, к пенным гребням волн, бьющихся о борт судна. Какой контраст представляло собой их оживление в сравнении с отчаянием Серинис!
Солнце поднялось над горизонтом, и туман развеялся. Серинис поплотнее запахнулась в бархатный плащ, не желая уходить в душную каюту. Вместо эйфории, которую она надеялась ощутить, она испытала лишь облегчение — оттого что плавание завершилось. Тем не менее она радовалась виду белых песчаных пляжей по обе стороны от входа в гавань Чарлстона. Глубоко вздохнув, она вдохнула аромат необозримых кипарисовых и мангровых лесов, подступающих к берегу.
Как же она истосковалась по родине! Серинис не сознавала этого, пока перед ней не появилась знакомая земля. Потрясение, вызванное смертью родителей, и благодарность к Лидии на время заставили ее забыть о Южной Каролине, оттеснили воспоминания о ней. А теперь они вновь ожили, наполняя Серинис удивительным спокойствием. Она и вправду совершила долгое путешествие — только не через океан, а через годы своей жизни. Наконец оно закончилось, и вскоре ей предстояло вновь ступить на твердую землю, начать новый путь, попытаться примириться с собой. «
Знакомое ощущение нахлынуло на Серинис — она разгадала его безошибочно и затаив дыхание обернулась. Бо был в кепке, в которой Серинис уже давно привыкла видеть его. Она сидела набекрень, ветер развевал выбивающиеся из-под нее пряди. На плечи Бо набросил плащ, и Серинис решила, что он выглядит как обычно неотразимо. Сердце вновь затрепетало в ее груди, отзываясь на близость мужа.
— Похоже, вам грустно. — Бо подошел поближе и облокотился о борт. — Не рады возвращению на родину?
— Рада, конечно, — ответила Серинис и попробовала улыбнуться. — Но не могу не чувствовать себя здесь чужой. — Она отвела взгляд и устремила его в сторону быстро приближающегося берега. — Интересно, что изменилось здесь за эти годы? Узнаю ли я город, где так часто бывала?
— По-моему, узнаете его без труда, мадам. Он почти не изменился.
— Надеюсь.
Понимая, что среди жителей города она наверняка почувствует себя чужой, Серинис испытала страх, но попыталась прогнать его. Дядя наверняка будет рад ее возвращению, но он всегда был отшельником и предпочитал компании друзей общество книг. А что касается знакомых самой Серинис, за прошедшие годы они успели вырасти, заняться делом, некоторые обзавелись супругами и даже детьми.
Да ведь и она теперь замужняя дама! Серинис растерянно принялась поправлять пышные складки юбки, но застыла, заметив любопытный взгляд Бо.
— В Чарлстоне вас встретят родные? — нервозно спросила она, надеясь, что ветер охладит ее пылающие щеки.
Когда-то Бо видел, как крохотный котенок, столкнувшийся со сворой собак, держался с той же отвагой, которую сейчас выказывала его жена. Пожав плечами, он ответил:
— Поскольку сейчас почти все мои родные в Хартхейвсне, они вряд ли узнают о прибытии корабля. Как только я покончу с делами, отправлюсь навестить их и отвезти подарки. Мама сердится, когда я забываю известить ее о своем возвращении.
— Мистер Оукс говорил, что вас ждут в городе и что обычно вас встречает целая толпа торговцев, стремящихся первыми увидеть привезенный товар. Уверена, вам понадобится немало времени, чтобы справиться с делами, — с притворным безразличием заметила Серинис и добавила: — В таком случае нам лучше заранее обсудить подробности развода.
Втайне Бо давно решил предложить Серинис как следует все обдумать, прежде чем настаивать на разводе. Он надеялся, что дядя Серинис позволит ему ухаживать за ней, как подобает любому претенденту на руку и сердце дамы. Вспоминая о своем недавнем намерении избегать брака, Бо удивлялся и не представлял, что придется расстаться с Серинис. Ему была невыносима даже мысль о том, что она может стать женой другого.
— Об этом можно поговорить и потом. Нам некуда спешить.
Серинис глубоко вздохнула, уговаривая себя успокоиться. В положении временной жены Бо Бирмингема имелись свои недостатки, но лишь потому, что их брак был обречен.
Серинис понимала: откладывая решительный шаг, она тешится напрасными надеждами, а когда придет время подписывать бумаги, ее сердце разорвется от боли. Она не могла больше жить в постоянном страхе, носить на лице маску спокойствия, к помощи которой прибегала с тех пор, как попросила Бо забыть о том, что они женаты. И кроме того, она каждую минуту помнила о своей тайне, по вине которой вести разговоры о разводе было особенно тяжело. Собравшись с духом, Серинис пробормотала:
— Чем раньше мы покончим с этим, тем лучше, Бо. Неужели он напрягся? Или ей показалось?
— А по-моему, мы вполне могли бы подождать пару месяцев.
— Нет, лучше расстаться сразу, — настаивала она, начиная паниковать.
— К чему такая спешка, мадам?
Встревоженная резким тоном, Серинис взглянула в прищуренные глаза Бо. Как объяснить ему, что через пару месяцев ни один нотариус в здравом уме не согласится составить для них бракоразводные документы? Бо возненавидит ее, почувствовав, что оказался в ловушке. Серинис принялась старательно перечислять свои доводы:
— Как только я устроюсь на новом месте, мне будет некогда бездельничать: я намерена продавать свои картины, чтобы вернуть вам долг и заработать себе на жизнь. Хорошо, если мы покончим со всеми формальностями пораньше, пока я еще свободна.
— Ну разумеется — живопись прежде всего, — съязвил Бо.
Его сарказм обезоружил Серинис. Неужели он до сих пор не понял, что для нее он дороже всего, что она отчаянно и безнадежно влюблена в него? Или он по-прежнему уверен, что она не желает иметь с ним ничего общего? Если так, значит, он слеп и безумен!
— Сэр, я придаю искусству такое значение лишь потому, что с его помощью мне придется зарабатывать себе на жизнь. Живопись — мой хлеб.
Бо уже не скрывал раздражения:
— А что вы скажете своему дяде?
— Правду, — просто ответила Серинис. — Уверена, он все поймет и будет благодарен вам… как и я.
Внезапный холодный блеск в глазах Бо предупредил ее о том, что она ступила на зыбкую почву.
— И это все? Вы лишь благодарны мне? Замешательство Серинис росло.
— А разве я не могу испытывать благодарности? Пристально вглядываясь в ее глаза, Бо не заметил ни малейшего проблеска чувств, которых он так ждал.
Солнце поднялось над горизонтом, и туман развеялся. Серинис поплотнее запахнулась в бархатный плащ, не желая уходить в душную каюту. Вместо эйфории, которую она надеялась ощутить, она испытала лишь облегчение — оттого что плавание завершилось. Тем не менее она радовалась виду белых песчаных пляжей по обе стороны от входа в гавань Чарлстона. Глубоко вздохнув, она вдохнула аромат необозримых кипарисовых и мангровых лесов, подступающих к берегу.
Как же она истосковалась по родине! Серинис не сознавала этого, пока перед ней не появилась знакомая земля. Потрясение, вызванное смертью родителей, и благодарность к Лидии на время заставили ее забыть о Южной Каролине, оттеснили воспоминания о ней. А теперь они вновь ожили, наполняя Серинис удивительным спокойствием. Она и вправду совершила долгое путешествие — только не через океан, а через годы своей жизни. Наконец оно закончилось, и вскоре ей предстояло вновь ступить на твердую землю, начать новый путь, попытаться примириться с собой. «
Знакомое ощущение нахлынуло на Серинис — она разгадала его безошибочно и затаив дыхание обернулась. Бо был в кепке, в которой Серинис уже давно привыкла видеть его. Она сидела набекрень, ветер развевал выбивающиеся из-под нее пряди. На плечи Бо набросил плащ, и Серинис решила, что он выглядит как обычно неотразимо. Сердце вновь затрепетало в ее груди, отзываясь на близость мужа.
— Похоже, вам грустно. — Бо подошел поближе и облокотился о борт. — Не рады возвращению на родину?
— Рада, конечно, — ответила Серинис и попробовала улыбнуться. — Но не могу не чувствовать себя здесь чужой. — Она отвела взгляд и устремила его в сторону быстро приближающегося берега. — Интересно, что изменилось здесь за эти годы? Узнаю ли я город, где так часто бывала?
— По-моему, узнаете его без труда, мадам. Он почти не изменился.
— Надеюсь.
Понимая, что среди жителей города она наверняка почувствует себя чужой, Серинис испытала страх, но попыталась прогнать его. Дядя наверняка будет рад ее возвращению, но он всегда был отшельником и предпочитал компании друзей общество книг. А что касается знакомых самой Серинис, за прошедшие годы они успели вырасти, заняться делом, некоторые обзавелись супругами и даже детьми.
Да ведь и она теперь замужняя дама! Серинис растерянно принялась поправлять пышные складки юбки, но застыла, заметив любопытный взгляд Бо.
— В Чарлстоне вас встретят родные? — нервозно спросила она, надеясь, что ветер охладит ее пылающие щеки.
Когда-то Бо видел, как крохотный котенок, столкнувшийся со сворой собак, держался с той же отвагой, которую сейчас выказывала его жена. Пожав плечами, он ответил:
— Поскольку сейчас почти все мои родные в Хартхейвсне, они вряд ли узнают о прибытии корабля. Как только я покончу с делами, отправлюсь навестить их и отвезти подарки. Мама сердится, когда я забываю известить ее о своем возвращении.
— Мистер Оукс говорил, что вас ждут в городе и что обычно вас встречает целая толпа торговцев, стремящихся первыми увидеть привезенный товар. Уверена, вам понадобится немало времени, чтобы справиться с делами, — с притворным безразличием заметила Серинис и добавила: — В таком случае нам лучше заранее обсудить подробности развода.
Втайне Бо давно решил предложить Серинис как следует все обдумать, прежде чем настаивать на разводе. Он надеялся, что дядя Серинис позволит ему ухаживать за ней, как подобает любому претенденту на руку и сердце дамы. Вспоминая о своем недавнем намерении избегать брака, Бо удивлялся и не представлял, что придется расстаться с Серинис. Ему была невыносима даже мысль о том, что она может стать женой другого.
— Об этом можно поговорить и потом. Нам некуда спешить.
Серинис глубоко вздохнула, уговаривая себя успокоиться. В положении временной жены Бо Бирмингема имелись свои недостатки, но лишь потому, что их брак был обречен.
Серинис понимала: откладывая решительный шаг, она тешится напрасными надеждами, а когда придет время подписывать бумаги, ее сердце разорвется от боли. Она не могла больше жить в постоянном страхе, носить на лице маску спокойствия, к помощи которой прибегала с тех пор, как попросила Бо забыть о том, что они женаты. И кроме того, она каждую минуту помнила о своей тайне, по вине которой вести разговоры о разводе было особенно тяжело. Собравшись с духом, Серинис пробормотала:
— Чем раньше мы покончим с этим, тем лучше, Бо. Неужели он напрягся? Или ей показалось?
— А по-моему, мы вполне могли бы подождать пару месяцев.
— Нет, лучше расстаться сразу, — настаивала она, начиная паниковать.
— К чему такая спешка, мадам?
Встревоженная резким тоном, Серинис взглянула в прищуренные глаза Бо. Как объяснить ему, что через пару месяцев ни один нотариус в здравом уме не согласится составить для них бракоразводные документы? Бо возненавидит ее, почувствовав, что оказался в ловушке. Серинис принялась старательно перечислять свои доводы:
— Как только я устроюсь на новом месте, мне будет некогда бездельничать: я намерена продавать свои картины, чтобы вернуть вам долг и заработать себе на жизнь. Хорошо, если мы покончим со всеми формальностями пораньше, пока я еще свободна.
— Ну разумеется — живопись прежде всего, — съязвил Бо.
Его сарказм обезоружил Серинис. Неужели он до сих пор не понял, что для нее он дороже всего, что она отчаянно и безнадежно влюблена в него? Или он по-прежнему уверен, что она не желает иметь с ним ничего общего? Если так, значит, он слеп и безумен!
— Сэр, я придаю искусству такое значение лишь потому, что с его помощью мне придется зарабатывать себе на жизнь. Живопись — мой хлеб.
Бо уже не скрывал раздражения:
— А что вы скажете своему дяде?
— Правду, — просто ответила Серинис. — Уверена, он все поймет и будет благодарен вам… как и я.
Внезапный холодный блеск в глазах Бо предупредил ее о том, что она ступила на зыбкую почву.
— И это все? Вы лишь благодарны мне? Замешательство Серинис росло.
— А разве я не могу испытывать благодарности? Пристально вглядываясь в ее глаза, Бо не заметил ни малейшего проблеска чувств, которых он так ждал.