Вурц Дженни. Страж штормов

   Суетливые, как насекомые, сервомеханизмы подключили к капсуле кабель, чтобы девочка могла видеть сны, посланные ваэре. Возможно, Таэн останется здесь на долгие годы, но так и не узнает, кто исследовал, воспитывал и учил ее. Электронный разум, известный под названием «ваэре», никогда не позволял людям узнать о своем существовании. На Земле еще жили существа, стремившиеся отомстить потомкам экипажа, который прилетел сюда на звездном разведчике «Коррин Дэйн». Ваэре принимали все меры предосторожности, чтобы эти существа, известные людям под названием «демоны», никогда не узнали, как же уязвима та сила, которая хранила человечество, помогая ему выжить. А потомкам пришедших со звезд нельзя было терять надежду, и тогда в один прекрасный день они, возможно, сумеют воссоединиться со своим оставшимся на далекой планете народом.
 
   Лесник Телемарк хорошо разбирался в травах и лечил раны Джарика с искусством, в котором не многие могли с ним сравниться. Но с момента нападения бандитов прошло четыре дня, а мальчик все еще не пришел в себя. Он метался под грубыми шерстяными одеялами, бледный, покрытый испариной; было видно, что его терзают кошмары.
   Телемарк все сильнее беспокоился за своего пациента. Если мальчик не очнется в ближайшее время, он вряд ли выживет. Бросив в кипящую воду целебные листья, лесник оставил котелок висеть над очагом, чтобы отвар как следует настоялся, а сам снял повязку с головы Джарика и осмотрел рану. Череп был цел, рана хорошо заживала, под волосами даже не будет виден шрам.
   Телемарк с тяжелым вздохом бросил свежие повязки в котелок, над которым поднимался ароматный пар. Припарка подействует как сильное вяжущее средство и уменьшит возможную гематому.
   Сняв котелок с огня и поставив его на скамью, чтобы отвар остыл, Телемарк прищуренными глазами посмотрел на лежащего в постели мальчика. Уже не в первый раз лесник ломал голову, какие спешные дела заставили этого неумеху путешествовать в одиночку через лес Сейт. Здешние чащи кишели разбойниками, даже знатные люди Корлина не решались охотиться в этом лесу. Но Телемарк любил одиночество, а дичи в этих безлюдных местах было видимо-невидимо. Однако мальчик, которого, судя по его бредовым восклицаниям, звали Джарик, сын Керайна, явно не привык к жизни в глуши. Его сложение было хрупким, как у изнеженной девочки, хотя мужества больше, чем у многих мужчин гораздо крепче его.
   Сокрушенно покачав головой, Телемарк окунул палец в отвар, потом потянулся за тряпкой, чтобы вытереть руки, и вдруг увидел, что Джарик пошевелился. Лесник быстро встал и подошел к кровати. Мальчик поднес руку к лицу, и Телемарк поймал его за тонкое запястье, не позволив прикоснуться к открытой ране на голове.
   — Легче, малыш. Тебе порядком досталось, а если будешь трогать рану, она дольше не заживет.
   Джарик вздрогнул, его веки задрожали и приподнялись, и Телемарк облегченно выругался. Свободной рукой сняв с крючка масляную лампу, он поставил ее на столик рядом с кроватью. Зрачки мальчика сузились, как положено среагировав на яркий свет, но лицо по-прежнему выражало полное недоумение. Мальчик снова беспокойно зашевелился, не сознавая толком, где он и что происходит, — но он пришел в себя, чему лесник был очень рад. Так и не проронив ни единого слова, раненый выпил бульон, который поднесли к его губам, и Телемарку оставалось только надеяться, что теперь его пациент пойдет на поправку.
   Телемарк когда-то служил лекарем наемников в армии герцога Корлина, он повидал немало людей с ранениями головы и знал, что заживают такие раны обычно очень и очень медленно. Человек после сильного удара по голове может даже лишиться рассудка, а этого мальчика, видит Кор, стукнули от души. И все-таки лесник надеялся на лучшее. Он вытащил повязки из котелка, выжал и стал ловко перевязывать рану. Все это время Джарик лежал неподвижно, его карие глаза смотрели в никуда.
   Прошло несколько дней, но в состоянии мальчика не появилось заметного улучшения.
   Однако годы, проведенные в лесу, научили Телемарка терпению. Другой на его месте уже потерял бы надежду и отправил больного в Корлин к жрецам Коридана, но лесник продолжал сам выхаживать своего пациента, хотя не сомневался, что как только Джарик выздоровеет, он сразу уедет. Тот, кто рискнул в одиночку сунуться в лес Сейт, не забудет про свои дела так легко.
 
   Городок на берегу Скейновой Границы был маленьким, и его жители не привыкли к чужакам. Особенно к тем, что являются на закате на городскую площадь босыми и до красноты обожженными солнцем. Но после отдыха, мытья и отличного обеда в местной таверне Эмиен и Татагрес перестали слышать перешептывания старожилов.
   На следующее утро Татагрес принялась выяснять, как им покинуть остров. У пирса на якоре стоял торговый бриг, направлявшийся к островам, лежащим за Главным проливом. Капитан должен был заплатить пошлину Килмарку, прежде чем судно пересечет пролив, поэтому ему не пришлось бы изменить намеченный курс, чтобы доставить в Скалистую Гавань женщину и ее слугу. Но капитан не доверял тем, у кого были дела в этой цитадели изгоев, и далеко не сразу согласился выполнить просьбу Татагрес.
   — Все тамошние жители — пираты, — возмущенно заявил он. — Кость в горле честных торговцев!
   Однако золото заставило его замолчать, хотя Эмиену затребованная капитаном плата показалась слишком высокой. За двенадцать золотых монет можно было привезти породистую кобылу из самого Дунморланда! Впрочем, если они не хотели ждать другого корабля, у них просто не было выбора.
   Когда закончился прилив, бриг поднял якорь. Если Эмиену и было жаль четверых матросов, проданных начальнику гавани, чтобы оплатить их дорогу, он старался отогнать хмурые мысли. Знакомое покачивание палубы под ногами заставило его воспрянуть духом, и не успели скалы Скейновой Границы скрыться за горизонтом, как он попросил у капитана позволения присоединиться к команде. На бриге не хватало матросов, а у Эмиена не было ничего, кроме одной смены одежды, да и то порядком изношенной. Ему вовсе не улыбалось с наступлением зимы, когда дело дойдет до покупки плаща и зимних башмаков, зависеть от щедрости Татагрес.
   Четыре недели матросской работы отлично закалили Эмиена, хотя вечерами он едва держался на ногах. Зато у него не оставалось времени на раздумья и он не страдал бессонницей. Выполняя работу обычного матроса, он был почти счастлив и ни о чем не тревожился. Когда на северо-востоке показались темные укрепления Скалистой Гавани, он даже пожалел, что плавание так быстро закончилось.
   Помощник капитана велел убрать паруса, и Эмиен неохотно полез вверх по вантам. Якорь упал в голубые воды гавани, а вместе с ним упало настроение юноши. Когда в последний раз он видел эти берега, Таэн была еще жива, на его совести не лежало убийство. А теперь он стремился не только отомстить Анскиере; в придачу он жаждал власти.
   По команде помощника капитана матросы спустили на воду шлюпку; на палубе уже ждал офицер, чтобы отвезти на берег сундук с пошлиной, предназначавшейся Килмарку. Эмиен спустился с бизань-мачты, уверенный, что его скоро позовет Татагрес.
   Однако когда шлюпка отчалила, а его хозяйка так и не появилась, озадаченный Эмиен решил разыскать колдунью. Он постучал в дверь ее каюты, немного боясь, что Татагрес его прогонит, но женщина встретила юношу очень приветливо и сама объяснила, что у нее на уме.
   — Иди к капитану, возьми расчет, а потом возвращайся ко мне. Мы отправимся на берег после заката — я не собираюсь связываться с Килмарком. Если мы хотим победить Анскиере, нам нужно соблюдать осторожность.
   Когда Эмиен вернулся, солнце уже стояло на западе: капитан, занятый своими делами, далеко не сразу вручил ему заработанные деньги, а с казначеем удалось встретиться только после того, как на бриг подняли бочонки с пресной водой и запасы продовольствия. Но серебро в кармане заставило юношу чувствовать себя менее зависимым от хозяйки, и он не очень страшился ее гнева из-за своей задержки.
   Запыхавшись, Эмиен постучал в дверь каюты, и женщина молча впустила его. Она переоделась в черную рубашку и черные штаны; за исключением золотого обруча, на ней не было украшений, ее собранные в узел светлые волосы прикрывал шарф.
   — Я раздобыла для тебя одежду. — Татагрес небрежно махнула рукой в сторону койки. — Посмотри, придется ли она тебе впору.
   Эмиен скользнул мимо хозяйки — в тесной каюте он чувствовал себя наедине с ней крайне неловко. Злясь на свое смущение, он стал рассматривать одежду: плащ, камзол и штаны с виду были как раз подходящего размера. Эмиену не хотелось раздеваться в присутствии Татагрес, и он вопросительно оглянулся, но, увидев, что та молча ждет, принялся снимать свою поношенную рубашку.
   — Одежда в самый раз, — наконец объявил он.
   Повернулся, смущаясь как мальчишка, но Татагрес теперь сидела за маленьким столом спиной к нему и не заметила этого смущения.
   Эмиен неуверенно шагнул к колдунье.
   — Татагрес, камзол как раз мне впору.
   Неподвижная, словно каменная статуя, женщина молчала. Встревоженный юноша подошел ближе, заглянул через ее плечо и увидел, что Татагрес занимается колдовством. По спине Эмиена побежали мурашки, руки инстинктивно сжались в кулаки. То, что лежало на истертом столе, на первый взгляд казалось пером. Но когда он вгляделся как следует, он увидел обледеневшую скалу, над которой летали чайки, и услышал их жалобные крики, почти неслышные за грохотом бурунов, обдававших брызгами каменистый берег.
   Эмиен задохнулся и шагнул назад, больно ударившись локтем о переборку. Татагрес обернулась и долго молча смотрела на юношу, пока тот потирал ушибленный локоть. Когда же она наконец заговорила, ее слова были как будто обращены не к Эмиену, а к кому-то другому.
   — Что же он такое сделал? — Изумленно покачав головой, она наконец взглянула Эмиену в глаза, как будто только сейчас его заметила. — Что ж, мы это выясним, когда попадем на берег. Одежда тебе впору?
   Юноша кивнул, все еще слегка ошарашенный. Он редко видел сомневающуюся в себе Татагрес; но какие бы сомнения не одолевали ее, она быстро оправилась.
   — Судя по всему, Анскиере сделал так, чтобы вход в пещеру, где заключены демоны холода, замуровал лед. Все мои попытки обнаружить, где сейчас находится волшебник, неизменно приводят меня к ледяному барьеру. Я уверена, мальчик, что Анскиере не покинул Скалистую Гавань. Но сдается, найти его будет труднее, чем я думала. Нам придется быть очень осторожными. — Она сцепила пальцы рук так, что побелели костяшки. — Если мы попадем в руки Килмарка, держи язык за зубами. Он силен, но меня ему не остановить! Помни: тебе ничего не грозит, если будешь молчать. — Татагрес подняла голову, и Эмиена охватил озноб при виде выражения ее фиалковых глаз. — Но если ты предашь меня, ты проклянешь тот час, когда родился на свет!
   — Если Анскиере сбежит, я прокляну этот час еще больше, — горячо отозвался юноша.
   — Вот и чудненько. — Татагрес, улыбнувшись, по-кошачьи гибко потянулась. — Значит, договорились. Встретимся после заката на палубе по правому борту. Капитан согласился предоставить в наше распоряжение свой пинас.
   Эмиен хорошо знал крутой нрав капитана и просто не мог представить, как его удалось на такое уговорить. Открыв дверь каюты, он пожалел, что не слышал переговоров Татагрес с капитаном: наверняка его товарищи-матросы отдали бы последнюю рубашку, чтобы узнать, как все происходило.
   Татагрес вдруг засмеялась, каким-то образом угадав, о чем думает Эмиен.
   — Я выиграла шлюпку в карты, мальчик, но Кор не одобрил бы моих методов игры. Когда окажемся при королевском дворе, я научу тебя, как выигрывать наверняка, ты только напомни.
   Ее дружеский тон так смутил юношу, что он вышел, ничего не ответив.
 
   Таэн проснулась, уверенная, что по-прежнему лежит на траве в лесу. Девочка и не подозревала, что все это время о ней заботились машины, а ее ощущения были снами, навеянными ваэре.
   Она села и увидела неподалеку знакомого человечка: он примостился на камне, дымя трубкой, и молча смотрел на нее.
   Таэн потянулась. Почему-то она чувствовала себя усталой, как после тяжелой работы. Она вспомнила, как сильно у нее болела нога, когда она очутилась на этой поляне, и сердито прикусила губу.
   — Ну, видно, со мной ничего такого не случилось на этой поляне, — с вызовом обратилась она к человечку.
   — Прошу прощения. — Ваэре нахмурился, его бусинки и колокольчики нестройно зазвенели. — Но случилось очень многое. Тебя подвергли исследованиям, и мои сородичи решили, как с тобой поступить. Осторожней, смертная, ты слишком мало знаешь, чтобы делать выводы.
   Обиженная высокомерием ваэре, Таэн вздернула подбородок — это движение Эмиен сразу бы узнал.
   — Между прочим, у меня есть имя.
   — Зато тебе не хватает хороших манер, — заметил ваэре. — У меня тоже есть имя. Меня зовут Тамлин. Я учил Анскиере, а еще раньше — того, кого ваш народ зовет Ивейном, Повелителем огня. Ты попала сюда потому, что у тебя редкий дар эмпатии, то есть ты чувствуешь эмоции других людей.
   Таэн открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Тамлин жестом остановил ее.
   — Учись слушать молча, девочка. Многие демоны будут стараться убить тебя, потому что с помощью своего дара ты можешь раскрыть их тайны. Ты нуждаешься в защите, иначе и многие твои соплеменники захотят забить тебя камнями или сделать с тобой что-нибудь похуже. С самого рождения ты мучилась из-за чужих страданий, потому что не умеешь контролировать свой дар, но ваэре могут помочь этой беде. — Тамлин спрыгнул со скалы и махнул рукой, в которой была зажата курительная трубка. — Нынче тяжелые времена. Некоторые из демонов берут на службу смертных, на горе всего человечества. Ты слышала, что случилось на Тьерл Эннете?
   Таэн поняла: ваэре намекает на злодеяние Татагрес, которая рвалась завладеть могуществом Анскиере. Разве можно было найти какое-то другое объяснение поступку колдуньи?
   — Ты права, — продолжал Тамлин. — С тех пор как умер Повелитель огня Ивейн, Анскиере — единственный защитник человечества. — Ваэре помолчал, задумчиво покусывая черенок трубки. — Теперь больше, чем когда либо, важно уметь проникать в умы людей. И этим займешься ты, Таэн.
   Девочка вздрогнула, подтянув колени к подбородку. Ваэре обучали самых могущественных волшебников Кейтланда. Но она, выросшая на далеком островке Имрилл-Канде, была не готова к предложению Тамлина. Калека, ребенок, слишком рано познавший, насколько трудна бывает жизнь, она вдруг ощутила себя маленькой и беспомощной, жалкой игрушкой в древней борьбе демонов и людей.
   Тамлин выдул колечко дыма, колокольчики его нежно зазвенели.
   — Ты маленькая девочка, но у тебя большое сердце, — ласково проговорил он. — И хотя ты дорого заплатишь за обучение, мы вылечим твою искалеченную ногу. Когда ты нас покинешь, ты станешь старше на семь лет, хотя будешь отсутствовать во внешнем мире гораздо меньше. Ты больше никогда не будешь хромать, и ты станешь повелевать снами людей. Благодаря тебе следующее поколение людей, возможно, будет жить в мире.
   Хотя ваэре наобещал ей много хорошего, Таэн наклонила голову, пряча лицо, и заплакала — впервые с тех пор, как покинула Имрилл-Канд. Если Татагрес заключила союз с демонами, значит, Эмиен пошел по пути зла. Если он не одумается, когда-нибудь Таэн придется вступить в борьбу с собственным братом!

10. ТЮРЬМА ДЕМОНОВ ХОЛОДА

   К ЗАКАТУ облака разошлись, и Скалистая Гавань, к которой скоро должен был направиться пинас, на фоне сумеречного сапфирового неба казалась вырезанной из черного дерева. Эмиен стоял на палубе брига, озираясь по сторонам с видом опытного рыбака, недовольного погодой. Ясное небо скорее сердило, чем радовало его: теперь им вряд ли удастся незаметно высадиться на берегу. Дозорные Килмарка славились умением передвигаться бесшумно и в совершенстве владеть оружием, и они убивали за куда меньший проступок, чем незаконная высадка на их остров.
   Эмиен плотнее закутался в плащ. Он не доверял безрассудной отваге, которая всегда охватывала Татагрес перед лицом опасности. После крушения у Скейновой Границы юноша не решался заговорить с колдуньей об изменении планов: стоит ему упомянуть о благоразумии, как она наверняка устремится прямо к главным воротам крепости. Гнев Татагрес страшил Эмиена больше, чем оружие здешних часовых.
   — Ты готов, мальчик?
   Эмиен вздрогнул, вырванный из своих мыслей. Татагрес появилась на палубе напряженная, как струна, ее настроение явно было чернее повязки, перехватывающей волосы. Женщина указала на пинас рукой, против обыкновения не украшенной браслетами:
   — Пора в путь.
   С этими словами она перемахнула через релинг, не дожидаясь помощи Эмиена. Сам он спустился в пинас намного осторожнее, побаиваясь бешеного нрава своей хозяйки.
   Эмиен хранил молчание, пока колдунья не устроилась на корме; только тогда он сказал:
   — Если Килмарк выставил дозоры на северо-восточном берегу, часовые увидят нас, когда мы станем высаживаться на берег. — Он показал на последние редкие облака, проплывающие над островом, словно сбившийся в комки пух. — Скоро взойдет луна, а на этой лоханке белый парус. Он будет виден издалека, как золотой самородок в куче угля.
   — Может, нам подойти к берегу на веслах? — язвительно спросила Татагрес. — Неужели ты думаешь, что я не справлюсь с часовыми?
   Эмиен молча откинул крышку рундука.
   «Этот пинас — самое настоящее корыто», — подумал он. Килмарку даже не понадобятся дозорные на берегу. Без четырех крепких матросов на веслах суденышко станет игрушкой волн — пинас был слишком неповоротливым, а его оснастка никуда не годилась. К тому же, судя по всему, их сносило в подветренную сторону. Путь до Скалистой Гавани обещал быть чертовски сложным даже без подначек Татагрес.
   Эмиен вытащил потрепанный парус и обнаружил, что от него оторван фал. Юноша выругался, и довольно громко: без паруса вести неуклюжую посудину к берегу будет нелегко. К тому же на дне пинаса плескалась вода, стало быть, была протечка. Скрежеща зубами, Эмиен встал и пошел на корму, надеясь отыскать фал для кливера. Если самонадеянная колдунья не позаботилась даже о таких необходимых вешках, не видать им удачи как своих ушей.
   Прислонясь к борту, Татагрес наблюдала за тем, как Эмиен возится со снастями.
   — Когда доберемся до берега, можешь пустить эту лодку на дно, если захочешь, — бросила она. — Пинас нам больше не понадобится.
   — Правда? — Застыв с фалом в руке, Эмиен рассмеялся. — Тогда к демонам это корыто; пусть его червивые доски сгниют на прибрежных камнях.
   Он не стал добавлять, что среди ночи на подветренном берегу скалы могут запросто разнести в щепы пинас еще раньше, чем он успеет его затопить. Хорошо хоть, после крушения у Скейновой Границы он знал, что Татагрес умеет плавать.
   Подул северный ветер, и едва Эмиен закрепил фал, парус хлопнул и наполнился ветром. Позже ясная погода принесет штиль; нужно добраться до берега, пока не утих ветер. Юноша выбрал шкоты грота и кливера, и пинас отошел от брига, слегка кренясь на один борт и оставляя за кормой вспененный след.
   Сначала плавание к берегу Скалистой Гавани шло гладко. Парус лишь слегка полоскал на ветру, и порой, когда Эмиен подтягивал шкот, поскрипывали шкивы. Татагрес, глубоко задумавшись, молчала, а Эмиен был слишком занят управлением суденышком, чтобы болтать. Он держал курс на холодный блеск Полярной звезды; вскоре взошла луна и озарила серебряным сиянием чернильно-черные воды. Впереди на фоне неба вздымалась такая же темная крепость.
   Когда пинас подошел к острову поближе, Эмиен увидел отблеск льда, покрывающего окутанные легкой дымкой скалы. У их подножия кипели волны, гулкий грохот которых говорил о подводных рифах; над бурлящей водой взлетали клочья пены. Пытаться причалить в этом месте было бы чистым безумием. Но Эмиен не смел возразить Татагрес и, сжимая румпель потными руками, мрачно ввел пинас в течение, под лунным сиянием казавшееся кружевом фей.
   — Мы причалим вон там!
   Голос Татагрес был едва слышен сквозь грохот прибоя.
   Эмиен посмотрел туда, куда она показала, — там, к востоку от скал, белела тонкая песчаная дуга. Хотя на эту полоску накатывали пенистые волны, берег, похоже, был достаточно пологим. Если не допустить ошибки, пинас сможет там причалить, нужно только точно все рассчитать. Эмиен убрал паруса, опустил румпель и повел суденышко курсом фордевинд. Ветер снова ударил в паруса, пинас сменил галс. Не обращая внимания на обжигавший руки фал, юноша высвободил кливер. Пинас развернулся, волна приподняла его корму, и лодка, слегка наклонившись, полетела к берегу с изяществом выпущенного из пращи камня.
   Вдруг Эмиен вскинул голову, уловив в полумраке стремительное движение, а в следующий миг просвистевшее мимо мачты копье ударило в банку рядом с его коленом так, что полетели щепки.
   Эмиен вскочил.
   — Держи курс! — Татагрес перегнулась через планшир.
   Она замерла, будто носовая статуя на фоне светлой пены, прикоснулась к золотому обручу на шее и произнесла заклинание. По ее пальцам побежали яркие огни.
   Эмиен похолодел от страха. Он знал, что Татагрес только защищается, но колдовство пугало его. Магическое искусство хозяйки напомнило ему о собственном невежестве, и, полный ярости и стыда, Эмиен сосредоточился на том, в чем хорошо разбирался: стал поднимать главный парус. Тросы со свистом заскользили через такелажные кольца, наверху захлопала надутая ветром парусина. Юноша потянул румпель на себя, и тут пинас словно споткнулся о встречную волну. Полетели брызги, превращаясь у релингов в потоки пены, потом днище ударилось о дно с треском, от которого содрогнулась каждая доска корпуса. Эмиен бросил румпель и прыгнул за борт как раз в тот момент, когда над ними просвистело второе копье, нацеленное с убийственной точностью.
   Очутившись по пояс в бурной воде, юноша с силой толкнул пинас к берегу. В Эмиена полетело еще одно копье, но прежде чем оно попало в цель, Татагрес снова что-то выкрикнула, и это копье тоже исчезло во вспышке красного света; посыпались искры. Потом течение развернуло пинас, и Эмиен понял: несмотря на все его усилия, следующая волна перевернет лодку.
   Он крикнул, чтобы предупредить свою хозяйку. Татагрес, вскочив, по-кошачьи гибко прыгнула за борт и упала в кипящую воду как раз тогда, когда планшир вырвался у юноши из рук. В следующий миг пинас перевернулся, очередная волны с шумом ударила в правый борт, разнося лодку в щепы.
   Татагрес сорвала шарф, перехватывающий ее волосы; было видно, что она вне себя от злости.
   — Ступай на берег! — Она сунула шарф в руки Эмиена.
   Юноша вздрогнул, словно очнувшись от кошмара, на секунду встретился с женщиной глазами и увидел, как руны на золотом обруче, украшающем ее шею, пульсируют алым светом.
   Но Татагрес, отвернувшись, уже шла к берегу, и Эмиен бросился за ней, сжимая пахнущую озоном ткань. За его спиной волны приканчивали останки пинаса. Юноша прикусил губу, понимая, что теперь им никуда не деться с этого острова.
   Чувствуя себя порядком беззащитным, Эмиен упрямо брел по мелководью к берегу, где мог скрываться вооруженный до зубов враг. Он проклинал себя за то, что не обзавелся мечом; впрочем, если бы у него было оружие, вряд ли он сумел бы с ним управиться.
   Но Татагрес шагала так уверенно, словно у нее под ногами был ровный ковер, вполне полагаясь на свое магическое искусство. Она даже помедлила, ожидая, пока Эмиен ее догонит; высокомерно-уверенный вид женщины как будто бросал вызов тем, кто осмелился бы на них напасть.
   Когда Эмиен догнал хозяйку, берег был уже совсем близко, и у юноши захватило дух при виде величественных обледенелых скал. Он постарался скрыть свою тревогу, а Татагрес прошептала ему на ухо:
   — Что бы ни случилось, оставайся за моей спиной. Не выходи вперед, пока я не разберусь с дозорными. Ослушаешься — тебе же будет хуже, тогда я не смогу тебя защитить. Те, кто окажется передо мной, не выживут. Тебе ясно?
   Содрогнувшись, Эмиен молча кивнул. Охваченный смутным предчувствием беды, он смотрел, как колдунья выходит на берег. Она ступила на сухой песок, сбросила плащ и выпрямилась; ее распущенные волосы развевались по ветру, кожа сияла в лунном свете, как жемчуг. Эмиен жадно впился в хозяйку глазами и увидел, как она подняла голову и коснулась обруча на шее.
   Татагрес вдруг окружил туман, прозрачный, как легкий дымок от костра, и завихрился вокруг нее, сплетаясь нитями паутины. Скоро стройное тело Татагрес оказалось облачено в призрачный наряд, не скрывавший ее тела. Засевшие в укрытии дозорные не отрывали глаз от белоснежных плеч, груди и бедер колдуньи; Эмиен еле дышал. Хотя волшебство Татагрес не предназначалось для юноши, того бросило в жар, его лоб покрылся испариной. Стоя по колено в воде, он не сводил глаз с госпожи. Да, она устроила это представление только для того, чтобы расправиться с дозорными, но он ничего не мог поделать с охватившим его желанием. Его тело жаждало обладать Татагрес, в то время как душа рвалась на свободу, сознавая, насколько безжалостна колдунья, превратившая мужское восхищение женской красотой в орудие своей власти. Когда из укрытия в скалах выскочил первый дозорный, а за ним — второй, Эмиен сжал кулаки, по его щекам потекли слезы. Он беспомощно смотрел, как воин плашмя рухнул на песок, задергавшись в предсмертных судорогах, как тут же упал второй. Скоро все было кончено: два мертвых тела застыли на прибрежном песке, на который все так же неустанно накатывались волны.