Страница:
Среди первых следует назвать Г. Моргентау. В статье «Источники американской внешней политики»[245], поддерживая доктрину «сдерживания», он предложил, по его словам, «активное» ее продолжение. «Сдерживание» Моргентау назвал «реалистическим подходом» к международным делам.
Историю внешней политики США Моргентау делит на три периода. Первый, самый ранний, — «реалистическая ориентация». В то далекое время внешняя политика, по Моргентау, точно учитывала национальные интересы; ее главной целью была борьба за власть, а методом — сила. Второй период он называет идеологическим, когда в политике якобы начали брать верх моральные принципы. Испано-американскую войну 1898 года автор считает началом третьего этапа. С этого времени, утверждает Моргентау, американская дипломатия действовала только на основе моральных абстракций, полностью оторванных от национальных интересов.
Разумеется, эти утверждения лишены исторической правды. Испано-американская война открыла эпоху империалистических войн, послужила началом особенно агрессивной политики империализма. Какое отношение эта война имела к «моральным абстракциям», понять невозможно. Впрочем, и агрессивные войны против Вьетнама, Ливана, Гренады, Никарагуа объясняются моральным диалогом и национальными интересами. Это уже ближе к воззрениям Г. Моргентау. Но экскурс в прошлое понадобился ему лишь для того, чтобы заявить о необходимости возврата к «реалистическому курсу», соответствующему «национальным интересам» без каких-либо изъятий и оговорок.
Г. Моргентау настолько уверовал в концепцию «национальных интересов», что отсутствие крупных столкновений в советско-американских взаимоотношениях объяснял «патологическими извращениями» национальных приоритетов. Как только закончится американская агрессия во Вьетнаме, предрекал Г. Моргентау, США начнут проводить внешнюю политику на базе «рационального понимания интересов» и потому вновь столкнутся в конфликте с Советским Союзом»[246].
Излагая свою концепцию «реализма» в международных отношениях в книге «В защиту национальных интересов», Г. Моргентау в какой-то мере развивает идеи, изложенные в работе «Политика наций», вышедшей еще в 1948 году. По его мнению, политика, основанная на «национальных интересах» и проникнутая «здоровым эгоизмом», преисполнена подлинного морального величия. Всякая другая политика аморальна. Взаимоотношения государств — это только борьба за власть, в которой важна лишь грубая сила. Поэтому политика «национальных интересов» не может быть успешной, если она не подкреплена силой.
С этой точки зрения Соединенные Штаты Америки, утверждает Моргентау, допустили в послевоенное время четыре крупные ошибки. Во-первых, внешняя политика США страдала утопизмом: властители этой страны наивно полагали, что в отношениях между США и другими государствами нет каких-либо корыстных целей, а господствуют «моральные принципы». На этом, мол, американских «моралистов» ловят «реалисты» — другие государства — и надувают их. Во-вторых, «легализм». Суть ошибки: США надеются на некие абстрактные юридические схемы, полагая, что при помощи договоров и законов можно решить все политические вопросы. В-третьих, американских руководителей замучил, оказывается, «сентиментализм»: в неустанных заботах о «всеобщем благополучии» они якобы забывают об интересах собственной страны. И наконец, международная политика США обвиняется в «неоизоляционизме». Старые изоляционисты, утверждает автор, вообще «не хотели общаться с миром», новые же, цепляясь «за иллюзию об американском всемогуществе»[247], хотели бы установить отношения со всем миром только на «американских условиях». «Неоизоляционизм», таким образом, приобретает форму империалистической политики.
Претенциозная терминология, словесные ухищрения, которыми изобилует книга, подчинены одному — призыву к политике, основанной на силе. Особенно характерен пример с «неоизоляционизмом». Моргентау верно подметил, что американские политики хотели бы установить отношения с миром только на американских условиях, и подчеркивает, что такая позиция ошибочна. Но сам же призывает к «реализму» в политике, который формулируется им как политика силы, если этого требуют «национальные интересы».
Доктрина «национальных интересов» оказалась весьма удобной, так как придавала захватническим целям монополий видимость общенациональной заинтересованности. Эта доктрина, подробнее о которой речь пойдет дальше, не только не увяла со временем, но и стала ведущей практической концепцией американской международной политики. Продолжаются обсуждения и тезиса о «морализме», который Г. Моргентау увязывал с «национальными интересами».
В отличие от активной защиты доктрины «национальных интересов» рассуждения о «морализме» носят не столь единодушный характер, хотя, скажем, Р. Рейган в пропагандистских речах постоянно спекулирует на обоих тезисах. Эволюция прежних теорий привела, по мнению Колковича, к «освобождению американского стратегического мышления» от большей части «этического содержания»[248], поскольку центральная идея «новой науки о войне» концентрируется на тотальном ядерном конфликте. Хотя тезис о наличии этических соображений при проведении в прошлом внешней политики США весьма спорен, все же признание автором того, что их нет сейчас, заслуживает внимания.
Г. Моргентау активно поддержал Дж. Кеннан. В книге «Американская дипломатия в 1900—1950 гг.»[249] он писал, что внешняя политика США прошлого страдала «юридически-моралистическим подходом к международным проблемам». Как и Моргентау, такое утверждение потребовалось Кеннану для обоснования «реалистической» доктрины. В основу ее автор положил «силу» как наиболее надежный фактор, определяющий развитие международных событий. Это и есть, по Кеннану, «реализм» политики, наиболее полно отвечающий национальным интересам страны.
Как видно, все сторонники доктрины «реализма» главным арбитром в международных отношениях считают силу. Но подают эту далеко не остроумную мысль в разных обертках. Полно рассуждений об эклектизме, легализме, идеализме, утопизме. Но в итоге «теоретических» построений у всех одна и та же банальная мысль: «угроза» коммунизма диктует политику его «сдерживания», а «сдержать» можно только превосходящей силой. Отсюда вывод: наращивай вооружения, милитаризируй хозяйство и сознание людей.
Удивительно «бесхитростная» логика! Капитал в кармане, а в глазах невинность, да еще сентиментализм с утопизмом. Прибыли от вооружений растут, но якобы не от корысти, а из-за нужд политики, из-за «угрозы» коммунизма. Альтернативы никакой. «Миролюбие» торжествует, по-американски, разумеется. Штыками наружу. А тем временем гремят слова: «защита нации», «оборона от агрессора», «национальные интересы» и т. д. Но для этого нужно оружие. Обычное и ядерное. Много оружия. Только за первые двадцать послевоенных лет на него затрачено в США около 1 триллиона долларов. В последующие пятнадцать — еще столько же. До конца 80-х годов США намереваются удвоить эту сумму.
Трудно понять причину, но доктрину «сдерживания» не один раз обвиняли в «либерализме». Она, мол, пассивна, малопригодна для активных практических действий, передает инициативу в руки противника. Это несправедливый упрек. Тот же Кеннан в статье, положившей начало доктрине «сдерживания», вовсе не отказывается от идеи «мировой империи» и от войны с социалистическими странами. Для него это вопрос времени, и только. «Теория неизбежности постепенного отмирания капитализма подразумевает, что с этим не спешат, — философствует Кеннан. — Силы прогресса еще имеют .время для подготовки последнего удара»[250]. Но… сие не состоялось. Кеннан потом утверждал, что его не поняли. Он, оказывается, и не помышлял об ударах. «Я не видел, — пишет Кеннан, — необходимости советско-американской войны, не видел ничего, что можно было бы достичь с помощью такой войны ни тогда, ни в иное время»[251].
Но это было написано позднее. Пока же шла оголтелая милитаристская пропаганда. Мудреные термины не котировались. В ходу была военная прямолинейность. Незамысловатость аргументов как бы намекала на то, что можно обойтись и без них.
В политической литературе встречаются утверждения, что в первые послевоенные годы американские руководители были преисполнены стремления укреплять сотрудничество с Советским Союзом. И только где-то ближе к первым послевоенным президентским выборам ( 1948 г .) и непосредственно после них, когда СССР стал, мол, заметно проявлять «агрессивные тенденции», США вынуждены были «защищаться» и стали на путь «вооруженного мира».
Заметим: защищаться. Как увидим в дальнейшем, все, даже наиболее агрессивные доктрины обряжались в «оборонительные» одежды. Надо признать, что такой прием с точки зрения влияния на американского обывателя оправдал себя. Буржуазная пропаганда сумела внушить миллионам американцев, что подготовка к войне, огромные затраты на вооружения носят ответный характер.
Ту же палитру красок мы видим и на сегодняшнем полотне американской политической жизни. Оказавшись у власти, республиканцы под флагом «защиты США», необходимости укрепления их «слабеющей мощи» проявили предельное усердие по форсированию гонки вооружений. Создав в стране обстановку милитаристской истерии, резко взвинтили военные расходы, совершив тем самым простейшую операцию перекачки денег из карманов налогоплательщиков в сейфы корпораций. Такая повторяемость политических кампаний приобретает в США определенную систему, совпадая по времени с производством новых поколений оружия.
Мне не раз приходилось беседовать с представителями различных слоев американского общества (рабочими, фермерами, студентами, учителями, врачами, деятелями науки и искусства, политиками и дипломатами). За небольшим исключением, они с той или иной степенью убежденности верят, что Советский Союз просто ждет удобного случая, чтобы послать свои войска к берегам Америки или сбросить на американские города атомные бомбы. Аргументы, опровергающие эти выдумки, американец выслушивает внимательно, но сомнения не исчезают. Таковы деструктивные итоги разлагающей пропаганды, которая лишает американца даже элементарной фактической международной информации, препарируя ее таким образом, чтобы она работала на корыстные эгоистические интересы верхов бизнеса, особенно военного, которые без истерии вокруг «внешнего врага» процветать и даже существовать просто не могут. Подобная обстановка помогает, с одной стороны, без особых трудностей выколачивать деньги на производство вооружений, а с другой — является серьезным препятствием на пути формирования антивоенных взглядов. То и другое идет в политическую копилку правящих сил. .
Подлинных фактов американец знает ничтожно мало. Даже буржуазная политическая наука, не желая того, не раз проговаривалась, что именно стратегия США была направлена на сокрушение Советского Союза, предельно откровенно высказывалась о воинственных вожделениях монополий, убеждала американцев в фатальной неизбежности войны. Бывший посол США в Москве Буллит писал в сентябре 1944 года в журнале «Лайф»[252], что поскольку «западной цивилизации угрожают орды захватчиков, идущих с Востока», то война вполне вероятна и даже неизбежна. Да что там послевоенное время! Еще в декабре 1919 года государственный секретарь США Лансинг писал президенту Вильсону, что «над этой машиной (Советской властью. — А. Я.) может одержать верх только сила»[253].
В 1947 году в США вышла работа «Борьба за мировое господство». Ее автор Дж. Бэрнхэм. Потом за ним признали авторство доктрины «освобождения от коммунизма», активно подхваченной Даллесом и Эйзенхауэром. В этой работе Бэрнхэм яростно пропагандирует необходимость третьей мировой войны ради достижения мирового «демократического порядка», разумеется, под эгидой США. Главная надежда в достижении этой цели — атомное оружие. Другой хорошо известный в США идеолог, Г. Файнер, в книге «Судьба Америки»[254] утверждает, что только США могут возглавить мировое государство. Поэтому не следует останавливаться ни перед чем, дабы завоевать власть над миром.
Правящей клике не терпелось поскорее использовать атомное оружие. Нужна была срочная обработка общественного мнения. Надо было до предела разжечь шовинистические чувства, сыграть на «неповторимости» момента, когда бомба жгла руки, сулила власть над миром. Предмет векового вожделения казался реальным. Идеологические пророки империи очертя голову бросились в омут атомных страстей.
Буржуазная политическая наука, став непомерно самоуверенной, начала убеждать мировое общественное мнение, что господство США — историческая неизбежность, даже благо. Таково, мол, провидение. Создаются работы, в которых утверждается, что сама по себе экспансия всегда отвечала и отвечает теперь национальным интересам США. Она оправдана историческим опытом[255].
Длинная цепь американских агрессий и интервенций всегда находила освещение в доктринах политологов. Например, известный историк Д. Перкинс в книге «Эволюция американской внешней политики»[256] рассуждает так. США никогда не стеснялись в средствах достижения своих целей. Если обратиться к основным доктринам, то суть их всегда была исполнена «разумного интервенционизма». Какое изящное словосочетание!
Доктрина Монро: единоличное господство в западном полушарии. Иначе — война с любым противником, который посмеет посягнуть на это право.
Доктрина Кливленда: любой спор европейского государства с американским передается на третейский суд США, другого арбитра быть не может.
Доктрина Хейса: любой водный путь из Атлантического океана в Тихий должен находиться под контролем США (напомним, что во время второй мировой войны У. Липпман модифицировал эту доктрину, заявив, что Атлантический океан должен рассматриваться как внутреннее американское море).
Доктрина «открытых дверей» — экспансия в Китае. Доктрины «большой дубинки» и «доброго соседа» — вариации доктрины Монро для латиноамериканских стран в конкретных исторических условиях. Доктрина Трумэна — вмешательство в дела любого государства, но под видом «помощи» и «борьбы с коммунизмом».
Добавим к Перкинсу: доктрина Эйзенхауэра — Даллеса — «отбрасывание» коммунизма и «балансирование» не грани войны. Доктрина Рейгана — «крестовый поход» против коммунизма, провозглашение огромных, пространств земного шара зонами «жизненных интересов» США, подлежащих военной защите, угроза первым ядерным ударом в целях достижения победы в войне против Советского Союза.
Трудно сказать, знал ли Д. Перкинс о «реалистической» доктрине Г. Моргентау, особенно о жалобах относительно преувеличения неких моральных аспектов в политике. Но в его изложении американская международная политика «морализмом» не страдала ни в коей мере, а ее характеристика Перкинсом куда ближе к истине, чем рассуждения о «легализме», «сентиментализме» и «морализме», присущих, по Моргентау, внешней политике США.
Согласно Перкинсу, интервенционистская политика США не является чем-то необычным. Без войн и агрессий США никак нельзя. Они принесли стране славу и величие. Значит, не следует колебаться в выборе дальнейшего пути. Ведь и Моргентау, тоже запутавшийся с туманными «измами», писал: морально то, что выгодно.
Но вернемся к тем временам, когда упорно насаждался американский тезис, что ядерная война может послужить эффективным средством сохранения капиталистического строя, лекарством от его неизлечимых болезней. К. Лондон в работе «Как делается внешняя политика»[257] считал, что США могут и должны использовать атомную войну в качестве средства национальной политики, пока у Советского Союза не было атомной бомбы, требовал усиления «холодной войны», дабы подготовить людей к войне «горячей». В книге В. Буша «Современное оружие и свобода человечества»[258] также утверждается, что, поскольку у Советского Союза нет атомного оружия, война не грозит США большими разрушениями и жертвами. Поэтому сложившуюся ситуацию следовало использовать для установления в мире свободы по американскому образцу. Отстаивая гонку вооружений, он всерьез заявлял, что милитаризация американской «демократии» вполне укладывается в понятие и рамки «демократического строя».
Г. Алмонд в книге «Американский народ и внешняя политика»[259] призывает не бояться последствий войны и начать ее немедленно во имя защиты «ценностей» демократии. Пусть человечество «не вознаградит ни любовью, ни уважением» за такую политику, утверждает Алмонд, но американский народ одобрит ее, как одобрит даже превентивную войну против СССР.
Все эти высказывания особенно примечательны тем, что формулировались они в годы, когда американские генералы активно плодили планы атомного нападения на Советский Союз. Если сравнить тексты директив Совета национальной безопасности по этому поводу и систему доказательств политологов в пользу войны, то явственно видны терминологические совпадения. Словом, «свободные» мысли под копирку Пентагона.
Для политологии начала 50-х годов характерна заметная вспышка шовинизма на волне «имперских» амбиций. Например, Дж. Киффер вещает: «Завтрашнее поле битвы — весь мир. А сегодня задача состоит в том, чтобы обеспечить в мире как можно больше стратегически важных пунктов и готовить наши войска к тому, чтобы они удерживали эти территории». Германию автор объявляет трамплином «для дальнейшего продвижения к Балканам и на Украину». Настойчиво советуя «смело применять в международном масштабе политику большой дубинки», автор, впадая в воинственный транс, изрекает: «Нам надо очень хорошо понять, что мы сейчас находимся в состоянии войны и что сейчас условия военного времени»[260]. Т. Дьюи тоже предлагает во внешней политике идти напролом, отбросить в сторону «робость» и «пойти на риск», полагаясь только и всецело на «политику силы»[261].
Но встречались и более завуалированные варианты поджигательской пропаганды. Ф. Бидл, например, в книге «Лучшая надежда мира»[262] трактует захватническую политику США всего лишь как переход от «традиционного изоляционизма» к «гуманной политике поддержания независимости других стран и их экономического возрождения». Другой автор, Г. Уильямс, начинает свои рассуждения о войне издалека, старательно затуманивая суть вопроса. Он пишет, что все этические нормы существуют только в рамках самосознания, поэтому хорошо все то, что хорошо для данного субъекта, будь то даже преступление. Уильямс пропагандирует идею «прогрессивной войны» и создания мирового правительства во главе с США. В этих условиях «успешная война может быть выгодной»[263]. И снова к войне, только теперь через «субъективное самосознание».
Ретивые трубадуры зовут к войне, обсуждают сроки нападения на СССР. По разработанным военным сценариям были созданы планы, известные под кодовыми обозначениями «Чариотер», «Когвилл», «Ганпаудер», «Флитвуд», «Дропшот». Это лишь то, что стало известно сейчас, 30 лет спустя. Причем обращает на себя внимание совпадение по времени предполагаемых сроков ядерной атаки против СССР и взлетами шовинистической пропаганды, оправдывающей и обосновывающей «имперские» амбиции США, необходимость их реализации через всеуничтожающую ядерную войну.
Итак, доктрина «сдерживания коммунизма» вступила в «добродетельный брак» с политикой атомного уничтожения «строптивой державы», посмевшей стать на пути США к мировому господству. Доктрина оказалась удобной, а диапазон ее толкования — весьма широким. И вообще американские внешнеполитические доктрины очень податливы к разного рода толкованиям, нередко противоположным, изворотливы, поэтому весьма удобны для практического употребления. Но их отбрасывают без особой жалости. Так, корейская авантюра прикрывалась доктриной «сдерживания» коммунизма, но, когда аппетиты американского империализма выросли, ее объявили «негативной», «пассивной», «трусливой», «недостаточно твердой».
В мае 1952 года и еще раз в январе 1953 года Даллес охарактеризовал «сдерживание» как «политику, находящуюся на грани провала, потому что чисто оборонительная политика ни при каких условиях не может успешно противостоять политике агрессии». В качестве альтернативы он предлагал бороться за «освобождение» Восточной Европы методами, «близкими к настоящей войне», — войной политической, психологической и пропагандистской[264]. Надо было срочно подыскать новую кличку политике, оставив нетронутой ее главное содержание.
Так родилась доктрина «освобождения». Наиболее активным ее идеологом считают Дж. Бэрнхэма. В книге «Сдерживание или освобождение?»[265] он подвергает концепцию «сдерживания» уничтожающей критике, считает ее «оборонительной», «медлительной», «половинчатой», а главное — «нерезультативной», поскольку она не решает задачу «полного сокрушения коммунизма». Бэрнхэм требует насильственного «освобождения» всех народов, утвердивших или утверждающих социализм в своих странах. Автор предлагает конкретный план расчленения Советского Союза и других социалистических стран. Он уверяет американцев, что предлагаемая им политика полностью отвечает «национальным интересам» США.
Наиболее воинственный вариант «политики силы» можно видеть, например, в обширном труде Р. Страус-Хюпе и С. Поссони «Международные отношения в период конфликта между демократией и диктатурой».
Она рекомендовалась в те годы в качестве университетского пособия. Ее авторы на протяжении всей своей научной деятельности выступают идеологами крайней реакции, поборниками политики силы, сторонниками всеобщей войны и необходимости американского «мирового руководства».
Экспансионистская политика; США, по мнению авторов, естественна и логична, поскольку вся история западной цивилизации — это история непрерывным войн. Внешняя политика любого государства направлена на создание наилучших условий для успешного исхода войны. Война — главный арбитр, предопределяющей судьбы наций. Средством, от которого зависит решение этого арбитра, является сила. Поскольку борьба — закон международного сообщества, а существование каждого государства зависит «от его мощи», следовательно, достижение «оптимального уровня мощи» является важнейшим вопросом стратегии. Сила — «закон и образ жизни общества»[266], утверждают Р. Страус-Хюпе и С, Поссони. Отсюда вытекает и характер отношений с другими государствам»: они могут быть или союзниками, или врагами. А коль существуют враги, нужно вооружаться, накапливать атомные бомбы.
Кстати, книга Р. Страус-Хюпе и С. Поссони иллюстрирует один из важных приемов американской пропаганды, который применяется в течение многих лет. Суть его состоит в следующем: критикуется какая-либо позиция или доктрина, но для подтверждения критики приводятся «факты», взятые из арсенала антисоветизма. Таким образом, на фоне спора о ценности доктрин ведется банальная антисоветская пропаганда.
Скажем, авторы обвиняют американских политиков в том, что они не учитывают достижения современной цивилизации. «Превращение безграмотного кули в авиамеханика, африканского туземца в радиослушателя, а русского мужика в оператора электронной машины является ужасающей психологической катастрофой»[267], а поскольку такие скачки в развитии культуры порождают агрессивность (почему это происходит, неизвестно, конечно, и авторам), то понятна «ошибка» американских политиков, когда они к Советскому Союзу подходят с иной меркой, чем к «туземцам» Африки. «Дикий человек» на все способен, внушают американцу авторы книги.
Историю внешней политики США Моргентау делит на три периода. Первый, самый ранний, — «реалистическая ориентация». В то далекое время внешняя политика, по Моргентау, точно учитывала национальные интересы; ее главной целью была борьба за власть, а методом — сила. Второй период он называет идеологическим, когда в политике якобы начали брать верх моральные принципы. Испано-американскую войну 1898 года автор считает началом третьего этапа. С этого времени, утверждает Моргентау, американская дипломатия действовала только на основе моральных абстракций, полностью оторванных от национальных интересов.
Разумеется, эти утверждения лишены исторической правды. Испано-американская война открыла эпоху империалистических войн, послужила началом особенно агрессивной политики империализма. Какое отношение эта война имела к «моральным абстракциям», понять невозможно. Впрочем, и агрессивные войны против Вьетнама, Ливана, Гренады, Никарагуа объясняются моральным диалогом и национальными интересами. Это уже ближе к воззрениям Г. Моргентау. Но экскурс в прошлое понадобился ему лишь для того, чтобы заявить о необходимости возврата к «реалистическому курсу», соответствующему «национальным интересам» без каких-либо изъятий и оговорок.
Г. Моргентау настолько уверовал в концепцию «национальных интересов», что отсутствие крупных столкновений в советско-американских взаимоотношениях объяснял «патологическими извращениями» национальных приоритетов. Как только закончится американская агрессия во Вьетнаме, предрекал Г. Моргентау, США начнут проводить внешнюю политику на базе «рационального понимания интересов» и потому вновь столкнутся в конфликте с Советским Союзом»[246].
Излагая свою концепцию «реализма» в международных отношениях в книге «В защиту национальных интересов», Г. Моргентау в какой-то мере развивает идеи, изложенные в работе «Политика наций», вышедшей еще в 1948 году. По его мнению, политика, основанная на «национальных интересах» и проникнутая «здоровым эгоизмом», преисполнена подлинного морального величия. Всякая другая политика аморальна. Взаимоотношения государств — это только борьба за власть, в которой важна лишь грубая сила. Поэтому политика «национальных интересов» не может быть успешной, если она не подкреплена силой.
С этой точки зрения Соединенные Штаты Америки, утверждает Моргентау, допустили в послевоенное время четыре крупные ошибки. Во-первых, внешняя политика США страдала утопизмом: властители этой страны наивно полагали, что в отношениях между США и другими государствами нет каких-либо корыстных целей, а господствуют «моральные принципы». На этом, мол, американских «моралистов» ловят «реалисты» — другие государства — и надувают их. Во-вторых, «легализм». Суть ошибки: США надеются на некие абстрактные юридические схемы, полагая, что при помощи договоров и законов можно решить все политические вопросы. В-третьих, американских руководителей замучил, оказывается, «сентиментализм»: в неустанных заботах о «всеобщем благополучии» они якобы забывают об интересах собственной страны. И наконец, международная политика США обвиняется в «неоизоляционизме». Старые изоляционисты, утверждает автор, вообще «не хотели общаться с миром», новые же, цепляясь «за иллюзию об американском всемогуществе»[247], хотели бы установить отношения со всем миром только на «американских условиях». «Неоизоляционизм», таким образом, приобретает форму империалистической политики.
Претенциозная терминология, словесные ухищрения, которыми изобилует книга, подчинены одному — призыву к политике, основанной на силе. Особенно характерен пример с «неоизоляционизмом». Моргентау верно подметил, что американские политики хотели бы установить отношения с миром только на американских условиях, и подчеркивает, что такая позиция ошибочна. Но сам же призывает к «реализму» в политике, который формулируется им как политика силы, если этого требуют «национальные интересы».
Доктрина «национальных интересов» оказалась весьма удобной, так как придавала захватническим целям монополий видимость общенациональной заинтересованности. Эта доктрина, подробнее о которой речь пойдет дальше, не только не увяла со временем, но и стала ведущей практической концепцией американской международной политики. Продолжаются обсуждения и тезиса о «морализме», который Г. Моргентау увязывал с «национальными интересами».
В отличие от активной защиты доктрины «национальных интересов» рассуждения о «морализме» носят не столь единодушный характер, хотя, скажем, Р. Рейган в пропагандистских речах постоянно спекулирует на обоих тезисах. Эволюция прежних теорий привела, по мнению Колковича, к «освобождению американского стратегического мышления» от большей части «этического содержания»[248], поскольку центральная идея «новой науки о войне» концентрируется на тотальном ядерном конфликте. Хотя тезис о наличии этических соображений при проведении в прошлом внешней политики США весьма спорен, все же признание автором того, что их нет сейчас, заслуживает внимания.
Г. Моргентау активно поддержал Дж. Кеннан. В книге «Американская дипломатия в 1900—1950 гг.»[249] он писал, что внешняя политика США прошлого страдала «юридически-моралистическим подходом к международным проблемам». Как и Моргентау, такое утверждение потребовалось Кеннану для обоснования «реалистической» доктрины. В основу ее автор положил «силу» как наиболее надежный фактор, определяющий развитие международных событий. Это и есть, по Кеннану, «реализм» политики, наиболее полно отвечающий национальным интересам страны.
Как видно, все сторонники доктрины «реализма» главным арбитром в международных отношениях считают силу. Но подают эту далеко не остроумную мысль в разных обертках. Полно рассуждений об эклектизме, легализме, идеализме, утопизме. Но в итоге «теоретических» построений у всех одна и та же банальная мысль: «угроза» коммунизма диктует политику его «сдерживания», а «сдержать» можно только превосходящей силой. Отсюда вывод: наращивай вооружения, милитаризируй хозяйство и сознание людей.
Удивительно «бесхитростная» логика! Капитал в кармане, а в глазах невинность, да еще сентиментализм с утопизмом. Прибыли от вооружений растут, но якобы не от корысти, а из-за нужд политики, из-за «угрозы» коммунизма. Альтернативы никакой. «Миролюбие» торжествует, по-американски, разумеется. Штыками наружу. А тем временем гремят слова: «защита нации», «оборона от агрессора», «национальные интересы» и т. д. Но для этого нужно оружие. Обычное и ядерное. Много оружия. Только за первые двадцать послевоенных лет на него затрачено в США около 1 триллиона долларов. В последующие пятнадцать — еще столько же. До конца 80-х годов США намереваются удвоить эту сумму.
Трудно понять причину, но доктрину «сдерживания» не один раз обвиняли в «либерализме». Она, мол, пассивна, малопригодна для активных практических действий, передает инициативу в руки противника. Это несправедливый упрек. Тот же Кеннан в статье, положившей начало доктрине «сдерживания», вовсе не отказывается от идеи «мировой империи» и от войны с социалистическими странами. Для него это вопрос времени, и только. «Теория неизбежности постепенного отмирания капитализма подразумевает, что с этим не спешат, — философствует Кеннан. — Силы прогресса еще имеют .время для подготовки последнего удара»[250]. Но… сие не состоялось. Кеннан потом утверждал, что его не поняли. Он, оказывается, и не помышлял об ударах. «Я не видел, — пишет Кеннан, — необходимости советско-американской войны, не видел ничего, что можно было бы достичь с помощью такой войны ни тогда, ни в иное время»[251].
Но это было написано позднее. Пока же шла оголтелая милитаристская пропаганда. Мудреные термины не котировались. В ходу была военная прямолинейность. Незамысловатость аргументов как бы намекала на то, что можно обойтись и без них.
В политической литературе встречаются утверждения, что в первые послевоенные годы американские руководители были преисполнены стремления укреплять сотрудничество с Советским Союзом. И только где-то ближе к первым послевоенным президентским выборам ( 1948 г .) и непосредственно после них, когда СССР стал, мол, заметно проявлять «агрессивные тенденции», США вынуждены были «защищаться» и стали на путь «вооруженного мира».
Заметим: защищаться. Как увидим в дальнейшем, все, даже наиболее агрессивные доктрины обряжались в «оборонительные» одежды. Надо признать, что такой прием с точки зрения влияния на американского обывателя оправдал себя. Буржуазная пропаганда сумела внушить миллионам американцев, что подготовка к войне, огромные затраты на вооружения носят ответный характер.
Ту же палитру красок мы видим и на сегодняшнем полотне американской политической жизни. Оказавшись у власти, республиканцы под флагом «защиты США», необходимости укрепления их «слабеющей мощи» проявили предельное усердие по форсированию гонки вооружений. Создав в стране обстановку милитаристской истерии, резко взвинтили военные расходы, совершив тем самым простейшую операцию перекачки денег из карманов налогоплательщиков в сейфы корпораций. Такая повторяемость политических кампаний приобретает в США определенную систему, совпадая по времени с производством новых поколений оружия.
Мне не раз приходилось беседовать с представителями различных слоев американского общества (рабочими, фермерами, студентами, учителями, врачами, деятелями науки и искусства, политиками и дипломатами). За небольшим исключением, они с той или иной степенью убежденности верят, что Советский Союз просто ждет удобного случая, чтобы послать свои войска к берегам Америки или сбросить на американские города атомные бомбы. Аргументы, опровергающие эти выдумки, американец выслушивает внимательно, но сомнения не исчезают. Таковы деструктивные итоги разлагающей пропаганды, которая лишает американца даже элементарной фактической международной информации, препарируя ее таким образом, чтобы она работала на корыстные эгоистические интересы верхов бизнеса, особенно военного, которые без истерии вокруг «внешнего врага» процветать и даже существовать просто не могут. Подобная обстановка помогает, с одной стороны, без особых трудностей выколачивать деньги на производство вооружений, а с другой — является серьезным препятствием на пути формирования антивоенных взглядов. То и другое идет в политическую копилку правящих сил. .
Подлинных фактов американец знает ничтожно мало. Даже буржуазная политическая наука, не желая того, не раз проговаривалась, что именно стратегия США была направлена на сокрушение Советского Союза, предельно откровенно высказывалась о воинственных вожделениях монополий, убеждала американцев в фатальной неизбежности войны. Бывший посол США в Москве Буллит писал в сентябре 1944 года в журнале «Лайф»[252], что поскольку «западной цивилизации угрожают орды захватчиков, идущих с Востока», то война вполне вероятна и даже неизбежна. Да что там послевоенное время! Еще в декабре 1919 года государственный секретарь США Лансинг писал президенту Вильсону, что «над этой машиной (Советской властью. — А. Я.) может одержать верх только сила»[253].
В 1947 году в США вышла работа «Борьба за мировое господство». Ее автор Дж. Бэрнхэм. Потом за ним признали авторство доктрины «освобождения от коммунизма», активно подхваченной Даллесом и Эйзенхауэром. В этой работе Бэрнхэм яростно пропагандирует необходимость третьей мировой войны ради достижения мирового «демократического порядка», разумеется, под эгидой США. Главная надежда в достижении этой цели — атомное оружие. Другой хорошо известный в США идеолог, Г. Файнер, в книге «Судьба Америки»[254] утверждает, что только США могут возглавить мировое государство. Поэтому не следует останавливаться ни перед чем, дабы завоевать власть над миром.
Правящей клике не терпелось поскорее использовать атомное оружие. Нужна была срочная обработка общественного мнения. Надо было до предела разжечь шовинистические чувства, сыграть на «неповторимости» момента, когда бомба жгла руки, сулила власть над миром. Предмет векового вожделения казался реальным. Идеологические пророки империи очертя голову бросились в омут атомных страстей.
Буржуазная политическая наука, став непомерно самоуверенной, начала убеждать мировое общественное мнение, что господство США — историческая неизбежность, даже благо. Таково, мол, провидение. Создаются работы, в которых утверждается, что сама по себе экспансия всегда отвечала и отвечает теперь национальным интересам США. Она оправдана историческим опытом[255].
Длинная цепь американских агрессий и интервенций всегда находила освещение в доктринах политологов. Например, известный историк Д. Перкинс в книге «Эволюция американской внешней политики»[256] рассуждает так. США никогда не стеснялись в средствах достижения своих целей. Если обратиться к основным доктринам, то суть их всегда была исполнена «разумного интервенционизма». Какое изящное словосочетание!
Доктрина Монро: единоличное господство в западном полушарии. Иначе — война с любым противником, который посмеет посягнуть на это право.
Доктрина Кливленда: любой спор европейского государства с американским передается на третейский суд США, другого арбитра быть не может.
Доктрина Хейса: любой водный путь из Атлантического океана в Тихий должен находиться под контролем США (напомним, что во время второй мировой войны У. Липпман модифицировал эту доктрину, заявив, что Атлантический океан должен рассматриваться как внутреннее американское море).
Доктрина «открытых дверей» — экспансия в Китае. Доктрины «большой дубинки» и «доброго соседа» — вариации доктрины Монро для латиноамериканских стран в конкретных исторических условиях. Доктрина Трумэна — вмешательство в дела любого государства, но под видом «помощи» и «борьбы с коммунизмом».
Добавим к Перкинсу: доктрина Эйзенхауэра — Даллеса — «отбрасывание» коммунизма и «балансирование» не грани войны. Доктрина Рейгана — «крестовый поход» против коммунизма, провозглашение огромных, пространств земного шара зонами «жизненных интересов» США, подлежащих военной защите, угроза первым ядерным ударом в целях достижения победы в войне против Советского Союза.
Трудно сказать, знал ли Д. Перкинс о «реалистической» доктрине Г. Моргентау, особенно о жалобах относительно преувеличения неких моральных аспектов в политике. Но в его изложении американская международная политика «морализмом» не страдала ни в коей мере, а ее характеристика Перкинсом куда ближе к истине, чем рассуждения о «легализме», «сентиментализме» и «морализме», присущих, по Моргентау, внешней политике США.
Согласно Перкинсу, интервенционистская политика США не является чем-то необычным. Без войн и агрессий США никак нельзя. Они принесли стране славу и величие. Значит, не следует колебаться в выборе дальнейшего пути. Ведь и Моргентау, тоже запутавшийся с туманными «измами», писал: морально то, что выгодно.
Но вернемся к тем временам, когда упорно насаждался американский тезис, что ядерная война может послужить эффективным средством сохранения капиталистического строя, лекарством от его неизлечимых болезней. К. Лондон в работе «Как делается внешняя политика»[257] считал, что США могут и должны использовать атомную войну в качестве средства национальной политики, пока у Советского Союза не было атомной бомбы, требовал усиления «холодной войны», дабы подготовить людей к войне «горячей». В книге В. Буша «Современное оружие и свобода человечества»[258] также утверждается, что, поскольку у Советского Союза нет атомного оружия, война не грозит США большими разрушениями и жертвами. Поэтому сложившуюся ситуацию следовало использовать для установления в мире свободы по американскому образцу. Отстаивая гонку вооружений, он всерьез заявлял, что милитаризация американской «демократии» вполне укладывается в понятие и рамки «демократического строя».
Г. Алмонд в книге «Американский народ и внешняя политика»[259] призывает не бояться последствий войны и начать ее немедленно во имя защиты «ценностей» демократии. Пусть человечество «не вознаградит ни любовью, ни уважением» за такую политику, утверждает Алмонд, но американский народ одобрит ее, как одобрит даже превентивную войну против СССР.
Все эти высказывания особенно примечательны тем, что формулировались они в годы, когда американские генералы активно плодили планы атомного нападения на Советский Союз. Если сравнить тексты директив Совета национальной безопасности по этому поводу и систему доказательств политологов в пользу войны, то явственно видны терминологические совпадения. Словом, «свободные» мысли под копирку Пентагона.
Для политологии начала 50-х годов характерна заметная вспышка шовинизма на волне «имперских» амбиций. Например, Дж. Киффер вещает: «Завтрашнее поле битвы — весь мир. А сегодня задача состоит в том, чтобы обеспечить в мире как можно больше стратегически важных пунктов и готовить наши войска к тому, чтобы они удерживали эти территории». Германию автор объявляет трамплином «для дальнейшего продвижения к Балканам и на Украину». Настойчиво советуя «смело применять в международном масштабе политику большой дубинки», автор, впадая в воинственный транс, изрекает: «Нам надо очень хорошо понять, что мы сейчас находимся в состоянии войны и что сейчас условия военного времени»[260]. Т. Дьюи тоже предлагает во внешней политике идти напролом, отбросить в сторону «робость» и «пойти на риск», полагаясь только и всецело на «политику силы»[261].
Но встречались и более завуалированные варианты поджигательской пропаганды. Ф. Бидл, например, в книге «Лучшая надежда мира»[262] трактует захватническую политику США всего лишь как переход от «традиционного изоляционизма» к «гуманной политике поддержания независимости других стран и их экономического возрождения». Другой автор, Г. Уильямс, начинает свои рассуждения о войне издалека, старательно затуманивая суть вопроса. Он пишет, что все этические нормы существуют только в рамках самосознания, поэтому хорошо все то, что хорошо для данного субъекта, будь то даже преступление. Уильямс пропагандирует идею «прогрессивной войны» и создания мирового правительства во главе с США. В этих условиях «успешная война может быть выгодной»[263]. И снова к войне, только теперь через «субъективное самосознание».
Ретивые трубадуры зовут к войне, обсуждают сроки нападения на СССР. По разработанным военным сценариям были созданы планы, известные под кодовыми обозначениями «Чариотер», «Когвилл», «Ганпаудер», «Флитвуд», «Дропшот». Это лишь то, что стало известно сейчас, 30 лет спустя. Причем обращает на себя внимание совпадение по времени предполагаемых сроков ядерной атаки против СССР и взлетами шовинистической пропаганды, оправдывающей и обосновывающей «имперские» амбиции США, необходимость их реализации через всеуничтожающую ядерную войну.
Итак, доктрина «сдерживания коммунизма» вступила в «добродетельный брак» с политикой атомного уничтожения «строптивой державы», посмевшей стать на пути США к мировому господству. Доктрина оказалась удобной, а диапазон ее толкования — весьма широким. И вообще американские внешнеполитические доктрины очень податливы к разного рода толкованиям, нередко противоположным, изворотливы, поэтому весьма удобны для практического употребления. Но их отбрасывают без особой жалости. Так, корейская авантюра прикрывалась доктриной «сдерживания» коммунизма, но, когда аппетиты американского империализма выросли, ее объявили «негативной», «пассивной», «трусливой», «недостаточно твердой».
В мае 1952 года и еще раз в январе 1953 года Даллес охарактеризовал «сдерживание» как «политику, находящуюся на грани провала, потому что чисто оборонительная политика ни при каких условиях не может успешно противостоять политике агрессии». В качестве альтернативы он предлагал бороться за «освобождение» Восточной Европы методами, «близкими к настоящей войне», — войной политической, психологической и пропагандистской[264]. Надо было срочно подыскать новую кличку политике, оставив нетронутой ее главное содержание.
Так родилась доктрина «освобождения». Наиболее активным ее идеологом считают Дж. Бэрнхэма. В книге «Сдерживание или освобождение?»[265] он подвергает концепцию «сдерживания» уничтожающей критике, считает ее «оборонительной», «медлительной», «половинчатой», а главное — «нерезультативной», поскольку она не решает задачу «полного сокрушения коммунизма». Бэрнхэм требует насильственного «освобождения» всех народов, утвердивших или утверждающих социализм в своих странах. Автор предлагает конкретный план расчленения Советского Союза и других социалистических стран. Он уверяет американцев, что предлагаемая им политика полностью отвечает «национальным интересам» США.
Наиболее воинственный вариант «политики силы» можно видеть, например, в обширном труде Р. Страус-Хюпе и С. Поссони «Международные отношения в период конфликта между демократией и диктатурой».
Она рекомендовалась в те годы в качестве университетского пособия. Ее авторы на протяжении всей своей научной деятельности выступают идеологами крайней реакции, поборниками политики силы, сторонниками всеобщей войны и необходимости американского «мирового руководства».
Экспансионистская политика; США, по мнению авторов, естественна и логична, поскольку вся история западной цивилизации — это история непрерывным войн. Внешняя политика любого государства направлена на создание наилучших условий для успешного исхода войны. Война — главный арбитр, предопределяющей судьбы наций. Средством, от которого зависит решение этого арбитра, является сила. Поскольку борьба — закон международного сообщества, а существование каждого государства зависит «от его мощи», следовательно, достижение «оптимального уровня мощи» является важнейшим вопросом стратегии. Сила — «закон и образ жизни общества»[266], утверждают Р. Страус-Хюпе и С, Поссони. Отсюда вытекает и характер отношений с другими государствам»: они могут быть или союзниками, или врагами. А коль существуют враги, нужно вооружаться, накапливать атомные бомбы.
Кстати, книга Р. Страус-Хюпе и С. Поссони иллюстрирует один из важных приемов американской пропаганды, который применяется в течение многих лет. Суть его состоит в следующем: критикуется какая-либо позиция или доктрина, но для подтверждения критики приводятся «факты», взятые из арсенала антисоветизма. Таким образом, на фоне спора о ценности доктрин ведется банальная антисоветская пропаганда.
Скажем, авторы обвиняют американских политиков в том, что они не учитывают достижения современной цивилизации. «Превращение безграмотного кули в авиамеханика, африканского туземца в радиослушателя, а русского мужика в оператора электронной машины является ужасающей психологической катастрофой»[267], а поскольку такие скачки в развитии культуры порождают агрессивность (почему это происходит, неизвестно, конечно, и авторам), то понятна «ошибка» американских политиков, когда они к Советскому Союзу подходят с иной меркой, чем к «туземцам» Африки. «Дикий человек» на все способен, внушают американцу авторы книги.