Страница:
Центральным пунктом своей аргументации противники разрядки сделали недобросовестное утверждение, что Советский Союз стремился использовать разрядку для «наступления» на Запад. Разрядка, мол, затрудняла противостояние «советской угрозе», оказалась выгодной только Советскому Союзу. С этой позиции выступали среди прочих Р. Страус-Хюпе, У. Кинтнер, С. Поссони, Т. Дрейпер, 3. Бжезинский, Р. Пайпс, Р. Конкуэст. Словом, та же компания, которая подвизалась на поприще идеологической подготовки к ядерному нападению на СССР в 50-е годы. Их рассуждения, как и прежде, напичканы откровенной ложью в адрес СССР и его политики, воинственными призывами к антикоммунистическому «крестовому походу». Разрядка объективно содействует разоружению, НАТО и ослаблению единства Запада[649]. В книге утверждается, что между СССР и США будет происходить не сближение, а затяжной конфликт, в результате которого «силы разума и свободы очистят земли, находящиеся под господством коммунистов, вернут их народы в лагерь свободы и плюрализма»[650], — вещает Р. Страус-Хюпе. Т. Дрейпер объявляет разрядку просчетом Никсона и Киссинджера. Р. Пайпс, выступая в качестве самозваного интерпретатора советской внешней политики, утверждает, что «советское руководство расценивает разрядку как исключительно временное средство»[651]. По словам Р. Конкуэста, «политика разрядки в ее нынешнем виде, не будучи тщательно продуманной на Западе, может в конце концов разрушить сплоченность и способность западного мира сохранить свои ценности и свой образ жизни»[652].
Но все эти фантазии не могут скрыть того факта, что шельмование разрядки строилось на подлогах. Некоторые договорились до того, что видят суть разрядки в противоборстве и конфронтации между СССР и США. Например, политолог Г. Гроссман считал нужным устроить из разрядки некую сделку, в ходе которой Соединенные Штаты получали бы от Советского Союза какие-то «политические выгоды», как и для Запада в целом[653]. Но это еще сравнительно скромный запрос. В одном из сборников находим и такую интерпретацию разрядки: она должна стать формой «ограниченного конфликта», в рамках которого США будут бороться против СССР с «позиции силы»[654]. Но и этот вариант, как оказывается, не является пределом для фантазии. В том же сборнике высказывается мысль, что целью разрядки для США является следующее: добиваться «внутренней неустойчивости» в социалистических странах, вследствие которой Советский Союз перестал бы быть мощной державой[655].
По мнению С. Гайберта, в США есть «три школы разрядки»: ортодоксальная, представители которой Р. Никсон, Г. Киссинджер, Дж. Форд и другие утверждали, что Советский Союз якобы превратился в «державу, охраняющую статус-кво»[656], «ревизионистская», сторонники которой считают, что разрядка наступила в результате «отказа» США от своей прежней агрессивной политики, и «реалистическая» (Г. Джексон, Дж. Шлессинджер и их единомышленники), кредо которой сводится к отрицанию разрядки вообще. Анализируя различные аспекты взаимоотношений СССР и США, сам Гайберт приходит к выводу, что их еще более антагонистический характер представляется почти неизбежным на длительную перспективу, он предсказывает новую длительную «холодную войну»[657].
Среди ослабевшего, но еще заметного течения сторонников разрядки велик удельный вес либералов. Они выступали за необходимое в этой связи ограничение военных затрат и, следовательно, за ограничение гонки вооружений, за договоренности на этот счет с Советским Союзом[658]. Сторонникам разрядки было ясно, что возврат к «жесткому курсу» и милитаризму еще более затруднит попытки властей справиться, в частности, с внутренними проблемами. Но им не удалось эффективно противостоять «щедро финансируемым шовинистам», которые уже в 1977 году стали задавать тон в определении политики США в области безопасности[659].
На первом плане у сторонников разрядки оставался ее центральный императив — предотвращение угрозы термоядерного катаклизма. Подчеркивается, что СССР готов к сотрудничеству, что создает почву для улучшения отношений между двумя государствами, причем по большому спектру проблем, ибо «сотрудничество в области безопасности неотделимо от более широких форм прочных отношений между двумя странами». М. Шульман призывал совместными усилиями двух сторон «уменьшить опасность войны и одновременно расширить области сотрудничества там, где интересы не сталкиваются»[660]. Дж. Лиска отстаивал оптимистический взгляд на перспективы советско-американских отношений, считая не только возможным, но и вероятным постепенное сближение этих двух стран в будущем»[661].
Как видим, представители этого направления говорят американскому обществу, что в трудностях, постигших разрядку, повинны США. Критический подход к курсу Вашингтона выступает не только средством полемики со слепыми антисоветчиками, но и способом известного «политического просвещения» собственной страны. Политолог Р. Леви писал, что у противников возврата к «жесткому» курсу ощутима «обеспокоенность неспособностью американских государственных деятелей понять, что большинство опасностей и возникающих проблем, требующих их внимания, появились, главным образом, в результате их собственной деятельности»[662]. С. Хоффман прямо возлагает на Соединенные Штаты вину за срыв советско-американской разрядки во второй половине 70-х годов. Он, в частности, отмечает, что этому в немалой степени способствовала та упрощенность взглядов и оценок, которая присуща многим в Соединенных Штатах — как среди политиков, так и общественности. По словам Хоффмана, в США широко распространена вера, что Соединенные Штаты могут и должны силой навязать миру свои порядки, свою систему ценностей. Реальности сегодняшнего мира отвергают эти иллюзии. Однако реакция на это большинства американцев «напоминает поведение пациента, который при взгляде на термометр, показывающий слишком высокую температуру, предпочитает разбить его»[663].
Дж. Чейс указывает на гигантские издержки возобновления конфронтационной политики. «Антисоветизм как база для политики приведет к разобщению нас и наших союзников, а глобальная политика сдерживания истощит нас, пока мы будем добиваться военного превосходства над Советским Союзом, что является единственным способом осуществления такой политики. Поддержание военного паритета с Советами уже будет достаточно дорогим делом, а ставка на военное превосходство потребует такого огромного отвлечения наших ресурсов на военные нужды, что наш жизненный уровень, вне всяких сомнений, будет падать по мере того, как станет увядать невоенный сектор нашей экономики»[664].
В конечном же итоге расстановка сил в США по вопросам разрядки напряженности, советско-американских отношений, достаточно четкая и благоприятная в начале семидесятых годов, к середине десятилетия стала весьма сложной. Страна погрузилась в сумбурные дебаты о разрядке, в которых, помимо ее сторонников и противников, подвизалось и немало прожектеров, запутывавших дискуссию своим невежеством. Обзор этой полемики иллюстрирует происшедший политический регресс. Но в любом случае дискуссия о международных проблемах в контексте разрядки рождала многочисленные теоретические конструкции, рассчитанные на какой-то новый вариант советско-американского взаимодействия. Отметим лишь два основных противоречивых элемента этих конструкций.
С одной стороны, всеми признается необходимость нормализации, «коммуникабельных» советско-американских отношений, важность постоянного и позитивного диалога между двумя странами. Р. Барнет, например, говорит о настоятельной необходимости ликвидации военного соперничества между США и СССР[665]. Р. Роузкранс подчеркивает, что мировая политическая ситуация характеризовалась бы еще большей неопределенностью и неустойчивостью, если бы США и СССР не пытались координировать и согласовывать свои действия[666].
С другой, нормализованные отношения предлагается дополнить такими подходами, которые скорее всего подорвали бы их. Почти у всех авторов в более или менее явном виде присутствует рекомендация для США опереться в диалоге с СССР на «позицию силы». М. Каплан, например, даже не исключает применения силы в советско-американских отношениях[667]. А. Джордж советует не делать и попыток договориться с СССР об ограничении форм соперничества. «Идея о том, что две державы могут избежать опасных форм соперничества в третьих районах, если они только примут ряд общих правил и принципов взаимной сдержанности, является обманчивой»[668].
Характерной представляется работа К. Бартлетта «Подъем и падение „Pax Americana“ , в которой автор прослеживает основные этапы развития этой концепции, ее применение сменяющими друг друга администрациями. Автор обвиняет американскую внешнюю политику в проповедничестве, в увлечении звонкими заявлениями и бессмысленными доктринами. Где-то в середине 70-х годов очевидные сбои во внешней политике продемонстрировали окончание эры „Pax Ameriсаnа“. Конечно, пишет он, „потребность в сырье, давление большого бизнеса, ориентированного на экспорт, военных, получивших в США вкус или, лучше сказать, болезненную страсть к глобальной стратегии, будут обусловливать активную внешнюю политику. Однако огромные изменения как внешней, так и внутренней ситуации сделали бессмысленными рассуждения в духе Pax Americana“. А вера в превосходство американских ценностей уже оказала опасное и искажающее влияние на американские представления о мире[669].
Даже краткий обзор противоречивых взглядов и концептуальных построений показывает, насколько сложную картину представляли собой расстановка сил и борьба мнений в США по проблемам разрядки. Но с неоправданной быстротой достаточно широкий фундамент разрядки стал рыхлым, ненадежным. Комплексу антиразрядочных сил такая ситуация послужила удобной стартовой площадкой для новой фазы политического наступления.
Вехами натиска стали сначала отречение президента Форда от термина «разрядка», затем попытки администрации Дж. Картера взять ультимативный тон в переговорах с СССР по проблемам ограничения гонки вооружений. К концу своего пребывания у власти Дж. Картер резко свернул с пути поддержания и укрепления советско-американского сотрудничества.
В качестве прикрытия перехода к конфронтации была предложена тема борьбы за «права человека» за пределами Соединенных Штатов. Одновременно указанная кампания выступала и средством отвлечения внимания от деградации самого американского общества, особенно зримо проявившейся в уотергейтском скандале и в жестокостях армии США во Вьетнаме. Под флагом «защиты прав человека» разрабатывался и механизм вмешательства во внутренние дела социалистических стран. После достаточно интенсивной пропагандистской кампании, фабрикации «фактов» и «аргументов» тезис о «правах человека» стал официальным жупелом «психологической войны».
Цинизм этой кампании очевиден, но и расчет ее инициаторов ясен: прикрыть грубейшие измывательства над человеком и его правами в самих США; постепенно создать климат враждебности и недоверия в отношениях с Советским Союзом и отравить атмосферу разрядки, которая, как оказалось, не отвечала интересам правящей олигархии США. Показательно, что Рейган скорректировал направленность кампании о «правах человека», заявив, что эта тема не интересует его, если речь идет о странах, «дружески» настроенных к США, то есть о государствах, где у власти стоят проамериканские диктатуры и хунты.
Анализируя внешнюю политику Картера, Ч. Кегли и Э. Уитткопф считают ее содержанием глобализм, антикоммунизм, военную мощь. Эта триада будто сошла с политической сцены времен Трумэна, а кампания «в защиту прав человека» всего лишь является «новой вариацией старого глобализма»[670].
Еще более резкие оценки деятельности Дж. Картера содержатся в книге Л. Шоупа. Картер сделал акцент на внешней угрозе Западу со стороны Советского Союза, пишет он, и это кризисное мышление использовалось для преодоления внутреннего экономического кризиса в стране, поскольку люди легче мирятся со снижением своего жизненного уровня и гонениями против оппозиции, если они убеждены в существовании сильной внешней угрозы[671]. В целом, говорится в книге, обещания Картера о соблюдении прав человека, о сокращении продажи оружия за рубежом, об уменьшении военных расходов и уважении малых государств были фальшивыми. Геополитические и геоэкономические расчеты взяли верх над предвыборными обещаниями, которые полезны только для того, чтобы добиться избрания.
Ныне в США модно говорить о том, что осложнения в мире, заставившие эту страну вступить на путь гонки вооружений, начались с Афганистана. Грубая ложь. Разыгрывается очередная стандартная операция по обману людей, как если бы до декабря 1979 года американские правители находились в состоянии романтического пацифизма.
Возьмем тот же 1979 год. В феврале главнокомандующий вооруженными силами НАТО в Европе генерал Хейг, ставший при Рейгане государственным секретарем, уже предрекал изменения в политике США, требовал развертывания странами НАТО новых систем оружия против Варшавского Договора. Хейг заявлял, что такая политика предполагает «борьбу до конца». В том, же феврале на секретном совещании глав четырех держав (США, Англии, ФРГ, Франции) на Гваделупе было принято решение о развертывании ракет средней дальности в Европе. В марте объявлено о предстоящих учениях «Глоубл шилд», имитирующих ядерную войну. Одновременно началась обработка общественного мнения для доказательства «необходимости» строительства в США новых ударных атомных подводных лодок. В мае средства массовой информации обсуждали вопрос об использовании космического пространства в целях нанесения первого ядерного удара по СССР. В это же время руководители НАТО приняли решение о значительном увеличении военных расходов.
В летние месяцы 1979 года началась массированная атака на Договор ОСВ-2, который и был затем, к восторгу воротил военно-промышленного комплекса, похоронен. Осенью «внезапно» обнаружили советскую «боевую бригаду» на Кубе. Дальше — больше. В сентябре 1979 года президент Картер заявил на пресс-конференции, что принял решение о развертывании системы новых мобильных межконтинентальных баллистических ракет «MX». Он обратился к конгрессу с просьбой увеличить военный бюджет еще на 5 процентов. Были полностью проигнорированы предложения СССР о переговорах по сокращению ракетно-ядерных средств средней дальности в Европе. Странам НАТО стал активно навязываться план размещения на Европейском континенте новых американских ракетно-ядерных средств. Официальное решение об этом было принято в середине декабря 1979 года.
В течение всего года наращивалась американская военная мощь в Персидском заливе и Индийском океане. Несколько раз ядерные силы США приводились в боевую готовность для удара по СССР из-за «ошибок» компьютеров, сигнализировавших о «приближении» советских ракет. Наконец, 12 декабря 1979 года американский президент призвал довести в ближайшие пять лет расходы на оборону до 200 миллиардов долларов и создать поколение новых видов оружия[672]. Но еще в 1978 году 3. Бжезинский в интервью газете «Нью-Йоркер» заявил: «Было бы неправильно считать, что использование ядерного оружия будет означать конец человеческой расы. Это эгоцентрическая мысль… Даже если США используют весь свой арсенал против СССР, а СССР — против США, это не будет концом человечества» 75 . Так вновь создавалась атмосфера конфронтации, ядерной угрозы. Важно подчеркнуть, что и в период разрядки напряженности многие рассуждения на тему о войне и мире исходили из посылки конфликта, а не мирного решения возникающих проблем. Р. Хилсмен пишет, что «война — часть будущего»[673]. Р. Уэссон признает, что США никогда не обещали не применять ядерное оружие[674].
Таким образом, программно-концептуальная база для политических решений Рейгана была практически готова. Тому лишь оставалось взять на вооружение выработанные рекомендации, «обогатив» их идеей «первого ядерного удара» и «победы США» в ядерном конфликте, взвинтив тем самым милитаристский психоз до зловещих пределов. «Мир — продукт силы», — сказал Рейган на пресс-конференции 11 ноября 1982 года. «Сегодня мир ждет от Америки руководства. Америка же обращает взоры на свои вооруженные силы»[675], — заявил он через год. За этот промежуток времени в мире было пролито немало крови — американцев, ливанцев, палестинцев, гренадцев, никарагуанцев. Дело дошло до того, что тревогу забил даже такой крайний реакционер, как Б. Голдуотер, выразивший беспокойство по поводу «на удивление опасного душевного состояния» его друга Рональда Рейгана, которое заключается в том, что «он не станет искать альтернативу военному решению сложных вопросов внешней политики»[676].
Но начинает вновь нарастать и поток публикаций, в которых политика правительства получает крайне негативную оценку за свои действия как внутри страны, так и на международной арене. Происходящая «реанимация» критического направления в буржуазной политологии связана с серьезными опасениями значительной части правящего класса за будущее США.
Определенный интерес представляет точка зрения С. Вэнса, бывшего госсекретаря при Дж. Картере. С. Вэнс в последние годы активно выступает с негативными оценками политики республиканской администрации, призывает к ратификации уже достигнутых с СССР соглашений, выработке долгосрочной реалистической программы внешней политики, не зависящей от смены администраций[677]. В работе «Трудный выбор» С. Вэнс отвергает какие-либо «привязки» к вопросу об ограничении ядерных вооружений[678]. Автор выражает надежду на то, что силы «прагматизма» заставят президента Рейгана перейти от «увлечения идеологией и конфронтацией» на позиции «умеренности». Как только мы отходим от центра, мы «теряем поддержку и дома, и за границей»[679].
В сборнике «Устанавливая национальные приоритеты. Повестка дня на 80-е годы» подчеркивается, что раздувание мифа о «советской угрозе» не только мешает трезвой оценке реального соотношения военных сил США и СССР, но и способствует его «преднамеренному искажению»[680]. Старейший сотрудник института, бывший консультант министра обороны Р. Макнамары У. Кауфман пишет, что «проблемы 80-х годов не будут поддаваться военным решениям… Военная сила уже не может быть достаточным условием для поддержания международной стабильности»[681].
Аналогичные взгляды можно найти и в книге «Тенденции мирового развития и внешняя политика США в 80-е годы». Ее автор утверждает, что «слишком самоуверенное поведение США в послевоенные десятилетия привело страну в конце 70-х годов к политической неопределенности, неуверенности и расстройству». Союзники США «все меньше верят в возможность для Америки сохранить себе роль лидера свободного мира»[682]. По мнению Р. Клайна, США следует «отказаться от идеи силового сдерживания коммунизма» во всех частях земного шара, ибо невыполнимость этой задачи была доказана во времена Трумэна, Эйзенхауэра и Кеннеди[683]. Добавим, и Картера, а теперь — и Рейгана.
Многообразие развернувшейся критики рейгановской администрации в какой-то мере отражает статья С. Биалера и Дж. Афферика «Рейган и Россия», опубликованная в журнале «Форин афферс». Авторы подчеркивают, что внешняя политика США носит характер идеологического «крестового похода». Она базируется на нескольких фундаментальных принципах. Среди них: гонка вооружений; экономическая война против СССР; обеспечение господства в общественном мнении США и Западной Европы настроений «холодной войны»; принципиальное изменение подхода к переговорам; ставка на силовой подход; оценка событий в «третьем мире» только через призму американо-советских отношений[684]. Для одних в рейгановском окружении главной долгосрочной целью является разрушение советской системы, для других — создание максимальных трудностей для экономики СССР путем гонки военных расходов. Авторы статьи считают, что сторонники первой точки зрения основываются на фальшивых и нереалистических предпосылках. Тот, кто стоит на второй точке зрения, недооценивает экономические и политические возможности Советского Союза[685].
Словом, критика внешнеполитического курса правительства приобретает все более широкий характер. В том числе и в странах — союзниках США, в развивающихся государствах. Иначе и быть не может. Претензии на мировое господство, аморальность, государственный терроризм, политика силы, замешенные на великодержавном высокомерии и самодовольстве власть имущих, полном пренебрежении к судьбам народов, включая и народ американский, — эти качества официального Вашингтона и не могут вызывать в мире иной реакции, иного к себе отношения.
Происходящий критический разворот диктуется многими соображениями: как сдвигами в умонастроениях различных слоев общества, так и конкретными политическими задачами. Он отражает недовольство народа и некоторой части буржуазии воинственным курсом правительства, разгулом милитаризма и шовинизма. Наиболее догадливая часть буржуазии понимает, что это недовольство необходимо направить в наименее опасное для капиталистического строя русло. Вместе с тем неоднократное банкротство воинственных программ империализма, а заодно и ведущих доктрин, базировавшихся на шовинистически толкуемых «национальных интересах», вынуждает идеологов искать новые теории, нащупывать более убедительные пути идейного, морального и психологического воздействия на людей как внутри страны, так и за рубежом.
Следует обратить внимание еще на одну особенность либерально-буржуазной критики. Прием, когда, критикуя, защищают, не нов. Он широко применяется в американской политической науке. Разные авторы делают это по-разному. Критика может быть более острой или мягкой, глубокой или поверхностной, но она всегда строго дозирована в отношении главной цели, которую ставят перед собой авторы. Иначе говоря, критика порядков у себя дома чаще всего представляет собой лишь иллюстративный фон, на котором сооружается защита буржуазного строя в целом.
Есть авторы, которые критикуют правительство практически за все его действия: авантюризм за рубежом и обман народа внутри страны. Но для многих из подобного рода авторов критика — это лишь прием для создания у читателя «эмоциональной атмосферы доверия». Главное — убедить, что правительство должно быть более изворотливым, последовательным и умным перед лицом «вызова социализма». Нагромождение обвинений, нагнетание эмоций вокруг ошибок, недостатков и промахов правительства приобретает искусственный характер и служит одной цели — усилить страх перед вымышленным врагом. В итоге у читателя меньше всего остается впечатлений от критики, а больше — от тщательно сооружаемого комплекса идей, вызывающих чувства опасности, недоверия к чему-то чуждому, хотя и неизвестному.
Но как бы ни разворачивалась критика внешнеполитических действий нынешней администрации, доктрины войны и гонки вооружений занимают пока главенствующие позиции. Но достойные сожаления, а вернее сказать, трагические успехи напористой коалиции врагов разрядки, сумевших навязать свою волю стране, не должны заслонить тот факт, что в Соединенных Штатах живут не только политические «ястребы». Миролюбивые силы всегда были активны в американском обществе. Иное дело, что многие его представители изрядно сбиты с толку, дезорганизованы. Немало американцев доброй воли запугано или отравлено сейчас ядом антисоветизма, от которого сдало их здравомыслие.
Но все эти фантазии не могут скрыть того факта, что шельмование разрядки строилось на подлогах. Некоторые договорились до того, что видят суть разрядки в противоборстве и конфронтации между СССР и США. Например, политолог Г. Гроссман считал нужным устроить из разрядки некую сделку, в ходе которой Соединенные Штаты получали бы от Советского Союза какие-то «политические выгоды», как и для Запада в целом[653]. Но это еще сравнительно скромный запрос. В одном из сборников находим и такую интерпретацию разрядки: она должна стать формой «ограниченного конфликта», в рамках которого США будут бороться против СССР с «позиции силы»[654]. Но и этот вариант, как оказывается, не является пределом для фантазии. В том же сборнике высказывается мысль, что целью разрядки для США является следующее: добиваться «внутренней неустойчивости» в социалистических странах, вследствие которой Советский Союз перестал бы быть мощной державой[655].
По мнению С. Гайберта, в США есть «три школы разрядки»: ортодоксальная, представители которой Р. Никсон, Г. Киссинджер, Дж. Форд и другие утверждали, что Советский Союз якобы превратился в «державу, охраняющую статус-кво»[656], «ревизионистская», сторонники которой считают, что разрядка наступила в результате «отказа» США от своей прежней агрессивной политики, и «реалистическая» (Г. Джексон, Дж. Шлессинджер и их единомышленники), кредо которой сводится к отрицанию разрядки вообще. Анализируя различные аспекты взаимоотношений СССР и США, сам Гайберт приходит к выводу, что их еще более антагонистический характер представляется почти неизбежным на длительную перспективу, он предсказывает новую длительную «холодную войну»[657].
Среди ослабевшего, но еще заметного течения сторонников разрядки велик удельный вес либералов. Они выступали за необходимое в этой связи ограничение военных затрат и, следовательно, за ограничение гонки вооружений, за договоренности на этот счет с Советским Союзом[658]. Сторонникам разрядки было ясно, что возврат к «жесткому курсу» и милитаризму еще более затруднит попытки властей справиться, в частности, с внутренними проблемами. Но им не удалось эффективно противостоять «щедро финансируемым шовинистам», которые уже в 1977 году стали задавать тон в определении политики США в области безопасности[659].
На первом плане у сторонников разрядки оставался ее центральный императив — предотвращение угрозы термоядерного катаклизма. Подчеркивается, что СССР готов к сотрудничеству, что создает почву для улучшения отношений между двумя государствами, причем по большому спектру проблем, ибо «сотрудничество в области безопасности неотделимо от более широких форм прочных отношений между двумя странами». М. Шульман призывал совместными усилиями двух сторон «уменьшить опасность войны и одновременно расширить области сотрудничества там, где интересы не сталкиваются»[660]. Дж. Лиска отстаивал оптимистический взгляд на перспективы советско-американских отношений, считая не только возможным, но и вероятным постепенное сближение этих двух стран в будущем»[661].
Как видим, представители этого направления говорят американскому обществу, что в трудностях, постигших разрядку, повинны США. Критический подход к курсу Вашингтона выступает не только средством полемики со слепыми антисоветчиками, но и способом известного «политического просвещения» собственной страны. Политолог Р. Леви писал, что у противников возврата к «жесткому» курсу ощутима «обеспокоенность неспособностью американских государственных деятелей понять, что большинство опасностей и возникающих проблем, требующих их внимания, появились, главным образом, в результате их собственной деятельности»[662]. С. Хоффман прямо возлагает на Соединенные Штаты вину за срыв советско-американской разрядки во второй половине 70-х годов. Он, в частности, отмечает, что этому в немалой степени способствовала та упрощенность взглядов и оценок, которая присуща многим в Соединенных Штатах — как среди политиков, так и общественности. По словам Хоффмана, в США широко распространена вера, что Соединенные Штаты могут и должны силой навязать миру свои порядки, свою систему ценностей. Реальности сегодняшнего мира отвергают эти иллюзии. Однако реакция на это большинства американцев «напоминает поведение пациента, который при взгляде на термометр, показывающий слишком высокую температуру, предпочитает разбить его»[663].
Дж. Чейс указывает на гигантские издержки возобновления конфронтационной политики. «Антисоветизм как база для политики приведет к разобщению нас и наших союзников, а глобальная политика сдерживания истощит нас, пока мы будем добиваться военного превосходства над Советским Союзом, что является единственным способом осуществления такой политики. Поддержание военного паритета с Советами уже будет достаточно дорогим делом, а ставка на военное превосходство потребует такого огромного отвлечения наших ресурсов на военные нужды, что наш жизненный уровень, вне всяких сомнений, будет падать по мере того, как станет увядать невоенный сектор нашей экономики»[664].
В конечном же итоге расстановка сил в США по вопросам разрядки напряженности, советско-американских отношений, достаточно четкая и благоприятная в начале семидесятых годов, к середине десятилетия стала весьма сложной. Страна погрузилась в сумбурные дебаты о разрядке, в которых, помимо ее сторонников и противников, подвизалось и немало прожектеров, запутывавших дискуссию своим невежеством. Обзор этой полемики иллюстрирует происшедший политический регресс. Но в любом случае дискуссия о международных проблемах в контексте разрядки рождала многочисленные теоретические конструкции, рассчитанные на какой-то новый вариант советско-американского взаимодействия. Отметим лишь два основных противоречивых элемента этих конструкций.
С одной стороны, всеми признается необходимость нормализации, «коммуникабельных» советско-американских отношений, важность постоянного и позитивного диалога между двумя странами. Р. Барнет, например, говорит о настоятельной необходимости ликвидации военного соперничества между США и СССР[665]. Р. Роузкранс подчеркивает, что мировая политическая ситуация характеризовалась бы еще большей неопределенностью и неустойчивостью, если бы США и СССР не пытались координировать и согласовывать свои действия[666].
С другой, нормализованные отношения предлагается дополнить такими подходами, которые скорее всего подорвали бы их. Почти у всех авторов в более или менее явном виде присутствует рекомендация для США опереться в диалоге с СССР на «позицию силы». М. Каплан, например, даже не исключает применения силы в советско-американских отношениях[667]. А. Джордж советует не делать и попыток договориться с СССР об ограничении форм соперничества. «Идея о том, что две державы могут избежать опасных форм соперничества в третьих районах, если они только примут ряд общих правил и принципов взаимной сдержанности, является обманчивой»[668].
Характерной представляется работа К. Бартлетта «Подъем и падение „Pax Americana“ , в которой автор прослеживает основные этапы развития этой концепции, ее применение сменяющими друг друга администрациями. Автор обвиняет американскую внешнюю политику в проповедничестве, в увлечении звонкими заявлениями и бессмысленными доктринами. Где-то в середине 70-х годов очевидные сбои во внешней политике продемонстрировали окончание эры „Pax Ameriсаnа“. Конечно, пишет он, „потребность в сырье, давление большого бизнеса, ориентированного на экспорт, военных, получивших в США вкус или, лучше сказать, болезненную страсть к глобальной стратегии, будут обусловливать активную внешнюю политику. Однако огромные изменения как внешней, так и внутренней ситуации сделали бессмысленными рассуждения в духе Pax Americana“. А вера в превосходство американских ценностей уже оказала опасное и искажающее влияние на американские представления о мире[669].
Даже краткий обзор противоречивых взглядов и концептуальных построений показывает, насколько сложную картину представляли собой расстановка сил и борьба мнений в США по проблемам разрядки. Но с неоправданной быстротой достаточно широкий фундамент разрядки стал рыхлым, ненадежным. Комплексу антиразрядочных сил такая ситуация послужила удобной стартовой площадкой для новой фазы политического наступления.
Вехами натиска стали сначала отречение президента Форда от термина «разрядка», затем попытки администрации Дж. Картера взять ультимативный тон в переговорах с СССР по проблемам ограничения гонки вооружений. К концу своего пребывания у власти Дж. Картер резко свернул с пути поддержания и укрепления советско-американского сотрудничества.
В качестве прикрытия перехода к конфронтации была предложена тема борьбы за «права человека» за пределами Соединенных Штатов. Одновременно указанная кампания выступала и средством отвлечения внимания от деградации самого американского общества, особенно зримо проявившейся в уотергейтском скандале и в жестокостях армии США во Вьетнаме. Под флагом «защиты прав человека» разрабатывался и механизм вмешательства во внутренние дела социалистических стран. После достаточно интенсивной пропагандистской кампании, фабрикации «фактов» и «аргументов» тезис о «правах человека» стал официальным жупелом «психологической войны».
Цинизм этой кампании очевиден, но и расчет ее инициаторов ясен: прикрыть грубейшие измывательства над человеком и его правами в самих США; постепенно создать климат враждебности и недоверия в отношениях с Советским Союзом и отравить атмосферу разрядки, которая, как оказалось, не отвечала интересам правящей олигархии США. Показательно, что Рейган скорректировал направленность кампании о «правах человека», заявив, что эта тема не интересует его, если речь идет о странах, «дружески» настроенных к США, то есть о государствах, где у власти стоят проамериканские диктатуры и хунты.
Анализируя внешнюю политику Картера, Ч. Кегли и Э. Уитткопф считают ее содержанием глобализм, антикоммунизм, военную мощь. Эта триада будто сошла с политической сцены времен Трумэна, а кампания «в защиту прав человека» всего лишь является «новой вариацией старого глобализма»[670].
Еще более резкие оценки деятельности Дж. Картера содержатся в книге Л. Шоупа. Картер сделал акцент на внешней угрозе Западу со стороны Советского Союза, пишет он, и это кризисное мышление использовалось для преодоления внутреннего экономического кризиса в стране, поскольку люди легче мирятся со снижением своего жизненного уровня и гонениями против оппозиции, если они убеждены в существовании сильной внешней угрозы[671]. В целом, говорится в книге, обещания Картера о соблюдении прав человека, о сокращении продажи оружия за рубежом, об уменьшении военных расходов и уважении малых государств были фальшивыми. Геополитические и геоэкономические расчеты взяли верх над предвыборными обещаниями, которые полезны только для того, чтобы добиться избрания.
Ныне в США модно говорить о том, что осложнения в мире, заставившие эту страну вступить на путь гонки вооружений, начались с Афганистана. Грубая ложь. Разыгрывается очередная стандартная операция по обману людей, как если бы до декабря 1979 года американские правители находились в состоянии романтического пацифизма.
Возьмем тот же 1979 год. В феврале главнокомандующий вооруженными силами НАТО в Европе генерал Хейг, ставший при Рейгане государственным секретарем, уже предрекал изменения в политике США, требовал развертывания странами НАТО новых систем оружия против Варшавского Договора. Хейг заявлял, что такая политика предполагает «борьбу до конца». В том, же феврале на секретном совещании глав четырех держав (США, Англии, ФРГ, Франции) на Гваделупе было принято решение о развертывании ракет средней дальности в Европе. В марте объявлено о предстоящих учениях «Глоубл шилд», имитирующих ядерную войну. Одновременно началась обработка общественного мнения для доказательства «необходимости» строительства в США новых ударных атомных подводных лодок. В мае средства массовой информации обсуждали вопрос об использовании космического пространства в целях нанесения первого ядерного удара по СССР. В это же время руководители НАТО приняли решение о значительном увеличении военных расходов.
В летние месяцы 1979 года началась массированная атака на Договор ОСВ-2, который и был затем, к восторгу воротил военно-промышленного комплекса, похоронен. Осенью «внезапно» обнаружили советскую «боевую бригаду» на Кубе. Дальше — больше. В сентябре 1979 года президент Картер заявил на пресс-конференции, что принял решение о развертывании системы новых мобильных межконтинентальных баллистических ракет «MX». Он обратился к конгрессу с просьбой увеличить военный бюджет еще на 5 процентов. Были полностью проигнорированы предложения СССР о переговорах по сокращению ракетно-ядерных средств средней дальности в Европе. Странам НАТО стал активно навязываться план размещения на Европейском континенте новых американских ракетно-ядерных средств. Официальное решение об этом было принято в середине декабря 1979 года.
В течение всего года наращивалась американская военная мощь в Персидском заливе и Индийском океане. Несколько раз ядерные силы США приводились в боевую готовность для удара по СССР из-за «ошибок» компьютеров, сигнализировавших о «приближении» советских ракет. Наконец, 12 декабря 1979 года американский президент призвал довести в ближайшие пять лет расходы на оборону до 200 миллиардов долларов и создать поколение новых видов оружия[672]. Но еще в 1978 году 3. Бжезинский в интервью газете «Нью-Йоркер» заявил: «Было бы неправильно считать, что использование ядерного оружия будет означать конец человеческой расы. Это эгоцентрическая мысль… Даже если США используют весь свой арсенал против СССР, а СССР — против США, это не будет концом человечества» 75 . Так вновь создавалась атмосфера конфронтации, ядерной угрозы. Важно подчеркнуть, что и в период разрядки напряженности многие рассуждения на тему о войне и мире исходили из посылки конфликта, а не мирного решения возникающих проблем. Р. Хилсмен пишет, что «война — часть будущего»[673]. Р. Уэссон признает, что США никогда не обещали не применять ядерное оружие[674].
Таким образом, программно-концептуальная база для политических решений Рейгана была практически готова. Тому лишь оставалось взять на вооружение выработанные рекомендации, «обогатив» их идеей «первого ядерного удара» и «победы США» в ядерном конфликте, взвинтив тем самым милитаристский психоз до зловещих пределов. «Мир — продукт силы», — сказал Рейган на пресс-конференции 11 ноября 1982 года. «Сегодня мир ждет от Америки руководства. Америка же обращает взоры на свои вооруженные силы»[675], — заявил он через год. За этот промежуток времени в мире было пролито немало крови — американцев, ливанцев, палестинцев, гренадцев, никарагуанцев. Дело дошло до того, что тревогу забил даже такой крайний реакционер, как Б. Голдуотер, выразивший беспокойство по поводу «на удивление опасного душевного состояния» его друга Рональда Рейгана, которое заключается в том, что «он не станет искать альтернативу военному решению сложных вопросов внешней политики»[676].
Но начинает вновь нарастать и поток публикаций, в которых политика правительства получает крайне негативную оценку за свои действия как внутри страны, так и на международной арене. Происходящая «реанимация» критического направления в буржуазной политологии связана с серьезными опасениями значительной части правящего класса за будущее США.
Определенный интерес представляет точка зрения С. Вэнса, бывшего госсекретаря при Дж. Картере. С. Вэнс в последние годы активно выступает с негативными оценками политики республиканской администрации, призывает к ратификации уже достигнутых с СССР соглашений, выработке долгосрочной реалистической программы внешней политики, не зависящей от смены администраций[677]. В работе «Трудный выбор» С. Вэнс отвергает какие-либо «привязки» к вопросу об ограничении ядерных вооружений[678]. Автор выражает надежду на то, что силы «прагматизма» заставят президента Рейгана перейти от «увлечения идеологией и конфронтацией» на позиции «умеренности». Как только мы отходим от центра, мы «теряем поддержку и дома, и за границей»[679].
В сборнике «Устанавливая национальные приоритеты. Повестка дня на 80-е годы» подчеркивается, что раздувание мифа о «советской угрозе» не только мешает трезвой оценке реального соотношения военных сил США и СССР, но и способствует его «преднамеренному искажению»[680]. Старейший сотрудник института, бывший консультант министра обороны Р. Макнамары У. Кауфман пишет, что «проблемы 80-х годов не будут поддаваться военным решениям… Военная сила уже не может быть достаточным условием для поддержания международной стабильности»[681].
Аналогичные взгляды можно найти и в книге «Тенденции мирового развития и внешняя политика США в 80-е годы». Ее автор утверждает, что «слишком самоуверенное поведение США в послевоенные десятилетия привело страну в конце 70-х годов к политической неопределенности, неуверенности и расстройству». Союзники США «все меньше верят в возможность для Америки сохранить себе роль лидера свободного мира»[682]. По мнению Р. Клайна, США следует «отказаться от идеи силового сдерживания коммунизма» во всех частях земного шара, ибо невыполнимость этой задачи была доказана во времена Трумэна, Эйзенхауэра и Кеннеди[683]. Добавим, и Картера, а теперь — и Рейгана.
Многообразие развернувшейся критики рейгановской администрации в какой-то мере отражает статья С. Биалера и Дж. Афферика «Рейган и Россия», опубликованная в журнале «Форин афферс». Авторы подчеркивают, что внешняя политика США носит характер идеологического «крестового похода». Она базируется на нескольких фундаментальных принципах. Среди них: гонка вооружений; экономическая война против СССР; обеспечение господства в общественном мнении США и Западной Европы настроений «холодной войны»; принципиальное изменение подхода к переговорам; ставка на силовой подход; оценка событий в «третьем мире» только через призму американо-советских отношений[684]. Для одних в рейгановском окружении главной долгосрочной целью является разрушение советской системы, для других — создание максимальных трудностей для экономики СССР путем гонки военных расходов. Авторы статьи считают, что сторонники первой точки зрения основываются на фальшивых и нереалистических предпосылках. Тот, кто стоит на второй точке зрения, недооценивает экономические и политические возможности Советского Союза[685].
Словом, критика внешнеполитического курса правительства приобретает все более широкий характер. В том числе и в странах — союзниках США, в развивающихся государствах. Иначе и быть не может. Претензии на мировое господство, аморальность, государственный терроризм, политика силы, замешенные на великодержавном высокомерии и самодовольстве власть имущих, полном пренебрежении к судьбам народов, включая и народ американский, — эти качества официального Вашингтона и не могут вызывать в мире иной реакции, иного к себе отношения.
Происходящий критический разворот диктуется многими соображениями: как сдвигами в умонастроениях различных слоев общества, так и конкретными политическими задачами. Он отражает недовольство народа и некоторой части буржуазии воинственным курсом правительства, разгулом милитаризма и шовинизма. Наиболее догадливая часть буржуазии понимает, что это недовольство необходимо направить в наименее опасное для капиталистического строя русло. Вместе с тем неоднократное банкротство воинственных программ империализма, а заодно и ведущих доктрин, базировавшихся на шовинистически толкуемых «национальных интересах», вынуждает идеологов искать новые теории, нащупывать более убедительные пути идейного, морального и психологического воздействия на людей как внутри страны, так и за рубежом.
Следует обратить внимание еще на одну особенность либерально-буржуазной критики. Прием, когда, критикуя, защищают, не нов. Он широко применяется в американской политической науке. Разные авторы делают это по-разному. Критика может быть более острой или мягкой, глубокой или поверхностной, но она всегда строго дозирована в отношении главной цели, которую ставят перед собой авторы. Иначе говоря, критика порядков у себя дома чаще всего представляет собой лишь иллюстративный фон, на котором сооружается защита буржуазного строя в целом.
Есть авторы, которые критикуют правительство практически за все его действия: авантюризм за рубежом и обман народа внутри страны. Но для многих из подобного рода авторов критика — это лишь прием для создания у читателя «эмоциональной атмосферы доверия». Главное — убедить, что правительство должно быть более изворотливым, последовательным и умным перед лицом «вызова социализма». Нагромождение обвинений, нагнетание эмоций вокруг ошибок, недостатков и промахов правительства приобретает искусственный характер и служит одной цели — усилить страх перед вымышленным врагом. В итоге у читателя меньше всего остается впечатлений от критики, а больше — от тщательно сооружаемого комплекса идей, вызывающих чувства опасности, недоверия к чему-то чуждому, хотя и неизвестному.
Но как бы ни разворачивалась критика внешнеполитических действий нынешней администрации, доктрины войны и гонки вооружений занимают пока главенствующие позиции. Но достойные сожаления, а вернее сказать, трагические успехи напористой коалиции врагов разрядки, сумевших навязать свою волю стране, не должны заслонить тот факт, что в Соединенных Штатах живут не только политические «ястребы». Миролюбивые силы всегда были активны в американском обществе. Иное дело, что многие его представители изрядно сбиты с толку, дезорганизованы. Немало американцев доброй воли запугано или отравлено сейчас ядом антисоветизма, от которого сдало их здравомыслие.