Страница:
Партии лишь на словах меняют политику. «Победившая» партия предает забвению собственную критику и начинает проводить курс своей предшественницы. Основное содержание политики остается неизменным, пока оно соответствует классовым интересам правящих монополистических кругов. Так было и так есть.
На президентских выборах 1968 года республиканец Никсон и демократ Хэмфри говорили о своей программе почти одно и то же. Оба спекулировали на стремлении народа покончить с вьетнамской войной, лавировали, лицемерили, то прикидывались «голубями», когда выходили к рядовым избирателям, то изображали себя «неподкупными ястребами», когда обращались к хозяевам крупнейших монополий. Это действительно своего рода игра, писал Д. Рестон, размышляя над тем, что он увидел и услышал на съезде республиканской партии в Майами-Бич. Республиканцы осуждают демократов за «подрыв доверия» и сами подрывают его. Они провозглашают цели внутренней и внешней политики, за достижение которых сами не готовы платить. Делегаты знают, что существует разрыв между риторикой, избирательной кампанией и реальной действительностью.
Конечно же, Рестон пишет более чем деликатно, старательно выбирает слова и выражения, он как раз принадлежит к числу тех «критиков», которые хотели бы видеть на капитанском мостике американского корабля более изощренных политиков. Более ловких. Более «изобретательных», как он любит выражаться, что означает более лицемерных.
В общем, Никсон, по-видимому, в немалой степени оправдал ожидания Рестона, особенно в том, что касалось его методов ведения войны во Вьетнаме. Но вот что любопытно. Прошло 12 лет, и республиканец Рейган шел на выборы 1980 года под лозунгом «надежного мира для Америки» — практически тем же, под которым выступал и демократ Картер. Это совпадение позиций двух претендентов дало повод обозревателю столичной «Вашингтон пост» Фритчи за несколько дней до выборов написать, что тема мира стала доминирующей в предвыборной борьбе; кто бы ни был избран на пост президента, американский народ может надеяться на ратификацию Договора ОСВ-2, или на открытие переговоров по ОСВ-3, или на то и на другое одновременно, а американский конгресс никогда не согласится проголосовать даже за небольшое увеличение военных ассигнований[106]. Этот прогноз как нельзя лучше показывает всю пропасть — существующую и углубляющуюся! — между предвыборной демагогией и реальной политикой правительства.
Американцы все меньше и меньше верят мифу, что двухпартийная система — «олицетворение» демократии. Особенно наглядные уроки они получают в периоды избирательных кампаний. В суматохе борьбы за теплые местечки на свет выплывают факты, обнажающие изнанку американского образа жизни, показывающие подчас эту жизнь такой, какая она и есть. И политические деятели обеих партий, независимо от воли своей, предстают во всей наготе — с их ненавистью ко всему прогрессивному, с их алчностью, пренебрежением к народу, его нуждам и его судьбе.
Э. Хьюз, автор книги «Америка уязвима», касаясь послевоенных президентских выборов, пишет: «Я помню национальные выборы 1952 года и фальшь партийных поз. Я помню национальные выборы 1956 года: парад притворства продолжался… В течение десятилетия каждая политическая партия все больше и больше имитировала одна другую и ничего не вносила нового. Такова политическая сцена перед выборами 1960 года. Они будут повторением мрачной драмы 1952 года, лишь с изменением партийных костюмов. Но, продолжает автор, теперь уже демократы будут говорить об „обанкротившейся политике“ и необходимости „инициативы“. Они будут давать любые обещания… но не предложат ничего нового. Пустословие продолжается»[107].
Эту характеристику можно отнести и ко всем последующим выборам. Пустословие — ничего больше. Ничего нового. Ничего значительного. Одни и те же слова. Одни и те же обещания. Одни и те же обвинения.
Следует заметить, что в ходе кампании 1968 года кризис доверия к системе двух партий достиг особой остроты. То была кампания, в которой активно проявили себя, с одной стороны, движение фашистского типа во главе с мракобесом Уоллесом, а с другой — буржуазно-либеральное и прежде всего антивоенное движение, в частности массовое движение молодежи, объединившееся вокруг сенаторов Юджина Маккарти и Роберта Кеннеди.
Оставляя в стороне вопрос об истоках и характере ультраправого движения, о чем речь пойдет дальше, следует подчеркнуть, что впервые третий кандидат — Уоллес — в ходе выборов получил значительное количество голосов, выступая вне рамок двухпартийной системы. Стало очевидным, что реакция начала создавать свой резерв за пределами системы двух партий, что, независимо от целей, которые ставили себе те, кто стоял за этим движением, объективно отражало углубление кризиса двухпартийной системы.
В то же время и буржуазно-либеральное движение обнаружило тенденцию отойти от двухпартийных качелей. После того как на чикагском съезде демократов партийная машина, грубо игнорируя мнение миллионов рядовых членов партии, в ходе первичных выборов, продемонстрировавших свою поддержку антивоенной программы Ю. Маккарти, вывела его из игры, все чаще стали раздаваться призывы к созданию новой массовой партии. Сам Маккарти заявил, что в 1970 году, когда истечет срок его мандата, он, если и выставит вновь свою кандидатуру, сделает это вне рамок демократической партии. Обещание не было выполнено. В 1980 году, однако, была сделана попытка вновь бороться за пост президента вне двух партий. На этот раз Дж. Андерсеном. Она не удалась, да и время было не очень удачным. В стране вновь поднял голову шовинизм, быстро укреплялись ультраправые силы.
Независимо от перспектив этого движения уже сейчас есть основания констатировать, что его масштабы, враждебность руководству обеих традиционных буржуазных партий являются симптомами серьезного заболевания двухпартийной системы, которую политическая наука на протяжении многих десятилетий изображала незыблемым бастионом демократии.
Известно, что на протяжении всего последующего десятилетия кризис двухпартийной системы США развивался по динамичной кривой. Главное — растущее нежелание рядового американца участвовать в фарсе голосования. Стало уже нормой, что на президентских, вообще общенациональных выборах отсутствует примерно половина имеющих право голоса американцев. На местных выборах — и того больше. Это в сочетании с возникшим «снизу» движением масс за обновление партий, придание им более демократического характера вынудило правящие верхи США пойти на известные реформы партийно-политического и избирательного механизмов в начале 70-х годов, ввести некоторые ограничения на сбор и расходование средств претендентами, если эти средства поступают от частных жертвователей. Но на практике федеральный закон 1971 года с поправками 1974 и 1976 годов, призванный лимитировать частные взносы отдельных лиц в поддержку того или иного кандидата суммой в 1 тысячу долларов, выглядит насмешкой. Например, в ходе президентской кампании 1972 года некоторые «частные лица» вносили в фонд за переизбрание Р. Никсона суммы, достигавшие 2 миллионов долларов[108].
Каковы же результаты? Абсентеизм избирателей, их равнодушие к игре в демократию не уменьшились. В результате расширения практики так называемых первичных выборов — при внешнем демократизме этой процедуры — еще более возросла независимость претендентов от партийных механизмов и, наоборот, их зависимость от «руки дающей», то есть от той же финансовой олигархии. Сочетание массового отчуждения с повышением роли денег, идущих прежде всего на оплату телепрограмм претендентов, привело к тому, что возросли возможность и вероятность избрания «президентов меньшинства». Если соотносить количество голосов, поданных за победителя, не с числом участвовавших в голосовании, а с общей численностью имеющих право голоса на момент выборов, то Никсон был избран президентом в 1968 году всего 26 процентами американцев, в 1972 году переизбран 34 процентами, Картеру понадобилось 27 процентов голосов, чтобы попасть в Белый дом, а Рейгану — только 26 процентов[109]. Не лучше обстояли дела и в ходе избирательной кампании 1984 года. Активистка демократической партии, занимающаяся регистрацией избирателей, писала: «Даже когда учащиеся или получатели пособий по системе социального обеспечения неохотно соглашались зарегистрироваться, в ответ на мой вопрос: „Хотели ли бы вы вступить в какую-нибудь политическую партию?“ — они неизменно смотрели на меня остановившимся взглядом и ничего не говорили. Многие продемонстрировали поразительное невежество относительно партийной системы Америки и не имели никакого представления о позициях двух партий. Это особенно касается молодых людей»[110].
Оценивая послереформенное состояние партийно-политической системы США, буржуазные политологи независимо от их позиций и предлагаемых ими рецептов единодушны в диагнозе: партийная система продолжает переживать серьезные трудности, отчуждение избирателей растет, практическое значение партий падает, осуществленные в последние 15 лет реформы не остановили и даже не замедлили названные процессы[111]. Исследователь партийной структуры Дж. Петросик приходит к выводу, что для возрождения пришедшей в упадок американской партийной системы необходима заинтересованность массового избирателя. Однако это, по его мнению, возможно лишь в том случае, если партии поставят на повестку дня такие социальные, экономические или политические вопросы, которые смогут «гальванизировать» избирателей. Сам автор не верит в возможность преодоления «массового безразличия к партиям»[112]. А это, помимо прочего, чревато и серьезной опасностью усиления авторитарных тенденций в политической жизни страны.
Принято считать, что политический облик партий фиксируется в их программах. Именно по этим документам легче всего отделить одну партию от другой. И американские политологи пытаются доказать, что смена партий у власти основана на различии идеологий, путей и средств политики, но при анализе конкретных документов партий, особенно избирательных платформ, впадают в явное противоречие с этими утверждениями. Избирательные программы больше похожи, чем различны.
В первую очередь это касается внешнеполитических разделов программ, так как фактически между республиканцами и демократами нет принципиальных разногласий по важнейшим аспектам внешней политики. Поскольку же соперничество предполагает наличие какого-то спора, то в этих целях мелкие политические расхождения преувеличиваются в процессе политических дебатов, а разногласия выдвигаются там, где их не существует.
Так и идет от выборов к выборам политическая игра в обвинения и обещания. Американский журнал «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт» в июле 1968 года, назвав выборы чехардой, вынужден был признать: «Мы хвастаем, что являемся демократической страной, но когда дело доходит до выбора наших высших руководителей, то демократией здесь и не пахнет. Хуже того, наша система совсем не предусматривает выбора такого человека, который лучше всего подходил бы для президентского поста». Что верно, то верно.
Один из неудачливых претендентов от демократической партии на выборах 1984 года, сенатор Г. Харт, руководивший избирательной кампанией Дж. Макговерна в 1972 году, написал после этого книгу «С самого начала», в которой, в частности, заметил, что кандидат на пост президента должен обладать фанатизмом мученика, решимостью марафонца, непреклонностью футболиста-защитника, точностью хирурга, делающего операцию на сердце, силой духа партизана-коммандоса. От такого портрета остается мрачное ощущение, как если бы за президентское кресло боролись роботы.
В избирательной программе 1960 года демократы заявили, что они готовы вести с Советским Союзом переговоры «всякий раз и везде, где есть реальная возможность прогресса без принесения в жертву принципов». Республиканцы также выражали «готовность» вести переговоры о разоружении и прекращении ядерных испытаний. «Разница» заключалась лишь в том, что республиканцы обещали «разработать реалистичные методы и гарантии разоружения и прекращения атомных испытаний», демократы же — «ответственные предложения» по этим вопросам. До чего же знакомые мотивы! Они столь же «свежо» звучали и в телевизионной дискуссии между Картером и Рейганом в 1980 году и между Рейганом и Мондейлом в 1984 году. Те же обещания, те же слова. Ничто не стронулось с места за истекшие десятилетия.
В предвыборной кампании в 1968 году, обращаясь к проблемам Латинской Америки, республиканская и демократическая партии заявляли, что они будут верны обязательствам и не «потерпят» создания в этом районе правительства, находящегося «под господством коммунизма», то есть обе партии единодушно и откровенно выступили против национально-освободительного движения латиноамериканских народов. Здесь согласие было очевидным. Оказавшись у власти, демократы выполнили обещания обеих партий: в Соединенных Штатах принят беспрецедентный закон, по которому войска США могут вмешиваться в дела любой латиноамериканской страны, если североамериканской военщине померещится, что южному соседу грозит «коммунистическая опасность». Ту же политику, но уже в обостренно интервенционистском плане, ведет и администрация Р. Рейгана.
Вспомним события 1965 года в Доминиканской Республике. Когда народ этой маленькой страны выступил против продажной, вконец дискредитировавшей себя клики тиранов, США тотчас объявили о посылке морской пехоты для «защиты американских интересов». Президент Л. Джонсон заявил, что приказал американским войскам высадиться в этой стране из-за угрозы жизни тысячам американцев[113]. Обе партии поддержали открытую интервенцию, о которой сенатор Фулбрайт, выступая в конгрессе, сказал, что это «не просто интервенция, а гораздо худшее преступление: мы вмешались с тем, чтобы поддержать противников социальной революции, поддержать продажную реакционную военную олигархию». Когда в 1983 году была совершена беспримерная по цинизму и жестокости агрессия против Гренады, нового Фулбрайта в американском конгрессе не нашлось. А президент Р. Рейган, теперь уже республиканец, слово в слово повторил аргументацию Л. Джонсона о необходимости спасения жизни студентов, и снова все оказалось ложью.
Поскольку разница между партиями довольно призрачна, профессиональные партийные лидеры специально выдумывают темы для споров, которые, как правило, мелки по существу, но эффектны по форме. Кроме того, каждая партия объявляет себя единственной защитницей «народных интересов», обещает избирателям все на свете, играет на самых больных вопросах, которые так и остаются больными, как будто они и существуют только для выборов. Бурные выступления, инсценированные демонстрации, публичные ссоры, принятие программ на национальных съездах партий — все это рассчитано на то, чтобы обмануть избирателей.
В политической практике распространен и такой прием. Когда правящие круги попадают в особо критическое положение, как правило, усиливается пропаганда личностей. Яркое выражение это нашло в 1952 году. Американские авторы пишут, что республиканцы пришли к власти, уцепившись за «магические» фалды Эйзенхауэра. Спекулируя на чувствах американцев, в памяти которых были еще свежи воспоминания о второй мировой войне, буржуазная пропаганда всеми силами раздувала популярность Эйзенхауэра и заверяла избирателей, что только он имеет ответы на все национальные проблемы, может прекратить корейское кровопролитие, облегчить бремя налогов, приостановить инфляцию, покончить с коррупцией и «вернуть счастливые дни».
В пропагандистский обиход был запущен аргумент, что «миролюбие» свойственно не только, мол, Эйзенхауэру, но и всей его партии. За 28 лет правления демократов (Вильсон, Ф. Рузвельт, Трумэн) было убито и ранено на войнах 1 628 480 человек. За 24 года правления республиканцев (Т. Рузвельт, Тафт, Гардинг, Кулидж, Гувер) не было убито или ранено ни одного человека[114]. Надо отметить, что рассуждения о «миролюбии» республиканской партии являются одним из мифов буржуазной политологии. Достаточно вспомнить, как при президенте Т. Рузвельте, авторе печально известной доктрины «большой дубинки», было осуществлено вооруженное вмешательство во внутренние дела Колумбии, навязан Республике Панама кабальный договор о канале. Тогда же американские оккупационные войска беспощадно подавили национально-освободительное движение на Филиппинах. При президенте У. Тафте вооруженные силы США вторглись в Гондурас, начали интервенцию в Никарагуа. При президенте У. Гардинге войска стреляли уже внутри страны — по бастующим шахтерам Южного Иллинойса и Западной Вирджинии. При президенте К. Кулидже свыше пяти тысяч солдат вновь вели необъявленную войну в Никарагуа. При президенте Г. Гувере снова стреляли. Теперь уже в голодных ветеранов первой мировой войны. Р. Рейган с беспрецедентной для американских правителей готовностью бросает войска в различные регионы мира. Гибнут гренадцы, ливанцы, никарагуанцы и американцы. Надо полагать, что после Рейгана политологи будут аккуратнее обращаться с мифом о миролюбии республиканцев.
Пропаганда прославляла «миролюбие» Эйзенхауэра и старательно обходила факты о его активном участии в военной политике правительства демократов. Известно, что Эйзенхауэр находился у истоков создания НАТО и был главнокомандующим вооруженными силами этой группировки. Как свидетельствует Р. Доновэн, милитаризация Западной Европы была святая святых его деятельности как командующего силами НАТО в 1951 и 1952 годах[115]. В книге «Человек из Абилены» приводится письмо Эйзенхауэра. В нем он ратует за установление «мирового порядка», в котором США призваны играть роль вождя, опираясь на «моральную, социальную и экономическую силу, а до тех пор, пока мировой порядок не установлен, — на военную силу». Все эти довольно банальные идеи генерал повторил затем при вступлении на должность президента. Автор работы сообщает далее, что еще в 1946 году Эйзенхауэр составил специальную программу «идеологической войны» против коммунизма, в которой использованию «необходимой военной силы»[116] отводилось важнейшее место. Перед выборами писалось: именно Эйзенхауэр внушил Трумэну мысль о создании по всему миру военных баз, что и было положено в основу так называемой доктрины Трумэна[117].
Как видно, пропаганда, рекламируя Эйзенхауэра, старалась угодить на все вкусы. Помогая правящим силам выпутаться, используя того же Эйзенхауэра, из безнадежной корейской авантюры, она изображала его «миротворцем», этаким добродушным дедом на завалинке. Планируя стратегические линии политики, сердцевиной которой оставался курс на мировое господство, американская пропаганда преподносила Эйзенхауэра как вполне подходящую фигуру для проведения такой политики.
Дело, конечно, не в Эйзенхауэре. Равно как и не в Никсоне — 1968-го или Рейгане — 1980 года. Во всех случаях поражение демократов объясняется банкротством их политики. Наступление на демократические права трудящихся, коррупция государственного аппарата, растущая инфляция, дороговизна вызвали активное недовольство народных масс. Войны в Корее и во Вьетнаме послужили наглядным подтверждением глубокого авантюризма внешней политики, развеяли длительные усилия американской пропаганды, направленные на то, чтобы убедить мировое общественное мнение в «антиколониализме» США. Как отмечал Л. Бромфилд, «мы не имели никакой причины быть в Корее… Утверждать, что столь отдаленная и маловажная страна, как Корея, является нашей первой линией обороны, — значит заявить, что каждая страна в любой части мира — также первая линия нашей обороны. Подобная концепция явно фантастическая, смешная и граничит с манией величия»[118]. Верно, эта концепция действительно сродни мании величия. Но прошло всего три десятилетия, как американский империализм объявил почти весь мир зоной своих «жизненных интересов». Мания величия при Р. Рейгане развилась до опасных размеров и теперь уже не является смешной, поскольку подкрепляется глобальной системой ядерных баз и оккупационных войск, прямыми угрозами атомной войны.
Интервенции в Корее и во Вьетнаме явились логическим следствием общей воинственной внешнеполитической линии США. Эта политика нацелена на создание американской «мировой империи», направлена против борьбы за свободу, социальную справедливость и национальную независимость народов стран капиталистического и бывшего колониального мира. Тогда — в Корее и Вьетнаме, теперь — в Ливане и Гренаде.
Подобное тому, что произошло с Д. Эйзенхауэром, случилось и с Р. Рейганом, правда, на новом витке реакционной политики внутри страны и на международной арене. Средства массовой информации изо всех сил стараются окружить Р. Рейгана ореолом славы, создать образ «великого коммуникатора», «простого парня».
Пресса «большого бизнеса» старательно пытается воздвигнуть нынешнего президента на пьедестал «отца нации». Он, оказывается, вернул этой стране «надежду», «уверенность» и «силу».
Удушливая милитаристско-шовинистическая обстановка в США 80-х годов нашла свое отражение в предвыборных платформах демократической и республиканской партий 1984 года. Нагнетание в стране истерии и ультрашовинизма на протяжении долгого периода времени сделало свое дело. В позициях двух основных буржуазных партий — каждой по-своему — отразились внутренние процессы в стране и взгляды на внешнюю и военную политику США, в которых ощущалось грубое и неприкрытое давление крайне правых сил.
Платформа демократов, принятая на конвенте в Сан-Франциско, отличалась двусмыслицами, недоговоренностями, общими рассуждениями, робостью в подходе к жгучим для страны проблемам и их решениям.
Демократы, конечно, не могли, вступая в борьбу с напористой, воинственной, весьма опасной для интересов самих США линией республиканской администрации, остаться в стороне от главных вопросов, прежде всего от гонки стратегических вооружений, перспективы ядерной войны. Логика предвыборных соображений заставила, естественно, лидеров партии включить в платформу кое-какие непохвальные замечания в адрес Р. Рейгана, его милитаристского курса. Однако критика замыслов и действий республиканской администрации выглядела в программе демократов на редкость вымученной, хилой и беззубой. В ряде важных вопросов, связанных с развертыванием новых систем оружия, демократы явно уступали, даже как бы подыгрывали республиканским лидерам, не слишком усердно стараясь отбить у них «выигрышные» позиции в предвыборной борьбе.
В платформе демократов плохо замаскированный милитаризм и агрессивный настрой весьма наглядно наложились на едва заретушированный антикоммунизм и антисоветизм. Этот «сплав» мало чем отличался от идейно-политических установок рейгановской администрации. Да и вообще рейганизм заметно повлиял на политическую философию, заложенную в платформе демократов.
Своих конструктивных предложений в области внешней и военной политики у сторонников У. Мондейла в Сан-Франциско практически не оказалось, если не считать нескольких туманных, по-видимому, случайных и не связанных общим стержнем фраз, похожих скорее на рутинные обещания избирателям, чем на руководство к действию самих демократических лидеров. В своей новой платформе они так и не нашли ни собственных идей, ни плодотворных подходов, которые способны были бы противостоять милитаризму и агрессивной линии нынешнего республиканского руководства. В большинстве случаев демократы на своем конвенте топтались в кругу тех же самых идеологических стереотипов, политических посулов и риторических приемов, которые используются и рейгановской администрацией, организаторами предвыборной кампании республиканцев.
Конвент в Сан-Франциско не создал демократическим лидерам необходимых позиций в борьбе с правящей партией на выборах 1984 года, во многом ослабил их возможности в избирательных схватках. Демократы оказались в ловушке, которую они семи себе поставили в последние годы правления президента Дж. Картера. У. Мондейл вышел на арену предвыборной борьбы с весьма уязвимой и неподготовленной идейно-политической амуницией.
Главной мишенью предвыборной пропаганды республиканцев стала «администрация Картера — Мондейла». Этой формулой рейгановская группа стремилась всячески привязать нынешнего конкурента от демократов к практике предыдущей администрации, как известно, не пользовавшейся популярностью в стране, особенно в свете ирано-американского кризиса.
На президентских выборах 1968 года республиканец Никсон и демократ Хэмфри говорили о своей программе почти одно и то же. Оба спекулировали на стремлении народа покончить с вьетнамской войной, лавировали, лицемерили, то прикидывались «голубями», когда выходили к рядовым избирателям, то изображали себя «неподкупными ястребами», когда обращались к хозяевам крупнейших монополий. Это действительно своего рода игра, писал Д. Рестон, размышляя над тем, что он увидел и услышал на съезде республиканской партии в Майами-Бич. Республиканцы осуждают демократов за «подрыв доверия» и сами подрывают его. Они провозглашают цели внутренней и внешней политики, за достижение которых сами не готовы платить. Делегаты знают, что существует разрыв между риторикой, избирательной кампанией и реальной действительностью.
Конечно же, Рестон пишет более чем деликатно, старательно выбирает слова и выражения, он как раз принадлежит к числу тех «критиков», которые хотели бы видеть на капитанском мостике американского корабля более изощренных политиков. Более ловких. Более «изобретательных», как он любит выражаться, что означает более лицемерных.
В общем, Никсон, по-видимому, в немалой степени оправдал ожидания Рестона, особенно в том, что касалось его методов ведения войны во Вьетнаме. Но вот что любопытно. Прошло 12 лет, и республиканец Рейган шел на выборы 1980 года под лозунгом «надежного мира для Америки» — практически тем же, под которым выступал и демократ Картер. Это совпадение позиций двух претендентов дало повод обозревателю столичной «Вашингтон пост» Фритчи за несколько дней до выборов написать, что тема мира стала доминирующей в предвыборной борьбе; кто бы ни был избран на пост президента, американский народ может надеяться на ратификацию Договора ОСВ-2, или на открытие переговоров по ОСВ-3, или на то и на другое одновременно, а американский конгресс никогда не согласится проголосовать даже за небольшое увеличение военных ассигнований[106]. Этот прогноз как нельзя лучше показывает всю пропасть — существующую и углубляющуюся! — между предвыборной демагогией и реальной политикой правительства.
Американцы все меньше и меньше верят мифу, что двухпартийная система — «олицетворение» демократии. Особенно наглядные уроки они получают в периоды избирательных кампаний. В суматохе борьбы за теплые местечки на свет выплывают факты, обнажающие изнанку американского образа жизни, показывающие подчас эту жизнь такой, какая она и есть. И политические деятели обеих партий, независимо от воли своей, предстают во всей наготе — с их ненавистью ко всему прогрессивному, с их алчностью, пренебрежением к народу, его нуждам и его судьбе.
Э. Хьюз, автор книги «Америка уязвима», касаясь послевоенных президентских выборов, пишет: «Я помню национальные выборы 1952 года и фальшь партийных поз. Я помню национальные выборы 1956 года: парад притворства продолжался… В течение десятилетия каждая политическая партия все больше и больше имитировала одна другую и ничего не вносила нового. Такова политическая сцена перед выборами 1960 года. Они будут повторением мрачной драмы 1952 года, лишь с изменением партийных костюмов. Но, продолжает автор, теперь уже демократы будут говорить об „обанкротившейся политике“ и необходимости „инициативы“. Они будут давать любые обещания… но не предложат ничего нового. Пустословие продолжается»[107].
Эту характеристику можно отнести и ко всем последующим выборам. Пустословие — ничего больше. Ничего нового. Ничего значительного. Одни и те же слова. Одни и те же обещания. Одни и те же обвинения.
Следует заметить, что в ходе кампании 1968 года кризис доверия к системе двух партий достиг особой остроты. То была кампания, в которой активно проявили себя, с одной стороны, движение фашистского типа во главе с мракобесом Уоллесом, а с другой — буржуазно-либеральное и прежде всего антивоенное движение, в частности массовое движение молодежи, объединившееся вокруг сенаторов Юджина Маккарти и Роберта Кеннеди.
Оставляя в стороне вопрос об истоках и характере ультраправого движения, о чем речь пойдет дальше, следует подчеркнуть, что впервые третий кандидат — Уоллес — в ходе выборов получил значительное количество голосов, выступая вне рамок двухпартийной системы. Стало очевидным, что реакция начала создавать свой резерв за пределами системы двух партий, что, независимо от целей, которые ставили себе те, кто стоял за этим движением, объективно отражало углубление кризиса двухпартийной системы.
В то же время и буржуазно-либеральное движение обнаружило тенденцию отойти от двухпартийных качелей. После того как на чикагском съезде демократов партийная машина, грубо игнорируя мнение миллионов рядовых членов партии, в ходе первичных выборов, продемонстрировавших свою поддержку антивоенной программы Ю. Маккарти, вывела его из игры, все чаще стали раздаваться призывы к созданию новой массовой партии. Сам Маккарти заявил, что в 1970 году, когда истечет срок его мандата, он, если и выставит вновь свою кандидатуру, сделает это вне рамок демократической партии. Обещание не было выполнено. В 1980 году, однако, была сделана попытка вновь бороться за пост президента вне двух партий. На этот раз Дж. Андерсеном. Она не удалась, да и время было не очень удачным. В стране вновь поднял голову шовинизм, быстро укреплялись ультраправые силы.
Независимо от перспектив этого движения уже сейчас есть основания констатировать, что его масштабы, враждебность руководству обеих традиционных буржуазных партий являются симптомами серьезного заболевания двухпартийной системы, которую политическая наука на протяжении многих десятилетий изображала незыблемым бастионом демократии.
Известно, что на протяжении всего последующего десятилетия кризис двухпартийной системы США развивался по динамичной кривой. Главное — растущее нежелание рядового американца участвовать в фарсе голосования. Стало уже нормой, что на президентских, вообще общенациональных выборах отсутствует примерно половина имеющих право голоса американцев. На местных выборах — и того больше. Это в сочетании с возникшим «снизу» движением масс за обновление партий, придание им более демократического характера вынудило правящие верхи США пойти на известные реформы партийно-политического и избирательного механизмов в начале 70-х годов, ввести некоторые ограничения на сбор и расходование средств претендентами, если эти средства поступают от частных жертвователей. Но на практике федеральный закон 1971 года с поправками 1974 и 1976 годов, призванный лимитировать частные взносы отдельных лиц в поддержку того или иного кандидата суммой в 1 тысячу долларов, выглядит насмешкой. Например, в ходе президентской кампании 1972 года некоторые «частные лица» вносили в фонд за переизбрание Р. Никсона суммы, достигавшие 2 миллионов долларов[108].
Каковы же результаты? Абсентеизм избирателей, их равнодушие к игре в демократию не уменьшились. В результате расширения практики так называемых первичных выборов — при внешнем демократизме этой процедуры — еще более возросла независимость претендентов от партийных механизмов и, наоборот, их зависимость от «руки дающей», то есть от той же финансовой олигархии. Сочетание массового отчуждения с повышением роли денег, идущих прежде всего на оплату телепрограмм претендентов, привело к тому, что возросли возможность и вероятность избрания «президентов меньшинства». Если соотносить количество голосов, поданных за победителя, не с числом участвовавших в голосовании, а с общей численностью имеющих право голоса на момент выборов, то Никсон был избран президентом в 1968 году всего 26 процентами американцев, в 1972 году переизбран 34 процентами, Картеру понадобилось 27 процентов голосов, чтобы попасть в Белый дом, а Рейгану — только 26 процентов[109]. Не лучше обстояли дела и в ходе избирательной кампании 1984 года. Активистка демократической партии, занимающаяся регистрацией избирателей, писала: «Даже когда учащиеся или получатели пособий по системе социального обеспечения неохотно соглашались зарегистрироваться, в ответ на мой вопрос: „Хотели ли бы вы вступить в какую-нибудь политическую партию?“ — они неизменно смотрели на меня остановившимся взглядом и ничего не говорили. Многие продемонстрировали поразительное невежество относительно партийной системы Америки и не имели никакого представления о позициях двух партий. Это особенно касается молодых людей»[110].
Оценивая послереформенное состояние партийно-политической системы США, буржуазные политологи независимо от их позиций и предлагаемых ими рецептов единодушны в диагнозе: партийная система продолжает переживать серьезные трудности, отчуждение избирателей растет, практическое значение партий падает, осуществленные в последние 15 лет реформы не остановили и даже не замедлили названные процессы[111]. Исследователь партийной структуры Дж. Петросик приходит к выводу, что для возрождения пришедшей в упадок американской партийной системы необходима заинтересованность массового избирателя. Однако это, по его мнению, возможно лишь в том случае, если партии поставят на повестку дня такие социальные, экономические или политические вопросы, которые смогут «гальванизировать» избирателей. Сам автор не верит в возможность преодоления «массового безразличия к партиям»[112]. А это, помимо прочего, чревато и серьезной опасностью усиления авторитарных тенденций в политической жизни страны.
Принято считать, что политический облик партий фиксируется в их программах. Именно по этим документам легче всего отделить одну партию от другой. И американские политологи пытаются доказать, что смена партий у власти основана на различии идеологий, путей и средств политики, но при анализе конкретных документов партий, особенно избирательных платформ, впадают в явное противоречие с этими утверждениями. Избирательные программы больше похожи, чем различны.
В первую очередь это касается внешнеполитических разделов программ, так как фактически между республиканцами и демократами нет принципиальных разногласий по важнейшим аспектам внешней политики. Поскольку же соперничество предполагает наличие какого-то спора, то в этих целях мелкие политические расхождения преувеличиваются в процессе политических дебатов, а разногласия выдвигаются там, где их не существует.
Так и идет от выборов к выборам политическая игра в обвинения и обещания. Американский журнал «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт» в июле 1968 года, назвав выборы чехардой, вынужден был признать: «Мы хвастаем, что являемся демократической страной, но когда дело доходит до выбора наших высших руководителей, то демократией здесь и не пахнет. Хуже того, наша система совсем не предусматривает выбора такого человека, который лучше всего подходил бы для президентского поста». Что верно, то верно.
Один из неудачливых претендентов от демократической партии на выборах 1984 года, сенатор Г. Харт, руководивший избирательной кампанией Дж. Макговерна в 1972 году, написал после этого книгу «С самого начала», в которой, в частности, заметил, что кандидат на пост президента должен обладать фанатизмом мученика, решимостью марафонца, непреклонностью футболиста-защитника, точностью хирурга, делающего операцию на сердце, силой духа партизана-коммандоса. От такого портрета остается мрачное ощущение, как если бы за президентское кресло боролись роботы.
В избирательной программе 1960 года демократы заявили, что они готовы вести с Советским Союзом переговоры «всякий раз и везде, где есть реальная возможность прогресса без принесения в жертву принципов». Республиканцы также выражали «готовность» вести переговоры о разоружении и прекращении ядерных испытаний. «Разница» заключалась лишь в том, что республиканцы обещали «разработать реалистичные методы и гарантии разоружения и прекращения атомных испытаний», демократы же — «ответственные предложения» по этим вопросам. До чего же знакомые мотивы! Они столь же «свежо» звучали и в телевизионной дискуссии между Картером и Рейганом в 1980 году и между Рейганом и Мондейлом в 1984 году. Те же обещания, те же слова. Ничто не стронулось с места за истекшие десятилетия.
В предвыборной кампании в 1968 году, обращаясь к проблемам Латинской Америки, республиканская и демократическая партии заявляли, что они будут верны обязательствам и не «потерпят» создания в этом районе правительства, находящегося «под господством коммунизма», то есть обе партии единодушно и откровенно выступили против национально-освободительного движения латиноамериканских народов. Здесь согласие было очевидным. Оказавшись у власти, демократы выполнили обещания обеих партий: в Соединенных Штатах принят беспрецедентный закон, по которому войска США могут вмешиваться в дела любой латиноамериканской страны, если североамериканской военщине померещится, что южному соседу грозит «коммунистическая опасность». Ту же политику, но уже в обостренно интервенционистском плане, ведет и администрация Р. Рейгана.
Вспомним события 1965 года в Доминиканской Республике. Когда народ этой маленькой страны выступил против продажной, вконец дискредитировавшей себя клики тиранов, США тотчас объявили о посылке морской пехоты для «защиты американских интересов». Президент Л. Джонсон заявил, что приказал американским войскам высадиться в этой стране из-за угрозы жизни тысячам американцев[113]. Обе партии поддержали открытую интервенцию, о которой сенатор Фулбрайт, выступая в конгрессе, сказал, что это «не просто интервенция, а гораздо худшее преступление: мы вмешались с тем, чтобы поддержать противников социальной революции, поддержать продажную реакционную военную олигархию». Когда в 1983 году была совершена беспримерная по цинизму и жестокости агрессия против Гренады, нового Фулбрайта в американском конгрессе не нашлось. А президент Р. Рейган, теперь уже республиканец, слово в слово повторил аргументацию Л. Джонсона о необходимости спасения жизни студентов, и снова все оказалось ложью.
Поскольку разница между партиями довольно призрачна, профессиональные партийные лидеры специально выдумывают темы для споров, которые, как правило, мелки по существу, но эффектны по форме. Кроме того, каждая партия объявляет себя единственной защитницей «народных интересов», обещает избирателям все на свете, играет на самых больных вопросах, которые так и остаются больными, как будто они и существуют только для выборов. Бурные выступления, инсценированные демонстрации, публичные ссоры, принятие программ на национальных съездах партий — все это рассчитано на то, чтобы обмануть избирателей.
В политической практике распространен и такой прием. Когда правящие круги попадают в особо критическое положение, как правило, усиливается пропаганда личностей. Яркое выражение это нашло в 1952 году. Американские авторы пишут, что республиканцы пришли к власти, уцепившись за «магические» фалды Эйзенхауэра. Спекулируя на чувствах американцев, в памяти которых были еще свежи воспоминания о второй мировой войне, буржуазная пропаганда всеми силами раздувала популярность Эйзенхауэра и заверяла избирателей, что только он имеет ответы на все национальные проблемы, может прекратить корейское кровопролитие, облегчить бремя налогов, приостановить инфляцию, покончить с коррупцией и «вернуть счастливые дни».
В пропагандистский обиход был запущен аргумент, что «миролюбие» свойственно не только, мол, Эйзенхауэру, но и всей его партии. За 28 лет правления демократов (Вильсон, Ф. Рузвельт, Трумэн) было убито и ранено на войнах 1 628 480 человек. За 24 года правления республиканцев (Т. Рузвельт, Тафт, Гардинг, Кулидж, Гувер) не было убито или ранено ни одного человека[114]. Надо отметить, что рассуждения о «миролюбии» республиканской партии являются одним из мифов буржуазной политологии. Достаточно вспомнить, как при президенте Т. Рузвельте, авторе печально известной доктрины «большой дубинки», было осуществлено вооруженное вмешательство во внутренние дела Колумбии, навязан Республике Панама кабальный договор о канале. Тогда же американские оккупационные войска беспощадно подавили национально-освободительное движение на Филиппинах. При президенте У. Тафте вооруженные силы США вторглись в Гондурас, начали интервенцию в Никарагуа. При президенте У. Гардинге войска стреляли уже внутри страны — по бастующим шахтерам Южного Иллинойса и Западной Вирджинии. При президенте К. Кулидже свыше пяти тысяч солдат вновь вели необъявленную войну в Никарагуа. При президенте Г. Гувере снова стреляли. Теперь уже в голодных ветеранов первой мировой войны. Р. Рейган с беспрецедентной для американских правителей готовностью бросает войска в различные регионы мира. Гибнут гренадцы, ливанцы, никарагуанцы и американцы. Надо полагать, что после Рейгана политологи будут аккуратнее обращаться с мифом о миролюбии республиканцев.
Пропаганда прославляла «миролюбие» Эйзенхауэра и старательно обходила факты о его активном участии в военной политике правительства демократов. Известно, что Эйзенхауэр находился у истоков создания НАТО и был главнокомандующим вооруженными силами этой группировки. Как свидетельствует Р. Доновэн, милитаризация Западной Европы была святая святых его деятельности как командующего силами НАТО в 1951 и 1952 годах[115]. В книге «Человек из Абилены» приводится письмо Эйзенхауэра. В нем он ратует за установление «мирового порядка», в котором США призваны играть роль вождя, опираясь на «моральную, социальную и экономическую силу, а до тех пор, пока мировой порядок не установлен, — на военную силу». Все эти довольно банальные идеи генерал повторил затем при вступлении на должность президента. Автор работы сообщает далее, что еще в 1946 году Эйзенхауэр составил специальную программу «идеологической войны» против коммунизма, в которой использованию «необходимой военной силы»[116] отводилось важнейшее место. Перед выборами писалось: именно Эйзенхауэр внушил Трумэну мысль о создании по всему миру военных баз, что и было положено в основу так называемой доктрины Трумэна[117].
Как видно, пропаганда, рекламируя Эйзенхауэра, старалась угодить на все вкусы. Помогая правящим силам выпутаться, используя того же Эйзенхауэра, из безнадежной корейской авантюры, она изображала его «миротворцем», этаким добродушным дедом на завалинке. Планируя стратегические линии политики, сердцевиной которой оставался курс на мировое господство, американская пропаганда преподносила Эйзенхауэра как вполне подходящую фигуру для проведения такой политики.
Дело, конечно, не в Эйзенхауэре. Равно как и не в Никсоне — 1968-го или Рейгане — 1980 года. Во всех случаях поражение демократов объясняется банкротством их политики. Наступление на демократические права трудящихся, коррупция государственного аппарата, растущая инфляция, дороговизна вызвали активное недовольство народных масс. Войны в Корее и во Вьетнаме послужили наглядным подтверждением глубокого авантюризма внешней политики, развеяли длительные усилия американской пропаганды, направленные на то, чтобы убедить мировое общественное мнение в «антиколониализме» США. Как отмечал Л. Бромфилд, «мы не имели никакой причины быть в Корее… Утверждать, что столь отдаленная и маловажная страна, как Корея, является нашей первой линией обороны, — значит заявить, что каждая страна в любой части мира — также первая линия нашей обороны. Подобная концепция явно фантастическая, смешная и граничит с манией величия»[118]. Верно, эта концепция действительно сродни мании величия. Но прошло всего три десятилетия, как американский империализм объявил почти весь мир зоной своих «жизненных интересов». Мания величия при Р. Рейгане развилась до опасных размеров и теперь уже не является смешной, поскольку подкрепляется глобальной системой ядерных баз и оккупационных войск, прямыми угрозами атомной войны.
Интервенции в Корее и во Вьетнаме явились логическим следствием общей воинственной внешнеполитической линии США. Эта политика нацелена на создание американской «мировой империи», направлена против борьбы за свободу, социальную справедливость и национальную независимость народов стран капиталистического и бывшего колониального мира. Тогда — в Корее и Вьетнаме, теперь — в Ливане и Гренаде.
Подобное тому, что произошло с Д. Эйзенхауэром, случилось и с Р. Рейганом, правда, на новом витке реакционной политики внутри страны и на международной арене. Средства массовой информации изо всех сил стараются окружить Р. Рейгана ореолом славы, создать образ «великого коммуникатора», «простого парня».
Пресса «большого бизнеса» старательно пытается воздвигнуть нынешнего президента на пьедестал «отца нации». Он, оказывается, вернул этой стране «надежду», «уверенность» и «силу».
Удушливая милитаристско-шовинистическая обстановка в США 80-х годов нашла свое отражение в предвыборных платформах демократической и республиканской партий 1984 года. Нагнетание в стране истерии и ультрашовинизма на протяжении долгого периода времени сделало свое дело. В позициях двух основных буржуазных партий — каждой по-своему — отразились внутренние процессы в стране и взгляды на внешнюю и военную политику США, в которых ощущалось грубое и неприкрытое давление крайне правых сил.
Платформа демократов, принятая на конвенте в Сан-Франциско, отличалась двусмыслицами, недоговоренностями, общими рассуждениями, робостью в подходе к жгучим для страны проблемам и их решениям.
Демократы, конечно, не могли, вступая в борьбу с напористой, воинственной, весьма опасной для интересов самих США линией республиканской администрации, остаться в стороне от главных вопросов, прежде всего от гонки стратегических вооружений, перспективы ядерной войны. Логика предвыборных соображений заставила, естественно, лидеров партии включить в платформу кое-какие непохвальные замечания в адрес Р. Рейгана, его милитаристского курса. Однако критика замыслов и действий республиканской администрации выглядела в программе демократов на редкость вымученной, хилой и беззубой. В ряде важных вопросов, связанных с развертыванием новых систем оружия, демократы явно уступали, даже как бы подыгрывали республиканским лидерам, не слишком усердно стараясь отбить у них «выигрышные» позиции в предвыборной борьбе.
В платформе демократов плохо замаскированный милитаризм и агрессивный настрой весьма наглядно наложились на едва заретушированный антикоммунизм и антисоветизм. Этот «сплав» мало чем отличался от идейно-политических установок рейгановской администрации. Да и вообще рейганизм заметно повлиял на политическую философию, заложенную в платформе демократов.
Своих конструктивных предложений в области внешней и военной политики у сторонников У. Мондейла в Сан-Франциско практически не оказалось, если не считать нескольких туманных, по-видимому, случайных и не связанных общим стержнем фраз, похожих скорее на рутинные обещания избирателям, чем на руководство к действию самих демократических лидеров. В своей новой платформе они так и не нашли ни собственных идей, ни плодотворных подходов, которые способны были бы противостоять милитаризму и агрессивной линии нынешнего республиканского руководства. В большинстве случаев демократы на своем конвенте топтались в кругу тех же самых идеологических стереотипов, политических посулов и риторических приемов, которые используются и рейгановской администрацией, организаторами предвыборной кампании республиканцев.
Конвент в Сан-Франциско не создал демократическим лидерам необходимых позиций в борьбе с правящей партией на выборах 1984 года, во многом ослабил их возможности в избирательных схватках. Демократы оказались в ловушке, которую они семи себе поставили в последние годы правления президента Дж. Картера. У. Мондейл вышел на арену предвыборной борьбы с весьма уязвимой и неподготовленной идейно-политической амуницией.
Главной мишенью предвыборной пропаганды республиканцев стала «администрация Картера — Мондейла». Этой формулой рейгановская группа стремилась всячески привязать нынешнего конкурента от демократов к практике предыдущей администрации, как известно, не пользовавшейся популярностью в стране, особенно в свете ирано-американского кризиса.