Страница:
В сущности же, если подходить к системе двух партий в США с мерками европейских партийных стандартов, то и в этом понимании их не существует. На практике имеются предвыборные комитеты, именуемые партиями. Они занимаются политической агитацией, идеологической обработкой избирателей в пользу того или иного кандидата в президенты, губернаторы, члены конгресса и т. д. После выборов их жизнь замирает, партийный аппарат свертывается, реальной властью они не обладают. Например, на президента институт партий не может оказать какого-либо влияния, как, впрочем, и на других представителей партии, находящихся в механизме власти.
Перед выборами президента или членов конгресса со страниц американских книг и газет не сходит вопрос: кто победит? «Слон» (эмблема республиканской партии) или «осел» (эмблема демократической партии)? В 1952 году после непрерывного двадцатилетнего правления «осла» к власти пришел «слон». Президентом страны был избран представитель республиканской партии генерал Д. Эйзенхауэр, сменивший Г. Трумэна, который президентствовал все первые послевоенные годы. В 1960 году роли снова поменялись. На первый план опять вышла демократическая партия. Президентом стал Дж. Кеннеди, которого вскоре застрелили, как в прошлом и некоторых других президентов этой «демократической» страны. К руководству государством пришел Л. Джонсон.
Осенью 1968 года двухпартийный маятник вновь качнулся в сторону республиканцев. В Белом доме оказался Р. Никсон. Призрачность этой перемены видна была хотя бы из того, что на президентском посту оказался отнюдь не новый для Вашингтона человек. В течение 8 лет Никсон был вторым человеком в правительстве Эйзенхауэра. Он нес на себе немалую часть того политического балласта, который пустил ко дну администрацию республиканцев в 1960 году. Именно Никсону пришлось расплатиться в ходе этих выборов за провалы администрации. Эйзенхауэр отошел в сторону, сделав своего вице-президента своеобразным козлом отпущения и заставив его испить горькую чашу поражения от Дж. Кеннеди.
О том, что на политической арене перетасовывается все та же колода карт, говорит и следующий эпизод из зигзагообразной карьеры Р. Никсона. Учитывая «особые заслуги» бывшего вице-президента, его не списали в архив, а выдвинули на пост губернатора «имперского штата» Калифорнии, вотчины военно-промышленного комплекса, которому Р. Никсон служил верой и правдой. Однако и здесь его поджидала неудача. Ставка на «восходящую» звезду» Р. Рейгана оказалась выше. Затем произошла очередная перестановка фигур, и наступила очередь Р. Никсона. Но его надо было отмывать, поскольку за Никсоном довольно прочно закрепилась репутация «неудачника», «плутоватого Дика» «ястреба и забияки». Надо было создать образ «нового Никсона»: опытного, уравновешенного, терпимого к другим мнениям и, конечно же, «сострадательного к людям». После этой операции его вновь предложили избирателям как самого, самого… Прав Т. Уайт, когда пишет, что «личность может подняться над потоком событий лишь тогда, когда ее выталкивают закулисные силы»[93].
Все последовавшее было, разумеется, тоже проявлениями «самой демократической» из всех демократий. Никсона убрали через четыре с половиной года президентства в результате крупного скандала. Человек, который с телеэкранов всей страны бил себя кулаком в грудь и проникновенно клялся: «Я не мошенник!» (именно так, дословно), едва спасся от заслуженного правосудия. Но все же спасся.
Буржуазная пресса всех направлений взахлеб расписывала, что подобное возможно только в США. Что верно, то верно. В чем, собственно, провинился Никсон? Грязные методы предвыборной борьбы — взломы, кражи документов, компрометация соперников, подслушивание разговоров? Но в ходе самого же «уотергейтского дела» постепенно выяснялось, что записывать телефонные разговоры и подслушивать своих политических соперников начали еще во времена Ф. Рузвельта. Что воровством документов занимались — хотя и неодинаково успешно — все партии и претенденты, включая и Рейгана. Недостойные, а то и откровенно криминальные методы ведения избирательных кампаний описаны еще в американской литературе прошлого столетия. Не надо было попадаться? Безусловно. И все же дело далеко не в этом.
Вспомним, что именно после убийства президента Кеннеди в правящей элите США схлестнулись за контроль над высшей должностью в стране две ее группировки: старый, традиционный «восточный» истэблишмент, выросший практически вместе с Америкой, и новый, молодой, особенно агрессивный «западный», поднявшийся на дрожжах военных заказов в годы второй мировой войны и последующие десятилетия. Вспомним также, что, когда «западный» истэблишмент впервые пошел на рубеже 40-х и 50-х годов на «штурм» американского конгресса, одним из наиболее беспощадных и беспринципных его представителей был вместе с сенатором Маккарти его друг и правая рука Р. Никсон. Можно лишь догадываться, какое количество личных счетов сводилось два десятилетия спустя в ходе «Уотергейта».
Но остается фактом другое: после Кеннеди «восточники» ни разу не получали доступа в Белый дом. Места там делили лишь представители Запада и Юга — единые в противоборстве с Востоком страны, но не в чем-либо еще. Вряд ли есть более наглядное подтверждение призрачности «выбора», которым располагают избиратели США, фальшивости того, что буржуазной политической наукой выдается за эталон демократии.
Пожары страстей затухают сразу же после выборов. Законы театрализованной «демократии» требуют шума, обвинений, организации общенационального галдежа о свободе, о том, что правительство уходящей партии было плохим, а пришедшая к власти партия будет хорошей. И все только для того, чтобы оставить в тени, избавить от политической ответственности финансовых олигархов государства.
Между тем стратегические линии правящих сил в основе своей не претерпевают изменений. Приверженность пришедшего к власти президента политическому курсу его предшественника объясняют «патриотизмом», преданностью «национальным интересам» и т. д. Возвращается к исполнению обычных обязанностей и политология: как можно активнее внушать людям, что политика правительства — единственно правильная и единственно возможная.
Бывает, конечно, и так, что оппозиционная партия всячески помогает правящей проводить ту или иную политику, а придя к власти, открещивается от нее. По крайней мере на словах. Например, перед выборами в 1952 году, когда республиканцы пришли к власти, они принимали самое активное участие в формировании внешней политики правительства демократов. Сошлемся на высказывание республиканца Даллеса, сделанное им в начале 1952 года. Оценивая внешнюю политику правительства Трумэна, он утверждал, что «последние пять лет были годами успехов». Но прошло несколько месяцев, и точка зрения круто изменилась. В июне 1952 года в журнале «Лайф» Даллес писал, что «все большее число людей отворачивается от нашей политики как от слишком милитаристской, слишком дорогой, слишком неустойчивой, слишком неясной, чтобы за ней следовать». А в разгар избирательной кампании Даллес заявил: «Я, генерал Эйзенхауэр и сенатор Никсон пришли к выводу, что американская внешняя политика поставила нацию перед величайшей угрозой, которая существовала когда-либо в истории страны»[94].
В ходе предвыборной борьбы 1968 года можно было заметить некоторые особенности в поведении республиканцев, которые вернулись к власти, Никсон избегал обязательств в области внешней политики. При случае ругал старую, где-то ее же хвалил, но свою программу не развертывал. Тактика оправдала себя. Для победы республиканцев хватило груза ошибок демократов, накопленных как во внутренней, так и во внешней политике. Перегруженные «кризисной политикой», демократы осели на дно. На поверхности оказались республиканцы.
Дж. Даллес обвинял демократов в «милитаризме». Но уже в январе 1954 года тот же Даллес, развивая идею президента Эйзенхауэра, высказанную ранее, заявил о необходимости быстрого развития вооруженных сил, с тем чтобы создать способность «возмездия немедленно, средствами и в местах по нашему выбору»[95]. Слова эти были положены в основу пресловутой политики «массированного возмездия», державшей мир многие годы на грани мировой войны. Увеличения «массированных, мобильных сил возмездия»[96] потребовал и Никсон. В обстановке нагнетания международной напряженности шла подготовка к военной интервенции в Индокитае.
Франция в Индокитае была близка к краху. Как свидетельствует Р. Доновэн, к февралю 1954 года положение оказалось «настолько критическим, что возможность американской интервенции… стала предметом серьезного обсуждения в правительстве»[97]. Оставалось решить: вместе с союзниками или без них США начнут военные действия. 16 апреля 1954 года Никсон заявил, что «свободный мир не может позволить дальнейшее отступление из Азии», что «мы должны пойти на риск и послать американских парней в Индокитай»[98].
Казалось, что вот-вот будет достигнуто соглашение об организации объединенных действий. Но во время экстренной поездки в Лондон и Париж Даллес обнаружил непонимание идеи совместных действий. Вместо того чтобы «немедленно коллективно выступить в защиту Индокитая»[99], Англия и Франция склонялись к переговорам. Да и в самой Америке общественное мнение еще «не было готово принять интервенцию»[100].
Войну против Кореи вело правительство демократов при активной поддержке республиканцев. Затем избирательные соображения потребовали, чтобы республиканцы изобразили себя посторонними в этой войне и даже противниками ее. Им была уготована роль «миротворцев».
Тем временем «миротворцы» готовили очередную интервенцию — на сей раз во Вьетнаме. Не получилось. И вновь развязывание этой войны оставили демократам. И после провала вьетнамской авантюры республиканцы опять исполнили роль «партии мира». Но «героического спектакля» не получилось. Авантюра США во Вьетнаме закончилась полным провалом и позором. И только много позднее, в основном при Рейгане, правящие круги решили «реабилитировать» американскую разбойничью кампанию в Юго-Восточной Азии. Теперь уже говорят о «добродушных парнях», оказавшихся в джунглях Вьетнама, их «самопожертвовании» во имя, конечно же, «свободы» и «демократии».
В США издается много работ, в которых делаются попытки найти разницу между партиями, особенно на основе платформ, заявлений и т. д. Однако еще никто не нашел различий в практической политике. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что тон и характер взаимных обвинений до смешного одинаковы. Партии ругают одна другую за те же самые грехи: «много говорят, но предпринимают мало конструктивных действий», «проводят случайную политику как внутри страны, так и за границей», «утратили господствующие позиции в мире», «привели к падению престижа США», «сделали непоправимые уступки коммунистам», «завели страну в тупик», «ничего не сделали для борьбы с бедностью, преступностью, коррупцией». И так из года в год, от одних выборов к другим. Гладкие, обкатанные, словно камни в горной реке, фразы. Мало кого интересует их смысл. К ним привыкли.
Впрочем, принципиальных различий в политике и быть не может. Обе буржуазные партии рождены одним и тем же классом, содержатся им и служат ему.
«Монополия, раз она сложилась и ворочает миллиардами, с абсолютной неизбежностью пронизывает все стороны общественной жизни, независимо от политического устройства и от каких бы то ни было других „частностей“[101], — писал В. И. Ленин. Такой «частностью» в условиях американской действительности является двухпартийная система, созданная и выпестованная правящим классом для обмана трудящихся. И любая степень «близости» или «отличия» этих двух партий не может изменить сущности буржуазного политического строя, антидемократического в своей основе.
Конечно, было бы упрощением считать, что обе партии одинаковы абсолютно. Отличия в подходе к тем или иным явлениям, событиям, в понимании того, как лучше служить интересам власть имущих, бесспорно, есть. В зависимости от складывающейся обстановки эти различия могут быть более или менее заметными. Особенно тогда, когда противоречия в обществе обостряются и партии испытывают повышенное давление избирателей. Настроения масс приходится учитывать, чтобы не допустить на выборах голосования за кого-то третьего. Еще несколько десятилетий назад партии более или менее разнились с точки зрения их групповой и социальной базы. За республиканцев всегда горой был «большой бизнес», верхние слои буржуазии, военная элита, богатое фермерство. За демократами стояла католическая церковь, профсоюзы, иммигранты не из Европы, негритянское и значительная часть еврейского населения, студенчество, либеральная профессура. Но картина постепенно меняется. Не такой уже прочной опорой демократов является юг страны. Произошли сдвиги в соотношении сил между восточной, южной и западной группировками финансового капитала. Да и «большой бизнес», по-прежнему благоволя к республиканцам, все активнее подкармливает и демократов.
Монополистический капитал не может остаться одноруким. Партия — это политическая тактика монополий, которая требует «различий», «борьбы», «смены людей», то есть всего того, что необходимо для сохранения власти в руках господствующего класса.
Обе партии — детище одних и тех же правящих сил. Но в сложных переплетениях американской политической жизни существует и такая особенность: отдельные монополистические группировки имеют своего «любимца» (демократов или республиканцев), которого они лелеют, финансируют, ведут к власти, а затем извлекают выгоду из создавшейся ситуации. Публичные и закулисные баталии между партиями в какой-то степени отражают противоречия между финансовыми блоками. И поэтому пришедшая к власти партия, защищая интересы капиталистического класса в целом (это, разумеется, главное), учитывает (прежде всего в распределении военных заказов) интересы той коалиции промышленников, которая особенно благоволила к партии во время выборов. В последние годы, например, обе партии ведут яростную борьбу за поддержку со стороны военно-ядерного комплекса. Они прямо-таки выслуживаются перед ним, но кажется, что республиканцы ближе к победе, хотя атомный бизнес активно начали растить именно демократы при Г. Трумэне.
Республиканская и демократическая партии продолжают занимать прочные позиции в политической жизни США. Еще многие американцы верят в то, что своим голосованием на выборах они могут влиять на политику. Но уже многие начинают понимать, что партия, находящаяся у власти, не руководствуется мнением народа, как это изо всех сил стараются доказать американские идеологи, а служит корыстным интересам финансового капитала.
Да и с какой стати буржуазным политическим деятелям всерьез прислушиваться к демократическому общественному мнению, если в США еще не возникло условий для упразднения тоталитарной системы двух партий, главное различие между которыми — степень изворотливости во время «переодевания костюмов». Кроме того, всякая строптивость по важным вопросам, любая попытка куснуть руку, которая кормит, рано или поздно приведут к тому, что корыто, из которого кормятся политические деятели, может оказаться пустым.
Выборы как бы «хоронят» обещания политиков. Что говорить о посулах ушедших или не прошедших на выборах деятелей, если и те, которые сумели пробиться к власти, отнюдь не склонны вспоминать всерьез все, что наобещали в лихорадке предвыборной демагогии. Да им и напоминать об этом некому.
Перед выборами 1968 года Д. Гэллап, руководитель американского института общественного мнения, дал интервью журналу «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт».
Но чем больше разочарование политиками, тем активнее должна быть пропаганда их достоинств и добродетелей. Особенно много книг о президентах выходит в то время, когда они находятся у власти. Расписывают все: привычки, слабости, способности, семейные дела. Американцев стараются убедить, что каждый раз во главе нации стоит «великий человек». Так было с Трумэном. Сотни книг вышли об Эйзенхауэре. Много написано о Кеннеди и Джонсоне. Последующие президенты вызвали заметную волну негативных оценок и по собственному адресу, и по адресу своей политики. Но традиция сохранилась. Кроме того, выходят десятки работ о вице-президентах. Однако то, что на книжном рынке оказалось заметно меньше апологетических работ о Р. Никсоне, о Дж. Форде, о Дж. Картере, является пусть косвенным, но убедительным доказательством недостаточной эффективности их курса для самих правящих кругов США. Много пишут сегодня о Р. Рейгане, благо его биография и его поведение и политика дают богатую пищу для политологов и журналистов.
Буржуазные пропагандисты тщатся доказать, что обе партии коренным образом отличаются друг от друга по своим целям, идеологической платформе и методам действий. Однако они никак не могут осилить такой вопрос: почему, несмотря на смену партий, у власти остается неизменной политика правительств? На всех послевоенных выборах щедро раздавались обещания, что оппозиционная партия в случае победы коренным образом изменит политику. Но выборы проходили. Обещания забывались. Политика оставалась прежней.
Прежней, если не считать, что каждый раз, когда монополии выбрасывали «новый партийный флаг», прав у людей оставалось все меньше, а политика становилась все лицемернее и реакционнее. Представитель партии демократов Трумэн клялся и божился, что он денно и нощно печется о «демократии» и «свободе». Между тем именно при нем особенно активно начали действовать американские фашисты и расисты, «охотники за ведьмами», маккартистские молодчики. Огромных размеров достигла антикоммунистическая истерия. Велась активная подготовка к ядерной войне.
Во время кампании 1952 года республиканцы Эйзенхауэр и Никсон обещали все изменить. Однако годы их правления ознаменовались небывалым сосредоточением исполнительной власти в руках ставленников «большого бизнеса», усилением влияния военщины на дела государства, дальнейшим наступлением на демократические права трудящихся. На международной арене республиканцы продолжали политику «холодной войны». Империалисты США, приведя к власти республиканцев, взяли курс на дальнейшее обострение международной напряженности.
В этих условиях, характеризующихся, по свидетельству Д. Блэйсдела, резким усилением политического «гангстеризма», коррупции и преступлений, потрясающего лицемерия в расовых вопросах и возросшей жадности корпораций, возникла нужда в еще более активном прославлении буржуазной демократии, американского образа жизни, всей экономической и политической системы США. В этих целях при администрации Эйзенхауэра в 1953 году создается Информационное агентство Соединенных Штатов (ЮСИА), значительно усиливаются другие службы пропаганды.
Много обещали и Кеннеди с Джонсоном, и Хэмфри с Никсоном. Но что же вышло на поверку? Расистские бесчинства, возрастающая гонка вооружений, новые военные перевороты за рубежом, организованные американской разведкой. И наконец, грязная война во Вьетнаме, в концентрированном виде выразившая авантюристический, преступный характер американского империализма, его возрастающую опасность для человечества.
Изменилось ли что-нибудь принципиально в этом плане на протяжении 70-х и в начале 80-х годов? Отнюдь. Выполнялись и продолжают выполняться лишь те разделы партийных программ, особенно республиканской, где речь идет о дальнейшем раскручивании гонки вооружений, возвращении США к роли «мирового жандарма» в большем, чем когда бы то ни было, объеме. Остались пустыми словами все модные в минувшем десятилетии рассуждения об ограничении военных полномочий президента, установлении контроля над деятельностью ЦРУ и тому подобное. А демагогия насчет «великого общества», «войны с бедностью», «государства всеобщего благоденствия» так и оставалась демагогией, пустыми и несбыточными обещаниями. Более того, с приходом к власти Рейгана реакция развернула массированное наступление даже на ограниченные завоевания трудящихся в социальной области, организовала широкую травлю профсоюзов. Недаром в Америке говорят, что предвыборные обещания республиканцев и демократов стоят не дороже той бумаги, на которой их пишут.
Основой «демократического процесса» является, по утверждению американских пропагандистов, политическое соперничество республиканской и демократической партий. Буржуазные политологи пытаются доказать избирателям, что, голосуя за ту или иную партию, они оказывают «решающее влияние» на политику правительства. Всячески и взаимно сквернословя по адресу соперничающей партии, «противники» все же сходятся в одном: нужны обе партии. Они по очереди спасают политику правящего класса, всячески изворачиваясь, терпя позор, принимая на себя накипевшее раздражение масс. Но переведенная на запасной путь, обруганная партия немедленно открывает огонь по правящей партии, вновь накапливает «критический авторитет», строит из себя «спасительницу нации», готовясь снова занять доходные правительственные кресла.
Свои аргументы в защиту двухпартийной системы буржуазная литература варьирует на все лады. Однако логика фактов нередко вынуждает американских социологов делать признания, показывающие всю несостоятельность утверждений о «демократизме» этой системы. Подвергая конкретному анализу практическую деятельность партий, они нередко приходят к выводу об отсутствии существенных различий между ними. Характерен пример с Д. Эйзенхауэром, который, получая многочисленные предложения выдвинуть свою кандидатуру на пост президента США как от демократов, так и от республиканцев, тщательно взвешивал свои шансы, пока наконец не сделал официального заявления: «Я, пожалуй, больше республиканец, чем демократ. Вот и все „принципиальные расхождения“![102]
В работе «Политическая система США» Д. Койл пишет, что «в настоящее время две партии стали еще более похожи друг на друга. Их называют иногда двойниками». Американские избиратели, пишет он, чувствуют, что демократы и республиканцы «имеют только разных кандидатов», а партии в целом являются лишь «организациями для победы на выборах и получения контроля над правительством»[103].
Это признают не только политологи, но и партийные лидеры. Сходство обеих партий американского крупного капитала засвидетельствовал Эдлай Стивенсон, который в своей книге «Что я думаю» писал: «У нас гораздо больше общего с нашими друзьями-республиканцами… чем того, в чем мы не сходимся»[104]. В вышедшем накануне выборов 1960 года сборнике речей Дж. Кеннеди, целью которого было информировать американцев о взглядах претендента на президентский пост, содержится следующее положение: «Главные разногласия имеют место не столько в области общеполитических целей, сколько в области конкретного отношения к тем или иным возникающим проблемам»[105].
Перед выборами президента или членов конгресса со страниц американских книг и газет не сходит вопрос: кто победит? «Слон» (эмблема республиканской партии) или «осел» (эмблема демократической партии)? В 1952 году после непрерывного двадцатилетнего правления «осла» к власти пришел «слон». Президентом страны был избран представитель республиканской партии генерал Д. Эйзенхауэр, сменивший Г. Трумэна, который президентствовал все первые послевоенные годы. В 1960 году роли снова поменялись. На первый план опять вышла демократическая партия. Президентом стал Дж. Кеннеди, которого вскоре застрелили, как в прошлом и некоторых других президентов этой «демократической» страны. К руководству государством пришел Л. Джонсон.
Осенью 1968 года двухпартийный маятник вновь качнулся в сторону республиканцев. В Белом доме оказался Р. Никсон. Призрачность этой перемены видна была хотя бы из того, что на президентском посту оказался отнюдь не новый для Вашингтона человек. В течение 8 лет Никсон был вторым человеком в правительстве Эйзенхауэра. Он нес на себе немалую часть того политического балласта, который пустил ко дну администрацию республиканцев в 1960 году. Именно Никсону пришлось расплатиться в ходе этих выборов за провалы администрации. Эйзенхауэр отошел в сторону, сделав своего вице-президента своеобразным козлом отпущения и заставив его испить горькую чашу поражения от Дж. Кеннеди.
О том, что на политической арене перетасовывается все та же колода карт, говорит и следующий эпизод из зигзагообразной карьеры Р. Никсона. Учитывая «особые заслуги» бывшего вице-президента, его не списали в архив, а выдвинули на пост губернатора «имперского штата» Калифорнии, вотчины военно-промышленного комплекса, которому Р. Никсон служил верой и правдой. Однако и здесь его поджидала неудача. Ставка на «восходящую» звезду» Р. Рейгана оказалась выше. Затем произошла очередная перестановка фигур, и наступила очередь Р. Никсона. Но его надо было отмывать, поскольку за Никсоном довольно прочно закрепилась репутация «неудачника», «плутоватого Дика» «ястреба и забияки». Надо было создать образ «нового Никсона»: опытного, уравновешенного, терпимого к другим мнениям и, конечно же, «сострадательного к людям». После этой операции его вновь предложили избирателям как самого, самого… Прав Т. Уайт, когда пишет, что «личность может подняться над потоком событий лишь тогда, когда ее выталкивают закулисные силы»[93].
Все последовавшее было, разумеется, тоже проявлениями «самой демократической» из всех демократий. Никсона убрали через четыре с половиной года президентства в результате крупного скандала. Человек, который с телеэкранов всей страны бил себя кулаком в грудь и проникновенно клялся: «Я не мошенник!» (именно так, дословно), едва спасся от заслуженного правосудия. Но все же спасся.
Буржуазная пресса всех направлений взахлеб расписывала, что подобное возможно только в США. Что верно, то верно. В чем, собственно, провинился Никсон? Грязные методы предвыборной борьбы — взломы, кражи документов, компрометация соперников, подслушивание разговоров? Но в ходе самого же «уотергейтского дела» постепенно выяснялось, что записывать телефонные разговоры и подслушивать своих политических соперников начали еще во времена Ф. Рузвельта. Что воровством документов занимались — хотя и неодинаково успешно — все партии и претенденты, включая и Рейгана. Недостойные, а то и откровенно криминальные методы ведения избирательных кампаний описаны еще в американской литературе прошлого столетия. Не надо было попадаться? Безусловно. И все же дело далеко не в этом.
Вспомним, что именно после убийства президента Кеннеди в правящей элите США схлестнулись за контроль над высшей должностью в стране две ее группировки: старый, традиционный «восточный» истэблишмент, выросший практически вместе с Америкой, и новый, молодой, особенно агрессивный «западный», поднявшийся на дрожжах военных заказов в годы второй мировой войны и последующие десятилетия. Вспомним также, что, когда «западный» истэблишмент впервые пошел на рубеже 40-х и 50-х годов на «штурм» американского конгресса, одним из наиболее беспощадных и беспринципных его представителей был вместе с сенатором Маккарти его друг и правая рука Р. Никсон. Можно лишь догадываться, какое количество личных счетов сводилось два десятилетия спустя в ходе «Уотергейта».
Но остается фактом другое: после Кеннеди «восточники» ни разу не получали доступа в Белый дом. Места там делили лишь представители Запада и Юга — единые в противоборстве с Востоком страны, но не в чем-либо еще. Вряд ли есть более наглядное подтверждение призрачности «выбора», которым располагают избиратели США, фальшивости того, что буржуазной политической наукой выдается за эталон демократии.
Пожары страстей затухают сразу же после выборов. Законы театрализованной «демократии» требуют шума, обвинений, организации общенационального галдежа о свободе, о том, что правительство уходящей партии было плохим, а пришедшая к власти партия будет хорошей. И все только для того, чтобы оставить в тени, избавить от политической ответственности финансовых олигархов государства.
Между тем стратегические линии правящих сил в основе своей не претерпевают изменений. Приверженность пришедшего к власти президента политическому курсу его предшественника объясняют «патриотизмом», преданностью «национальным интересам» и т. д. Возвращается к исполнению обычных обязанностей и политология: как можно активнее внушать людям, что политика правительства — единственно правильная и единственно возможная.
Бывает, конечно, и так, что оппозиционная партия всячески помогает правящей проводить ту или иную политику, а придя к власти, открещивается от нее. По крайней мере на словах. Например, перед выборами в 1952 году, когда республиканцы пришли к власти, они принимали самое активное участие в формировании внешней политики правительства демократов. Сошлемся на высказывание республиканца Даллеса, сделанное им в начале 1952 года. Оценивая внешнюю политику правительства Трумэна, он утверждал, что «последние пять лет были годами успехов». Но прошло несколько месяцев, и точка зрения круто изменилась. В июне 1952 года в журнале «Лайф» Даллес писал, что «все большее число людей отворачивается от нашей политики как от слишком милитаристской, слишком дорогой, слишком неустойчивой, слишком неясной, чтобы за ней следовать». А в разгар избирательной кампании Даллес заявил: «Я, генерал Эйзенхауэр и сенатор Никсон пришли к выводу, что американская внешняя политика поставила нацию перед величайшей угрозой, которая существовала когда-либо в истории страны»[94].
В ходе предвыборной борьбы 1968 года можно было заметить некоторые особенности в поведении республиканцев, которые вернулись к власти, Никсон избегал обязательств в области внешней политики. При случае ругал старую, где-то ее же хвалил, но свою программу не развертывал. Тактика оправдала себя. Для победы республиканцев хватило груза ошибок демократов, накопленных как во внутренней, так и во внешней политике. Перегруженные «кризисной политикой», демократы осели на дно. На поверхности оказались республиканцы.
Дж. Даллес обвинял демократов в «милитаризме». Но уже в январе 1954 года тот же Даллес, развивая идею президента Эйзенхауэра, высказанную ранее, заявил о необходимости быстрого развития вооруженных сил, с тем чтобы создать способность «возмездия немедленно, средствами и в местах по нашему выбору»[95]. Слова эти были положены в основу пресловутой политики «массированного возмездия», державшей мир многие годы на грани мировой войны. Увеличения «массированных, мобильных сил возмездия»[96] потребовал и Никсон. В обстановке нагнетания международной напряженности шла подготовка к военной интервенции в Индокитае.
Франция в Индокитае была близка к краху. Как свидетельствует Р. Доновэн, к февралю 1954 года положение оказалось «настолько критическим, что возможность американской интервенции… стала предметом серьезного обсуждения в правительстве»[97]. Оставалось решить: вместе с союзниками или без них США начнут военные действия. 16 апреля 1954 года Никсон заявил, что «свободный мир не может позволить дальнейшее отступление из Азии», что «мы должны пойти на риск и послать американских парней в Индокитай»[98].
Казалось, что вот-вот будет достигнуто соглашение об организации объединенных действий. Но во время экстренной поездки в Лондон и Париж Даллес обнаружил непонимание идеи совместных действий. Вместо того чтобы «немедленно коллективно выступить в защиту Индокитая»[99], Англия и Франция склонялись к переговорам. Да и в самой Америке общественное мнение еще «не было готово принять интервенцию»[100].
Войну против Кореи вело правительство демократов при активной поддержке республиканцев. Затем избирательные соображения потребовали, чтобы республиканцы изобразили себя посторонними в этой войне и даже противниками ее. Им была уготована роль «миротворцев».
Тем временем «миротворцы» готовили очередную интервенцию — на сей раз во Вьетнаме. Не получилось. И вновь развязывание этой войны оставили демократам. И после провала вьетнамской авантюры республиканцы опять исполнили роль «партии мира». Но «героического спектакля» не получилось. Авантюра США во Вьетнаме закончилась полным провалом и позором. И только много позднее, в основном при Рейгане, правящие круги решили «реабилитировать» американскую разбойничью кампанию в Юго-Восточной Азии. Теперь уже говорят о «добродушных парнях», оказавшихся в джунглях Вьетнама, их «самопожертвовании» во имя, конечно же, «свободы» и «демократии».
В США издается много работ, в которых делаются попытки найти разницу между партиями, особенно на основе платформ, заявлений и т. д. Однако еще никто не нашел различий в практической политике. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что тон и характер взаимных обвинений до смешного одинаковы. Партии ругают одна другую за те же самые грехи: «много говорят, но предпринимают мало конструктивных действий», «проводят случайную политику как внутри страны, так и за границей», «утратили господствующие позиции в мире», «привели к падению престижа США», «сделали непоправимые уступки коммунистам», «завели страну в тупик», «ничего не сделали для борьбы с бедностью, преступностью, коррупцией». И так из года в год, от одних выборов к другим. Гладкие, обкатанные, словно камни в горной реке, фразы. Мало кого интересует их смысл. К ним привыкли.
Впрочем, принципиальных различий в политике и быть не может. Обе буржуазные партии рождены одним и тем же классом, содержатся им и служат ему.
«Монополия, раз она сложилась и ворочает миллиардами, с абсолютной неизбежностью пронизывает все стороны общественной жизни, независимо от политического устройства и от каких бы то ни было других „частностей“[101], — писал В. И. Ленин. Такой «частностью» в условиях американской действительности является двухпартийная система, созданная и выпестованная правящим классом для обмана трудящихся. И любая степень «близости» или «отличия» этих двух партий не может изменить сущности буржуазного политического строя, антидемократического в своей основе.
Конечно, было бы упрощением считать, что обе партии одинаковы абсолютно. Отличия в подходе к тем или иным явлениям, событиям, в понимании того, как лучше служить интересам власть имущих, бесспорно, есть. В зависимости от складывающейся обстановки эти различия могут быть более или менее заметными. Особенно тогда, когда противоречия в обществе обостряются и партии испытывают повышенное давление избирателей. Настроения масс приходится учитывать, чтобы не допустить на выборах голосования за кого-то третьего. Еще несколько десятилетий назад партии более или менее разнились с точки зрения их групповой и социальной базы. За республиканцев всегда горой был «большой бизнес», верхние слои буржуазии, военная элита, богатое фермерство. За демократами стояла католическая церковь, профсоюзы, иммигранты не из Европы, негритянское и значительная часть еврейского населения, студенчество, либеральная профессура. Но картина постепенно меняется. Не такой уже прочной опорой демократов является юг страны. Произошли сдвиги в соотношении сил между восточной, южной и западной группировками финансового капитала. Да и «большой бизнес», по-прежнему благоволя к республиканцам, все активнее подкармливает и демократов.
Монополистический капитал не может остаться одноруким. Партия — это политическая тактика монополий, которая требует «различий», «борьбы», «смены людей», то есть всего того, что необходимо для сохранения власти в руках господствующего класса.
Обе партии — детище одних и тех же правящих сил. Но в сложных переплетениях американской политической жизни существует и такая особенность: отдельные монополистические группировки имеют своего «любимца» (демократов или республиканцев), которого они лелеют, финансируют, ведут к власти, а затем извлекают выгоду из создавшейся ситуации. Публичные и закулисные баталии между партиями в какой-то степени отражают противоречия между финансовыми блоками. И поэтому пришедшая к власти партия, защищая интересы капиталистического класса в целом (это, разумеется, главное), учитывает (прежде всего в распределении военных заказов) интересы той коалиции промышленников, которая особенно благоволила к партии во время выборов. В последние годы, например, обе партии ведут яростную борьбу за поддержку со стороны военно-ядерного комплекса. Они прямо-таки выслуживаются перед ним, но кажется, что республиканцы ближе к победе, хотя атомный бизнес активно начали растить именно демократы при Г. Трумэне.
Республиканская и демократическая партии продолжают занимать прочные позиции в политической жизни США. Еще многие американцы верят в то, что своим голосованием на выборах они могут влиять на политику. Но уже многие начинают понимать, что партия, находящаяся у власти, не руководствуется мнением народа, как это изо всех сил стараются доказать американские идеологи, а служит корыстным интересам финансового капитала.
Да и с какой стати буржуазным политическим деятелям всерьез прислушиваться к демократическому общественному мнению, если в США еще не возникло условий для упразднения тоталитарной системы двух партий, главное различие между которыми — степень изворотливости во время «переодевания костюмов». Кроме того, всякая строптивость по важным вопросам, любая попытка куснуть руку, которая кормит, рано или поздно приведут к тому, что корыто, из которого кормятся политические деятели, может оказаться пустым.
Выборы как бы «хоронят» обещания политиков. Что говорить о посулах ушедших или не прошедших на выборах деятелей, если и те, которые сумели пробиться к власти, отнюдь не склонны вспоминать всерьез все, что наобещали в лихорадке предвыборной демагогии. Да им и напоминать об этом некому.
Перед выборами 1968 года Д. Гэллап, руководитель американского института общественного мнения, дал интервью журналу «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт».
«Вопрос. Д-р Гэллап, что происходит в стране в этот год выборов?Так свидетельствует Гэллап — человек, разумеется, осведомленный в процессах американской политической жизни. Но так можно писать перед каждыми выборами, причем чем дальше, тем в большей степени. Так, кстати, и пишут и даже заявляют в пылу предвыборного азарта сами претенденты. В самом конце 70-х годов один из них, домогаясь кресла в Белом доме, обратился к соотечественникам с вопросом, оказавшимся отнюдь не риторическим: а лучше ли вы живете сейчас, дорогие сограждане, чем четыре года назад? снизились ли цены и инфляция? легче ли вам платить за учебу ваших детей? Сограждане, по-видимому, сочли постановку вопроса абсолютно справедливой и проголосовали за претендента. Четыре года спустя этот вопрос был обращен теперь уже к нему самому, действующему президенту США. Только теперь добавился еще один чрезвычайно существенный вопрос: чувствуете ли вы себя сейчас в большей безопасности, чем четыре года назад? Мы не называем здесь имен лишь по одной причине: это могло происходить и происходит с любым президентом.
Ответ. Я не помню такого времени, во всяком случае с 1932 года, когда ситуация была бы столь неопределенной, столь запутанной. В народе много недовольства, ситуация крайне неустойчивая.
Вопрос. Хотят ли люди перемен?
Ответ. Думаю, что да. Однако многие считают, что им некуда идти. Они, видимо, разочарованы кандидатами на пост президента вообще.
Вопрос. Что еще, кроме Вьетнама, заботит народ в настоящее время?
Ответ. Следующий важнейший вопрос в стране сегодня — это вопрос о преступности и беззаконии. Людям не нравится быстрый рост преступности, но к кому они могут обратиться? Люди сыты по горло политиками; я имею в виду наших обычных политических деятелей».
Но чем больше разочарование политиками, тем активнее должна быть пропаганда их достоинств и добродетелей. Особенно много книг о президентах выходит в то время, когда они находятся у власти. Расписывают все: привычки, слабости, способности, семейные дела. Американцев стараются убедить, что каждый раз во главе нации стоит «великий человек». Так было с Трумэном. Сотни книг вышли об Эйзенхауэре. Много написано о Кеннеди и Джонсоне. Последующие президенты вызвали заметную волну негативных оценок и по собственному адресу, и по адресу своей политики. Но традиция сохранилась. Кроме того, выходят десятки работ о вице-президентах. Однако то, что на книжном рынке оказалось заметно меньше апологетических работ о Р. Никсоне, о Дж. Форде, о Дж. Картере, является пусть косвенным, но убедительным доказательством недостаточной эффективности их курса для самих правящих кругов США. Много пишут сегодня о Р. Рейгане, благо его биография и его поведение и политика дают богатую пищу для политологов и журналистов.
Буржуазные пропагандисты тщатся доказать, что обе партии коренным образом отличаются друг от друга по своим целям, идеологической платформе и методам действий. Однако они никак не могут осилить такой вопрос: почему, несмотря на смену партий, у власти остается неизменной политика правительств? На всех послевоенных выборах щедро раздавались обещания, что оппозиционная партия в случае победы коренным образом изменит политику. Но выборы проходили. Обещания забывались. Политика оставалась прежней.
Прежней, если не считать, что каждый раз, когда монополии выбрасывали «новый партийный флаг», прав у людей оставалось все меньше, а политика становилась все лицемернее и реакционнее. Представитель партии демократов Трумэн клялся и божился, что он денно и нощно печется о «демократии» и «свободе». Между тем именно при нем особенно активно начали действовать американские фашисты и расисты, «охотники за ведьмами», маккартистские молодчики. Огромных размеров достигла антикоммунистическая истерия. Велась активная подготовка к ядерной войне.
Во время кампании 1952 года республиканцы Эйзенхауэр и Никсон обещали все изменить. Однако годы их правления ознаменовались небывалым сосредоточением исполнительной власти в руках ставленников «большого бизнеса», усилением влияния военщины на дела государства, дальнейшим наступлением на демократические права трудящихся. На международной арене республиканцы продолжали политику «холодной войны». Империалисты США, приведя к власти республиканцев, взяли курс на дальнейшее обострение международной напряженности.
В этих условиях, характеризующихся, по свидетельству Д. Блэйсдела, резким усилением политического «гангстеризма», коррупции и преступлений, потрясающего лицемерия в расовых вопросах и возросшей жадности корпораций, возникла нужда в еще более активном прославлении буржуазной демократии, американского образа жизни, всей экономической и политической системы США. В этих целях при администрации Эйзенхауэра в 1953 году создается Информационное агентство Соединенных Штатов (ЮСИА), значительно усиливаются другие службы пропаганды.
Много обещали и Кеннеди с Джонсоном, и Хэмфри с Никсоном. Но что же вышло на поверку? Расистские бесчинства, возрастающая гонка вооружений, новые военные перевороты за рубежом, организованные американской разведкой. И наконец, грязная война во Вьетнаме, в концентрированном виде выразившая авантюристический, преступный характер американского империализма, его возрастающую опасность для человечества.
Изменилось ли что-нибудь принципиально в этом плане на протяжении 70-х и в начале 80-х годов? Отнюдь. Выполнялись и продолжают выполняться лишь те разделы партийных программ, особенно республиканской, где речь идет о дальнейшем раскручивании гонки вооружений, возвращении США к роли «мирового жандарма» в большем, чем когда бы то ни было, объеме. Остались пустыми словами все модные в минувшем десятилетии рассуждения об ограничении военных полномочий президента, установлении контроля над деятельностью ЦРУ и тому подобное. А демагогия насчет «великого общества», «войны с бедностью», «государства всеобщего благоденствия» так и оставалась демагогией, пустыми и несбыточными обещаниями. Более того, с приходом к власти Рейгана реакция развернула массированное наступление даже на ограниченные завоевания трудящихся в социальной области, организовала широкую травлю профсоюзов. Недаром в Америке говорят, что предвыборные обещания республиканцев и демократов стоят не дороже той бумаги, на которой их пишут.
Основой «демократического процесса» является, по утверждению американских пропагандистов, политическое соперничество республиканской и демократической партий. Буржуазные политологи пытаются доказать избирателям, что, голосуя за ту или иную партию, они оказывают «решающее влияние» на политику правительства. Всячески и взаимно сквернословя по адресу соперничающей партии, «противники» все же сходятся в одном: нужны обе партии. Они по очереди спасают политику правящего класса, всячески изворачиваясь, терпя позор, принимая на себя накипевшее раздражение масс. Но переведенная на запасной путь, обруганная партия немедленно открывает огонь по правящей партии, вновь накапливает «критический авторитет», строит из себя «спасительницу нации», готовясь снова занять доходные правительственные кресла.
Свои аргументы в защиту двухпартийной системы буржуазная литература варьирует на все лады. Однако логика фактов нередко вынуждает американских социологов делать признания, показывающие всю несостоятельность утверждений о «демократизме» этой системы. Подвергая конкретному анализу практическую деятельность партий, они нередко приходят к выводу об отсутствии существенных различий между ними. Характерен пример с Д. Эйзенхауэром, который, получая многочисленные предложения выдвинуть свою кандидатуру на пост президента США как от демократов, так и от республиканцев, тщательно взвешивал свои шансы, пока наконец не сделал официального заявления: «Я, пожалуй, больше республиканец, чем демократ. Вот и все „принципиальные расхождения“![102]
В работе «Политическая система США» Д. Койл пишет, что «в настоящее время две партии стали еще более похожи друг на друга. Их называют иногда двойниками». Американские избиратели, пишет он, чувствуют, что демократы и республиканцы «имеют только разных кандидатов», а партии в целом являются лишь «организациями для победы на выборах и получения контроля над правительством»[103].
Это признают не только политологи, но и партийные лидеры. Сходство обеих партий американского крупного капитала засвидетельствовал Эдлай Стивенсон, который в своей книге «Что я думаю» писал: «У нас гораздо больше общего с нашими друзьями-республиканцами… чем того, в чем мы не сходимся»[104]. В вышедшем накануне выборов 1960 года сборнике речей Дж. Кеннеди, целью которого было информировать американцев о взглядах претендента на президентский пост, содержится следующее положение: «Главные разногласия имеют место не столько в области общеполитических целей, сколько в области конкретного отношения к тем или иным возникающим проблемам»[105].