Страница:
– Думаешь, запрета на чистые браки между варварами не хватает для генетического баланса? – спросил я.
– Судя по наличию городских партизан даже в Сан-Петербурге – не хватает.
– Верно мыслишь, – согласился я. – А у имперского руководства не хватает мозгов, чтобы это понять. Меня, знаешь ведь, на каторгу упекли за то, что пощадил молодую бабенку, готовую к репродукции в любой момент и не имеющую никаких признаков варварского генома. А раз нет понимания этого, то мощь винд-эскадр и крепость городских стен приобретают особое значение.
– Они ничего не решают кардинально, – покачал головой Дан. – Мы же не можем, как крысы, прятаться до следующего потопа за городскими стенами! Арабы на нас наступают, наступают в первую очередь генетически. А нам попросту нечего им противопоставить. И твоя история – яркая иллюстрация этому.
– Ты сказал «наступают в первую очередь генетически», – заинтересовался я. – А что во вторую?
– Во вторую, они побеждают нас цивилизационными, точнее, морально-этическими нормами.
– Ни фига себе! – Я невольно присвистнул от такого откровения. – Ты хочешь сказать, что их цивилизационные нормы лучше? Какой-нибудь Зураб написал музыку глубже баховской? Или у них свой Ван Гог выискался? Или Толстой с Достоевским? Или, может быть, в морально-этическом плане нам с них пример брать? Или просто нам всем тоже надо задницу камушками подтирать, чтобы одержать победу в глобальном противостоянии с ними?
– Ну, ты завелся… – чуть опешил Дан. – Успокойся. Я не говорю, что чьи-то цивилизационные нормы лучше, а чьи-то хуже. Просто по факту их система ценностей эффективнее с военной точки зрения. Неверный для них не человек. Это раз. Что избавляет их от моральных угрызений совести при убийстве неверного. Как только в России установилась православная теократия и мусульман официально стали считать нелюдями и существами, лишенными души, мы их сразу потеснили. Исторический факт. А против фактов не попрешь. Ладно, в этом мы уравнялись. Не скажу, что стали от этого лучше, но уж точно стали эффективнее в противостоянии.
– Согласен, – кивнул я.
– У них любая война с неверными является священной, а потому любой, погибший в ней, сразу попадает в рай. У нас же прямиком в рай попадают только великомученики. Пока попы не подкорректируют этот вопрос, наша пропаганда будет оставаться в глубокой заднице.
– Хорошо, хотя бы, что с военных официально сняли обязанность соблюдать заповедь «не убий», – поддакнул я. – А ты что, ярый православный?
– Я? – в голосе Дана послышалась обида. – Похож?
Мне не удалось быстро найтись с ответом.
– Никакой я не православный! – слишком, на мой взгляд, эмоционально ответил Дан. – Но я прекрасно понимаю, что теократия в России была необходима. Хотя бы в качестве системы, использующей православие как идеологический инструмент. А если точнее, то как идеологическое оружие обороны от мусульман.
– Наши эскадренные батюшки примерно то же самое вбивали нам в головы, – усмехнулся я.
– Правильно делали. И все же это оружие проигрывает арабскому. Хотя бы в том, что у них око за око – официальная идеология. А у нас, официально, следует подставить другую щеку.
– Да уж, – вздохнул я. – Пацифиста-мусульманина мне трудно представить.
– Значит, ты понял, о чем я. Дело не в камушках, которыми арабы задницы себе подтирают. Вот если бы при установлении российской теократии за основу было взято не православие, а славянское язычество, у арабов бы пуп надорвался отхватить столько нашей территории. Но почему-то далекая еврейская вера в обожествление рядового гражданина Израиля родом из Назарета оказалась русским роднее собственной, возросшей в наших лесах. Меня невольно одолевает смех, когда православие называют исконно русской верой. Как может она быть исконно русской? Когда ее придумывали, России, да и Руси, еще не существовало, а значит, она чуждая, созданная черт-те как давно и черт-те как далеко от наших мест. Да еще и евреями – чуждым народом. В чем же ее исконность?
– Но все же это значительный противовес исламу, – не согласился я.
– Только в том плане, что лучше такое цивилизационное сплочение, чем никакого, – отмахнулся Дан. – Поэтому я и за теократию. Без нее нас вообще бы смели.
– По-твоему выходит, что военно-силовыми методами бороться с арабами вообще бессмысленно? – напрямую поинтересовался я.
– Тактически можно, иначе я бы тут не сидел и не обсуждал с тобой план штурма Шам-Шаха. Но стратегически надо решать проблему иначе. Межцивилизационно и генетически.
– Не думаю, что белого человека можно побудить размножаться бездумно, как это делают мусульмане. У них ценность человеческой жизни приближается к абсолютному нулю, а потому плевать им на то, что будет с детьми. Дадут им кинжал и коня, а те сами уже пусть о себе заботятся. Ты вот готов на это? Я – нет. Выходит, чтобы победить генетически, у нас один выход – их прореживать.
– Резвый ты больно, – вздохнул Дан. – Прореживать… У нас с тобой сейчас другая задача…
В первую очередь он попытался промерить расстояние от Сан-Петербурга до Шам-Шаха, но делал это довольно неуклюже – панель инструментов оказалась ему малознакомой и не относилась к классу интуитивно понимаемых. Я усмехнулся, взял и-манимулятор и быстро навел порядок на мониторе.
– К чему такие сложности? – поразился Дан.
– Это военные карты, – пояснил я. – Для затруднения чтения посторонними.
– Вот одна из причин, почему я не люблю военных, – признался мой новый напарник. – За лишние сложности.
– Так ты военных не любишь? – усмехнулся я.
– Недолюбливаю, – так же с улыбкой уточнил он. – Но готов потерпеть ради общего дела.
– Спасибо, – елейным тоном огрызнулся я. – Расстояние сам будешь мерить?
– Нет уж, будь любезен, – остудился Дан. – А то я заставлю тебя колдовать, когда возникнет надобность в этом.
– Хочешь сказать, что сам умеешь? – Я словно наткнулся на невидимое препятствие.
– Малость. Думаешь, как я тебя в лесу вырубил?
Я счел за благо засохнуть до времени. Не то чтобы тема ночной рукопашной схватки меня не интересовала, скорее наоборот. Но, во-первых, в лоб выяснять подробности было не к месту, во-вторых, чувствовал, что просто так не удастся вытянуть нужную информацию. Чем больше я общался с Даном, тем более темной лошадкой он для меня становился. Тут бы вспомнить Аристотеля с его окружностью, отделяющей известное от неизвестного. Но я не стал заморачиваться – всему свое время. К тому же правду гласит древняя поговорка: меньше знаешь, лучше спишь.
Понимая, что, действительно, справлюсь лучше, я произвел все необходимые манипуляции с картой, после чего ситуация кое в чем прояснилась. При хорошем ходовом ветре, а на нужных высотах он редко бывает вялым, добраться до Шам-Шаха на судне с парусностью яхты можно суток за пять. Это если без остановок, то есть, если команда будет работать вахтенным методом. Сам городок оказался на схеме покрупнее, чем я предполагал. Раза в два, если не в три. Кроме того мне столько раз приходилось смотреть на укрепления сверху, что я без труда понял – Шам-Шах обнесен пусть и не очень мощными, но все же стенами из защитного вакуум-поля. Это осложняло нашу задачу многократно – с обычными вооружениями можно затею штурма сразу выкинуть из головы. Для атаки на Шам-Шах потребуется винд-крейсер с полным набором штурмовых квант-орудий. Хотя бы один.
– Кажется, городок укреплен стенами, – негромко проговорил Дан.
– Не кажется. Укреплен. И у нас, выходит, остаются только два варианта. Первый – попросить у Имперского Адмиралтейства парочку винд-крейсеров с командой взаймы. Ненадолго, на пару недель. С возвратом. Но ведь не дадут, турбиной их разнеси!
– А второй вариант?
– Второй проще. Сделать себе обрезание, потом внешность под арабов, войти в Шам-Шах под видом честных работорговцев или покупателей опия, найти логово Аль Руха, спереть лампу, а потом быстро-быстро с горы… Какая там, говоришь, высота?
– Понятно. – Дан снова стал серьезным, как тогда в ночном лесу. – Закрываем операцию?
Признаюсь, я готов был дать утвердительный ответ. Сам бы я, может, и попытался поработать в тылу противника, но Дан тут мне помог бы, как двухпудовая гиря на ноге. Несмотря на его кавказские подвиги. А без него не выпустят. Ну, переоценил я свои силы. Стыдно. Вспомнил, как выкобенивался перед Щеглом, колотя себя пяткой в грудь. Стало еще постыднее. Захотелось провалиться на парочку километров в недра родной планеты. Еще на парочку, раз уж База так значительно заглублена. Желательно с треском и грохотом и под презрительное «Фу!» окружающей общественности. Это было бы честно. Но вместо этого я зацепился взглядом за одно географическое название на карте. И это название моментально размотало в памяти нить еще более позорных воспоминаний. Но в данном случае позорных не для меня, а для всего Российского Имперского Адмиралтейства.
– Минги-Тау, – произнес я вслух.
– Что? – Дан поразился не тому, что я прочел, а с каким лицом я это проделал.
– Селение Минги-Тау.
– Кавказ, – кивнул напарник. – Бывал я неподалеку. И что?
– Вот именно неподалеку оттуда Российский винд-флот потерял эсминец «Святой Николай». Да ладно бы потерял! Бросил. Два года назад. Об этом не трубили, естественно, так, слухи ходили. Но достоверные, думаю. В жизни бы не вспомнил название городка, если бы не прочитал на карте! Ну и случайности! Или это ваш прибор работает, подтягивает удачные стечения обстоятельств?
– Не в моей компетенции знать, на что направлена сейчас мощность прибора, – нахмурился Дан.
– Это я шучу. От радости.
– Чему радоваться-то? – не понял он. – Бросить корабль в глубине вражеской территории…
– Это ты верно заметил – корабль, – довольно кивнул я. – Не судно какое-нибудь. Боевой быстроходный эсминец. Мы его вернем.
– Что за бред? – Дан вытаращился на меня, словно из моей шевелюры рога вылезли. – Арабы его уже распотрошили сто раз.
– Это вряд ли.
Я чуть более напряженно, чем следовало, сжал манипулятор компьютера, постепенно увеличивая выбранный участок схемы. К сожалению, это была именно схема – обработанный компьютером снимок со спутника. Так что разглядеть на ней корабль было невозможно в принципе. Да и масштабирование было предусмотрено не в таких уж больших пределах. Карта так себе, обзорная, с одним нулем в индексе. Секретная, конечно, но не ахти насколько. Вот на схеме с двумя нулями можно было бы сосчитать ишаков возле сакли, а «трехнулевка» по рангу секретности позволяла и вовсе подключаться к камерам спутника в режиме реального времени и с любым приближением наблюдать за тем, что творится на Земле в данный конкретный момент. Причем почти во всех мыслимых диапазонах излучений.
Но даже если бы у меня была карта с тремя нулями, я бы «Святого Николая» так запросто не отыскал. Перво-наперво потому, что не знал его точного местонахождения. По слухам, его потеряли где-то в нескольких километрах от какой-то горы в районе селения Минги-Тау. Но гор там было, как семечек в подсолнухе. И все немаленькие. Кавказ есть Кавказ. Насколько я помнил, именно там злобные боги приковали к скале доблестного Прометея.
Когда винд-трупер говорит «поблизости», он имеет в виду километров сто. Значит, примерно в таком радиусе от Минги-Тау был брошен эсминец. Потому что услышал я об этом именно от винд-трупера. В сообщениях официальных медиа об этом не было ни слова, да и внутри винд-флота о данном инциденте, похоже, знал только высший адмиральский состав.
Мне же сболтнул Серега Чеботарев по кличке Жесткий, который волей случая оказался прямым участником того отнюдь не доблестного события. Мы с ним встретились при весьма щекотливых обстоятельствах – я отбывал наряд в карауле на гауптвахте, а Жесткий, как и остальная команда «Святого Николая», пребывал под стражей. Не все ребята, конечно, на той же трибунальной «губе», которую я бдил по долгу службы неусыпным оком, но вот Серега как раз под мой надзор и попал.
Я же к заключенным относился по всем Божьим заповедям и даже чуть получше, ибо на флоте никогда не знаешь, по какую сторону двери на «губе» окажешься. А так, может, через недельку Жесткий меня стеречь будет, пусть вспомнит мое доброе отношение и отдаст должки, если не сволочь последняя. Но Серега не был сволочью. А вот досталось ему всерьез – с гауптвахты он прямиком пошел под трибунал, а оттуда, я слышал, на каторгу. Было это полных четыре года назад, так что мог и выйти уже с болот.
– Почему ты решил, что корабль не тронули, не сожгли, не взорвали? – спросил Дан.
– Слишком большая ценность, – ответил я и решил рассказать то, что услышал от Жесткого. – Эскадра из пяти эсминцев и двух крейсеров проводила карательную операцию на территории кавказского халифата. Во время боя воцарился полный штиль – в горах погода меняется часто и без всякого предупреждения. Пришлось отходить на маневровых турбинах, свернув паруса. С земли колотили изо всех стволов, но эффективность, как обычно, была крайне низкой – защитные экраны сдерживали даже атаку «микроволновок». И все бы штатно ушли, если бы арабы не применили новую тактику – десантировали абордажную группу на пара-кайтах с господствующей вершины. Причем, не на нормальных полевых кайтах, а на древнейших, из шелка.
– Ничего себе! – присвистнул Дан, прикинув, какой развернулся бой.
– Да. Молодцы. Поймали наших на факторе неожиданности. Высадились на палубу. И вместо того, чтобы ввязываться в абордажную драку, вывели из строя обе маневровых турбины. Винд-труперы их перебили уже через пару минут, но оказалось поздно – «Святой Николай» полностью потерял ход и лег в дрейф. Брать корабль на буксир было слишком опасно – почти семьсот километров до Ростова. Могли и не дотянуть, тем более под интенсивным зенитным обстрелом. Эсминец «Святой Павел» и крейсер «Ярость Господня» взяли на борт команду со «Святого Николая». Хотели на отходе бортовым огнем уничтожить брошенный эсминец, да не вышло – капитан, зараза такая, перед тем, как сойти на «Ярость Господню», не отключил защитный экран. Можно было и через него продолбить, но слишком много времени это бы заняло. А тут еще антигравы противника подоспели, началась кутерьма, а «Святой Николай» по инерции хода достиг ближайшей горы и уперся в нее носом.
– Я бы капитана заподозрил в предательстве, – признался Дан.
– А никто особо не задумывался, – вздохнул я. – Пустили капитана в расход. Незатейливо так, без шумных разбирательств. Какая разница при таких последствиях – был злой умысел или нет?
– Это уж точно. Значит, у арабов имеется винд-эсминец?
– Да. Неизвестно только, отремонтировали ему турбины или он так и болтается на прежнем месте.
– Погоди! – осенило Дана. – Это не около четырех лет назад произошло?
– Именно так, – кивнул я.
– Кажется, я знаю, за каким чертом арабы похитили специалиста по турбо-приводам. А?
– Черт! – воскликнул я. – А ведь вполне может быть! Но до ремонта, как я понимаю, дело не дошло?
– Не дошло. В первый же день я сбежал, чтобы выполнить задание Института, а на третий меня выкупили, – напомнил Дан.
– Тогда можно предположить, что «Святой Николай» стоит на прежнем месте, – улыбнулся я. – А террористы четвертый год мозгуют над тем, где взять ремонтников и толковых винд-драйверов для управления парусным вооружением.
– Вряд ли на прежнем, – покачал головой напарник. – Арабы наверняка отбуксировали вашу посудину в более укромное место. Ведь не ровен час, эскадра могла вернуться.
– Могла, – согласился я. – Может, и возвращалась. Но о результатах рейда у меня нет информации.
– Ладно. – Дан поудобней устроился в кресле. – Предположим, что арабы с помощью турбо-гравов отбуксировали эсминец. На какое расстояние это возможно сделать?
– За четыре года? – прикинул я. – Километров на двести максимум. Но вряд ли они тащили корабль так далеко. За такое время им проще было выкопать в горе укрепленный ангар и загнать корабль туда.
– Ты все время держишь арабов за дураков, – попенял мне Дан. – И ошибаешься. Они не тупые, они темные, я тебе уже говорил. И если они управляют турбо-гравами, то с приводом Шерстюка тоже знакомы и могли посадить эсминец вручную своими силами.
– Ладно, – кивнул я. – Допустим. Все равно нет смысла буксировать его на двести километров. «Святой Николай», в любом случае, где-то в районе Минги-Тау.
– Где-то в районе… – вздохнул Дан. – При такой точности координат Щегол никогда не даст разрешения на поисковую операцию.
– Даст, – покачал я головой. – Во-первых, куш слишком велик. Не только Шам-Шах штурмануть по всем правилам современного боевого искусства, но и оснастить Институт полноценным боевым кораблем. Во-вторых, я попробую уточнить координаты.
– Как? – напрягся Дан.
– Можно поискать человека, который был в команде «Святого Николая». Возможно, парень на каторге. Возможно, вышел. Попробуем уточнить?
– Это к Щеглу, – уклончиво ответил Дан. – Вне моей компетенции планировать операции за пределами Базы. Да и внутри тоже, если честно признаться.
Доклад для Дворжека пришлось подготовить в письменной форме. Оказывается, любил он поформалюжничать, когда дело касалось великих дел. Но, может, оно и верно – больше материалов останется для истории. Правда, с докладом вдвоем справились быстро – я излагал историю «Святого Николая», а Дан помогал упаковать ее в принятые Институтом фразы. Заодно я учился – уже понял, что писать подобные бумажки придется не раз.
– Ну что же, – перечитав послание, сказал Дан. – Можно было бы отправить по месседж-системе, но лучше лично.
– Почему? – удивился я. – Секретность?
– Прослужишь тут больше, поймешь, что все без исключения уполномоченные исполнители не упустят случая подсунуть Щеглу что-нибудь такое, что выведет его из равновесия. Причем, все равно, в какую сторону.
Цели своей мы точно достигли – узрев нашу грамоту, Щегол прямо-таки в лице переменился. Он даже в кресле привстал. И тут же стала ясна правота Дана – я хоть и не послужил еще порядком под крылышком Института, а моральное удовлетворение испытал немалое.
– Эсминец? – Щегол через несколько секунд чуть пришел в себя. – Кхе… Недурно. Я редко ошибаюсь, но бывает… Быстро же ты, Егор, доказал мне, что я рано списал тебя со счетов и определил на вечную стоянку в пределах Базы. Винд-трупер, нечего и говорить. Честно скажу, что операция по твоему освобождению уже окупилась. Одной лишь информацией о потерянном эсминце. Можешь представить, сколько она стоит?
– Примерно, – кивнул я, не пытаясь скрыть моральное удовлетворение. – Потому адмиралтейство ее и засекретило сразу. Но на самом деле эта информация стоила мне доброго отношения к одному человеку с трудной судьбой.
– Ладно, – окончательно взяв себя в руки, сказал Альберт. – Точнее эсминец можно локализовать? Питерская ячейка недурно окрепла бы с таким… вооружением.
– В этом я и хотел просить помощи, – осмелел я. – Тот человек… С трудной судьбой. Сергей Чеботарев. От него я обо всем и узнал. Он был в составе команды «Святого Николая» во время описанных событий. А сейчас, скорее всего, на каторге. Или недавно вышел. Я у него не выспрашивал тонкостей этой истории, не знал, что они могут пригодиться.
– Понятно… – Щегол удовлетворенно потер руки. – Доставим мы тебе этого Чеботарева. Не сомневайся.
– А я вам добуду эсминец, – спокойно добавил я.
– Ну и прекрасно. Автоматически прыгнешь из десантника в капитаны корабля. А, Егор? Неплохая карьера за пару дней?
– Мне бы хотелось самому завербовать Сергея, – высказал я крутившуюся в голове мыслишку. – Даже после каторги специалист винд-флота остается верен некоторым идеалам. И винд-труперу с винд-трупером говорить не в пример легче, чем с уполномоченным исполнителем.
– Пожалуй. – Щегол ответил медленно, почти по слогам, словно взвешивая каждую букву. – Да. Когда мы его локализуем, я тебя вызову. Но без Дана с Базы я тебя не выпущу.
– Как договаривались, – пожал я плечами.
– К тому же, если Чеботарев на каторге, его сначала надо будет оттуда забрать, – прикинул Дан.
– Да, – кивнул Дворжек. – В этом случае ты не сможешь стать первым, с кем он встретится на свободе. У него как вообще, натура революционная?
– Из нас революционность выбивают еще в кадетском корпусе, – спокойно ответил я.
– Да, заметно, – усмехнулся Альберт. – Ты тоже не спешил освободиться из-под стражи.
– Это называется честью, – произнес я.
– Это называется глупостью, – не согласился Дворжек.
Я не стал спорить, у меня на этот счет было свое, сугубо личное мнение.
– Сейчас аналитический отдел возьмется за дело, – усмехнулся Дан, когда мы спускались на лифте. – Профессионалы редкие, и материально-техническая база у них тоже на высоте.
– Раз уж сумели переписать мне чип… – с пониманием согласился я.
– Не только тебе. У всех сотрудников Института новые личности.
– Неужели? – искренне удивился я. – А смысл? У вас что, нет ни одного добровольца?
– Почему же, – в глазах Дана запрыгали веселые чертики. – Все добровольцы. Вот только добровольное вступление в ряды Института для каждого стало альтернативой еще худшему повороту судьбы.
– И у тебя так было? – поразился я еще больше.
– Верно мыслишь. Но я за двенадцать лес врос в эту контору всеми нервами, жилами и кровеносными сосудами. А вот ты врастешь или нет – поглядим.
– Я врос в винд-флот, – сквозь зубы процедил я, выходя из лифта.
– У всех у нас было какое-то прошлое, в которое мы, казалось, вросли. Но это только казалось.
– Выходит, сатрап ваш Щегол.
– Не сатрап, – усмехнулся Дан. – Спаситель. Всех нас вытащил из дерьма, в которое мы сами умудрились вляпаться. Знаешь, ошибки ошибкам рознь. Одни судьба тебе милостиво прощает, а за другие ставит тебя раком. И когда ты наклоняешься в эту до крайности неудобную позу, у тебя перед глазами вдруг обнаруживается надпись: «Добро пожаловать в Институт Прикладной Экзофизики».
– Но не все же, кто встал раком, видят эту надпись, – на ходу пожал я плечами.
– Не все, конечно, – подтвердил напарник. – Чтобы ее увидеть, надо к моменту попадания в данную позу что-то из себя представлять.
Мы устроились у меня в комнате и принялись подробнее изучать район Минги-Тау. Не только визуально, а повыуживали из Европейского Информационного Банка все тексты и медиа-материалы, касающиеся Кавказа вообще и Минги-Тау в частности.
– Вспоминать жутко, – признался Дан, глядя на объемные снимки кавказских гор пятидесятилетней давности. – Европейцу там нечего делать. Поверхностным взглядом – райское место, если убрать оттуда боевиков Халифата. Но вскоре понимаешь, что и без арабов там есть от чего сгореть. Правильно тут написали. Зона повышенной природной опасности.
Я тоже просматривал снимки в несколько подавленном состоянии. Мне приходилось видеть и Карпаты, и Урал, и Крымскую гряду, и Альпы. Но Кавказ выглядел совершенно иначе. Трудно в точности сказать, чем он отличался. Дикостью? Жутковатым относительным перепадом высот? Или тем, что с равнины хребет выглядел, как исполинская, подобная миражу стена, закрывающая половину неба изрезанными снежными пиками? Наверное, все вместе.
Не скажу, что полученная информация меня испугала. Скорее, наоборот – подзадорила. Впервые после освобождения из-под стражи я подумал о своем новом положении с радостью. Тут, в Институте, мне не скоро дадут ощутить себя списанным на землю пенсионером. А это было для меня важнее всего – ощущение нужности. Я как-то привык к нему за время службы в винд-флоте. И не хотелось от этого ощущения избавляться. Быть нужным и в чем-то незаменимым – это желание вколотили в нас еще в кадетском корпусе. Да и слава Богу! Поневоле начнешь соответствовать имиджу и не позволишь себе опускаться даже тогда, когда бывает совсем худо.
Мы с Даном прокорпели над картами и снимками около полутора часов, пока от работы нас не оторвал зуммер внутреннего вызова. На мониторе появилось лицо Альберта.
– Извелись, ребята? – без предисловий спросил он. И не дожидаясь ответа выдал: – Нашелся ваш Сережа Чеботарев. И пребывает он не в цепях каторжных, а на воле, в славном граде святого Петра. Недавно освободили его, буквально месяц назад. Судя по косвенным данным, в себя он пока после каторги не пришел окончательно. Вроде бы имеет психологические проблемы. Но, как бы там ни было, времени у нас в обрез. Так что оба получаете официальное задание – либо выведать точное место потери эсминца, либо, если не выйдет, доставить Чеботарева на Базу. И живенько! К вечеру надо закончить. Операция городская, так что в генералитете ее будет курировать Глеб, а не Коля. Я его сейчас введу в курс дела, а вы давайте подтягивайтесь в холл. Обсудите детали операции и получите необходимое снаряжение. Вопросы есть?
– Нет, – в один голос ответили мы с Даном.
– Ну и прекрасно, – широко улыбнулся Щегол. – Старшим в городе будет Дан. Но новичка не тирань почем зря, прислушивайся. Не забывай, что винд-трупер будет беседовать с винд-трупером. Понял?
– Судя по наличию городских партизан даже в Сан-Петербурге – не хватает.
– Верно мыслишь, – согласился я. – А у имперского руководства не хватает мозгов, чтобы это понять. Меня, знаешь ведь, на каторгу упекли за то, что пощадил молодую бабенку, готовую к репродукции в любой момент и не имеющую никаких признаков варварского генома. А раз нет понимания этого, то мощь винд-эскадр и крепость городских стен приобретают особое значение.
– Они ничего не решают кардинально, – покачал головой Дан. – Мы же не можем, как крысы, прятаться до следующего потопа за городскими стенами! Арабы на нас наступают, наступают в первую очередь генетически. А нам попросту нечего им противопоставить. И твоя история – яркая иллюстрация этому.
– Ты сказал «наступают в первую очередь генетически», – заинтересовался я. – А что во вторую?
– Во вторую, они побеждают нас цивилизационными, точнее, морально-этическими нормами.
– Ни фига себе! – Я невольно присвистнул от такого откровения. – Ты хочешь сказать, что их цивилизационные нормы лучше? Какой-нибудь Зураб написал музыку глубже баховской? Или у них свой Ван Гог выискался? Или Толстой с Достоевским? Или, может быть, в морально-этическом плане нам с них пример брать? Или просто нам всем тоже надо задницу камушками подтирать, чтобы одержать победу в глобальном противостоянии с ними?
– Ну, ты завелся… – чуть опешил Дан. – Успокойся. Я не говорю, что чьи-то цивилизационные нормы лучше, а чьи-то хуже. Просто по факту их система ценностей эффективнее с военной точки зрения. Неверный для них не человек. Это раз. Что избавляет их от моральных угрызений совести при убийстве неверного. Как только в России установилась православная теократия и мусульман официально стали считать нелюдями и существами, лишенными души, мы их сразу потеснили. Исторический факт. А против фактов не попрешь. Ладно, в этом мы уравнялись. Не скажу, что стали от этого лучше, но уж точно стали эффективнее в противостоянии.
– Согласен, – кивнул я.
– У них любая война с неверными является священной, а потому любой, погибший в ней, сразу попадает в рай. У нас же прямиком в рай попадают только великомученики. Пока попы не подкорректируют этот вопрос, наша пропаганда будет оставаться в глубокой заднице.
– Хорошо, хотя бы, что с военных официально сняли обязанность соблюдать заповедь «не убий», – поддакнул я. – А ты что, ярый православный?
– Я? – в голосе Дана послышалась обида. – Похож?
Мне не удалось быстро найтись с ответом.
– Никакой я не православный! – слишком, на мой взгляд, эмоционально ответил Дан. – Но я прекрасно понимаю, что теократия в России была необходима. Хотя бы в качестве системы, использующей православие как идеологический инструмент. А если точнее, то как идеологическое оружие обороны от мусульман.
– Наши эскадренные батюшки примерно то же самое вбивали нам в головы, – усмехнулся я.
– Правильно делали. И все же это оружие проигрывает арабскому. Хотя бы в том, что у них око за око – официальная идеология. А у нас, официально, следует подставить другую щеку.
– Да уж, – вздохнул я. – Пацифиста-мусульманина мне трудно представить.
– Значит, ты понял, о чем я. Дело не в камушках, которыми арабы задницы себе подтирают. Вот если бы при установлении российской теократии за основу было взято не православие, а славянское язычество, у арабов бы пуп надорвался отхватить столько нашей территории. Но почему-то далекая еврейская вера в обожествление рядового гражданина Израиля родом из Назарета оказалась русским роднее собственной, возросшей в наших лесах. Меня невольно одолевает смех, когда православие называют исконно русской верой. Как может она быть исконно русской? Когда ее придумывали, России, да и Руси, еще не существовало, а значит, она чуждая, созданная черт-те как давно и черт-те как далеко от наших мест. Да еще и евреями – чуждым народом. В чем же ее исконность?
– Но все же это значительный противовес исламу, – не согласился я.
– Только в том плане, что лучше такое цивилизационное сплочение, чем никакого, – отмахнулся Дан. – Поэтому я и за теократию. Без нее нас вообще бы смели.
– По-твоему выходит, что военно-силовыми методами бороться с арабами вообще бессмысленно? – напрямую поинтересовался я.
– Тактически можно, иначе я бы тут не сидел и не обсуждал с тобой план штурма Шам-Шаха. Но стратегически надо решать проблему иначе. Межцивилизационно и генетически.
– Не думаю, что белого человека можно побудить размножаться бездумно, как это делают мусульмане. У них ценность человеческой жизни приближается к абсолютному нулю, а потому плевать им на то, что будет с детьми. Дадут им кинжал и коня, а те сами уже пусть о себе заботятся. Ты вот готов на это? Я – нет. Выходит, чтобы победить генетически, у нас один выход – их прореживать.
– Резвый ты больно, – вздохнул Дан. – Прореживать… У нас с тобой сейчас другая задача…
В первую очередь он попытался промерить расстояние от Сан-Петербурга до Шам-Шаха, но делал это довольно неуклюже – панель инструментов оказалась ему малознакомой и не относилась к классу интуитивно понимаемых. Я усмехнулся, взял и-манимулятор и быстро навел порядок на мониторе.
– К чему такие сложности? – поразился Дан.
– Это военные карты, – пояснил я. – Для затруднения чтения посторонними.
– Вот одна из причин, почему я не люблю военных, – признался мой новый напарник. – За лишние сложности.
– Так ты военных не любишь? – усмехнулся я.
– Недолюбливаю, – так же с улыбкой уточнил он. – Но готов потерпеть ради общего дела.
– Спасибо, – елейным тоном огрызнулся я. – Расстояние сам будешь мерить?
– Нет уж, будь любезен, – остудился Дан. – А то я заставлю тебя колдовать, когда возникнет надобность в этом.
– Хочешь сказать, что сам умеешь? – Я словно наткнулся на невидимое препятствие.
– Малость. Думаешь, как я тебя в лесу вырубил?
Я счел за благо засохнуть до времени. Не то чтобы тема ночной рукопашной схватки меня не интересовала, скорее наоборот. Но, во-первых, в лоб выяснять подробности было не к месту, во-вторых, чувствовал, что просто так не удастся вытянуть нужную информацию. Чем больше я общался с Даном, тем более темной лошадкой он для меня становился. Тут бы вспомнить Аристотеля с его окружностью, отделяющей известное от неизвестного. Но я не стал заморачиваться – всему свое время. К тому же правду гласит древняя поговорка: меньше знаешь, лучше спишь.
Понимая, что, действительно, справлюсь лучше, я произвел все необходимые манипуляции с картой, после чего ситуация кое в чем прояснилась. При хорошем ходовом ветре, а на нужных высотах он редко бывает вялым, добраться до Шам-Шаха на судне с парусностью яхты можно суток за пять. Это если без остановок, то есть, если команда будет работать вахтенным методом. Сам городок оказался на схеме покрупнее, чем я предполагал. Раза в два, если не в три. Кроме того мне столько раз приходилось смотреть на укрепления сверху, что я без труда понял – Шам-Шах обнесен пусть и не очень мощными, но все же стенами из защитного вакуум-поля. Это осложняло нашу задачу многократно – с обычными вооружениями можно затею штурма сразу выкинуть из головы. Для атаки на Шам-Шах потребуется винд-крейсер с полным набором штурмовых квант-орудий. Хотя бы один.
– Кажется, городок укреплен стенами, – негромко проговорил Дан.
– Не кажется. Укреплен. И у нас, выходит, остаются только два варианта. Первый – попросить у Имперского Адмиралтейства парочку винд-крейсеров с командой взаймы. Ненадолго, на пару недель. С возвратом. Но ведь не дадут, турбиной их разнеси!
– А второй вариант?
– Второй проще. Сделать себе обрезание, потом внешность под арабов, войти в Шам-Шах под видом честных работорговцев или покупателей опия, найти логово Аль Руха, спереть лампу, а потом быстро-быстро с горы… Какая там, говоришь, высота?
– Понятно. – Дан снова стал серьезным, как тогда в ночном лесу. – Закрываем операцию?
Признаюсь, я готов был дать утвердительный ответ. Сам бы я, может, и попытался поработать в тылу противника, но Дан тут мне помог бы, как двухпудовая гиря на ноге. Несмотря на его кавказские подвиги. А без него не выпустят. Ну, переоценил я свои силы. Стыдно. Вспомнил, как выкобенивался перед Щеглом, колотя себя пяткой в грудь. Стало еще постыднее. Захотелось провалиться на парочку километров в недра родной планеты. Еще на парочку, раз уж База так значительно заглублена. Желательно с треском и грохотом и под презрительное «Фу!» окружающей общественности. Это было бы честно. Но вместо этого я зацепился взглядом за одно географическое название на карте. И это название моментально размотало в памяти нить еще более позорных воспоминаний. Но в данном случае позорных не для меня, а для всего Российского Имперского Адмиралтейства.
– Минги-Тау, – произнес я вслух.
– Что? – Дан поразился не тому, что я прочел, а с каким лицом я это проделал.
– Селение Минги-Тау.
– Кавказ, – кивнул напарник. – Бывал я неподалеку. И что?
– Вот именно неподалеку оттуда Российский винд-флот потерял эсминец «Святой Николай». Да ладно бы потерял! Бросил. Два года назад. Об этом не трубили, естественно, так, слухи ходили. Но достоверные, думаю. В жизни бы не вспомнил название городка, если бы не прочитал на карте! Ну и случайности! Или это ваш прибор работает, подтягивает удачные стечения обстоятельств?
– Не в моей компетенции знать, на что направлена сейчас мощность прибора, – нахмурился Дан.
– Это я шучу. От радости.
– Чему радоваться-то? – не понял он. – Бросить корабль в глубине вражеской территории…
– Это ты верно заметил – корабль, – довольно кивнул я. – Не судно какое-нибудь. Боевой быстроходный эсминец. Мы его вернем.
– Что за бред? – Дан вытаращился на меня, словно из моей шевелюры рога вылезли. – Арабы его уже распотрошили сто раз.
– Это вряд ли.
Я чуть более напряженно, чем следовало, сжал манипулятор компьютера, постепенно увеличивая выбранный участок схемы. К сожалению, это была именно схема – обработанный компьютером снимок со спутника. Так что разглядеть на ней корабль было невозможно в принципе. Да и масштабирование было предусмотрено не в таких уж больших пределах. Карта так себе, обзорная, с одним нулем в индексе. Секретная, конечно, но не ахти насколько. Вот на схеме с двумя нулями можно было бы сосчитать ишаков возле сакли, а «трехнулевка» по рангу секретности позволяла и вовсе подключаться к камерам спутника в режиме реального времени и с любым приближением наблюдать за тем, что творится на Земле в данный конкретный момент. Причем почти во всех мыслимых диапазонах излучений.
Но даже если бы у меня была карта с тремя нулями, я бы «Святого Николая» так запросто не отыскал. Перво-наперво потому, что не знал его точного местонахождения. По слухам, его потеряли где-то в нескольких километрах от какой-то горы в районе селения Минги-Тау. Но гор там было, как семечек в подсолнухе. И все немаленькие. Кавказ есть Кавказ. Насколько я помнил, именно там злобные боги приковали к скале доблестного Прометея.
Когда винд-трупер говорит «поблизости», он имеет в виду километров сто. Значит, примерно в таком радиусе от Минги-Тау был брошен эсминец. Потому что услышал я об этом именно от винд-трупера. В сообщениях официальных медиа об этом не было ни слова, да и внутри винд-флота о данном инциденте, похоже, знал только высший адмиральский состав.
Мне же сболтнул Серега Чеботарев по кличке Жесткий, который волей случая оказался прямым участником того отнюдь не доблестного события. Мы с ним встретились при весьма щекотливых обстоятельствах – я отбывал наряд в карауле на гауптвахте, а Жесткий, как и остальная команда «Святого Николая», пребывал под стражей. Не все ребята, конечно, на той же трибунальной «губе», которую я бдил по долгу службы неусыпным оком, но вот Серега как раз под мой надзор и попал.
Я же к заключенным относился по всем Божьим заповедям и даже чуть получше, ибо на флоте никогда не знаешь, по какую сторону двери на «губе» окажешься. А так, может, через недельку Жесткий меня стеречь будет, пусть вспомнит мое доброе отношение и отдаст должки, если не сволочь последняя. Но Серега не был сволочью. А вот досталось ему всерьез – с гауптвахты он прямиком пошел под трибунал, а оттуда, я слышал, на каторгу. Было это полных четыре года назад, так что мог и выйти уже с болот.
– Почему ты решил, что корабль не тронули, не сожгли, не взорвали? – спросил Дан.
– Слишком большая ценность, – ответил я и решил рассказать то, что услышал от Жесткого. – Эскадра из пяти эсминцев и двух крейсеров проводила карательную операцию на территории кавказского халифата. Во время боя воцарился полный штиль – в горах погода меняется часто и без всякого предупреждения. Пришлось отходить на маневровых турбинах, свернув паруса. С земли колотили изо всех стволов, но эффективность, как обычно, была крайне низкой – защитные экраны сдерживали даже атаку «микроволновок». И все бы штатно ушли, если бы арабы не применили новую тактику – десантировали абордажную группу на пара-кайтах с господствующей вершины. Причем, не на нормальных полевых кайтах, а на древнейших, из шелка.
– Ничего себе! – присвистнул Дан, прикинув, какой развернулся бой.
– Да. Молодцы. Поймали наших на факторе неожиданности. Высадились на палубу. И вместо того, чтобы ввязываться в абордажную драку, вывели из строя обе маневровых турбины. Винд-труперы их перебили уже через пару минут, но оказалось поздно – «Святой Николай» полностью потерял ход и лег в дрейф. Брать корабль на буксир было слишком опасно – почти семьсот километров до Ростова. Могли и не дотянуть, тем более под интенсивным зенитным обстрелом. Эсминец «Святой Павел» и крейсер «Ярость Господня» взяли на борт команду со «Святого Николая». Хотели на отходе бортовым огнем уничтожить брошенный эсминец, да не вышло – капитан, зараза такая, перед тем, как сойти на «Ярость Господню», не отключил защитный экран. Можно было и через него продолбить, но слишком много времени это бы заняло. А тут еще антигравы противника подоспели, началась кутерьма, а «Святой Николай» по инерции хода достиг ближайшей горы и уперся в нее носом.
– Я бы капитана заподозрил в предательстве, – признался Дан.
– А никто особо не задумывался, – вздохнул я. – Пустили капитана в расход. Незатейливо так, без шумных разбирательств. Какая разница при таких последствиях – был злой умысел или нет?
– Это уж точно. Значит, у арабов имеется винд-эсминец?
– Да. Неизвестно только, отремонтировали ему турбины или он так и болтается на прежнем месте.
– Погоди! – осенило Дана. – Это не около четырех лет назад произошло?
– Именно так, – кивнул я.
– Кажется, я знаю, за каким чертом арабы похитили специалиста по турбо-приводам. А?
– Черт! – воскликнул я. – А ведь вполне может быть! Но до ремонта, как я понимаю, дело не дошло?
– Не дошло. В первый же день я сбежал, чтобы выполнить задание Института, а на третий меня выкупили, – напомнил Дан.
– Тогда можно предположить, что «Святой Николай» стоит на прежнем месте, – улыбнулся я. – А террористы четвертый год мозгуют над тем, где взять ремонтников и толковых винд-драйверов для управления парусным вооружением.
– Вряд ли на прежнем, – покачал головой напарник. – Арабы наверняка отбуксировали вашу посудину в более укромное место. Ведь не ровен час, эскадра могла вернуться.
– Могла, – согласился я. – Может, и возвращалась. Но о результатах рейда у меня нет информации.
– Ладно. – Дан поудобней устроился в кресле. – Предположим, что арабы с помощью турбо-гравов отбуксировали эсминец. На какое расстояние это возможно сделать?
– За четыре года? – прикинул я. – Километров на двести максимум. Но вряд ли они тащили корабль так далеко. За такое время им проще было выкопать в горе укрепленный ангар и загнать корабль туда.
– Ты все время держишь арабов за дураков, – попенял мне Дан. – И ошибаешься. Они не тупые, они темные, я тебе уже говорил. И если они управляют турбо-гравами, то с приводом Шерстюка тоже знакомы и могли посадить эсминец вручную своими силами.
– Ладно, – кивнул я. – Допустим. Все равно нет смысла буксировать его на двести километров. «Святой Николай», в любом случае, где-то в районе Минги-Тау.
– Где-то в районе… – вздохнул Дан. – При такой точности координат Щегол никогда не даст разрешения на поисковую операцию.
– Даст, – покачал я головой. – Во-первых, куш слишком велик. Не только Шам-Шах штурмануть по всем правилам современного боевого искусства, но и оснастить Институт полноценным боевым кораблем. Во-вторых, я попробую уточнить координаты.
– Как? – напрягся Дан.
– Можно поискать человека, который был в команде «Святого Николая». Возможно, парень на каторге. Возможно, вышел. Попробуем уточнить?
– Это к Щеглу, – уклончиво ответил Дан. – Вне моей компетенции планировать операции за пределами Базы. Да и внутри тоже, если честно признаться.
Доклад для Дворжека пришлось подготовить в письменной форме. Оказывается, любил он поформалюжничать, когда дело касалось великих дел. Но, может, оно и верно – больше материалов останется для истории. Правда, с докладом вдвоем справились быстро – я излагал историю «Святого Николая», а Дан помогал упаковать ее в принятые Институтом фразы. Заодно я учился – уже понял, что писать подобные бумажки придется не раз.
– Ну что же, – перечитав послание, сказал Дан. – Можно было бы отправить по месседж-системе, но лучше лично.
– Почему? – удивился я. – Секретность?
– Прослужишь тут больше, поймешь, что все без исключения уполномоченные исполнители не упустят случая подсунуть Щеглу что-нибудь такое, что выведет его из равновесия. Причем, все равно, в какую сторону.
Цели своей мы точно достигли – узрев нашу грамоту, Щегол прямо-таки в лице переменился. Он даже в кресле привстал. И тут же стала ясна правота Дана – я хоть и не послужил еще порядком под крылышком Института, а моральное удовлетворение испытал немалое.
– Эсминец? – Щегол через несколько секунд чуть пришел в себя. – Кхе… Недурно. Я редко ошибаюсь, но бывает… Быстро же ты, Егор, доказал мне, что я рано списал тебя со счетов и определил на вечную стоянку в пределах Базы. Винд-трупер, нечего и говорить. Честно скажу, что операция по твоему освобождению уже окупилась. Одной лишь информацией о потерянном эсминце. Можешь представить, сколько она стоит?
– Примерно, – кивнул я, не пытаясь скрыть моральное удовлетворение. – Потому адмиралтейство ее и засекретило сразу. Но на самом деле эта информация стоила мне доброго отношения к одному человеку с трудной судьбой.
– Ладно, – окончательно взяв себя в руки, сказал Альберт. – Точнее эсминец можно локализовать? Питерская ячейка недурно окрепла бы с таким… вооружением.
– В этом я и хотел просить помощи, – осмелел я. – Тот человек… С трудной судьбой. Сергей Чеботарев. От него я обо всем и узнал. Он был в составе команды «Святого Николая» во время описанных событий. А сейчас, скорее всего, на каторге. Или недавно вышел. Я у него не выспрашивал тонкостей этой истории, не знал, что они могут пригодиться.
– Понятно… – Щегол удовлетворенно потер руки. – Доставим мы тебе этого Чеботарева. Не сомневайся.
– А я вам добуду эсминец, – спокойно добавил я.
– Ну и прекрасно. Автоматически прыгнешь из десантника в капитаны корабля. А, Егор? Неплохая карьера за пару дней?
– Мне бы хотелось самому завербовать Сергея, – высказал я крутившуюся в голове мыслишку. – Даже после каторги специалист винд-флота остается верен некоторым идеалам. И винд-труперу с винд-трупером говорить не в пример легче, чем с уполномоченным исполнителем.
– Пожалуй. – Щегол ответил медленно, почти по слогам, словно взвешивая каждую букву. – Да. Когда мы его локализуем, я тебя вызову. Но без Дана с Базы я тебя не выпущу.
– Как договаривались, – пожал я плечами.
– К тому же, если Чеботарев на каторге, его сначала надо будет оттуда забрать, – прикинул Дан.
– Да, – кивнул Дворжек. – В этом случае ты не сможешь стать первым, с кем он встретится на свободе. У него как вообще, натура революционная?
– Из нас революционность выбивают еще в кадетском корпусе, – спокойно ответил я.
– Да, заметно, – усмехнулся Альберт. – Ты тоже не спешил освободиться из-под стражи.
– Это называется честью, – произнес я.
– Это называется глупостью, – не согласился Дворжек.
Я не стал спорить, у меня на этот счет было свое, сугубо личное мнение.
– Сейчас аналитический отдел возьмется за дело, – усмехнулся Дан, когда мы спускались на лифте. – Профессионалы редкие, и материально-техническая база у них тоже на высоте.
– Раз уж сумели переписать мне чип… – с пониманием согласился я.
– Не только тебе. У всех сотрудников Института новые личности.
– Неужели? – искренне удивился я. – А смысл? У вас что, нет ни одного добровольца?
– Почему же, – в глазах Дана запрыгали веселые чертики. – Все добровольцы. Вот только добровольное вступление в ряды Института для каждого стало альтернативой еще худшему повороту судьбы.
– И у тебя так было? – поразился я еще больше.
– Верно мыслишь. Но я за двенадцать лес врос в эту контору всеми нервами, жилами и кровеносными сосудами. А вот ты врастешь или нет – поглядим.
– Я врос в винд-флот, – сквозь зубы процедил я, выходя из лифта.
– У всех у нас было какое-то прошлое, в которое мы, казалось, вросли. Но это только казалось.
– Выходит, сатрап ваш Щегол.
– Не сатрап, – усмехнулся Дан. – Спаситель. Всех нас вытащил из дерьма, в которое мы сами умудрились вляпаться. Знаешь, ошибки ошибкам рознь. Одни судьба тебе милостиво прощает, а за другие ставит тебя раком. И когда ты наклоняешься в эту до крайности неудобную позу, у тебя перед глазами вдруг обнаруживается надпись: «Добро пожаловать в Институт Прикладной Экзофизики».
– Но не все же, кто встал раком, видят эту надпись, – на ходу пожал я плечами.
– Не все, конечно, – подтвердил напарник. – Чтобы ее увидеть, надо к моменту попадания в данную позу что-то из себя представлять.
Мы устроились у меня в комнате и принялись подробнее изучать район Минги-Тау. Не только визуально, а повыуживали из Европейского Информационного Банка все тексты и медиа-материалы, касающиеся Кавказа вообще и Минги-Тау в частности.
– Вспоминать жутко, – признался Дан, глядя на объемные снимки кавказских гор пятидесятилетней давности. – Европейцу там нечего делать. Поверхностным взглядом – райское место, если убрать оттуда боевиков Халифата. Но вскоре понимаешь, что и без арабов там есть от чего сгореть. Правильно тут написали. Зона повышенной природной опасности.
Я тоже просматривал снимки в несколько подавленном состоянии. Мне приходилось видеть и Карпаты, и Урал, и Крымскую гряду, и Альпы. Но Кавказ выглядел совершенно иначе. Трудно в точности сказать, чем он отличался. Дикостью? Жутковатым относительным перепадом высот? Или тем, что с равнины хребет выглядел, как исполинская, подобная миражу стена, закрывающая половину неба изрезанными снежными пиками? Наверное, все вместе.
Не скажу, что полученная информация меня испугала. Скорее, наоборот – подзадорила. Впервые после освобождения из-под стражи я подумал о своем новом положении с радостью. Тут, в Институте, мне не скоро дадут ощутить себя списанным на землю пенсионером. А это было для меня важнее всего – ощущение нужности. Я как-то привык к нему за время службы в винд-флоте. И не хотелось от этого ощущения избавляться. Быть нужным и в чем-то незаменимым – это желание вколотили в нас еще в кадетском корпусе. Да и слава Богу! Поневоле начнешь соответствовать имиджу и не позволишь себе опускаться даже тогда, когда бывает совсем худо.
Мы с Даном прокорпели над картами и снимками около полутора часов, пока от работы нас не оторвал зуммер внутреннего вызова. На мониторе появилось лицо Альберта.
– Извелись, ребята? – без предисловий спросил он. И не дожидаясь ответа выдал: – Нашелся ваш Сережа Чеботарев. И пребывает он не в цепях каторжных, а на воле, в славном граде святого Петра. Недавно освободили его, буквально месяц назад. Судя по косвенным данным, в себя он пока после каторги не пришел окончательно. Вроде бы имеет психологические проблемы. Но, как бы там ни было, времени у нас в обрез. Так что оба получаете официальное задание – либо выведать точное место потери эсминца, либо, если не выйдет, доставить Чеботарева на Базу. И живенько! К вечеру надо закончить. Операция городская, так что в генералитете ее будет курировать Глеб, а не Коля. Я его сейчас введу в курс дела, а вы давайте подтягивайтесь в холл. Обсудите детали операции и получите необходимое снаряжение. Вопросы есть?
– Нет, – в один голос ответили мы с Даном.
– Ну и прекрасно, – широко улыбнулся Щегол. – Старшим в городе будет Дан. Но новичка не тирань почем зря, прислушивайся. Не забывай, что винд-трупер будет беседовать с винд-трупером. Понял?