Страница:
Ясен красен, что я кому-то очень сильно понадобился. Причем, не шайке городских воришек, таскающих корюшку с рыбацких экранопланов, а более серьезной преступной организации. Потому что электромагнитная пушка, бьющая останавливающим любую технику лучом, штука не просто дорогая, а слегка запрещенная к применению. Ее через городскую стену протащить не проще, чем сохранить прическу в эпицентре термоядерного взрыва. А у моих незваных спасителей она точно была, иначе чем они дистанционно заглушили бы двигатели двух спидеров и тяжелого броневика? Причем «микроволновкой» их арсенал не исчерпывался – спидеры не просто заглохли, от них вообще ничего не осталось. Городские партизаны так вооружиться не могли ни при каких обстоятельствах, хотя бы в силу того, что ни один православный, будь он трижды негодяем и последним преступником, все равно не продал бы арабам ничего мощнее термической гранаты. Да и то… Боюсь, что гранаты у них были собственного, арабского производства, как и плазменные трещотки. Хотя бывали и исключения. Слыхал я про одного офицера, который в Перми продавал гранаты городским партизанам. Правда, он их немного модернизировал перед продажей – удалял из запалов замедлители, после чего детонаторы взрывались прямо в руках, сразу после срыва чеки. Десяток подобных случаев, и бизнес по нелегальной продаже вооружений варварам изжил себя. Арабы сами боялись покупать у белых что бы то ни было. Так что брали они не навороченностью арсеналов и не умением, а банально численным превосходством.
Но если это не варвары, то кто? Сектанты какие-нибудь? Но за каким, извините, хреном сектантам мог понадобиться офицер винд-флота? Или они понятия не имели, кто находится в броневике, а в их задачу входил обычный террористический акт для подрыва стабильности в обществе добропорядочных православных? Предположить можно было что угодно, но, вне зависимости от характера вмешавшихся в мою судьбу сил, ситуация вышла до крайности идиотская. Я готов был молиться, чтобы полицейский патруль прибыл как можно раньше и меня поскорее отвезли бы в барак на болоте. Потому что иначе, стань я беглецом, мне придется всю оставшуюся жизнь скитаться за пределами городских стен.
Опустив ствол лазергана, я ногой вытолкнул из пилотского кресла труп и занял его место за пультом. Нет, после удара «микроволновки» эта посудина уже точно не полетит, она держалась в воздухе только за счет многомерной геометрии антигравитационного привода Шерстюка который, как известно, не требует для работы никакой энергии ни в каком виде. Вся энергия вкладывалась на этапе производства силового ядра привода. Поэтому у потерявшего ход броневика сохранилась способность маневра в вертикальной плоскости, чем я и намеревался воспользоваться. В принципе, мне достаточно было приземлиться, а там уже посмотрим, что нападающие собираются делать с офицером-спецназовцем.
На ходовых мониторах было хорошо видно окружающее пространство, еще затянутое дымом от рванувших в воздухе спидеров. В этом пространстве, с юго-востока, двигались курсом галфинд четыре гравио-серфа с короткими швертами и серьезной, метров по десять квадратных, парусной оснасткой. Я глянул, с какой скоростью и в каком направлении сносило дым, чтобы прикинуть, каких маневров можно ожидать от противника. В принципе, чтобы взять меня в воздухе на абордаж, им придется сменить галс. Я же за это время, при определенной доле удачи, мог посадить машину и сделать ноги в сторону обжитой части города, где не составит труда сдаться полиции на первом же участке. Это было бы наилучшим из возможных вариантов развития событий, но Господь редко позволяет выкрутиться так легко. Я же говорю, у него очень необычное чувство юмора. Мало того, что он за каким-то чертом создал два разумных пола в среде человечества, так он еще, да святится имя его, придумал закон подлости, по которому события чаще всего развиваются по наихудшему варианту. И если от первой придумки было так весело, что иногда обхохочешься, то от второй было мало кому до смеха. Если же кто-то попробует мне возразить, что закон подлости – дело рук Сатаны, то я только усмехнусь. Ну как может Господь всемогущий позволить случиться чему-нибудь во Вселенной против его божественной воли? Смех на палке! Он и Сатану-то в блин не раскатал только потому, что тот иногда может с юморными делишками самостоятельно справиться, освобождая Господа нашего от лишних хлопот.
Вертикальное движение всех гравилетов обеспечивалось поворотом силового ядра привода Шерстюка на определенный угол. Геометрия конструкции, а следовательно, и вектор противодействия гравитации, изменялись, вследствие чего тяга по вертикальному вектору возрастала или ослабевала. Но я был далек от мысли, что мне доведется сделать это с пульта. Все приборы после удара электромагнитного луча приказали долго жить, и о них можно было смело забыть. Но в боевой машине, какой, безусловно, являлся броневик для перевозки заключенных, наверняка имелась альтернативная система, обеспечивающая приемлемую посадку. Не такую, понятно, как в анекдоте про эскадренного батюшку, свалившегося с борта винд-крейсера.
Я пробежал глазами по надписям на шильдиках рычагов и почти ничего не понял. Извините, не гравилетчик. В основном обозначения органов управления состояли из цифр, ровно ничего мне не говорящих. Хорошая защита от угона арабами, надо признать. У варваров почти поголовно наблюдалась идиосинкразия к любым формам образования, кроме медресе. К тому же средний уровень интеллекта у террористов хоть и выше собачьего, но не намного. Стал бы человек с интеллектом душить рожениц в роддоме или поубивал бы он всех гимназистов в школе Святого Иова на Пасху? Бред. На такие вещи способен либо олигофрен, у которого слюни со рта текут непрерывно, либо арабский партизан с хорошо промытой в медресе черепушкой. По интеллекту оба одинаковы, только у партизана, в отличие от олигофрена, есть плазмоган и граната. Это единственное, на мой взгляд, между ними отличие. У меня с мозгами было чуть получше, но и мне пришлось искать нужную рукоять путем научного тыка, то есть без всяких затей дергая их скованными руками одну за другой. Никакой опасности подобный подход не представлял, поскольку те органы управления, которые не работали без электричества, попросту не откликались, а когда я добрался до нужного рычага, его поворот не только потребовал усилия, но и сразу привел к результату – гравилет начал ощутимо подниматься. Судя по всему, от ручки под палубой к силовому ядру привода шла механическая штанга, меняющая угол наклона. Мудро и надежно.
Спохватившись, я сдвинул рукоять в противоположную сторону и ощутил щекотку под ложечкой – падение пошло быстрее, чем я ожидал. Но пока земля далековато, этой неточностью можно было пренебречь. Наоборот, она давала мне выигрыш по времени.
Парни на гравио-серфах не растерялись, увидев мои маневры, а тоже начали менять эшелон. Причем с большей, чем у меня, скоростью. Ветер был свежий, а на галфинде маневрирование требует минимума усилий. В общем, у них были все преимущества, а у меня только сила духа и злость на свалившиеся на голову негативные обстоятельства.
Когда до земли оставалось метров десять, я снизил скорость падения, чтобы при ударе о грунт позвоночник не высыпался в штаны, но приложило все равно как следует. Хорошо хоть кресло мягкое.
На земле я ощутил себя куда увереннее, чем в чужом, потерявшем ход летательном аппарате. Надо было только пару секунд, чтобы прийти в себя после не слишком мягкой посадки, а потом попытаться выбраться из этого бронированного гроба, уже насквозь провонявшего вывороченными человеческими внутренностями. Если кто-то думает, что потрошеный человек благоухает фиалками, то я вынужден таких разочаровать – дерьмо в кишках именно дерьмом и пахнет. А еще кровищи на полу почти по щиколотку, она же в больших количествах тоже имеет характерное амбре. В общем, несмотря на нежелание пускаться в бега, я поспешил покинуть броневик.
Сдвинув в сторону крышку бокового пилотского люка, я соскочил в невысокую осоку, примятую тяжелой машиной. Воздух был свежий, дул северо-восточный ходовой ветер порядка семи метров в секунду, а через частые облачные разрывы светило яркое солнце. Четыре гравио-доски противника снижались, и приближались они очень бодро – все шли ровно, красиво, расслабленно, одним галсом, сменив курс чуть выше галфинда. Тренированные ребята. При таком, чтобы ветре играючи справляться с десятиметровым парусным вооружением, подготовочка нужна та еще.
Я включил на трофейном лазергане голографический прицел для дальней стрельбы и хотел уже занять оборону, прикрывшись бронированным лобовым обтекателем, но призадумался. Получалось, что стрелять придется в людей, по какой-то причине отбивших меня у конвоя. Понятно, что немаловажна цель, с которой они это сделали, но, с другой стороны, было уже совершенно ясно, что полицейских нахлобучили не арабы. А раз так…
Нет, ну не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять – за убийство пятерых полицейских меня по головке не погладят. Да и пять лет каторги тоже не могут стать самым светлым пятном в моей жизни. И, самое обидное, срок мне впаяли без права возвращения в ряды флота. Фактически, если посмотреть на ситуацию здраво, у меня в жизни не осталось никаких перспектив. А так… Все равно я, как ни крути, превратился из-за той глазастой девчонки в изгоя. В обычного человека, каким быть отвык. Говорят ведь – семь бед, один ответ. Можно рискнуть и попытаться узнать, чего хотят от меня эти тренированные ребята на гравио-серфах.
Посчитав это решение окончательным, я выключил прицел и опустил ствол лазергана. Серферы приблизились настолько, что я разглядел штыри навесного вооружения на их досках под серебристыми парусами из вакуум-поля. На носу ведущего, на турели с массивным маховиком гироскопа, виднелся кургузый ствол «микроволновки». Несмотря на столь тяжелую нагрузку, снижающую баланс доски донельзя, серфер перед посадкой крутанул амплитудный фронт-луп, в перевороте убрал шверт, а потом очень точно закончил сальто, проскользив доской по траве. Едва незнакомец отпустил гик, в его руках тут же возник плазмоган среднего калибра и уставился мне в живот. Скосив глаза, я заметил, что остальные серферы, не опускаясь на грунт, выключили генераторы парусного поля и тоже держат меня на прицеле. Скромненько, но со вкусом, надо признать. Нет, конечно, я мог немного покувыркаться в траве и гарантированно срезать парочку ребят, затянутых в черные аэрокостюмы, но смысла в этом большого не было. Мне или придется убить их всех, после чего моя судьба станет судьбой ободранного, вечно голодного скитальца, не имеющего возможности вернуться к цивилизованным поселениям и не имеющего желания примкнуть к арабам, или же мне разумнее попытаться узнать, чего серферы хотят от меня.
Не сходя с доски и не сводя с меня прицела, их предводитель изрек:
– Насильно мы тебя никуда не потащим. Это раз.
Был он на пару-тройку лет старше меня, но тридцати пяти ему, похоже, не было.
– Уже на этом спасибо, – с кривой усмешкой ответил я. – А могли вы тогда поинтересоваться, мечтал ли я, чтобы меня кто-то освобождал? Ты представить не можешь, в какое идиотское положение я попал. Я не хочу остаток жизни бегать от властей!
– Тебе и не придется этого делать, – возразил серфер. – По сути, пока еще в твоей жизни ничего не изменилось. Ты можешь прямо сейчас принять наше предложение, а можешь его отвергнуть. Во втором случае поедешь обратно на каторгу. Это сделать никогда не поздно.
– А в первом, куда? – мне не удалось скрыть легкий интерес к альтернативному варианту.
– Это в двух словах не объяснишь. Но, если рассматривать основной слой проблемы…
– Ты можешь выражаться попроще? – попросил я. – А то у меня мозг пучит от твоих оборотов.
Мне показалось, он немного смутился.
– Хорошо, извини. Мы хотим предложить тебе работу по специальности, но не в структуре вооруженных сил.
– Тьфу на тебя. А где? На стороне арабов? К черту! Если я захочу полизать кому-то задницу, то предпочту, чтобы она была белой и не очень волосатой.
– Я похож на араба? Или кто-то из них? – Он искоса глянул на спутников.
– Хрен вас знает, – пробурчал я.
– Дело в том, что мы не входим ни в одну государственную структуру. Скажу больше, мы занимаемся вещами, очень далекими от политики.
– Чушь… – с сомнением ответил я. – Какие же могут быть структуры, кроме государственных? А если и были бы, почему о них ничего не известно?
– Я вижу, мне удалось вызвать у тебя долю интереса к нашему предложению, – с улыбкой кивнул серфер.
– С какой стати ты так решил?
– Интуиция. Повторяю, на арабов мы не работаем. В этом ты убедишься, если проявишь свой интерес и дальше.
– Ладно, – кивнул я.
– Как тебя зовут, я знаю, а меня все называют Щеглом. Хотя на самом деле нормальное имя у меня тоже есть. Альберт Дворжек.
– Приятно познакомиться, – пробурчал я.
Ни его имя, ни его прозвище ни о чем мне не говорили.
– Предлагаю продолжить беседу у нас в офисе, – произнес Щегол. – Иначе сюда скоро подтянется полицейское подкрепление, и у нас возникнут лишние, никому не нужные проблемы.
– Хорошо… – Я принял решение. – Валяйте. Послушаю, что вы собираетесь лить мне в уши. Похоже, вам просто нужен бывалый винд-трупер. Так?
– Если не вдаваться в тонкости предложения, то это можно принять за его основу.
– Понятно. Узнали про трибунал и решили, что я предпочту чаепитие в офисе дороге на болота. Ладно, психологи, вы полетите, а мне ножками топать за вами?
– Нет. Мы рассчитывали, что в подготовку десантника винд-флота должно входить управление малыми гравио-парусными судами, вроде виндсерфа.
– Вы не ошиблись. Только лишней доски я не вижу.
– Макс тебе уступит свою.
После его слов самый молодой из парней, не раскрывая паруса, мягко опустил доску в траву. Первое, что он сделал, – снял с матчасти две плазменные пушки и отшвырнул их подальше. Затем молча стянул с себя аэрокостюм, под которым оказались штаны со свитером, и протянул его мне.
– Одевайся, – кивнул Дворжек, освобождая и свою доску от дорогостоящего вооружения.
– Вы всегда так разбрасываетесь пушками? – спросил я, влезая в обтягивающий акриоловый комбинезон.
Хорошо, что он был из безразмерного термоприсадочного акриола, а то объемы тел у нас с мальчиком были очень уж разные.
– У нашей организации нет недостатка в финансовых средствах. Не спеши. Скоро сам все узнаешь, – ответил Щегол.
Последняя фраза прозвучала очень весомо. Честно говоря, я заинтересовался всерьез. Макс между тем, как ни в чем не бывало, одернул свитер и, ни с кем не прощаясь, побрел на запад, в сторону Залива. Побрел без дороги, приминая ногами стебли осоки и желтые цветы чистотела.
– Далеко ему топать? – Я решил проявить сочувствие.
– Дойдет, не волнуйся, – усмехнулся предводитель.
Я пожал плечами и покосился на освободившуюся после Макса доску.
– Надо спешить, – подал голос грузный светловолосый парень, на вид самый старший из всех, не считая Дворжека. – А то цепь событий снова начала входить в зону статистических вероятностей.
– Ненавижу спешку! – недовольно пробурчал Альберт.
Мне давно не приходилось стоять на серфе, но это, как велосипед – раз научился, потом худо-бедно все равно сможешь кататься, быстро восстанавливая навыки. Раньше, кстати, лет пятьдесят назад, винд-доски использовались для десантирования с крейсеров, но потом их посчитали слишком громоздкими. Сейчас для выброса отряда винд-труперов используются либо отстяжные штурм-тросы из кевланировой нити, по которым десантники скользят на микроблоках, как пауки, либо пара-кайты из генерируемого заплечным активатором вакуум-поля. Но мне серф нравился. В нем, кроме всего прочего, есть эстетика стремительности, свободы скольжения… А впрочем, это уже эмоции. Сунув ноги в петли, я нажал на гике клавишу генерации паруса, а пяткой придавил контроллер поворота антигравитационного привода. Доска взмыла вверх, шверт, дающий ей курсовую устойчивость в магнитном поле Земли, вышел автоматически. Подхваченная свежим ветром матчасть чуть накренилась, задрала нос и легко вышла на курс в режиме аэроглиссирования. Чуть увеличив высоту полета, я рассмеялся. Все же эйфория от гравиосерфинга легко смывала с ткани реальности любые проблемы. Даже побег с каторги, сопровожденный убийством охраны. Даже полную неизвестность впереди. В ней тоже был дополнительный кайф, в этой неизвестности. Взяв курс крутой бакштаг, я подождал сопровождающую команду, сменил галс и пошел за ними в кильватере. Ветер звенел в тончайшей пленке паруса яркой радостной нотой. Если прислушаться, можно было услышать, как в этой ноте звучит слово «Свобода».
Но только поднявшись метров на тридцать, я заметил странную вещь – в округе никого, кроме нас, не было. То есть вообще никого из возможных свидетелей произошедшего. Валялся сбитый гравиомобиль, в котором меня везли, топал в сторону древней, заросшей сиренью бетонки Макс… И все. Ни на земле, ни в небе больше не было ни одной живой души. Я посчитал это добрым знаком. Как минимум, некому будет передать наши приметы полиции. А может, при изрядной доле везения, мне дадут чуток пожить на свободе. Поймать-то все равно поймают, но перед каторгой каждый глоток свежего воздуха обретает особую ценность.
Глава 3
Но если это не варвары, то кто? Сектанты какие-нибудь? Но за каким, извините, хреном сектантам мог понадобиться офицер винд-флота? Или они понятия не имели, кто находится в броневике, а в их задачу входил обычный террористический акт для подрыва стабильности в обществе добропорядочных православных? Предположить можно было что угодно, но, вне зависимости от характера вмешавшихся в мою судьбу сил, ситуация вышла до крайности идиотская. Я готов был молиться, чтобы полицейский патруль прибыл как можно раньше и меня поскорее отвезли бы в барак на болоте. Потому что иначе, стань я беглецом, мне придется всю оставшуюся жизнь скитаться за пределами городских стен.
Опустив ствол лазергана, я ногой вытолкнул из пилотского кресла труп и занял его место за пультом. Нет, после удара «микроволновки» эта посудина уже точно не полетит, она держалась в воздухе только за счет многомерной геометрии антигравитационного привода Шерстюка который, как известно, не требует для работы никакой энергии ни в каком виде. Вся энергия вкладывалась на этапе производства силового ядра привода. Поэтому у потерявшего ход броневика сохранилась способность маневра в вертикальной плоскости, чем я и намеревался воспользоваться. В принципе, мне достаточно было приземлиться, а там уже посмотрим, что нападающие собираются делать с офицером-спецназовцем.
На ходовых мониторах было хорошо видно окружающее пространство, еще затянутое дымом от рванувших в воздухе спидеров. В этом пространстве, с юго-востока, двигались курсом галфинд четыре гравио-серфа с короткими швертами и серьезной, метров по десять квадратных, парусной оснасткой. Я глянул, с какой скоростью и в каком направлении сносило дым, чтобы прикинуть, каких маневров можно ожидать от противника. В принципе, чтобы взять меня в воздухе на абордаж, им придется сменить галс. Я же за это время, при определенной доле удачи, мог посадить машину и сделать ноги в сторону обжитой части города, где не составит труда сдаться полиции на первом же участке. Это было бы наилучшим из возможных вариантов развития событий, но Господь редко позволяет выкрутиться так легко. Я же говорю, у него очень необычное чувство юмора. Мало того, что он за каким-то чертом создал два разумных пола в среде человечества, так он еще, да святится имя его, придумал закон подлости, по которому события чаще всего развиваются по наихудшему варианту. И если от первой придумки было так весело, что иногда обхохочешься, то от второй было мало кому до смеха. Если же кто-то попробует мне возразить, что закон подлости – дело рук Сатаны, то я только усмехнусь. Ну как может Господь всемогущий позволить случиться чему-нибудь во Вселенной против его божественной воли? Смех на палке! Он и Сатану-то в блин не раскатал только потому, что тот иногда может с юморными делишками самостоятельно справиться, освобождая Господа нашего от лишних хлопот.
Вертикальное движение всех гравилетов обеспечивалось поворотом силового ядра привода Шерстюка на определенный угол. Геометрия конструкции, а следовательно, и вектор противодействия гравитации, изменялись, вследствие чего тяга по вертикальному вектору возрастала или ослабевала. Но я был далек от мысли, что мне доведется сделать это с пульта. Все приборы после удара электромагнитного луча приказали долго жить, и о них можно было смело забыть. Но в боевой машине, какой, безусловно, являлся броневик для перевозки заключенных, наверняка имелась альтернативная система, обеспечивающая приемлемую посадку. Не такую, понятно, как в анекдоте про эскадренного батюшку, свалившегося с борта винд-крейсера.
Я пробежал глазами по надписям на шильдиках рычагов и почти ничего не понял. Извините, не гравилетчик. В основном обозначения органов управления состояли из цифр, ровно ничего мне не говорящих. Хорошая защита от угона арабами, надо признать. У варваров почти поголовно наблюдалась идиосинкразия к любым формам образования, кроме медресе. К тому же средний уровень интеллекта у террористов хоть и выше собачьего, но не намного. Стал бы человек с интеллектом душить рожениц в роддоме или поубивал бы он всех гимназистов в школе Святого Иова на Пасху? Бред. На такие вещи способен либо олигофрен, у которого слюни со рта текут непрерывно, либо арабский партизан с хорошо промытой в медресе черепушкой. По интеллекту оба одинаковы, только у партизана, в отличие от олигофрена, есть плазмоган и граната. Это единственное, на мой взгляд, между ними отличие. У меня с мозгами было чуть получше, но и мне пришлось искать нужную рукоять путем научного тыка, то есть без всяких затей дергая их скованными руками одну за другой. Никакой опасности подобный подход не представлял, поскольку те органы управления, которые не работали без электричества, попросту не откликались, а когда я добрался до нужного рычага, его поворот не только потребовал усилия, но и сразу привел к результату – гравилет начал ощутимо подниматься. Судя по всему, от ручки под палубой к силовому ядру привода шла механическая штанга, меняющая угол наклона. Мудро и надежно.
Спохватившись, я сдвинул рукоять в противоположную сторону и ощутил щекотку под ложечкой – падение пошло быстрее, чем я ожидал. Но пока земля далековато, этой неточностью можно было пренебречь. Наоборот, она давала мне выигрыш по времени.
Парни на гравио-серфах не растерялись, увидев мои маневры, а тоже начали менять эшелон. Причем с большей, чем у меня, скоростью. Ветер был свежий, а на галфинде маневрирование требует минимума усилий. В общем, у них были все преимущества, а у меня только сила духа и злость на свалившиеся на голову негативные обстоятельства.
Когда до земли оставалось метров десять, я снизил скорость падения, чтобы при ударе о грунт позвоночник не высыпался в штаны, но приложило все равно как следует. Хорошо хоть кресло мягкое.
На земле я ощутил себя куда увереннее, чем в чужом, потерявшем ход летательном аппарате. Надо было только пару секунд, чтобы прийти в себя после не слишком мягкой посадки, а потом попытаться выбраться из этого бронированного гроба, уже насквозь провонявшего вывороченными человеческими внутренностями. Если кто-то думает, что потрошеный человек благоухает фиалками, то я вынужден таких разочаровать – дерьмо в кишках именно дерьмом и пахнет. А еще кровищи на полу почти по щиколотку, она же в больших количествах тоже имеет характерное амбре. В общем, несмотря на нежелание пускаться в бега, я поспешил покинуть броневик.
Сдвинув в сторону крышку бокового пилотского люка, я соскочил в невысокую осоку, примятую тяжелой машиной. Воздух был свежий, дул северо-восточный ходовой ветер порядка семи метров в секунду, а через частые облачные разрывы светило яркое солнце. Четыре гравио-доски противника снижались, и приближались они очень бодро – все шли ровно, красиво, расслабленно, одним галсом, сменив курс чуть выше галфинда. Тренированные ребята. При таком, чтобы ветре играючи справляться с десятиметровым парусным вооружением, подготовочка нужна та еще.
Я включил на трофейном лазергане голографический прицел для дальней стрельбы и хотел уже занять оборону, прикрывшись бронированным лобовым обтекателем, но призадумался. Получалось, что стрелять придется в людей, по какой-то причине отбивших меня у конвоя. Понятно, что немаловажна цель, с которой они это сделали, но, с другой стороны, было уже совершенно ясно, что полицейских нахлобучили не арабы. А раз так…
Нет, ну не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять – за убийство пятерых полицейских меня по головке не погладят. Да и пять лет каторги тоже не могут стать самым светлым пятном в моей жизни. И, самое обидное, срок мне впаяли без права возвращения в ряды флота. Фактически, если посмотреть на ситуацию здраво, у меня в жизни не осталось никаких перспектив. А так… Все равно я, как ни крути, превратился из-за той глазастой девчонки в изгоя. В обычного человека, каким быть отвык. Говорят ведь – семь бед, один ответ. Можно рискнуть и попытаться узнать, чего хотят от меня эти тренированные ребята на гравио-серфах.
Посчитав это решение окончательным, я выключил прицел и опустил ствол лазергана. Серферы приблизились настолько, что я разглядел штыри навесного вооружения на их досках под серебристыми парусами из вакуум-поля. На носу ведущего, на турели с массивным маховиком гироскопа, виднелся кургузый ствол «микроволновки». Несмотря на столь тяжелую нагрузку, снижающую баланс доски донельзя, серфер перед посадкой крутанул амплитудный фронт-луп, в перевороте убрал шверт, а потом очень точно закончил сальто, проскользив доской по траве. Едва незнакомец отпустил гик, в его руках тут же возник плазмоган среднего калибра и уставился мне в живот. Скосив глаза, я заметил, что остальные серферы, не опускаясь на грунт, выключили генераторы парусного поля и тоже держат меня на прицеле. Скромненько, но со вкусом, надо признать. Нет, конечно, я мог немного покувыркаться в траве и гарантированно срезать парочку ребят, затянутых в черные аэрокостюмы, но смысла в этом большого не было. Мне или придется убить их всех, после чего моя судьба станет судьбой ободранного, вечно голодного скитальца, не имеющего возможности вернуться к цивилизованным поселениям и не имеющего желания примкнуть к арабам, или же мне разумнее попытаться узнать, чего серферы хотят от меня.
Не сходя с доски и не сводя с меня прицела, их предводитель изрек:
– Насильно мы тебя никуда не потащим. Это раз.
Был он на пару-тройку лет старше меня, но тридцати пяти ему, похоже, не было.
– Уже на этом спасибо, – с кривой усмешкой ответил я. – А могли вы тогда поинтересоваться, мечтал ли я, чтобы меня кто-то освобождал? Ты представить не можешь, в какое идиотское положение я попал. Я не хочу остаток жизни бегать от властей!
– Тебе и не придется этого делать, – возразил серфер. – По сути, пока еще в твоей жизни ничего не изменилось. Ты можешь прямо сейчас принять наше предложение, а можешь его отвергнуть. Во втором случае поедешь обратно на каторгу. Это сделать никогда не поздно.
– А в первом, куда? – мне не удалось скрыть легкий интерес к альтернативному варианту.
– Это в двух словах не объяснишь. Но, если рассматривать основной слой проблемы…
– Ты можешь выражаться попроще? – попросил я. – А то у меня мозг пучит от твоих оборотов.
Мне показалось, он немного смутился.
– Хорошо, извини. Мы хотим предложить тебе работу по специальности, но не в структуре вооруженных сил.
– Тьфу на тебя. А где? На стороне арабов? К черту! Если я захочу полизать кому-то задницу, то предпочту, чтобы она была белой и не очень волосатой.
– Я похож на араба? Или кто-то из них? – Он искоса глянул на спутников.
– Хрен вас знает, – пробурчал я.
– Дело в том, что мы не входим ни в одну государственную структуру. Скажу больше, мы занимаемся вещами, очень далекими от политики.
– Чушь… – с сомнением ответил я. – Какие же могут быть структуры, кроме государственных? А если и были бы, почему о них ничего не известно?
– Я вижу, мне удалось вызвать у тебя долю интереса к нашему предложению, – с улыбкой кивнул серфер.
– С какой стати ты так решил?
– Интуиция. Повторяю, на арабов мы не работаем. В этом ты убедишься, если проявишь свой интерес и дальше.
– Ладно, – кивнул я.
– Как тебя зовут, я знаю, а меня все называют Щеглом. Хотя на самом деле нормальное имя у меня тоже есть. Альберт Дворжек.
– Приятно познакомиться, – пробурчал я.
Ни его имя, ни его прозвище ни о чем мне не говорили.
– Предлагаю продолжить беседу у нас в офисе, – произнес Щегол. – Иначе сюда скоро подтянется полицейское подкрепление, и у нас возникнут лишние, никому не нужные проблемы.
– Хорошо… – Я принял решение. – Валяйте. Послушаю, что вы собираетесь лить мне в уши. Похоже, вам просто нужен бывалый винд-трупер. Так?
– Если не вдаваться в тонкости предложения, то это можно принять за его основу.
– Понятно. Узнали про трибунал и решили, что я предпочту чаепитие в офисе дороге на болота. Ладно, психологи, вы полетите, а мне ножками топать за вами?
– Нет. Мы рассчитывали, что в подготовку десантника винд-флота должно входить управление малыми гравио-парусными судами, вроде виндсерфа.
– Вы не ошиблись. Только лишней доски я не вижу.
– Макс тебе уступит свою.
После его слов самый молодой из парней, не раскрывая паруса, мягко опустил доску в траву. Первое, что он сделал, – снял с матчасти две плазменные пушки и отшвырнул их подальше. Затем молча стянул с себя аэрокостюм, под которым оказались штаны со свитером, и протянул его мне.
– Одевайся, – кивнул Дворжек, освобождая и свою доску от дорогостоящего вооружения.
– Вы всегда так разбрасываетесь пушками? – спросил я, влезая в обтягивающий акриоловый комбинезон.
Хорошо, что он был из безразмерного термоприсадочного акриола, а то объемы тел у нас с мальчиком были очень уж разные.
– У нашей организации нет недостатка в финансовых средствах. Не спеши. Скоро сам все узнаешь, – ответил Щегол.
Последняя фраза прозвучала очень весомо. Честно говоря, я заинтересовался всерьез. Макс между тем, как ни в чем не бывало, одернул свитер и, ни с кем не прощаясь, побрел на запад, в сторону Залива. Побрел без дороги, приминая ногами стебли осоки и желтые цветы чистотела.
– Далеко ему топать? – Я решил проявить сочувствие.
– Дойдет, не волнуйся, – усмехнулся предводитель.
Я пожал плечами и покосился на освободившуюся после Макса доску.
– Надо спешить, – подал голос грузный светловолосый парень, на вид самый старший из всех, не считая Дворжека. – А то цепь событий снова начала входить в зону статистических вероятностей.
– Ненавижу спешку! – недовольно пробурчал Альберт.
Мне давно не приходилось стоять на серфе, но это, как велосипед – раз научился, потом худо-бедно все равно сможешь кататься, быстро восстанавливая навыки. Раньше, кстати, лет пятьдесят назад, винд-доски использовались для десантирования с крейсеров, но потом их посчитали слишком громоздкими. Сейчас для выброса отряда винд-труперов используются либо отстяжные штурм-тросы из кевланировой нити, по которым десантники скользят на микроблоках, как пауки, либо пара-кайты из генерируемого заплечным активатором вакуум-поля. Но мне серф нравился. В нем, кроме всего прочего, есть эстетика стремительности, свободы скольжения… А впрочем, это уже эмоции. Сунув ноги в петли, я нажал на гике клавишу генерации паруса, а пяткой придавил контроллер поворота антигравитационного привода. Доска взмыла вверх, шверт, дающий ей курсовую устойчивость в магнитном поле Земли, вышел автоматически. Подхваченная свежим ветром матчасть чуть накренилась, задрала нос и легко вышла на курс в режиме аэроглиссирования. Чуть увеличив высоту полета, я рассмеялся. Все же эйфория от гравиосерфинга легко смывала с ткани реальности любые проблемы. Даже побег с каторги, сопровожденный убийством охраны. Даже полную неизвестность впереди. В ней тоже был дополнительный кайф, в этой неизвестности. Взяв курс крутой бакштаг, я подождал сопровождающую команду, сменил галс и пошел за ними в кильватере. Ветер звенел в тончайшей пленке паруса яркой радостной нотой. Если прислушаться, можно было услышать, как в этой ноте звучит слово «Свобода».
Но только поднявшись метров на тридцать, я заметил странную вещь – в округе никого, кроме нас, не было. То есть вообще никого из возможных свидетелей произошедшего. Валялся сбитый гравиомобиль, в котором меня везли, топал в сторону древней, заросшей сиренью бетонки Макс… И все. Ни на земле, ни в небе больше не было ни одной живой души. Я посчитал это добрым знаком. Как минимум, некому будет передать наши приметы полиции. А может, при изрядной доле везения, мне дадут чуток пожить на свободе. Поймать-то все равно поймают, но перед каторгой каждый глоток свежего воздуха обретает особую ценность.
Глава 3
Институт Прикладной Экзофизики
Альберт управлял серфом не просто хорошо, а на уровне мастера. Он чувствовал не только ветер, к этому привыкаешь довольно быстро, он чувствовал «волну», то есть флюктуации магнитного поля Земли, которые по ощущениям больше всего похожи на волны в море. Оно ведь, поле, довольно неоднородное, к тому же магнитные бури и прочие геогелиотреволнения вызывают в нем возмущения от ряби до приличного шторма. Чем серферы обычно и пользуются для выполнения самых разных трюков. То, как винд-судно на такие возмущения реагирует, зависит, понятное дело, от мощности киля или шверта, точнее, от мощности килевого генератора, обеспечивающего курсовую устойчивость. Без него любое винд-судно ходить под парусом не смогло бы вообще, его бы сносило ветром, как сносит аэростат. А так магнитный киль, упираясь в линии магнитного поля, словно в воду, позволяет работать парусу точно так же, как это было на древних кораблях, бороздивших океанские волны. Но киль упирался не только в горизонтальном направлении, но и в вертикальном, создавая, пусть и минимальную, но плавучесть в магнитном поле. Это не столько помогало антигравитационному приводу держать судно, сколько добавляло те самые неровности, очень напоминающие волнение в море. Так вот Дворжек их чувствовал виртуозно, разгонялся с них, как с небольших горок, взлетал на них и прыгал, будто с трамплина, или лавировал между ними. Я загляделся. Не то чтобы сам не умел, но всегда приятно полюбоваться работой мастера.
Мы шли над лесом небольшим клином на высоте метров тридцать, ветер дул ровный, без порывов, поэтому управлять парусом, пусть и столь большой площади, не составляло для меня никакого труда.
Вскоре впереди замаячил Залив, и Альберт начал набирать высоту, поскольку мы из необжитой зоны стали приближаться к Городу, где основными постройками являлись полукилометровые небоскребы. Я тоже прижал пяткой контроллер поворотного блока антигравитационного привода и хотел было спокойно, без затей взмыть вверх, но не удержался от выпендрежа. Вообще на серфе удержаться от него трудно – восторг свободного скольжения побуждает к получению еще большего восторга, к борьбе со стихией, к овладению не только ветром, но и упругой плотью магнитного поля. В общем, я разогнался с пологой волны, взлетел на более крутую и прыгнул, закрутив обратное сальто. Получилось вполне амплитудно, хотя я черте-те сколько лет этот трюк не проделывал. Дворжек покосился на меня и показал поднятый вверх большой палец. А что он думал? Я хоть и не спортсмен, а тоже пороху нюхал. В других, правда, условиях. Хотя черт его знает, в каких условиях побывал Дворжек? Сейчас это мне уже не казалось открытой книгой на родном языке.
В этом месте, называемом Маркизовой лужей, залив был очень мелким, можно было километр прошлепать по колено в воде, поэтому еще черте-те когда, в начале двадцать первого века, эту акваторию рассекли несколькими насыпными косами, на которых выстроили дома. Домов тех, правда, не осталось и в помине – все они превратились в руины во время войны с биотехами, тогда ни одно здание вблизи от воды не уцелело. Но теперь, почти через полторы сотни лет, на косах снова выросли небоскребы. Это были не бетонные башни двадцать первого века и не композитные «одуванчики» времен большой охоты на живые торпеды. Архитектура сильно изменилась с тех пор. Теперь дома возникали и перепланировывались так же быстро, как раскрываются паруса винд-эсминцев, поскольку материал их один и тот же – кварковое вакуум-поле. Достаточно было соорудить фундамент из строительного композита, а затем смонтировать на нем генераторы, чуть посложнее генераторов – паруса, и дом возникал от одного поворота рубильника. Завози мебель и селись на здоровье. Ни землетрясение такому небоскребу не страшно, ни пожар. Хотя в старом Питере, например на Петроградке и на Васильевском острове, осталось еще порядком «одуванчиков» столетней давности. Даже офицерское общежитие располагалось в композитной постройке, хотя уже давно ходили слухи о его скорой замене на нормальное современное здание.
В конце самой длинной косы, проложенной по Маркизовой луже на запад, находилась одна из самых престижных в городе серф-станций под названием «Вольный ветер». Я уже понял, что путь мы держим именно туда – больше некуда. Странное это ощущение, надо сказать – из стычки с полицейскими, после которой не осталось ни одного живого свидетеля, как ни в чем не бывало выбраться в одно из самых людных мест Сан-Петербурга. Это в голове не укладывалось – сбежать из-под стражи, а потом спокойно рассекать на серфе по городу. Не скажу, что у меня слабые нервы, но железными их тоже назвать не могу, так что при виде полицейского патрульного антиграва, следующего поперечным курсом, у меня образовалась некоторая слабость в ногах. Альберт же, как ни в чем не бывало, продолжил вести доску прежним курсом. Патруль проплыл мимо на опасно малой скорости. У меня под аэрокостюмом спина вспотела, хотя совсем недавно я готов был сдаться властям без промедления. Но ветер свободы вскружил мне голову – теперь мне уже не очень хотелось в прохудившиеся бараки на болотах. Вот оно непостоянство человеческой натуры.
Наверняка полицейские уже знали о нападении. Даже если мой конвой не успел передать сигнал бедствия, а такое теоретически было возможно, то наверняка после невыхода на контрольный сеанс связи был объявлен план-перехват. Значит, рухнувший в траву броневик, со всем содержимым, уже найден, значит, я объявлен в розыск и, в принципе, моя поимка была делом нескольких часов. Стоило патрулю нас остановить и просканировать подкожные чипы, и мое будущее на ближайшие шесть-семь лет можно было предсказать без вмешательства цыганки. Хотя, с другой стороны, не останавливать же всех добропорядочных граждан подряд!
Я попытался влезть в шкуру блюстителей порядка и понял, что на команду серферов уронил бы подозрение в последнюю очередь. Ну, слишком уж это из ряда вон. Скорее я бы искал один или два гравилета. Нет, ну действительно, кто подумает, что остановить конвой с каторжником можно на четырех досках под парусом? Идиотом надо быть, чтобы предположить подобное. А еще большим придурком надо быть, чтобы такое придумать. Кем бы ни был Дворжек, в бесшабашности ему не откажешь.
Ближе к концу косы, где гряда небоскребов обрывалась в Залив, на плоской набережной располагался домик станции «Вольный ветер». Чуть поодаль, над водой, висели антигравитационные платформы ресторанчиков, уже раздвинувшие створки летних площадок, а на ступенях вдоль воды толпились туристы. Все как обычно, я бывал там не раз и не два, потому что в целом Питере трудно найти лучшее место для распития крови Господней. Но одно дело прикатить к набережной на гравиоскутере, посидеть, поглядеть на закат, а совсем другое свалиться с неба на чужом серфе, только что разделавшись с охранявшими тебя конвойными. Правда, как это часто бывает, наступает некий предел нереальности происходящего, после которого удивлению места уже не остается. Когда накал эмоций выплескивается за край, дальше все чувства значительно притупляются. Со мной начало происходить нечто подобное.
Альберт во главе нашего клина миновал гряду небоскребов, сложил парус, чтобы не зависеть от ветра, и начал снижаться, соскальзывая по широкой дуге над Заливом, как с горы. Я тоже выключил генератор паруса и, подрабатывая только анигравитационным приводом, направил сверкающую на солнце доску к серф-станции. Представляю, как красиво мы выглядели – четыре стремительных силуэта, скользящие по волнам магнитных линий в сторону берега. Не мудрено, что на подходе к ангару, в котором располагался склад матчасти «Вольного ветра», туристы встретили нас дружными аплодисментами. Тут уж мы с Дворжеком не стали отказывать себе в удовольствии и показали класс по полной программе. Сначала он выдал «змейку», переваливая центр тяжести с одного борта на другой, затем вскочил на магнитную волну и продемонстрировал серию сальто под восторженные выкрики снизу. Я не стал от него отставать – тоже разогнал доску в «змейке», затем в прыжке развернул ее кормой вперед, снова обратно, а потом то же самое с двумя переворотами через голову. Только после этого по сужающейся спирали я, убрав магнитный шверт, опустился на засыпанную песком посадочную площадку перед станцией.
Мы шли над лесом небольшим клином на высоте метров тридцать, ветер дул ровный, без порывов, поэтому управлять парусом, пусть и столь большой площади, не составляло для меня никакого труда.
Вскоре впереди замаячил Залив, и Альберт начал набирать высоту, поскольку мы из необжитой зоны стали приближаться к Городу, где основными постройками являлись полукилометровые небоскребы. Я тоже прижал пяткой контроллер поворотного блока антигравитационного привода и хотел было спокойно, без затей взмыть вверх, но не удержался от выпендрежа. Вообще на серфе удержаться от него трудно – восторг свободного скольжения побуждает к получению еще большего восторга, к борьбе со стихией, к овладению не только ветром, но и упругой плотью магнитного поля. В общем, я разогнался с пологой волны, взлетел на более крутую и прыгнул, закрутив обратное сальто. Получилось вполне амплитудно, хотя я черте-те сколько лет этот трюк не проделывал. Дворжек покосился на меня и показал поднятый вверх большой палец. А что он думал? Я хоть и не спортсмен, а тоже пороху нюхал. В других, правда, условиях. Хотя черт его знает, в каких условиях побывал Дворжек? Сейчас это мне уже не казалось открытой книгой на родном языке.
В этом месте, называемом Маркизовой лужей, залив был очень мелким, можно было километр прошлепать по колено в воде, поэтому еще черте-те когда, в начале двадцать первого века, эту акваторию рассекли несколькими насыпными косами, на которых выстроили дома. Домов тех, правда, не осталось и в помине – все они превратились в руины во время войны с биотехами, тогда ни одно здание вблизи от воды не уцелело. Но теперь, почти через полторы сотни лет, на косах снова выросли небоскребы. Это были не бетонные башни двадцать первого века и не композитные «одуванчики» времен большой охоты на живые торпеды. Архитектура сильно изменилась с тех пор. Теперь дома возникали и перепланировывались так же быстро, как раскрываются паруса винд-эсминцев, поскольку материал их один и тот же – кварковое вакуум-поле. Достаточно было соорудить фундамент из строительного композита, а затем смонтировать на нем генераторы, чуть посложнее генераторов – паруса, и дом возникал от одного поворота рубильника. Завози мебель и селись на здоровье. Ни землетрясение такому небоскребу не страшно, ни пожар. Хотя в старом Питере, например на Петроградке и на Васильевском острове, осталось еще порядком «одуванчиков» столетней давности. Даже офицерское общежитие располагалось в композитной постройке, хотя уже давно ходили слухи о его скорой замене на нормальное современное здание.
В конце самой длинной косы, проложенной по Маркизовой луже на запад, находилась одна из самых престижных в городе серф-станций под названием «Вольный ветер». Я уже понял, что путь мы держим именно туда – больше некуда. Странное это ощущение, надо сказать – из стычки с полицейскими, после которой не осталось ни одного живого свидетеля, как ни в чем не бывало выбраться в одно из самых людных мест Сан-Петербурга. Это в голове не укладывалось – сбежать из-под стражи, а потом спокойно рассекать на серфе по городу. Не скажу, что у меня слабые нервы, но железными их тоже назвать не могу, так что при виде полицейского патрульного антиграва, следующего поперечным курсом, у меня образовалась некоторая слабость в ногах. Альберт же, как ни в чем не бывало, продолжил вести доску прежним курсом. Патруль проплыл мимо на опасно малой скорости. У меня под аэрокостюмом спина вспотела, хотя совсем недавно я готов был сдаться властям без промедления. Но ветер свободы вскружил мне голову – теперь мне уже не очень хотелось в прохудившиеся бараки на болотах. Вот оно непостоянство человеческой натуры.
Наверняка полицейские уже знали о нападении. Даже если мой конвой не успел передать сигнал бедствия, а такое теоретически было возможно, то наверняка после невыхода на контрольный сеанс связи был объявлен план-перехват. Значит, рухнувший в траву броневик, со всем содержимым, уже найден, значит, я объявлен в розыск и, в принципе, моя поимка была делом нескольких часов. Стоило патрулю нас остановить и просканировать подкожные чипы, и мое будущее на ближайшие шесть-семь лет можно было предсказать без вмешательства цыганки. Хотя, с другой стороны, не останавливать же всех добропорядочных граждан подряд!
Я попытался влезть в шкуру блюстителей порядка и понял, что на команду серферов уронил бы подозрение в последнюю очередь. Ну, слишком уж это из ряда вон. Скорее я бы искал один или два гравилета. Нет, ну действительно, кто подумает, что остановить конвой с каторжником можно на четырех досках под парусом? Идиотом надо быть, чтобы предположить подобное. А еще большим придурком надо быть, чтобы такое придумать. Кем бы ни был Дворжек, в бесшабашности ему не откажешь.
Ближе к концу косы, где гряда небоскребов обрывалась в Залив, на плоской набережной располагался домик станции «Вольный ветер». Чуть поодаль, над водой, висели антигравитационные платформы ресторанчиков, уже раздвинувшие створки летних площадок, а на ступенях вдоль воды толпились туристы. Все как обычно, я бывал там не раз и не два, потому что в целом Питере трудно найти лучшее место для распития крови Господней. Но одно дело прикатить к набережной на гравиоскутере, посидеть, поглядеть на закат, а совсем другое свалиться с неба на чужом серфе, только что разделавшись с охранявшими тебя конвойными. Правда, как это часто бывает, наступает некий предел нереальности происходящего, после которого удивлению места уже не остается. Когда накал эмоций выплескивается за край, дальше все чувства значительно притупляются. Со мной начало происходить нечто подобное.
Альберт во главе нашего клина миновал гряду небоскребов, сложил парус, чтобы не зависеть от ветра, и начал снижаться, соскальзывая по широкой дуге над Заливом, как с горы. Я тоже выключил генератор паруса и, подрабатывая только анигравитационным приводом, направил сверкающую на солнце доску к серф-станции. Представляю, как красиво мы выглядели – четыре стремительных силуэта, скользящие по волнам магнитных линий в сторону берега. Не мудрено, что на подходе к ангару, в котором располагался склад матчасти «Вольного ветра», туристы встретили нас дружными аплодисментами. Тут уж мы с Дворжеком не стали отказывать себе в удовольствии и показали класс по полной программе. Сначала он выдал «змейку», переваливая центр тяжести с одного борта на другой, затем вскочил на магнитную волну и продемонстрировал серию сальто под восторженные выкрики снизу. Я не стал от него отставать – тоже разогнал доску в «змейке», затем в прыжке развернул ее кормой вперед, снова обратно, а потом то же самое с двумя переворотами через голову. Только после этого по сужающейся спирали я, убрав магнитный шверт, опустился на засыпанную песком посадочную площадку перед станцией.