Я смотрела на этого человека и пыталась понять, что же все-таки ему нужно. Не верила я в робингудов.
– Ну? Решайся! Девушка на ночь у меня сегодня есть, так что не трону.
Я впервые по-человечески ему улыбнулась:
– Спасибо, Олег, – и выскочила из машины.
– Зовут меня Олежек! – крикнул он вдогонку. – Пока, птичка!
Был еще один скандал с администрацией, но зато спала я, как убитая. Так вымоталась за эти дни, что даже не пошла на занятия.
Проснулась только в полдень. Отнесла деньги в «Полярник», благополучно уволилась без расчета, а потом еще и долги все вернула. Но без работы пришлось бы теперь трудновато. Попыталась что-нибудь найти; были одни лишь варианты с полной занятостью. Светка предложила позвонить в какой-то там бар в Новых Черемушках, но я была слишком напугана случившимся. Никаких баров, это не для меня.
– Что же тогда для тебя? – спросила Светка.
Для меня? Для меня оставался только танец... И я снова позвонила Олежеку.
– Привет, – ответил он. – Чем обязан?
– Я хотела еще раз сказать спасибо...
– Какая-то ты замороженная. Что-то не так?
Я замялась.
– Не стесняйся. Здесь все свои.
– Ты как-то предлагал мне работу, Олежек...
Мы встретились у дансинг-холла «Галактика». Время он выбрал «удачно»: я пропустила занятия в училище. В «Галактике» никого не было, кроме сервисных служащих и человека, встретившего нас в огромном пустом квадратном зале с довольно просторным пятачком сцены посередине. Карпатов Лев Васильевич. Ему было за пятьдесят. Опрятный, подтянутый, не без шика. От него веяло прохладой и властью.
– Что вы покажете? – спросил он.
Я растерялась.
– Мне сказали, вам есть что предложить.
– Если только импровизацию, – робко ответила я.
Глаза этого человека пугали – как у музейного чучела: черные, стеклянные – в них смотришь, пытаясь разгадать, что там, а потом понимаешь: это они вязнут в твоем мозгу.
– Давайте импровизацию, – безразлично сказал он. – Фонограмма?
Я как дура посмотрела на его протянутую руку.
– У меня нет музыки. Я... я не знала.
– Импровизация под тишину?
Я поняла, что меня выставят взашей и будут правы. Это собрало и подстегнуло. Экстремальные ситуации вечно вызывали во мне героический настрой. С собой были пуанты и трико. Что еще надо?..
Когда я закончила, привела дыхание в норму, глянула со сцены в зал – увидела счастливую длинноносую рожу Олежека и по-прежнему непроницаемую маску Карпатова.
– Забавный этюд, – сказал он.
Без музыки моей фантазии хватило минут на пять, не больше. Впрочем, это было довольно неплохо.
– Где вы учились?
– Одиннадцать лет в балетной школе, а теперь – второй курс при ГАБТе.
– Откуда вы родом?
– Николаевск-на-Амуре.
– Сколько лет?
– Восемнадцать.
Он неопределенно вздохнул.
– Выглядите вы старше.
– Но вам понравилось?
На это Карпатов ничего не ответил:
– Сколько бы вы хотели получать?
Я не сразу поняла: уж больно резок переход. Немного подумав, неуверенно сказала:
– Пятьсот.
Он наконец-то улыбнулся, но и улыбка его была мертвой.
– Есть идея. Подойдите сюда.
Карпатов несколько раз обошел вокруг меня:
– Как успеваемость?
– Много хвостов, но я все сдам.
– Метр семьдесят пять?
– Семьдесят четыре.
– Живете в общежитии?
– Да.
– Родственников в Москве нет?
– Нет.
– Все на родине?
Я разозлилась:
– Это важно?
Он опять не ответил:
– Сейчас мне танцовщицы не нужны. Но мне нравится ваша непосредственность и несомненный талант. Все эти старомодные штучки – не беда – классику я уважаю. Предлагаю контракт. Вы обязуетесь безоговорочно выполнять все мои требования, а так же требования Коллегии...
– Какой Коллегии?..
– Во-первых, не перебивать, во-вторых, говорить и делать только то, что предпишут. Вам надлежит забрать документы из училища или, по крайней мере, взять академический отпуск, с тем чтобы иметь возможность посещать наши занятия и комиссии. Я, в свою очередь, обязуюсь обеспечить вас жильем, пока без права прописки, и ученическим пособием в размере шестнадцати рублей сорока копеек в день. Деньги будут выплачиваться каждую неделю. Обучение продлится шесть месяцев, по его окончании мы предоставим вам работу с начальным окладом две тысячи рублей в месяц. Вопросы есть?
Я была ошарашена:
– Чему меня будут учить?
– Естественно, танцам, – усмехнулся Карпатов, – вашему профилю.
– Всего полгода?
– Это будет очень интенсивный курс.
– А какая будет работа? – все больше пугаясь, прошептала я.
– Знаете что! – сухо бросил он. – Стрип-клубов у нас пока нет, так что если потерпите еще пяток лет, я вам подберу работу по вкусу. Вот только сомневаюсь, нужна ли им будет балетная школа?
Карпатов был прав: стрип-клубов в Москве не было... легальных... Подписав контракт, я въехала в двухкомнатную квартиру, где моей соседкой была Лиза, такая же, как и я – девушка из группы. Всего в группе нас было пятнадцать. Первые полтора месяца казались раем. По профилирующему предмету два педагога: Эдик и Валик – они так и назвались – красивые, молодые, обаятельные, артистичные, потрясающие танцоры. Движение и танец были моей стихией. Остальным девушкам приходилось сложнее, некоторые оказались совсем неподготовленными. Но зато все, как одна, были безупречно сложены, и у каждой имелась своя изюминка, свой шарм. Самой яркой, пожалуй, была Лиза: высокая, натуральная блондинка. Она же была одной из самых неуклюжих. И лидером этой компании оказалась я, тем более что была постарше всех. Хотя и держалась обособленно – чувствовала их уважение, даже какое-то почитание, что ли... Но когда шли занятия танцем, все внимание переключалось на преподавателей, от них девчонки просто балдели. Я тоже была влюблена, в Эдика. Ребята же вели очень тонкую работу: поддразнивали нас, смущаясь, принимали нашу игру, вступали в более откровенную и... каждый раз все начиналось по новой. Девчонки просто сходили с ума и ревновали друг к дружке... А я совершила очередную ошибку: забрала все-таки документы из училища...
Еще нами занимались риторы – такие же обаятельные и очень интеллигентные – модельеры, парикмахеры-визажисты, психологи... Психологи! Я только на третий месяц поняла, чем они занимались – ломкой, ненавязчивой, степенной и очень эффективной. Я стала обращать внимание на разные совпадения. Весь обслуживающий персонал и педагоги – мужчины, два раза в месяц нас осматривала медицинская комиссия, в которой тоже не было ни одной женщины-врача. Еще казалось странным то обстоятельство, что каждая из девушек группы не была москвичкой, а большинство из них – как и я – не имели родных. В довершение – настораживала некая потерянность для мира: «школа» – как все ее называли – находилась в том же спальном районе и в непосредственной близости к месту жительства всех девушек. Половина из нас жила вообще в одном доме, а занятия были настолько интенсивны, что желания сходить отдохнуть куда-нибудь вечерком даже не возникало (впрочем, это позволяло не растрачивать деньги).
С Лизой мы подружились сразу. Я помогала ей разобраться с движением, для меня это тоже было неплохой практикой. Каждый день мы танцевали под магнитофон. Первая, с кем я поделилась своими подозрениями, была она. Лиза сначала рассмеялась, но дня через три согласилась со мной, что все это странно. Мы говорили с другими девушками. Как мне показалось – это не возымело действия. Но я ошиблась. Над каждой из нас велось наблюдение, контролировалось даже настроение. Я потом сообразила, что за витамины нам прописывали. Заикнулась и об этом... Заикнулась, а получилось, что мешаю планам своих покровителей. Оказалась сорняком в выращиваемой ими культуре. Я подставилась и подставила Лизу.
События развивались быстро, не прошло и двух дней. Нас задержали после занятий: подошел Эдик и сказал, что директор хочет нас видеть (а директор – это был такой невзрачный, с лысой макушкой типчик, он и на глаза-то попадался всего пару раз). Эдик вошел за нами в кабинет и запер дверь. Вместо директора там оказались Олежек и еще четверо молодцев.
– Привет, птичка, – усмехнулся мне пьяный Олежек. – А могла бы жить!
Зачем мы сопротивлялись и кого звали на помощь? Нас поставили на колени лицом друг к другу, и было больно не столько мне самой, сколько смотреть, как насилуют Лизу и слышать ее крики. Когда все закончилось, Эдик открыл дверь. Вошел врач и сделал нам по два укола...
Я очнулась одна в незнакомой маленькой комнате без окна, но с вентиляционной отдушиной. На полу, на стенах – ковры. Лампочка под розовым плафоном встроена в потолок. Какая-либо мебель отсутствовала, только несколько огромных подушек, заменяющих постель. Одежды на мне не было. Я постучалась в дверь без ручки и вообще какого-нибудь напоминания о том, что это дверь: выше человеческого роста розовый мягкий прямоугольник в стене. Ощущение было, что все происходит не со мной, и я – это не я, а некая героиня пошлого романа маркиза де Сада. Стучала в дверь я недолго, быстро почувствовала – слабею. Упала на подушки. Кружилась голова, видимо, что-то сильное в меня закачали. Есть не хотелось. При одной мысли о еде начинало тошнить. Хотелось пить. Спустя время, дверь открылась, впустила незнакомого мужчину и снова захлопнулась...
Сколько именно я проработала на «конвейере», черту неизвестно. Поначалу, чтобы не сойти с ума, считала посетителей, но, не зная, когда день сменяет ночь, не имея никакого представления о времени, бросила эту затею. После семнадцатого отключилась. Видимо, ненадолго. Меня снова разбудили...
Я больше не плакала, не стучалась в дверь, не просила есть и выглядела, должно быть, ужасно. Во всяком случае, казалось: на мне лежит грязь плотной липкой коркой. Вошла женщина, немолодая, красивая, хорошо одетая.
– Хочешь жить? – спросила она.
Я туго соображала, только пыталась понять, что она тут делает.
– Если ты согласна вести себя смирно, тебе дадут одежду, приведут тебя в порядок, будут кормить, водить в туалет и будут убирать твою комнату. Если ты согласна.
Кто бы мне сказал раньше, насколько я малодушна! Они дали все, что обещали. Очень хорошо кормили. В туалет и в душ я получила сопровождение, не сводившее с меня глаз ни на секунду. Впрочем, никаких крамольных мыслей пока не являлось. Сломали меня грамотно. Мужчины, многих из них я начала теперь узнавать, навещали регулярно. После каждого я принимала душ, и в меня пихали какие-то таблетки. Мне давали выспаться, и я стала разграничивать день и ночь. Ночь – это когда я не спала.
Прошло около недели, появилась та женщина.
– Здравствуй, девочка. Можешь называть меня Соней. Ты поняла, за что тебя наказали?
Да, я поняла. Я очень давно это поняла! Мои мысли стали четкими, прямыми, математически правильными. Я перестала любопытствовать. С философией тоже было покончено. Нарушение контракта: сболтнула лишнее. И точка. А что было бы, если бы не?.. Никому не интересно.
– Я ведь послушна, – отвечала я.
Соня неожиданно ударила меня кулаком в челюсть, как заправский боксер. Я рухнула на пол. Из разбитой губы заструилась кровь. Странно: боли я не испытывала, обиды тоже, но заплакала.
– Ты очень дерзкая девочка. На тебя потрачено много денег. Затраты не оправдались. Долги надо возвращать. Ты согласна?
Я только кивала и всхлипывала. Соня ходила от одной стены к другой, потирала кулак и размеренно говорила:
– Хочу, девочка, чтобы ты знала: я не зверь, я – человек. Но это мой бизнес. Бизнес жесток и справедлив. Ты к нему с лаской – и он к тебе с любовью. Очень простая грамота. Все, студенточка, уроки закончились. Сдавай экстерном. Будешь бревном – бревном тебя отсюда и вынесут. Усекла?
– Да.
– Пойдем, – она протянула мне руку. – Губу твою залечить надо.
Это был обыкновенный бордель. Его населяли люди, каждый из них имел свою историю, но не всем довелось увидеть бога этой вселенной – Льва Васильевича Карпатова. С тех пор меня беспокоили только клиенты. Принимать их должным образом я научилась очень скоро. Появились даже постоянные покупатели. С каждой сделки я получала двадцать рублей. Их честно приносила Соня. Меня больше не кормили, и еду я заказывала сама. Потом дверь перестали запирать, появилась небольшая свобода в перемещении. Примерно через месяц мне разрешили обзавестись кое-какой мебелью, потом я купила магнитофон, чуть позже – телевизор и видео. Кабель мне не провели: разрешалось смотреть только видео. Мне повысили ставку до тридцати семи рублей с клиента за час и свыше полутора сотен за ночь. Правда, ночи заказывались редко. Мой бог, я настолько привыкла, что ко всему относилась спокойно... Ко всему, кроме одного: ко мне наведывался Олежек. Он не платил. Он был моим «импресарио». Неизменной наградой от него я получала букет алых роз. Ненавижу эти цветы.
Однажды Олежек приехал совсем трезвый:
– Надень что-нибудь поприличнее.
Он вывел меня из подвала наверх. На улице была ночь, ясная, с огромными звездами. Вокруг стояли голые деревья и лежали сугробы снега. Бордель снаружи имел вид невзрачного двухэтажного домика и находился он посреди какого-то парка. Под землей, я представляла этот дом гораздо большим.
Олежек отвез меня за черту города. Прямо в машине достал бокалы и открыл бутылку шампанского.
– Знаешь, что за день сегодня? – спросил он.
– Нет.
– Сегодня день моего рождения.
– Поздравляю, – сказала я без «должного» настроения.
– Но это не все! Сегодня еще и день твоего рождения, Женечка!
Меня затрясло:
– Ах, вот как?!
Не знаю. Это было такое потрясение, словно приоткрылся один из тех ковров, что висели в моей комнате, и мне показали, чего я лишилась. Значит, у меня все-таки был день рождения! У меня было имя! Чем руководствуясь – не знаю – отчаянием ли, ненавистью ли, или выпитым шампанским, я изо всей силы ткнула Олежека бокалом в лицо. Бокал раскрошился вдребезги. Я выскочила из машины и побежала по шоссе. Позади услышала:
– Стой, сука, я ни хрена не вижу!
Впоследствии оказалось, что всего-навсего порезала ему рожу в нескольких местах, а его поганые глаза только кровью залило.
Я остановила грузовик, ехавший в город. В кабине водителя обнаружила, что раскроила себе ладонь, и заревела. В милиции меня напоили кофе, перевязали рану, а когда я успокоилась – выслушали. Я назвала им все, что знала: номер телефона Олежека, номер его машины, Карпатова с его «Галактикой» и «школой» на окраине в спальном районе. Я не знала только, в каком парке находился бордель.
Работали они оперативно. Часов через пять нам устроили очную ставку с перебинтованной рожей Олежека. Я на него накинулась, как дикая кошка – еле оттащили.
– Да не знаю я ее! – вскричал Олежек. – Попросила подвезти, назвалась Женей, выклянчила телефон, уговорила купить шампанское, а потом бокалом в морду ударила! Я же сам в милицию заявил! Что вы, в самом деле? Она же маньячка!
Спустя еще пару часов эта информация подтвердилась: я бежала из психиатрической клиники... Карпатов был гением своего дела: на меня завели медкарту, поручили ее некоему врачу из некоего заведения, и все! – привет, птичка! Великолепная страховка! Я закричала что-то о «Полярнике» и моем училище, но сама уже в отчаянии понимала – и здесь все схвачено. Внутренний голос прошептал: готовься к смерти.
Приехала «скорая», мне ввели успокоительное, и очнулась я от яркого света. Это было в незнакомой комнате с кирпичными неоштукатуренными стенами. Светили электрофонариком в лицо. Одного я узнала – Олежек. Он приказал плотно завернуть меня в матрац, оставить только голову и руки над нею. В таком положении меня подвесили к потолку и били палками. Не знаю, сколько силы надо было прилагать, чтобы пробить через этот матрац; у них получалось отменно.
Я сорвала голос. Потом вошла Соня:
– Хватит! – и ударила меня по щеке, чтобы я перестала драть горло.
Когда меня развязали и отнесли в мою комнату, там не было ни видика, ни телевизора – ничего!
– Вижу, уроки проходят даром, – сказала Соня. – Тебе нет нужды знать, почему я за тебя вступилась! Считай это чудом! А теперь – если следующий твой клиент не останется доволен – я умываю руки!
Клиент остался доволен, но мои тело и внутренности были отбиты настолько, что любое движение казалось новым ударом. В эту ночь я честно заработала сто сорок рублей. Хватило на лекарство. Недели две лечения и отдыха...
История повторилась. Я пользовалась популярностью, но мало что покупала на вырученные деньги. Стала приобщаться к спиртному. Соня вовремя избавила от этой привычки. Олежек внезапно исчез.
Потом стали собирать выездные группы по пять-шесть девушек. Один раз мы развлекали представителей какой-то партии, другой – шведских бизнесменов. Во время одной из таких поездок я встретилась с Лизой. Мы не общались. Мне все рассказал ее взгляд: Лиза меня ненавидела. Дурочка. Что случилось с остальными девушками «школы», я не знаю. Думаю, проект окупился: уж больно много денег в него вбухали...
В девяносто четвертом меня «легализовали». Я получила возможность вкупе с «фирмой» приобрести – через подставное лицо – однокомнатную квартиру. Стать «дамой полусвета» было почетно. Теперь я принимала клиентов на дому по телефонному звонку. У меня было два выходных. Но я не продержалась и трех недель – воздух свободы сыграл злую шутку. Я понимала: раз мне доверяют, значит – не боятся. Но я и не собиралась заявлять на них. Я просто хотела уйти. У меня был прекрасный план...
Я удивилась, насколько легко все вышло, но факт – я покинула столицу. Поездом добралась до Хабаровска, а оттуда «Метеором» до Николаевска-на-Амуре. Сначала я приехала на кладбище. Сердце сжалось: за могилкой бабы Ани давно не ухаживали. Потом наведалась к отцу. Но оказалось, что он спился и умер. Как ни странно, мачеха приняла меня доброжелательно. Может, сыграл образ московской гостьи? А с Надеждой – второй дочерью отца – мы и вовсе подружились, хотя разница между нами была в десять лет. Мы хорошо друг друга понимали. Я кормила ее мороженым, благо денег для этого у меня было предостаточно.
Вскоре выяснилось, что родственников почти не осталось, один только грубый молодняк, которых я не знала и глухой дед Ваня – младший брат бабы Ани. Но его сын и сноха разговаривать со мной не хотели, словно нутром чуяли, зачем я приехала.
Город переродился. Раньше все было иным: большим и зеленым – а после Москвы, со всеми изменениями за семь лет!.. Я пошла по школьным товарищам. Ну сколько их там было? Лена, Лара, Ромка-Ушастый Ангел, Сима... У Симы раковая опухоль. Остальные девчонки замуж повыскакивали. А Ромка – про него Лена рассказала, и я усмехнулась – стал сутенером.
Я попробовала устроиться куда-нибудь на работу. Были три препятствия: своих безработных девать некуда, отсутствие какой-либо профессии, кроме как продавщицы (а там, будьте спокойны, все занято), и нет прописки... Но мне-то и нужна работа, чтобы получить место в общежитии и поставить штамп в паспорте, которого еще нет!
В паспортном столе я совсем запуталась. Ксиву я потеряла – это понятно – но что с последним местом жительства? В восемьдесят девятом я забрала документы из училища и выписалась из общежития в никуда. Так куда делать запрос?
Пролетело два месяца, наступил октябрь. Пробовала устроиться в местные кордебалетики... Но я не могла больше танцевать, хотя и делала это лучше других. Что удивительно – никакого отчаяния: все воспринималось как должное и обходимое... и то, что я привыкла к деньгам!.. Смешно, правда? Пошло и мелко. Оставшихся мне хватило бы недели на две или... дать взятку доставшим меня чиновникам. Хорошая мысль. Мачеха меня раскусила – о какой прописке могла идти речь? – она выставила меня за дверь. Я не скандалила. Наденька плакала. Вот тогда я вспомнила кое-что, что снова заставило усмехнуться...
Ромка-Ушастый Ангел (это была его школьная кличка) выслушал меня очень внимательно и поставил два условия: первая ночь его, чтобы можно было определить, так ли я хороша, как говорю, и тридцать процентов со сделки. Но судя по средней цене, им предложенной, это были такие крохи – я поняла, что попросту загнусь. В Москве я не была элитной проституткой, но имела вдвое больше, чем вся его «отлаженная система» здесь. Попыталась торговаться. Ромка скорчил недовольную гримасу и сказал, если я не принимаю его условия, то могу попытать собственные силы, только на свою территорию он меня не пустит. О-о! Этих мальчиков я видела и подумала: пусть уж лучше старый школьный товарищ, чем его банда...
Ромка меня обманул. Клиенты были побогаче, чем он описывал. Сначала я думала: боится снимать с них больше – и решила этим воспользоваться. А он в две недели сменил свой «Москвич» на «Тойоту». Ясно: была реклама, и теперь наваривается на мне. Сказала ему об этом. Он пожал плечами:
– Помнишь, как ты сюда вошла? Так вот, выход через вход. Еще одна ночь и лети без выходного пособия!..
– Отлично, – ответила я. – Только выпивка за мой счет! – и ударила его бутылкой по голове.
Я себя прям зауважала: уж что-что, а с сутенерами общий язык нашла – с помощью посудного стекла.
Обшарила всю его квартиру, обнаружила несколько сот долларов и немного золота. Никаких угрызений совести, даже не посмотрела, жив Ромка или нет. Вышла из дома через чердак и другую парадную. Ночь провела на кладбище...
По дороге в Хабаровск я взвешивала все за и против оставшихся у меня возможностей. Была спокойна, но не опустошена. Хотела жить – еще подумала тогда: чертов инстинкт! И надежда могла быть только на одного человека. Так что решила я вернуться в Москву...
Соня равнодушно выслушала меня по телефону, сказала ждать на вокзале, никуда не уходить. Выбора все равно не было. Она поступила честно – приехала одна и отвезла к себе домой.
– Почему я спасла тебя тогда? – спросила Соня. – Даже не знаю. Ты приносила неплохую прибыль... Да нет, дело не в этом! Ты мне меня напомнила, мы же с тобой одинаково впаянные. Я чуть раньше. Ты чуть позже. И выхода отсюда нет – ты уже поняла. Большинство случаев полегче нашего, но там подход другой и цели иные, так что имеем то, что имеем. Паспорт я вернуть не могу. Это «подсудное дело», ты знаешь. Потом, я ведаю только «отделом кадров», а не «архивом». Ты теперь «архив». Соображаешь?
– Да.
– Ничего ты не соображаешь, девочка. Тебя нет!
– Но почему бы меня не отпустить, если я никому не нужна.
– Есть такое понятие: «чисто». Вот сейчас им ничто не угрожает, они уверены в себе. Но имеется одна миллионная процента из ста, что случится нечто, которое смоет их в унитаз. Ныне они спят спокойно, а выдай им тебя – и будут спокойны на все сто. Вот это и есть «чисто». Математика. Кстати: не вздумай надеяться на свою миллионную. Не советую. Почему до сих пор и живая. Привыкла. Лишь об одном жалею – не обладаем мы с детства смекалкой: не родилась при зубах и локтях – будь овцой! Так нет, хочется денежек понюхать. А денежки – грязь. Изволь – нагнись и понюхай, но подставь задницу.
– Что мне делать?
– На что ты рассчитываешь?
– Могу хоть с нуля начать...
– Это ты в борделе с нуля можешь! И то – не представляешь, каково входить по третьей! А пойди на панель? По вокзалам? По кабакам? Начнем с того, что это не твой профиль – привыкла на готовеньком, а кончим тем, что тебя попросту найдут через недельку в канализации... Если найдут... О! Стоп! Тебя извращенцы устроят?
– Извращенцы? – испугалась я.
– Нет, ну я не знаю, что они там делают... Люди нормальные, просят с отклонениями. Зато бабки там крутятся бешеные и каналы эти эксклюзивные, идут мимо общего потока. Конечно, коли все там непрофессионально, то опасность есть поиметь какую-нибудь грыжу.
– Мне нужны деньги. Я попробую.
– Хорошо. Я спрошу у Олежека.
– У Олежека? Он жив?
– Жив. Недавно всплыл. Оказывается, он сунул свой длинный нос не туда, куда следовало бы. Ему и укоротили.
– Нос?
– Член. Вот он и записался в извращенцы.
– По-моему, он всегда был извращенцем, козел. Не заложит?
– Если снова сунется, то и укорачивать будет нечего.
– Ну спроси. А еще узнай, сколько нынче паспорт стоит.
– Не торопись, девочка. Это ты узнаешь где-нибудь не здесь. В Москве тебя мигом вычислят...
Олежек встретил меня с распростертыми объятиями и получил коленом в то место, где когда-то что-то еще было. Он не обиделся и спросил только, согнувшись пополам:
– В расчете?
– Посмотрим.
Он предложил мне свою «команду соискателей». Они работали вчетвером, точнее, мне пришлось работать на троих, а четвертый – Олежек – получал свое от наблюдения со стороны. Господи!.. Так противно мне давно не было. Но я им понравилась, мы договорились на семь сеансов по пятьдесят долларов за час. Это позволило мне снять комнату и некоторое время не работать. Потом я снова звонила Олежеку. Он понял, что я крепко зависла, и кинул идею: создание своей собственной сети. Я решила рискнуть...
Дуэт у нас был гениальный. Организация вся на Олежеке: большие гостиницы, проверенный персонал, богатые клиенты, еще не имевшие дела с каким-либо из «филиалов» Карпатова. Олежек чувствовал себя, как рыба в воде. В свое время он хорошо ведал делами босса и теперь внаглую пользовался почерпнутыми оттуда знаниями. Я одевалась с шиком и без излишеств – мы поломали стереотип. Если я встречала кого-нибудь из старых знакомых, меня не узнавали: я перекрасилась в яркую блондинку и сделала стрижку. На всякий случай взяла себе прозвище – одно из самых частых в нашем бизнесе – Перчик. Деньги мы драли круто, но и качество обслуги было намного выше, чем у Карпатова. Клиентура разрослась, и в основном это были теперь постоянные клиенты. Штат мы не раздували: все-таки по краю ходили. Десять процентов делили на консьержа, горничную, официанта или еще кого-нибудь, а оставшееся – честно пополам. И самое смешное – никто ничего не знал. Соня наверняка догадывалась, но ни о чем меня не расспрашивала, да и встречались мы с ней теперь редко...
– Ну? Решайся! Девушка на ночь у меня сегодня есть, так что не трону.
Я впервые по-человечески ему улыбнулась:
– Спасибо, Олег, – и выскочила из машины.
– Зовут меня Олежек! – крикнул он вдогонку. – Пока, птичка!
Был еще один скандал с администрацией, но зато спала я, как убитая. Так вымоталась за эти дни, что даже не пошла на занятия.
Проснулась только в полдень. Отнесла деньги в «Полярник», благополучно уволилась без расчета, а потом еще и долги все вернула. Но без работы пришлось бы теперь трудновато. Попыталась что-нибудь найти; были одни лишь варианты с полной занятостью. Светка предложила позвонить в какой-то там бар в Новых Черемушках, но я была слишком напугана случившимся. Никаких баров, это не для меня.
– Что же тогда для тебя? – спросила Светка.
Для меня? Для меня оставался только танец... И я снова позвонила Олежеку.
– Привет, – ответил он. – Чем обязан?
– Я хотела еще раз сказать спасибо...
– Какая-то ты замороженная. Что-то не так?
Я замялась.
– Не стесняйся. Здесь все свои.
– Ты как-то предлагал мне работу, Олежек...
Мы встретились у дансинг-холла «Галактика». Время он выбрал «удачно»: я пропустила занятия в училище. В «Галактике» никого не было, кроме сервисных служащих и человека, встретившего нас в огромном пустом квадратном зале с довольно просторным пятачком сцены посередине. Карпатов Лев Васильевич. Ему было за пятьдесят. Опрятный, подтянутый, не без шика. От него веяло прохладой и властью.
– Что вы покажете? – спросил он.
Я растерялась.
– Мне сказали, вам есть что предложить.
– Если только импровизацию, – робко ответила я.
Глаза этого человека пугали – как у музейного чучела: черные, стеклянные – в них смотришь, пытаясь разгадать, что там, а потом понимаешь: это они вязнут в твоем мозгу.
– Давайте импровизацию, – безразлично сказал он. – Фонограмма?
Я как дура посмотрела на его протянутую руку.
– У меня нет музыки. Я... я не знала.
– Импровизация под тишину?
Я поняла, что меня выставят взашей и будут правы. Это собрало и подстегнуло. Экстремальные ситуации вечно вызывали во мне героический настрой. С собой были пуанты и трико. Что еще надо?..
Когда я закончила, привела дыхание в норму, глянула со сцены в зал – увидела счастливую длинноносую рожу Олежека и по-прежнему непроницаемую маску Карпатова.
– Забавный этюд, – сказал он.
Без музыки моей фантазии хватило минут на пять, не больше. Впрочем, это было довольно неплохо.
– Где вы учились?
– Одиннадцать лет в балетной школе, а теперь – второй курс при ГАБТе.
– Откуда вы родом?
– Николаевск-на-Амуре.
– Сколько лет?
– Восемнадцать.
Он неопределенно вздохнул.
– Выглядите вы старше.
– Но вам понравилось?
На это Карпатов ничего не ответил:
– Сколько бы вы хотели получать?
Я не сразу поняла: уж больно резок переход. Немного подумав, неуверенно сказала:
– Пятьсот.
Он наконец-то улыбнулся, но и улыбка его была мертвой.
– Есть идея. Подойдите сюда.
Карпатов несколько раз обошел вокруг меня:
– Как успеваемость?
– Много хвостов, но я все сдам.
– Метр семьдесят пять?
– Семьдесят четыре.
– Живете в общежитии?
– Да.
– Родственников в Москве нет?
– Нет.
– Все на родине?
Я разозлилась:
– Это важно?
Он опять не ответил:
– Сейчас мне танцовщицы не нужны. Но мне нравится ваша непосредственность и несомненный талант. Все эти старомодные штучки – не беда – классику я уважаю. Предлагаю контракт. Вы обязуетесь безоговорочно выполнять все мои требования, а так же требования Коллегии...
– Какой Коллегии?..
– Во-первых, не перебивать, во-вторых, говорить и делать только то, что предпишут. Вам надлежит забрать документы из училища или, по крайней мере, взять академический отпуск, с тем чтобы иметь возможность посещать наши занятия и комиссии. Я, в свою очередь, обязуюсь обеспечить вас жильем, пока без права прописки, и ученическим пособием в размере шестнадцати рублей сорока копеек в день. Деньги будут выплачиваться каждую неделю. Обучение продлится шесть месяцев, по его окончании мы предоставим вам работу с начальным окладом две тысячи рублей в месяц. Вопросы есть?
Я была ошарашена:
– Чему меня будут учить?
– Естественно, танцам, – усмехнулся Карпатов, – вашему профилю.
– Всего полгода?
– Это будет очень интенсивный курс.
– А какая будет работа? – все больше пугаясь, прошептала я.
– Знаете что! – сухо бросил он. – Стрип-клубов у нас пока нет, так что если потерпите еще пяток лет, я вам подберу работу по вкусу. Вот только сомневаюсь, нужна ли им будет балетная школа?
Карпатов был прав: стрип-клубов в Москве не было... легальных... Подписав контракт, я въехала в двухкомнатную квартиру, где моей соседкой была Лиза, такая же, как и я – девушка из группы. Всего в группе нас было пятнадцать. Первые полтора месяца казались раем. По профилирующему предмету два педагога: Эдик и Валик – они так и назвались – красивые, молодые, обаятельные, артистичные, потрясающие танцоры. Движение и танец были моей стихией. Остальным девушкам приходилось сложнее, некоторые оказались совсем неподготовленными. Но зато все, как одна, были безупречно сложены, и у каждой имелась своя изюминка, свой шарм. Самой яркой, пожалуй, была Лиза: высокая, натуральная блондинка. Она же была одной из самых неуклюжих. И лидером этой компании оказалась я, тем более что была постарше всех. Хотя и держалась обособленно – чувствовала их уважение, даже какое-то почитание, что ли... Но когда шли занятия танцем, все внимание переключалось на преподавателей, от них девчонки просто балдели. Я тоже была влюблена, в Эдика. Ребята же вели очень тонкую работу: поддразнивали нас, смущаясь, принимали нашу игру, вступали в более откровенную и... каждый раз все начиналось по новой. Девчонки просто сходили с ума и ревновали друг к дружке... А я совершила очередную ошибку: забрала все-таки документы из училища...
Еще нами занимались риторы – такие же обаятельные и очень интеллигентные – модельеры, парикмахеры-визажисты, психологи... Психологи! Я только на третий месяц поняла, чем они занимались – ломкой, ненавязчивой, степенной и очень эффективной. Я стала обращать внимание на разные совпадения. Весь обслуживающий персонал и педагоги – мужчины, два раза в месяц нас осматривала медицинская комиссия, в которой тоже не было ни одной женщины-врача. Еще казалось странным то обстоятельство, что каждая из девушек группы не была москвичкой, а большинство из них – как и я – не имели родных. В довершение – настораживала некая потерянность для мира: «школа» – как все ее называли – находилась в том же спальном районе и в непосредственной близости к месту жительства всех девушек. Половина из нас жила вообще в одном доме, а занятия были настолько интенсивны, что желания сходить отдохнуть куда-нибудь вечерком даже не возникало (впрочем, это позволяло не растрачивать деньги).
С Лизой мы подружились сразу. Я помогала ей разобраться с движением, для меня это тоже было неплохой практикой. Каждый день мы танцевали под магнитофон. Первая, с кем я поделилась своими подозрениями, была она. Лиза сначала рассмеялась, но дня через три согласилась со мной, что все это странно. Мы говорили с другими девушками. Как мне показалось – это не возымело действия. Но я ошиблась. Над каждой из нас велось наблюдение, контролировалось даже настроение. Я потом сообразила, что за витамины нам прописывали. Заикнулась и об этом... Заикнулась, а получилось, что мешаю планам своих покровителей. Оказалась сорняком в выращиваемой ими культуре. Я подставилась и подставила Лизу.
События развивались быстро, не прошло и двух дней. Нас задержали после занятий: подошел Эдик и сказал, что директор хочет нас видеть (а директор – это был такой невзрачный, с лысой макушкой типчик, он и на глаза-то попадался всего пару раз). Эдик вошел за нами в кабинет и запер дверь. Вместо директора там оказались Олежек и еще четверо молодцев.
– Привет, птичка, – усмехнулся мне пьяный Олежек. – А могла бы жить!
Зачем мы сопротивлялись и кого звали на помощь? Нас поставили на колени лицом друг к другу, и было больно не столько мне самой, сколько смотреть, как насилуют Лизу и слышать ее крики. Когда все закончилось, Эдик открыл дверь. Вошел врач и сделал нам по два укола...
Я очнулась одна в незнакомой маленькой комнате без окна, но с вентиляционной отдушиной. На полу, на стенах – ковры. Лампочка под розовым плафоном встроена в потолок. Какая-либо мебель отсутствовала, только несколько огромных подушек, заменяющих постель. Одежды на мне не было. Я постучалась в дверь без ручки и вообще какого-нибудь напоминания о том, что это дверь: выше человеческого роста розовый мягкий прямоугольник в стене. Ощущение было, что все происходит не со мной, и я – это не я, а некая героиня пошлого романа маркиза де Сада. Стучала в дверь я недолго, быстро почувствовала – слабею. Упала на подушки. Кружилась голова, видимо, что-то сильное в меня закачали. Есть не хотелось. При одной мысли о еде начинало тошнить. Хотелось пить. Спустя время, дверь открылась, впустила незнакомого мужчину и снова захлопнулась...
Сколько именно я проработала на «конвейере», черту неизвестно. Поначалу, чтобы не сойти с ума, считала посетителей, но, не зная, когда день сменяет ночь, не имея никакого представления о времени, бросила эту затею. После семнадцатого отключилась. Видимо, ненадолго. Меня снова разбудили...
Я больше не плакала, не стучалась в дверь, не просила есть и выглядела, должно быть, ужасно. Во всяком случае, казалось: на мне лежит грязь плотной липкой коркой. Вошла женщина, немолодая, красивая, хорошо одетая.
– Хочешь жить? – спросила она.
Я туго соображала, только пыталась понять, что она тут делает.
– Если ты согласна вести себя смирно, тебе дадут одежду, приведут тебя в порядок, будут кормить, водить в туалет и будут убирать твою комнату. Если ты согласна.
Кто бы мне сказал раньше, насколько я малодушна! Они дали все, что обещали. Очень хорошо кормили. В туалет и в душ я получила сопровождение, не сводившее с меня глаз ни на секунду. Впрочем, никаких крамольных мыслей пока не являлось. Сломали меня грамотно. Мужчины, многих из них я начала теперь узнавать, навещали регулярно. После каждого я принимала душ, и в меня пихали какие-то таблетки. Мне давали выспаться, и я стала разграничивать день и ночь. Ночь – это когда я не спала.
Прошло около недели, появилась та женщина.
– Здравствуй, девочка. Можешь называть меня Соней. Ты поняла, за что тебя наказали?
Да, я поняла. Я очень давно это поняла! Мои мысли стали четкими, прямыми, математически правильными. Я перестала любопытствовать. С философией тоже было покончено. Нарушение контракта: сболтнула лишнее. И точка. А что было бы, если бы не?.. Никому не интересно.
– Я ведь послушна, – отвечала я.
Соня неожиданно ударила меня кулаком в челюсть, как заправский боксер. Я рухнула на пол. Из разбитой губы заструилась кровь. Странно: боли я не испытывала, обиды тоже, но заплакала.
– Ты очень дерзкая девочка. На тебя потрачено много денег. Затраты не оправдались. Долги надо возвращать. Ты согласна?
Я только кивала и всхлипывала. Соня ходила от одной стены к другой, потирала кулак и размеренно говорила:
– Хочу, девочка, чтобы ты знала: я не зверь, я – человек. Но это мой бизнес. Бизнес жесток и справедлив. Ты к нему с лаской – и он к тебе с любовью. Очень простая грамота. Все, студенточка, уроки закончились. Сдавай экстерном. Будешь бревном – бревном тебя отсюда и вынесут. Усекла?
– Да.
– Пойдем, – она протянула мне руку. – Губу твою залечить надо.
Это был обыкновенный бордель. Его населяли люди, каждый из них имел свою историю, но не всем довелось увидеть бога этой вселенной – Льва Васильевича Карпатова. С тех пор меня беспокоили только клиенты. Принимать их должным образом я научилась очень скоро. Появились даже постоянные покупатели. С каждой сделки я получала двадцать рублей. Их честно приносила Соня. Меня больше не кормили, и еду я заказывала сама. Потом дверь перестали запирать, появилась небольшая свобода в перемещении. Примерно через месяц мне разрешили обзавестись кое-какой мебелью, потом я купила магнитофон, чуть позже – телевизор и видео. Кабель мне не провели: разрешалось смотреть только видео. Мне повысили ставку до тридцати семи рублей с клиента за час и свыше полутора сотен за ночь. Правда, ночи заказывались редко. Мой бог, я настолько привыкла, что ко всему относилась спокойно... Ко всему, кроме одного: ко мне наведывался Олежек. Он не платил. Он был моим «импресарио». Неизменной наградой от него я получала букет алых роз. Ненавижу эти цветы.
Однажды Олежек приехал совсем трезвый:
– Надень что-нибудь поприличнее.
Он вывел меня из подвала наверх. На улице была ночь, ясная, с огромными звездами. Вокруг стояли голые деревья и лежали сугробы снега. Бордель снаружи имел вид невзрачного двухэтажного домика и находился он посреди какого-то парка. Под землей, я представляла этот дом гораздо большим.
Олежек отвез меня за черту города. Прямо в машине достал бокалы и открыл бутылку шампанского.
– Знаешь, что за день сегодня? – спросил он.
– Нет.
– Сегодня день моего рождения.
– Поздравляю, – сказала я без «должного» настроения.
– Но это не все! Сегодня еще и день твоего рождения, Женечка!
Меня затрясло:
– Ах, вот как?!
Не знаю. Это было такое потрясение, словно приоткрылся один из тех ковров, что висели в моей комнате, и мне показали, чего я лишилась. Значит, у меня все-таки был день рождения! У меня было имя! Чем руководствуясь – не знаю – отчаянием ли, ненавистью ли, или выпитым шампанским, я изо всей силы ткнула Олежека бокалом в лицо. Бокал раскрошился вдребезги. Я выскочила из машины и побежала по шоссе. Позади услышала:
– Стой, сука, я ни хрена не вижу!
Впоследствии оказалось, что всего-навсего порезала ему рожу в нескольких местах, а его поганые глаза только кровью залило.
Я остановила грузовик, ехавший в город. В кабине водителя обнаружила, что раскроила себе ладонь, и заревела. В милиции меня напоили кофе, перевязали рану, а когда я успокоилась – выслушали. Я назвала им все, что знала: номер телефона Олежека, номер его машины, Карпатова с его «Галактикой» и «школой» на окраине в спальном районе. Я не знала только, в каком парке находился бордель.
Работали они оперативно. Часов через пять нам устроили очную ставку с перебинтованной рожей Олежека. Я на него накинулась, как дикая кошка – еле оттащили.
– Да не знаю я ее! – вскричал Олежек. – Попросила подвезти, назвалась Женей, выклянчила телефон, уговорила купить шампанское, а потом бокалом в морду ударила! Я же сам в милицию заявил! Что вы, в самом деле? Она же маньячка!
Спустя еще пару часов эта информация подтвердилась: я бежала из психиатрической клиники... Карпатов был гением своего дела: на меня завели медкарту, поручили ее некоему врачу из некоего заведения, и все! – привет, птичка! Великолепная страховка! Я закричала что-то о «Полярнике» и моем училище, но сама уже в отчаянии понимала – и здесь все схвачено. Внутренний голос прошептал: готовься к смерти.
Приехала «скорая», мне ввели успокоительное, и очнулась я от яркого света. Это было в незнакомой комнате с кирпичными неоштукатуренными стенами. Светили электрофонариком в лицо. Одного я узнала – Олежек. Он приказал плотно завернуть меня в матрац, оставить только голову и руки над нею. В таком положении меня подвесили к потолку и били палками. Не знаю, сколько силы надо было прилагать, чтобы пробить через этот матрац; у них получалось отменно.
Я сорвала голос. Потом вошла Соня:
– Хватит! – и ударила меня по щеке, чтобы я перестала драть горло.
Когда меня развязали и отнесли в мою комнату, там не было ни видика, ни телевизора – ничего!
– Вижу, уроки проходят даром, – сказала Соня. – Тебе нет нужды знать, почему я за тебя вступилась! Считай это чудом! А теперь – если следующий твой клиент не останется доволен – я умываю руки!
Клиент остался доволен, но мои тело и внутренности были отбиты настолько, что любое движение казалось новым ударом. В эту ночь я честно заработала сто сорок рублей. Хватило на лекарство. Недели две лечения и отдыха...
История повторилась. Я пользовалась популярностью, но мало что покупала на вырученные деньги. Стала приобщаться к спиртному. Соня вовремя избавила от этой привычки. Олежек внезапно исчез.
Потом стали собирать выездные группы по пять-шесть девушек. Один раз мы развлекали представителей какой-то партии, другой – шведских бизнесменов. Во время одной из таких поездок я встретилась с Лизой. Мы не общались. Мне все рассказал ее взгляд: Лиза меня ненавидела. Дурочка. Что случилось с остальными девушками «школы», я не знаю. Думаю, проект окупился: уж больно много денег в него вбухали...
В девяносто четвертом меня «легализовали». Я получила возможность вкупе с «фирмой» приобрести – через подставное лицо – однокомнатную квартиру. Стать «дамой полусвета» было почетно. Теперь я принимала клиентов на дому по телефонному звонку. У меня было два выходных. Но я не продержалась и трех недель – воздух свободы сыграл злую шутку. Я понимала: раз мне доверяют, значит – не боятся. Но я и не собиралась заявлять на них. Я просто хотела уйти. У меня был прекрасный план...
Я удивилась, насколько легко все вышло, но факт – я покинула столицу. Поездом добралась до Хабаровска, а оттуда «Метеором» до Николаевска-на-Амуре. Сначала я приехала на кладбище. Сердце сжалось: за могилкой бабы Ани давно не ухаживали. Потом наведалась к отцу. Но оказалось, что он спился и умер. Как ни странно, мачеха приняла меня доброжелательно. Может, сыграл образ московской гостьи? А с Надеждой – второй дочерью отца – мы и вовсе подружились, хотя разница между нами была в десять лет. Мы хорошо друг друга понимали. Я кормила ее мороженым, благо денег для этого у меня было предостаточно.
Вскоре выяснилось, что родственников почти не осталось, один только грубый молодняк, которых я не знала и глухой дед Ваня – младший брат бабы Ани. Но его сын и сноха разговаривать со мной не хотели, словно нутром чуяли, зачем я приехала.
Город переродился. Раньше все было иным: большим и зеленым – а после Москвы, со всеми изменениями за семь лет!.. Я пошла по школьным товарищам. Ну сколько их там было? Лена, Лара, Ромка-Ушастый Ангел, Сима... У Симы раковая опухоль. Остальные девчонки замуж повыскакивали. А Ромка – про него Лена рассказала, и я усмехнулась – стал сутенером.
Я попробовала устроиться куда-нибудь на работу. Были три препятствия: своих безработных девать некуда, отсутствие какой-либо профессии, кроме как продавщицы (а там, будьте спокойны, все занято), и нет прописки... Но мне-то и нужна работа, чтобы получить место в общежитии и поставить штамп в паспорте, которого еще нет!
В паспортном столе я совсем запуталась. Ксиву я потеряла – это понятно – но что с последним местом жительства? В восемьдесят девятом я забрала документы из училища и выписалась из общежития в никуда. Так куда делать запрос?
Пролетело два месяца, наступил октябрь. Пробовала устроиться в местные кордебалетики... Но я не могла больше танцевать, хотя и делала это лучше других. Что удивительно – никакого отчаяния: все воспринималось как должное и обходимое... и то, что я привыкла к деньгам!.. Смешно, правда? Пошло и мелко. Оставшихся мне хватило бы недели на две или... дать взятку доставшим меня чиновникам. Хорошая мысль. Мачеха меня раскусила – о какой прописке могла идти речь? – она выставила меня за дверь. Я не скандалила. Наденька плакала. Вот тогда я вспомнила кое-что, что снова заставило усмехнуться...
Ромка-Ушастый Ангел (это была его школьная кличка) выслушал меня очень внимательно и поставил два условия: первая ночь его, чтобы можно было определить, так ли я хороша, как говорю, и тридцать процентов со сделки. Но судя по средней цене, им предложенной, это были такие крохи – я поняла, что попросту загнусь. В Москве я не была элитной проституткой, но имела вдвое больше, чем вся его «отлаженная система» здесь. Попыталась торговаться. Ромка скорчил недовольную гримасу и сказал, если я не принимаю его условия, то могу попытать собственные силы, только на свою территорию он меня не пустит. О-о! Этих мальчиков я видела и подумала: пусть уж лучше старый школьный товарищ, чем его банда...
Ромка меня обманул. Клиенты были побогаче, чем он описывал. Сначала я думала: боится снимать с них больше – и решила этим воспользоваться. А он в две недели сменил свой «Москвич» на «Тойоту». Ясно: была реклама, и теперь наваривается на мне. Сказала ему об этом. Он пожал плечами:
– Помнишь, как ты сюда вошла? Так вот, выход через вход. Еще одна ночь и лети без выходного пособия!..
– Отлично, – ответила я. – Только выпивка за мой счет! – и ударила его бутылкой по голове.
Я себя прям зауважала: уж что-что, а с сутенерами общий язык нашла – с помощью посудного стекла.
Обшарила всю его квартиру, обнаружила несколько сот долларов и немного золота. Никаких угрызений совести, даже не посмотрела, жив Ромка или нет. Вышла из дома через чердак и другую парадную. Ночь провела на кладбище...
По дороге в Хабаровск я взвешивала все за и против оставшихся у меня возможностей. Была спокойна, но не опустошена. Хотела жить – еще подумала тогда: чертов инстинкт! И надежда могла быть только на одного человека. Так что решила я вернуться в Москву...
Соня равнодушно выслушала меня по телефону, сказала ждать на вокзале, никуда не уходить. Выбора все равно не было. Она поступила честно – приехала одна и отвезла к себе домой.
– Почему я спасла тебя тогда? – спросила Соня. – Даже не знаю. Ты приносила неплохую прибыль... Да нет, дело не в этом! Ты мне меня напомнила, мы же с тобой одинаково впаянные. Я чуть раньше. Ты чуть позже. И выхода отсюда нет – ты уже поняла. Большинство случаев полегче нашего, но там подход другой и цели иные, так что имеем то, что имеем. Паспорт я вернуть не могу. Это «подсудное дело», ты знаешь. Потом, я ведаю только «отделом кадров», а не «архивом». Ты теперь «архив». Соображаешь?
– Да.
– Ничего ты не соображаешь, девочка. Тебя нет!
– Но почему бы меня не отпустить, если я никому не нужна.
– Есть такое понятие: «чисто». Вот сейчас им ничто не угрожает, они уверены в себе. Но имеется одна миллионная процента из ста, что случится нечто, которое смоет их в унитаз. Ныне они спят спокойно, а выдай им тебя – и будут спокойны на все сто. Вот это и есть «чисто». Математика. Кстати: не вздумай надеяться на свою миллионную. Не советую. Почему до сих пор и живая. Привыкла. Лишь об одном жалею – не обладаем мы с детства смекалкой: не родилась при зубах и локтях – будь овцой! Так нет, хочется денежек понюхать. А денежки – грязь. Изволь – нагнись и понюхай, но подставь задницу.
– Что мне делать?
– На что ты рассчитываешь?
– Могу хоть с нуля начать...
– Это ты в борделе с нуля можешь! И то – не представляешь, каково входить по третьей! А пойди на панель? По вокзалам? По кабакам? Начнем с того, что это не твой профиль – привыкла на готовеньком, а кончим тем, что тебя попросту найдут через недельку в канализации... Если найдут... О! Стоп! Тебя извращенцы устроят?
– Извращенцы? – испугалась я.
– Нет, ну я не знаю, что они там делают... Люди нормальные, просят с отклонениями. Зато бабки там крутятся бешеные и каналы эти эксклюзивные, идут мимо общего потока. Конечно, коли все там непрофессионально, то опасность есть поиметь какую-нибудь грыжу.
– Мне нужны деньги. Я попробую.
– Хорошо. Я спрошу у Олежека.
– У Олежека? Он жив?
– Жив. Недавно всплыл. Оказывается, он сунул свой длинный нос не туда, куда следовало бы. Ему и укоротили.
– Нос?
– Член. Вот он и записался в извращенцы.
– По-моему, он всегда был извращенцем, козел. Не заложит?
– Если снова сунется, то и укорачивать будет нечего.
– Ну спроси. А еще узнай, сколько нынче паспорт стоит.
– Не торопись, девочка. Это ты узнаешь где-нибудь не здесь. В Москве тебя мигом вычислят...
Олежек встретил меня с распростертыми объятиями и получил коленом в то место, где когда-то что-то еще было. Он не обиделся и спросил только, согнувшись пополам:
– В расчете?
– Посмотрим.
Он предложил мне свою «команду соискателей». Они работали вчетвером, точнее, мне пришлось работать на троих, а четвертый – Олежек – получал свое от наблюдения со стороны. Господи!.. Так противно мне давно не было. Но я им понравилась, мы договорились на семь сеансов по пятьдесят долларов за час. Это позволило мне снять комнату и некоторое время не работать. Потом я снова звонила Олежеку. Он понял, что я крепко зависла, и кинул идею: создание своей собственной сети. Я решила рискнуть...
Дуэт у нас был гениальный. Организация вся на Олежеке: большие гостиницы, проверенный персонал, богатые клиенты, еще не имевшие дела с каким-либо из «филиалов» Карпатова. Олежек чувствовал себя, как рыба в воде. В свое время он хорошо ведал делами босса и теперь внаглую пользовался почерпнутыми оттуда знаниями. Я одевалась с шиком и без излишеств – мы поломали стереотип. Если я встречала кого-нибудь из старых знакомых, меня не узнавали: я перекрасилась в яркую блондинку и сделала стрижку. На всякий случай взяла себе прозвище – одно из самых частых в нашем бизнесе – Перчик. Деньги мы драли круто, но и качество обслуги было намного выше, чем у Карпатова. Клиентура разрослась, и в основном это были теперь постоянные клиенты. Штат мы не раздували: все-таки по краю ходили. Десять процентов делили на консьержа, горничную, официанта или еще кого-нибудь, а оставшееся – честно пополам. И самое смешное – никто ничего не знал. Соня наверняка догадывалась, но ни о чем меня не расспрашивала, да и встречались мы с ней теперь редко...