Летом девяносто шестого я собралась завязать. У меня было достаточно денег, чтобы уехать из Москвы, купить себе паспорт, квартиру и жить, наконец, так, как мне этого захочется. Олежек расстроился, но противиться не стал. Мы давно простили друг другу все обиды, друзьями не были, но каждый из нас хорошо понимал проблемы другого и считался с ними. Олежек предложил последнюю сделку. Светила неслыханная сумма. Мы ударили по рукам. Последний раз.
Приехала, как обычно, на такси в известную уже гостиницу. Здесь постоянно дежурили всякие девочки, некоторых я помнила по борделю. Они же меня, наверное, воспринимали некой леди, частой гостьей столицы. Но в ту ночь я столкнулась лицом к лицу с Лизой. Лиза попросила прикурить: кончился газ в зажигалке. Взгляд ее был безучастным, рассеянным. Мы разошлись, и я облегченно вздохнула...
Когда все закончилось и я вышла из гостиницы, передо мной остановилась машина, открылась дверь, сзади кто-то подтолкнул. Этих людей я не знала, но сразу поняла, кто они.
Меня отвезли в какой-то полуразрушенный деревянный дом за городом и привязали к стулу. Кроме трех молодцев в комнате находился сам Лев Васильевич Карпатов. Раз так, то это не было формальностью, это переходило в личную заинтересованность: мы же уводили его потенциальных клиентов. У меня появилась слабая надежда...
– Собственно, всего три момента, – сказал Карпатов. – Как давно ты работаешь с Олежеком, какой процент он тебе отстегивал и сколько народу вы обхаживали?
Внутренне я проклинала себя за свою глупость, Олежека за его жадность и эту гениальную беспроигрышную идею, Лизу... Лизу я просто проклинала... Мне нельзя было отвечать наобум и нельзя было говорить правду. Только я задумалась, чтобы ответить на первый вопрос, как получила удар в живот. Когда пришла в себя, не солгала о нашей совместной работе – полтора года. Но на второй вопрос я упорно твердила, что о деньгах ничего не знаю, и постоянно называла цифру соответствующую десяти процентам от средней сделки. Касательно третьего сомнений не было – сообщила имена пяти клиентов той самой гостиницы, где нас застукали. Об остальном контингенте – я понимала – им знать не следует. Если и будут проверять, то мало ли Перчиков в Москве! Меня допрашивали около часа, по кругу повторяя те же самые вопросы. Били после каждого моего ответа одинаково жестоко, однако сильных увечий не наносили. А я упрямо стояла на своем: полтора года, процентов не знаю, одна гостиница – пять клиентов...
Я была в полуобморочном состоянии, почувствовала, как меня куда-то поволокли. Потом услышала плеск воды, ощутила ее прохладу на своем разбитом лице и теле. Защипало глаза и открытые раны, а резкий, одурманивающе-терпкий запах отрезвил меня. Это был бензин... Рядом со мною сидел Олежек, так же связанный, но совсем изуродованный. Господи, они его тоже взяли! Почему я сразу не поняла это по прямому вопросу: «как давно ты работаешь с Олежеком?..» Что я наделала? Фактически, всю ответственность я перекинула на него, не зная, что говорил он!..
– Постой, Васильич! – закричал Олежек. – Я тебе правду говорю!
– А я верю, – ответил Карпатов. – Я обоим вам верю. И теперь, когда мы все выяснили, остается поставить точку.
Значит, Олежек говорил то же самое, что и я. Он знал, что его в живых все равно не оставят, но попытался спасти меня, просчитав вероятность моих ответов! Я посмотрела на него с благодарностью. Он перехватил мой взгляд, грустно улыбнулся вздутыми окровавленными губами и поморщился от боли. Перед нами стояли шесть здоровых мужчин и хозяин. Все курили.
– Я еще кое-что не сказал, – прохрипел вдруг Олежек.
– Это имеет значение? – спросил беззаботно Карпатов.
– Может быть.
– И что же?
– В обмен на жизнь...
Лев Васильевич улыбнулся той самой мертвой улыбкой, какую я видела несколько лет назад.
– Не мою жизнь, – фыркнул Олежек. – Этой вот девчонки. Она человек подневольный и доставила мне хлопот больше, чем тебе.
– Я подумаю.
– Тогда мы не договорились.
Олежек был серьезен. В отсутствующих глазах Карпатова блеснул огонек – он заинтересовался:
– Я же сказал: подумаю.
– Ты будешь полный осел, Васильич, если убьешь эту девочку. Она талант! На ней одной ты свои доходы сможешь увеличить вдвое!
Меня оттащили в сторону, подальше от Олежека. И он заговорил. Он нарисовал Карпатову такую картину, что у старика отвисла нижняя челюсть. Стержнем были проект «школы» и последняя идея Олежека, воплощенная в жизнь с моей помощью, но размах нового замысла потряс и ужаснул меня.
– Долго ты над этим трудился? – спросил ошеломленный Карпатов.
– Мне все равно не хватило бы средств...
– Верно. Я раздавил бы тебя как клопа, – старик неприятно захихикал. – Но ты – гений!.. А идея-то проста, но, черт возьми, как она пошатнет коровкинские монополии!.. Молодец!
Я знала, что кроме Льва Васильича в городе есть еще воротилы «живого» бизнеса, но фамилию Коровкин услышала впервые. Карпатов подошел ко мне и посмотрел прямо в глаза. Он был страшен, но отвернуться я боялась больше.
– Да, – прошипел старик. – Такая сможет!
Он крикнул вполоборота Олежеку:
– Сможет? – и опять посмотрел на меня: – А ведь этот говнюк к тебе неравнодушен. Может, и ты его любишь?
– Я не знаю, что такое любовь, – ответила я.
Один из людей Карпатова швырнул в Олежека горящий окурок...
Я работала по-прежнему и на прежних заказчиков, получала десять процентов. Но это были приличные деньги: сумма выросла раза в полтора-два, а клиентов стало еще больше. Это был золотой век Карпатова. Еще бы – новые технологии! Я бы назвала это эксплуатацией духа – не просто элитные, с особой манерой поведения, высоким профессионализмом – а взявшие на вооружение интеллект, в качестве сексуального реквизита. Сколько таких девочек работало, не знаю, но доход это приносило сумасшедший. По тем крохам, что я зарабатывала, нетрудно было вычислить ставку хозяина, при том, что это была новая производственная линия на клиентуру более высокого полета.
А потом я краем уха слышала, будто была «война», будто Карпатова, а точнее – его тело, без головы, опознанное по одежде и перстням, нашли где-то в Сокольниках. Но на мне это никак не отразилось – я понимала: Коровкин там или кто другой, но сделай я неправильный шаг, и меня вообще не найдут. Соня тоже потерялась, Лиза больше не попадалась на глаза. Знакомых у меня теперь было двое: Болт – мой новый шеф – и Кливленд – шофер. Больше и не надо: меня научили бояться людей. Жила я в просторном отдельном помещении со всеми удобствами в моем «родном» борделе. Деньги уходили в основном на сигареты и выпивку. Водку я не любила, а от остального не пьянела...
Первого апреля девяносто восьмого судьба выкинула еще одну шутку. В тот день было пять клиентов. А Болт попал в больницу, и деньги снимала непосредственно я. Кто навел? Может, сам Болт, может, кто из его сети, а может – не удивлюсь – и Лиза!.. Черт их знает. Когда я открывала дверь кливлендского «Форда», почувствовала, что ослабел ремешок моей сумочки. Я успела ее ухватить. Кливленд выскочил из машины. Кто-то сзади одним ударом уложил его на землю. Меня прижали к стене, к горлу приставили нож:
– Заткнись, сука! – сказали мне, хотя я молчала. – Давай деньги!
Я даже не успела как следует разглядеть напавшего на меня – лицо его странно дернулось, он отлетел в сторону, меня забрызгало чем-то горячим. Я зажмурилась, одновременно с этим услышала выстрел и испуганный вопль. Кто-то схватил меня за руку и крикнул:
– Майк, где второй? Ушел? Давай машину!
Я открыла глаза:
– Не надо!
– Надо, надо, успокойтесь!
Меня бережно усадили в потасканный джип. Рядом, на заднее сидение перенесли бессознательного Кливленда. После него сел тот человек, что со мной разговаривал – похожий на молодого итальянца из третьей серии «Крестного отца». Другие двое забрались в джип спереди, и машина понеслась.
– Прежде всего, успокойтесь. Приятеля вашего, мы отвезем сейчас в больницу. Вот ключи от вашего «Форда», – он протянул мне ключи. – А куда вас отвезти?
Я плохо понимала, что мне говорят. Я была в шоке.
– Все будет в порядке. Я думаю, второй бандит не станет вас искать. Теперь он будет бояться, чтобы его не нашли, – улыбнулся итальянец и поглядел вперед: – А может, найти его, Майк? Пусть возместит моральный ущерб.
Крепыш рядом с шофером молчал и не оборачивался. Итальянец подал мне платок:
– У вас все лицо в крови...
Так я познакомилась с Гречишниковым. Кливленда пристроили в больницу с диагнозом: сотрясение мозга при падении с лестницы. Меня тоже залечили: продезинфицировали порез от ножа на шее и наложили пластырь. Джип оказался тех бандитов, которые на нас напали. Его оставили с открытыми дверьми у обочины, рядом с больницей. У Гречишникова был, естественно, «шестисотый», я не заметила, как он все это время следовал за нами.
– Так куда же вас отвезти? – снова спросил Александр.
Я больше не боялась, но не хотела, чтобы меня довезли пусть даже до парка, в котором скрывался бордель:
– Спасибо. Я сама доберусь.
– Вот этого я обещать не могу. Как вы поведете машину в таком состоянии?
– Я не умею водить машину.
– Тем более. Ну, так куда мы едем?
– Я была в гостинице, чтобы снять там номер. Номеров не оказалось, – соврала я.
– Ну, это они покривили душой!..
Администратор меня прекрасно знал, он сегодня уже получил свой процент с пяти сделок. Я ему подмигнула. Номеров и в самом деле больше не оказалось даже для уважаемого Александра Эмильевича.
– А зачем мне еще один номер? Разве мой недостаточно вместителен? Вы не будете возражать, Женя?
Я не возражала. Гречишников дал администратору сто баксов. Потом был ресторан, мы танцевали с Александром медленный танец, а после – уже под утро – наступила ночь...
Ни разу за неполных девять лет моей постыдной практики я не получала удовольствия от секса. Александр не воспринимал меня как проститутку, не заплатил мне деньги, но это дорогого стоило. Я, наконец, поняла, чего меня еще лишили покойные Олежек и Карпатов, поняла и долго соображала, что же мне с моим пониманием делать.
А на следующий день Гречишников уехал по своим делам. Связаться мне было не с кем: и Болт, и Кливленд в больнице. Надо было возвращаться в бордель, тогда бы я потеряла Александра. И я осталась в гостинице. Гречишников намеревался пробыть в Москве еще неделю. То, что мы творили – просто праздник. Так счастлива, казалось, я никогда не была... И каждый новый день приближал конец. Каждый день я набирала номер телефона Болта, а тот не отвечал. Но все было намного проще: обо мне хозяину доложили через того же администратора гостиницы...
Это случилось на шестые сутки. Приехал Александр. Впервые он был холоден, не взглянул на меня, подошел к окну:
– У меня возникли проблемы. Небольшие, но никак не предусмотренные.
Сердце упало.
– Это связано со мной? – спросила я.
– Да, – он обернулся. – Перчик.
Кто бы мог подумать: меня это обидело! Имя, к которому я привыкла за последние годы, с его губ – было кощунством! Но я взяла себя в руки:
– Мне уходить?
Александр подошел:
– Ты очень странная. Загадочная. Таких женщин я не встречал. Не думал, что... – он замолчал.
– Что шлюха может быть такой? Да, наверное, я оригинальная особь! – и я поднялась, чтобы выйти.
– Постой. Я просил подождать тех людей, что за тобой пришли. Заплатил им по их требованиям. Мне обещали – с тобой ничего не сделают. Это правда?
– Я приношу много денег.
– Очень?
– Я даже не знаю, – чем больше я с ним говорила, тем больше хотелось плакать.
Александр заметил.
– Расскажи мне.
И я рассказала, может быть, не так много, как сейчас, но достаточно, чтобы понять, насколько я «обожаю» свою жизнь. Как я тогда ревела! Оказалось, прежде я ничего не вспоминала из того, что со мной было, и каждый виток моей истории вызывал бурный поток слез.
– Ясно, – остановил Александр. – Нарочно не придумаешь. Посмотри на меня.
Он вытер мне лицо.
– Есть предложение. Я еще молод, богат, женат. То, что случилось между нами, в жизни случается не часто. Если ты согласна быть моей любовницей, я заберу тебя с собой в Питер.
Гречишников был откровенно жесток, но для меня слова его прозвучали рождественской ораторией. Я не могла не согласиться. Он выскочил из номера...
Разбудил меня Майк. Должно быть, я уснула от долгого ожидания и усталости, рухнувших на меня с последними событиями.
– Собирайся, – бросил он.
– Куда?
– Мы уезжаем.
– А Саша?
– Он поручил мне отвезти тебя, а сам приедет послезавтра. В Москве у него еще дела не закончены...
Вот так неожиданно я оказалась в Санкт-Петербурге. Город мне понравился в первый же день, несмотря на сырой воздух и низкое серое небо. Он совсем не походил на Москву: благородная осанка, прекрасное лицо, а в душе ни единого человека из тех, кто меня знал. Ушли в прошлое сутенеры, скользкие гостиничные служащие, невидимые хозяева, похотливые мужики... и женщины – а какие они? – никогда не задумывалась. Бессильные? Глупые? Проклятые? Все равно – прощайте...
Сначала я жила в офисе Александра, на Московском (ирония судьбы – столица не хотела так сразу меня отпускать), но приехал Гречишников и снял мне квартиру на Васильевском острове, накупил туда разной одежды и утвари. В своих запросах я старалась быть скромной, Саша смеялся надо мной. Потом я выяснила, что тратил он гораздо больше:
– Раз в месяц я должен класть деньги на определенный счет в банке, – ответил Гречишников. – Они отказались тебя продать.
– Во сколько я обхожусь?
– Не беспокойся. Не хочу, чтобы ты считала себя обязанной. А с этим «пунктом проката» я как-нибудь разберусь.
– Ты разговаривал с кем? С самим Коровкиным?
– Нет, это был Гумбольдт...
Нежданное счастье. Я не только избавилась от всех своих забот, унижений и ненавистных мне людей – я любила и была любимой. С Сашей мы встречались почти каждый день. Много времени у него отнимала работа. Он занимался автомобильным транспортом, железными дорогами, топливом и еще чем-то... Впрочем, это меня не касалось. Из личных его пристрастий я знала лишь: черный «Джони Уокер», покер и себя. Все выходные он проводил со мной. Брал с собой на вечеринки. Однажды привез в Пески, на это самое место, показал мне готовый фундамент и сказал, что здесь будет нашдом...
Саша не мог дать мне полной свободы, он не мог дать той силы, о которой я всегда мечтала, но когда он был рядом, я ничего не боялась и ничего большего не хотела. Без него – порой скучала от безделья, хотела даже работать куда-нибудь пристроиться, но он запретил. И я развлекалась тем, что ходила с Майком в Мариинку. Я была послушна... Я была счастлива...
Однажды Саша исчез почти на неделю, не предупредив меня. Я стала волноваться. На работе отвечали: он в командировке. Личная его трубка молчала. Домашнего телефона я не знала, но если бы знала – что толку?.. Я ждала неприятностей – они пришли. Ночью, это было уже шестое апреля, то есть, минуло более года со дня нашего знакомства, Саша позвонил:
– Здравствуй, Женя.
– Сашенька, где ты? – я обрадовалась родному голосу и не сразу обратила внимание на его холодную отторженность.
– Только что из Москвы.
Одно слово «Москва» едва не вызвало у меня обморок:
– Что случилось?
– Ты можешь не понять, Женя, но я бизнесмен, я человек слова...
– Что случилось?
– Ты мне больше не принадлежишь.
– То есть? Это они?.. Гумбольдт? Меня хотят вернуть?
– Нет...
– Господи! Сашенька, не оставляй меня! Я не знаю... Пожалуйста, придумай что-нибудь!..
– Женя, ты не въезжаешь! Это не Гумбольдт! Здесь другое. Ты слышишь? Твоего нового хозяина зовут Ян! Слышишь?
– Я не верю.
– Идиотка! Я пришлю машину. Слышишь?
– Я убью себя, Саша, – сказала я и повесила трубку.
Через несколько секунд я услышала звонок на сотовик моего телохранителя. Кинулась к двери, чтобы запереться изнутри, но дверь тут же открылась, и на пороге возник Майк.
– Машина выехала, Жень.
Люди Грека не любили и боялись меня, все, кроме Майка. Этот – настоящий камень. Я сказала:
– Прекрасно. Ставь чайник. Попьем чайку на дорожку, – а у самой все тело дрожит.
– Мне велено не спускать с тебя глаз.
– А в туалет мне можно выйти?
– Нет. Это потерпит.
Неожиданно я успокоилась. Меня вдруг осенило: Саша меня проверяет! Но зачем?
– Пойдем, Майк, вместе чайник ставить.
Он пустил меня вперед. Я прошла на кухню, включила кипятиться воду. И тут пришла идея. Я вынула из холодильника торт: каждые два дня я покупала торт, в надежде, что Саша вот-вот приедет. Потом достала пару склянок с эссенцией пищевого ароматизатора. Чайник вскипел. Заварила пакетик. Майк отказался. «Ну и хорошо», – подумала я. Набухала в чашку капель по двадцать эссенции из каждой склянки и разрезала торт. Майк ничего предосудительного не заметил, да и смотрел-то на меня вполглаза, посчитав достаточной мерой предосторожности свое присутствие. А чай с той гадостью был просто невыносимый. Торт во мне полностью тоже не поместился. Я почувствовала – уже прямо здесь плохеет.
Потом все было просто. Проезжая через Неву, я попросила остановиться. Они не послушались, и я пошла на крайние меры. Сначала ничего не получилось, не помогли и два пальца... зато у Мойки машина тормознула...
Наверное, нет нужды рассказывать, что было дальше. Как я ни умоляла Грека, как ни унижалась перед ним, все впустую. Он проиграл меня в карты Яну Хеллеру. Меня победили покер и честное слово бизнесмена.
Ну а Ян... Ян очень хорошо ко мне относится. По выражению Грека, он слишком высокого мнения обо мне!.. Он много для меня сделал, и я его уважаю... Уважаю, а сама здесь, в нашемдоме! Я просто потеряла голову!.. Но это все. Все закончится. И должно оно закончиться хорошо. Ты понимаешь меня, Женя? – девушка ткнула последнюю сигарету в горку пепла и окурков, выросшую в пепельнице за время рассказа.
Лесков потянулся к ее руке.
– Не прикасайся ко мне. Ты разве не понял? Это не трясина, это ад, и я не тонущая, я – утонувшая! Я возвращаюсь с того света – иногда – брожу призраком, творю безобразия, ни о чем после не жалею и с каждым днем становлюсь все спокойнее, а тут... Не напрасно я сюда приехала, но никаких иллюзий не испытываю. Ты удивителен. Ты подарил мне новую меня. Я сохраню эту сказку – даже там, откуда нет выхода. Прощай. Не провожай.
Она вскочила с постели, метнула в Лескова останавливающий жест и вылетела из спальни.
Евгений не шелохнулся. История, как он ни был готов к этому, подрезала его. Но что он испытывал, какие чувства в нем она подняла, до конца осознать не мог. Были здесь и жалость, и восхищение, и отвращение, и страх, но не сводились они воедино. И что делать теперь со всем этим скарбом?..
Внизу хлопнула дверь. Евгений зашевелился, надел брюки и спустился на первый этаж. Заглянул в одну комнату, в другую – Жени не было. Собственно, откуда ей быть, если дверь хлопнула? Подобрал с пола рубашку, накинул ее и босиком выбежал на улицу.
Девушка сидела на корточках у залива. Волны тихо плескались у ее ног. На востоке, отражаясь в воде, расплавленным золотом слепила макушка солнца. Лесков не чувствуя холодного песка побрел к Жене. Безветренно, и заливом не пахнет. Тихонько положил руки на ее плечи. Она склонила голову на бок, потерлась щекой – словно кошка, только не замурлыкала.
– Ты прости меня. Но я права. Наше приключение подошло к концу.
Евгений не отвечал, молча глядел, как поднимается солнце: «Нарисовать его – этот гадский шарик – нарисовать и ослепнуть, и все действительно закончится».
Девушка увидела что-то в песке, наклонилась. Набежавшая волна на какое-то мгновение скрыла находку, зашипела и отступила, оставив на ладони небольшой кусочек светлого, почти прозрачного янтаря, искусно обкатанного водой в виде сердечка.
– Смотри, что делается! – удивилась Женя. – Какая чудная крошка! На! – она протянула солнечное сердечко Лескову. – У меня есть портрет. Не хочу, чтобы у тебя оставались одни воспоминания.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– Как это понимать?
– Что, мама Саша? – огрызнулась Женя. – Я же стены тебе не обгадила!
– Но ты могла бы предупредить! – психовал обычно сдержанный Александр.
– И забыться в уединении с сотней «кукушек»! Черта с два!
– Ты рисковала!.. Ты меня подставила!..
– Иди на фиг.
Женя положила трубку. В гостиную вплыла на цыпочках Эмма Владиславовна с подносом в руках, уставленным аксессуарами для процедуры чаепития:
– А вот и чаек, Женечка!
– Как это кстати, Эмма Владиславовна! – приветливо улыбнулась девушка.
Воскресенье они встретили добрейшими друзьями, весь день просидели в гостиной. Миледи довязывала свитер своему сыну, листала какой-то журнал, раскладывала пасьянс, смотрела телевизор. Девушка все это время читала Достоевского, и к вечеру обнаружила, что скользит глазами по одной и той же странице. Не удивилась, но стало не по себе.
В ее спальне, на туалетном столике лежал ключ от кабинета Яна. И Женя поняла: если сейчас она его не возьмет, ключ прожжет в столе дырку и упадет на пол. Захлопнула книгу и отправилась на очередную экскурсию по домашнему музею. На этот раз ее культпоход начался и закончился в кабинете.
– Господи, Лесков, ты из меня зомби сделал! – прошептала Женя.
Там она и просидела до полуночи, уставившись на картину, подмечая в ней новые, неведанные ранее черточки и предаваясь сладким грезам того, что было, и того, что никогда уже не случится. В полночь заснула, свернувшись калачиком в огромном кресле...
В понедельник приехал Ян. Женя встретила тевтонца в гостиной. Сон не принес ей отдохновения, только подразнил, да так и оставил с квадратной головой.
– Доброе утро, Женя.
– С приездом.
Поцеловались. По-родственному.
– А мама где?
– Наверное, спит.
– Прекрасно, – Ян плюхнулся в кресло. – Сделай мне, пожалуйста, чашечку кофе и парочку тостов с сыром и ветчинкой.
Женя ушла на кухню, а когда вернулась, застала Яна за телефонным разговором.
– Все, Леонид Степаныч, я понял. Вы как всегда на высоте. Сочтемся. Всего доброго.
Он положил трубку и, очень довольный, приступил к завтраку. Его суровые серые глаза имели обыкновение по-детски светиться после хорошо сделанной игры.
– Что-нибудь не так? – спросила Женя на всякий случай: поводов для этого у нее было предостаточно.
– Все именно «так». А ты сама завтракала?
Девушка замотала головой:
– Не хочу. Нет аппетита.
– Нет, девочка моя, так не годится. Стоит мне только уехать, и ты перестаешь следить за собой, совсем не думаешь о здоровье. Ишь, как исхудала!
– Я и была не пышкой, – усмехнулась она.
– С твоей комплекцией надо сидеть на пирогах Эммы Владиславовны, и все будет в порядке.
Женя похолодела. Этот человек обладал властью над ней и не пользовался ею, он терпим ко всем ее выходкам, он ее опекает и балует, ничего не требуя и даже не прося взамен. Женя боялась его. Она привыкла бояться людей, и уж тем более бескорыстных.
– Ты доверяешь мне, Ян? – осторожно спросила она.
– Что? – Ян едва чашку не выронил.
В ее позе было что-то вызывающее, отчаянное. Хеллеру представилось, что он понял.
– Пойдем, – схватил Женю за руку и стремительно повел в свой кабинет.
Там он усадил ее в кресло, лицом к дубовому бюро. Включил какое-то невидимое устройство – бюро плавно, беззвучно отклеилось от стены и отъехало в сторону. Перед глазами девушки предстал старинный бронированный сейф. На лицевой панели массивного ящика виднелась небольшая вмятина, и торчал обломок какого-то инструмента, выцарапавшего некогда из прочной двери стружку толщиной в дюйм и тщетно застрявшего в ней.
– Это дедовский сейф. Когда-то он принадлежал самому Отто фон Бисмарку. Желающих вскрыть его был не один десяток прославленных личностей. Медвежатники ломали на нем не только голову, но и пальцы. Его пытались взрывать, но внешняя восьмисантиметровая стенка из сверхпрочной, устойчивой к деформации стали, да приличные пластинчатые пружины между внешней и внутренней пятисантиметровой обращали все попытки в неудачу. Комбинаций шифра здесь бесчисленное множество. Как видишь: на дверце сейфа семь окошек с цифрами, но варианты подбора числа в каждом окошке крутятся от нуля до девяноста девяти. На досуге можешь попытаться сосчитать, сколько это получается. А теперь – фокус-покус! Я привожу колесики в движение и выставляю в окошках нужные цифры. Последний шифр, который я использую – твое имя. Каждой букве соответствует порядковое число в алфавите. Хочешь посмотреть, что внутри?
Приехала, как обычно, на такси в известную уже гостиницу. Здесь постоянно дежурили всякие девочки, некоторых я помнила по борделю. Они же меня, наверное, воспринимали некой леди, частой гостьей столицы. Но в ту ночь я столкнулась лицом к лицу с Лизой. Лиза попросила прикурить: кончился газ в зажигалке. Взгляд ее был безучастным, рассеянным. Мы разошлись, и я облегченно вздохнула...
Когда все закончилось и я вышла из гостиницы, передо мной остановилась машина, открылась дверь, сзади кто-то подтолкнул. Этих людей я не знала, но сразу поняла, кто они.
Меня отвезли в какой-то полуразрушенный деревянный дом за городом и привязали к стулу. Кроме трех молодцев в комнате находился сам Лев Васильевич Карпатов. Раз так, то это не было формальностью, это переходило в личную заинтересованность: мы же уводили его потенциальных клиентов. У меня появилась слабая надежда...
– Собственно, всего три момента, – сказал Карпатов. – Как давно ты работаешь с Олежеком, какой процент он тебе отстегивал и сколько народу вы обхаживали?
Внутренне я проклинала себя за свою глупость, Олежека за его жадность и эту гениальную беспроигрышную идею, Лизу... Лизу я просто проклинала... Мне нельзя было отвечать наобум и нельзя было говорить правду. Только я задумалась, чтобы ответить на первый вопрос, как получила удар в живот. Когда пришла в себя, не солгала о нашей совместной работе – полтора года. Но на второй вопрос я упорно твердила, что о деньгах ничего не знаю, и постоянно называла цифру соответствующую десяти процентам от средней сделки. Касательно третьего сомнений не было – сообщила имена пяти клиентов той самой гостиницы, где нас застукали. Об остальном контингенте – я понимала – им знать не следует. Если и будут проверять, то мало ли Перчиков в Москве! Меня допрашивали около часа, по кругу повторяя те же самые вопросы. Били после каждого моего ответа одинаково жестоко, однако сильных увечий не наносили. А я упрямо стояла на своем: полтора года, процентов не знаю, одна гостиница – пять клиентов...
Я была в полуобморочном состоянии, почувствовала, как меня куда-то поволокли. Потом услышала плеск воды, ощутила ее прохладу на своем разбитом лице и теле. Защипало глаза и открытые раны, а резкий, одурманивающе-терпкий запах отрезвил меня. Это был бензин... Рядом со мною сидел Олежек, так же связанный, но совсем изуродованный. Господи, они его тоже взяли! Почему я сразу не поняла это по прямому вопросу: «как давно ты работаешь с Олежеком?..» Что я наделала? Фактически, всю ответственность я перекинула на него, не зная, что говорил он!..
– Постой, Васильич! – закричал Олежек. – Я тебе правду говорю!
– А я верю, – ответил Карпатов. – Я обоим вам верю. И теперь, когда мы все выяснили, остается поставить точку.
Значит, Олежек говорил то же самое, что и я. Он знал, что его в живых все равно не оставят, но попытался спасти меня, просчитав вероятность моих ответов! Я посмотрела на него с благодарностью. Он перехватил мой взгляд, грустно улыбнулся вздутыми окровавленными губами и поморщился от боли. Перед нами стояли шесть здоровых мужчин и хозяин. Все курили.
– Я еще кое-что не сказал, – прохрипел вдруг Олежек.
– Это имеет значение? – спросил беззаботно Карпатов.
– Может быть.
– И что же?
– В обмен на жизнь...
Лев Васильевич улыбнулся той самой мертвой улыбкой, какую я видела несколько лет назад.
– Не мою жизнь, – фыркнул Олежек. – Этой вот девчонки. Она человек подневольный и доставила мне хлопот больше, чем тебе.
– Я подумаю.
– Тогда мы не договорились.
Олежек был серьезен. В отсутствующих глазах Карпатова блеснул огонек – он заинтересовался:
– Я же сказал: подумаю.
– Ты будешь полный осел, Васильич, если убьешь эту девочку. Она талант! На ней одной ты свои доходы сможешь увеличить вдвое!
Меня оттащили в сторону, подальше от Олежека. И он заговорил. Он нарисовал Карпатову такую картину, что у старика отвисла нижняя челюсть. Стержнем были проект «школы» и последняя идея Олежека, воплощенная в жизнь с моей помощью, но размах нового замысла потряс и ужаснул меня.
– Долго ты над этим трудился? – спросил ошеломленный Карпатов.
– Мне все равно не хватило бы средств...
– Верно. Я раздавил бы тебя как клопа, – старик неприятно захихикал. – Но ты – гений!.. А идея-то проста, но, черт возьми, как она пошатнет коровкинские монополии!.. Молодец!
Я знала, что кроме Льва Васильича в городе есть еще воротилы «живого» бизнеса, но фамилию Коровкин услышала впервые. Карпатов подошел ко мне и посмотрел прямо в глаза. Он был страшен, но отвернуться я боялась больше.
– Да, – прошипел старик. – Такая сможет!
Он крикнул вполоборота Олежеку:
– Сможет? – и опять посмотрел на меня: – А ведь этот говнюк к тебе неравнодушен. Может, и ты его любишь?
– Я не знаю, что такое любовь, – ответила я.
Один из людей Карпатова швырнул в Олежека горящий окурок...
Я работала по-прежнему и на прежних заказчиков, получала десять процентов. Но это были приличные деньги: сумма выросла раза в полтора-два, а клиентов стало еще больше. Это был золотой век Карпатова. Еще бы – новые технологии! Я бы назвала это эксплуатацией духа – не просто элитные, с особой манерой поведения, высоким профессионализмом – а взявшие на вооружение интеллект, в качестве сексуального реквизита. Сколько таких девочек работало, не знаю, но доход это приносило сумасшедший. По тем крохам, что я зарабатывала, нетрудно было вычислить ставку хозяина, при том, что это была новая производственная линия на клиентуру более высокого полета.
А потом я краем уха слышала, будто была «война», будто Карпатова, а точнее – его тело, без головы, опознанное по одежде и перстням, нашли где-то в Сокольниках. Но на мне это никак не отразилось – я понимала: Коровкин там или кто другой, но сделай я неправильный шаг, и меня вообще не найдут. Соня тоже потерялась, Лиза больше не попадалась на глаза. Знакомых у меня теперь было двое: Болт – мой новый шеф – и Кливленд – шофер. Больше и не надо: меня научили бояться людей. Жила я в просторном отдельном помещении со всеми удобствами в моем «родном» борделе. Деньги уходили в основном на сигареты и выпивку. Водку я не любила, а от остального не пьянела...
Первого апреля девяносто восьмого судьба выкинула еще одну шутку. В тот день было пять клиентов. А Болт попал в больницу, и деньги снимала непосредственно я. Кто навел? Может, сам Болт, может, кто из его сети, а может – не удивлюсь – и Лиза!.. Черт их знает. Когда я открывала дверь кливлендского «Форда», почувствовала, что ослабел ремешок моей сумочки. Я успела ее ухватить. Кливленд выскочил из машины. Кто-то сзади одним ударом уложил его на землю. Меня прижали к стене, к горлу приставили нож:
– Заткнись, сука! – сказали мне, хотя я молчала. – Давай деньги!
Я даже не успела как следует разглядеть напавшего на меня – лицо его странно дернулось, он отлетел в сторону, меня забрызгало чем-то горячим. Я зажмурилась, одновременно с этим услышала выстрел и испуганный вопль. Кто-то схватил меня за руку и крикнул:
– Майк, где второй? Ушел? Давай машину!
Я открыла глаза:
– Не надо!
– Надо, надо, успокойтесь!
Меня бережно усадили в потасканный джип. Рядом, на заднее сидение перенесли бессознательного Кливленда. После него сел тот человек, что со мной разговаривал – похожий на молодого итальянца из третьей серии «Крестного отца». Другие двое забрались в джип спереди, и машина понеслась.
– Прежде всего, успокойтесь. Приятеля вашего, мы отвезем сейчас в больницу. Вот ключи от вашего «Форда», – он протянул мне ключи. – А куда вас отвезти?
Я плохо понимала, что мне говорят. Я была в шоке.
– Все будет в порядке. Я думаю, второй бандит не станет вас искать. Теперь он будет бояться, чтобы его не нашли, – улыбнулся итальянец и поглядел вперед: – А может, найти его, Майк? Пусть возместит моральный ущерб.
Крепыш рядом с шофером молчал и не оборачивался. Итальянец подал мне платок:
– У вас все лицо в крови...
Так я познакомилась с Гречишниковым. Кливленда пристроили в больницу с диагнозом: сотрясение мозга при падении с лестницы. Меня тоже залечили: продезинфицировали порез от ножа на шее и наложили пластырь. Джип оказался тех бандитов, которые на нас напали. Его оставили с открытыми дверьми у обочины, рядом с больницей. У Гречишникова был, естественно, «шестисотый», я не заметила, как он все это время следовал за нами.
– Так куда же вас отвезти? – снова спросил Александр.
Я больше не боялась, но не хотела, чтобы меня довезли пусть даже до парка, в котором скрывался бордель:
– Спасибо. Я сама доберусь.
– Вот этого я обещать не могу. Как вы поведете машину в таком состоянии?
– Я не умею водить машину.
– Тем более. Ну, так куда мы едем?
– Я была в гостинице, чтобы снять там номер. Номеров не оказалось, – соврала я.
– Ну, это они покривили душой!..
Администратор меня прекрасно знал, он сегодня уже получил свой процент с пяти сделок. Я ему подмигнула. Номеров и в самом деле больше не оказалось даже для уважаемого Александра Эмильевича.
– А зачем мне еще один номер? Разве мой недостаточно вместителен? Вы не будете возражать, Женя?
Я не возражала. Гречишников дал администратору сто баксов. Потом был ресторан, мы танцевали с Александром медленный танец, а после – уже под утро – наступила ночь...
Ни разу за неполных девять лет моей постыдной практики я не получала удовольствия от секса. Александр не воспринимал меня как проститутку, не заплатил мне деньги, но это дорогого стоило. Я, наконец, поняла, чего меня еще лишили покойные Олежек и Карпатов, поняла и долго соображала, что же мне с моим пониманием делать.
А на следующий день Гречишников уехал по своим делам. Связаться мне было не с кем: и Болт, и Кливленд в больнице. Надо было возвращаться в бордель, тогда бы я потеряла Александра. И я осталась в гостинице. Гречишников намеревался пробыть в Москве еще неделю. То, что мы творили – просто праздник. Так счастлива, казалось, я никогда не была... И каждый новый день приближал конец. Каждый день я набирала номер телефона Болта, а тот не отвечал. Но все было намного проще: обо мне хозяину доложили через того же администратора гостиницы...
Это случилось на шестые сутки. Приехал Александр. Впервые он был холоден, не взглянул на меня, подошел к окну:
– У меня возникли проблемы. Небольшие, но никак не предусмотренные.
Сердце упало.
– Это связано со мной? – спросила я.
– Да, – он обернулся. – Перчик.
Кто бы мог подумать: меня это обидело! Имя, к которому я привыкла за последние годы, с его губ – было кощунством! Но я взяла себя в руки:
– Мне уходить?
Александр подошел:
– Ты очень странная. Загадочная. Таких женщин я не встречал. Не думал, что... – он замолчал.
– Что шлюха может быть такой? Да, наверное, я оригинальная особь! – и я поднялась, чтобы выйти.
– Постой. Я просил подождать тех людей, что за тобой пришли. Заплатил им по их требованиям. Мне обещали – с тобой ничего не сделают. Это правда?
– Я приношу много денег.
– Очень?
– Я даже не знаю, – чем больше я с ним говорила, тем больше хотелось плакать.
Александр заметил.
– Расскажи мне.
И я рассказала, может быть, не так много, как сейчас, но достаточно, чтобы понять, насколько я «обожаю» свою жизнь. Как я тогда ревела! Оказалось, прежде я ничего не вспоминала из того, что со мной было, и каждый виток моей истории вызывал бурный поток слез.
– Ясно, – остановил Александр. – Нарочно не придумаешь. Посмотри на меня.
Он вытер мне лицо.
– Есть предложение. Я еще молод, богат, женат. То, что случилось между нами, в жизни случается не часто. Если ты согласна быть моей любовницей, я заберу тебя с собой в Питер.
Гречишников был откровенно жесток, но для меня слова его прозвучали рождественской ораторией. Я не могла не согласиться. Он выскочил из номера...
Разбудил меня Майк. Должно быть, я уснула от долгого ожидания и усталости, рухнувших на меня с последними событиями.
– Собирайся, – бросил он.
– Куда?
– Мы уезжаем.
– А Саша?
– Он поручил мне отвезти тебя, а сам приедет послезавтра. В Москве у него еще дела не закончены...
Вот так неожиданно я оказалась в Санкт-Петербурге. Город мне понравился в первый же день, несмотря на сырой воздух и низкое серое небо. Он совсем не походил на Москву: благородная осанка, прекрасное лицо, а в душе ни единого человека из тех, кто меня знал. Ушли в прошлое сутенеры, скользкие гостиничные служащие, невидимые хозяева, похотливые мужики... и женщины – а какие они? – никогда не задумывалась. Бессильные? Глупые? Проклятые? Все равно – прощайте...
Сначала я жила в офисе Александра, на Московском (ирония судьбы – столица не хотела так сразу меня отпускать), но приехал Гречишников и снял мне квартиру на Васильевском острове, накупил туда разной одежды и утвари. В своих запросах я старалась быть скромной, Саша смеялся надо мной. Потом я выяснила, что тратил он гораздо больше:
– Раз в месяц я должен класть деньги на определенный счет в банке, – ответил Гречишников. – Они отказались тебя продать.
– Во сколько я обхожусь?
– Не беспокойся. Не хочу, чтобы ты считала себя обязанной. А с этим «пунктом проката» я как-нибудь разберусь.
– Ты разговаривал с кем? С самим Коровкиным?
– Нет, это был Гумбольдт...
Нежданное счастье. Я не только избавилась от всех своих забот, унижений и ненавистных мне людей – я любила и была любимой. С Сашей мы встречались почти каждый день. Много времени у него отнимала работа. Он занимался автомобильным транспортом, железными дорогами, топливом и еще чем-то... Впрочем, это меня не касалось. Из личных его пристрастий я знала лишь: черный «Джони Уокер», покер и себя. Все выходные он проводил со мной. Брал с собой на вечеринки. Однажды привез в Пески, на это самое место, показал мне готовый фундамент и сказал, что здесь будет нашдом...
Саша не мог дать мне полной свободы, он не мог дать той силы, о которой я всегда мечтала, но когда он был рядом, я ничего не боялась и ничего большего не хотела. Без него – порой скучала от безделья, хотела даже работать куда-нибудь пристроиться, но он запретил. И я развлекалась тем, что ходила с Майком в Мариинку. Я была послушна... Я была счастлива...
Однажды Саша исчез почти на неделю, не предупредив меня. Я стала волноваться. На работе отвечали: он в командировке. Личная его трубка молчала. Домашнего телефона я не знала, но если бы знала – что толку?.. Я ждала неприятностей – они пришли. Ночью, это было уже шестое апреля, то есть, минуло более года со дня нашего знакомства, Саша позвонил:
– Здравствуй, Женя.
– Сашенька, где ты? – я обрадовалась родному голосу и не сразу обратила внимание на его холодную отторженность.
– Только что из Москвы.
Одно слово «Москва» едва не вызвало у меня обморок:
– Что случилось?
– Ты можешь не понять, Женя, но я бизнесмен, я человек слова...
– Что случилось?
– Ты мне больше не принадлежишь.
– То есть? Это они?.. Гумбольдт? Меня хотят вернуть?
– Нет...
– Господи! Сашенька, не оставляй меня! Я не знаю... Пожалуйста, придумай что-нибудь!..
– Женя, ты не въезжаешь! Это не Гумбольдт! Здесь другое. Ты слышишь? Твоего нового хозяина зовут Ян! Слышишь?
– Я не верю.
– Идиотка! Я пришлю машину. Слышишь?
– Я убью себя, Саша, – сказала я и повесила трубку.
Через несколько секунд я услышала звонок на сотовик моего телохранителя. Кинулась к двери, чтобы запереться изнутри, но дверь тут же открылась, и на пороге возник Майк.
– Машина выехала, Жень.
Люди Грека не любили и боялись меня, все, кроме Майка. Этот – настоящий камень. Я сказала:
– Прекрасно. Ставь чайник. Попьем чайку на дорожку, – а у самой все тело дрожит.
– Мне велено не спускать с тебя глаз.
– А в туалет мне можно выйти?
– Нет. Это потерпит.
Неожиданно я успокоилась. Меня вдруг осенило: Саша меня проверяет! Но зачем?
– Пойдем, Майк, вместе чайник ставить.
Он пустил меня вперед. Я прошла на кухню, включила кипятиться воду. И тут пришла идея. Я вынула из холодильника торт: каждые два дня я покупала торт, в надежде, что Саша вот-вот приедет. Потом достала пару склянок с эссенцией пищевого ароматизатора. Чайник вскипел. Заварила пакетик. Майк отказался. «Ну и хорошо», – подумала я. Набухала в чашку капель по двадцать эссенции из каждой склянки и разрезала торт. Майк ничего предосудительного не заметил, да и смотрел-то на меня вполглаза, посчитав достаточной мерой предосторожности свое присутствие. А чай с той гадостью был просто невыносимый. Торт во мне полностью тоже не поместился. Я почувствовала – уже прямо здесь плохеет.
Потом все было просто. Проезжая через Неву, я попросила остановиться. Они не послушались, и я пошла на крайние меры. Сначала ничего не получилось, не помогли и два пальца... зато у Мойки машина тормознула...
Наверное, нет нужды рассказывать, что было дальше. Как я ни умоляла Грека, как ни унижалась перед ним, все впустую. Он проиграл меня в карты Яну Хеллеру. Меня победили покер и честное слово бизнесмена.
Ну а Ян... Ян очень хорошо ко мне относится. По выражению Грека, он слишком высокого мнения обо мне!.. Он много для меня сделал, и я его уважаю... Уважаю, а сама здесь, в нашемдоме! Я просто потеряла голову!.. Но это все. Все закончится. И должно оно закончиться хорошо. Ты понимаешь меня, Женя? – девушка ткнула последнюю сигарету в горку пепла и окурков, выросшую в пепельнице за время рассказа.
Лесков потянулся к ее руке.
– Не прикасайся ко мне. Ты разве не понял? Это не трясина, это ад, и я не тонущая, я – утонувшая! Я возвращаюсь с того света – иногда – брожу призраком, творю безобразия, ни о чем после не жалею и с каждым днем становлюсь все спокойнее, а тут... Не напрасно я сюда приехала, но никаких иллюзий не испытываю. Ты удивителен. Ты подарил мне новую меня. Я сохраню эту сказку – даже там, откуда нет выхода. Прощай. Не провожай.
Она вскочила с постели, метнула в Лескова останавливающий жест и вылетела из спальни.
Евгений не шелохнулся. История, как он ни был готов к этому, подрезала его. Но что он испытывал, какие чувства в нем она подняла, до конца осознать не мог. Были здесь и жалость, и восхищение, и отвращение, и страх, но не сводились они воедино. И что делать теперь со всем этим скарбом?..
Внизу хлопнула дверь. Евгений зашевелился, надел брюки и спустился на первый этаж. Заглянул в одну комнату, в другую – Жени не было. Собственно, откуда ей быть, если дверь хлопнула? Подобрал с пола рубашку, накинул ее и босиком выбежал на улицу.
Девушка сидела на корточках у залива. Волны тихо плескались у ее ног. На востоке, отражаясь в воде, расплавленным золотом слепила макушка солнца. Лесков не чувствуя холодного песка побрел к Жене. Безветренно, и заливом не пахнет. Тихонько положил руки на ее плечи. Она склонила голову на бок, потерлась щекой – словно кошка, только не замурлыкала.
– Ты прости меня. Но я права. Наше приключение подошло к концу.
Евгений не отвечал, молча глядел, как поднимается солнце: «Нарисовать его – этот гадский шарик – нарисовать и ослепнуть, и все действительно закончится».
Девушка увидела что-то в песке, наклонилась. Набежавшая волна на какое-то мгновение скрыла находку, зашипела и отступила, оставив на ладони небольшой кусочек светлого, почти прозрачного янтаря, искусно обкатанного водой в виде сердечка.
– Смотри, что делается! – удивилась Женя. – Какая чудная крошка! На! – она протянула солнечное сердечко Лескову. – У меня есть портрет. Не хочу, чтобы у тебя оставались одни воспоминания.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
До дома на Невском Женя добралась сама, не предупредив Грека о своем появлении. Александр позвонил в субботу же вечером:
...Но мне лишь место отыскать,
Где буду глотку полоскать
И не стеснять, и не страдать,
И вовсе ничего не знать...
– Как это понимать?
– Что, мама Саша? – огрызнулась Женя. – Я же стены тебе не обгадила!
– Но ты могла бы предупредить! – психовал обычно сдержанный Александр.
– И забыться в уединении с сотней «кукушек»! Черта с два!
– Ты рисковала!.. Ты меня подставила!..
– Иди на фиг.
Женя положила трубку. В гостиную вплыла на цыпочках Эмма Владиславовна с подносом в руках, уставленным аксессуарами для процедуры чаепития:
– А вот и чаек, Женечка!
– Как это кстати, Эмма Владиславовна! – приветливо улыбнулась девушка.
Воскресенье они встретили добрейшими друзьями, весь день просидели в гостиной. Миледи довязывала свитер своему сыну, листала какой-то журнал, раскладывала пасьянс, смотрела телевизор. Девушка все это время читала Достоевского, и к вечеру обнаружила, что скользит глазами по одной и той же странице. Не удивилась, но стало не по себе.
В ее спальне, на туалетном столике лежал ключ от кабинета Яна. И Женя поняла: если сейчас она его не возьмет, ключ прожжет в столе дырку и упадет на пол. Захлопнула книгу и отправилась на очередную экскурсию по домашнему музею. На этот раз ее культпоход начался и закончился в кабинете.
– Господи, Лесков, ты из меня зомби сделал! – прошептала Женя.
Там она и просидела до полуночи, уставившись на картину, подмечая в ней новые, неведанные ранее черточки и предаваясь сладким грезам того, что было, и того, что никогда уже не случится. В полночь заснула, свернувшись калачиком в огромном кресле...
В понедельник приехал Ян. Женя встретила тевтонца в гостиной. Сон не принес ей отдохновения, только подразнил, да так и оставил с квадратной головой.
– Доброе утро, Женя.
– С приездом.
Поцеловались. По-родственному.
– А мама где?
– Наверное, спит.
– Прекрасно, – Ян плюхнулся в кресло. – Сделай мне, пожалуйста, чашечку кофе и парочку тостов с сыром и ветчинкой.
Женя ушла на кухню, а когда вернулась, застала Яна за телефонным разговором.
– Все, Леонид Степаныч, я понял. Вы как всегда на высоте. Сочтемся. Всего доброго.
Он положил трубку и, очень довольный, приступил к завтраку. Его суровые серые глаза имели обыкновение по-детски светиться после хорошо сделанной игры.
– Что-нибудь не так? – спросила Женя на всякий случай: поводов для этого у нее было предостаточно.
– Все именно «так». А ты сама завтракала?
Девушка замотала головой:
– Не хочу. Нет аппетита.
– Нет, девочка моя, так не годится. Стоит мне только уехать, и ты перестаешь следить за собой, совсем не думаешь о здоровье. Ишь, как исхудала!
– Я и была не пышкой, – усмехнулась она.
– С твоей комплекцией надо сидеть на пирогах Эммы Владиславовны, и все будет в порядке.
Женя похолодела. Этот человек обладал властью над ней и не пользовался ею, он терпим ко всем ее выходкам, он ее опекает и балует, ничего не требуя и даже не прося взамен. Женя боялась его. Она привыкла бояться людей, и уж тем более бескорыстных.
– Ты доверяешь мне, Ян? – осторожно спросила она.
– Что? – Ян едва чашку не выронил.
В ее позе было что-то вызывающее, отчаянное. Хеллеру представилось, что он понял.
– Пойдем, – схватил Женю за руку и стремительно повел в свой кабинет.
Там он усадил ее в кресло, лицом к дубовому бюро. Включил какое-то невидимое устройство – бюро плавно, беззвучно отклеилось от стены и отъехало в сторону. Перед глазами девушки предстал старинный бронированный сейф. На лицевой панели массивного ящика виднелась небольшая вмятина, и торчал обломок какого-то инструмента, выцарапавшего некогда из прочной двери стружку толщиной в дюйм и тщетно застрявшего в ней.
– Это дедовский сейф. Когда-то он принадлежал самому Отто фон Бисмарку. Желающих вскрыть его был не один десяток прославленных личностей. Медвежатники ломали на нем не только голову, но и пальцы. Его пытались взрывать, но внешняя восьмисантиметровая стенка из сверхпрочной, устойчивой к деформации стали, да приличные пластинчатые пружины между внешней и внутренней пятисантиметровой обращали все попытки в неудачу. Комбинаций шифра здесь бесчисленное множество. Как видишь: на дверце сейфа семь окошек с цифрами, но варианты подбора числа в каждом окошке крутятся от нуля до девяноста девяти. На досуге можешь попытаться сосчитать, сколько это получается. А теперь – фокус-покус! Я привожу колесики в движение и выставляю в окошках нужные цифры. Последний шифр, который я использую – твое имя. Каждой букве соответствует порядковое число в алфавите. Хочешь посмотреть, что внутри?