Страница:
Директория назначала министров и других государственных чиновников. Общинные чиновники избирались первоначальными избирателями, департаментские чиновники выборными, судьи тоже были выборные; так что по новой конституции не были лишены удовольствия беспрерывных выборов. Невозвратившиеся эмигранты считались изгнанными из Франции; их имущество делалось народным достоянием и закреплялось за покупателем. Объявлена была свобода слова и печати. Религиозные обеты, клубы и коллективные прошения запрещались; свобода вероисповедания признавалась, но правительство не вмешивалось и не оплачивало духовенство, к какому бы исповеданию оно не принадлежало; само правительство не имело религии, как выражаются теперь. Кроме теории умеренности, конвент постиг еще многое. По настроению граждан в настоящую минуту можно было с уверенностью сказать, что если предоставить полную свободу выборам, то большинство будет роялистов, и что из тех, кто составляет теперь конвент, очень немногие будут выбраны в новое законодательное собрание; привязанность к республике была только в армии.
Мы помним то нелепое самоотречение национального собрания, по которому, во вред себе, оно не дозволило допускать к избранию своих членов. Совершенно иное определение давал конвент 5 и 13 фруктидора (22 и 30 августа) в своих двух дополнительных статьях, по которым две трети конвента по праву были членами национального представительного собрания. Таким образом предстояло избрать одну треть членов и устроить соответственные выборы — следовательно неполные выборы, а только в случае происшедших недоразумений в выборе заполнять места членами конвента. Последнее было крайне деспотическим ограничением национальных прав, о которых так много говорили и разглагольствовали; очень смелое государственное злоупотребление, которое можно оправдывать до некоторой степени страхом сильной реакции и слишком крутым поворотом; законы эти возбудили большое недовольство. Разнесся слух, что конвент собирает армию около Парижа; отделы стали высказывать в Париже самые горькие истины и отдел Лепелетье нашел средство составить из 48 отделов центральный комитет, вроде антиреволюционного: комиссию общественной безопасности. Конвент признал это изменой, но граждане не дали себя запугать, и в то же время продолжалось народное голосование в первоначальных собраниях: ими принята была и подписана конституция с ее дополнительными статьями. Конституция получила 900 000 одобрительных и 40 000 неодобрительных голосов; дополнительные статьи — 263 000 против 93 000: в этом числе были армия и флот.
Из этих данных ясно, что по опыту всех голосований и выборов последних лет, масса народонаселения не принимала в них участия и даже обвиняла собрание в подделке чисел. Следствием этого голосования было увеличение раздражения недовольных и отделы в Париже приготавливались к борьбе, в сущности вовсе не желая ее. Конвент назначил 11 октября для окончания выборов. Самые ярые четыре парижских отдела открыли свои собрания уже 2-го, приготовились на следующий день к борьбе и издали разжигающее воззвание к народу.
Счастье представило ему случай пойти дальше. Однажды, находясь в числе праздных жителей, глядевших на унизительные сцены перед Тюльери 20 июня 1792 года, он сказал своему товарищу: "Suivons cette canaille", видя, что толпа отхлынула оттуда. Уже тогда явилась у него мысль добыть две пушки и исполнить свою обязанность солдата: быстро смести эту сволочь с площади. Настал час его торжества: ловким приемом овладел он утром артиллерийским парком национальной гвардии; хотя в секциях было 20 000 человек, но не было настолько мужества, чтобы напасть на шесть или восемь тысяч человек Бонапарта. Более надежных людей из предместий Сен-Антуан и Сен-Марсо, так называемых санкюлотов, не было тут, и только после полудня подоспели они с улицы Сент-Онорэ к Тюльери. Полагали, что конвент начнет переговоры, зная, что в его среде есть шаткие люди и даже тайные сторонники; между гражданами и солдатами шли разговоры о том, но несколько ружейных выстрелов, сделанных по команде Бонапарта или без нее, подали знак к битве. Бонапарт воспользовался своей артиллерией, и секции быстро отступили. Бегство их провожали холостыми зарядами; убитых не было, но отрезвляющий страх подействовал и ускорил восстановление спокойствия; к 6 утра у монастыря des filles St. Thomas подавлено было последнее сопротивление. Несколько сот человек было убитых, преимущественно со стороны отделов секции. Опасение, что конвент возобновит систему запугивания, было неосновательно, хотя несколько следующих дней партия горы держала себя очень грозно: даже Лежандр называл 13 вендемьера днем печали, и после амнистии, довольно обширной, национальное собрание разошлось.
Схватки на улице Сент-Онорэ, 13 вендемьера (4 октября) 1795 г. Гравюра работы Гельмана по рисунку Ш. Моннэ
По признанию сведущих французов, изучавших это время по достоверным источникам, все, чем они прежде отличались, исчезло: нравы огрубели, браки стали одной формальностью, заключались часто на одну неделю, что в легкомысленных кружках старого режима провозглашали как нравы Отаити (les moeurs d'Otaheiti). Жажда наживы не исчезла, а возбудилась в толпе, овладевшей имениями эмигрантов, духовенства и казненных. Народ дошел до невероятного и поражающего неряшества в одежде, отвратительной грязи в домах. Историки говорят, что реакция была слабая: только парижская молодежь требовала восстановления своих прав и присущих ей безумств, вместо спартанского санкюлотизма.
Успокоившись несколько после ужасных впечатлений термидора, страстью тех дней сделались танцы. Зимой 1796 года в Париже было 644 публичных бала всякого рода, с платой за вход от пяти франков до двух су. Кладбище Сен-Сюльпис, двор кармелитского монастыря, где, говорят, видны были следы крови 2 сентября 1793 года, обращены были в танцевальные залы — такими страшными воспоминаниями шутило легкомыслие! Были bals de vicime, coiffure a la vicime, salut de 1'echafaud. Танцующий приглашал свою даму наклоном головы, изображая падающую с гильотины голову. Возвращаясь с бала в 2 часа ночи, эта веселящаяся молодежь встречала голодную и дрожащую от холода толпу, осаждавшую пекарни.
Случаи голодной смерти составляли ужасную противоположность с чисто болезненной веселостью. За заставами — беспрестанные грабежи; ни одна почтовая карета не могла проехать без вооруженной охраны. Замечательно много было сумасшедших, что вовсе неудивительно; но когда имеешь письменные источники под рукой и представишь себе эти страшные три года в Париже, Лионе и Нанте, то решительно не понимаешь, как люди могли все это вынести и что они могли натворить! "Все возможное происходило тогда, даже более того".
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1796 год прошел для Германии не менее удачно, чем предшествовавший. Перемирие не привело к миру; с обеих сторон вновь готовились к войне и весной французская армия в количестве 76 000 человек стояла на Самбре и Маасе под командованием Журдана; против нее — эрцгерцог Карл с 91 тысячью человек. Пишегрю был отозван, потому что ему более не доверяли; рейнская и мозельская армии стояли под начальством Моро, и против него — генерал Вурмзер с 80 000. Только в июне возобновились действия. Журдан перешел Рейн при Нейвиде, он дошел до Вецлара, но 15 июня и еще раз 29-го французы были разбиты и отступили, радуясь тому, что отвлекали эрцгерцога, пока Моро переходил Верхний Рейн, отбросил австрийцев, завладел проходами Шварцвальда, прошел в Швабию и Франконию и потребовал контрибуцию с тех городов, которые не были включены в договор с Пруссией.
Они хотели отделиться от Австрии и сложить оружие. Эрцгерцог оставил Вартенслебена против Журдана, который опять наступал, а сам пошел к Дунаю против Моро; соединился с Вартенслебеном, отброшенным к Ветерау генералом Журданом, и после того, в целом ряде удачных сражений, при Тейнинге, Амберге, Вюрцбурге, принудил Журдана к отступлению на Лан, далее к Зигу, где они остановились перед ничтожными силами императора. Потом он обратился против своего второго противника, Моро, дошедшего в это время до Ингольштадта, но победами эрцгерцога над Журданом поставленного в затруднительное положение. Французскому полководцу удалось, пользуясь мелочностью немцев, позаботившихся только о себе, одержать, без сражения, блестящую победу. Курфюрст баварский, следуя примеру всех южных князей, бежал со своим двором в Саксонию, а оторопевшее правительство, оставшееся там, просило у французского главнокомандующего мира, который им великодушно был дан по договору при Пфафенгофене (7 сентября), в то самое время, когда тот готовился отступить.
Это безумство стоило стране 10 миллионов ливров и огромных запасов, за которые полагалось внести 4 миллиона золотом, если военные действия потребуют выступления французских войск из Баварии. Необходимость выступления тотчас оказалась. Отступая в удивительном порядке, Моро провел свою армию из 50 000 человек через Баварию, Швабию, Фрейбург на Рейне и достиг левого берега при Гюнингене. Это отступление сравнивали слишком снисходительно со знаменитым в греческой истории отступлением десяти тысяч. В конце года Кэль и Гюнинген были снова завоеваны австрийцами.
Четыре дня спустя, 14 мая, вступил он в Милан, где цитадель не сдавалась до 27 июня. Перешел уже и за Минчио, и в руках австрийцев осталась, в Северной Италии, только крепость Мантуя. Итальянские принцы напрягли все силы, чтобы достойно противостоять этому быстрому и неодолимому победителю. Один из новейших историков Франции только указывает в Бонапарте черты, считавшиеся признаком тиранов и деспотов в Италии в XVI и XVII столетиях. Никогда порыв мягкосердечия или великодушия, ни в то время, ни впоследствии, не нарушал его определенного круга действий. Итальянец родом, Бонапарт умел обходиться с этими князьками и городскими вельможами. Их следовало напугать, а потом сорвать с них побольше денег; это средство было совершенно новым употреблением классических памятников (во времена революции практиковалось несколько театрально, но теперь в обширных размерах). Величайший из предводителей разбойничьей шайки галлов, кроме денег, требовал от испуганных суверенов драгоценных рукописей или бесценных произведений искусства, как плату за приостановку военных действий и заключение мира. Так было в Генуе, Милане, Парме, Модене; папа Пий VI заплатил за прекращение военных действий 23 июня 21 миллион деньгами, или 500 рукописей, 100 картин живописи, бюстов или статуй; Неаполь тоже заключил перемирие. Запугать этих правителей было не трудно; стоило только ободрить толпы республиканско-французской партии или обещать возбудить их, что было легко при существующем положении страны. Венецианская республика, не чувствуя в себе оживляющей силы, несмотря на свое блестящее прошлое, объявила себя нейтральной в этой войне, где Северная Италия имела решительный перевес. Поэтому Бонапарт, не стесняясь, занял Верону и сделал заем у республики; она не смела отказать, хотя мало было надежды на получение этого долга обратно. Обращение с герцогством Тосканой было немного лучше, хотя оно первое заключило, еще в феврале 1795 года, мир с Французской республикой.
Штурм моста при Лоди (10 мая 1796 г.) Гравюра работы Обри по рисунку Томаса
Четвертое подкрепление за шесть месяцев австрийцы собрали в количестве 45 000 человек. Этот корпус удалось разбить Бонапарту 12 января 1797 года под Риволи, а 2 февраля пала Мантуя, и, таким образом, Италия была окончательно вырвана из рук Австрии. Папа сделал последнюю попытку в этот промежуток времени, чтобы избежать судьбы, грозившей всем: он выставил войско и постарался создать новую Вандею из папских владений, но это было совершенно тщетно. Бонапарт грозно объявил возобновление войны, так как папа нарушил перемирие. Пий VI поспешил просить мира, который и был ему охотно дарован за дорогую цену: 30 миллионов и отказ от Авиньона, Венессина, Феррары, Болоньи и Романьи.
Император Франц менее всего был полководцем. Мать императрицы, неаполитанская королева Мария Каролина советовала австрийскому правительству примириться с неприятелем; она опасалась за свое собственное королевство. 31 марта Бонапарт написал главнокомандующему эрцгерцогу чувствительное письмо, полное лжи, которой он надеялся воздействовать на мир: "Со своей стороны могу уверить, если предложение, которое я имею честь сделать вам, спасет хоть одну человеческую жизнь, я буду гордиться гражданской заслугой этой более, чем печальной славой, которую военные победы могут мне доставить". Это говорил тот самый человек, который, 15 лет спустя, после похода в Россию, высказал Меттерниху, что 200 000 человек, погубленных им там, — безделица, о которой не стоит разговаривать. Он добился того, что в Леобене, в Штирии, в апреле был заключен предварительный договор о мире, в который была включена, как главное условие его, тайная статья о том, что одно нейтральное государство, вовсе не участвовавшее в войне, должно уплатить военные расходы этого похода. Это условие, конечно, только впоследствии должно было быть обнародовано и удивить мир. Австрийский посланник, согласно преданиям старинной дипломатии, настаивал, чтобы при изложении договора имя императора упомянуто было первым; он ссылался на то, что прежде, при сношениях с французским королем, всегда делали так, и обещал тотчас признать Французскую республику, если она согласится на это требование. Французский главнокомандующий не спорил против этого: он смотрел на это равнодушно и признавал, что такие мелочные формальности не должны оскорблять республиканца. "Французская республика, — прибавлял он, выражаясь в духе донесений Барера в конвент, — то же, что солнце: только слепой не видит ее блеска".
Предводители Стофле и Шаретт попали в руки правительства и были казнены. Воодушевленный этой удачей, Гош составил план смелого вторжения в Англию, совершенно в духе этого увлекающегося и юного полководца; он предложил сделать высадку в Ирландию. Дело это хранили в тайне. Часть флота пристала 24 декабря к ирландскому берегу в Бантри; но другую часть флота, при которой находился Гош, буря разметала, и он прибыл к месту назначения, когда первая часть уже возвращалась обратно. Ирландия не выказала никакого сочувствия революции. Новая попытка в том же роде, в следующем году предпринятая с флотом Батавской республики, дала только возможность англичанам вновь доказать их превосходство на море. Они могли теперь беспрепятственно вознаградить себя в голландских колониях: Голландия, как Батавская республика, участвовала во французской континентальной системе. Сам герой предложенного нападения на Ирландию и Англию, Гош, пал в сентябре 1797 года в Вецларе, куда он вошел победоносно. Раннюю смерть его ошибочно приписывали отравлению, будто бы исполненному на основании тайного распоряжения директории.
Мы помним то нелепое самоотречение национального собрания, по которому, во вред себе, оно не дозволило допускать к избранию своих членов. Совершенно иное определение давал конвент 5 и 13 фруктидора (22 и 30 августа) в своих двух дополнительных статьях, по которым две трети конвента по праву были членами национального представительного собрания. Таким образом предстояло избрать одну треть членов и устроить соответственные выборы — следовательно неполные выборы, а только в случае происшедших недоразумений в выборе заполнять места членами конвента. Последнее было крайне деспотическим ограничением национальных прав, о которых так много говорили и разглагольствовали; очень смелое государственное злоупотребление, которое можно оправдывать до некоторой степени страхом сильной реакции и слишком крутым поворотом; законы эти возбудили большое недовольство. Разнесся слух, что конвент собирает армию около Парижа; отделы стали высказывать в Париже самые горькие истины и отдел Лепелетье нашел средство составить из 48 отделов центральный комитет, вроде антиреволюционного: комиссию общественной безопасности. Конвент признал это изменой, но граждане не дали себя запугать, и в то же время продолжалось народное голосование в первоначальных собраниях: ими принята была и подписана конституция с ее дополнительными статьями. Конституция получила 900 000 одобрительных и 40 000 неодобрительных голосов; дополнительные статьи — 263 000 против 93 000: в этом числе были армия и флот.
Из этих данных ясно, что по опыту всех голосований и выборов последних лет, масса народонаселения не принимала в них участия и даже обвиняла собрание в подделке чисел. Следствием этого голосования было увеличение раздражения недовольных и отделы в Париже приготавливались к борьбе, в сущности вовсе не желая ее. Конвент назначил 11 октября для окончания выборов. Самые ярые четыре парижских отдела открыли свои собрания уже 2-го, приготовились на следующий день к борьбе и издали разжигающее воззвание к народу.
13 вендемьера III года республики (4 октября 1795 г.)
Конвент отменил 4 октября закон о подозрительных и тем самым стер одно постыдное пятно истекшего года. Генералу Мену поручено было приготовиться к усмирению готовившегося мятежа; конвент выказывал нерешительность, давал себя обманывать в переговорах. Секции стояли в полном вооружении; но напасть на конвент у них не хватало смелости. 4 октября, 13 вендемьера III года, Баррас сменил Мену, оба не великие герои; но заслуга Барраса в том, что он вовремя вспомнил о молодом Наполеоне Бонапарте, офицере не без заслуг и в эту минуту без дела. Мы узнали его в первый раз при осаде Тулона; удальство, выказанное им, сделало неизвестного юношу минутной знаменитостью. Он был не француз родом, а из Аяччио на острове Корсика, где он родился 15 августа 1769 года, через год после того, как Франция купила у Генуэзской республики этот постоянно бунтовавший остров. Положение адвоката Карла Бонапарта было не блестящее; семья состояла из пяти сыновей и трех дочерей. Наполеон, второй из сыновей, поступил в военную школу в Бриене; выдержав довольно посредственно офицерский экзамен, он служил то на родном острове, то во Франции со своим полком, не выказывая никаких особенных подвигов и ничем не давая предугадать свое будущее величие. Живя в бедности, томимый тщеславием, он принял участие в самых рискованных предприятиях Корсики, что могло повредить навек его будущности во Франции. К счастью, он поступил в свой прежний полк Лафер; в 1793 году он сумел проявить себя при осаде Тулона и поправить свое положение; но вскоре в его службе произошла полная остановка. Не имея ничего в виду, кроме повышения, он присоединился к господствующей партии и до поры до времени стал якобинцем с якобинцами, за что и был уволен со службы (май 1795 г.).Счастье представило ему случай пойти дальше. Однажды, находясь в числе праздных жителей, глядевших на унизительные сцены перед Тюльери 20 июня 1792 года, он сказал своему товарищу: "Suivons cette canaille", видя, что толпа отхлынула оттуда. Уже тогда явилась у него мысль добыть две пушки и исполнить свою обязанность солдата: быстро смести эту сволочь с площади. Настал час его торжества: ловким приемом овладел он утром артиллерийским парком национальной гвардии; хотя в секциях было 20 000 человек, но не было настолько мужества, чтобы напасть на шесть или восемь тысяч человек Бонапарта. Более надежных людей из предместий Сен-Антуан и Сен-Марсо, так называемых санкюлотов, не было тут, и только после полудня подоспели они с улицы Сент-Онорэ к Тюльери. Полагали, что конвент начнет переговоры, зная, что в его среде есть шаткие люди и даже тайные сторонники; между гражданами и солдатами шли разговоры о том, но несколько ружейных выстрелов, сделанных по команде Бонапарта или без нее, подали знак к битве. Бонапарт воспользовался своей артиллерией, и секции быстро отступили. Бегство их провожали холостыми зарядами; убитых не было, но отрезвляющий страх подействовал и ускорил восстановление спокойствия; к 6 утра у монастыря des filles St. Thomas подавлено было последнее сопротивление. Несколько сот человек было убитых, преимущественно со стороны отделов секции. Опасение, что конвент возобновит систему запугивания, было неосновательно, хотя несколько следующих дней партия горы держала себя очень грозно: даже Лежандр называл 13 вендемьера днем печали, и после амнистии, довольно обширной, национальное собрание разошлось.
Конец конвента
В течение своей трехлетней деятельности собрание залило кровью всю Францию; находясь само в подчинении, оно должно было давать полномочия, пользуясь которыми, 300 000 якобинцев (и в их числе множество негодяев и преступников прежних правительств и обществ, воров, мошенников, бродяг) проливали кровь своих сограждан, а имения их прикарманили. Насчитывают 15 414 декретов, выпущенных собранием; в числе их были несомненно прекрасные, создавшие прочное основание для будущего, но в общем они оказали неизгладимое влияние на характер народа, заметное еще теперь, спустя столько лет.По признанию сведущих французов, изучавших это время по достоверным источникам, все, чем они прежде отличались, исчезло: нравы огрубели, браки стали одной формальностью, заключались часто на одну неделю, что в легкомысленных кружках старого режима провозглашали как нравы Отаити (les moeurs d'Otaheiti). Жажда наживы не исчезла, а возбудилась в толпе, овладевшей имениями эмигрантов, духовенства и казненных. Народ дошел до невероятного и поражающего неряшества в одежде, отвратительной грязи в домах. Историки говорят, что реакция была слабая: только парижская молодежь требовала восстановления своих прав и присущих ей безумств, вместо спартанского санкюлотизма.
Успокоившись несколько после ужасных впечатлений термидора, страстью тех дней сделались танцы. Зимой 1796 года в Париже было 644 публичных бала всякого рода, с платой за вход от пяти франков до двух су. Кладбище Сен-Сюльпис, двор кармелитского монастыря, где, говорят, видны были следы крови 2 сентября 1793 года, обращены были в танцевальные залы — такими страшными воспоминаниями шутило легкомыслие! Были bals de vicime, coiffure a la vicime, salut de 1'echafaud. Танцующий приглашал свою даму наклоном головы, изображая падающую с гильотины голову. Возвращаясь с бала в 2 часа ночи, эта веселящаяся молодежь встречала голодную и дрожащую от холода толпу, осаждавшую пекарни.
Случаи голодной смерти составляли ужасную противоположность с чисто болезненной веселостью. За заставами — беспрестанные грабежи; ни одна почтовая карета не могла проехать без вооруженной охраны. Замечательно много было сумасшедших, что вовсе неудивительно; но когда имеешь письменные источники под рукой и представишь себе эти страшные три года в Париже, Лионе и Нанте, то решительно не понимаешь, как люди могли все это вынести и что они могли натворить! "Все возможное происходило тогда, даже более того".
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Правление директории. Поход 1796 г. в Германию и Италию. Мир в Кампо-Формио. Раштадтский конгресс и экспедиция в Египет. Вторая коалиционная война и возвращение Бонапарта. 18 брюмера
Новое государственное устройство Франции, 1795 г.
27 октября 1795 года собрался новый совет; депутаты прежнего конвента были гораздо многочисленнее, так как большая часть новых не успели явиться. В последние годы привыкли, что сильная партия пользовалась для своих выгод всеми средствами, соединяя деспотическое нахальство с лицемерным исполнением закона, и придавала противоречивое направление парламентскому деспотизму. Термидорианцы и партия горы составили список, в который включили много совершенно негодных или невозможных имен, и только пять своих же, которых можно было считать за серьезных кандидатов. То были: Сиэйс, Ревбель, Баррас, Ларевельер-Лепо, Летурнёр — все цареубийцы оказались избранными и заняли места в Люксембургском дворце, где происходило заседание действующей власти.Международная политика. Поход в Германию, 1796 г.
На границе новое правительство продолжало воинственную политику, которая недурно удалась революционной Франции. Поход 1795 года доставил французам не мало выгод, с одной стороны. В январе Пишегрю вступил в Амстердам и 16 мая был подписан договор, установивший отношения между Французской республикой и новой — Батавской. На Рейне войну продолжала довольно счастливо Австрия; на ней лежала вся тягость ее после отступления Пруссии и явного нежелания войны со стороны мелких государств. Они заключили с Пишегрю тайный союз, когда он был переведен в рейнскую и мозельскую армии; Англия и Бурбоны подкупили его для восстановления королевского достоинства во Франции. На Среднем Рейне кончилось победой Клерфэта на Майне (29 октября) и возвращением Мангейма Вурмзеру (22 ноября); на северо-востоке генерал Журдан взял Дюссельдорф с армией, стоявшей на Самбре и Маасе, и пробрался к Зигу и Лану, но должен был отступить к Нижнему Рейну, куда французы пришли в таком расстроенном состоянии, что незначительного отряда достаточно было бы, чтобы их сдерживать. Клерфэт получил от Габсбургского дома ту благодарность за свои заслуги, которую получили до него и после него очень многие храбрые генералы, — он был замещен двадцатичетырехлетним эрцгерцогом Карлом, одним из немногих воинственных представителей этой династии.1796 год прошел для Германии не менее удачно, чем предшествовавший. Перемирие не привело к миру; с обеих сторон вновь готовились к войне и весной французская армия в количестве 76 000 человек стояла на Самбре и Маасе под командованием Журдана; против нее — эрцгерцог Карл с 91 тысячью человек. Пишегрю был отозван, потому что ему более не доверяли; рейнская и мозельская армии стояли под начальством Моро, и против него — генерал Вурмзер с 80 000. Только в июне возобновились действия. Журдан перешел Рейн при Нейвиде, он дошел до Вецлара, но 15 июня и еще раз 29-го французы были разбиты и отступили, радуясь тому, что отвлекали эрцгерцога, пока Моро переходил Верхний Рейн, отбросил австрийцев, завладел проходами Шварцвальда, прошел в Швабию и Франконию и потребовал контрибуцию с тех городов, которые не были включены в договор с Пруссией.
Они хотели отделиться от Австрии и сложить оружие. Эрцгерцог оставил Вартенслебена против Журдана, который опять наступал, а сам пошел к Дунаю против Моро; соединился с Вартенслебеном, отброшенным к Ветерау генералом Журданом, и после того, в целом ряде удачных сражений, при Тейнинге, Амберге, Вюрцбурге, принудил Журдана к отступлению на Лан, далее к Зигу, где они остановились перед ничтожными силами императора. Потом он обратился против своего второго противника, Моро, дошедшего в это время до Ингольштадта, но победами эрцгерцога над Журданом поставленного в затруднительное положение. Французскому полководцу удалось, пользуясь мелочностью немцев, позаботившихся только о себе, одержать, без сражения, блестящую победу. Курфюрст баварский, следуя примеру всех южных князей, бежал со своим двором в Саксонию, а оторопевшее правительство, оставшееся там, просило у французского главнокомандующего мира, который им великодушно был дан по договору при Пфафенгофене (7 сентября), в то самое время, когда тот готовился отступить.
Это безумство стоило стране 10 миллионов ливров и огромных запасов, за которые полагалось внести 4 миллиона золотом, если военные действия потребуют выступления французских войск из Баварии. Необходимость выступления тотчас оказалась. Отступая в удивительном порядке, Моро провел свою армию из 50 000 человек через Баварию, Швабию, Фрейбург на Рейне и достиг левого берега при Гюнингене. Это отступление сравнивали слишком снисходительно со знаменитым в греческой истории отступлением десяти тысяч. В конце года Кэль и Гюнинген были снова завоеваны австрийцами.
Бонапарт в Италии
Все, что было приобретено здесь, снова потеряно в Италии быстрыми, победоносными действиями главного начальника итальянского корпуса Французской республики, Наполеона Бонапарта. Назначение его было наградой ему за подвиги, оказанные 13 вендемьера; 27 марта 1796 года вступил он в командование армией, расположенной от Ниццы до Генуи и бывшей в ужасно расстроенном состоянии. Генералы отнеслись критически к молодому начальнику, но онемели перед его ясными, краткими распоряжениями; его прокламации, особенно он сам, внушали солдатам такую уверенность, с которой они предвидели победу. После нескольких успехов, при Монтеноте, Милезимо, Дего, против австрийцев, которыми командовал Бальё, 71 года, — опытный, дельный, но весьма обыкновенный человек — Бонапарт двинулся против сардинской армии и сражениями при Сева, Курсалии, Мондови вынудил сардинского короля согласиться на мир, в мае продиктованный посланником в Париже. Савойя и Ницца были официально переданы Франции, а главная крепость страны, Алессандрия, приняла французский гарнизон. Потом Бонапарт, взяв приступом мост при Лоди, на Адде, оттеснил австрийцев до Кремы за По, за Тичино.Четыре дня спустя, 14 мая, вступил он в Милан, где цитадель не сдавалась до 27 июня. Перешел уже и за Минчио, и в руках австрийцев осталась, в Северной Италии, только крепость Мантуя. Итальянские принцы напрягли все силы, чтобы достойно противостоять этому быстрому и неодолимому победителю. Один из новейших историков Франции только указывает в Бонапарте черты, считавшиеся признаком тиранов и деспотов в Италии в XVI и XVII столетиях. Никогда порыв мягкосердечия или великодушия, ни в то время, ни впоследствии, не нарушал его определенного круга действий. Итальянец родом, Бонапарт умел обходиться с этими князьками и городскими вельможами. Их следовало напугать, а потом сорвать с них побольше денег; это средство было совершенно новым употреблением классических памятников (во времена революции практиковалось несколько театрально, но теперь в обширных размерах). Величайший из предводителей разбойничьей шайки галлов, кроме денег, требовал от испуганных суверенов драгоценных рукописей или бесценных произведений искусства, как плату за приостановку военных действий и заключение мира. Так было в Генуе, Милане, Парме, Модене; папа Пий VI заплатил за прекращение военных действий 23 июня 21 миллион деньгами, или 500 рукописей, 100 картин живописи, бюстов или статуй; Неаполь тоже заключил перемирие. Запугать этих правителей было не трудно; стоило только ободрить толпы республиканско-французской партии или обещать возбудить их, что было легко при существующем положении страны. Венецианская республика, не чувствуя в себе оживляющей силы, несмотря на свое блестящее прошлое, объявила себя нейтральной в этой войне, где Северная Италия имела решительный перевес. Поэтому Бонапарт, не стесняясь, занял Верону и сделал заем у республики; она не смела отказать, хотя мало было надежды на получение этого долга обратно. Обращение с герцогством Тосканой было немного лучше, хотя оно первое заключило, еще в феврале 1795 года, мир с Французской республикой.
Победы французов. Падение Мантуи
Мантую защищали сильно; австрийцы на поле сражения делали все усилия для спасения последнего клочка немецкой собственности в Италии. В конце июля подоспела первая армия из Тироля, под начальством Вурмзера. Бонапарт отступил от Мантуи, но одержал верх при Лонато 3 августа, над частью войск Квоздановича и Вурмзера, успевшего, однако, доставить подкрепление в Мантую, при Кастильоне. Еще раз повторил Вурмзер ту же попытку и сделал ту же ошибку выступив отдельными частями. 5 сентября был разбит его помощник Давидович при Ровередо, а 8-го сам Вурмзер, при Бассано. С 16 000 человек вошел он в Мантую. Третье вспомогательное войско собралось в октябре; оно действовало сначала счастливо, но после трехдневного сражения (известного у французов под именем Аркольского), за проход через Альпон, 15–17 ноября, усилия его остались без успеха. На третий день, после жаркого боя, весьма обыкновенной военной хитростью мост был взят: трубачи поставлены были незаметным образом в тылу важной позиции австрийцев.Четвертое подкрепление за шесть месяцев австрийцы собрали в количестве 45 000 человек. Этот корпус удалось разбить Бонапарту 12 января 1797 года под Риволи, а 2 февраля пала Мантуя, и, таким образом, Италия была окончательно вырвана из рук Австрии. Папа сделал последнюю попытку в этот промежуток времени, чтобы избежать судьбы, грозившей всем: он выставил войско и постарался создать новую Вандею из папских владений, но это было совершенно тщетно. Бонапарт грозно объявил возобновление войны, так как папа нарушил перемирие. Пий VI поспешил просить мира, который и был ему охотно дарован за дорогую цену: 30 миллионов и отказ от Авиньона, Венессина, Феррары, Болоньи и Романьи.
Перемирие. Переговоры в Леобене
После поражения Альвинци у Риволи начальство над австрийскими войсками передано было эрцгерцогу Карлу. Бонапарт напал на него в марте, и прежде чем он получил подкрепление из Германии, оттеснил его через Пиаву, Талиаменто, Изонцо за Клагенфурт на Драве. 30 марта Бонапарт вступил в этот город и, казалось, достиг тем такого блестящего положения, что весь путь от Клагенфурта через Брук на Вену был ему открыт. Расположившись в долине Дравы, он ожидал войск Жубера, который через Бриксен шел на Вену. В действительности, его положение было вовсе не так блестяще. Быстрые победы увлекли его в глубь неприятельской земли, далеко от его собственных резервов; а это было очень опасно. Под влиянием эрцгерцога, воинственное настроение восторжествовало одно время в Вене; в особенности же усилилась ненависть к министру Тугуту; издано было воззвание к народу; города вооружались; Венгрия вспомнила времена Марии Терезии; часть тирольцев уже поднялась и сражалась с войсками Жубера; французские генералы, которые начальствовали войсками в Германии, не успели следовать за Бонапартом; а правительство в самой Франции было ничтожно, и он мог ожидать очень мало помощи оттуда. Но воинственное настроение в Вене было непрочно, и Бонапарт, конечно, знал это.Император Франц менее всего был полководцем. Мать императрицы, неаполитанская королева Мария Каролина советовала австрийскому правительству примириться с неприятелем; она опасалась за свое собственное королевство. 31 марта Бонапарт написал главнокомандующему эрцгерцогу чувствительное письмо, полное лжи, которой он надеялся воздействовать на мир: "Со своей стороны могу уверить, если предложение, которое я имею честь сделать вам, спасет хоть одну человеческую жизнь, я буду гордиться гражданской заслугой этой более, чем печальной славой, которую военные победы могут мне доставить". Это говорил тот самый человек, который, 15 лет спустя, после похода в Россию, высказал Меттерниху, что 200 000 человек, погубленных им там, — безделица, о которой не стоит разговаривать. Он добился того, что в Леобене, в Штирии, в апреле был заключен предварительный договор о мире, в который была включена, как главное условие его, тайная статья о том, что одно нейтральное государство, вовсе не участвовавшее в войне, должно уплатить военные расходы этого похода. Это условие, конечно, только впоследствии должно было быть обнародовано и удивить мир. Австрийский посланник, согласно преданиям старинной дипломатии, настаивал, чтобы при изложении договора имя императора упомянуто было первым; он ссылался на то, что прежде, при сношениях с французским королем, всегда делали так, и обещал тотчас признать Французскую республику, если она согласится на это требование. Французский главнокомандующий не спорил против этого: он смотрел на это равнодушно и признавал, что такие мелочные формальности не должны оскорблять республиканца. "Французская республика, — прибавлял он, выражаясь в духе донесений Барера в конвент, — то же, что солнце: только слепой не видит ее блеска".
Военные действия на других театрах войны
В то же время начались, однако, военные действия на Рейне. Войска, находившиеся на Самбре-Маасе, перешли Рейн под начальством Гоша 18 апреля, при Нейвиде; а рейнские войска, под начальством Моро, 20-го, у Страсбурга. Но ни здесь, ни на других местах военных действий не произошло ничего, что могло бы изменить основные условия ожидаемого мирного договора; удачи и неудачи чередовались с обеих сторон. В союзе России, Австрии, Англии значение России было невелико. Екатерина продолжала медлить, сберегала свои силы и предоставляла Австрии истощать свои; только после ее смерти (ноябрь 1796 г.), сделались возможны новые события. Бурбонской Испанией, с положением которой мы еще ознакомимся, управлял презренный фаворит, Эммануэль Годой. Она заключила мир, а год спустя, в 1796 году, в Сант-Ильдефонсо, даже союзный договор, направленный против Англии; союз этот причинил ей, однако, мало вреда. Поддерживая восстание в Вандее и Бретани, Англия раздражила опять французов, но мало помогла этим провинциям. Летом 1796 года Гошу удалось одолеть шуанов в Бретани, и директория торжественно возвестила членам совета, что гражданская война прекращена.Предводители Стофле и Шаретт попали в руки правительства и были казнены. Воодушевленный этой удачей, Гош составил план смелого вторжения в Англию, совершенно в духе этого увлекающегося и юного полководца; он предложил сделать высадку в Ирландию. Дело это хранили в тайне. Часть флота пристала 24 декабря к ирландскому берегу в Бантри; но другую часть флота, при которой находился Гош, буря разметала, и он прибыл к месту назначения, когда первая часть уже возвращалась обратно. Ирландия не выказала никакого сочувствия революции. Новая попытка в том же роде, в следующем году предпринятая с флотом Батавской республики, дала только возможность англичанам вновь доказать их превосходство на море. Они могли теперь беспрепятственно вознаградить себя в голландских колониях: Голландия, как Батавская республика, участвовала во французской континентальной системе. Сам герой предложенного нападения на Ирландию и Англию, Гош, пал в сентябре 1797 года в Вецларе, куда он вошел победоносно. Раннюю смерть его ошибочно приписывали отравлению, будто бы исполненному на основании тайного распоряжения директории.