Страница:
Реакция в Германии
В политической сфере Австрия могла гордиться почти полным успехом до тех пор, пока царствовал в Пруссии Фридрих-Вильгельм IV. Гессенский и шлезвиг-голштинский вопросы были разрешены в смысле, желательном для Австрии, по крайней мере, на известное время; во всех немецких государствах замечалось обратное движение — контрреволюция, которая проявлялась где с большей, где с меньшей силой или жестокостью. В Саксонии, Вюртемберге, Люксембурге, Мекленбург-Шверине были восстановлены старые конституции и бывшие выборные порядки. В Ганновере юнкерство отвергало конституцию 1848 года, и после многих перипетий король Георг V, наследовавший престол с 1851 года, после Эрнста Августа, отменил эту конституцию (август 1855 г.), в соблюдении которой поклялся своим королевским словом, вступая в управление страной.Однако поразительнее всего была контрреволюция в Гессене, где курфюрст и его министр Гассенпфлуг не могли набрать такого сословного представительства, которое согласилось бы угождать им, и потому управляли страной по своему личному усмотрению. Бессовестный министр, попиравший права своих сограждан, был наказан публичным оскорблением, нанесенным ему одним из зятьев короля, по поводу, не имевшему отношения к общественным делам. Здесь, как и везде, церковная реакция шла бок о бок с политической. Римско-католическая Церковь извлекла свою пользу из великого кризиса 1848 года. Епископы Верхне-Рейнского церковного округа представили весьма пространные требования; так, они просили отмены утверждения светской властью выдаваемых папой дозволений, отмены государственного экзамена для духовных лиц, отмены права апелляции к гражданскому суду в случае наложения наказания духовными властями, а также предоставления епископам права утверждать преподавателей католической религии в школах и т. д. При этом они объявляли, что ввиду услуг, которые они могут оказывать правительствам в консервативном смысле, они будут уже действовать, в каждом отдельном случае, как бы получив согласие на все изложенные выше требования.
В великом герцогстве Гессенском министр Дальвик заключил тайный уговор с епископом; в Вюртемберге шла речь о конкордате, что принесло свою пользу, пробудив снова общественное мнение, оробелое и не осмелившееся выражать никакого протеста. Подобная церковная борьба особенно обострилась в Бадене, полностью подтверждая то, что как вера, так и суеверие, не отжили еще своего времени. Ортодоксальность громко заявляла свои права и на протестантской почве. В курфюршестве Гессенском жизнь была как бы снова отнесена на середину XVII столетия; член консистории Вильмар действовал здесь на основании правила cujus regio ejus religio, и в самой Пруссии, как мы увидим ниже, грубо проявлялся тот иерархический дух, которому католические духовные сановники, лучше приспособлявшиеся к характеру времени, умели придавать более мягкие формы и утонченный расчет.
Впрочем, в протестантских землях церковное влияние было все же не так ощутимо: подобно тому, как и в XVII веке, оно ослаблялось именно многочисленностью владений. Что было дозволено в одном из них, возбранялось в другом; это благоприятствовало развитию мелкой прессы. В Баварии не было сильной реакции и нарушений правовых порядков, и там, где даже такой, не особенно могущественный, владетель, как герцог Эрнст Кобургский, имел смелость оспаривать право Союза вмешиваться во внутренние дела его страны и стеснять в ней свободу мысли и слова, несостоятельность этого Союза обнаруживалась полностью: ему недоставало той силы и твердости, которые сообщаются учреждению единственно сознанием своей правоты в деле.
Австрия утратила часть своего безусловного влияния со времен восточной войны. Саксонский и баварский министры, фон Бейст и фон дер Пфортен старались внушить Союзу, как могущественному учреждению, проведение самостоятельной руссофильской политики, а признавали его могущественным уже в силу только того, что у них были два таких именитых государственных деятеля, как они сами; но их совещания в Бамберге не привели ни к какому результату, так как были и начаты совершенно неосновательно. Иностранная политика Германии направлялась только двумя великими державами.
Обновление Австрии, 1852–1859 гг.
Мартовская конституция была отменена в Австрии через несколько недель после свершения во Франции переворота, 31 декабря 1851 года. Был восстановлен чистый абсолютизм; "кремзирская фантазия" уничтожена. Во внутренних делах наступило нечто совсем бестолковое. Говорилось много об обновлении или возрождении Австрии и правительство запаслось нужными органами печати, которые возвещали в Германии об этом обновлении "пышно расцветающего" государства на Дунае, пересыпая эти известия потребным набором громких слов. Они уверяли весь мир, что абсолютизм в Австрии вызван только финансовой необходимостью, потому что конституционная система стоила бы слишком дорого, и что он проникнут «демократическим» направлением, в доказательство чего приводился императорский приказ о производстве в офицеры не по результатам экзамена, а лишь сообразно их служебным и боевым заслугам.Примерно также же вещалось о кардинальных реформах в школьном образовании и по поводу того, что в Вену был приглашен один известный русский педагог, действительно честно принявшийся за такие реформы; но в то же самое время одно училище за другим переходило в руки иезуитов, возобновивших свою деятельность с 1850 года. Интеллигентный обскурант, заведовавший в том же свободомыслящем иезуитском духе министерством вероисповеданий, граф Леон Тун, заключил с римской курией конкордат, подписанный в Вене 18 августа 1855 года, и первая статья которого гласила: "Поддержание римско-католического исповедания со всеми его правами и преимуществами, предоставленными ему по указанию Божиему и определению церковных законов вовеки". Даже и при этом те же угодливые перья украсили такое заявление, предоставлявшее римской Церкви обширнейшие права и во многих случаях подчинявшие ей государственную власть именем весьма либеральной меры, за которой — как разумно предсказывали они — должны последовать и другие подобные ей по отношению к разных религиозным обществам.
Все это было вымыслом; скоро должно было обнаружиться, что ни в армии, ни в гражданском управлении не было произведено никаких реформ. Однако была проведена одна, действительно весьма важная экономическая реформа: она состояла в отмене барщины, освобождении земли от остатков феодализма. К этому следует прибавить еще известные облегчения в торговле и других видах деятельности, но и здесь, как и в остальном, вредило неустранимое зло — пестрый состав империи, имевший множество из разнороднейших элементов: в ней насчитывалось 15 миллионов славян, 8 миллионов романского племени, 8 миллионов немцев, 5 миллионов мадьяр, — и при такой смеси было трудно решать, где кончается внутренняя политика, и где начинается внешняя.
Кончина Шварценберга, 1852 г.
Скончавшийся князь Феликс Шварценберг не оставил никого преемником той гениальности, которую ему приписывали, или хотя бы такого человека, который мог бы править делами, если не гениально, то с разумной последовательностью. Новый министр иностранных дел в Австрии, граф Буоль фон Шауэнштейн, был никак уже не самым гениальным среди своих сотоварищей: министра внутренних дел Александра фон Баха, министра торговли, ставшего с 1855 года и министром финансов, фон Брука, и министра народного просвещения фон Туна.Из трех "мировых положений" Австрии — как высокопарно именовалось ее господство в Италии, Венгрии и Германии — первому, итальянскому, предстояло выдержать серьезное испытание. Что касалось Венгрии, то император сам посетил эту страну по окончании деятельности в ней Гайнау, ознаменованной кровавыми расправами, расстрелами и всякими жестокостями. Поездка императора казалась удачной, и лица, привыкшие себя обольщать, торжественно провозглашали, что Венгрии больше нет. В официальных сферах действительно полагали, что восстание уничтожило старую венгерскую конституцию, — другими словами, что Венгрия завоеванная страна. Было похоже на то; по крайней мере из сложившегося положения не вырабатывалось нового правового порядка; единственная существовавшая в Венгрии партия в это время, староконсервативная, не способствовала тому, а напротив, настойчиво противилась какому-либо проявлению общеполитической жизни в народе.
Пруссия после Ольмюца
Как было уже указано выше, Австрия могла быть спокойной по отношению к Германии, пока в Пруссии царствовал Фридрих-Вильгельм IV, хотя с 29 августа 1851 года представителем Пруссии, по крайней мере на одном важном посту, а именно: в союзном сейме, состоял ультраконсерватор Отто Эдуард Леопольд фон Шенгаузен фон Бисмарк, великие способности которого были, по счастью, не вполне разгаданы заседавшими на сейме хитрецами.Конституция 1850 г.
Несмотря на тяжелое поражение, которым закончились для Пруссии 1848–1852 годы, она достигла двойного успеха. Во-первых, как для друзей, так и для недругов Пруссии становилось ясно, что ей принадлежит руководящая роль в Германии. Избрание короля императором 28 марта 1849 года было знаменательным в этом смысле, и в Германии тотчас же создалась партия (названная Готской, по ее первому съезду в Готе 26–28 июня 1849 г.), поднявшая знамя наследственной прусско-германской империи. Но этот единственный исход из затруднений и смут, в которые была погружена Германия, был крайне странно прегражден самим королем — Гогенцоллерном, предпочитавшим оставаться под игом какого-нибудь Шварценберга, нежели быть германским императором. Вторым успехом Пруссии был окончательный переход ее от абсолютизма к конституционному строю. Фридрих Вильгельм присягнул новому государственному уложению (6 февраля 1850 г.), соответствовавшему в своих основах конституционным принципам, требующим от правителя проведения определенного в уложении политического курса, посредством соединенных усилий монаршей власти и народного представительства.По новому, довольно либеральному избирательному закону, право голоса имел каждый законопослушный пруссак, старше 24 лет, не пользующийся социальной помощью со стороны попечительств о бедных и проживающий не менее полугода в избирательной местности; эти избиратели разделялись на три класса, в зависимости от ценза, и избирали из своей среды депутата, не моложе 30 лет. Из этих депутатов составлялась «Вторая» палата в составе 352 членов, имевших обычные права, в том числе и одинаковое с правительством право предлагать законопроекты. Наряду с этой Второй палатой учреждалась «Первая», с мая 1855 года принявшая название "Палаты господ".
По истечении периода развития нового конституционализма, состав этой палаты был, по меньшей мере, столь же разумно установлен, как и в других государственных органах; народные права — если они соблюдались честно — были вполне соразмерны. Но король, не способный, как все бесхарактерные люди, однажды решась на что-нибудь, поступать твердо или же столь же крепко стоять на своем несогласии, не делал ничего без задней мысли и принес присягу не от чистого сердца, а лишь в надежде (как он говорил), что все так устроится, что ему можно будет управлять и при такой конституции. Но им самим, как прежде, так и после, управляли недоверие и досада на все, что ему угодно было называть «революцией»; и маленькая, но сильная «контрреволюционная» партия, внушавшая ему это безрассудство, недостойное правителя отвращение ко всему созданному новым временем, поддерживала в нем это чувство и пользовалась им очень искусно.
Внутренние дела, 1850–1858 гг.
Таким образом, история внутриполитической жизни Пруссии за период до 1858 года представляет собой неутешительную картину: правительство действовало круто, в интересах известных партий, попирая право в угоду им, употребляя для поражения своих противников полицейские, часто слишком недостойные, уловки или же самое грубое насилие; оно поощряло клерикальное ханжество, которое процветало и возносилось над всем, носившим либеральную окраску. При необходимости правительство демонстрировало свой типичный немецкий характер, однако при этом, с одной стороны, покровительствовало ярому, пустозвонному пруссачеству, а с другой — заискивало перед Россией, подчинялось Австрии и не хотело даже думать о том, чтобы Пруссия приняла на себя главную роль в Германии, о завершении шлезвиг-голштинского конфликта и других подобных вопросов чести, принимая их за революционные бредни.Тем не менее оно должно было принять конституцию и даже осталось довольно ею, когда ему удалось приобрести в новоизбранной палате ландратов [32](1856 г.) значительное большинство благодаря крупным землевладельцам, правоверным пасторам, выслуживающимся ландратам и беззастенчивому влиянию администрации на выборы. Не входя в подробности законоположений, можно сказать, что реакция не оставляла особенно глубокого следа на законодательстве: конституционный государственный строй обнаруживал здесь свою пользу, не допуская законодательный механизм до слишком поспешной работы.
Международные отношения
При таком правительстве и таком короле, как Фридрих-Вильгельм IV, доводивший великодушие свое в отношении Австрии до пожертвования ради нее будущностью своего собственного государства и провозглашавший каким-то догматом, что Австрии принадлежит первенство в Германии, Пруссия не могла добиваться каких-либо успехов во внешнеполитических делах. Она усилилась лишь за счет княжеств Гогенцоллерн-Зигмаринген и Гогенцоллерн-Гехинген, владетели которых сами пожелали в революционные годы выйти из числа жалких германских властителей. Прусская политика во время восточного кризиса соответствовала положению крупного серединного государства: она отличалась не смелостью или широтой замыслов, а осторожностью, и государство, не рискуя ничем, не потеряло тоже ничего; но при этом оно впало в такую неподвижность, что Пруссия, к великой обиде ее короля, не была даже приглашена на конгресс.Однако это приглашение последовало (уже после седьмого заседания собрания), за что Фридрих Вильгельм был весьма благодарен министру Наполеона III, которого, в глубине души, он терпеть не мог. Чтобы вынести что-нибудь свое на конгресс, Мантейфель заговорил о несчастном Нейенбургском деле, которое — что весьма характерно — занимало короля и окружавшую его партию Крестовой Газеты гораздо больше, нежели шлезвиг-голштинский вопрос, хотя, по существу, оно и не касалось Прусского государства. Крохотная область, площадью в тринадцать квадратных миль досталась прусским королям по наследству с 1707 или 1713 года, и была, вместе с тем, швейцарским кантоном (см. выше); этому двойственному положению был насильственно положен конец радикалами в 1848 году.
Право было на стороне короля; швейцарцы поступили заведомо против закона, но восстановление этого права, по обстоятельствам дела, то есть по неестественной принадлежности этого клочка земли Пруссии, составляло своего рода незаконность, хотя и не юридическую, и было понятно, что спор можно было покончить только полюбовной сделкой. Между тем несколько сотен нейенбургских роялистов при подстрекательстве или только намеке из Берлина, в сентябре 1856 года овладели местным замком, а на следующий день полторы сотни человек, нарушителей спокойствия, попались в руки республиканцам. Дело приняло размеры политического события: люди Ольмюца и их партия бряцали палашами, а швейцарцы витийствовали, упоминая о Моргартене и Земпахе; наконец, 16 мая 1857 года, после того, как конференция держав признала права короля и швейцарцы выпустили удерживаемых ими роялистов на свободу, Фридрих Вильгельм отрекся от своих владетельных прав на фантастическую республику и продемонстрировал столько такта, что отказался от присужденного ему за то вознаграждения в миллион франков.
Относительно шлезвиг-голштинского вопроса Пруссия и идущая вместе с ней на помочах у Австрии остальная Германия не сделали в это время ничего. Господствовавшая в Копенгагене партия пользовалась своим успехом, переиначивая в Шлезвиге все на датский манер: церковь, школу, администрацию. Немцы подвергались преследованию, лишались мест, высылались из области. Эти изгнанники, к чести Пруссии, находили там приют. Дело осложнялось еще больше вследствие дарованной государству Фридрихом VII общей конституции, которая с октября 1857 года вновь находилась на рассмотрении Союза. Оно затягивалось благодаря нерасположению Австрии и слабости других германских правительств. Этот вопрос, который не мог быть разрешен тогдашней Германией — Германским союзом — мог найти свое разрешение лишь одновременно с самим германским вопросом. Австрия была несколько потрясена результатами восточного кризиса, но ее могущество тогда еще не ослабло; теперь же "новогодний привет" императора Наполеона III выносил на первый план вопрос об австрийском владычестве в Италии; то, что Фридрих Вильгельм называл «революцией», снова поднималось против Австрии. Не исключено, что он заступился бы за нее, оставаясь верным ольмюцской политике, но кормило правления выпало уже из его рук.
С октября 1857 года Фридрих Вильгельм был поражен недугом, который оказался неизлечимой болезнью мозга. Правление перешло к брату его, Вильгельму, назначенному сначала наместником, а вскоре, при получении доказательства того, что недуг короля может быть продолжительным, принц Вильгельм был признан регентом. Перемена правителя стала тотчас же ощущаться по всей стране: прихотливое благодушие, произвол, наклонность к партийности сменились разумной и мужественной волей. Будучи наместником, принц Вильгельм терпел министров, избранных его братом, но, став регентом королевства, он окружил себя людьми прямого и честного характера, подобными ему самому. Во главе их был князь Антон Гогенцоллерн-Зигмаринген; военным министром был назначен фон Бонин, некогда вытесненный русофильской партией за то, что он жестко отверг возможность для Пруссии быть на стороне России во время восточного кризиса; министром финансов был фон Патов, министром внутренних дел, несколько позднее, граф Шверин, вождь либералов в стане ландратов.
Принц-регент изложил свою программу в своем обращении к министрам 8 ноября; от нее можно было ожидать блага, потому что теперь за словами стояло и дело. Он обещал идти вперед, но не порывая с прошлым, уважая права католической Церкви, как и права евангелического Союза, при полной свободе в области науки. Отвергая всякое клерикальное лицемерие, прикрывающее собой политические происки, он обозначал свою немецкую политику словами: "Защита прав и нравственные завоевания". Партия Крестовой Газеты потерпела полное поражение при первых же новых выборах: за ней осталось лишь 15 мест в палате; однако ее нельзя было еще считать окончательно побежденной, потому что новое правительство действовало с крайней осторожностью и сдержанностью.
Этому правительству предстояло решать огромную задачу, вследствие фразы, сказанной 1 января, и ее неудержимо развертывавшихся последствий.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Итальянская война и Виллафранкский мир 1859 г. Итальянское королевство. Европейские государства 1859–1863 гг
Франция и Сардиния, 1859 г.
В первую минуту всеобщего возбуждения, вызванного новогодними словами Наполеона III, Европе показалось, что весь мир уже объят пламенем и развернулась борьба германского начала с романо-славянским, среди стихийного столкновения всех, волнующих европейскую жизнь противоречий и осложнений. Но дела совершаются не так быстро и войны этого времени имеют естественную наклонность локализироваться, ограничиваясь определенной целью. Король Виктор Эммануил выразил в своей тронной речи (10 января 1859 г.), что он и его народ не могут оставаться безучастными к воплям, раздающимся в разных частях Италии. В том же месяце, 31 числа, состоялся брак принцессы савойской, Клотильды, с двоюродным братом Луи Наполеона; 17 февраля туринская палата предоставила своему правительству кредит в пятьдесят миллионов.Между тем, Англия, Пруссия и Россия прилагали усилия на примирение сторон. Сам Наполеон телеграфировал своим союзникам, что принимает в принципе условие, поставленное Австрией в вопросе о предполагаемом конгрессе, то есть разоружение (апрель). Казалось, что этим разрушаются все надежды итальянских патриотов, все разумные меры Кавура, все долговременные приготовления к борьбе, но Австрия сама испортила себе все дело, предъявив в Турине через одного из своих офицеров, барона фон Келерсберга, ультиматум, которым требовалось немедленное разоружение и в течение трех дней дать однозначный ответ: «да» или «нет». Через три дня Кавур ответил Келерсбергу, что ему нечего сказать. Война была объявлена, и в день прибытия Келерсберга за ответом, 23 апреля, министр предложил палате облечь короля на время войны диктаторскими правами. Через два дня после этого французы вступили в Пьемонт.
1. Франко-итальянско-австрийская война
Австрия во время войны
В своем манифесте Франц Иосиф указывал на свое долготерпение по отношению к Пьемонту. Он выражал также надежду на содействие Германии, в которой поднялся весьма шумный, но неопределенный патриотический задор. Виктор Эммануил объявлял, что сражается за права целой нации, а император Наполеон III, что он обнажает меч для освобождения Италии и ее возвращения самой себе: Австрия должна или господствовать до Альп, или предоставить Италии свободу до Адриатики.Силы обеих сторон были равны. Если австрийцы несколько уступали противникам в численности войск, то имели преимущество во времени и могли быстро одержать несколько побед, прежде чем французы подоспели бы с достаточными силами; но они упускали дни за днями и их главнокомандующий, граф Франц Гиулай, перешедший Тессин еще 29 апреля, бездействовал, как бы нарочно давая французам и пьемонтцам время соединиться. Наполеон, прибыв в Геную 12 мая, воскресил в своем дневном приказе имена наполеоновской эпохи: Арколе, Риволи., Маренго; он говорил, что "новая итальянская армия не посрамит своей старшей сестры". В то же время на севере, вдали от главных квартир государей, Гарибальди организовал свои партизанские отряды, в которые вступали многие ломбардские жители.
Первая битва произошла в горах, к югу от По, между Алессандрией и Пьяченцой, при Монтебелло. Французами командовал генерал Форе, австрийцами — граф Стадион. Австрийцы, пытавшиеся по своему обыкновению сделать "усиленную рекогносцировку", к вечеру отступили и, не потерпев, собственно, поражения, позволили противнику, по крайней мере, полагать, что проиграли сражение. 31 числа итальянские дивизии, под командованием Чиальдини, завязали бой при Палестро, причем король, плохой полководец, но отличный солдат, сражался в первых рядах, не щадя себя. Однако генеральное сражение произошло только 4 июня при Мадженте, на левом берегу Теслина. Гиулай подошел к этому месту, расположенному между Маджентой к северу и Абиатеграссо к югу, во главе 115 000 человек. Французы переправлялись через Тессин не спеша, постепенно собираясь в боевой порядок, и австрийцы могли бы легко разбить их центр, где находился император со своей гвардией, если бы Гиулай понимал свое дело. Но генерал Мак-Магон, развернув наступление с севера от Турбиго, к вечеру решил исход боя в пользу французов. В последующие дни австрийские войска, треть которых и не принимала участия в сражении, оставили все позиции вплоть до Минчио: Пьяченца, Парма, Модена, Анкона, Болонья, Феррара, вся Ломбардия были потеряны для Австрии, потому что и фельдцейхмейстер Урбан, преследовавший гарибальдийцев, должен был отступить, и 8 июня Наполеон III и Виктор Эммануил вступили в Милан, который австрийцы покинули 5 числа.
Маджента. Настроение в Германии
Император французов обратился с новым красноречивым воззванием к итальянцам: "Будьте сегодня лишь солдатами для того, чтобы завтра стать свободными гражданами великой страны!" Таким образом, он обращался непосредственно к силе народной, и вообще, ввиду предстоявшей еще наиболее тягостной части войны, союзники вступили уже в тайные переговоры с различными революционными элементами или искали к тому возможности. Австрийцы пополнили свои потери, Гиулай был отправлен в отставку и император Франц Иосиф принял на себя главное командование над армией, руководствуясь советами одного из лучших генералов школы Радецкого, барона Гесса. 3"та 200-тысячная армия держалась в знаменитом четырехугольнике между Минчио и Эчем: Пескиерой, Мантуей, Вероной и Леньяно. Судя по воинственным крикам в Южной Германии и во всех реакционных и ультрамонтанских кружках, не возникало сомнений в том, что Германия склонится на сторону Австрии, и даже должна будет так поступить, потому что при своем дальнейшем продвижении союзные войска перешли бы на территорию Германского союза.Однако боевой пыл Германии несколько охлаждался поведением Англии и России. Русский канцлер князь Горчаков, который не мог огорчаться возможностью поражения Австрии, напомнил Союзу, что он представляет собой лишь оборонительное учреждение, а новый английский министр иностранных дел, лорд Джон Россель, незадолго до того начавший заведовать делами в министерстве вигов (июнь) под руководством лорда Пальмерстона, обозвал в своей ноте "грубостью и глупостью" завывания немецкой печати и другие демонстрации, направленные к пробуждению национального чувства немцев в пользу австрийского господства в Италии. Другого названия и не заслуживали ходячие фразы того времени о том, что Рейн следовало защищать теперь на берегах По. Однако 14 июня в Пруссии, политика которой характеризовалась уже благоразумной твердостью, был отдан приказ мобилизировать шесть армейских корпусов, и прусское правительство предложило Союзу выставить на Верхнем Рейне армию под баварским командованием.