Страница:
Я спрыгнул с лошади и откинулся спиной на землю. Вапа Хакиту внимательно осмотрел мое плечо.
— Уаште, — сказал он. — Пуля прошла навылет и не задела кости.
Оглала заботливо наложил лечебных трав на рану и крепко перевязал плечо, использовав для этого мою пропитанную кровью куртку.
После короткого отдыха он помог мне взобраться в седло, и мы тронулись в путь. Однако ехали мы неуверенно, потому что в речной долине, где раньше кипела борьба, вдруг резко наступила тишина.
— Что это? — спросил Боевое Оперение, прислушиваясь к странному молчанию.
Я ему не ответил по той простой причине, что у меня не было никакого ответа, Ни он, ни я не могли знать тогда, что поразившая нас тишина была затишьем перед грозной бурей.
Мы продолжали ехать шагом, когда со стороны Бивер-Крик послышалась стрельба. Что я говорю? Какое там «послышалось»? Тот ружейный грохот, внезапно разорвавший безмолвие, напоминал небесный гром.
Мы взялись понукать рысаков, направив их к юго-востоку. С каждым ярдом неумолчный шум битвы становился ближе. Вскоре можно было различить отдельные крики раненых. Наконец армейские кони вынесли нас на высокий холм, с которого мы и увидели всю дикую панораму разгоревшейся бойни.
Буквально в пятистах ярдов от нашего холма бесчисленная орда индейцев различных племен обложила две возвышенности, на которые были загнаны Длинные Ножи. Два синих островка (клубившаяся пыль еще не успела полностью покрыть солдатские мундиры), казалось, стояли перед безжалостным бронзоволицым девятым валом, вздувшимся и готовым поглотить всю округу.
На ближнем к нам холме кавалеристами командовал сам Кастер, на дальнем — капитаны Кью и Колхаун.
Было около четырех пополудни. Солнце уже клонилось к западу.
Схватка началась недавно, но повсюду мой взгляд натыкался на убитых солдат и краснокожих. Множество лошадей без седоков носилось в беспорядке вокруг, внося в картину битвы бесконечный хаос.
Сейчас индейцы без какого-либо определенного порядка просто кружились перед возвышенностями. По всей видимости, у них не было на данном этапе четкого руководства. Я принялся искать индейских вождей, способных взять на себя обязанности лидеров.
— Пизи и Токка-Хи-Пейя! — воскликнул Боевое Оперение, который занимался тем же, чем и я.
Мне попались на глаза Галл и Преследующий Врага, ведшие за собой тех, кто сражался с Рено.
— Татанка Йотанка! — вновь раздался голос друга.
Я проследил за его взглядом и увидел верховного шамана тетонов. Он скакал по тылам индейцев, и что-то кричал, размахивая руками. Рядом с ним находились трое или четверо глубоких старцев с трещотками.
«Группа моральной поддержки!» — подумалось мне.
Все это было хорошо.
Но куда девался «бригадный генерал» индейской конницы? Куда пропало «острие копья» тетонского народа? Я уж было начал думать о самом плохом, когда все тог же Боевое Оперение крикнул:
— Ташунка Витко!
Я вновь проследил за его взглядом. Бешеный Конь ехал с юга, а за ним, испуская боевые кличи, теснились хункпатилы и Плохие Лица. Они были одеты лишь в набедренные повязки, на их телах виднелась военная раскраска.
— Я ухожу, — сказал мой друг.
— Что? — не понял я
— Там Ташунка и воины моего клана. Вапа Хакиту будет сражаться бок о бок с ними.
— Что ж, удачи, Вапа. Постарайся остаться целым и невредимым. Длинным Ножам, кажется, наступает конец.
Боевое Оперение улыбнулся, крикнув мне на прощание:
— Хукка-хей! Сегодня хороший день, чтобы умереть!
Он погнал свою лошадь по склону и вскоре смешался с хункпатилами.
Надо признать, что местность, на которой разворачивались события, давала индейцам очевидные преимущества. От берегов Литтл-Биг-Хорн до возвышенностей протянулось несколько извилистых балок и лощин, и когда по ним поехали шайены, арапахи, янктонаи и санти-сиу, я посчитал, что жизнь офицеров и солдат 7 — ой Кавалерии в опасности. Увидев же, как вслед за перечисленными племенами по балкам пошли хункпапа, миннеконджу, сансарки, ухенопы, возглавляемые Прикоснись-К-Тучам, Вороньим Королем и Горбом, я понял, что она, эта жизнь, стала отсчитывать последние минуты.
Первыми погибли пятьдесят солдат Кью и Колхауна, которые, не подозревая о маневре краснокожих, ринулись в поисках спасения по одной из извилистых лощин. Встречный вражеский поток опрокинул их и уничтожил в считанные секунды.
Воодушевленные успехом индейцы вырвались на равнину и с тем же напором бросились на тех, кто еще оставался на дальнем холме. Кью и Колхаун были убиты сразу. Без офицеров солдаты в панике заметались, не зная, что предпринять. Они городили чушь, пока не прислушались к высокому сержанту. Тот попытался образумить уцелевших, и преуспел в этом. Сержант знал, куда ему отступать — к соседнему холму, где еще держался отважный и безрассудный генерал.
Отступающие Длинные Ножи яростно отстреливались, в особенности сам сержант, два карабина которого не знали передышки. Но у индейцев было преимущество, и из первоначальных семидесяти солдат до Кастера дошло только двадцать.
Индейцам досталось множество лошадей, боеприпасов, оружия. Они гордо разъезжали, надрывая глотки пронзительными воплями.
Пять минут спустя Кастер допустил последнюю ошибку, роковую, непоправимую. Вместо того чтобы совершить прорыв к реке и дальше — к Рено, он разогнал всех лошадей и на насквозь простреливаемом склоне пешим остался перед молниеносным индейскими всадниками. Хочу заверить, что генерал знал, где окопались Рено с Бентином, ибо каким-то непостижимым образом разведчик кроу Ши-Хис, Кудрявый, сумел к нему пробраться и сообщить необходимые сведения. Что помешало ему принять мудрое решение, неизвестно.
Сначала вместе с ним вверх по склону холма пошло около ста человек. Огонь индейцев усилился и, через минуту их осталось семьдесят. Затем — пятьдесят, сорок, тридцать. В конце концов, кровавую точку в этом деле поставил Бешеный Конь. До вершины Кастеру оставалось пройти не более тридцати ярдов, когда на нее по противоположному склону поднялись хункпатилы и Плохие Лица. Это был закономерный финал драмы. В живых осталось только трое — генерал Кастер, сержант и скаут. Сержант был тем, кто повел за собой людей Кью и Колхауна. Они отбивались, как могли. И вот уже не стало скаута. Кастер поднял флаг и, размахивая им, стрелял из револьвера до тех пор, пока точный выстрел не свалил его на землю. Последним умер высокий сержант, но прежде чем отойти в мир иной, он оставил по себе память у индейцев. Это про него говорили: «Человек с шевронами на рукавах был самым живучим и храбрым. Не смотря на множество ранений, он продолжал убивать из двух карабинов, которые стреляли одновременно. Умерли все, даже Пахинханска — Длинноволосый, а этот стоял на ногах и походил на злого духа».
Когда его карабины смолкли, и он упал на спину, я пообещал себе взглянуть на этого непробиваемого сержанта, пережившего всех.
Внезапно наступила жуткая тишина, а после нее последовали частые одиночные выстрелы — это бродившие по склону победители добивали раненых.
Я вспомнил о предсказании Сидящего Быка. Старый провидец не обманул тетонов. Почти триста Длинных Ножей нашли смерть на берегах Жирной Травы, в сердце лучших охотничьих угодий северных племен.
Разделавшись с Кастером, окрыленные победой индейцы дружно переправились через реку, чтобы добить и Рено. Как раз в это время на холме за Литтл-Биг-Хорн появились ищущие генерала капитаны Уэйр и Бентин. Обнаружив громадное скопище краснокожих, которые распевали победные песни, они резво вернулись обратно к холмам, к своим вырытым окопам.
Я тронул пятками лошадь и направил ее к месту последнего боя Джорджа Армстронга Кастера.
Добивать раненых вместо мужчин здесь остались индейские подростки с томагавками в руках и вооруженные ножами женщины.
Я медленно поднимался по склону, то и дело объезжая убитых.
Капитаны Кук и Рид лежали чуть выше подножия плечом к плечу. Глаза одного были закрыты, неподвижный взгляд другого устремился в небо. Самый младший из братьев Кастеров, Бостон, был завален трупами трех солдат. Виднелось лишь его юное лицо с едва пробившимися усиками.
Томаса Кастера я узнал с большим трудом. Его лицо было сплошным месивом. Выше по склону лежал старший Кастер, мертвый и совсем не страшный. Белокурые, уже редкие волосы его разметались по земле и при каждом дуновении ветерка шевелились.
Ближе всех к вершине холма лежал высокий сержант. Я направил к нему лошадь. Его покрытый пылью мундир сразу привлек мое внимание, ибо был прострелен в десятке мест. Руки сержанта все еще сжимали карабины. Превозмогая боль в плече, я спустился с лошади, чтобы получше рассмотреть павшего. Мужественные черты лица сержанта Батлера врезались мне в память на всю оставшуюся жизнь. Я с вздохом склонил голову перед этим героем. Потом я пошел вниз, и тут мой взгляд упал на скаута. Его лицо было покрыто разводами от пота и пылью, голова лишилась скальпа, но даже в таком виде я все же признал в убитом… Блэкберна! Зачем мой старинный недруг поехал с Кастером? Почему вообще оказался вовлеченным в битву? Почему не остался в стороне?
Эти вопросы долго вертелись в мозгу, пока я стоял над Койотом Кайова. Ответов на них не находилось. Только предположения вроде того, что опытный волк потерял нюх и попал в самое пекло по недоразумению. Одно мне было понятно. Его неистребимое желание жить, ведь на холме он умер почти последним. Когда человек владеет картой пути к золоту, ему во что бы то ни стало, хочется уцелеть.
Я наклонился, пошарил у Блэкберна за пазухой и через пару секунд извлек оттуда завернутую в кожу карту. Две пули попали в карту, но, развернув её, я убедился, что все вехи пути прекрасно сохранились.
Признаюсь, в первое мгновение и во мне холодной змеей шевельнулась жадность. Я озирался по сторонам долго, пока не понял, что у меня не могло быть соперников, если не считать мертвецов.
Успокоившись, я схоронил карту на груди, с трудом взобрался в седло и поехал к Лауре и сыну.
Мне трудно описать их реакцию после того, как я откинул полог своего жилища, которое стояло в лагерном кругу оглала на том же старом излюбленном месте. Тут были испуг и удивление, радость и слезы. В последнее время я так редко баловал семью своим присутствием, а здесь и вовсе пропал, как сквозь землю провалился.
Скажу, что меня встретили как любимого мужа и отца, которого уже и не чаяли увидеть. Расцеловав родных, я вкратце рассказал о моих злоключениях и поделился с Лаурой радостью по поводу гибели злейшего врага и обретения «золотой» карты. Затем, не взирая на непрекращающуюся стрельбу и боль в плече, заснул мертвецким сном.
Глава 13
Эпилог
— Уаште, — сказал он. — Пуля прошла навылет и не задела кости.
Оглала заботливо наложил лечебных трав на рану и крепко перевязал плечо, использовав для этого мою пропитанную кровью куртку.
После короткого отдыха он помог мне взобраться в седло, и мы тронулись в путь. Однако ехали мы неуверенно, потому что в речной долине, где раньше кипела борьба, вдруг резко наступила тишина.
— Что это? — спросил Боевое Оперение, прислушиваясь к странному молчанию.
Я ему не ответил по той простой причине, что у меня не было никакого ответа, Ни он, ни я не могли знать тогда, что поразившая нас тишина была затишьем перед грозной бурей.
Мы продолжали ехать шагом, когда со стороны Бивер-Крик послышалась стрельба. Что я говорю? Какое там «послышалось»? Тот ружейный грохот, внезапно разорвавший безмолвие, напоминал небесный гром.
Мы взялись понукать рысаков, направив их к юго-востоку. С каждым ярдом неумолчный шум битвы становился ближе. Вскоре можно было различить отдельные крики раненых. Наконец армейские кони вынесли нас на высокий холм, с которого мы и увидели всю дикую панораму разгоревшейся бойни.
Буквально в пятистах ярдов от нашего холма бесчисленная орда индейцев различных племен обложила две возвышенности, на которые были загнаны Длинные Ножи. Два синих островка (клубившаяся пыль еще не успела полностью покрыть солдатские мундиры), казалось, стояли перед безжалостным бронзоволицым девятым валом, вздувшимся и готовым поглотить всю округу.
На ближнем к нам холме кавалеристами командовал сам Кастер, на дальнем — капитаны Кью и Колхаун.
Было около четырех пополудни. Солнце уже клонилось к западу.
Схватка началась недавно, но повсюду мой взгляд натыкался на убитых солдат и краснокожих. Множество лошадей без седоков носилось в беспорядке вокруг, внося в картину битвы бесконечный хаос.
Сейчас индейцы без какого-либо определенного порядка просто кружились перед возвышенностями. По всей видимости, у них не было на данном этапе четкого руководства. Я принялся искать индейских вождей, способных взять на себя обязанности лидеров.
— Пизи и Токка-Хи-Пейя! — воскликнул Боевое Оперение, который занимался тем же, чем и я.
Мне попались на глаза Галл и Преследующий Врага, ведшие за собой тех, кто сражался с Рено.
— Татанка Йотанка! — вновь раздался голос друга.
Я проследил за его взглядом и увидел верховного шамана тетонов. Он скакал по тылам индейцев, и что-то кричал, размахивая руками. Рядом с ним находились трое или четверо глубоких старцев с трещотками.
«Группа моральной поддержки!» — подумалось мне.
Все это было хорошо.
Но куда девался «бригадный генерал» индейской конницы? Куда пропало «острие копья» тетонского народа? Я уж было начал думать о самом плохом, когда все тог же Боевое Оперение крикнул:
— Ташунка Витко!
Я вновь проследил за его взглядом. Бешеный Конь ехал с юга, а за ним, испуская боевые кличи, теснились хункпатилы и Плохие Лица. Они были одеты лишь в набедренные повязки, на их телах виднелась военная раскраска.
— Я ухожу, — сказал мой друг.
— Что? — не понял я
— Там Ташунка и воины моего клана. Вапа Хакиту будет сражаться бок о бок с ними.
— Что ж, удачи, Вапа. Постарайся остаться целым и невредимым. Длинным Ножам, кажется, наступает конец.
Боевое Оперение улыбнулся, крикнув мне на прощание:
— Хукка-хей! Сегодня хороший день, чтобы умереть!
Он погнал свою лошадь по склону и вскоре смешался с хункпатилами.
Надо признать, что местность, на которой разворачивались события, давала индейцам очевидные преимущества. От берегов Литтл-Биг-Хорн до возвышенностей протянулось несколько извилистых балок и лощин, и когда по ним поехали шайены, арапахи, янктонаи и санти-сиу, я посчитал, что жизнь офицеров и солдат 7 — ой Кавалерии в опасности. Увидев же, как вслед за перечисленными племенами по балкам пошли хункпапа, миннеконджу, сансарки, ухенопы, возглавляемые Прикоснись-К-Тучам, Вороньим Королем и Горбом, я понял, что она, эта жизнь, стала отсчитывать последние минуты.
Первыми погибли пятьдесят солдат Кью и Колхауна, которые, не подозревая о маневре краснокожих, ринулись в поисках спасения по одной из извилистых лощин. Встречный вражеский поток опрокинул их и уничтожил в считанные секунды.
Воодушевленные успехом индейцы вырвались на равнину и с тем же напором бросились на тех, кто еще оставался на дальнем холме. Кью и Колхаун были убиты сразу. Без офицеров солдаты в панике заметались, не зная, что предпринять. Они городили чушь, пока не прислушались к высокому сержанту. Тот попытался образумить уцелевших, и преуспел в этом. Сержант знал, куда ему отступать — к соседнему холму, где еще держался отважный и безрассудный генерал.
Отступающие Длинные Ножи яростно отстреливались, в особенности сам сержант, два карабина которого не знали передышки. Но у индейцев было преимущество, и из первоначальных семидесяти солдат до Кастера дошло только двадцать.
Индейцам досталось множество лошадей, боеприпасов, оружия. Они гордо разъезжали, надрывая глотки пронзительными воплями.
Пять минут спустя Кастер допустил последнюю ошибку, роковую, непоправимую. Вместо того чтобы совершить прорыв к реке и дальше — к Рено, он разогнал всех лошадей и на насквозь простреливаемом склоне пешим остался перед молниеносным индейскими всадниками. Хочу заверить, что генерал знал, где окопались Рено с Бентином, ибо каким-то непостижимым образом разведчик кроу Ши-Хис, Кудрявый, сумел к нему пробраться и сообщить необходимые сведения. Что помешало ему принять мудрое решение, неизвестно.
Сначала вместе с ним вверх по склону холма пошло около ста человек. Огонь индейцев усилился и, через минуту их осталось семьдесят. Затем — пятьдесят, сорок, тридцать. В конце концов, кровавую точку в этом деле поставил Бешеный Конь. До вершины Кастеру оставалось пройти не более тридцати ярдов, когда на нее по противоположному склону поднялись хункпатилы и Плохие Лица. Это был закономерный финал драмы. В живых осталось только трое — генерал Кастер, сержант и скаут. Сержант был тем, кто повел за собой людей Кью и Колхауна. Они отбивались, как могли. И вот уже не стало скаута. Кастер поднял флаг и, размахивая им, стрелял из револьвера до тех пор, пока точный выстрел не свалил его на землю. Последним умер высокий сержант, но прежде чем отойти в мир иной, он оставил по себе память у индейцев. Это про него говорили: «Человек с шевронами на рукавах был самым живучим и храбрым. Не смотря на множество ранений, он продолжал убивать из двух карабинов, которые стреляли одновременно. Умерли все, даже Пахинханска — Длинноволосый, а этот стоял на ногах и походил на злого духа».
Когда его карабины смолкли, и он упал на спину, я пообещал себе взглянуть на этого непробиваемого сержанта, пережившего всех.
Внезапно наступила жуткая тишина, а после нее последовали частые одиночные выстрелы — это бродившие по склону победители добивали раненых.
Я вспомнил о предсказании Сидящего Быка. Старый провидец не обманул тетонов. Почти триста Длинных Ножей нашли смерть на берегах Жирной Травы, в сердце лучших охотничьих угодий северных племен.
Разделавшись с Кастером, окрыленные победой индейцы дружно переправились через реку, чтобы добить и Рено. Как раз в это время на холме за Литтл-Биг-Хорн появились ищущие генерала капитаны Уэйр и Бентин. Обнаружив громадное скопище краснокожих, которые распевали победные песни, они резво вернулись обратно к холмам, к своим вырытым окопам.
Я тронул пятками лошадь и направил ее к месту последнего боя Джорджа Армстронга Кастера.
Добивать раненых вместо мужчин здесь остались индейские подростки с томагавками в руках и вооруженные ножами женщины.
Я медленно поднимался по склону, то и дело объезжая убитых.
Капитаны Кук и Рид лежали чуть выше подножия плечом к плечу. Глаза одного были закрыты, неподвижный взгляд другого устремился в небо. Самый младший из братьев Кастеров, Бостон, был завален трупами трех солдат. Виднелось лишь его юное лицо с едва пробившимися усиками.
Томаса Кастера я узнал с большим трудом. Его лицо было сплошным месивом. Выше по склону лежал старший Кастер, мертвый и совсем не страшный. Белокурые, уже редкие волосы его разметались по земле и при каждом дуновении ветерка шевелились.
Ближе всех к вершине холма лежал высокий сержант. Я направил к нему лошадь. Его покрытый пылью мундир сразу привлек мое внимание, ибо был прострелен в десятке мест. Руки сержанта все еще сжимали карабины. Превозмогая боль в плече, я спустился с лошади, чтобы получше рассмотреть павшего. Мужественные черты лица сержанта Батлера врезались мне в память на всю оставшуюся жизнь. Я с вздохом склонил голову перед этим героем. Потом я пошел вниз, и тут мой взгляд упал на скаута. Его лицо было покрыто разводами от пота и пылью, голова лишилась скальпа, но даже в таком виде я все же признал в убитом… Блэкберна! Зачем мой старинный недруг поехал с Кастером? Почему вообще оказался вовлеченным в битву? Почему не остался в стороне?
Эти вопросы долго вертелись в мозгу, пока я стоял над Койотом Кайова. Ответов на них не находилось. Только предположения вроде того, что опытный волк потерял нюх и попал в самое пекло по недоразумению. Одно мне было понятно. Его неистребимое желание жить, ведь на холме он умер почти последним. Когда человек владеет картой пути к золоту, ему во что бы то ни стало, хочется уцелеть.
Я наклонился, пошарил у Блэкберна за пазухой и через пару секунд извлек оттуда завернутую в кожу карту. Две пули попали в карту, но, развернув её, я убедился, что все вехи пути прекрасно сохранились.
Признаюсь, в первое мгновение и во мне холодной змеей шевельнулась жадность. Я озирался по сторонам долго, пока не понял, что у меня не могло быть соперников, если не считать мертвецов.
Успокоившись, я схоронил карту на груди, с трудом взобрался в седло и поехал к Лауре и сыну.
Мне трудно описать их реакцию после того, как я откинул полог своего жилища, которое стояло в лагерном кругу оглала на том же старом излюбленном месте. Тут были испуг и удивление, радость и слезы. В последнее время я так редко баловал семью своим присутствием, а здесь и вовсе пропал, как сквозь землю провалился.
Скажу, что меня встретили как любимого мужа и отца, которого уже и не чаяли увидеть. Расцеловав родных, я вкратце рассказал о моих злоключениях и поделился с Лаурой радостью по поводу гибели злейшего врага и обретения «золотой» карты. Затем, не взирая на непрекращающуюся стрельбу и боль в плече, заснул мертвецким сном.
Глава 13
Я проснулся на следующий день ближе к полудню. Стрельба по-прежнему не стихала.
— Как ты, милый? — спросила Лаура, подсаживаясь ко мне.
— Плечо, — сказал я и поморщился.
— Давай-ка я хорошенько перевяжу рану. Справившись с этим, она налила мне в миску горячего супа.
— Кажется, я видел во сне Ташунку, — произнес я, насладившись первой вкусной ложкой.
Грегори, который играл в углу, посмотрел на меня и важно сказал:
— Папа, когда ты спал, сюда приходил Ташунка Витко. Он посидел рядом с тобой немного, а потом ушел.
— И он ничего не сказал?
— Нет, он только поправил тебе волосы и все.
— Ну, неудивительно, сынок. Наш вождь всегда был немногословным.
Грегори кивнул мне и снова занялся какой-то своей игрой.
— Ташунка был мрачнее, чем обычно, — сказала Лаура. — По крайней мере, мне так показалось.
— Что-нибудь не гак с солдатами на холмах?
— Да, этой ночью они смогли поменять место укрытия.
— Зачем же они ушли из окопов?
— Их прогнали не индейцы, а запах от разлагающихся лошадей. Теперь они опять в окопах.
После еды я с превеликим удовольствием выпил холодной ключевой воды.
— Где солдаты нашли укрытие? — спросил я.
— На дальних холмах, — ответила Лаура.
— Сегодня так же жарко, как вчера. Длинных Ножей будет мучить жажда.
— Она уже их терзает. Меткие стрелки из разных племен перекрыли им доступ к воде.
Едва жена произнесла это, как где-то далеко раздался сигнал кавалерийского горна.
— Что это? — Я привстал на локте, навострив уши.
— Успокойся, — улыбнулась Лаура. — Некоторые индейцы переоделись в армейскую форму и подают сигналы.
— Неужели они захотели поймать Рено и Бентина на такую удочку?
— Сидящий Бык надеется, что они выскочат из окопов на встречу с «подмогой».
Я покрутил головой и рассмеялся.
— Сидящий Бык — матерый лис, но здесь он полез не в тот курятник. Майор Рено не выпустит людей из окопов, ни при каких обстоятельствах. Я видел его, он слишком напуган.
Как выяснилось потом, я оказался прав. Рено, Бентин и Уэйр не приняли маскарада индейцев. Конечно, окруженные массой врагов, испытывающие сильнейшую жажду, подавленные от сознания скорой гибели, они хотели верить, что мелькавшие вдали мундиры висят на плечах белых людей, что в кавалерийские горны дуют солдатские губы, но боязнь обмана со стороны индейцев заставила их остаться на месте.
Во второй половине дня по нашему лагерю пронеслась весть о подходе к излучине Жирной Травы войск генералов Терри и Гиббона. Нельзя сказать, что ее не ждали. Всем и каждому было понятно, что за Кастером последуют другие Длинные Ножи.
Осаждавшие холмы вожди и воины вернулись в свои стойбища, чтобы подготовиться к быстрому уходу. Через час в окрестностях большой излучины краснокожими уже не пахло.
Перед отправлением в путь мы перекинулись с Бешеным Конем несколькими словами
— Сколько погибло тетонов, Ташунка, — спросил я.
— Пять раз по десять, — ответил он. — Много раненых, которым не выжить. Они умрут в пути. — Вождь посмотрел на север, откуда по сведениям разведчиков шли Терри и Гиббон, — У всех нас нелегкая дорога…
— Та самая, черная, какую Ташунка видел в своих снах?
— Может быть, — сказал боевой вождь. — Однозвездный Терри и Красный Нос Гиббон пойдут за нами, чтобы отомстить за Длинноволосого.
Мы с Лаурой решили не строить никаких планов относительно нашего будущего до тех пор, пока не заживет моя рана, и остались в составе отступающих оглала. О золоте Блэкберна и Сайкза было на время забыто.
Племена бежали к северо-западу. У подножия Биг-Хорнс они разбили временные лагеря. Стоило передохнуть и осмотреться. Разведчики, как всегда, исправно трудились. Первые их новости были обнадеживающими. Терри и Гиббон по непонятным соображениям не стали преследовать краснокожих, а побитый на Роузбад-Ривер Крук все еще задерживался на Гусином Ручье. Вскоре, однако, ситуация начала меняться. Раздвоенная Борода со своими кроу и шошонами наконец-то двинулся с места. Когда он добрался до Танг-Ривер, к нему присоединился 5 — ый кавалерийский полк генерала Мэррита, и у него уже насчитывалось две тысячи солдат. В воздухе витало предчувствие новой беды. Индейцы озабоченно ждали развития событий. Некоторые вожди отказались сражаться и увели своих людей из военного лагеря.
Узнав, что Крук и Мэррит избавились от обозов, чтобы налегке вести преследование, Бешеный Конь и Сидящий Бык перенесли лагерь к востоку, на Роузбад-Ривер. Там он стоял недолго. После того как шедший на юг Терри встретился с Круком и Мэрритом, мы снова бежали.
Тогда и начались дожди. Проливные, долгие, они измочили землю так, что приходилось пробираться почти что вплавь. У Терри был длинный обоз, и солдаты от нас отстали. Когда же генерал отделался от него, они снова стали нас нагонять
К этому времени моя рана зажила, но тут из-за непогоды опасно заболел сынишка. Мы с Лаурой сделали все, чтобы вернуть ему здоровье, и болезнь отступила.
А погоня продолжалась. Мы бежали сначала на северо-восток — к Йеллоустону, а потом на восток — к Литтл-Миссури. Где-то в конце августа от Крука отделились наемные индейцы и солдаты Терри. Раздвоенной Бороде пришлось вести преследование одному, которое, однако, вскоре оказалось ему не по плечу. У него не хватало еды, его подчиненные пали духом от лихорадки и усталости
Повернув на запад, мы, в конце концов, вздохнули с облегчением. Солдаты оставили нас в покое.
Пока шла кочевка на запад, в высоких прериях потихоньку холодало. Днем еще можно было погреться на солнышке, но ночью спасали только теплые бизоньи шкуры. Нам удалось добраться лишь до берегов Боксэлдера, когда разразилась настоящая зимняя стужа.
В начале декабря в наш заснеженный лагерь пришли шайены Тупого Ножа и Маленького Волка Это были замерзшие, угрюмые люди, перенесшие жестокий налет кавалерии полковника Рэнелда Маккензи. У них не было не теплых одежд, ни типи, ни лошадей. Тетоны и на этот раз приютили северных шайенов, своих давних и надежных союзников. Но настроение в лагере резко ухудшилось. Везде слышались разговоры о том, что краснокожим теперь нигде не будет безопасного места.
Вид исхудавших от голода детей, женщин и стариков действовал на воинов угнетающе. Печально было смотреть и на лошадей. Вынужденные питаться скудным подножным кормом, они тощали прямо на глазах.
В начале декабря в наш лагерь, который переместился на Ручей Повесившейся Женщины, приехали Важный Человек и Глупый Медведь, два влиятельных миннеконджу из далекого агентства. Они предложили свое посредничество в проведении переговоров между свободными лакота и правительством. Их Ташунка, конечно, выслушал и… пожелал счастливой обратной дороги.
А настроение в селении продолжало ухудшаться. Люди с надеждой смотрели на своего военного вождя, ожидая от него какого-нибудь решения. И он его, в конце концов, принял на совете вождей.
— Охотникам, куда бы они ни пошли, нет удачи. Зимний Великан не устает насылать в прерии стужу. Сейчас пришло время увидеться с Медвежьим Плащом Майлзом и убедиться, что он говорил правду, когда пообещал сражающимся лакота резервацию на развилке реки Шайен.
Вниз по Танг-Ривер, которую лакота называли Пте-Седжи-Уакпа — Река Бизоньего Языка, вместе с военным вождем поехали: от оглала — Пес, Пакующий Барабан и я; от сансарков — Полые Рога; от миннеконджу — Красная Ткань, Жирная Шкура, Высокий Бизон, Красные Лошади, Бизоний Орел и сыновья покойного Одинокого Рога, Прикоснись-К-Тучам, Крапчатый Лось и Римский Нос.
Через четыре дня в долине Эхака-Уакпа — Йеллоустон-Ривер или Лосиной Реки мы увидели солдатский форт, возле которого стояли два десятка индейских типи.
— Какого они племени? — спросил Прикоснись-К-Тучам густым басом, кивая на индейцев у форта.
— Либо янктоны, либо янктонаи, брат, — предположил средний сын Одинокого Рога, Крапчатый Лось, который впоследствии принял имя Большая Нога. Это с ним и его кланом разыграется трагедия на реке Вундед-Ни в 1890.
— Нам нечего их бояться, — сказал Красная Ткань, сжимая в руке копье с белым флагом. — Они нашего корня.
— Точно, — поддержал его Высокий Бизон, взглянув на белый клок ткани на своем копье. — Даже если те индейцы — арикары, будем спокойны. У нас белые флаги перемирия, и каждый должен чтить эти знаки чести.
— Со мной поедут четверо, — сказал Пакующий Барабан. Этого вождя оглала белые прозвали Хороший Сидящий Бык за то, что он, в отличие от великого хункпапа, стал в агентстве лидером мирных людей. Даже побывал в Вашингтоне и получил в подарок от президента Гранта карабин. Но когда Красное Облако, Крапчатый Хвост и Человек-Боящийся-Своих-Лошадей продали белым Черные Холмы, он со всей семьей примкнул к сражающимся тетонам Бешеного Коня.
— И все мы повезем с собой трубки, — добавил он. — Лакота могут не только сражаться, но и говорить о мире.
С Пакующим Барабан, по его выбору, отправились Высокий Бизон, Красная Ткань, Красные Лошади и Бизоний Орел. Последний три недели назад встретился в форте с Майлзом, и тот его заверил, что если над любым из лакота будет развеваться белый флаг, то с ним обойдутся вежливо и достойно.
Послы проехали половину пути, когда им навстречу выбежало около пятнадцати человек из индейского лагеря. Они размахивали руками и громко кричали.
— Это же псатока! — вдруг крикнул кто-то из вождей. — Наши враги!
О, кроу действительно были врагами. Злейшими врагами племен лакота с незапамятных пор!
Мы, затаив дыхание, глядели на бегущих кроу.
— Смотрите, — воскликнул Жирная Шкура. — Пакующий Барабан протягивает им трубку. Они не посмеют причинить вреда послам.
Но манисипере, а именно так называли себя речные кроу, думали иначе. Передовой кроу, вместо того, чтобы принять Трубку Мира, схватил Пакующего Барабан за рукав и рывком стащил его с лошади. В тот же миг другие кроу бросились на четверых лакота и также стянули их на землю. Под рев боевых кличей давние союзники бледнолицых в считанные секунды расправились с беспомощными послами и с торжеством принялись размахивать их скальпами.
А со стороны лагеря к нам на лошадях неслись все остальные кроу, потрясая оружием и издавая вопли. Далеко позади них бежали солдаты.
— Подлое племя! — закричал Ташунка. — Всю жизнь я справедливо ненавидел псатока!
— Надо уходить, вождь, — обратился я к нему. — Нас слишком мало, чтобы дать бой этим позорным убийцам.
— Эй-и, — согласился он. — Хопо!
И, развернув лошадей, мы поскакали от места страшного злодеяния на юг обратной дорогой.
Много позже я узнал, что Нельсон Майлз не был причастен к убийству послов. Инициативу проявили сами кроу — его скауты. За это он отобрал у них лошадей, и они вынуждены были пешком добираться до своих земель. У себя в заложниках он оставил их белого командира, сквомена Тома Лефоржа, и двоих воинов.
Но в первые дни после трагедии мы обвиняли и кроу, и Майлза, и всех солдат на свете. Нас можно было понять. Подлую резню учинили его разведчики. Он обязан был держать их в узде. Никто иной, как сам Медвежий Плащ обещал неприкосновенность тем, кто появится у форта с белым флагом. Ему представился верный шанс мирно завершить зимнюю компанию, и он упустил его из-за своих краснокожих головорезов.
На советах звучали гневные речи, подавляющее большинство вождей требовало активных действий против Длинных Ножей Майлза.
По приказу Бешеного Коня военные отряды несколько дней кружили вокруг форта в устье Танг-Ривер, стреляя по солдатам, нападая на белых скаутов и лесорубов, угоняя скот и лошадей.
Майлзу это, естественно, не понравилось, и он в начале января 77 — ого повел свой 5 — ый пехотный полк вверх по Пте-Седжи-Уакпа. 8 января в отрогах Волчьих Гор состоялась битва, в которой не было ни победителей, ни побежденных. После нее Бешеный Конь увел людей на запад, к истокам Жирной Травы Майлз не пошел за нами. Он вернулся в форт.
Что я могу сказать о том зимнем лагере? В истории лакота было всякое, но такого холода и голода не помнили даже самые древние долгожители, родившиеся к востоку от Миннисосе — Грязной Воды или Миссури. Люди едва сумели пережить ту страшную зиму, и когда появились первые признаки весны, началось неизбежное — тетоны стали уходить из лагеря в резервации. Акичита или полицейские уже ничего не могли поделать с этим. Поодиночке и целыми семьями, индейцы отправлялись прямиком на восток.
Многие оставшиеся с военным вождем смотрели им вслед и тоже подумывали о сдаче. После визита мирных брюле во главе с Крапчатым Хвостом, который приехал говорить о мире, державшиеся с Бешеным Конем миннеконджу, ухенонпа и сансарки откололись от него и избрали восточную дорогу. В лагере осталась лишь тысяча оглала, самых непримиримых и гордых.
В конце апреля 1877 года, однако, они были вынуждены спрятать свою гордость и думать о мире. Старый Красное Облако, повидавшись с Бешеным Конем, убедил-таки его сдаться. Несгибаемый полководец, бессменный предводитель индейской конницы, великий Ташунка Витко распустил хвост боевой лошади и ушел с долгой Тропы Войны! Это был конец индейского сопротивления. Конечно, где-то еще оставались воинственные хункпапа с Сидящим Быком и Галлом, но уход Бешеного Коня ставил точку в многолетней степной войне.
Закончилось и мое пребывание среди краснокожих. В резервации мне делать было нечего. Нам с Лаурой хотелось одного — поскорей добраться до золота. Мы уже решили, что будем жить в Канаде, где я мог не беспокоиться за свою безопасность. Также подумали о том, чтобы часть золота в любом случае досталось Черному Тони Сайкзу. Этот неординарный человек заслуживал награды. Меня и мою семью провожали почти все оглала, но самые теплые слова произнесли Бешеный Конь и Боевое Оперение.
— Я буду счастлив, если до меня дойдут слухи, что ты, Шайеласка, жив, здоров и на свободе, — сказал первый. — Пусть твою семью всегда хранит Вакантанка.
— Х-ган! — голос второго вибрировал от волнения. — У Вапы Хакиту был друг, который стал ему дороже брата.
— Пиламайя, — сказал я, чувствуя, как подступает комок к горлу. — Спасибо… Шайеласка уходит, но он никогда не забудет прожитых с вами лет.
Мы тронулись в путь, и лагерь последних свободных оглала вскоре растаял в густом весеннем тумане.
— Как ты, милый? — спросила Лаура, подсаживаясь ко мне.
— Плечо, — сказал я и поморщился.
— Давай-ка я хорошенько перевяжу рану. Справившись с этим, она налила мне в миску горячего супа.
— Кажется, я видел во сне Ташунку, — произнес я, насладившись первой вкусной ложкой.
Грегори, который играл в углу, посмотрел на меня и важно сказал:
— Папа, когда ты спал, сюда приходил Ташунка Витко. Он посидел рядом с тобой немного, а потом ушел.
— И он ничего не сказал?
— Нет, он только поправил тебе волосы и все.
— Ну, неудивительно, сынок. Наш вождь всегда был немногословным.
Грегори кивнул мне и снова занялся какой-то своей игрой.
— Ташунка был мрачнее, чем обычно, — сказала Лаура. — По крайней мере, мне так показалось.
— Что-нибудь не гак с солдатами на холмах?
— Да, этой ночью они смогли поменять место укрытия.
— Зачем же они ушли из окопов?
— Их прогнали не индейцы, а запах от разлагающихся лошадей. Теперь они опять в окопах.
После еды я с превеликим удовольствием выпил холодной ключевой воды.
— Где солдаты нашли укрытие? — спросил я.
— На дальних холмах, — ответила Лаура.
— Сегодня так же жарко, как вчера. Длинных Ножей будет мучить жажда.
— Она уже их терзает. Меткие стрелки из разных племен перекрыли им доступ к воде.
Едва жена произнесла это, как где-то далеко раздался сигнал кавалерийского горна.
— Что это? — Я привстал на локте, навострив уши.
— Успокойся, — улыбнулась Лаура. — Некоторые индейцы переоделись в армейскую форму и подают сигналы.
— Неужели они захотели поймать Рено и Бентина на такую удочку?
— Сидящий Бык надеется, что они выскочат из окопов на встречу с «подмогой».
Я покрутил головой и рассмеялся.
— Сидящий Бык — матерый лис, но здесь он полез не в тот курятник. Майор Рено не выпустит людей из окопов, ни при каких обстоятельствах. Я видел его, он слишком напуган.
Как выяснилось потом, я оказался прав. Рено, Бентин и Уэйр не приняли маскарада индейцев. Конечно, окруженные массой врагов, испытывающие сильнейшую жажду, подавленные от сознания скорой гибели, они хотели верить, что мелькавшие вдали мундиры висят на плечах белых людей, что в кавалерийские горны дуют солдатские губы, но боязнь обмана со стороны индейцев заставила их остаться на месте.
Во второй половине дня по нашему лагерю пронеслась весть о подходе к излучине Жирной Травы войск генералов Терри и Гиббона. Нельзя сказать, что ее не ждали. Всем и каждому было понятно, что за Кастером последуют другие Длинные Ножи.
Осаждавшие холмы вожди и воины вернулись в свои стойбища, чтобы подготовиться к быстрому уходу. Через час в окрестностях большой излучины краснокожими уже не пахло.
Перед отправлением в путь мы перекинулись с Бешеным Конем несколькими словами
— Сколько погибло тетонов, Ташунка, — спросил я.
— Пять раз по десять, — ответил он. — Много раненых, которым не выжить. Они умрут в пути. — Вождь посмотрел на север, откуда по сведениям разведчиков шли Терри и Гиббон, — У всех нас нелегкая дорога…
— Та самая, черная, какую Ташунка видел в своих снах?
— Может быть, — сказал боевой вождь. — Однозвездный Терри и Красный Нос Гиббон пойдут за нами, чтобы отомстить за Длинноволосого.
Мы с Лаурой решили не строить никаких планов относительно нашего будущего до тех пор, пока не заживет моя рана, и остались в составе отступающих оглала. О золоте Блэкберна и Сайкза было на время забыто.
Племена бежали к северо-западу. У подножия Биг-Хорнс они разбили временные лагеря. Стоило передохнуть и осмотреться. Разведчики, как всегда, исправно трудились. Первые их новости были обнадеживающими. Терри и Гиббон по непонятным соображениям не стали преследовать краснокожих, а побитый на Роузбад-Ривер Крук все еще задерживался на Гусином Ручье. Вскоре, однако, ситуация начала меняться. Раздвоенная Борода со своими кроу и шошонами наконец-то двинулся с места. Когда он добрался до Танг-Ривер, к нему присоединился 5 — ый кавалерийский полк генерала Мэррита, и у него уже насчитывалось две тысячи солдат. В воздухе витало предчувствие новой беды. Индейцы озабоченно ждали развития событий. Некоторые вожди отказались сражаться и увели своих людей из военного лагеря.
Узнав, что Крук и Мэррит избавились от обозов, чтобы налегке вести преследование, Бешеный Конь и Сидящий Бык перенесли лагерь к востоку, на Роузбад-Ривер. Там он стоял недолго. После того как шедший на юг Терри встретился с Круком и Мэрритом, мы снова бежали.
Тогда и начались дожди. Проливные, долгие, они измочили землю так, что приходилось пробираться почти что вплавь. У Терри был длинный обоз, и солдаты от нас отстали. Когда же генерал отделался от него, они снова стали нас нагонять
К этому времени моя рана зажила, но тут из-за непогоды опасно заболел сынишка. Мы с Лаурой сделали все, чтобы вернуть ему здоровье, и болезнь отступила.
А погоня продолжалась. Мы бежали сначала на северо-восток — к Йеллоустону, а потом на восток — к Литтл-Миссури. Где-то в конце августа от Крука отделились наемные индейцы и солдаты Терри. Раздвоенной Бороде пришлось вести преследование одному, которое, однако, вскоре оказалось ему не по плечу. У него не хватало еды, его подчиненные пали духом от лихорадки и усталости
Повернув на запад, мы, в конце концов, вздохнули с облегчением. Солдаты оставили нас в покое.
Пока шла кочевка на запад, в высоких прериях потихоньку холодало. Днем еще можно было погреться на солнышке, но ночью спасали только теплые бизоньи шкуры. Нам удалось добраться лишь до берегов Боксэлдера, когда разразилась настоящая зимняя стужа.
В начале декабря в наш заснеженный лагерь пришли шайены Тупого Ножа и Маленького Волка Это были замерзшие, угрюмые люди, перенесшие жестокий налет кавалерии полковника Рэнелда Маккензи. У них не было не теплых одежд, ни типи, ни лошадей. Тетоны и на этот раз приютили северных шайенов, своих давних и надежных союзников. Но настроение в лагере резко ухудшилось. Везде слышались разговоры о том, что краснокожим теперь нигде не будет безопасного места.
Вид исхудавших от голода детей, женщин и стариков действовал на воинов угнетающе. Печально было смотреть и на лошадей. Вынужденные питаться скудным подножным кормом, они тощали прямо на глазах.
В начале декабря в наш лагерь, который переместился на Ручей Повесившейся Женщины, приехали Важный Человек и Глупый Медведь, два влиятельных миннеконджу из далекого агентства. Они предложили свое посредничество в проведении переговоров между свободными лакота и правительством. Их Ташунка, конечно, выслушал и… пожелал счастливой обратной дороги.
А настроение в селении продолжало ухудшаться. Люди с надеждой смотрели на своего военного вождя, ожидая от него какого-нибудь решения. И он его, в конце концов, принял на совете вождей.
— Охотникам, куда бы они ни пошли, нет удачи. Зимний Великан не устает насылать в прерии стужу. Сейчас пришло время увидеться с Медвежьим Плащом Майлзом и убедиться, что он говорил правду, когда пообещал сражающимся лакота резервацию на развилке реки Шайен.
Вниз по Танг-Ривер, которую лакота называли Пте-Седжи-Уакпа — Река Бизоньего Языка, вместе с военным вождем поехали: от оглала — Пес, Пакующий Барабан и я; от сансарков — Полые Рога; от миннеконджу — Красная Ткань, Жирная Шкура, Высокий Бизон, Красные Лошади, Бизоний Орел и сыновья покойного Одинокого Рога, Прикоснись-К-Тучам, Крапчатый Лось и Римский Нос.
Через четыре дня в долине Эхака-Уакпа — Йеллоустон-Ривер или Лосиной Реки мы увидели солдатский форт, возле которого стояли два десятка индейских типи.
— Какого они племени? — спросил Прикоснись-К-Тучам густым басом, кивая на индейцев у форта.
— Либо янктоны, либо янктонаи, брат, — предположил средний сын Одинокого Рога, Крапчатый Лось, который впоследствии принял имя Большая Нога. Это с ним и его кланом разыграется трагедия на реке Вундед-Ни в 1890.
— Нам нечего их бояться, — сказал Красная Ткань, сжимая в руке копье с белым флагом. — Они нашего корня.
— Точно, — поддержал его Высокий Бизон, взглянув на белый клок ткани на своем копье. — Даже если те индейцы — арикары, будем спокойны. У нас белые флаги перемирия, и каждый должен чтить эти знаки чести.
— Со мной поедут четверо, — сказал Пакующий Барабан. Этого вождя оглала белые прозвали Хороший Сидящий Бык за то, что он, в отличие от великого хункпапа, стал в агентстве лидером мирных людей. Даже побывал в Вашингтоне и получил в подарок от президента Гранта карабин. Но когда Красное Облако, Крапчатый Хвост и Человек-Боящийся-Своих-Лошадей продали белым Черные Холмы, он со всей семьей примкнул к сражающимся тетонам Бешеного Коня.
— И все мы повезем с собой трубки, — добавил он. — Лакота могут не только сражаться, но и говорить о мире.
С Пакующим Барабан, по его выбору, отправились Высокий Бизон, Красная Ткань, Красные Лошади и Бизоний Орел. Последний три недели назад встретился в форте с Майлзом, и тот его заверил, что если над любым из лакота будет развеваться белый флаг, то с ним обойдутся вежливо и достойно.
Послы проехали половину пути, когда им навстречу выбежало около пятнадцати человек из индейского лагеря. Они размахивали руками и громко кричали.
— Это же псатока! — вдруг крикнул кто-то из вождей. — Наши враги!
О, кроу действительно были врагами. Злейшими врагами племен лакота с незапамятных пор!
Мы, затаив дыхание, глядели на бегущих кроу.
— Смотрите, — воскликнул Жирная Шкура. — Пакующий Барабан протягивает им трубку. Они не посмеют причинить вреда послам.
Но манисипере, а именно так называли себя речные кроу, думали иначе. Передовой кроу, вместо того, чтобы принять Трубку Мира, схватил Пакующего Барабан за рукав и рывком стащил его с лошади. В тот же миг другие кроу бросились на четверых лакота и также стянули их на землю. Под рев боевых кличей давние союзники бледнолицых в считанные секунды расправились с беспомощными послами и с торжеством принялись размахивать их скальпами.
А со стороны лагеря к нам на лошадях неслись все остальные кроу, потрясая оружием и издавая вопли. Далеко позади них бежали солдаты.
— Подлое племя! — закричал Ташунка. — Всю жизнь я справедливо ненавидел псатока!
— Надо уходить, вождь, — обратился я к нему. — Нас слишком мало, чтобы дать бой этим позорным убийцам.
— Эй-и, — согласился он. — Хопо!
И, развернув лошадей, мы поскакали от места страшного злодеяния на юг обратной дорогой.
Много позже я узнал, что Нельсон Майлз не был причастен к убийству послов. Инициативу проявили сами кроу — его скауты. За это он отобрал у них лошадей, и они вынуждены были пешком добираться до своих земель. У себя в заложниках он оставил их белого командира, сквомена Тома Лефоржа, и двоих воинов.
Но в первые дни после трагедии мы обвиняли и кроу, и Майлза, и всех солдат на свете. Нас можно было понять. Подлую резню учинили его разведчики. Он обязан был держать их в узде. Никто иной, как сам Медвежий Плащ обещал неприкосновенность тем, кто появится у форта с белым флагом. Ему представился верный шанс мирно завершить зимнюю компанию, и он упустил его из-за своих краснокожих головорезов.
На советах звучали гневные речи, подавляющее большинство вождей требовало активных действий против Длинных Ножей Майлза.
По приказу Бешеного Коня военные отряды несколько дней кружили вокруг форта в устье Танг-Ривер, стреляя по солдатам, нападая на белых скаутов и лесорубов, угоняя скот и лошадей.
Майлзу это, естественно, не понравилось, и он в начале января 77 — ого повел свой 5 — ый пехотный полк вверх по Пте-Седжи-Уакпа. 8 января в отрогах Волчьих Гор состоялась битва, в которой не было ни победителей, ни побежденных. После нее Бешеный Конь увел людей на запад, к истокам Жирной Травы Майлз не пошел за нами. Он вернулся в форт.
Что я могу сказать о том зимнем лагере? В истории лакота было всякое, но такого холода и голода не помнили даже самые древние долгожители, родившиеся к востоку от Миннисосе — Грязной Воды или Миссури. Люди едва сумели пережить ту страшную зиму, и когда появились первые признаки весны, началось неизбежное — тетоны стали уходить из лагеря в резервации. Акичита или полицейские уже ничего не могли поделать с этим. Поодиночке и целыми семьями, индейцы отправлялись прямиком на восток.
Многие оставшиеся с военным вождем смотрели им вслед и тоже подумывали о сдаче. После визита мирных брюле во главе с Крапчатым Хвостом, который приехал говорить о мире, державшиеся с Бешеным Конем миннеконджу, ухенонпа и сансарки откололись от него и избрали восточную дорогу. В лагере осталась лишь тысяча оглала, самых непримиримых и гордых.
В конце апреля 1877 года, однако, они были вынуждены спрятать свою гордость и думать о мире. Старый Красное Облако, повидавшись с Бешеным Конем, убедил-таки его сдаться. Несгибаемый полководец, бессменный предводитель индейской конницы, великий Ташунка Витко распустил хвост боевой лошади и ушел с долгой Тропы Войны! Это был конец индейского сопротивления. Конечно, где-то еще оставались воинственные хункпапа с Сидящим Быком и Галлом, но уход Бешеного Коня ставил точку в многолетней степной войне.
Закончилось и мое пребывание среди краснокожих. В резервации мне делать было нечего. Нам с Лаурой хотелось одного — поскорей добраться до золота. Мы уже решили, что будем жить в Канаде, где я мог не беспокоиться за свою безопасность. Также подумали о том, чтобы часть золота в любом случае досталось Черному Тони Сайкзу. Этот неординарный человек заслуживал награды. Меня и мою семью провожали почти все оглала, но самые теплые слова произнесли Бешеный Конь и Боевое Оперение.
— Я буду счастлив, если до меня дойдут слухи, что ты, Шайеласка, жив, здоров и на свободе, — сказал первый. — Пусть твою семью всегда хранит Вакантанка.
— Х-ган! — голос второго вибрировал от волнения. — У Вапы Хакиту был друг, который стал ему дороже брата.
— Пиламайя, — сказал я, чувствуя, как подступает комок к горлу. — Спасибо… Шайеласка уходит, но он никогда не забудет прожитых с вами лет.
Мы тронулись в путь, и лагерь последних свободных оглала вскоре растаял в густом весеннем тумане.
Эпилог
Я, Лаура и Грегори стали канадскими поселенцами весной 1877 года. Имея солидный запас золота, я легко приобрел хороший участок для ранчо на реке Южный Саскачеван и с помощью опытных строителей вскоре выстроил на нем просторный двухэтажный дом.