Страница:
Вскоре Супрун отбыл на фронт. Он не дождался дня, когда полк был сформирован полностью, - улетел с первой группой летчиков. Доформировывать часть остались его заместители - Коккинаки и Погребняк.
В начале июля Супрун погиб. Посмертно ему было повторно присвоено звание Героя Советского Союза. В считанные дни он сбил несколько вражеских самолетов. Это был один из самых известных летчиков своего времени. Спустя много лет после войны люди отыскали останки С. П. Супруна. Могила его - на Новодевичьем кладбище в Москве.
А в конце июля сорок первого года после гибели Супруна командовать полком стал К. К. Коккинаки. В составе двадцати четырех летчиков 401-й истребительный влился в 43-ю авиадивизию и вел свою боевую работу с аэродрома Двоевка.
В первой половине августа в дивизию влилось еще несколько полков. Среди них истребительные: 33, 236, 263-й. Было и около пятидесяти бомбардировщиков. Так что с августа моя дивизия официально стала называться уже не истребительной, а смешанной.
Ну а как полк майора Жукова?
Начав боевую работу под Смоленском, 32-й истребительный уже не имел ни дня передышки. В течение первой недели боев на аэродром не вернулись командир эскадрильи Викторов, заместитель командира эскадрильи Хостьянов, летчик лейтенант Рахлеев. В полку тяжело переживали потери. А непрерывные бои все изматывали, все ожесточали летчиков. Никто не знал, сколько боевых вылетов придется совершить в каждый следующий день. Часы короткой летней ночи были единственным промежутком между боями и единственным временем для восстановления сил. Разговаривали мало. С рассвета полк приступал к боевой работе.
Среди многих воздушных бойцов того трудного времени мне как-то запомнился младший лейтенант Акимов. От природы Акимову был дан счастливый дар оставаться нужным всем в равной мере. Есть такая категория жизнелюбов, с которыми, кажется, никогда и нигде не может случиться ничего плохого. Наверное, потому, что такие люди сами в это истово верят и эта их вера передается всем окружающим. Акимов был именно таким человеком.
Когда из боя не вернулся комэск Викторов, он спрашивал летчиков: "Кто видел, как сбили командира эскадрильи?" Никто не мог ему ничего ответить на это: в бою часто бывает так, что невозможно уследить, как был атакован товарищ. "Так почему же вы думаете, что Викторов погиб?" - не успокаивался Акимов. И в этих вопросах не было скрытого намерения смягчить боль, но была такая неистребимая вера в жизнь, которая вновь рождала какие-то надежды вопреки тому, с чем каждый из них сталкивался ежедневно...
Трудно поверить в неуязвимость товарища, которого нет рядом с тобой. Акимов верил во все лучшее, во что только может верить молодой человек на войне, полный сил и желания жить. И все, во что он верил, сбывалось! Сначала вернулся в полк комэск Викторов. Позже - сбитый лейтенант Рахлеев...
Несмотря на молодость, Акимов был на редкость умелым воздушным бойцом. За полмесяца боев в июле он сбил четыре гитлеровские машины. Причем так получилось, что сбивал он их почти через день - 22, 25, 26 июля. К этим четырем "мессерам" еще надо добавить один или два, сбитые им в группе. Командир полка Жуков любил своих летчиков, но никогда до войны не позволил бы себе обнаружить публично свою душевную привязанность к кому-либо. Но началась война, и командир внезапно ощутил обаяние юноши: он не раз ловил себя на том, что судьба Акимова его беспокоит все больше. Впрочем, это не было особенно заметно, потому что в своем отношении к молодому летчику Жуков вовсе не составлял в полку исключения. И все же на боевые задания он старался включать Акимова в состав той группы, которую возглавлял сам... 28 июля, когда Акимов сбил очередной "мессершмитт", командир эскадрильи Викторов расплачивался с фашистами по своему личному счету. Он сбил два Ме-109. К этим трем в тот день лейтенант Рахлеев добавил еще одного. А младший лейтенант Москалев подвел общий счет сбитым.
Спустя пять дней четыре И-16 - комэск Викторов, комиссар эскадрильи Власов и ведомые младшие лейтенанты Акимов и Москалев - вели тяжелый бой с шестнадцатью "мессершмиттами". Обе наши пары, поддерживая друг друга, мастерски дрались и сбили три гитлеровских самолета. Фашисты оставили попытки атаковать четырех летчиков и вышли из боя. Удовлетворенные исходом боя, наши повернули в сторону аэродрома, не заметив одиночный Ме-109, который во время боя оставался в стороне, а теперь подкрадывался к нашей четверке. Обратили на него внимание поздно - "мессершмитт" успел поджечь машину Власова и пустился наутек. Из горящего истребителя комиссар не выпрыгнул...
К концу июля погода испортилась, и до начала августа авиация действовала ограниченно. Однако летчики-испытатели, отличавшиеся отменным мастерством, боевой работы не прекращали.
Чаще всего они прикрывали войска в районе Ярцево и патрулировали над Соловьевской переправой. В течение длительного времени переправа эта была в наших руках, и над ней ежедневно шли ожесточенные бои. В промежутках между вылетами летчики дремали прямо в кабинах, ожидая, пока самолет будет заправлен. Усталость часто пересиливала нервное напряжение, и тут же, в кабине, летчик успевал заснуть. Полковой врач привычно и деловито подносил к носу спящего ватку, смоченную в нашатыре. Тогда летчик, вскинув голову, выруливал на полосу, словно и не спал минуту назад...
В один из таких дней, которые, как правило, помечаются в сводках примечанием "авиация действовала ограниченно", звено МиГ-3 в составе командира полка Коккинаки, комиссара Погребняка и летчика майора Кубышкина прикрывало наземные войска в полосе Ярцево - Духовщина (севернее Смоленска). Очевидно предположив, что в плохую погоду советских истребителей не будет в воздухе, немцы послали в этот район большую группу бомбардировщиков, которых, однако же, сопровождали истребители прикрытия. И звено МиГ-3 вступило в бой. Бомбардировка была сорвана. Один "юнкерс" сбит. Звено вернулось на аэродром, но вскоре Константин Коккинаки снова вылетел патрулировать в тот же район. На этот раз ведомыми у него шли летчики Барышников и Ященко.
И снова звену пришлось вести тяжелый бой. В этом бою Барышников погиб, а Коккинаки и Ященко были подбиты.
На следующий день летчики-испытатели сбили бомбардировщик "Дорнье-17". Затем в труднейшем бою с сильной группой истребителей противника наша девятка сбила два "мессершмитта". Один из них сбил майор Звонарев, другой - звено майора Кубышкина. Это звено приняло на себя основную тяжесть боя. Ведомый Кубышкина, летчик Попов, был ранен в руку, но сумел благополучно привести машину в Двоевку. Самолет другого ведомого, летчика Серкова, оказался сильно поврежден, и Серков приземлял истребитель на одно колесо.
Все попытки гитлеровцев нанести массированный бомбардировочный удар в этом районе были сорваны. Тогда фашисты совершили массированный налет на аэродром. В момент налета восемь летчиков находились в кабинах своих боевых машин, и группа тотчас пошла на взлет. "Мессершмитты", налетевшие на аэродром, успели. сбросить несколько бомб и стали уходить, но наши настигли их и сбили два вражеских самолета. Старший политрук Авилов, мужественный умелый летчик, продолжал преследовать уходящие Ме-109 и поджег еще один.
Вскоре - по-моему, это было в первых числах августа сорок первого года - я вел в Двоевку группу истребителей после штурмовки смоленского аэродрома. Штурмовка прошла удачно: вместе с истребителями 43-й дивизии в ней участвовало несколько штурмовиков Ил-2. Я впервые видел наш штурмовик в деле и только сожалел, что в ту пору их было очень мало. На подходе к Смоленску нам пришлось вести бой с истребителями противника, однако звенья прикрытия четко выполнили свою задачу. Немецким истребителям сорвать штурмовку не удалось, и мы сожгли на аэродроме больше десяти бомбардировщиков!
Едва наша группа совершила посадку в Двоевке, появилась другая группа, вернувшаяся с боевого задания. Садились МиГ-3. Один из них, коснувшись земли, несколько десятков метров пробежал абсолютно нормально, а потом вдруг по необъяснимой причине пошел в сторону. Его несло прямо на самолеты - дело шло к аварии, и было непонятно, куда смотрит летчик. Люди бежали навстречу, кричали, показывали руками, но он шел на строй машин.
Остановился истребитель всего в нескольких метрах от самолета, в который он должен был врезаться. Летчик из кабины не выходил. Когда подбежали к его машине и открыли фонарь, он был мертв.
Так погиб майор Михаил Кабанов. Будучи смертельно раненным, он вывел машину из боя, приземлился и умер, очевидно, в тот момент, когда колеса истребителя коснулись земли...
33-й истребительный авиационный полк, которым командовал майор Николай Акулин, начал воевать с первых минут войны. Полк входил в состав дивизии, которой командовал Сергей Черных, и базировался рядом с западной границей, в Пружанах.
Это был один из очень немногих полков, который, начав войну на рассвете 22 июня, почти полностью уцелел в первые дни войны и потерял только одного летчика.
Накануне начала боевых действий командир полка получил известие, что полк будет менять материальную часть. Сам Акулин вместе с одним из лучших своих летчиков капитаном Г. Мастеровым перегнал на свой аэродром два самолета МиГ-1. Акулин увидел, что машина сложная, как ему показалось, "сыроватая", и понял, что переучивание займет довольно много времени. Полк был большой - около ста экипажей. Переучиться действительно не успели, и войну 33-й истребительный начал на своих И-16.
В ночь на 22 июня, примерно в четвертом часу утра, якобы из штаба дивизии Акулину позвонили: приказывали разбить ночной старт, чтобы был виден аэродром. Приказание командиру полка показалось странным, и он связался непосредственно с командиром дивизии, чтобы уточнить, чем вызван такой приказ. К своему удивлению, услышал, что никто такого приказа не отдавал. А через некоторое время - вероятно, и часа не прошло - полк в полном составе вылетел к Бресту: город бомбили.
В первом воздушном бою полк не потерял ни одного летчика. Едва успели заправиться, снова приказ. На этот раз бомбили Кобрин. Здесь, над Кобрином, погиб, совершив таран, лейтенант С. Гудимов: это был один из первых таранов в Великой Отечественной войне.
Едва вернулись после боя над Кобрином, на аэродром налетели "юнкерсы". Истребители, у которых было еще горючее, тут же вступили в бой и шесть гитлеровских машин из двадцати одной сбили. Вслед за "юнкерсами" пришли "мессершмитты". Стали в круг и начали штурмовку. Они не давали поднять головы, а когда отштурмовали, двадцать самолетов оказалось сожжено и выведено из строя.
Полк провоевал еще три-четыре дня и получил приказ выехать в Москву за новой материальной частью.
После недолгого пребывания в составе 6-го истребительного корпуса ПВО Москвы в начале августа 33-й истребительный влился в состав нашей дивизии. Под Вязьмой полк вел воздушные бои, прикрывал наземные войска, участвовал в штурмовках. Пожалуй, в штурмовках участвовал даже чаще, чем другие. Дело в том, что летчики 33-го полка освоили "лаг", неплохо вооруженный, поэтому удары, которые они наносили по танковым и пехотным колоннам противника, по аэродромам, были довольно результативны.
С первых же вылетов на боевые задания в полку, как это всегда бывает, определились свои лидеры и мастера атак.
В дивизионной газете все чаще стала упоминаться фамилия старшего политрука Григория Мандура. Мандур зарекомендовал себя как прекрасный ведущий. Усталости летчик, похоже, не знал и летать готов был круглосуточно, Каждый раз, подходя к цели, Мандур удивительным чутьем постигал расположение вражеских зениток. Он был мастером противозенитного маневра, умел атаковать с той стороны, откуда вражеские зенитки меньше всего могли ожидать атаку. И как правило, когда Мандур вел группу на штурмовку, группа добивалась отличного результата.
В начале сентября комиссар эскадрильи вернулся с разведки и доложил, что видел большую колонну противника, идущую от Духовщины к Ярцево. Немедленно был поднят весь полк. Григорий Мандур рассчитал точно: вывел истребители с тыла, и "лаги" проштурмовали всю колонну.
В течение нескольких сентябрьских дней в результате штурмовок противника по дорогам Духовщина - Ярцево дивизия уничтожила не менее 120 танков и автомашин. При этом отличились летчики 33-го полка.
А в середине сентября полку была поставлена задача нанести удар по полевому аэродрому Дресна, к юго-востоку от Смоленска. Группу возглавил комиссар эскадрильи Мандур. Обманув боевым маневром зенитную артиллерию противника, он точно вывел истребители на цель. Летчики сделали несколько заходов, уничтожили полтора десятка самолетов врага, а уже на следующий день Мандур повел группу штурмовать смоленский аэродром...
В 33-м истребительном авиаполку был еще один удивительный мастер воздушного боя - командир эскадрильи лейтенант Венин. Комэск предпочитал летать на боевые задания парой. До войны боевые порядки звена, известно, строились из трех самолетов. С такой структурой звена мы начали и войну. Так что, когда на прикрытие войск или боевое патрулирование посылалось звено, это значило, что на задание уходят три летчика - командир звена и два его ведомых. Комэск Бенин на задания старался летать вдвоем со своим ведомым летчиком Родиным. Даже когда вылетали группой, звеньями, комэск шел с Родиным парой, а группа уже следовала за ними. Их и на земле редко можно было увидеть врозь.
Так вот, в первые дни войны почти стихийно складывалась боевая единица пара самолетов-истребителей. У нас еще не было такого опыта, чтобы тактические преимущества пары в бою стали для всех очевидными, но хорошие летчики уже почувствовали, что, летая парой, они обретают ту необходимую свободу маневра, без которой немыслимо вести победный воздушный бой. Может быть, потому, что Венин и Родин представляли собой такую вот крепкую боевую единицу, они чаще, чем можно было ожидать, добивались победного итога. И летчики полка как-то уже привыкли, что эти двое с пустыми руками из боя не выходили.
20 сентября для Венина и Родина складывалось неудачно: уже после второго боевого вылета они возвращались с полным боезапасом. Дважды, утром и днем, в зону их патрулирования пытались соваться вражеские бомбардировщики. Дважды комэск со своим ведомым решительным образом шли в атаку, но немцы предпочитали уклоняться от боя, хотя имели надежное прикрытие.
И вот летчики возвращались на аэродром, не встретив противника. Лететь оставалось считанные минуты, но Венин следил за обстановкой в воздухе, все внимание сосредоточив в направлении солнца. Ведомый уверенно держался в "правом пеленге" - комэск целиком на него полагался. Солнце уже не било в глаза ослепительным светом - слегка опустившись к горизонту, оно вызолотило полнеба. Но Венин знал: из-за таких вот облаков всегда может вывалиться вражеский истребитель. Поэтому не сводил с них глаз. И увидел!
Два самолета противника шли от линии фронта в юго-восточном направлении. Комэск качнул крылом, дав знак Родину, и чуть изменил курс. Вскоре оба смогли опознать тип самолетов. Один был фронтовым разведчиком ХШ-126, другой Ме-109. Как правило, эти разведчики далеко за линию фронта не ходили болтались чаще всего над нашими передовыми линиями, чтобы в любую минуту успеть удрать от атаки истребителя. Иногда противник использовал этот самолет и в качестве корректировщика артиллерийского огня.
Словом, Венин и Родин приближались к немцам, но они пока не чувствовали опасности. Чтобы Ме-109 не помешал атаковать разведчика, Родин выполнил отвлекающий маневр - немец, понятно, заметил его и переместился. Тем временем Венин подобрался к "хеншелю" и атаковал разведчика так неожиданно, что, когда немецкий истребитель заметил его, было уже поздно что-либо предпринимать. "Мессер" прибавил газу и, резко изменив курс, ушел за линию фронта. Так что и этот день увеличил боевой счет пары.
23 сентября в полку Николая Акулина выдалось особенно напряженным. Пришлось принять сильный неравный бой. Возвращались из него нестройно небольшими группами, парами, в одиночку. На посадку шли подбитые, с трудом державшиеся в воздухе машины.
На горящем самолете тянул через линию фронта пилот Родин. Тяжелая машина снижалась по прямой, нос ее был направлен в сторону аэродрома. Линия фронта осталась уже позади, но и высота потеряна. Пылающий истребитель шлепнулся на фюзеляж в поле, не дотянув до аэродрома нескольких километров.
Никто в полку не знал, как погиб Венин. Только его верный друг мог бы рассказать об этом, но... не успел.
В тот день потяжелел список безвозвратных потерь полка майора Акулина...
Я уже упоминал о том, что в августе сорок первого года в состав нашей дивизии вошли бомбардировочные полки и дивизия стала смешанной. Учитывая сложившуюся обстановку, в те дни подчинение бомбардировщиков командиру истребительной авиадивизии в какой-то мере было оправданно: при высокой интенсивности боевой работы, конечно, надежнее было сосредоточить управление группой авиации в одних руках. В пределах дивизии мы могли оперативно решать многие вопросы обеспечения. Впоследствии, когда положение на фронтах выравнялось, стабилизировалось, такое управление стало нецелесообразным. Тогда на фронтах появились воздушные армии, состоящие из истребительных, штурмовых и бомбардировочных дивизий. Кроме того, были созданы авиационные корпуса, которые всегда могли усилить ту или иную воздушную армию, изменился качественный состав авиационной техники, изменилась даже структура авиационных полков - все это и многое другое, конечно, привело к иным методам управления. Но в самом начале войны, в той сжатой и до предела напряженной ситуации, в которой мы оказались, каждое лишнее командно-управленческое звено могло бы только осложнить вопросы взаимодействия бомбардировочных и истребительных частей.
13-й бомбардировочный полк, вошедший в состав 43-й авиадивизии 8 августа 1941 года, летал на новых самолетах Пе-2. Надежно прикрытые истребителями 32-го и 33-го полков, бомбардировщики действовали смело, результативно. Об этом красноречиво говорят итоговые данные боевой работы дивизии за 1941 год, то есть за первые полгода войны. Бомбардировочными и штурмовыми действиями летчиков 43-й авиадивизии было уничтожено 518 танков, 15 танкеток, 2195 автомашин, 87 автоцистерн, 22 артиллерийских орудия и более 12000 гитлеровцев. Кроме того, сбито в воздушных боях и уничтожено на земле 340 самолетов противника{6} .
Неискушенному читателю эти цифры могут показаться преувеличенными, но следует принять во внимание, что дивизия с первого дня войны и до разгрома немцев под Москвой находилась на главном направлении военных действий, учесть, что за неполные полгода боев, точнее, только за четыре первых месяца - с июня по октябрь - в 43-й дивизия перебывало до пятнадцати авиационных полков, которые сражались в самом прямом смысле до тех пор, пока было на чем летать.
Однако вернемся к рассказу о действиях Пе-2.
Пикирующий бомбардировщик Пе-2 никак и ни в чем нельзя было сравнивать с устаревшими бомбардировщиками типа ТБ-3, СБ, Р-5. Это была современная машина, которая в годы войны стала основным фронтовым бомбардировщиком. Уже первые дни боев дали любопытную хронику, свидетельствующую о том, что Пе-2 обладал рядом удачных конструктивных свойств.
1 июля над Бобруйском шестерка "петляковых" была атакована четырьмя "мессершмиттами". Известно, что бомбардировщик, идущий без прикрытия, -соблазнительная цель для истребителя. "Мессершмитты" очертя голову кинулись в атаку, и как результат два из них были сбиты стрелками "петляковых".
9 июля звено Пе-2 было атаковано пятью "мессершмиттами". И снова два из них были сбиты.
23 июля звено "петляковых" атаковали пятнадцать "мессершмиттов"! С ними еще шел "хейнкель". Но наши бомбардировщики выдержали и этот бой. Сбит был "хейнкель",
Конечно, никакой бомбардировщик никогда не мог вести бой с истребителем на равных. И не должен был. Но приведенные примеры (а подобных примеров за время войны было очень много) говорят о том, что при умелой организации обороны бомбардировщик Пе-2 мог успешно отбиваться от истребителей.
Сложность для "петляковых" поначалу возникла совсем иного порядка. Им приходилось следить не только за вражескими истребителями, но отчасти опасаться и наших, которые, случалось, ошибочно принимали свой бомбардировщик за "мессершмитт". В силуэтах этих машин было много сходства, а многие наши летчики "петляковых" не только в глаза не видели, но даже и не слышали о них. Поэтому понятно, что в первые дни войны порой ошибочно мы принимали "пешки" за изрядно досаждавший нам Ме-110.
Речь, конечно, идет об отдельных эпизодах. Мне запомнился один чрезвычайно необычный. 1 октября, успешно выполнив задание по разведке, экипаж Пе-2 возвращался на аэродром и был подбит из винтовок и пулеметов над своей территорией. Поскольку высота была мала и медлить не приходилось, командир отдал приказание экипажу прыгать и тут же выпрыгнул сам.
Экипаж, однако, замешкался, выпрыгнуть не успел. А дальше и произошел редкий случай, каких немного было за всю войну. Неуправляемый самолет продолжал планировать с малым углом, поскольку газ был убран. Так как высота была небольшая, "пешка" вскоре приземлилась самостоятельно. Удар ее о землю был несильный -по касательной, и все члены экипажа остались живы.
Война в воздухе вообще полна неожиданностей. Против всех правил поступил однажды экипаж Пе-2 (командир А. Латенко, штурман В. Поляков, стрелок В. Борисов). Несколько "петляковых", которые вел Латенко, шли бомбить в указанный им район. Навстречу, вероятно с аналогичным заданием, - семнадцать "юнкерсов". Немцы были на тысячу метров ниже. И летчик Латенко принял моментальное решение: он развернул строй на снижении, догнал немцев и уравнял с ними скорость. Теперь "пешки" шли точно над "юнкерсами", которые держались плотным строем. И Латенко приказал бомбить их.
Получилось удачно. Было зафиксировано прямое попадание. Строй "юнкерсов" сломался. Ничего не сообразив, немецкие летчики стали покидать машины, выбрасываясь на парашютах.
Четверка "петляковых" потерь не имела.
Сентябрьским вечером - кажется, в последний день сентября - в штабе дивизии раздался звонок, Я услышал спокойный голос Худякова:
- Сводку составил?
Сводка была готова. День шел на убыль, погода портилась, в воздухе самолетов не было.
- Приезжай ужинать, - пригласил Худяков.
Штаб авиации фронта располагался в нескольких километрах от Двоевки.
В тот вечер мы с Худяковым разговаривали о предстоящей зиме. Оба были уверены, что под Вязьмой фронт стабилизировался надолго. Зима, скорее всего, пройдет в обороне: будут подтягиваться и накапливаться силы для крупных наступательных операций. Поэтому до весны, очевидно, придется находиться здесь.
Я был доволен своей предусмотрительностью: незадолго до этой беседы уже отдал приказ полкам начать подготовку к зиме. Надо было вырыть и оборудовать землянки, утеплить их, подготовить к длительной эксплуатации все пригодные помещения - в общем, устраиваться основательно.
Худяков сильно устал, но выглядел лучше, чем в первые дни войны, в Минске, - поправился после операции. Работал он с постоянным перенапряжением. За прошедшие месяцы сменилось три командующих ВВС фронта, и вся, будничная работа штаба по-прежнему лежала на Худякове.
В тот вечер нам верилось, что все самое неприятное осталось позади: фронт выстоял после неудач летних месяцев, а это главное.
Прошло несколько дней. Наступил октябрь. В составе моей дивизии к этому времени насчитывалось семь полков. Пять истребительных и два бомбардировочных. По меньшей мере три из них только назывались полками - в них было-то по шесть-восемь машин. Но все же они сохраняли боеспособность.
...Я вылетел в Двоевку с полевого аэродрома Темкино, где сидел один из бомбардировочных полков. Набрав высоту, заметил ХШ-126. Немец шел в сторону Юхнова, над дорогой Юхнов - Медынь. Мне показалось странным, что немецкий разведчик идет в том направлении - по моим данным, там должны были находиться наши войска. Забираться в сторону Медыни ХШ-126 раньше не решались. Тогда я пошел за немцем и вдруг увидел, что дорога запружена танками и автомашинами. Поведение немца, который безбоязненно и нахально кружил над танками на небольшой высоте, меня удивило: ведь танки шли под красными флагами. Невольно подумал сначала, что танкисты, очевидно, не знают силуэтов немецких разведчиков и потому не стреляют по "хеншелю". Если бы они поняли, что обнаружены, то, конечно, попытались бы сбить этот самолет. Но я уже настигал его, деться немцу все равно было некуда. А танкисты высовывались из люков и, глядя в небо, приветливо махали руками. Я понял, что они видят мой И-16. Круто спикировал. ХШ-126 завертелся было, да поздно: я уже всадил в него несколько очередей с большим энтузиазмом.
Смущала танковая колонна. С самого начала войны не видел таких мощных колонн с красными флагами. Но вскоре все прояснилось. Едва ХШ-126 упал в придорожный лес, внезапно все танки открыли по мне бешеный огонь! Я был ошарашен. Рискуя быть сбитым, снизился до бреющего полета и прошел над самой колонной. Что же увидел? На красных полотнищах явственно просматривались черные свастики...
Никогда раньше я не знал, что у фашистов есть алые флаги. Тут же понял, в чем заключалась странность, которую почувствовал при встрече с такой мощной колонной, но не дал себе труда в первый момент разобраться в своих ощущениях. Дело в том, что пушки танков смотрели на восток.
В начале июля Супрун погиб. Посмертно ему было повторно присвоено звание Героя Советского Союза. В считанные дни он сбил несколько вражеских самолетов. Это был один из самых известных летчиков своего времени. Спустя много лет после войны люди отыскали останки С. П. Супруна. Могила его - на Новодевичьем кладбище в Москве.
А в конце июля сорок первого года после гибели Супруна командовать полком стал К. К. Коккинаки. В составе двадцати четырех летчиков 401-й истребительный влился в 43-ю авиадивизию и вел свою боевую работу с аэродрома Двоевка.
В первой половине августа в дивизию влилось еще несколько полков. Среди них истребительные: 33, 236, 263-й. Было и около пятидесяти бомбардировщиков. Так что с августа моя дивизия официально стала называться уже не истребительной, а смешанной.
Ну а как полк майора Жукова?
Начав боевую работу под Смоленском, 32-й истребительный уже не имел ни дня передышки. В течение первой недели боев на аэродром не вернулись командир эскадрильи Викторов, заместитель командира эскадрильи Хостьянов, летчик лейтенант Рахлеев. В полку тяжело переживали потери. А непрерывные бои все изматывали, все ожесточали летчиков. Никто не знал, сколько боевых вылетов придется совершить в каждый следующий день. Часы короткой летней ночи были единственным промежутком между боями и единственным временем для восстановления сил. Разговаривали мало. С рассвета полк приступал к боевой работе.
Среди многих воздушных бойцов того трудного времени мне как-то запомнился младший лейтенант Акимов. От природы Акимову был дан счастливый дар оставаться нужным всем в равной мере. Есть такая категория жизнелюбов, с которыми, кажется, никогда и нигде не может случиться ничего плохого. Наверное, потому, что такие люди сами в это истово верят и эта их вера передается всем окружающим. Акимов был именно таким человеком.
Когда из боя не вернулся комэск Викторов, он спрашивал летчиков: "Кто видел, как сбили командира эскадрильи?" Никто не мог ему ничего ответить на это: в бою часто бывает так, что невозможно уследить, как был атакован товарищ. "Так почему же вы думаете, что Викторов погиб?" - не успокаивался Акимов. И в этих вопросах не было скрытого намерения смягчить боль, но была такая неистребимая вера в жизнь, которая вновь рождала какие-то надежды вопреки тому, с чем каждый из них сталкивался ежедневно...
Трудно поверить в неуязвимость товарища, которого нет рядом с тобой. Акимов верил во все лучшее, во что только может верить молодой человек на войне, полный сил и желания жить. И все, во что он верил, сбывалось! Сначала вернулся в полк комэск Викторов. Позже - сбитый лейтенант Рахлеев...
Несмотря на молодость, Акимов был на редкость умелым воздушным бойцом. За полмесяца боев в июле он сбил четыре гитлеровские машины. Причем так получилось, что сбивал он их почти через день - 22, 25, 26 июля. К этим четырем "мессерам" еще надо добавить один или два, сбитые им в группе. Командир полка Жуков любил своих летчиков, но никогда до войны не позволил бы себе обнаружить публично свою душевную привязанность к кому-либо. Но началась война, и командир внезапно ощутил обаяние юноши: он не раз ловил себя на том, что судьба Акимова его беспокоит все больше. Впрочем, это не было особенно заметно, потому что в своем отношении к молодому летчику Жуков вовсе не составлял в полку исключения. И все же на боевые задания он старался включать Акимова в состав той группы, которую возглавлял сам... 28 июля, когда Акимов сбил очередной "мессершмитт", командир эскадрильи Викторов расплачивался с фашистами по своему личному счету. Он сбил два Ме-109. К этим трем в тот день лейтенант Рахлеев добавил еще одного. А младший лейтенант Москалев подвел общий счет сбитым.
Спустя пять дней четыре И-16 - комэск Викторов, комиссар эскадрильи Власов и ведомые младшие лейтенанты Акимов и Москалев - вели тяжелый бой с шестнадцатью "мессершмиттами". Обе наши пары, поддерживая друг друга, мастерски дрались и сбили три гитлеровских самолета. Фашисты оставили попытки атаковать четырех летчиков и вышли из боя. Удовлетворенные исходом боя, наши повернули в сторону аэродрома, не заметив одиночный Ме-109, который во время боя оставался в стороне, а теперь подкрадывался к нашей четверке. Обратили на него внимание поздно - "мессершмитт" успел поджечь машину Власова и пустился наутек. Из горящего истребителя комиссар не выпрыгнул...
К концу июля погода испортилась, и до начала августа авиация действовала ограниченно. Однако летчики-испытатели, отличавшиеся отменным мастерством, боевой работы не прекращали.
Чаще всего они прикрывали войска в районе Ярцево и патрулировали над Соловьевской переправой. В течение длительного времени переправа эта была в наших руках, и над ней ежедневно шли ожесточенные бои. В промежутках между вылетами летчики дремали прямо в кабинах, ожидая, пока самолет будет заправлен. Усталость часто пересиливала нервное напряжение, и тут же, в кабине, летчик успевал заснуть. Полковой врач привычно и деловито подносил к носу спящего ватку, смоченную в нашатыре. Тогда летчик, вскинув голову, выруливал на полосу, словно и не спал минуту назад...
В один из таких дней, которые, как правило, помечаются в сводках примечанием "авиация действовала ограниченно", звено МиГ-3 в составе командира полка Коккинаки, комиссара Погребняка и летчика майора Кубышкина прикрывало наземные войска в полосе Ярцево - Духовщина (севернее Смоленска). Очевидно предположив, что в плохую погоду советских истребителей не будет в воздухе, немцы послали в этот район большую группу бомбардировщиков, которых, однако же, сопровождали истребители прикрытия. И звено МиГ-3 вступило в бой. Бомбардировка была сорвана. Один "юнкерс" сбит. Звено вернулось на аэродром, но вскоре Константин Коккинаки снова вылетел патрулировать в тот же район. На этот раз ведомыми у него шли летчики Барышников и Ященко.
И снова звену пришлось вести тяжелый бой. В этом бою Барышников погиб, а Коккинаки и Ященко были подбиты.
На следующий день летчики-испытатели сбили бомбардировщик "Дорнье-17". Затем в труднейшем бою с сильной группой истребителей противника наша девятка сбила два "мессершмитта". Один из них сбил майор Звонарев, другой - звено майора Кубышкина. Это звено приняло на себя основную тяжесть боя. Ведомый Кубышкина, летчик Попов, был ранен в руку, но сумел благополучно привести машину в Двоевку. Самолет другого ведомого, летчика Серкова, оказался сильно поврежден, и Серков приземлял истребитель на одно колесо.
Все попытки гитлеровцев нанести массированный бомбардировочный удар в этом районе были сорваны. Тогда фашисты совершили массированный налет на аэродром. В момент налета восемь летчиков находились в кабинах своих боевых машин, и группа тотчас пошла на взлет. "Мессершмитты", налетевшие на аэродром, успели. сбросить несколько бомб и стали уходить, но наши настигли их и сбили два вражеских самолета. Старший политрук Авилов, мужественный умелый летчик, продолжал преследовать уходящие Ме-109 и поджег еще один.
Вскоре - по-моему, это было в первых числах августа сорок первого года - я вел в Двоевку группу истребителей после штурмовки смоленского аэродрома. Штурмовка прошла удачно: вместе с истребителями 43-й дивизии в ней участвовало несколько штурмовиков Ил-2. Я впервые видел наш штурмовик в деле и только сожалел, что в ту пору их было очень мало. На подходе к Смоленску нам пришлось вести бой с истребителями противника, однако звенья прикрытия четко выполнили свою задачу. Немецким истребителям сорвать штурмовку не удалось, и мы сожгли на аэродроме больше десяти бомбардировщиков!
Едва наша группа совершила посадку в Двоевке, появилась другая группа, вернувшаяся с боевого задания. Садились МиГ-3. Один из них, коснувшись земли, несколько десятков метров пробежал абсолютно нормально, а потом вдруг по необъяснимой причине пошел в сторону. Его несло прямо на самолеты - дело шло к аварии, и было непонятно, куда смотрит летчик. Люди бежали навстречу, кричали, показывали руками, но он шел на строй машин.
Остановился истребитель всего в нескольких метрах от самолета, в который он должен был врезаться. Летчик из кабины не выходил. Когда подбежали к его машине и открыли фонарь, он был мертв.
Так погиб майор Михаил Кабанов. Будучи смертельно раненным, он вывел машину из боя, приземлился и умер, очевидно, в тот момент, когда колеса истребителя коснулись земли...
33-й истребительный авиационный полк, которым командовал майор Николай Акулин, начал воевать с первых минут войны. Полк входил в состав дивизии, которой командовал Сергей Черных, и базировался рядом с западной границей, в Пружанах.
Это был один из очень немногих полков, который, начав войну на рассвете 22 июня, почти полностью уцелел в первые дни войны и потерял только одного летчика.
Накануне начала боевых действий командир полка получил известие, что полк будет менять материальную часть. Сам Акулин вместе с одним из лучших своих летчиков капитаном Г. Мастеровым перегнал на свой аэродром два самолета МиГ-1. Акулин увидел, что машина сложная, как ему показалось, "сыроватая", и понял, что переучивание займет довольно много времени. Полк был большой - около ста экипажей. Переучиться действительно не успели, и войну 33-й истребительный начал на своих И-16.
В ночь на 22 июня, примерно в четвертом часу утра, якобы из штаба дивизии Акулину позвонили: приказывали разбить ночной старт, чтобы был виден аэродром. Приказание командиру полка показалось странным, и он связался непосредственно с командиром дивизии, чтобы уточнить, чем вызван такой приказ. К своему удивлению, услышал, что никто такого приказа не отдавал. А через некоторое время - вероятно, и часа не прошло - полк в полном составе вылетел к Бресту: город бомбили.
В первом воздушном бою полк не потерял ни одного летчика. Едва успели заправиться, снова приказ. На этот раз бомбили Кобрин. Здесь, над Кобрином, погиб, совершив таран, лейтенант С. Гудимов: это был один из первых таранов в Великой Отечественной войне.
Едва вернулись после боя над Кобрином, на аэродром налетели "юнкерсы". Истребители, у которых было еще горючее, тут же вступили в бой и шесть гитлеровских машин из двадцати одной сбили. Вслед за "юнкерсами" пришли "мессершмитты". Стали в круг и начали штурмовку. Они не давали поднять головы, а когда отштурмовали, двадцать самолетов оказалось сожжено и выведено из строя.
Полк провоевал еще три-четыре дня и получил приказ выехать в Москву за новой материальной частью.
После недолгого пребывания в составе 6-го истребительного корпуса ПВО Москвы в начале августа 33-й истребительный влился в состав нашей дивизии. Под Вязьмой полк вел воздушные бои, прикрывал наземные войска, участвовал в штурмовках. Пожалуй, в штурмовках участвовал даже чаще, чем другие. Дело в том, что летчики 33-го полка освоили "лаг", неплохо вооруженный, поэтому удары, которые они наносили по танковым и пехотным колоннам противника, по аэродромам, были довольно результативны.
С первых же вылетов на боевые задания в полку, как это всегда бывает, определились свои лидеры и мастера атак.
В дивизионной газете все чаще стала упоминаться фамилия старшего политрука Григория Мандура. Мандур зарекомендовал себя как прекрасный ведущий. Усталости летчик, похоже, не знал и летать готов был круглосуточно, Каждый раз, подходя к цели, Мандур удивительным чутьем постигал расположение вражеских зениток. Он был мастером противозенитного маневра, умел атаковать с той стороны, откуда вражеские зенитки меньше всего могли ожидать атаку. И как правило, когда Мандур вел группу на штурмовку, группа добивалась отличного результата.
В начале сентября комиссар эскадрильи вернулся с разведки и доложил, что видел большую колонну противника, идущую от Духовщины к Ярцево. Немедленно был поднят весь полк. Григорий Мандур рассчитал точно: вывел истребители с тыла, и "лаги" проштурмовали всю колонну.
В течение нескольких сентябрьских дней в результате штурмовок противника по дорогам Духовщина - Ярцево дивизия уничтожила не менее 120 танков и автомашин. При этом отличились летчики 33-го полка.
А в середине сентября полку была поставлена задача нанести удар по полевому аэродрому Дресна, к юго-востоку от Смоленска. Группу возглавил комиссар эскадрильи Мандур. Обманув боевым маневром зенитную артиллерию противника, он точно вывел истребители на цель. Летчики сделали несколько заходов, уничтожили полтора десятка самолетов врага, а уже на следующий день Мандур повел группу штурмовать смоленский аэродром...
В 33-м истребительном авиаполку был еще один удивительный мастер воздушного боя - командир эскадрильи лейтенант Венин. Комэск предпочитал летать на боевые задания парой. До войны боевые порядки звена, известно, строились из трех самолетов. С такой структурой звена мы начали и войну. Так что, когда на прикрытие войск или боевое патрулирование посылалось звено, это значило, что на задание уходят три летчика - командир звена и два его ведомых. Комэск Бенин на задания старался летать вдвоем со своим ведомым летчиком Родиным. Даже когда вылетали группой, звеньями, комэск шел с Родиным парой, а группа уже следовала за ними. Их и на земле редко можно было увидеть врозь.
Так вот, в первые дни войны почти стихийно складывалась боевая единица пара самолетов-истребителей. У нас еще не было такого опыта, чтобы тактические преимущества пары в бою стали для всех очевидными, но хорошие летчики уже почувствовали, что, летая парой, они обретают ту необходимую свободу маневра, без которой немыслимо вести победный воздушный бой. Может быть, потому, что Венин и Родин представляли собой такую вот крепкую боевую единицу, они чаще, чем можно было ожидать, добивались победного итога. И летчики полка как-то уже привыкли, что эти двое с пустыми руками из боя не выходили.
20 сентября для Венина и Родина складывалось неудачно: уже после второго боевого вылета они возвращались с полным боезапасом. Дважды, утром и днем, в зону их патрулирования пытались соваться вражеские бомбардировщики. Дважды комэск со своим ведомым решительным образом шли в атаку, но немцы предпочитали уклоняться от боя, хотя имели надежное прикрытие.
И вот летчики возвращались на аэродром, не встретив противника. Лететь оставалось считанные минуты, но Венин следил за обстановкой в воздухе, все внимание сосредоточив в направлении солнца. Ведомый уверенно держался в "правом пеленге" - комэск целиком на него полагался. Солнце уже не било в глаза ослепительным светом - слегка опустившись к горизонту, оно вызолотило полнеба. Но Венин знал: из-за таких вот облаков всегда может вывалиться вражеский истребитель. Поэтому не сводил с них глаз. И увидел!
Два самолета противника шли от линии фронта в юго-восточном направлении. Комэск качнул крылом, дав знак Родину, и чуть изменил курс. Вскоре оба смогли опознать тип самолетов. Один был фронтовым разведчиком ХШ-126, другой Ме-109. Как правило, эти разведчики далеко за линию фронта не ходили болтались чаще всего над нашими передовыми линиями, чтобы в любую минуту успеть удрать от атаки истребителя. Иногда противник использовал этот самолет и в качестве корректировщика артиллерийского огня.
Словом, Венин и Родин приближались к немцам, но они пока не чувствовали опасности. Чтобы Ме-109 не помешал атаковать разведчика, Родин выполнил отвлекающий маневр - немец, понятно, заметил его и переместился. Тем временем Венин подобрался к "хеншелю" и атаковал разведчика так неожиданно, что, когда немецкий истребитель заметил его, было уже поздно что-либо предпринимать. "Мессер" прибавил газу и, резко изменив курс, ушел за линию фронта. Так что и этот день увеличил боевой счет пары.
23 сентября в полку Николая Акулина выдалось особенно напряженным. Пришлось принять сильный неравный бой. Возвращались из него нестройно небольшими группами, парами, в одиночку. На посадку шли подбитые, с трудом державшиеся в воздухе машины.
На горящем самолете тянул через линию фронта пилот Родин. Тяжелая машина снижалась по прямой, нос ее был направлен в сторону аэродрома. Линия фронта осталась уже позади, но и высота потеряна. Пылающий истребитель шлепнулся на фюзеляж в поле, не дотянув до аэродрома нескольких километров.
Никто в полку не знал, как погиб Венин. Только его верный друг мог бы рассказать об этом, но... не успел.
В тот день потяжелел список безвозвратных потерь полка майора Акулина...
Я уже упоминал о том, что в августе сорок первого года в состав нашей дивизии вошли бомбардировочные полки и дивизия стала смешанной. Учитывая сложившуюся обстановку, в те дни подчинение бомбардировщиков командиру истребительной авиадивизии в какой-то мере было оправданно: при высокой интенсивности боевой работы, конечно, надежнее было сосредоточить управление группой авиации в одних руках. В пределах дивизии мы могли оперативно решать многие вопросы обеспечения. Впоследствии, когда положение на фронтах выравнялось, стабилизировалось, такое управление стало нецелесообразным. Тогда на фронтах появились воздушные армии, состоящие из истребительных, штурмовых и бомбардировочных дивизий. Кроме того, были созданы авиационные корпуса, которые всегда могли усилить ту или иную воздушную армию, изменился качественный состав авиационной техники, изменилась даже структура авиационных полков - все это и многое другое, конечно, привело к иным методам управления. Но в самом начале войны, в той сжатой и до предела напряженной ситуации, в которой мы оказались, каждое лишнее командно-управленческое звено могло бы только осложнить вопросы взаимодействия бомбардировочных и истребительных частей.
13-й бомбардировочный полк, вошедший в состав 43-й авиадивизии 8 августа 1941 года, летал на новых самолетах Пе-2. Надежно прикрытые истребителями 32-го и 33-го полков, бомбардировщики действовали смело, результативно. Об этом красноречиво говорят итоговые данные боевой работы дивизии за 1941 год, то есть за первые полгода войны. Бомбардировочными и штурмовыми действиями летчиков 43-й авиадивизии было уничтожено 518 танков, 15 танкеток, 2195 автомашин, 87 автоцистерн, 22 артиллерийских орудия и более 12000 гитлеровцев. Кроме того, сбито в воздушных боях и уничтожено на земле 340 самолетов противника{6} .
Неискушенному читателю эти цифры могут показаться преувеличенными, но следует принять во внимание, что дивизия с первого дня войны и до разгрома немцев под Москвой находилась на главном направлении военных действий, учесть, что за неполные полгода боев, точнее, только за четыре первых месяца - с июня по октябрь - в 43-й дивизия перебывало до пятнадцати авиационных полков, которые сражались в самом прямом смысле до тех пор, пока было на чем летать.
Однако вернемся к рассказу о действиях Пе-2.
Пикирующий бомбардировщик Пе-2 никак и ни в чем нельзя было сравнивать с устаревшими бомбардировщиками типа ТБ-3, СБ, Р-5. Это была современная машина, которая в годы войны стала основным фронтовым бомбардировщиком. Уже первые дни боев дали любопытную хронику, свидетельствующую о том, что Пе-2 обладал рядом удачных конструктивных свойств.
1 июля над Бобруйском шестерка "петляковых" была атакована четырьмя "мессершмиттами". Известно, что бомбардировщик, идущий без прикрытия, -соблазнительная цель для истребителя. "Мессершмитты" очертя голову кинулись в атаку, и как результат два из них были сбиты стрелками "петляковых".
9 июля звено Пе-2 было атаковано пятью "мессершмиттами". И снова два из них были сбиты.
23 июля звено "петляковых" атаковали пятнадцать "мессершмиттов"! С ними еще шел "хейнкель". Но наши бомбардировщики выдержали и этот бой. Сбит был "хейнкель",
Конечно, никакой бомбардировщик никогда не мог вести бой с истребителем на равных. И не должен был. Но приведенные примеры (а подобных примеров за время войны было очень много) говорят о том, что при умелой организации обороны бомбардировщик Пе-2 мог успешно отбиваться от истребителей.
Сложность для "петляковых" поначалу возникла совсем иного порядка. Им приходилось следить не только за вражескими истребителями, но отчасти опасаться и наших, которые, случалось, ошибочно принимали свой бомбардировщик за "мессершмитт". В силуэтах этих машин было много сходства, а многие наши летчики "петляковых" не только в глаза не видели, но даже и не слышали о них. Поэтому понятно, что в первые дни войны порой ошибочно мы принимали "пешки" за изрядно досаждавший нам Ме-110.
Речь, конечно, идет об отдельных эпизодах. Мне запомнился один чрезвычайно необычный. 1 октября, успешно выполнив задание по разведке, экипаж Пе-2 возвращался на аэродром и был подбит из винтовок и пулеметов над своей территорией. Поскольку высота была мала и медлить не приходилось, командир отдал приказание экипажу прыгать и тут же выпрыгнул сам.
Экипаж, однако, замешкался, выпрыгнуть не успел. А дальше и произошел редкий случай, каких немного было за всю войну. Неуправляемый самолет продолжал планировать с малым углом, поскольку газ был убран. Так как высота была небольшая, "пешка" вскоре приземлилась самостоятельно. Удар ее о землю был несильный -по касательной, и все члены экипажа остались живы.
Война в воздухе вообще полна неожиданностей. Против всех правил поступил однажды экипаж Пе-2 (командир А. Латенко, штурман В. Поляков, стрелок В. Борисов). Несколько "петляковых", которые вел Латенко, шли бомбить в указанный им район. Навстречу, вероятно с аналогичным заданием, - семнадцать "юнкерсов". Немцы были на тысячу метров ниже. И летчик Латенко принял моментальное решение: он развернул строй на снижении, догнал немцев и уравнял с ними скорость. Теперь "пешки" шли точно над "юнкерсами", которые держались плотным строем. И Латенко приказал бомбить их.
Получилось удачно. Было зафиксировано прямое попадание. Строй "юнкерсов" сломался. Ничего не сообразив, немецкие летчики стали покидать машины, выбрасываясь на парашютах.
Четверка "петляковых" потерь не имела.
Сентябрьским вечером - кажется, в последний день сентября - в штабе дивизии раздался звонок, Я услышал спокойный голос Худякова:
- Сводку составил?
Сводка была готова. День шел на убыль, погода портилась, в воздухе самолетов не было.
- Приезжай ужинать, - пригласил Худяков.
Штаб авиации фронта располагался в нескольких километрах от Двоевки.
В тот вечер мы с Худяковым разговаривали о предстоящей зиме. Оба были уверены, что под Вязьмой фронт стабилизировался надолго. Зима, скорее всего, пройдет в обороне: будут подтягиваться и накапливаться силы для крупных наступательных операций. Поэтому до весны, очевидно, придется находиться здесь.
Я был доволен своей предусмотрительностью: незадолго до этой беседы уже отдал приказ полкам начать подготовку к зиме. Надо было вырыть и оборудовать землянки, утеплить их, подготовить к длительной эксплуатации все пригодные помещения - в общем, устраиваться основательно.
Худяков сильно устал, но выглядел лучше, чем в первые дни войны, в Минске, - поправился после операции. Работал он с постоянным перенапряжением. За прошедшие месяцы сменилось три командующих ВВС фронта, и вся, будничная работа штаба по-прежнему лежала на Худякове.
В тот вечер нам верилось, что все самое неприятное осталось позади: фронт выстоял после неудач летних месяцев, а это главное.
Прошло несколько дней. Наступил октябрь. В составе моей дивизии к этому времени насчитывалось семь полков. Пять истребительных и два бомбардировочных. По меньшей мере три из них только назывались полками - в них было-то по шесть-восемь машин. Но все же они сохраняли боеспособность.
...Я вылетел в Двоевку с полевого аэродрома Темкино, где сидел один из бомбардировочных полков. Набрав высоту, заметил ХШ-126. Немец шел в сторону Юхнова, над дорогой Юхнов - Медынь. Мне показалось странным, что немецкий разведчик идет в том направлении - по моим данным, там должны были находиться наши войска. Забираться в сторону Медыни ХШ-126 раньше не решались. Тогда я пошел за немцем и вдруг увидел, что дорога запружена танками и автомашинами. Поведение немца, который безбоязненно и нахально кружил над танками на небольшой высоте, меня удивило: ведь танки шли под красными флагами. Невольно подумал сначала, что танкисты, очевидно, не знают силуэтов немецких разведчиков и потому не стреляют по "хеншелю". Если бы они поняли, что обнаружены, то, конечно, попытались бы сбить этот самолет. Но я уже настигал его, деться немцу все равно было некуда. А танкисты высовывались из люков и, глядя в небо, приветливо махали руками. Я понял, что они видят мой И-16. Круто спикировал. ХШ-126 завертелся было, да поздно: я уже всадил в него несколько очередей с большим энтузиазмом.
Смущала танковая колонна. С самого начала войны не видел таких мощных колонн с красными флагами. Но вскоре все прояснилось. Едва ХШ-126 упал в придорожный лес, внезапно все танки открыли по мне бешеный огонь! Я был ошарашен. Рискуя быть сбитым, снизился до бреющего полета и прошел над самой колонной. Что же увидел? На красных полотнищах явственно просматривались черные свастики...
Никогда раньше я не знал, что у фашистов есть алые флаги. Тут же понял, в чем заключалась странность, которую почувствовал при встрече с такой мощной колонной, но не дал себе труда в первый момент разобраться в своих ощущениях. Дело в том, что пушки танков смотрели на восток.