Страница:
На следующий день звено под командованием капитана Сибирина и шестерка истребителей "Нормандии" под командованием старшего лейтенанта Бегена прикрывали наши войска в районе Ельни. Они встретили до 40 "юнкерсов" под прикрытием ФВ-190. Десять "яков" обратили в бегство эту группу, не дав немцам отбомбиться. Летчики "Нормандии" Беген, Бон, Матисс и летчики 18-го полка Пинчук и Арсеньев сбили в этом бою по одному Ю-87. Капитан Сибирин сбил один "юнкерс" и один "фокке-вульф". Лейтенант Лобашов - два "юнкерса". Наши летчики потерь не имели.
31 августа в восемь часов утра четверка истребителей 20-го полка под командованием командира эскадрильи Удовицкого сопровождала девятку бомбардировщиков Пе-2. Возвращаясь с задания, "петляковы" подверглись атаке четырех ФВ-190. Наши истребители все их атаки отбили, а младший лейтенант Жидков сбил один ФВ-190.
В тот же день 12 экипажей "Нормандии", которые вел лейтенант Альбер, над Ельней приняли бой с 17 "юнкерсами" и 8 "фокке-вульфами". В этом бою лейтенанты Альбер, де ля Пуап, Барбье, Лефевр, Риссо сбили по одному Ю-87. По одному бомбардировщику подбили старший лейтенант Беген и младший лейтенант Матисс.
Другая группа, состоявшая из девяти истребителей "Нормандии", которых вел лейтенант Дюран, встретила до 100 бомбардировщиков "Хейнкель-111" под прикрытием 20 "Фокке-Вульфов-190". С первой же атаки Дюран сбил один "хейнкель", но истребители прикрытия оказали сильное сопротивление и связали французских летчиков боем. Старший лейтенант Леон и младший лейтенант Фуко вели бой на виражах - каждый с парой "фокке-вульфов". Оба сбили по одной машине. Лейтенант Риссо и младший лейтенант Матисс атаковали один "фоккер" его сбил Матисс. В этом бою погибли капитан де Форж и младший лейтенант де Сибур...
Такова далеко не полная хроника событий только трех последних августовских дней сорок третьего года, В этот период - не берусь точно утверждать, что в августе, возможно, и в начале сентября - памятный бой провел летчик 18-го гвардейского полка лейтенант Николай Пинчук. Он сбил тогда один вражеский бомбардировщик и таранил другой. Как только над Пинчуком раскрылся купол парашюта, к нему тотчас устремились "фокке-вульфы". Казалось, судьба славного воздушного бойца предрешена, но в этот момент к нему на помощь пришел летчик "Нормандии" Дюран.
Вернувшись в полк, Пинчук по-братски обнял своего боевого товарища. А через несколько дней, в сентябре, один из лучших асов "Нормандии" Дюран погиб. У Дюрана к тому времени было уже одиннадцать побед.
Трудными были эти августовские бои. Но нам предстоял не менее трудный сентябрь - войска фронта продвигались к Смоленску.
Я уже упоминал, что кроме 18-го гвардейского, 20-го полков и 1-го отдельного истребительного полка "Нормандия" в составе 303-й истребительной авиадивизии воевало еще два полка - 168-й и 523-й.
О 168-м истребительном я должен сказать вкратце несколько слов, тем более что боевая история этого полка впоследствии оказалась теснейшим образом связанной с боевой историей 523-го истребительного авиаполка.
168-й полк был разведывательным полком. Одна эскадрилья, которой командовал Митрофан Ануфриев, летала на "яках", оборудованных специальной аппаратурой для аэрофотосъемки, другая эскадрилья обеспечивала сопровождение разведчиков. В полку было немало и сильных воздушных бойцов, из которых в первую очередь я хочу назвать штурмана полка капитана Титарева и командира эскадрильи старшего лейтенанта Серегина. Но основная специфика полка определялась все-таки работой эскадрильи разведчиков Митрофана Ануфриева. Обычно воздушной разведкой на фронте занимались специально подготовленные экипажи и эскадрильи Ил-2 и Пе-2. Я не имею сейчас в виду знакомые всем фронтовым летчикам разведполеты, которые приходилось выполнять многим. Я говорю о профессиональной работе воздушного разведчика. Так вот, среди пилотов, летавших на истребителях, такие разведчики встречались реже, чем среди летавших на Ил-2 и Пе-2. Это, на мой взгляд, объясняется как тактико-техническими данными самолетов, так и некоторыми психологическими моментами. Работа воздушного разведчика для летчика-истребителя в принципе менее свойственна. У нас же в дивизии постоянно находился целый полк истребителей-разведчиков. Причем авторитет наших разведчиков был необычайно высок. Отдельные уникальные специалисты (такие, скажем, как Митрофан Ануфриев) иногда получали персональные задания непосредственно от командующего воздушной армией. Такое в боевой практике случалось не часто.
В середине сентября во время наступления на смоленском направлении комэск Ануфриев на двух аэродромах в районе Боровское и Шаталово обнаружил большое скопление вражеской авиации. Тут же Митрофан передал данные по радио.
Авторитет разведчика был настолько высок, что по его устному докладу сразу же дали команду бомбардировщикам 204-й бомбардировочной дивизии, и вскоре группы Пе-2, сопровождаемые летчиками 20-го и 523-го полков, внезапно обрушились на эти аэродромы. Предварительно летчики 18-го гвардейского полка и полка "Нормандия" надежно заблокировали оба вражеских аэродрома, поэтому к приходу Пе-2 ни один самолет противника не успел взлететь.
Командование воздушной армии решило тогда закрепить успех - по этим аэродромам было приказано нанести повторный удар. Задачу мы выполнили, но к повторному налету немцы были уже готовы. Поэтому перед подходом Пе-2 к цели нашим блокировщикам пришлось вести сильный воздушный бой.
За два дня, 14 и 15 сентября, летчики 303-й дивизии в воздушных боях сбили 20 самолетов противника. Еще больше самолетов было уничтожено на земле после ударов бомбардировщиков. Когда полки дивизии заняли полевые аэродромы Шаталово и Боровское, мы смогли увидеть результаты удара 14 сентября. Длинный ряд свежевырытых могил говорил о том, что помимо потерь в технике, которые оказались более крупными, чем мы предполагали, враг потерял десятки офицеров-летчиков и генерала. По существу, была уничтожена крупная авиационная часть.
В воздушных боях, проведенных летчиками дивизии в августе и сентябре, было сбито 188 самолетов противника, подбито 24 самолета. Мы в этих боях потеряли 53 самолета{9} . Об интенсивности воздушных боев в конце лета - начале осени сорок третьего года говорит простое сопоставление: за два месяца сбито 188 самолетов противника, а за последующие восемь месяцев, начиная с октября сорок третьего года и кончая маем сорок четвертого, - 72{10} .
За успешные боевые действия 303-й истребительной авиадивизии было присвоено почетное наименование "Смоленская".
Так завершилась для нас летняя кампания сорок третьего года.
Впереди - Белоруссия
Осенью сорок третьего года на участок нашего фронта гитлеровцы перебросили несколько авиационных частей из Франции. В сентябре-октябре они еще проявляли активность, появлялись большими группами, но по всему было видно, что силы у них уже не те.
Наши летчики, прошедшие сквозь тяжелые летние бои, ожесточившиеся, набравшие силу, сразу же попробовали это пополнение противника на прочность. И хотя боев было довольно много, вывод в полках сделали один: настоящих-то вояк у немцев поубавилось. Практика осенних боев показала, что на нашем участке противник располагает двадцатью - тридцатью сильными парами воздушных бойцов. С этим надо было считаться. Но конечно же до самого конца войны мы уже были безраздельными хозяевами в небе.
В октябре несколько дней шли напряженные воздушные бои над населенным пунктом Ленино и прилегающими к нему районами. Когда нам впервые приказали прикрыть наземные войска в этом районе, я поручил выполнение этой задачи летчикам "Нормандии" и 18-го гвардейского полка. За три дня, 12, 13 и 14 октября, наши летчики сбили над Ленино 19 самолетов противника! Несколько позже мне стало известно, что в те дни на этом участке фронта была введена в бой польская дивизия имени Костюшко. А в "Нормандии" из тех, кто прибыл в нашу дивизию весной, уцелели немногие. Несколько раз возникали критические моменты: в этой небольшой летной части в строю осталось всего несколько летчиков. Но "Нормандия" выстояла! Жив и деятелен был отважный командир "Нормандии" Пьер Пуйяд. Живы были лучшие летчики полка Марсель Альбер, Ролан де ля Пуап, Марсель Лефевр. По-прежнему увеличивали свой боевой счет неутомимые лейтенанты Риссо и Беген. И хотя по численному составу полк "Нормандия" осенью представлял, по существу, усиленную эскадрилью, боеспособность французских летчиков продолжала оставаться высокой.
В конце осени французский полк был выведен из состава 303-й истребительной авиадивизии в тыл и в течение нескольких месяцев находился в одном учебном центре, принимая пополнение и обучая новичков летать на советских истребителях. Ветераны полка, уже прошедшие суровую школу, передавали своим товарищам боевой опыт.
А у нас после октябрьских боев наступило относительное затишье. По нескольку дней кряду стояла нелетная погода. Противник в воздухе активности не проявлял. Тем не менее летчики 20-го истребительного продолжали работать очень интенсивно. Работала бомбардировочная и штурмовая авиация - значит, работал и 20-й полк. Отличившийся в Смоленской операции, он первым в дивизия получил почетное наименование "Смоленский". Но так же как в других полках, в 20-м полку прошедший период надолго запомнился как время тяжелых потерь.
Защищая Ил-2, бесстрашно таранил "фокке-вульф" и погиб в лобовой атаке младший лейтенант Гавриков. Незадолго до взятия Смоленска в бою был подбит Николай Свитченок. Раненный, он вынужден был прыгать над территорией, занятой врагом, и попал в лазарет для военнопленных. Оттуда через несколько дней бежал, перешел линию фронта и вернулся в свой полк. В бою с четырьмя "фоккерами" был ранен командир эскадрильи Анатолий Пестряков. Он тоже вернулся в полк, но с медицинским свидетельством, которое запрещало летчику дальнейшие полеты на истребителях. Однако Пестряков показывать справку из госпиталя не стал и снова начал летать, втянулся во фронтовую жизнь, снова сопровождал "петляковы" и "илы" и о ранении своем не вспоминал.
Весной сорок четвертого года 20-й истребительный авиаполк стал 139-и гвардейским. Высокое гвардейское звание полк заслужил своими боями, своей самоотверженной, безотказной и надежной работой по сопровождению штурмовиков и бомбардировщиков.
Четкая боевая работа истребителей 139-го гвардейского полка наряду с другими морально-психологическими факторами регламентировалась и высокой ответственностью, дисциплиной экипажей в воздухе. Это прекрасно понимал командир полка А. К. Петровец, который сам часто водил полк на выполнение особо ответственных заданий и воспитал в своих летчиках уважение к летной дисциплине. Ухарство при выполнении боевого задания, бравада, ненужный риск все, что в конечном счете могло помешать выполнению приказа, получало в полку суровое осуждение.
Припоминается один случай, который достаточно красноречиво может проиллюстрировать отношение летчиков полка к нарушению дисциплины в воздухе. Связан этот эпизод с летчиком-штурмовиком Харитоновым, о котором в полку осталась добрая и долгая память.
Весной 1944 года, в период подготовки к Белорусской операции, особое значение приобрела воздушная разведка. В те дни истребителям 139-го гвардейского полка довольно часто приходилось сопровождать один штурмовик, который на их аэродроме чувствовал себя так же свободно, как на своем собственном. Летал на этом Ил-2 летчик Харитонов, и боевой приказ "подготовить группу для сопровождения Харитонова" для истребителей 139-го гвардейского в то время стал самым привычным.
Харитонов, надо сказать, был сорвиголова, неунывающий, смелый парень и, очевидно, блестящий разведчик, потому что ему поручались чрезвычайно сложные задания. Подтекст каждого приказа, в котором ставилась задача обеспечить прикрытие Харитонова, читался примерно так:
"Прикрыть Харитонова, чтоб ни один волос не упал с его головы". Поэтому штурмовик и прикрывали шестеркой, восьмёркой, а то и целой эскадрильей. Чаще всего эта работа поручалась первой эскадрилье, которой командовал Яков Удовицкий. Заместителем у него был Юрий Максимов. Оба летчика имели большой опыт в вождении групп на прикрытие. Не случайно самые сложные задания в поручались, как правило, их эскадрилье.
В тот день, когда Харитонов направился фотографировать штаб немецкого соединения далеко за линией фронта, эскадрилья Удовицкого поднялась почти в полном составе. Порядок прикрытия разведчика был заранее тщательно продуман, никаких произвольных отклонений от намеченного плана быть не могло.
И вот группа почти подошла к цели, когда в поле зрения летчиков попал немецкий разведчик ХШ-126. ХШ-126 - соблазнительная цель для истребителя, а этот и вовсе: болтался один, без прикрытия. Следовало лишь чуть-чуть изменить курс, и судьба гитлеровского разведчика была бы предрешена. Но летчики-истребители 139-го полка, приученные к строжайшей дисциплине, продолжали полет по намеченному курсу. Ни один из них не сделал даже попытки увеличить боевой счет, хотя, казалось, это было бы так естественно.
Неожиданно круто в сторону пошел Харитонов. Через минуту ХЩ -126 попал в прицел штурмовика и одним пушечным залпом, конечно, был сбит. Харитонов смел его, как муху, потащив за собой и истребителей прикрытия. Но в воздухе две-три минуты могут изменить многое. Харитонов поставил под угрозу срыва свое задание - вот-вот следовало ожидать появления немецких истребителей. Начинать же бой до того, как произведена съемка, - значит чрезвычайно осложнить выполнение задания или вовсе его не выполнить.
Комэск Удовицкий был возмущен. Он принял решение полет к цели не продолжать. Вынужден был повернуть домой и Харитонов - без прикрытия истребителями задача практически была невыполнимой.
Когда группа вернулась на аэродром, Харитонов получил серьезное нарекание. После этого летчики повторили вылет, лихой штурмовик держался безукоризненно и блестяще выполнил задание.
Этот инцидент не нарушил дружбы истребителей со штурмовиком и вскоре был забыт. Наши бойцы привыкли к Харитонову, полюбили его. Еще не раз гвардейцам 139-го приходилось сопровождать отважного штурмовика, и боевые приказы ими успешно выполнялись, хотя летал Харитонов буквально к черту на рога.
За эту работу летчики-истребители получили не одну благодарность и от вышестоящего командования, и от штурмовиков.
Впоследствии пути штурмового авиаполка, в котором служил разведчик Харитонов, и 139-го гвардейского разошлись. Никто из истребителей не знает о дальнейшей судьбе отчаянного штурмовика. Но память о нем в 139-м полку осталась. Сделать целый полк разведывательным осенью сорок третьего года было решением командования воздушной армии, Выбор пал на 523-й полк нашей дивизии не случайно. В его состав к этому времени из 168-го истребительного перевели разведывательную эскадрилью. В 523-м полку, к тому же лучше, чем в других полках, была отработана радиосвязь. А с ориентацией полка на разведывательный профиль радиосвязь приобретала исключительно важное значение. Наконец, летчики 523-го летали на "лавочкиных", а самолет этот имел сильное пушечное вооружение и мотор воздушного охлаждения. В этом у "лавочкина" был свой плюс перед тем же "яком": разведчикам в основном приходится находиться над занятой врагом территорией, а живучесть мотора воздушного охлаждения выше, чем мотора с водяным охлаждением, что, конечно, принималось во внимание.
Иногда, по мере необходимости, экипажи полка обеспечивали сопровождение бомбардировочной и штурмовой авиации, подкрепляли в воздушных боях гвардейцев 18-го полка и полка "Нормандия", но основной их боевой работой стала все-таки разведка. В этом пилотам 523-го не было равных в армии.. А задачи полку ставил не только штаб нашей дивизии, но и штаб воздушной армии, а через штаб армии штаб фронта.
Вообще история 523-го Оршанского четырежды орденоносного истребительного авиаполка весьма своеобразна. В ней много драматизма, что, впрочем, было характерно для любого воюющего полка.
В 523-м воевало немало летчиков из бывшего 160-го истребительного, который был сформирован в сороковом году и войну начал в составе 43-й истребительной авиадивизии. В 1943 году командиром этого полка стал подполковник К. А. Пильщиков. С именем Константина Пильщикова связаны многие боевые дела коллектива, принесшие ему заслуженную фронтовую славу. Ранее командовавший в 303-й дивизии 168-м истребительным полком, Пильщиков принял 523-й полк в трудное время. Полк был измотан и почти обескровлен в боях. Но между тем беспрерывно летал, в основном обеспечивая сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. В течение лета и осени сорок третьего года в тяжелых боях погибли один из самых сильных летчиков - штурман полка майор Дмитрий Симонов, командир эскадрильи капитан Степан Харченко. Очень мало оставалось опытных летчиков, которые могли бы водить в бой группы. И командир полка Константин Пильщиков, сам беспрерывно летая на боевые задания, в этих нелегких условиях постоянно работал с молодежью. Молодое пополнение воздушных бойцов прошло суровое крещение огнем под его началом.
Ветеранам 523-го полка запомнились боевое крещение лейтенанта Сморчкова. Примечательный внешне, спокойный и уравновешенный по натуре, молодой летчик производил неплохое впечатление, однако в полку никогда не составляли о человеке окончательного мнения прежде, чем не испытали его в бою.
Лейтенант Сморчков прибыл в полк в сентябре из летной школы, в которой некоторое время был инструктором. Следовательно, лётную подготовку пилот имел основательную.
Свой первый боевой вылет он совершал в паре с командиром полка. В тот день 523-й полк сопровождал штурмовиков, идущих к вражеским позициям в районе Смоленска. Когда "илы" приступили к работе. Пильщиков увидел, что три "фоккера" готовятся атаковать наши штурмовики. Командир полка предупредил Сморчкова, и пара "лавочкиных" ринулась в лобовую атаку. Немцы ушли из-под нее. "Лавочкины" продолжали набирать высоту, а в это время к ним незаметно подбиралась пара "фокке-вульфов" из другой группы. Пильщиков заметил, что они опасно подтянулись к его ведомому, и дал короткую команду: "Разворот!" Сморчков мгновенно среагировал, оба летчика выполнили четкий маневр и сами внезапно атаковали немцев, которые, оказавшись в невыгодной позиции, поспешили выйти из боя.
Пильщиков был доволен ведомым: Сморчков в своем первом бою не растерялся, вовремя реагировал на все маневры ведущего, хорошо держался в воздухе и надежно прикрывал командира.
Когда приземлились и лейтенант подошел доложить о выполнении боевого задания, техник самолета Сморчкова заметил:
- Товарищ лейтенант, у вас кровь на лице.
- Ничего... - неожиданно смутился Сморчков.
- Почему в воздухе не доложили о ранении? - спросил Пильщиков.
- Особой боли не ощущал, товарищ командир. И потом, вы сказали, что по возвращении проведем учебный бой... Не хотелось упускать случай...
Так начал боевую работу в 523-м полку будущий Герой Советского Союза лейтенант А. П. Сморчков.
Молодой летчик Виктор Тимофеев свою биографию в этом же полку начинал трудно. Первый боевой вылет он совершил в конце августа под Ельней, где шли беспрерывные тяжелые бои. За первые три-четыре дня Тимофеев совершил более десяти боевых вылетов. Это серьезная нагрузка для новичка.
И вот в одном из первых же боев летчик был подбит. Он даже не понял, как это произошло: все время держался рядом с командиром эскадрильи капитаном А. Ф. Еличевым, старательно следил за тем, чтобы Еличева не атаковали. Ему казалось, что вылет очень спокойный: небо было чистым, истребителей противника он не видел, поэтому, когда его "лавочкин" тряхнуло и что-то отлетело от плоскости, Тимофеев подумал, что в самолет угодил снаряд зенитки. Машина перестала, слушаться летчика, Тимофеев с трудом поспевал за ведущим, а вскоре вынужден был выйти из боя.
На земле в "лавочкине" были обнаружены пробоины в баке. По характеру пробоин определили, что Тимофеева атаковал "фокке-вульф", которого он так и не увидел - слишком неожиданной оказалась атака. По всем признакам молодой летчик вполне еще удачно отделался в тот раз.
Между тем, оставшись без ведомого, капитан Еличев вел тяжелый бой с двумя ФВ-190. Одного он сбил, но тут же на комэска свалилась еще пара. Еличеву удалось подбить второй "фокке-вульф". Оставшийся без напарника, немец попытался уйти, но у Еличева была выгодная позиция, и он решил атаковать и уже потянулся рукой к сектору газа...
В бою все происходит куда быстрее, чем об этом потом можно рассказать. Сделав привычное движение левой рукой и видя, что самолет не прибавил скорости, капитан в горячке боя решил, что сектор газа поврежден. Значит, надо выходить из атаки- с неисправным сектором газа драться бесполезно. Но капитан ошибся: сектор газа был в полной исправности. Ему только казалось, что он сделал автоматическое движение рукой, на самом же деле это было только в его ощущениях - левая рука Еличева была перебита...
Командир эскадрильи вел свой истребитель одной рукой. Он заметил узкую полоску земли, тянувшуюся вдоль участка железной дороги. Сюда, на эту спасительную полоску, находившуюся уже в наших руках, тянулись подбитые в боях бомбардировщики, штурмовики, истребители. Сюда посадил свой "лавочкин" и мужественный комэск Еличев.
Потеряв в бою руку, капитан не пожелал расстаться со своим полком и после нескольких месяцев пребывания в госпиталях вернулся. Он продолжал служить в 523-м полку, но уже не летал.
В разгар сентябрьских боев западнее Ельни противник, пытаясь удержать Смоленск, возвел сильные земляные укрепления. В эти дни приказ произвести фотосъемку вражеского укрепрайона получил лично от командующего воздушной армией капитан М. Ануфриев. Погода стояла плохая - шел сильный затяжной дождь. Но разведчик пробился в самый центр вражеских укреплений и блестяще выполнил задание. Имея данные фоторазведки, добытые Ануфриевым, наши войска на следующий же день прорвали линию вражеских укреплений. После этого прорыва была открыта дорога на Смоленск.
В середине сентября наша авиация нанесла сокрушительный удар по вражеским аэродромам Боровское и Шаталово. Разведданные по этим аэродромам доставил тоже Ануфриев. Только на одном аэродроме Боровское он обнаружил 120 вражеских самолетов. Примерно 45 самолетов было разбито и сожжено после нашего удара.
Каждый разведчик должен быть хорошим летчиком. Но не каждый летчик может быть хорошим разведчиком. Митрофана Ануфриева словно сама природа наделила даром, который он развил, отшлифовал и довел до высокого мастерства. Это была целая наука о разведке - о том, как вести наблюдение, как быть невидимым, как распознавать опасность, скрытую в спокойных, безлюдных ландшафтах.
Мастерство Ануфриева проявлялось в самых различных ситуациях. Он мог в открытую бросить вызов противнику и прорываться к его аэродромам, преодолевая истребительные заслоны, бешеный заградительный огонь зениток. Это чрезвычайно опасная работа. В 523-м полку было немало мужественных разведчиков, которые выполняли подобные задания. Ануфриеву же дано было и другое: он умел угадывать, почти интуитивно распознавать то, что враг до поры до времени всеми силами старался сохранить в тайне. И в этом Ануфриев превзошел многих. Интуиция заставляла его быть особенно внимательным там, где, казалось бы, ничто не должно насторожить разведчика. Он безошибочно определял районы, таящие потенциальную опасность. Случалось, летчик как бы бесцельно начинал кружить над сомнительным местом, мыслью о случайности своего появления успокаивая тех, кто следил за ним. Этим он выигрывал время и расстояние: большое расстояние мешает вести наблюдение. Когда небо было ясным, летчика, конечно, замечали раньше. Тогда он как бы играл с противником в неведение кружил и кружил, постепенно снижаясь до малых высот, пока движение одиночного самолета не обретало уже явную направленность. Гитлеровцы понимали, что обнаружены, оставалось только сбить разведчика. Сбить, чтобы он не успел передать то, что увидел.
Чего только они ни делали, чтобы разведчик не возвратился назад! Гонялись за ним на истребителях, стреляли по нему из зениток, из полевых орудий, танков, пулеметов, даже из минометов. А разведчик жадно впивался глазами в какой-нибудь лес, вдруг ощетинившийся стволами орудий. Он ликовал, когда его подозрения внезапно подтверждались бешеным шквалом огня. В этом подтверждении был смысл его работы.
Сосчитать в такой обстановке танки, орудия, автомашины или самолеты чрезвычайно трудно. Немыслимо трудно. Все это фиксировала фотокамера. У Митрофана Ануфриева была удивительная зрительная память. Он передавал сообщения по радио, причем не только количество танков, самолетов, эшелонов, но и местоположение каждого. А когда возвращался и в лаборатории проявляли отснятую им пленку, можно было только подивиться памяти Ануфриева: между тем, что он сообщал с борта самолета, и тем, что было зафиксировано на пленке, почти не бывало расхождений.
31 августа в восемь часов утра четверка истребителей 20-го полка под командованием командира эскадрильи Удовицкого сопровождала девятку бомбардировщиков Пе-2. Возвращаясь с задания, "петляковы" подверглись атаке четырех ФВ-190. Наши истребители все их атаки отбили, а младший лейтенант Жидков сбил один ФВ-190.
В тот же день 12 экипажей "Нормандии", которые вел лейтенант Альбер, над Ельней приняли бой с 17 "юнкерсами" и 8 "фокке-вульфами". В этом бою лейтенанты Альбер, де ля Пуап, Барбье, Лефевр, Риссо сбили по одному Ю-87. По одному бомбардировщику подбили старший лейтенант Беген и младший лейтенант Матисс.
Другая группа, состоявшая из девяти истребителей "Нормандии", которых вел лейтенант Дюран, встретила до 100 бомбардировщиков "Хейнкель-111" под прикрытием 20 "Фокке-Вульфов-190". С первой же атаки Дюран сбил один "хейнкель", но истребители прикрытия оказали сильное сопротивление и связали французских летчиков боем. Старший лейтенант Леон и младший лейтенант Фуко вели бой на виражах - каждый с парой "фокке-вульфов". Оба сбили по одной машине. Лейтенант Риссо и младший лейтенант Матисс атаковали один "фоккер" его сбил Матисс. В этом бою погибли капитан де Форж и младший лейтенант де Сибур...
Такова далеко не полная хроника событий только трех последних августовских дней сорок третьего года, В этот период - не берусь точно утверждать, что в августе, возможно, и в начале сентября - памятный бой провел летчик 18-го гвардейского полка лейтенант Николай Пинчук. Он сбил тогда один вражеский бомбардировщик и таранил другой. Как только над Пинчуком раскрылся купол парашюта, к нему тотчас устремились "фокке-вульфы". Казалось, судьба славного воздушного бойца предрешена, но в этот момент к нему на помощь пришел летчик "Нормандии" Дюран.
Вернувшись в полк, Пинчук по-братски обнял своего боевого товарища. А через несколько дней, в сентябре, один из лучших асов "Нормандии" Дюран погиб. У Дюрана к тому времени было уже одиннадцать побед.
Трудными были эти августовские бои. Но нам предстоял не менее трудный сентябрь - войска фронта продвигались к Смоленску.
Я уже упоминал, что кроме 18-го гвардейского, 20-го полков и 1-го отдельного истребительного полка "Нормандия" в составе 303-й истребительной авиадивизии воевало еще два полка - 168-й и 523-й.
О 168-м истребительном я должен сказать вкратце несколько слов, тем более что боевая история этого полка впоследствии оказалась теснейшим образом связанной с боевой историей 523-го истребительного авиаполка.
168-й полк был разведывательным полком. Одна эскадрилья, которой командовал Митрофан Ануфриев, летала на "яках", оборудованных специальной аппаратурой для аэрофотосъемки, другая эскадрилья обеспечивала сопровождение разведчиков. В полку было немало и сильных воздушных бойцов, из которых в первую очередь я хочу назвать штурмана полка капитана Титарева и командира эскадрильи старшего лейтенанта Серегина. Но основная специфика полка определялась все-таки работой эскадрильи разведчиков Митрофана Ануфриева. Обычно воздушной разведкой на фронте занимались специально подготовленные экипажи и эскадрильи Ил-2 и Пе-2. Я не имею сейчас в виду знакомые всем фронтовым летчикам разведполеты, которые приходилось выполнять многим. Я говорю о профессиональной работе воздушного разведчика. Так вот, среди пилотов, летавших на истребителях, такие разведчики встречались реже, чем среди летавших на Ил-2 и Пе-2. Это, на мой взгляд, объясняется как тактико-техническими данными самолетов, так и некоторыми психологическими моментами. Работа воздушного разведчика для летчика-истребителя в принципе менее свойственна. У нас же в дивизии постоянно находился целый полк истребителей-разведчиков. Причем авторитет наших разведчиков был необычайно высок. Отдельные уникальные специалисты (такие, скажем, как Митрофан Ануфриев) иногда получали персональные задания непосредственно от командующего воздушной армией. Такое в боевой практике случалось не часто.
В середине сентября во время наступления на смоленском направлении комэск Ануфриев на двух аэродромах в районе Боровское и Шаталово обнаружил большое скопление вражеской авиации. Тут же Митрофан передал данные по радио.
Авторитет разведчика был настолько высок, что по его устному докладу сразу же дали команду бомбардировщикам 204-й бомбардировочной дивизии, и вскоре группы Пе-2, сопровождаемые летчиками 20-го и 523-го полков, внезапно обрушились на эти аэродромы. Предварительно летчики 18-го гвардейского полка и полка "Нормандия" надежно заблокировали оба вражеских аэродрома, поэтому к приходу Пе-2 ни один самолет противника не успел взлететь.
Командование воздушной армии решило тогда закрепить успех - по этим аэродромам было приказано нанести повторный удар. Задачу мы выполнили, но к повторному налету немцы были уже готовы. Поэтому перед подходом Пе-2 к цели нашим блокировщикам пришлось вести сильный воздушный бой.
За два дня, 14 и 15 сентября, летчики 303-й дивизии в воздушных боях сбили 20 самолетов противника. Еще больше самолетов было уничтожено на земле после ударов бомбардировщиков. Когда полки дивизии заняли полевые аэродромы Шаталово и Боровское, мы смогли увидеть результаты удара 14 сентября. Длинный ряд свежевырытых могил говорил о том, что помимо потерь в технике, которые оказались более крупными, чем мы предполагали, враг потерял десятки офицеров-летчиков и генерала. По существу, была уничтожена крупная авиационная часть.
В воздушных боях, проведенных летчиками дивизии в августе и сентябре, было сбито 188 самолетов противника, подбито 24 самолета. Мы в этих боях потеряли 53 самолета{9} . Об интенсивности воздушных боев в конце лета - начале осени сорок третьего года говорит простое сопоставление: за два месяца сбито 188 самолетов противника, а за последующие восемь месяцев, начиная с октября сорок третьего года и кончая маем сорок четвертого, - 72{10} .
За успешные боевые действия 303-й истребительной авиадивизии было присвоено почетное наименование "Смоленская".
Так завершилась для нас летняя кампания сорок третьего года.
Впереди - Белоруссия
Осенью сорок третьего года на участок нашего фронта гитлеровцы перебросили несколько авиационных частей из Франции. В сентябре-октябре они еще проявляли активность, появлялись большими группами, но по всему было видно, что силы у них уже не те.
Наши летчики, прошедшие сквозь тяжелые летние бои, ожесточившиеся, набравшие силу, сразу же попробовали это пополнение противника на прочность. И хотя боев было довольно много, вывод в полках сделали один: настоящих-то вояк у немцев поубавилось. Практика осенних боев показала, что на нашем участке противник располагает двадцатью - тридцатью сильными парами воздушных бойцов. С этим надо было считаться. Но конечно же до самого конца войны мы уже были безраздельными хозяевами в небе.
В октябре несколько дней шли напряженные воздушные бои над населенным пунктом Ленино и прилегающими к нему районами. Когда нам впервые приказали прикрыть наземные войска в этом районе, я поручил выполнение этой задачи летчикам "Нормандии" и 18-го гвардейского полка. За три дня, 12, 13 и 14 октября, наши летчики сбили над Ленино 19 самолетов противника! Несколько позже мне стало известно, что в те дни на этом участке фронта была введена в бой польская дивизия имени Костюшко. А в "Нормандии" из тех, кто прибыл в нашу дивизию весной, уцелели немногие. Несколько раз возникали критические моменты: в этой небольшой летной части в строю осталось всего несколько летчиков. Но "Нормандия" выстояла! Жив и деятелен был отважный командир "Нормандии" Пьер Пуйяд. Живы были лучшие летчики полка Марсель Альбер, Ролан де ля Пуап, Марсель Лефевр. По-прежнему увеличивали свой боевой счет неутомимые лейтенанты Риссо и Беген. И хотя по численному составу полк "Нормандия" осенью представлял, по существу, усиленную эскадрилью, боеспособность французских летчиков продолжала оставаться высокой.
В конце осени французский полк был выведен из состава 303-й истребительной авиадивизии в тыл и в течение нескольких месяцев находился в одном учебном центре, принимая пополнение и обучая новичков летать на советских истребителях. Ветераны полка, уже прошедшие суровую школу, передавали своим товарищам боевой опыт.
А у нас после октябрьских боев наступило относительное затишье. По нескольку дней кряду стояла нелетная погода. Противник в воздухе активности не проявлял. Тем не менее летчики 20-го истребительного продолжали работать очень интенсивно. Работала бомбардировочная и штурмовая авиация - значит, работал и 20-й полк. Отличившийся в Смоленской операции, он первым в дивизия получил почетное наименование "Смоленский". Но так же как в других полках, в 20-м полку прошедший период надолго запомнился как время тяжелых потерь.
Защищая Ил-2, бесстрашно таранил "фокке-вульф" и погиб в лобовой атаке младший лейтенант Гавриков. Незадолго до взятия Смоленска в бою был подбит Николай Свитченок. Раненный, он вынужден был прыгать над территорией, занятой врагом, и попал в лазарет для военнопленных. Оттуда через несколько дней бежал, перешел линию фронта и вернулся в свой полк. В бою с четырьмя "фоккерами" был ранен командир эскадрильи Анатолий Пестряков. Он тоже вернулся в полк, но с медицинским свидетельством, которое запрещало летчику дальнейшие полеты на истребителях. Однако Пестряков показывать справку из госпиталя не стал и снова начал летать, втянулся во фронтовую жизнь, снова сопровождал "петляковы" и "илы" и о ранении своем не вспоминал.
Весной сорок четвертого года 20-й истребительный авиаполк стал 139-и гвардейским. Высокое гвардейское звание полк заслужил своими боями, своей самоотверженной, безотказной и надежной работой по сопровождению штурмовиков и бомбардировщиков.
Четкая боевая работа истребителей 139-го гвардейского полка наряду с другими морально-психологическими факторами регламентировалась и высокой ответственностью, дисциплиной экипажей в воздухе. Это прекрасно понимал командир полка А. К. Петровец, который сам часто водил полк на выполнение особо ответственных заданий и воспитал в своих летчиках уважение к летной дисциплине. Ухарство при выполнении боевого задания, бравада, ненужный риск все, что в конечном счете могло помешать выполнению приказа, получало в полку суровое осуждение.
Припоминается один случай, который достаточно красноречиво может проиллюстрировать отношение летчиков полка к нарушению дисциплины в воздухе. Связан этот эпизод с летчиком-штурмовиком Харитоновым, о котором в полку осталась добрая и долгая память.
Весной 1944 года, в период подготовки к Белорусской операции, особое значение приобрела воздушная разведка. В те дни истребителям 139-го гвардейского полка довольно часто приходилось сопровождать один штурмовик, который на их аэродроме чувствовал себя так же свободно, как на своем собственном. Летал на этом Ил-2 летчик Харитонов, и боевой приказ "подготовить группу для сопровождения Харитонова" для истребителей 139-го гвардейского в то время стал самым привычным.
Харитонов, надо сказать, был сорвиголова, неунывающий, смелый парень и, очевидно, блестящий разведчик, потому что ему поручались чрезвычайно сложные задания. Подтекст каждого приказа, в котором ставилась задача обеспечить прикрытие Харитонова, читался примерно так:
"Прикрыть Харитонова, чтоб ни один волос не упал с его головы". Поэтому штурмовик и прикрывали шестеркой, восьмёркой, а то и целой эскадрильей. Чаще всего эта работа поручалась первой эскадрилье, которой командовал Яков Удовицкий. Заместителем у него был Юрий Максимов. Оба летчика имели большой опыт в вождении групп на прикрытие. Не случайно самые сложные задания в поручались, как правило, их эскадрилье.
В тот день, когда Харитонов направился фотографировать штаб немецкого соединения далеко за линией фронта, эскадрилья Удовицкого поднялась почти в полном составе. Порядок прикрытия разведчика был заранее тщательно продуман, никаких произвольных отклонений от намеченного плана быть не могло.
И вот группа почти подошла к цели, когда в поле зрения летчиков попал немецкий разведчик ХШ-126. ХШ-126 - соблазнительная цель для истребителя, а этот и вовсе: болтался один, без прикрытия. Следовало лишь чуть-чуть изменить курс, и судьба гитлеровского разведчика была бы предрешена. Но летчики-истребители 139-го полка, приученные к строжайшей дисциплине, продолжали полет по намеченному курсу. Ни один из них не сделал даже попытки увеличить боевой счет, хотя, казалось, это было бы так естественно.
Неожиданно круто в сторону пошел Харитонов. Через минуту ХЩ -126 попал в прицел штурмовика и одним пушечным залпом, конечно, был сбит. Харитонов смел его, как муху, потащив за собой и истребителей прикрытия. Но в воздухе две-три минуты могут изменить многое. Харитонов поставил под угрозу срыва свое задание - вот-вот следовало ожидать появления немецких истребителей. Начинать же бой до того, как произведена съемка, - значит чрезвычайно осложнить выполнение задания или вовсе его не выполнить.
Комэск Удовицкий был возмущен. Он принял решение полет к цели не продолжать. Вынужден был повернуть домой и Харитонов - без прикрытия истребителями задача практически была невыполнимой.
Когда группа вернулась на аэродром, Харитонов получил серьезное нарекание. После этого летчики повторили вылет, лихой штурмовик держался безукоризненно и блестяще выполнил задание.
Этот инцидент не нарушил дружбы истребителей со штурмовиком и вскоре был забыт. Наши бойцы привыкли к Харитонову, полюбили его. Еще не раз гвардейцам 139-го приходилось сопровождать отважного штурмовика, и боевые приказы ими успешно выполнялись, хотя летал Харитонов буквально к черту на рога.
За эту работу летчики-истребители получили не одну благодарность и от вышестоящего командования, и от штурмовиков.
Впоследствии пути штурмового авиаполка, в котором служил разведчик Харитонов, и 139-го гвардейского разошлись. Никто из истребителей не знает о дальнейшей судьбе отчаянного штурмовика. Но память о нем в 139-м полку осталась. Сделать целый полк разведывательным осенью сорок третьего года было решением командования воздушной армии, Выбор пал на 523-й полк нашей дивизии не случайно. В его состав к этому времени из 168-го истребительного перевели разведывательную эскадрилью. В 523-м полку, к тому же лучше, чем в других полках, была отработана радиосвязь. А с ориентацией полка на разведывательный профиль радиосвязь приобретала исключительно важное значение. Наконец, летчики 523-го летали на "лавочкиных", а самолет этот имел сильное пушечное вооружение и мотор воздушного охлаждения. В этом у "лавочкина" был свой плюс перед тем же "яком": разведчикам в основном приходится находиться над занятой врагом территорией, а живучесть мотора воздушного охлаждения выше, чем мотора с водяным охлаждением, что, конечно, принималось во внимание.
Иногда, по мере необходимости, экипажи полка обеспечивали сопровождение бомбардировочной и штурмовой авиации, подкрепляли в воздушных боях гвардейцев 18-го полка и полка "Нормандия", но основной их боевой работой стала все-таки разведка. В этом пилотам 523-го не было равных в армии.. А задачи полку ставил не только штаб нашей дивизии, но и штаб воздушной армии, а через штаб армии штаб фронта.
Вообще история 523-го Оршанского четырежды орденоносного истребительного авиаполка весьма своеобразна. В ней много драматизма, что, впрочем, было характерно для любого воюющего полка.
В 523-м воевало немало летчиков из бывшего 160-го истребительного, который был сформирован в сороковом году и войну начал в составе 43-й истребительной авиадивизии. В 1943 году командиром этого полка стал подполковник К. А. Пильщиков. С именем Константина Пильщикова связаны многие боевые дела коллектива, принесшие ему заслуженную фронтовую славу. Ранее командовавший в 303-й дивизии 168-м истребительным полком, Пильщиков принял 523-й полк в трудное время. Полк был измотан и почти обескровлен в боях. Но между тем беспрерывно летал, в основном обеспечивая сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. В течение лета и осени сорок третьего года в тяжелых боях погибли один из самых сильных летчиков - штурман полка майор Дмитрий Симонов, командир эскадрильи капитан Степан Харченко. Очень мало оставалось опытных летчиков, которые могли бы водить в бой группы. И командир полка Константин Пильщиков, сам беспрерывно летая на боевые задания, в этих нелегких условиях постоянно работал с молодежью. Молодое пополнение воздушных бойцов прошло суровое крещение огнем под его началом.
Ветеранам 523-го полка запомнились боевое крещение лейтенанта Сморчкова. Примечательный внешне, спокойный и уравновешенный по натуре, молодой летчик производил неплохое впечатление, однако в полку никогда не составляли о человеке окончательного мнения прежде, чем не испытали его в бою.
Лейтенант Сморчков прибыл в полк в сентябре из летной школы, в которой некоторое время был инструктором. Следовательно, лётную подготовку пилот имел основательную.
Свой первый боевой вылет он совершал в паре с командиром полка. В тот день 523-й полк сопровождал штурмовиков, идущих к вражеским позициям в районе Смоленска. Когда "илы" приступили к работе. Пильщиков увидел, что три "фоккера" готовятся атаковать наши штурмовики. Командир полка предупредил Сморчкова, и пара "лавочкиных" ринулась в лобовую атаку. Немцы ушли из-под нее. "Лавочкины" продолжали набирать высоту, а в это время к ним незаметно подбиралась пара "фокке-вульфов" из другой группы. Пильщиков заметил, что они опасно подтянулись к его ведомому, и дал короткую команду: "Разворот!" Сморчков мгновенно среагировал, оба летчика выполнили четкий маневр и сами внезапно атаковали немцев, которые, оказавшись в невыгодной позиции, поспешили выйти из боя.
Пильщиков был доволен ведомым: Сморчков в своем первом бою не растерялся, вовремя реагировал на все маневры ведущего, хорошо держался в воздухе и надежно прикрывал командира.
Когда приземлились и лейтенант подошел доложить о выполнении боевого задания, техник самолета Сморчкова заметил:
- Товарищ лейтенант, у вас кровь на лице.
- Ничего... - неожиданно смутился Сморчков.
- Почему в воздухе не доложили о ранении? - спросил Пильщиков.
- Особой боли не ощущал, товарищ командир. И потом, вы сказали, что по возвращении проведем учебный бой... Не хотелось упускать случай...
Так начал боевую работу в 523-м полку будущий Герой Советского Союза лейтенант А. П. Сморчков.
Молодой летчик Виктор Тимофеев свою биографию в этом же полку начинал трудно. Первый боевой вылет он совершил в конце августа под Ельней, где шли беспрерывные тяжелые бои. За первые три-четыре дня Тимофеев совершил более десяти боевых вылетов. Это серьезная нагрузка для новичка.
И вот в одном из первых же боев летчик был подбит. Он даже не понял, как это произошло: все время держался рядом с командиром эскадрильи капитаном А. Ф. Еличевым, старательно следил за тем, чтобы Еличева не атаковали. Ему казалось, что вылет очень спокойный: небо было чистым, истребителей противника он не видел, поэтому, когда его "лавочкин" тряхнуло и что-то отлетело от плоскости, Тимофеев подумал, что в самолет угодил снаряд зенитки. Машина перестала, слушаться летчика, Тимофеев с трудом поспевал за ведущим, а вскоре вынужден был выйти из боя.
На земле в "лавочкине" были обнаружены пробоины в баке. По характеру пробоин определили, что Тимофеева атаковал "фокке-вульф", которого он так и не увидел - слишком неожиданной оказалась атака. По всем признакам молодой летчик вполне еще удачно отделался в тот раз.
Между тем, оставшись без ведомого, капитан Еличев вел тяжелый бой с двумя ФВ-190. Одного он сбил, но тут же на комэска свалилась еще пара. Еличеву удалось подбить второй "фокке-вульф". Оставшийся без напарника, немец попытался уйти, но у Еличева была выгодная позиция, и он решил атаковать и уже потянулся рукой к сектору газа...
В бою все происходит куда быстрее, чем об этом потом можно рассказать. Сделав привычное движение левой рукой и видя, что самолет не прибавил скорости, капитан в горячке боя решил, что сектор газа поврежден. Значит, надо выходить из атаки- с неисправным сектором газа драться бесполезно. Но капитан ошибся: сектор газа был в полной исправности. Ему только казалось, что он сделал автоматическое движение рукой, на самом же деле это было только в его ощущениях - левая рука Еличева была перебита...
Командир эскадрильи вел свой истребитель одной рукой. Он заметил узкую полоску земли, тянувшуюся вдоль участка железной дороги. Сюда, на эту спасительную полоску, находившуюся уже в наших руках, тянулись подбитые в боях бомбардировщики, штурмовики, истребители. Сюда посадил свой "лавочкин" и мужественный комэск Еличев.
Потеряв в бою руку, капитан не пожелал расстаться со своим полком и после нескольких месяцев пребывания в госпиталях вернулся. Он продолжал служить в 523-м полку, но уже не летал.
В разгар сентябрьских боев западнее Ельни противник, пытаясь удержать Смоленск, возвел сильные земляные укрепления. В эти дни приказ произвести фотосъемку вражеского укрепрайона получил лично от командующего воздушной армией капитан М. Ануфриев. Погода стояла плохая - шел сильный затяжной дождь. Но разведчик пробился в самый центр вражеских укреплений и блестяще выполнил задание. Имея данные фоторазведки, добытые Ануфриевым, наши войска на следующий же день прорвали линию вражеских укреплений. После этого прорыва была открыта дорога на Смоленск.
В середине сентября наша авиация нанесла сокрушительный удар по вражеским аэродромам Боровское и Шаталово. Разведданные по этим аэродромам доставил тоже Ануфриев. Только на одном аэродроме Боровское он обнаружил 120 вражеских самолетов. Примерно 45 самолетов было разбито и сожжено после нашего удара.
Каждый разведчик должен быть хорошим летчиком. Но не каждый летчик может быть хорошим разведчиком. Митрофана Ануфриева словно сама природа наделила даром, который он развил, отшлифовал и довел до высокого мастерства. Это была целая наука о разведке - о том, как вести наблюдение, как быть невидимым, как распознавать опасность, скрытую в спокойных, безлюдных ландшафтах.
Мастерство Ануфриева проявлялось в самых различных ситуациях. Он мог в открытую бросить вызов противнику и прорываться к его аэродромам, преодолевая истребительные заслоны, бешеный заградительный огонь зениток. Это чрезвычайно опасная работа. В 523-м полку было немало мужественных разведчиков, которые выполняли подобные задания. Ануфриеву же дано было и другое: он умел угадывать, почти интуитивно распознавать то, что враг до поры до времени всеми силами старался сохранить в тайне. И в этом Ануфриев превзошел многих. Интуиция заставляла его быть особенно внимательным там, где, казалось бы, ничто не должно насторожить разведчика. Он безошибочно определял районы, таящие потенциальную опасность. Случалось, летчик как бы бесцельно начинал кружить над сомнительным местом, мыслью о случайности своего появления успокаивая тех, кто следил за ним. Этим он выигрывал время и расстояние: большое расстояние мешает вести наблюдение. Когда небо было ясным, летчика, конечно, замечали раньше. Тогда он как бы играл с противником в неведение кружил и кружил, постепенно снижаясь до малых высот, пока движение одиночного самолета не обретало уже явную направленность. Гитлеровцы понимали, что обнаружены, оставалось только сбить разведчика. Сбить, чтобы он не успел передать то, что увидел.
Чего только они ни делали, чтобы разведчик не возвратился назад! Гонялись за ним на истребителях, стреляли по нему из зениток, из полевых орудий, танков, пулеметов, даже из минометов. А разведчик жадно впивался глазами в какой-нибудь лес, вдруг ощетинившийся стволами орудий. Он ликовал, когда его подозрения внезапно подтверждались бешеным шквалом огня. В этом подтверждении был смысл его работы.
Сосчитать в такой обстановке танки, орудия, автомашины или самолеты чрезвычайно трудно. Немыслимо трудно. Все это фиксировала фотокамера. У Митрофана Ануфриева была удивительная зрительная память. Он передавал сообщения по радио, причем не только количество танков, самолетов, эшелонов, но и местоположение каждого. А когда возвращался и в лаборатории проявляли отснятую им пленку, можно было только подивиться памяти Ануфриева: между тем, что он сообщал с борта самолета, и тем, что было зафиксировано на пленке, почти не бывало расхождений.