Страница:
В командование полком вступил майор Семен Сибирин. Прошло около полугода. Анатолий Емельянович Голубов выжил, вернулся в полк и вскоре был назначен заместителем командира дивизии.
С 15 по 16 июля мы перелетали на новые аэродромы. После многомесячного пребывания в Смоленской области дивизия перебазировалась к западу, на освобожденные белорусские земли.
Разведывательный 523-й полк и полк "Нормандия" перелетали на полевой аэродром Микунтаны. Час полета, и можно обживаться на новом месте. Каждый перелет на новый аэродром - событие радостное, почти праздничное. Новый аэродром - новая жизнь. Надолго ли? Кто мог тогда загадывать наперед? Главным было то, что еще месяц - полмесяца назад сотни километров территории, через которые полки совершали прыжок, находились в руках врага, а теперь вот война отступила, с боем отдала часть истерзанной нашей земли.
Только грозное фронтовое небо, огненные высоты войны всюду таили еще в себе опасность. При перелете в Микунтаны мы потеряли двух своих боевых товарищей. Французский летчик де Фольтан и техник Астахов вылетели на учебном "яке". Этот "як" не прилетел в Микунтаны, и мы никогда не узнаем, какая трагедия произошла в пути. Всевозможные предположения, которых тогда возникало немало, ничего не прояснили. Во время полета они могли нарваться на шальной немецкий истребитель. Но самолет, на котором вылетели де Фольтан с Астаховым, не так-то просто было сбить. Это был облегченный самолет, очень маневренный, с хорошими скоростными данными, и в руках опытного летчика, хотя и не вооруженный, он вовсе не был мишенью. Учебный "як" мог уйти от любого истребителя, если, конечно, вовремя заметить опасность. Может быть, его сбили с земли стрелковым оружием - перелетали мы обычно на небольшой высоте, а в лесах в то время было много немцев. Попадались большие группы и целые воинские части, которые могли открыть огонь по низко летящему самолету.
Ничего мы не можем утверждать наверняка - после вылета из Дубровки де Фольтана и Астахова больше не видел никто. Но многие видели француза де Сейна. Пристроившись в фюзеляже его истребителя, охваченный тем же нетерпением перемены места, что и летчик, ожидал взлета техник самолета Владимир Белозуб "мой ангел-хранитель", как писал де Сейн матери во Францию.
И вот "як" оторвался от земли. Прошло минут пятнадцать, и вдруг самолет снова появился над полосой. Он словно ощупью пытался найти землю, рвался куда-то в сторону, вверх и снова как бы наугад начинал искать землю...
- Алло, де Сейн, ты слышишь меня? Что случилось, Морис?
- Де Сейн, отвечайте. Отвечайте, де Сейн!
- Что случилось, де Сейн? Вы слышите? Что случилось?!
В эфир летели тревожные русские и французские слова,
Де Сейн слышал. Де Сейн отвечал. У него обгорели руки и лицо. Он ничего не видел. Над головами сбежавшихся людей метался ослепший истребитель. Его пытались завести на полосу. Когда стало ясно, что посадить истребитель будет невозможно, де Сейну дали приказ набрать высоту и покинуть машину.
Но это был единственный приказ, который Морис де Сейн отказался выполнить. Как у всякого военного летчика, у него был парашют. Но в кабине, сжавшись за бронеспинкой, сидел боевой друг де Сейна Владимир Белозуб. Он не мог покинуть машину. И Морис де Сейн не бросил русского техника - никто не мог заставить его в те минуты спасать свою жизнь.
Они погибли на глазах у всего полка. Я не знаю другого случая из истории боевого товарищества между французами и русскими, в котором бы чистота человеческой души раскрылась столь полно, во всем своем нравственном величии.
Много лет спустя я встретился с матерью французского летчика. "Мой генерал, у меня был единственный сын, - негромко и небыстро говорила госпожа де Сейн, - и у него была возможность спастись. Да, - повторила она, - у него была возможность..." Я подумал о том, сколько раз за все эти годы мать летчика мысленно возвращалась к той ситуации, в которой оказался ее сын, когда сделал свой выбор. "Но тогда бы на всю нашу семью легло пятно, - продолжала она. Мой сын поступил благородно..."
Таково было слово матери,
С аэродромом Дубровка в памяти связаны многие драматические события. Это был наш самый невезучий аэродром. Над этим аэродромом погибли де Сейн и Белозуб, отсюда взлетел в последний раз де Фольтан с Астаховым, отсюда вылетал на разведку и был подбит Голубов, здесь разбился командир полка Герой Советского Союза Петр Шевцов - отличный летчик, которого я знал еще по Испании, сюда приземлялся на горящем истребителе Марсель Лефевр...
Лефевр прибыл к нам в составе первой группы и был одним из самых сильных и авторитетных летчиков в полку "Нормандия". После его побега с территории Северной Африки в Англию, где он до прибытия на советско-германский фронт сражался с фашистами в армии де Голля, правительство Виши заочно приговорило его к смертной казни. Попав в Советский Союз, Марсель Лефевр быстро освоил русский язык, полюбил наших летчиков, научился понимать и уважать великие достижения нашего народа. Молодежи Москвы тех суровых лет запомнились его страстные выступления на антифашистских митингах.
Лефевр был не только бесстрашным летчиком-истребителем (он сбил 10 вражеских самолетов), но и отличным инструктором. В Туле зимой сорок третьего - сорок четвертого года он переучил на истребителе Як-9 восемнадцать вновь прибывших французских летчиков. Его эскадрилья в "Нормандии" была одной из самых сильных и состояла из летчиков, полностью им подготовленных.
Марсель Лефевр не дожил до освобождения Парижа немногим более двух месяцев. 5 июня 1944 года он умер от ожогов в московском госпитале. Посмертно летчик был удостоен звания Героя Советского Союза.
После гибели Дюрана в сентябре сорок третьего года это был второй пилот из лучшей французской тройки, прозванной "тремя мушкетерами". Летом сорок четвертого года из "трех мушкетеров" в живых оставался один Марсель Альбер.
За успешные боевые действия в Белорусской операции, за мужество и героизм, проявленные летчиками при овладении городом Молодечно, наша 303-я Смоленская истребительная авиадивизия в конце июля 1944 года была награждена орденом Красного Знамени.
В течение августа и отчасти в сентябре дивизия вела боевую работу в основном двумя полками - 523-м и полком "Нормандия". Оба полка базировались тогда близ города Алитус на Немане. 18-й и 139-й гвардейские полки занимались боевой подготовкой - вводили в строй молодых летчиков, осваивали новую технику.
Не зная отдыха, трудились разведчики 523-го полка. Теперь перед ними лежала Восточная Пруссия - они первыми пересекли ее границы. Такая выпала этому полку судьба: разведчикам постоянно приходилось искать врага. Заканчивалась одна операция, снова требовалась информация о противнике. И если другие полки после боев какое-то время могли вести ограниченно боевую работу или находиться в резерве, то для разведчиков 523-го полка таких пауз не было. Задача интенсивно накапливать информацию о противнике постоянно стояла перед полком, менялись только районы боевых действий.
Бесстрашный разведчик Митрофан Ануфриев фотографировал уже аэродромы противника в районах Минска, Вильнюса, а когда наши войска вышли к Неману, он стал появляться над Восточной Пруссией. Так, 2 августа на станции Шталлупенен Ануфриев обнаружил свыше десяти железнодорожных составов. С борта самолета летчик передал данные, а затем, не дожидаясь атаки "фокке-вульфов", которые прикрывали станцию, сам дерзко атаковал ближайший к нему немецкий истребитель и сбил его на глазах ошарашенных немцев.
Ануфриеву хотелось слетать в глубь Восточной Пруссии, где враг еще чувствовал себя относительно безопасно. До поры до времени это желание разведчика оставалось неосуществимым, но вот он получил такой приказ. И отправился Митрофан на разведку вдвоем со своим боевым товарищем Валентином Сычевым. Учитывая дальность полета, разведчики вылетели на задание на истребителях Як-9д. Эта машина имела дополнительные баки с горючим.
Над Тильзитом наши летчики появились настолько неожиданно для немцев, что без помех успели передать по радио данные об обстановке в городе, на железнодорожной станции. Но сразу же после передачи им пришлось вступить в бой с двумя "фоккерами". Бой шел на виражах над глубоким вражеским тылом. Вскоре к двум "фокке-вульфам" добавилась еще одна пара, буквально через несколько минут появились еще шесть немецких истребителей. Теперь против двух разведчиков над Тильзитом было поднято десять истребителей!
Многократное превосходство противника не смутило наших летчиков. Отличные бойцы, они держались парой, отбивая все атаки, и в конце концов им удалось оторваться от наседающих немцев. Оба вернулись на свой аэродром. В этом бою Ануфриев сбил один "фокке-вульф".
В конце августа разведчик полетел на боевое задание в паре с командиром полка. На этот раз предстояло разведать аэродром в центральной части Восточной Пруссии близ города Инстербург.
"Он появился над аэродромом неожиданно для немцев, - рассказывал потом Константин Пильщиков, - и быстро сосчитал самолеты. По радио передал, что на аэродроме сто двадцать самолетов, из них два -- двухмоторные. На станции тридцать составов, до полутора тысяч вагонов. Все это произошло чрезвычайно быстро... И потом мы обнаружили еще с десяток самолетов на аэродроме Тремпенен".
По этим данным всю ночь работала наша бомбардировочная авиация. Капитану Ануфриеву за эти вылеты была вручена четвертая боевая награда -орден Александра Невского.
Но прошло лишь несколько дней после вылета на Инстербург, и 1 сентября, выполняя разведку, капитан Ануфриев обнаружил колонну танков противника. Летчик снизился, пересчитал танки и указал нашим войскам направление их движения. Немцы открыли по самолету-разведчику сильный огонь. Зенитный снаряд пробил борт машины и разорвался в кабине. Напарник Ануфриева младший лейтенант Корнеев услышал в наушниках спокойный голос ведущего: "Работу кончаем. Идем домой".
Когда приземлились, Ануфриев передал командованию разведданные и только тогда позволил отправить себя в госпиталь. Он был ранен в плечо, в бедро, очевидно, осколок задел и лицо - оно было в крови.
На стоянке осталась машина Митрофана Ануфриева о развороченной взрывом кабиной...
В августе - сентябре успешно выполняли боевые задания однополчане Ануфриева - Толкачев, Анисимов, Сычев, Суслов, Раков, Дорошенко, Макогоненко, Корнеев, Свитченок. Николай Свитченок, распростившись со своими товарищами по 139-му гвардейскому полку, в мае был переведен в 523-й полк, где приобрел новых боевых друзей.
В этот период 523-й полк разведчиков наградили орденом Александра Невского.
В сентябре летчики 18-го гвардейского перегнали в дивизию истребители Як-3 - для своего полка и для "Нормандии". Я расстался со старым боевым, "лавочкиным". На мой взгляд, новому истребителю не было равных. Жаль, что он появился только в сорок четвертом году.
Отношение к самолету всегда очень субъективно. Поэтому ничего удивительного не будет в том, если многие мои друзья, бывшие летчики-истребители, найдут мою оценку Як-3 завышенной. Летчики 139-го гвардейского полка, летавшие в ту пору на самолетах Як-9у, признавали достоинства Як-3, но вовсе не считали их абсолютными. Во всяком случае многие находили, что мощный мотор Як-9у и его пушка стоят легкости и маневренности Як-3. Ну, а патриоты "лавочкина", в особенности последних его модификаций Ла-7 и Ла-9, - нигде и никогда не согласятся с тем, что "лавочкин" в чем-то уступал "яку". Тут все дело в личных привязанностях летчика, порой даже в характере самого летчика. Поэтому, говоря о Як-3, в первую очередь я, конечно, говорю о своем отношении к этой машине.
Як-3, как считали его поклонники, был "игрушкой". А в "лавочкине", в Як-9у, в других машинах летчики чувствовали некую фундаментальность самолета пилот находился как бы в индивидуальной крепости. Машины эти были тяжеловаты не в смысле их веса, - это прежде всего относится к управляемости истребителя, способности маневрировать, подчиняться летчику. В этом отношении Як-3 выигрывал. Маневренность, та легкость, с которой он реагировал на любое движение ручкой управления, были просто его броней. Это свойство истребителя сочеталось с высокими скоростными данными.
К недостаткам этого истребителя можно было бы отнести только одно: он не был столь прочным, как, скажем, "лавочкин". Особенно на больших скоростях. При пикировании Як-3 развивал скорость до семисот километров в час, даже выше. Это получалось благодаря его совершенной аэродинамике. Но при увеличении скорости самолет начинал испытывать нагрузки, на которые рассчитан не был. Случалось, что слетала обшивка с крыла или даже отваливалось само крыло. Летчики об этом знали и при пикировании старались не увлекаться - когда Як-3 разгонялся, его надо было придерживать. В ту пору уровень технологии наших заводов, выпускающих истребители, не всегда позволял полностью воплотить в машине все то, что было заложено в нее конструктором.
Спустя тридцать лет после первых своих вылетов на Як-3 в архивах я нашел отзыв, написанный мной на фронте осенью сорок четвертого года. Такие вот возникли тогда выводы: "До получения частями 303-й дивизии самолета типа Як-3 я летал на всех истребителях, начиная от И-2бис, включая иностранные, а также истребители Як-1, Як-7б, Як-9 (всех вариантов). В последнее время летал на самолете Ла-5ФН, считая его наилучшим.
С поступлением Як-3 вылетел на нем и выполнил до сорока полетов. Сделал следующий вывод: подобному истребителю нет конкурентов. В эксплуатации Як-3 прост и доступен техсоставу; устойчив при взлете и при посадке; в пилотаже доступен любому летчику, что совершенно исключено для самолета Ла-5ФН.
Летчиками 18-го гвардейского полка и отдельного истребительного полка "Нормандия" самолет Як-3 был освоен после 3-5 часов налета. Як-3 быстро набирает высоту, имеет большой диапазон скоростей (от 200 до 600 километров в час). Все фигуры высшего пилотажа, как по горизонтали, так и по вертикали, выполняются отлично. Самолет имеет хороший обзор и удобную, хорошо оборудованную кабину".
И далее: "...На самолете Як-3 я провел учебно-воздушные бои с самолетами типа Як-9 и Ла-5 и всегда выходил победителем. Приходилось встречаться на поле боя с самолетами противника типа Ме-109, где Як-3 показал абсолютное превосходство в горизонтальной скорости, на виражах и особенно на вертикалях.
Из бесед с летчиками, которые провели на Як-3 несколько воздушных боев с ФВ-190, можно сделать вывод, что до высоты 4000 метров (от земли) Як-3 имеет скорость, превышающую скорость ФВ-190 на 20-30 километров.
Желательно больше выпускать таких самолетов и вооружить ими наш военно-воздушный флот для скорейшего и полного завоевания господства в воздухе{11}".
Времени свойственно менять наши многие первоначальные представления. В частности, порой мы склонны более снисходительно относиться к тому, что было в прошлом, хотя и не все в прошлом заслуживает снисхождения. Но так устроена наша память, которая время от времени напоминает нам о необратимости и безвозвратности прожитого. В каких-то конкретных ситуациях и разговорах я иногда и по сей день, например, готов всеми силами защищать наши "Чайки" и И-16, которые были лучшими машинами в тридцатые годы, но, конечно, к началу войны уже пережили свой век. Однако нам пришлось отвоевать на этих машинах по меньшей мере восемь-десять месяцев сорок первого и сорок второго года и немало хлебнуть лиха. По отношению же к Як-3 мое мнение ни разу не менялось. Этот истребитель, по моему убеждению, так и остался одним из лучших во всей мировой авиации, дореактивной эпохи.
Мой "як" долгое время был со мной уже и после окончания войны. Я получал назначения, перемещался по огромной территории нашей страны - "як" следовал за мной. Началось массовое освоение реактивных истребителей, ветшали, списывались и шли на слом машины военного времени - мой "як" оставался при мне. Время щадило его: еще в пятидесятые годы он был хоть куда и по-прежнему выжимал свои семьсот километров на пикировании.
Сорок лет прошло после войны - чрезвычайно много времена для нашего быстрого века. Мы отправляемся в полет на современном реактивном лайнере и привычно выслушиваем информацию стюардессы: "Высота - восемь тысяч метров, скорость полета - девятьсот километров в час". Як-3 мог вести бой на такой высоте в сорок четвертом году и мчаться почти с реактивной скоростью, развивая свыше семисот километров в час. Конечно, наш сегодняшний реактивный лайнер пассажирский самолет, но ведь сколько прошло лет!..
Если бы в пятидесятые годы я мог предположить, что пройдет совсем немного времени и у нас не останется ни одного экземпляра Як-3, если бы я знал, что у меня не будет возможности прийти в музей, чтобы постоять около этой машины, постарался бы сделать все, чтобы мой истребитель уцелел. Он и так намного пережил своих собратьев и в конце концов был отдан в учебное подразделение. Сохранился только один Як-3 с бортовым номером "18". На этом самолете летали французские летчики. Я видел этот "як" с опознавательным знаком принадлежности к 303-й истребительной дивизии- вдоль фюзеляжа зигзагообразная стрела - в авиационном музее в Париже. Самолет приподнят и расположен в пространстве таким образом, будто в любой миг готов устремиться в атаку...
А тогда, осенью сорок четвертого, вскоре после того, как я получил эту машину, подвернулся мне случай испытать Як-3 в бою. Причем я мог считать, что испытание было проведено по всем правилам - бой был нелегкий. Вдвоем с Иваном Замориным вылетели мы тогда на свободную охоту и где-то в районе Тильзита встретили два "мессершмитта". Решили атаковать с ходу, но, едва бой завязался, с высоты подошла еще одна пара "мессершмиттов".
Должен заметить, что никогда нельзя заранее определить тяжесть боя исходя только из численного соотношения сил. В общем, как правило, наши летчики, если это слетанная боевая пара, с четверками, а часто и с более многочисленными группами противника дрались успешно. Да и мы с Замориным незадолго до этого провели бой с четверкой без всяких осложнений - так решительно атаковали немцев, что те рассыпались, даже не приняв боя, и поспешили уйти. Но на сей раз мы попали в трудное положение: по одному тому, как маневрировала первая пара, можно было понять, что мы имеем дело не с новичками. А когда подошла еще пара, наше положение явно осложнилось - мы дрались примерно с равными по силе летчиками, но их было вдвое больше.
Тогда я и смог оценить по достоинству все качества Як-3. Мне стоило больших усилий после нескольких головокружительных эволюции подтянуться к одному из "мессершмиттов". Но даже оказавшись в проигрышной позиций, немецкий летчик маневрировал на редкость хладнокровно, умело, и было нелегко поймать его в прицел. Судя по всему, этот немец был физически чрезвычайно вынослив и тренирован - я это чувствовал по себе, хотя в те годы на здоровье жаловаться мне не приходилось. Может быть немцу и удалось бы унести ноги, если бы со мной был не Иван Заморин, летчик высочайшего класса. Иван не только надежно прикрыл меня, но в какой-то миг преградил гитлеровцу путь заградительной очередью, и "мессершмитт" попал мне в прицел,
После этого ситуация сразу изменилась. Оставшийся без напарника второй "мессер" стал менее активным и вскоре вышел из боя. Силы почти уравнялись, но в морально-психологическом плане преимущество уже было на нашей стороне. Этот нюанс часто неуловим, хотя на исход поединка он, как правило, оказывает огромное влияние. Немца стали действовать не столь напористо, быстро перешли к защите и вскоре оставили зону боя.
У нас уже на исходе было горючее, в любой момент могла появиться новая группа немецких истребителей - мы-то находились над территорией противника. Поэтому не стали преследовать оторвавшихся "мессершмиттов" и пошли домой. Когда приземлились и выбрались из кабин самолетов, на каждом из нас можно было выжимать гимнастерку... Откровенно говоря; со времен Испании я не испытывал такого напряжения, как в этом бою. Если бы не Иван с его изумительной реакцией и богатейшим боевым опытом, результат этого боя мог бы оказаться не столь благополучным. Не раз еще мне приходилось быть в воздухе над вражеской территорией, но ничего похожего до самого конца войны больше испытать не довелось.
139-й гвардейский истребительный авиаполк получал новую технику раньше, чем 18-й гвардейский и "Нормандия". После освобождения Минска, в начале июля сорок четвертого года, этот полк был отправлен под Москву, где и должен был получать новые самолеты Як-9у. Машина летчикам была хорошо знакома, но были у нее недостатки, из-за которых приемка истребителей затянулась. В результате 18-й гвардейский полк и полк "Нормандия", начав перевооружение самолётами Як-3 несколько позже, закончили этот процесс раньше 139-го гвардейского полка.
А 139-й гвардейский пополнился и новыми летчиками. Так, из 168-го полка прилетел младший лейтенант Михеев - скромный, ничем не примечательный паренек. Это был совсем еще молодой летчик, особых боевых заслуг он не имел, но в бою, несмотря на молодость, держался стойко, действовал грамотно. Вскоре в полку его полюбили а как-то незаметно признали своим. Скромность и надежность летчика в бою были теми качествами, которые делали из него идеального ведомого. Это заметил опытный командир звена Сергей Долголев. В противоположность Михееву одессит Долголев в гвардейском полку был человеком довольно приметным. Летчики любили его юмор, жизнелюбие, заражающий бурный темперамент. Полюбил Долголева и Михеев. Пара истребителей стала неразлучна и на земле, и в воздухе.
Из школы воздушного боя - "школы асов", как называли ее в годы войны, - в полк прибыла хорошо подготовленная пара - Грачев и Лизин. Оба летчика с лучшей стороны зарекомендовали себя в период Белорусской операции и тоже быстро вошли в дружную полковую семью.
Чуть позже вернулся в полк старший лейтенант Иван Жидков с ведомым Александром Стуловым, которого он выбрал в школе воздушного боя из молодых летчиков и сам подготовил к предстоящим боям.
Жидкову вернуться в полк было непросто. Командование школы воздушного боя сразу обратило внимание на опытного фронтового летчика. И не столько потому, что на счету Ивана числилось пять или шесть сбитых вражеских самолетов - таких летчиков в школе воздушного боя хватало, сколько потому, что у Жидкова быстро проявились данные прирожденного инструктора. А это в сочетании с боевым опытом делало Ивана Жидкова очень полезным для школы человеком. Потому-то командир школы Жидкова на фронт отпустил не сразу. Несмотря на страстное желание вернуться в полк, Иван остался в школе инструктором. Причем хлопотным для начальства инструктором - дело-то свое он делал прекрасно, но регулярно строчил рапорты с просьбой отпустить его в полк, получал отказы, внушения, "накачки" разного рода и... с тем же упорством продолжал строчить. Тут, как говорится, нашла коса на камень: другой командир школы махнул бы рукой и отпустил летчика, но школой командовал не кто иной, как Анатолий Павлович Жуков - бывший командир 32-го истребительного авиаполка, который в сорок первом году героически воевал в составе 43-й истребительной авиационной дивизии.
Может быть, несмотря на свое упорство, так и остался бы Иван Жидков инструктором в школе и готовил бы крепкие, слетанные пары, а потом получал бы вести с фронтов от бывших своих питомцев. Однако и в полку, хотя прошло много месяцев, помнили Жидкова, ждали его возвращения. И сам командир полка А. К. Петровец, обещая летчику похлопотать за него, обещания своего не забыл. Несколько раз в кабинете командира школы появлялся командированный с фронта спокойный и выдержанный майор с настоятельной просьбой вернуть летчика в полк. Получив отказ, через некоторое время он появлялся снова. Это был начальник штаба 139-го гвардейского полка Василий Александрович Савченков, который хоть и пришел в полк уже в разгар войны, тем не менее очень быстро вошел в обстановку и в дальнейшем пожизненно связал свою судьбу с судьбой полка, как летописец его боевой истории.
В конце концов под таким натиском Анатолий Павлович Жуков уступил. Он, как никто другой, в душе всегда мог оценить силу фронтового братства и привязанности летчика к родному полку. Поэтому в сорок четвертом году школа воздушного боя лишилась одного опытного инструктора, а 139-й гвардейский полк встретил своего старого боевого товарища.
Но не только Иван Жидков снова был в родном истребительном.
...3 августа 1944 года 139-й полк был выстроен по случаю не совсем обыкновенному - личному составу вручали награды.
Откровенно говоря, во второй половине сорок четвертого года вручение наград хоть и было событием торжественным, но, пожалуй, не таким уж необыкновенным. К тому времени у каждого опытного летчика-истребителя было по три-четыре боевых ордена, а то и больше. Награды в полку вручались регулярно, так что торжественный ритуал награждения трудно было считать исключительным. Однако день 3 августа в этом отношении все же отличался- спустя почти три года личному составу полка вручали медали "За оборону Москвы". Это были награды, добытые в самых суровых боях осенью и зимой сорок первого, и потому, спустя почти три года, казались самыми дорогими.
Летный и инженерно-технический состав выстроен перед знаменем полка. Дорогие награды в основном получают инженеры, техники, механики. Того летного состава, который в боях под Москвой дерзко дрался с вероломным и сильным противником, в полку уже не было. Память немногих ветеранов полка в эти минуты невольно обращалась к прошлому. И вдруг среди фамилий инженеров, техников, механиков, связистов, зачитываемых в алфавитном порядке, прозвучало:
С 15 по 16 июля мы перелетали на новые аэродромы. После многомесячного пребывания в Смоленской области дивизия перебазировалась к западу, на освобожденные белорусские земли.
Разведывательный 523-й полк и полк "Нормандия" перелетали на полевой аэродром Микунтаны. Час полета, и можно обживаться на новом месте. Каждый перелет на новый аэродром - событие радостное, почти праздничное. Новый аэродром - новая жизнь. Надолго ли? Кто мог тогда загадывать наперед? Главным было то, что еще месяц - полмесяца назад сотни километров территории, через которые полки совершали прыжок, находились в руках врага, а теперь вот война отступила, с боем отдала часть истерзанной нашей земли.
Только грозное фронтовое небо, огненные высоты войны всюду таили еще в себе опасность. При перелете в Микунтаны мы потеряли двух своих боевых товарищей. Французский летчик де Фольтан и техник Астахов вылетели на учебном "яке". Этот "як" не прилетел в Микунтаны, и мы никогда не узнаем, какая трагедия произошла в пути. Всевозможные предположения, которых тогда возникало немало, ничего не прояснили. Во время полета они могли нарваться на шальной немецкий истребитель. Но самолет, на котором вылетели де Фольтан с Астаховым, не так-то просто было сбить. Это был облегченный самолет, очень маневренный, с хорошими скоростными данными, и в руках опытного летчика, хотя и не вооруженный, он вовсе не был мишенью. Учебный "як" мог уйти от любого истребителя, если, конечно, вовремя заметить опасность. Может быть, его сбили с земли стрелковым оружием - перелетали мы обычно на небольшой высоте, а в лесах в то время было много немцев. Попадались большие группы и целые воинские части, которые могли открыть огонь по низко летящему самолету.
Ничего мы не можем утверждать наверняка - после вылета из Дубровки де Фольтана и Астахова больше не видел никто. Но многие видели француза де Сейна. Пристроившись в фюзеляже его истребителя, охваченный тем же нетерпением перемены места, что и летчик, ожидал взлета техник самолета Владимир Белозуб "мой ангел-хранитель", как писал де Сейн матери во Францию.
И вот "як" оторвался от земли. Прошло минут пятнадцать, и вдруг самолет снова появился над полосой. Он словно ощупью пытался найти землю, рвался куда-то в сторону, вверх и снова как бы наугад начинал искать землю...
- Алло, де Сейн, ты слышишь меня? Что случилось, Морис?
- Де Сейн, отвечайте. Отвечайте, де Сейн!
- Что случилось, де Сейн? Вы слышите? Что случилось?!
В эфир летели тревожные русские и французские слова,
Де Сейн слышал. Де Сейн отвечал. У него обгорели руки и лицо. Он ничего не видел. Над головами сбежавшихся людей метался ослепший истребитель. Его пытались завести на полосу. Когда стало ясно, что посадить истребитель будет невозможно, де Сейну дали приказ набрать высоту и покинуть машину.
Но это был единственный приказ, который Морис де Сейн отказался выполнить. Как у всякого военного летчика, у него был парашют. Но в кабине, сжавшись за бронеспинкой, сидел боевой друг де Сейна Владимир Белозуб. Он не мог покинуть машину. И Морис де Сейн не бросил русского техника - никто не мог заставить его в те минуты спасать свою жизнь.
Они погибли на глазах у всего полка. Я не знаю другого случая из истории боевого товарищества между французами и русскими, в котором бы чистота человеческой души раскрылась столь полно, во всем своем нравственном величии.
Много лет спустя я встретился с матерью французского летчика. "Мой генерал, у меня был единственный сын, - негромко и небыстро говорила госпожа де Сейн, - и у него была возможность спастись. Да, - повторила она, - у него была возможность..." Я подумал о том, сколько раз за все эти годы мать летчика мысленно возвращалась к той ситуации, в которой оказался ее сын, когда сделал свой выбор. "Но тогда бы на всю нашу семью легло пятно, - продолжала она. Мой сын поступил благородно..."
Таково было слово матери,
С аэродромом Дубровка в памяти связаны многие драматические события. Это был наш самый невезучий аэродром. Над этим аэродромом погибли де Сейн и Белозуб, отсюда взлетел в последний раз де Фольтан с Астаховым, отсюда вылетал на разведку и был подбит Голубов, здесь разбился командир полка Герой Советского Союза Петр Шевцов - отличный летчик, которого я знал еще по Испании, сюда приземлялся на горящем истребителе Марсель Лефевр...
Лефевр прибыл к нам в составе первой группы и был одним из самых сильных и авторитетных летчиков в полку "Нормандия". После его побега с территории Северной Африки в Англию, где он до прибытия на советско-германский фронт сражался с фашистами в армии де Голля, правительство Виши заочно приговорило его к смертной казни. Попав в Советский Союз, Марсель Лефевр быстро освоил русский язык, полюбил наших летчиков, научился понимать и уважать великие достижения нашего народа. Молодежи Москвы тех суровых лет запомнились его страстные выступления на антифашистских митингах.
Лефевр был не только бесстрашным летчиком-истребителем (он сбил 10 вражеских самолетов), но и отличным инструктором. В Туле зимой сорок третьего - сорок четвертого года он переучил на истребителе Як-9 восемнадцать вновь прибывших французских летчиков. Его эскадрилья в "Нормандии" была одной из самых сильных и состояла из летчиков, полностью им подготовленных.
Марсель Лефевр не дожил до освобождения Парижа немногим более двух месяцев. 5 июня 1944 года он умер от ожогов в московском госпитале. Посмертно летчик был удостоен звания Героя Советского Союза.
После гибели Дюрана в сентябре сорок третьего года это был второй пилот из лучшей французской тройки, прозванной "тремя мушкетерами". Летом сорок четвертого года из "трех мушкетеров" в живых оставался один Марсель Альбер.
За успешные боевые действия в Белорусской операции, за мужество и героизм, проявленные летчиками при овладении городом Молодечно, наша 303-я Смоленская истребительная авиадивизия в конце июля 1944 года была награждена орденом Красного Знамени.
В течение августа и отчасти в сентябре дивизия вела боевую работу в основном двумя полками - 523-м и полком "Нормандия". Оба полка базировались тогда близ города Алитус на Немане. 18-й и 139-й гвардейские полки занимались боевой подготовкой - вводили в строй молодых летчиков, осваивали новую технику.
Не зная отдыха, трудились разведчики 523-го полка. Теперь перед ними лежала Восточная Пруссия - они первыми пересекли ее границы. Такая выпала этому полку судьба: разведчикам постоянно приходилось искать врага. Заканчивалась одна операция, снова требовалась информация о противнике. И если другие полки после боев какое-то время могли вести ограниченно боевую работу или находиться в резерве, то для разведчиков 523-го полка таких пауз не было. Задача интенсивно накапливать информацию о противнике постоянно стояла перед полком, менялись только районы боевых действий.
Бесстрашный разведчик Митрофан Ануфриев фотографировал уже аэродромы противника в районах Минска, Вильнюса, а когда наши войска вышли к Неману, он стал появляться над Восточной Пруссией. Так, 2 августа на станции Шталлупенен Ануфриев обнаружил свыше десяти железнодорожных составов. С борта самолета летчик передал данные, а затем, не дожидаясь атаки "фокке-вульфов", которые прикрывали станцию, сам дерзко атаковал ближайший к нему немецкий истребитель и сбил его на глазах ошарашенных немцев.
Ануфриеву хотелось слетать в глубь Восточной Пруссии, где враг еще чувствовал себя относительно безопасно. До поры до времени это желание разведчика оставалось неосуществимым, но вот он получил такой приказ. И отправился Митрофан на разведку вдвоем со своим боевым товарищем Валентином Сычевым. Учитывая дальность полета, разведчики вылетели на задание на истребителях Як-9д. Эта машина имела дополнительные баки с горючим.
Над Тильзитом наши летчики появились настолько неожиданно для немцев, что без помех успели передать по радио данные об обстановке в городе, на железнодорожной станции. Но сразу же после передачи им пришлось вступить в бой с двумя "фоккерами". Бой шел на виражах над глубоким вражеским тылом. Вскоре к двум "фокке-вульфам" добавилась еще одна пара, буквально через несколько минут появились еще шесть немецких истребителей. Теперь против двух разведчиков над Тильзитом было поднято десять истребителей!
Многократное превосходство противника не смутило наших летчиков. Отличные бойцы, они держались парой, отбивая все атаки, и в конце концов им удалось оторваться от наседающих немцев. Оба вернулись на свой аэродром. В этом бою Ануфриев сбил один "фокке-вульф".
В конце августа разведчик полетел на боевое задание в паре с командиром полка. На этот раз предстояло разведать аэродром в центральной части Восточной Пруссии близ города Инстербург.
"Он появился над аэродромом неожиданно для немцев, - рассказывал потом Константин Пильщиков, - и быстро сосчитал самолеты. По радио передал, что на аэродроме сто двадцать самолетов, из них два -- двухмоторные. На станции тридцать составов, до полутора тысяч вагонов. Все это произошло чрезвычайно быстро... И потом мы обнаружили еще с десяток самолетов на аэродроме Тремпенен".
По этим данным всю ночь работала наша бомбардировочная авиация. Капитану Ануфриеву за эти вылеты была вручена четвертая боевая награда -орден Александра Невского.
Но прошло лишь несколько дней после вылета на Инстербург, и 1 сентября, выполняя разведку, капитан Ануфриев обнаружил колонну танков противника. Летчик снизился, пересчитал танки и указал нашим войскам направление их движения. Немцы открыли по самолету-разведчику сильный огонь. Зенитный снаряд пробил борт машины и разорвался в кабине. Напарник Ануфриева младший лейтенант Корнеев услышал в наушниках спокойный голос ведущего: "Работу кончаем. Идем домой".
Когда приземлились, Ануфриев передал командованию разведданные и только тогда позволил отправить себя в госпиталь. Он был ранен в плечо, в бедро, очевидно, осколок задел и лицо - оно было в крови.
На стоянке осталась машина Митрофана Ануфриева о развороченной взрывом кабиной...
В августе - сентябре успешно выполняли боевые задания однополчане Ануфриева - Толкачев, Анисимов, Сычев, Суслов, Раков, Дорошенко, Макогоненко, Корнеев, Свитченок. Николай Свитченок, распростившись со своими товарищами по 139-му гвардейскому полку, в мае был переведен в 523-й полк, где приобрел новых боевых друзей.
В этот период 523-й полк разведчиков наградили орденом Александра Невского.
В сентябре летчики 18-го гвардейского перегнали в дивизию истребители Як-3 - для своего полка и для "Нормандии". Я расстался со старым боевым, "лавочкиным". На мой взгляд, новому истребителю не было равных. Жаль, что он появился только в сорок четвертом году.
Отношение к самолету всегда очень субъективно. Поэтому ничего удивительного не будет в том, если многие мои друзья, бывшие летчики-истребители, найдут мою оценку Як-3 завышенной. Летчики 139-го гвардейского полка, летавшие в ту пору на самолетах Як-9у, признавали достоинства Як-3, но вовсе не считали их абсолютными. Во всяком случае многие находили, что мощный мотор Як-9у и его пушка стоят легкости и маневренности Як-3. Ну, а патриоты "лавочкина", в особенности последних его модификаций Ла-7 и Ла-9, - нигде и никогда не согласятся с тем, что "лавочкин" в чем-то уступал "яку". Тут все дело в личных привязанностях летчика, порой даже в характере самого летчика. Поэтому, говоря о Як-3, в первую очередь я, конечно, говорю о своем отношении к этой машине.
Як-3, как считали его поклонники, был "игрушкой". А в "лавочкине", в Як-9у, в других машинах летчики чувствовали некую фундаментальность самолета пилот находился как бы в индивидуальной крепости. Машины эти были тяжеловаты не в смысле их веса, - это прежде всего относится к управляемости истребителя, способности маневрировать, подчиняться летчику. В этом отношении Як-3 выигрывал. Маневренность, та легкость, с которой он реагировал на любое движение ручкой управления, были просто его броней. Это свойство истребителя сочеталось с высокими скоростными данными.
К недостаткам этого истребителя можно было бы отнести только одно: он не был столь прочным, как, скажем, "лавочкин". Особенно на больших скоростях. При пикировании Як-3 развивал скорость до семисот километров в час, даже выше. Это получалось благодаря его совершенной аэродинамике. Но при увеличении скорости самолет начинал испытывать нагрузки, на которые рассчитан не был. Случалось, что слетала обшивка с крыла или даже отваливалось само крыло. Летчики об этом знали и при пикировании старались не увлекаться - когда Як-3 разгонялся, его надо было придерживать. В ту пору уровень технологии наших заводов, выпускающих истребители, не всегда позволял полностью воплотить в машине все то, что было заложено в нее конструктором.
Спустя тридцать лет после первых своих вылетов на Як-3 в архивах я нашел отзыв, написанный мной на фронте осенью сорок четвертого года. Такие вот возникли тогда выводы: "До получения частями 303-й дивизии самолета типа Як-3 я летал на всех истребителях, начиная от И-2бис, включая иностранные, а также истребители Як-1, Як-7б, Як-9 (всех вариантов). В последнее время летал на самолете Ла-5ФН, считая его наилучшим.
С поступлением Як-3 вылетел на нем и выполнил до сорока полетов. Сделал следующий вывод: подобному истребителю нет конкурентов. В эксплуатации Як-3 прост и доступен техсоставу; устойчив при взлете и при посадке; в пилотаже доступен любому летчику, что совершенно исключено для самолета Ла-5ФН.
Летчиками 18-го гвардейского полка и отдельного истребительного полка "Нормандия" самолет Як-3 был освоен после 3-5 часов налета. Як-3 быстро набирает высоту, имеет большой диапазон скоростей (от 200 до 600 километров в час). Все фигуры высшего пилотажа, как по горизонтали, так и по вертикали, выполняются отлично. Самолет имеет хороший обзор и удобную, хорошо оборудованную кабину".
И далее: "...На самолете Як-3 я провел учебно-воздушные бои с самолетами типа Як-9 и Ла-5 и всегда выходил победителем. Приходилось встречаться на поле боя с самолетами противника типа Ме-109, где Як-3 показал абсолютное превосходство в горизонтальной скорости, на виражах и особенно на вертикалях.
Из бесед с летчиками, которые провели на Як-3 несколько воздушных боев с ФВ-190, можно сделать вывод, что до высоты 4000 метров (от земли) Як-3 имеет скорость, превышающую скорость ФВ-190 на 20-30 километров.
Желательно больше выпускать таких самолетов и вооружить ими наш военно-воздушный флот для скорейшего и полного завоевания господства в воздухе{11}".
Времени свойственно менять наши многие первоначальные представления. В частности, порой мы склонны более снисходительно относиться к тому, что было в прошлом, хотя и не все в прошлом заслуживает снисхождения. Но так устроена наша память, которая время от времени напоминает нам о необратимости и безвозвратности прожитого. В каких-то конкретных ситуациях и разговорах я иногда и по сей день, например, готов всеми силами защищать наши "Чайки" и И-16, которые были лучшими машинами в тридцатые годы, но, конечно, к началу войны уже пережили свой век. Однако нам пришлось отвоевать на этих машинах по меньшей мере восемь-десять месяцев сорок первого и сорок второго года и немало хлебнуть лиха. По отношению же к Як-3 мое мнение ни разу не менялось. Этот истребитель, по моему убеждению, так и остался одним из лучших во всей мировой авиации, дореактивной эпохи.
Мой "як" долгое время был со мной уже и после окончания войны. Я получал назначения, перемещался по огромной территории нашей страны - "як" следовал за мной. Началось массовое освоение реактивных истребителей, ветшали, списывались и шли на слом машины военного времени - мой "як" оставался при мне. Время щадило его: еще в пятидесятые годы он был хоть куда и по-прежнему выжимал свои семьсот километров на пикировании.
Сорок лет прошло после войны - чрезвычайно много времена для нашего быстрого века. Мы отправляемся в полет на современном реактивном лайнере и привычно выслушиваем информацию стюардессы: "Высота - восемь тысяч метров, скорость полета - девятьсот километров в час". Як-3 мог вести бой на такой высоте в сорок четвертом году и мчаться почти с реактивной скоростью, развивая свыше семисот километров в час. Конечно, наш сегодняшний реактивный лайнер пассажирский самолет, но ведь сколько прошло лет!..
Если бы в пятидесятые годы я мог предположить, что пройдет совсем немного времени и у нас не останется ни одного экземпляра Як-3, если бы я знал, что у меня не будет возможности прийти в музей, чтобы постоять около этой машины, постарался бы сделать все, чтобы мой истребитель уцелел. Он и так намного пережил своих собратьев и в конце концов был отдан в учебное подразделение. Сохранился только один Як-3 с бортовым номером "18". На этом самолете летали французские летчики. Я видел этот "як" с опознавательным знаком принадлежности к 303-й истребительной дивизии- вдоль фюзеляжа зигзагообразная стрела - в авиационном музее в Париже. Самолет приподнят и расположен в пространстве таким образом, будто в любой миг готов устремиться в атаку...
А тогда, осенью сорок четвертого, вскоре после того, как я получил эту машину, подвернулся мне случай испытать Як-3 в бою. Причем я мог считать, что испытание было проведено по всем правилам - бой был нелегкий. Вдвоем с Иваном Замориным вылетели мы тогда на свободную охоту и где-то в районе Тильзита встретили два "мессершмитта". Решили атаковать с ходу, но, едва бой завязался, с высоты подошла еще одна пара "мессершмиттов".
Должен заметить, что никогда нельзя заранее определить тяжесть боя исходя только из численного соотношения сил. В общем, как правило, наши летчики, если это слетанная боевая пара, с четверками, а часто и с более многочисленными группами противника дрались успешно. Да и мы с Замориным незадолго до этого провели бой с четверкой без всяких осложнений - так решительно атаковали немцев, что те рассыпались, даже не приняв боя, и поспешили уйти. Но на сей раз мы попали в трудное положение: по одному тому, как маневрировала первая пара, можно было понять, что мы имеем дело не с новичками. А когда подошла еще пара, наше положение явно осложнилось - мы дрались примерно с равными по силе летчиками, но их было вдвое больше.
Тогда я и смог оценить по достоинству все качества Як-3. Мне стоило больших усилий после нескольких головокружительных эволюции подтянуться к одному из "мессершмиттов". Но даже оказавшись в проигрышной позиций, немецкий летчик маневрировал на редкость хладнокровно, умело, и было нелегко поймать его в прицел. Судя по всему, этот немец был физически чрезвычайно вынослив и тренирован - я это чувствовал по себе, хотя в те годы на здоровье жаловаться мне не приходилось. Может быть немцу и удалось бы унести ноги, если бы со мной был не Иван Заморин, летчик высочайшего класса. Иван не только надежно прикрыл меня, но в какой-то миг преградил гитлеровцу путь заградительной очередью, и "мессершмитт" попал мне в прицел,
После этого ситуация сразу изменилась. Оставшийся без напарника второй "мессер" стал менее активным и вскоре вышел из боя. Силы почти уравнялись, но в морально-психологическом плане преимущество уже было на нашей стороне. Этот нюанс часто неуловим, хотя на исход поединка он, как правило, оказывает огромное влияние. Немца стали действовать не столь напористо, быстро перешли к защите и вскоре оставили зону боя.
У нас уже на исходе было горючее, в любой момент могла появиться новая группа немецких истребителей - мы-то находились над территорией противника. Поэтому не стали преследовать оторвавшихся "мессершмиттов" и пошли домой. Когда приземлились и выбрались из кабин самолетов, на каждом из нас можно было выжимать гимнастерку... Откровенно говоря; со времен Испании я не испытывал такого напряжения, как в этом бою. Если бы не Иван с его изумительной реакцией и богатейшим боевым опытом, результат этого боя мог бы оказаться не столь благополучным. Не раз еще мне приходилось быть в воздухе над вражеской территорией, но ничего похожего до самого конца войны больше испытать не довелось.
139-й гвардейский истребительный авиаполк получал новую технику раньше, чем 18-й гвардейский и "Нормандия". После освобождения Минска, в начале июля сорок четвертого года, этот полк был отправлен под Москву, где и должен был получать новые самолеты Як-9у. Машина летчикам была хорошо знакома, но были у нее недостатки, из-за которых приемка истребителей затянулась. В результате 18-й гвардейский полк и полк "Нормандия", начав перевооружение самолётами Як-3 несколько позже, закончили этот процесс раньше 139-го гвардейского полка.
А 139-й гвардейский пополнился и новыми летчиками. Так, из 168-го полка прилетел младший лейтенант Михеев - скромный, ничем не примечательный паренек. Это был совсем еще молодой летчик, особых боевых заслуг он не имел, но в бою, несмотря на молодость, держался стойко, действовал грамотно. Вскоре в полку его полюбили а как-то незаметно признали своим. Скромность и надежность летчика в бою были теми качествами, которые делали из него идеального ведомого. Это заметил опытный командир звена Сергей Долголев. В противоположность Михееву одессит Долголев в гвардейском полку был человеком довольно приметным. Летчики любили его юмор, жизнелюбие, заражающий бурный темперамент. Полюбил Долголева и Михеев. Пара истребителей стала неразлучна и на земле, и в воздухе.
Из школы воздушного боя - "школы асов", как называли ее в годы войны, - в полк прибыла хорошо подготовленная пара - Грачев и Лизин. Оба летчика с лучшей стороны зарекомендовали себя в период Белорусской операции и тоже быстро вошли в дружную полковую семью.
Чуть позже вернулся в полк старший лейтенант Иван Жидков с ведомым Александром Стуловым, которого он выбрал в школе воздушного боя из молодых летчиков и сам подготовил к предстоящим боям.
Жидкову вернуться в полк было непросто. Командование школы воздушного боя сразу обратило внимание на опытного фронтового летчика. И не столько потому, что на счету Ивана числилось пять или шесть сбитых вражеских самолетов - таких летчиков в школе воздушного боя хватало, сколько потому, что у Жидкова быстро проявились данные прирожденного инструктора. А это в сочетании с боевым опытом делало Ивана Жидкова очень полезным для школы человеком. Потому-то командир школы Жидкова на фронт отпустил не сразу. Несмотря на страстное желание вернуться в полк, Иван остался в школе инструктором. Причем хлопотным для начальства инструктором - дело-то свое он делал прекрасно, но регулярно строчил рапорты с просьбой отпустить его в полк, получал отказы, внушения, "накачки" разного рода и... с тем же упорством продолжал строчить. Тут, как говорится, нашла коса на камень: другой командир школы махнул бы рукой и отпустил летчика, но школой командовал не кто иной, как Анатолий Павлович Жуков - бывший командир 32-го истребительного авиаполка, который в сорок первом году героически воевал в составе 43-й истребительной авиационной дивизии.
Может быть, несмотря на свое упорство, так и остался бы Иван Жидков инструктором в школе и готовил бы крепкие, слетанные пары, а потом получал бы вести с фронтов от бывших своих питомцев. Однако и в полку, хотя прошло много месяцев, помнили Жидкова, ждали его возвращения. И сам командир полка А. К. Петровец, обещая летчику похлопотать за него, обещания своего не забыл. Несколько раз в кабинете командира школы появлялся командированный с фронта спокойный и выдержанный майор с настоятельной просьбой вернуть летчика в полк. Получив отказ, через некоторое время он появлялся снова. Это был начальник штаба 139-го гвардейского полка Василий Александрович Савченков, который хоть и пришел в полк уже в разгар войны, тем не менее очень быстро вошел в обстановку и в дальнейшем пожизненно связал свою судьбу с судьбой полка, как летописец его боевой истории.
В конце концов под таким натиском Анатолий Павлович Жуков уступил. Он, как никто другой, в душе всегда мог оценить силу фронтового братства и привязанности летчика к родному полку. Поэтому в сорок четвертом году школа воздушного боя лишилась одного опытного инструктора, а 139-й гвардейский полк встретил своего старого боевого товарища.
Но не только Иван Жидков снова был в родном истребительном.
...3 августа 1944 года 139-й полк был выстроен по случаю не совсем обыкновенному - личному составу вручали награды.
Откровенно говоря, во второй половине сорок четвертого года вручение наград хоть и было событием торжественным, но, пожалуй, не таким уж необыкновенным. К тому времени у каждого опытного летчика-истребителя было по три-четыре боевых ордена, а то и больше. Награды в полку вручались регулярно, так что торжественный ритуал награждения трудно было считать исключительным. Однако день 3 августа в этом отношении все же отличался- спустя почти три года личному составу полка вручали медали "За оборону Москвы". Это были награды, добытые в самых суровых боях осенью и зимой сорок первого, и потому, спустя почти три года, казались самыми дорогими.
Летный и инженерно-технический состав выстроен перед знаменем полка. Дорогие награды в основном получают инженеры, техники, механики. Того летного состава, который в боях под Москвой дерзко дрался с вероломным и сильным противником, в полку уже не было. Память немногих ветеранов полка в эти минуты невольно обращалась к прошлому. И вдруг среди фамилий инженеров, техников, механиков, связистов, зачитываемых в алфавитном порядке, прозвучало: