Страница:
А колокол, огромный набатный колокол Сен-Жермен-Л'Озеруа стонал, рыдал, выл, рычал, издавая звуки, похожие на вопли безумца… Эти странные, жуткие стенания прорезали мрак…
По соседству с собором Сен-Жермен-Л'Озеруа ударил еще один колокол, затем еще и еще… И вот уже все колокола Парижа били в набат, обрушивая на столицу чудовищный шквал бешеного рева!
Внизу, на улицах замелькали тени: люди бежали, толкались, кричали, посылали проклятия. Молниями сверкали обнаженные клинки. Факелы, сотни факелов, тысячи факелов залили светом город. Красным сиянием озарился Париж, словно запылали огни преисподней, принесенные из царства мертвых в царство живых…
А за спиной Екатерины, в Лувре, грохнул пистолетный выстрел, потом второй, третий… Началось избиение гугенотов — великое человеческое жертвоприношение…
Да, с первым же ударом колокола Париж взорвался. Увидев, как вспыхнули факелы и заметались тени, герцог де Гиз воскликнул:
— Наконец-то! Наконец-то!
Во всех храмах священники, монахи, епископы, все верные дети католической церкви радостно провозгласили:
— Слава Богу! Началось!
Гиз подал знак своим людям, и всадники понеслись к дому Колиньи.
Крюсе, Пезу, Кервье, Таванн, Омаль, Монпасье, Невер, насильники и убийцы во всех уголках Парижа взялись за дело.
Данвиль, подняв шпагу, крикнул:
— К Монморанси! Вперед! Зверь в ловушке!
Радость и злоба смешались в этом вопле Анри де Монморанси.
Глава 34
Глава 35
По соседству с собором Сен-Жермен-Л'Озеруа ударил еще один колокол, затем еще и еще… И вот уже все колокола Парижа били в набат, обрушивая на столицу чудовищный шквал бешеного рева!
Внизу, на улицах замелькали тени: люди бежали, толкались, кричали, посылали проклятия. Молниями сверкали обнаженные клинки. Факелы, сотни факелов, тысячи факелов залили светом город. Красным сиянием озарился Париж, словно запылали огни преисподней, принесенные из царства мертвых в царство живых…
А за спиной Екатерины, в Лувре, грохнул пистолетный выстрел, потом второй, третий… Началось избиение гугенотов — великое человеческое жертвоприношение…
Да, с первым же ударом колокола Париж взорвался. Увидев, как вспыхнули факелы и заметались тени, герцог де Гиз воскликнул:
— Наконец-то! Наконец-то!
Во всех храмах священники, монахи, епископы, все верные дети католической церкви радостно провозгласили:
— Слава Богу! Началось!
Гиз подал знак своим людям, и всадники понеслись к дому Колиньи.
Крюсе, Пезу, Кервье, Таванн, Омаль, Монпасье, Невер, насильники и убийцы во всех уголках Парижа взялись за дело.
Данвиль, подняв шпагу, крикнул:
— К Монморанси! Вперед! Зверь в ловушке!
Радость и злоба смешались в этом вопле Анри де Монморанси.
Глава 34
КОРОЛЬ СМЕЕТСЯ
Карл IX был у себя в опочивальне. Он не раздевался. Король сидел в глубоком кресле и казался еще более маленьким, болезненным и тщедушным, чем всегда. У его ног тревожным сном спали две его любимые борзые, Несс и Эвриал.
При первом ударе колокола король затрепетал. А набат Сен-Жермен-Л'Озруа ревел и рычал, словно дикий зверь, мечущийся в запертой клетке. Борзые вскочили и завыли от страха и злобы. Карл окликнул псов; те тут же запрыгнули на кресло и приникли к хозяину. Король прижал к себе изящные, длинные морды, крепко обняв псов: ему так хотелось почувствовать что-то живое и дружеское.
Все колокола Парижа ответили набатом на яростный звон Руджьери. Король медленно поднялся, постоял, потом бросился на постель, закрыв голову подушкой. Но звон нельзя было заглушить: звенели стекла, колебался свет ламп, содрогалась мебель…
Тогда Карл решил бороться: он встал, поднял голову и глухо выругался. Внезапно рот его скривился, он закричал пронзительно и громко; вопль его слился с колокольным звоном. Борзые протяжно завыли.
— Замолчите, адские колокола! Хватит! Хватит! — надрывался король. — Пусть они замолчат! Не хочу! Не хочу! Не убивайте!..
Куда бежать? Трагический, зловещий, отчаянный крик прокатился по дворцу, словно эхо колокольного рева. Нет! Они не замолчат! Еще четыре дня колокольный звон будет захлестывать Париж.
Теперь Карлу казалось, что он слышит не только парижские колокола. Зловещий звон сотрясал королевство; все колокола Франции заговорили. Орлеан, Анже, Тур, Бордо, Авиньон, Марсель, Реймс, Ренн, Суассон, Дижон, Тарб, Ангулем, Розен, юг и север, восток и запад… каждый город захлестнул безумный колокольный звон!
Карл кинулся к окну, оборвал штору, распахнул створки… Он выглянул наружу и отшатнулся, стуча зубами.
Уже светало, занималось воскресное утро. Но по улицам все равно метались люди с факелами. Одни с криками ужаса пытались спастись, другие, залитые кровью, преследовали их.
Бросив взгляд на этот кровавый спектакль, Карл попятился и остановился в центре комнаты.
— Что я наделал? — лепетал король. — Что я наговорил? Неужели все это творится по моему приказу?.. Нет, не хочу ни видеть, ни слышать… Бежать, но куда?
Куда бежать? Карл открыл дверь, проскользнул, словно призрак, по коридору, вышел на галерею. И тут «волосы у него на голове зашевелились. Пять или шесть трупов валялось на полу: одни лицом вниз, сжавшись и скрючившись; другие — на спине, крестом раскинув руки. В углу молодой человек отбивался от дюжины католиков. Король узнал Клермона де Пиля, На середине галереи две женщины, стоя на коленях, простирали руки к своим убийцам. Еще миг — и обе упали; сердца их были пронзены кинжалами. В галерее стоны заглушали колокольный звон. И король отступил, не отваживаясь пробираться через галерею. Он прошептал:
— Это все я! Я убил несчастных женщин! Я зарезал мужчин! О, пощадите меня, пощадите меня, пощадите! Куда мне скрыться, куда?!
Карл убежал подальше от страшной галереи, хотел спуститься по лестнице… Но там, на площадке лежали горы трупов с закатившимися глазами, с застывшими руками и ногами.
Король вернулся наверх, стал искать другой коридор. То тут, то там слышались выстрелы из аркебуз и пистолетов.
Трупы в каждом коридоре! Горький дым стелился по Лувру. Через коридор пронеслась дюжина залитых кровью безумцев. Они преследовали раненого, вопя: «Ату его! Ату! Держи гугенота!» Несчастный споткнулся, упал и через секунду его тело превратилось в кровавое месиво. А взбесившиеся демоны рванулись в другой конец коридора, где промелькнули двое полуодетых гугенотов, искавших спасения… Коридор опустел. Карл осторожно шагнул вперед, приблизился к истерзанному телу только что убитого человека. Карл узнал барона де Пона, накануне выигравшего у него партию в мяч… Труп лежал поперек коридора, и Карлу пришлось перепрыгнуть через него. Но сделав еще шаг, король в ужасе застыл: обеими ногами он попал в кровавую лужу.
— Господи! Крики умирающих звенят у меня в голове! — простонал король. — Пусть громче бьют колокола! Пусть гремят выстрелы! Не хочу, не хочу слышать крики! Помогите! Бежать! Бежать! Но куда…
Карл заметался по коридорам, перешагивая через полураздетые трупы мужчин и обнаженные тела женщин; трупы, трупы, трупы вокруг: рты, разинутые в последнем проклятии; глаза, в которых отразился безумный страх или безмерное удивление.
Куда бежать? Пощады, пощады! Эти слова вместе со стонами умирающих без конца звучали в ушах Карла. Весь, весь Лувр был затянут дымом, залит кровью, полон стенаний. Повсюду стреляли… Куда бежать?
Король бил себя кулаками по лбу. Он знал, знал всех этих людей… Карл уже не обращал внимания на кровавые лужи, спотыкался о мертвецов. Сжав голову руками, король носился по Лувру, вверх и вниз по лестницам, обезумевший, растерянный; он трясся и дико выл:
— Куда же? Куда скрыться? Крики, крики в голове… Не надо… не хочу! Прекратите!
Карл наткнулся на окно, вцепился в раму. Видимо, ужас удесятерил его силы: ему удалось выломать створку. Это окно находилось на первом этаже, и король высунулся, пытаясь набрать в легкие воздуха. Но и тут его настигли крики:
— Пощадите, пощадите! Сир, мы же ваши гости! Сир, мы ведь ваши друзья!
Человек двадцать безоружных гугенотов простирали к нему руки. Их загнала в угол двора сотня разъяренный хищников с аркебузами. Карл наклонился и снова услышал:
— Сир! Сир! Ваше Величество!
И тогда жуткий, зловещий смех, вселявший ужас в каждого, кому довелось его слышать, раздался во дворце. Карл хохотал, запрокинув голову, вцепившись руками в подоконник; хохотал, не в силах остановиться.
И вновь король, не разбирая дороги, ринулся по коридорам. Наконец ему попалась раскрытая дверь, он вбежал в комнату и рухнул в кресло…
Оглядевшись, Карл IX понял, что оказался в своем любимом кабинете. Здесь он разместил свою коллекцию охотничьих рогов, всякие интересные поделки, в том числе и усовершенствованную аркебузу, которую преподнес ему недавно Крюсе. Аркебуза так и лежала в углу. А кроме нее десяток разных аркебуз висели на стенах: король интересовался механическими изобретениями и стрелковым оружием.
Кабинет этот находился на первом этаже. Как читатели помнят, сюда привел когда-то шевалье де Пардальяна маршал де Монморанси, а потом Жан покинул Лувр, выпрыгнув из окна кабинета и перемахнув через ров. Ров проходил как раз под окнами кабинета, сразу за ним начинался песчаный берег Сены, заросший прекрасными тополями, гордо вздымавшими ввысь свои зеленые ветви.
Оказавшись в кабинете, Карл немного успокоился. Он уже немного отдышался; за дверью по-прежнему продолжалась резня. Вдруг в коридоре раздались чьи-то быстрые шаги, и дверь отворилась. В кабинет влетели двое измученных мужчин в разодранной одежде. Их преследовала толпа — не менее пятидесяти разъяренных фанатиков.
Карл вскочил: спасаясь от убийц, к нему в кабинет вбежали два вождя гугенотской партии. Перед Карлом стояли король Генрих Наваррский и юный принц Конде.
— Огонь! Огонь по еретикам! — завопил кто-то в толпе.
Карл инстинктивно встал на линии огня, загородив гугенотов от преследователей. Свора убийц остановилась на пороге кабинета; лица их были черны от пороха; глаза налиты кровью. Глухой ропот прокатился по толпе…
— Назад! — крикнул Карл.
— Это же еретики! Если уж король защищает гугенотов…
— Кто это сказал? — заорал Карл. — Кто осмеливается так разговаривать в моем присутствии?
На секунду в Карле пробудилось королевское величие, которого ему всегда так не хватало. Свора попятилась. Король захлопнул дверь кабинета. Его трясло от гнева.
— Невероятно! — воскликнул Карл, ударив кулаком по столу. — Значит, во Франции есть власть, противостоящая королевской!
— Да, сир! — произнес Конде. — Это власть…
— Молчи! Молчи! — крикнул ему Беарнец.
Но принц Конде сохранял спокойствие. Он бесстрашно взглянул на короля и, скрестив руки на груди, продолжал:
— Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы умолять о пощаде. И короля Наваррского я привел сюда лишь затем, чтобы он потребовал у французского государя ответа за кровь наших братьев! Говорите же, сир, иначе, клянусь Богом, буду говорить я!
— Вот задира! — сказал Генрих Наваррский с неким подобием улыбки. — Лучше поблагодари кузена Карла: он спас нас.
Конде отвернулся от Беарнца.
Карл остекленевшими глазами взирал на обоих и вертел в руках платок, время от времени промокая им лоб. Его била дрожь. К нему вновь подступало безумие, то самое безумие, что гнало его по лестницам Лувра. Но теперь король словно заразился от толпы жаждой крови. Глаза его запылали зловещим огнем. А в Лувре все чаще гремели выстрелы, все громче звучали душераздирающие стоны и пронзительные вопли.
Над Парижем стоял оглушительный гул: ревели колокола, орали убийцы, вопили жертвы.
— Сир, сир! — воззвал к королю Конде. — Разве у вас нет сердца?! Остановите же эту резню.
— Замолчите! — закричал Карл и заскрежетал зубами. — Убивают тех, кто хотел убить меня! Это вы во всем виноваты! Лицемеры, предатели! Вы извратили веру наших отцов, разрушили Святую церковь! Нас спасет месса, слышите?!
— Месса?! — вспылил Конде. — Глупая комедия!
— Что он говорит? — возмутился Карл. — Богохульство! Погоди!
Король кинулся к аркебузе, которую поднес ему Крюсе. Оружие было заряжено.
— Ты погубишь нас! — прошептал Генрих Наваррский Конде.
— Отрекись! — потребовал король, наведя аркебузу на принца Конде.
Но вдруг Карл передумал (Бог знает, что делалось в его безумной голове) и, повернувшись, прицелился в Генриха. И опять король затрясся от дикого, сумасшедшего хохота.
— Отрекись! — твердил Карл.
— Черт возьми! — воскликнул Генрих, нарочно утрируя свой гасконский акцент, который всегда забавлял Карла. — Кузен, вы хотите, чтобы я отрекся от жизни? Право, жаль… Прощайте тогда наши милые охотничьи приключения!
— Я хочу, чтобы ты стал добрым католиком! Пусть это кончится раз и навсегда… Все на мессу — и никаких разговоров!
— На мессу? — переспросил Генрих Наваррский.
— Да! Выбирай! Месса или смерть!
— Что тут выбирать, кузен! Разумеется, месса! Я готов хоть сейчас отправиться в храм!
— А ты? — спросил Карл, поворачиваясь к Конде.
— А я, сир, выбираю смерть.
Карл выстрелил, и Генрих Наваррский испуганно вскрикнул. Но дым рассеялся, и Конде предстал перед ними живой и невредимый. Он по-прежнему был совершенно спокоен. У Карла так дрожали руки, что пуля пролетела в двух футах над головой принца.
— Сир! Клянусь, через три дня он перейдет в католичество! — заверил короля Генрих Наваррский.
Но Карл его не слышал, да уже, пожалуй, и не видел. У него началось сильнейшее головокружение. Безумие волной захлестнуло его. Он совсем потерял рассудок от ужаса, от вида трупов, от угрызений совести. Запах крови все больше мутил его разум. Карл выкрикнул проклятие, схватил аркебузу за дуло и начал прикладом разбивать окно. Разлетелись стекла, сломалась рама, и перед королем в кровавом тумане предстала его столица…
Карл отбросил аркебузу, перегнулся через подоконник и стал всматриваться в открывшуюся перед ним картину. На берегах Сены — так же, как и по всему Парижу — шла чудовищная охота на людей. Взрослые и дети мчались, словно загнанные звери. То один, то другой падал, сраженный выстрелом аркебузы. Некоторые опускались на колени, оборачиваясь к преследователям, и молили о пощаде. Но священники, метавшиеся в толпе, твердили своим прихожанам:
— Убивайте! Убивайте!
И те убивали…
— Убивать! — прошептал Карл. — Но ради чего? Ах да… заговор Гизов… Месса…
И страшные слова все громче звучали у него в голове:
— Убивайте! Надо убивать! Кровь! Кровь!
Король был опьянен этим зрелищем. Он трясся и медленно поводил головой из стороны в сторону. Он хохотал, хотя ощущал, что нервы его сейчас лопнут от этого хохота. Карл был ужасен — безумие переходило в бешенство.
Вдруг, судорожно вцепившись в подоконник, король издал жуткий волчий вой. И с его побелевших уст сорвались жуткие слова. Он хрипло прокричал:
— Убивайте! Убивайте! Убивайте!
Потом он кинулся к стене и схватил аркебузу: на стене висело штук десять… И все заряженные… Кто и когда зарядил оружие? Карл выстрелил, схватил вторую аркебузу и снова выстрелил. Он палил во всех подряд — в мужчин, в женщин, детей — в каждого, кто пробегал под окном.
Наконец король разрядил все аркебузы и опять перегнулся через подоконник — обезумевший, страшный… На его губах кипела пена, глаза вылезли из орбит, волосы встали дыбом. И Карл завыл протяжно и ужасно:
— Убивайте! Убивайте! Убивайте!
Внезапно он откинулся назад, упал и скорчился, открыв рот и вцепившись пальцами в ковер. Отвратительную и жалкую картину увидели принц Конде и Генрих Наваррский.
Человек, заходясь в рыдании, катался по ковру, бился головой об пол, раздирал себе грудь ногтями. Плач несчастного безумца прерывался хриплыми, отчаянными воплями:
— Убивайте! Убивайте!
И этот жалкий человек был королем Франции!
Конде сжал кулаки и поднял их к небу, словно посылая страшное проклятие; потом принц выскочил из кабинета.
Он шагал прямо, не разбирая дороги, не пытаясь укрыться от пули. Похоже, он сам искал смерти. Случайно Конде набрел на пустую лестницу и, поднявшись по ней, двинулся по коридору, где было относительно тихо.
Молодой принц шел, и слезы лились из его глаз. Вскоре он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание от пережитых страданий и тревог. Конде остановился у окна, распахнул створки и глубоко вздохнул.
Окно выходило на просторный парадный двор. Но то, что он увидел там, потрясло его до глубины души. Конде попытался отодвинуться от окна, но ноги не слушались. Он так и стоял, будто завороженный, не в силах оторвать глаз от того ужасного спектакля, что разворачивался внизу. Рассудок любого нормального человека должен был отторгнуть подобное зрелище; это настолько превосходило все самые дикие фантазии воспаленного ума, что Конде счел происходившее внизу кошмарным сном.
Во дворе валялись сотни две трупов, застывших в самых странных позах. Большинство покойников было полуодето. Смерть пришла ночью, когда несчастные гугеноты спали.
Но сейчас этот двор, превращенный в жуткое кладбище, звенел нежными девичьими голосами; раздавался веселый беззаботный смех. Из одного угла в другой порхали молодые девушки. На них были легкие весенние и летние туалеты; шелестели шелка, нежно отливал лиловый и розовый атлас; словно прекрасные птицы волшебного сада, резвились девушки в парадном дворе Лувра.
Им было очень весело. Время от времени кто-нибудь из них восклицал:
— Ой! А этот какой смешной! Посмотрите!
И стайка девиц перебегала от одного трупа к другому.
Вдруг одна из них воскликнула:
— А что я придумала! Прекрасная идея!
И она принялась выкалывать концом изящной дамской тросточки покойникам глаза!
Очаровательные, беззаботные, веселые, разряженные и надушенные девицы запрыгали над трупами. О, как отвратительны были эти красавицы! Раз — и прямо в глаз! Ах, одна промахнулась! Ничего, можно начать сначала!..
Там, где проходили девушки, оставались безглазые трупы, устремившие в небо кровавые глазницы!..
При первом ударе колокола король затрепетал. А набат Сен-Жермен-Л'Озруа ревел и рычал, словно дикий зверь, мечущийся в запертой клетке. Борзые вскочили и завыли от страха и злобы. Карл окликнул псов; те тут же запрыгнули на кресло и приникли к хозяину. Король прижал к себе изящные, длинные морды, крепко обняв псов: ему так хотелось почувствовать что-то живое и дружеское.
Все колокола Парижа ответили набатом на яростный звон Руджьери. Король медленно поднялся, постоял, потом бросился на постель, закрыв голову подушкой. Но звон нельзя было заглушить: звенели стекла, колебался свет ламп, содрогалась мебель…
Тогда Карл решил бороться: он встал, поднял голову и глухо выругался. Внезапно рот его скривился, он закричал пронзительно и громко; вопль его слился с колокольным звоном. Борзые протяжно завыли.
— Замолчите, адские колокола! Хватит! Хватит! — надрывался король. — Пусть они замолчат! Не хочу! Не хочу! Не убивайте!..
Куда бежать? Трагический, зловещий, отчаянный крик прокатился по дворцу, словно эхо колокольного рева. Нет! Они не замолчат! Еще четыре дня колокольный звон будет захлестывать Париж.
Теперь Карлу казалось, что он слышит не только парижские колокола. Зловещий звон сотрясал королевство; все колокола Франции заговорили. Орлеан, Анже, Тур, Бордо, Авиньон, Марсель, Реймс, Ренн, Суассон, Дижон, Тарб, Ангулем, Розен, юг и север, восток и запад… каждый город захлестнул безумный колокольный звон!
Карл кинулся к окну, оборвал штору, распахнул створки… Он выглянул наружу и отшатнулся, стуча зубами.
Уже светало, занималось воскресное утро. Но по улицам все равно метались люди с факелами. Одни с криками ужаса пытались спастись, другие, залитые кровью, преследовали их.
Бросив взгляд на этот кровавый спектакль, Карл попятился и остановился в центре комнаты.
— Что я наделал? — лепетал король. — Что я наговорил? Неужели все это творится по моему приказу?.. Нет, не хочу ни видеть, ни слышать… Бежать, но куда?
Куда бежать? Карл открыл дверь, проскользнул, словно призрак, по коридору, вышел на галерею. И тут «волосы у него на голове зашевелились. Пять или шесть трупов валялось на полу: одни лицом вниз, сжавшись и скрючившись; другие — на спине, крестом раскинув руки. В углу молодой человек отбивался от дюжины католиков. Король узнал Клермона де Пиля, На середине галереи две женщины, стоя на коленях, простирали руки к своим убийцам. Еще миг — и обе упали; сердца их были пронзены кинжалами. В галерее стоны заглушали колокольный звон. И король отступил, не отваживаясь пробираться через галерею. Он прошептал:
— Это все я! Я убил несчастных женщин! Я зарезал мужчин! О, пощадите меня, пощадите меня, пощадите! Куда мне скрыться, куда?!
Карл убежал подальше от страшной галереи, хотел спуститься по лестнице… Но там, на площадке лежали горы трупов с закатившимися глазами, с застывшими руками и ногами.
Король вернулся наверх, стал искать другой коридор. То тут, то там слышались выстрелы из аркебуз и пистолетов.
Трупы в каждом коридоре! Горький дым стелился по Лувру. Через коридор пронеслась дюжина залитых кровью безумцев. Они преследовали раненого, вопя: «Ату его! Ату! Держи гугенота!» Несчастный споткнулся, упал и через секунду его тело превратилось в кровавое месиво. А взбесившиеся демоны рванулись в другой конец коридора, где промелькнули двое полуодетых гугенотов, искавших спасения… Коридор опустел. Карл осторожно шагнул вперед, приблизился к истерзанному телу только что убитого человека. Карл узнал барона де Пона, накануне выигравшего у него партию в мяч… Труп лежал поперек коридора, и Карлу пришлось перепрыгнуть через него. Но сделав еще шаг, король в ужасе застыл: обеими ногами он попал в кровавую лужу.
— Господи! Крики умирающих звенят у меня в голове! — простонал король. — Пусть громче бьют колокола! Пусть гремят выстрелы! Не хочу, не хочу слышать крики! Помогите! Бежать! Бежать! Но куда…
Карл заметался по коридорам, перешагивая через полураздетые трупы мужчин и обнаженные тела женщин; трупы, трупы, трупы вокруг: рты, разинутые в последнем проклятии; глаза, в которых отразился безумный страх или безмерное удивление.
Куда бежать? Пощады, пощады! Эти слова вместе со стонами умирающих без конца звучали в ушах Карла. Весь, весь Лувр был затянут дымом, залит кровью, полон стенаний. Повсюду стреляли… Куда бежать?
Король бил себя кулаками по лбу. Он знал, знал всех этих людей… Карл уже не обращал внимания на кровавые лужи, спотыкался о мертвецов. Сжав голову руками, король носился по Лувру, вверх и вниз по лестницам, обезумевший, растерянный; он трясся и дико выл:
— Куда же? Куда скрыться? Крики, крики в голове… Не надо… не хочу! Прекратите!
Карл наткнулся на окно, вцепился в раму. Видимо, ужас удесятерил его силы: ему удалось выломать створку. Это окно находилось на первом этаже, и король высунулся, пытаясь набрать в легкие воздуха. Но и тут его настигли крики:
— Пощадите, пощадите! Сир, мы же ваши гости! Сир, мы ведь ваши друзья!
Человек двадцать безоружных гугенотов простирали к нему руки. Их загнала в угол двора сотня разъяренный хищников с аркебузами. Карл наклонился и снова услышал:
— Сир! Сир! Ваше Величество!
И тогда жуткий, зловещий смех, вселявший ужас в каждого, кому довелось его слышать, раздался во дворце. Карл хохотал, запрокинув голову, вцепившись руками в подоконник; хохотал, не в силах остановиться.
И вновь король, не разбирая дороги, ринулся по коридорам. Наконец ему попалась раскрытая дверь, он вбежал в комнату и рухнул в кресло…
Оглядевшись, Карл IX понял, что оказался в своем любимом кабинете. Здесь он разместил свою коллекцию охотничьих рогов, всякие интересные поделки, в том числе и усовершенствованную аркебузу, которую преподнес ему недавно Крюсе. Аркебуза так и лежала в углу. А кроме нее десяток разных аркебуз висели на стенах: король интересовался механическими изобретениями и стрелковым оружием.
Кабинет этот находился на первом этаже. Как читатели помнят, сюда привел когда-то шевалье де Пардальяна маршал де Монморанси, а потом Жан покинул Лувр, выпрыгнув из окна кабинета и перемахнув через ров. Ров проходил как раз под окнами кабинета, сразу за ним начинался песчаный берег Сены, заросший прекрасными тополями, гордо вздымавшими ввысь свои зеленые ветви.
Оказавшись в кабинете, Карл немного успокоился. Он уже немного отдышался; за дверью по-прежнему продолжалась резня. Вдруг в коридоре раздались чьи-то быстрые шаги, и дверь отворилась. В кабинет влетели двое измученных мужчин в разодранной одежде. Их преследовала толпа — не менее пятидесяти разъяренных фанатиков.
Карл вскочил: спасаясь от убийц, к нему в кабинет вбежали два вождя гугенотской партии. Перед Карлом стояли король Генрих Наваррский и юный принц Конде.
— Огонь! Огонь по еретикам! — завопил кто-то в толпе.
Карл инстинктивно встал на линии огня, загородив гугенотов от преследователей. Свора убийц остановилась на пороге кабинета; лица их были черны от пороха; глаза налиты кровью. Глухой ропот прокатился по толпе…
— Назад! — крикнул Карл.
— Это же еретики! Если уж король защищает гугенотов…
— Кто это сказал? — заорал Карл. — Кто осмеливается так разговаривать в моем присутствии?
На секунду в Карле пробудилось королевское величие, которого ему всегда так не хватало. Свора попятилась. Король захлопнул дверь кабинета. Его трясло от гнева.
— Невероятно! — воскликнул Карл, ударив кулаком по столу. — Значит, во Франции есть власть, противостоящая королевской!
— Да, сир! — произнес Конде. — Это власть…
— Молчи! Молчи! — крикнул ему Беарнец.
Но принц Конде сохранял спокойствие. Он бесстрашно взглянул на короля и, скрестив руки на груди, продолжал:
— Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы умолять о пощаде. И короля Наваррского я привел сюда лишь затем, чтобы он потребовал у французского государя ответа за кровь наших братьев! Говорите же, сир, иначе, клянусь Богом, буду говорить я!
— Вот задира! — сказал Генрих Наваррский с неким подобием улыбки. — Лучше поблагодари кузена Карла: он спас нас.
Конде отвернулся от Беарнца.
Карл остекленевшими глазами взирал на обоих и вертел в руках платок, время от времени промокая им лоб. Его била дрожь. К нему вновь подступало безумие, то самое безумие, что гнало его по лестницам Лувра. Но теперь король словно заразился от толпы жаждой крови. Глаза его запылали зловещим огнем. А в Лувре все чаще гремели выстрелы, все громче звучали душераздирающие стоны и пронзительные вопли.
Над Парижем стоял оглушительный гул: ревели колокола, орали убийцы, вопили жертвы.
— Сир, сир! — воззвал к королю Конде. — Разве у вас нет сердца?! Остановите же эту резню.
— Замолчите! — закричал Карл и заскрежетал зубами. — Убивают тех, кто хотел убить меня! Это вы во всем виноваты! Лицемеры, предатели! Вы извратили веру наших отцов, разрушили Святую церковь! Нас спасет месса, слышите?!
— Месса?! — вспылил Конде. — Глупая комедия!
— Что он говорит? — возмутился Карл. — Богохульство! Погоди!
Король кинулся к аркебузе, которую поднес ему Крюсе. Оружие было заряжено.
— Ты погубишь нас! — прошептал Генрих Наваррский Конде.
— Отрекись! — потребовал король, наведя аркебузу на принца Конде.
Но вдруг Карл передумал (Бог знает, что делалось в его безумной голове) и, повернувшись, прицелился в Генриха. И опять король затрясся от дикого, сумасшедшего хохота.
— Отрекись! — твердил Карл.
— Черт возьми! — воскликнул Генрих, нарочно утрируя свой гасконский акцент, который всегда забавлял Карла. — Кузен, вы хотите, чтобы я отрекся от жизни? Право, жаль… Прощайте тогда наши милые охотничьи приключения!
— Я хочу, чтобы ты стал добрым католиком! Пусть это кончится раз и навсегда… Все на мессу — и никаких разговоров!
— На мессу? — переспросил Генрих Наваррский.
— Да! Выбирай! Месса или смерть!
— Что тут выбирать, кузен! Разумеется, месса! Я готов хоть сейчас отправиться в храм!
— А ты? — спросил Карл, поворачиваясь к Конде.
— А я, сир, выбираю смерть.
Карл выстрелил, и Генрих Наваррский испуганно вскрикнул. Но дым рассеялся, и Конде предстал перед ними живой и невредимый. Он по-прежнему был совершенно спокоен. У Карла так дрожали руки, что пуля пролетела в двух футах над головой принца.
— Сир! Клянусь, через три дня он перейдет в католичество! — заверил короля Генрих Наваррский.
Но Карл его не слышал, да уже, пожалуй, и не видел. У него началось сильнейшее головокружение. Безумие волной захлестнуло его. Он совсем потерял рассудок от ужаса, от вида трупов, от угрызений совести. Запах крови все больше мутил его разум. Карл выкрикнул проклятие, схватил аркебузу за дуло и начал прикладом разбивать окно. Разлетелись стекла, сломалась рама, и перед королем в кровавом тумане предстала его столица…
Карл отбросил аркебузу, перегнулся через подоконник и стал всматриваться в открывшуюся перед ним картину. На берегах Сены — так же, как и по всему Парижу — шла чудовищная охота на людей. Взрослые и дети мчались, словно загнанные звери. То один, то другой падал, сраженный выстрелом аркебузы. Некоторые опускались на колени, оборачиваясь к преследователям, и молили о пощаде. Но священники, метавшиеся в толпе, твердили своим прихожанам:
— Убивайте! Убивайте!
И те убивали…
— Убивать! — прошептал Карл. — Но ради чего? Ах да… заговор Гизов… Месса…
И страшные слова все громче звучали у него в голове:
— Убивайте! Надо убивать! Кровь! Кровь!
Король был опьянен этим зрелищем. Он трясся и медленно поводил головой из стороны в сторону. Он хохотал, хотя ощущал, что нервы его сейчас лопнут от этого хохота. Карл был ужасен — безумие переходило в бешенство.
Вдруг, судорожно вцепившись в подоконник, король издал жуткий волчий вой. И с его побелевших уст сорвались жуткие слова. Он хрипло прокричал:
— Убивайте! Убивайте! Убивайте!
Потом он кинулся к стене и схватил аркебузу: на стене висело штук десять… И все заряженные… Кто и когда зарядил оружие? Карл выстрелил, схватил вторую аркебузу и снова выстрелил. Он палил во всех подряд — в мужчин, в женщин, детей — в каждого, кто пробегал под окном.
Наконец король разрядил все аркебузы и опять перегнулся через подоконник — обезумевший, страшный… На его губах кипела пена, глаза вылезли из орбит, волосы встали дыбом. И Карл завыл протяжно и ужасно:
— Убивайте! Убивайте! Убивайте!
Внезапно он откинулся назад, упал и скорчился, открыв рот и вцепившись пальцами в ковер. Отвратительную и жалкую картину увидели принц Конде и Генрих Наваррский.
Человек, заходясь в рыдании, катался по ковру, бился головой об пол, раздирал себе грудь ногтями. Плач несчастного безумца прерывался хриплыми, отчаянными воплями:
— Убивайте! Убивайте!
И этот жалкий человек был королем Франции!
Конде сжал кулаки и поднял их к небу, словно посылая страшное проклятие; потом принц выскочил из кабинета.
Он шагал прямо, не разбирая дороги, не пытаясь укрыться от пули. Похоже, он сам искал смерти. Случайно Конде набрел на пустую лестницу и, поднявшись по ней, двинулся по коридору, где было относительно тихо.
Молодой принц шел, и слезы лились из его глаз. Вскоре он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание от пережитых страданий и тревог. Конде остановился у окна, распахнул створки и глубоко вздохнул.
Окно выходило на просторный парадный двор. Но то, что он увидел там, потрясло его до глубины души. Конде попытался отодвинуться от окна, но ноги не слушались. Он так и стоял, будто завороженный, не в силах оторвать глаз от того ужасного спектакля, что разворачивался внизу. Рассудок любого нормального человека должен был отторгнуть подобное зрелище; это настолько превосходило все самые дикие фантазии воспаленного ума, что Конде счел происходившее внизу кошмарным сном.
Во дворе валялись сотни две трупов, застывших в самых странных позах. Большинство покойников было полуодето. Смерть пришла ночью, когда несчастные гугеноты спали.
Но сейчас этот двор, превращенный в жуткое кладбище, звенел нежными девичьими голосами; раздавался веселый беззаботный смех. Из одного угла в другой порхали молодые девушки. На них были легкие весенние и летние туалеты; шелестели шелка, нежно отливал лиловый и розовый атлас; словно прекрасные птицы волшебного сада, резвились девушки в парадном дворе Лувра.
Им было очень весело. Время от времени кто-нибудь из них восклицал:
— Ой! А этот какой смешной! Посмотрите!
И стайка девиц перебегала от одного трупа к другому.
Вдруг одна из них воскликнула:
— А что я придумала! Прекрасная идея!
И она принялась выкалывать концом изящной дамской тросточки покойникам глаза!
Очаровательные, беззаботные, веселые, разряженные и надушенные девицы запрыгали над трупами. О, как отвратительны были эти красавицы! Раз — и прямо в глаз! Ах, одна промахнулась! Ничего, можно начать сначала!..
Там, где проходили девушки, оставались безглазые трупы, устремившие в небо кровавые глазницы!..
Глава 35
СЛАВНЫЕ ДЕЯНИЯ КАТО
В тот час, когда Екатерина Медичи на балконе Лувра застыла в ожидании первого удара колокола, Като, как мы помним, шагала во тьме, которую изредка рассеивал слабый свет фонарей в руках тех таинственных личностей, что ставили кресты на домах. Като шла спокойно и уверенно. Она задумала одно дело — очень простое… и совершенно невероятное.
Наконец Като очутилась в тесном тупичке, тихом и темном. Она остановилась и кого-то тихонько окликнула. И тотчас же из тупика донесся неясный шум голосов, замелькали чьи-то тени. Като снова двинулась в путь, но теперь она была не одна. Целая армия следовала за ней — и армия весьма необычная; Като сопровождали сотни три женщин. Здесь были все те, кто заходил этой ночью к ней в трактир: нищенки и проститутки, молодые и старые, калеки, кривые, хромые, отвратительные ведьмы со Двора Чудес и обольстительные жрицы любви… Все они дружно следовали за Като. Странная армия и странный предводитель…
Женщины шли быстро. Все были вооружены, одни — старыми пистолетами, другие — заржавевшими шпагами, третьи — железными прутьями. Кое у кого оказались дубинки, а остальные собирались пустить в ход собственные когти. Като точно знала, что нужно делать…
Несколько раз ночные патрули останавливали воинство Като. Начальник одного из них собрался было допросить трактирщицу и задержать женщин. Но Като и ее воительницы взглянули на него с такой угрозой, что стражник отвязался. Впрочем, он решил, что в приближающемся кровавом действе и этим дамам уготована какая-то особая роль.
Итак, они подошли к тюрьме Тампль и остановились. Женщины перекликались и посмеивались в темноте. Они больше не хотели ждать и рвались в бой. Худенькая девушка лет шестнадцати вскричала, потрясая аркебузой:
— Пусть только попробуют его тронуть! У меня мать болела, так он к нам в лачугу пришел, принес курицу и вина!
— А меня он как-то спас от лап ищеек! — прозвучал чей-то хриплый голос.
— А какой красавчик! — вздохнула одна из девиц с пистолетом в руках.
— Тихо! — распорядилась Като.
Дамы замолчали, но ненадолго: кое-кто из знавших шевалье де Пардальяна снова начали вполголоса рассказывать о его доблестях.
Като решила построить свою армию в боевой порядок: впереди встали тс, кому удалось раздобыть огнестрельное оружие; потом — те, у кого оказались шпаги, кинжалы, палки; в арьергарде были безоружные. Сама трактирщица сжимала в руках огромный кинжал.
— Внимание! — повысила голос Като. — Как только дверь откроется — все за мной!
Воцарилось безмолвие. Перед женщинами высилась мрачная громада тюрьмы Тампль. Вдруг далеко, очень далеко зазвонил колокол, потом еще один…
— Набат! — прошептала старая нищенка.
— Где это? — пробормотала Като. — Из-за нас, что ли?
А колокола гудели все громче. Звонили во всех храмах Парижа. Выстрелы из пистолетов и аркебуз взорвали тишину ночи. Воинство Като заволновалось; тревога угрожала перерасти в панику. Однако вместо этого она внезапно переродилась в ярость. С гулом колоколов, далекими воплями и треском выстрелов слились ругательства и проклятия. Потрясая оружием, женщины подняли такой крик и ор, какой бывает лишь во время базарной перебранки. Но тут распахнулась низкая дверь, и выглянули Руссотта с Пакеттой.
— Вперед! — скомандовала Като.
— Вперед! — рявкнули триста глоток.
— Сюда! — крикнула Пакетта.
Вся армия ринулась в дверь, которую Руссотта с Пакеттой отперли изнутри.
— Ключи у меня! — предупредила Пакетта.
— А солдат мы заперли! — добавила Руссотта.
— Скорей, скорей! В камеру! — торопилась Като. — Куда идти-то?
— Через двор!
Женщины выбежали в узкий дворик, который сразу заполнился гулом голосов.
— Эй! Это еще что? — прогремел вдруг мужской голос. — Откуда эти чертовки? А ну, назад!
— Вперед! — заорала Като.
— Огонь! Огонь! — раздался приказ.
Выстрелили двенадцать аркебуз, и пять женщин упало. Они были то ли ранены, то ли убиты. Стоны и крики перекрыли грохот выстрелов. Оказалось, что у стен дворика выстроилась дюжина солдат во главе с офицером. Он и отдал приказ стрелять. Вот как это случилось.
В Тампле был гарнизон из шестидесяти солдат, разделенный на две группы, занимавшие две казармы. Руссотта с Пакеттой, крепко связав коменданта Монлюка, вытащили у него ключи и бегом спустились вниз. Двери одной из казарм выходили в тот же двор, что и главные ворота Тампля; в казарме отдыхали в этот час сорок стражников. Руссотта сумела незаметно подобраться и запереть снаружи массивную дверь на два поворота ключа: охранники оказались в ловушке, поскольку через зарешеченные окна казармы выбраться наружу было невозможно.
Потом девицы распахнули боковую дверцу и впустили Като с ее армией. Но, к сожалению, существовала и вторая казарма, а кроме солдат в крепости были еще и тюремщики. И вот во время обхода один из караульных офицеров наткнулся на женщин. На шум выстрелов примчались солдаты из второй казармы, прибежали проснувшиеся тюремщики; охрана, оставив посты, ринулась на поле брани. Внезапно обнаружив в Тампле вопящее и изрыгающее проклятия нищее воинство в жутких лохмотьях, мужчины сперва решили, что всем им вместе мерещится какая-то немыслимая чертовщина. Но на стражников обрушился град ударов; более того: оборванные женщины стреляли, и их выстрелы достигали цели…
В течение нескольких минут во дворике стоял такой шум, что в нем потонул даже колокольный звон. Уже не меньше двух десятков женщин лежало на земле, но и потери солдат были не меньшими.
Воительницы Като метались по двору, окровавленные, растрепанные, опьяненные убийством. Они походили на яростных и безумных ведьм, собравшихся на свой шабаш. Солдаты отступили, потом кинулись врассыпную. Слышались стоны раненых, мольбы и проклятия… Наконец раздался торжествующий вопль.
Оставшиеся в живых солдаты и тюремщики бросились в коридор и спрятались, захлопнув за собой дверь, насмерть перепуганные невиданным вторжением озверевших мегер. Во дворе остались лишь офицер да солдат с сержантом.
— Вперед! — завопила Като.
Толстуха получила уже три удара кинжалом. Она напоминала сейчас раненую пантеру, которая собралась ринуться на свою жертву.
Като поискала глазами Руссотту и Пакетту: они лежали на земле, получив, быть может, смертельные раны. Страшное проклятие сорвалось с губ трактирщицы. Она выхватила из рук Пакетты ключи и кинулась к солдату — вся в крови, бледная и растрепанная.
— Где шевалье де Пардальян? — грозно заорала она.
— Не знаю! — пожал плечами стражник.
Като подняла кинжал и с силой всадила его солдату в грудь. Тот повалился на землю.
— Ты проводишь меня! — приказала она офицеру.
— Неужели ты думаешь, шлюха, что я… — вспылил офицер.
Като не дала ему договорить, тоже прикончив его одним ударом кинжала.
— Теперь твоя очередь! — повернулась она к сержанту.
— Я покажу тебе дорогу, — поспешно заверил ее бледный, как смерть, сержант.
Като зашагала за ним, на ходу пытаясь остановить кровь, сочившуюся из ран. Но шла она уверенно, оставаясь настороже и не выпуская из рук окровавленного кинжала. Ее воительницы в беспорядке последовали за своей командиршей.
Сержант через коридор вывел женщин во второй двор. В конце этого двора начиналась сводчатая галерея; в ней слева была низенькая незапертая дверца. Оттуда шла вверх и вниз винтовая лестница. Тут Като остановила сержанта, положив ему руку на плечо:
— Обманешь — прирежу!
— Принесите фонарь! — крикнула одна из женщин.
— Не надо, — покачал головой сержант. — Испанская механика работает со светом.
— Какая еще механика? — проворчала Като.
— Увидите. Там и найдете тех, кто вам нужен.
Сержант заторопился вниз по винтовой лестнице, ухмыляясь и бормоча себе под нос:
— Найдете! Разумеется!.. Полюбуетесь на то, что от них осталось… Пинты две крови, не больше…
Они шагали вдоль длинного узкого коридора. Сюда уже не доносился шум, поднявшийся в городе. В конце коридора Като в изумлении застыла.
В дымном свете факела она увидела у подножия винтовой лестницы мужчину, почти карлика с короткими ногами, чудовищным торсом и огромной головой. Это убогое существо с огромным трудом вращало железный ворот.
— Что это? — спросила Като.
Наконец Като очутилась в тесном тупичке, тихом и темном. Она остановилась и кого-то тихонько окликнула. И тотчас же из тупика донесся неясный шум голосов, замелькали чьи-то тени. Като снова двинулась в путь, но теперь она была не одна. Целая армия следовала за ней — и армия весьма необычная; Като сопровождали сотни три женщин. Здесь были все те, кто заходил этой ночью к ней в трактир: нищенки и проститутки, молодые и старые, калеки, кривые, хромые, отвратительные ведьмы со Двора Чудес и обольстительные жрицы любви… Все они дружно следовали за Като. Странная армия и странный предводитель…
Женщины шли быстро. Все были вооружены, одни — старыми пистолетами, другие — заржавевшими шпагами, третьи — железными прутьями. Кое у кого оказались дубинки, а остальные собирались пустить в ход собственные когти. Като точно знала, что нужно делать…
Несколько раз ночные патрули останавливали воинство Като. Начальник одного из них собрался было допросить трактирщицу и задержать женщин. Но Като и ее воительницы взглянули на него с такой угрозой, что стражник отвязался. Впрочем, он решил, что в приближающемся кровавом действе и этим дамам уготована какая-то особая роль.
Итак, они подошли к тюрьме Тампль и остановились. Женщины перекликались и посмеивались в темноте. Они больше не хотели ждать и рвались в бой. Худенькая девушка лет шестнадцати вскричала, потрясая аркебузой:
— Пусть только попробуют его тронуть! У меня мать болела, так он к нам в лачугу пришел, принес курицу и вина!
— А меня он как-то спас от лап ищеек! — прозвучал чей-то хриплый голос.
— А какой красавчик! — вздохнула одна из девиц с пистолетом в руках.
— Тихо! — распорядилась Като.
Дамы замолчали, но ненадолго: кое-кто из знавших шевалье де Пардальяна снова начали вполголоса рассказывать о его доблестях.
Като решила построить свою армию в боевой порядок: впереди встали тс, кому удалось раздобыть огнестрельное оружие; потом — те, у кого оказались шпаги, кинжалы, палки; в арьергарде были безоружные. Сама трактирщица сжимала в руках огромный кинжал.
— Внимание! — повысила голос Като. — Как только дверь откроется — все за мной!
Воцарилось безмолвие. Перед женщинами высилась мрачная громада тюрьмы Тампль. Вдруг далеко, очень далеко зазвонил колокол, потом еще один…
— Набат! — прошептала старая нищенка.
— Где это? — пробормотала Като. — Из-за нас, что ли?
А колокола гудели все громче. Звонили во всех храмах Парижа. Выстрелы из пистолетов и аркебуз взорвали тишину ночи. Воинство Като заволновалось; тревога угрожала перерасти в панику. Однако вместо этого она внезапно переродилась в ярость. С гулом колоколов, далекими воплями и треском выстрелов слились ругательства и проклятия. Потрясая оружием, женщины подняли такой крик и ор, какой бывает лишь во время базарной перебранки. Но тут распахнулась низкая дверь, и выглянули Руссотта с Пакеттой.
— Вперед! — скомандовала Като.
— Вперед! — рявкнули триста глоток.
— Сюда! — крикнула Пакетта.
Вся армия ринулась в дверь, которую Руссотта с Пакеттой отперли изнутри.
— Ключи у меня! — предупредила Пакетта.
— А солдат мы заперли! — добавила Руссотта.
— Скорей, скорей! В камеру! — торопилась Като. — Куда идти-то?
— Через двор!
Женщины выбежали в узкий дворик, который сразу заполнился гулом голосов.
— Эй! Это еще что? — прогремел вдруг мужской голос. — Откуда эти чертовки? А ну, назад!
— Вперед! — заорала Като.
— Огонь! Огонь! — раздался приказ.
Выстрелили двенадцать аркебуз, и пять женщин упало. Они были то ли ранены, то ли убиты. Стоны и крики перекрыли грохот выстрелов. Оказалось, что у стен дворика выстроилась дюжина солдат во главе с офицером. Он и отдал приказ стрелять. Вот как это случилось.
В Тампле был гарнизон из шестидесяти солдат, разделенный на две группы, занимавшие две казармы. Руссотта с Пакеттой, крепко связав коменданта Монлюка, вытащили у него ключи и бегом спустились вниз. Двери одной из казарм выходили в тот же двор, что и главные ворота Тампля; в казарме отдыхали в этот час сорок стражников. Руссотта сумела незаметно подобраться и запереть снаружи массивную дверь на два поворота ключа: охранники оказались в ловушке, поскольку через зарешеченные окна казармы выбраться наружу было невозможно.
Потом девицы распахнули боковую дверцу и впустили Като с ее армией. Но, к сожалению, существовала и вторая казарма, а кроме солдат в крепости были еще и тюремщики. И вот во время обхода один из караульных офицеров наткнулся на женщин. На шум выстрелов примчались солдаты из второй казармы, прибежали проснувшиеся тюремщики; охрана, оставив посты, ринулась на поле брани. Внезапно обнаружив в Тампле вопящее и изрыгающее проклятия нищее воинство в жутких лохмотьях, мужчины сперва решили, что всем им вместе мерещится какая-то немыслимая чертовщина. Но на стражников обрушился град ударов; более того: оборванные женщины стреляли, и их выстрелы достигали цели…
В течение нескольких минут во дворике стоял такой шум, что в нем потонул даже колокольный звон. Уже не меньше двух десятков женщин лежало на земле, но и потери солдат были не меньшими.
Воительницы Като метались по двору, окровавленные, растрепанные, опьяненные убийством. Они походили на яростных и безумных ведьм, собравшихся на свой шабаш. Солдаты отступили, потом кинулись врассыпную. Слышались стоны раненых, мольбы и проклятия… Наконец раздался торжествующий вопль.
Оставшиеся в живых солдаты и тюремщики бросились в коридор и спрятались, захлопнув за собой дверь, насмерть перепуганные невиданным вторжением озверевших мегер. Во дворе остались лишь офицер да солдат с сержантом.
— Вперед! — завопила Като.
Толстуха получила уже три удара кинжалом. Она напоминала сейчас раненую пантеру, которая собралась ринуться на свою жертву.
Като поискала глазами Руссотту и Пакетту: они лежали на земле, получив, быть может, смертельные раны. Страшное проклятие сорвалось с губ трактирщицы. Она выхватила из рук Пакетты ключи и кинулась к солдату — вся в крови, бледная и растрепанная.
— Где шевалье де Пардальян? — грозно заорала она.
— Не знаю! — пожал плечами стражник.
Като подняла кинжал и с силой всадила его солдату в грудь. Тот повалился на землю.
— Ты проводишь меня! — приказала она офицеру.
— Неужели ты думаешь, шлюха, что я… — вспылил офицер.
Като не дала ему договорить, тоже прикончив его одним ударом кинжала.
— Теперь твоя очередь! — повернулась она к сержанту.
— Я покажу тебе дорогу, — поспешно заверил ее бледный, как смерть, сержант.
Като зашагала за ним, на ходу пытаясь остановить кровь, сочившуюся из ран. Но шла она уверенно, оставаясь настороже и не выпуская из рук окровавленного кинжала. Ее воительницы в беспорядке последовали за своей командиршей.
Сержант через коридор вывел женщин во второй двор. В конце этого двора начиналась сводчатая галерея; в ней слева была низенькая незапертая дверца. Оттуда шла вверх и вниз винтовая лестница. Тут Като остановила сержанта, положив ему руку на плечо:
— Обманешь — прирежу!
— Принесите фонарь! — крикнула одна из женщин.
— Не надо, — покачал головой сержант. — Испанская механика работает со светом.
— Какая еще механика? — проворчала Като.
— Увидите. Там и найдете тех, кто вам нужен.
Сержант заторопился вниз по винтовой лестнице, ухмыляясь и бормоча себе под нос:
— Найдете! Разумеется!.. Полюбуетесь на то, что от них осталось… Пинты две крови, не больше…
Они шагали вдоль длинного узкого коридора. Сюда уже не доносился шум, поднявшийся в городе. В конце коридора Като в изумлении застыла.
В дымном свете факела она увидела у подножия винтовой лестницы мужчину, почти карлика с короткими ногами, чудовищным торсом и огромной головой. Это убогое существо с огромным трудом вращало железный ворот.
— Что это? — спросила Като.