Зейдель Кэтлин. Конец лета

   — Ты уже нашел какие-нибудь ответы? — спросила Эми.
   — Ни одного, — почти радостно ответил он. — Но я найду.
 
   Как большинству фигуристов, Эми требовался распорядок, а поскольку Гвен, жена военно-морского офицера, была к такому привычна, домашнее хозяйство наладилось очень быстро. Скотт и Эмили все еще оставались тихими и пугливыми, но предсказуемость составленного Гвен расписания действовала успокаивающе.
   — Наверное, с нами не очень-то весело, — прошептала, обращаясь к Эми, Гвен, когда как-то вечером они ждали детей, чтобы накрыть на стол. — Но может, это именно то, что им нужно.
   Единственное, о чем Гвен попросила Хэла, — чтобы Йен не слонялся целый день по дому.
   — Эми — это нормально, — сказала она. — Эми женщина. Но я не хочу, чтобы в доме постоянно находился мужчина, до того как ты выйдешь на пенсию.
   Поэтому Хэл нашел для Йена кабинет в колледже, и, пока дети были в школе, Йен отправлялся и работал с записями, которые присылали ему студенты. Эми убедилась, что для брата это так же хорошо, как и для Гвен.
   Эми не слишком прельщали тренировки в одиночку, но катание продвигалось достаточно хорошо. Каждое утро из колледжа приходил студент и записывал ее тренировки на видео. Она просматривала их, а затем отсылала Оливеру с экспресс-почтой. Он смотрел их и звонил, высказывая свои замечания.
   Она прожила в Айове почти неделю, но так и не заметила ничего, что оправдывало бы тревогу Джека. Гвен справлялась отлично.
   Наконец она как-то с катка позвонила Холли.
   — Скажи Джеку, что я в тупике. У твоей мамы, похоже, все в порядке.
   — Я не сомневаюсь. А почему ты не позвонишь Джеку сама? Я не нужна тебе в качестве посредницы.
   — Позвони лучше ты, ладно?
   — Хорошо, но только чтобы сказать ему, что он ошибся.
   Через два часа студент, открывавший каток, позвал ее к телефону.
   Это была Холли:
   — Он хочет знать, она чувствует себя сама собой или просто ведет себя как образцовая жена и мать?
   — Что он имеет в виду?
   — Для жены военного из маминого поколения потеря мужа, еще состоявшего на службе, может оказаться по-настоящему тяжелой. Она теряет не только его, но и свою работу. Нам это может показаться странным, но жена командира, а потом адмирала — это действительно было маминой профессией. Однако после его смерти она справлялась нормально. Она создала для себя новый распорядок, знакомилась с новыми людьми, ходила в музеи.
   Эми подумала, прежде чем ответить:
   — Ничего такого она сейчас не делает. — Теперь ее работой стала забота о Хэле, Йене, Скотте и Эмили. И об Эми. Она заботилась и об Эми.
   — Но ведь есть же другие дела? — спросила Холли. — Например, связанные с колледжем? А как насчет дома? В начале сентября мама говорила, что работы там невпроворот. Она сказала, что комнаты надо покрасить, кухню модернизировать, что на всех окнах плиссированные шторы, но уже несколько недель она об этом не вспоминает.
   — Я вообще не слышала, чтобы она об этом говорила.
   К этому времени Эми уже полностью остыла, поэтому, сделав минимальный комплекс растяжек, она поехала домой. Гвен не было, дом стоял притихший.
   Прежде чем принять душ, она прошлась по всем комнатам. Стены на самом деле нуждались в покраске, а на всех окнах, кроме кухонного, действительно висели плиссированные занавески, бархатные на первом этаже и ситцевые на втором. Отделка интерьера интересовала ее мать в последнюю очередь.
   А вот Гвен все лето ставила на каминную полку и стол полевые цветы, в керамических вазах изгибались изумрудные листья лапоротника, веселые охапки золотарника, мягкие, бледные стебли недотрог. Гвен любила красоту в своем доме.
   Она услышала шум подъехавшего автомобиля и выглянула из кухонного окна. Багажник был открыт, Гвен разгружала продукты. Эми поспешила на помощь.
   — Я сегодня говорила с Холли, — сказала она, когда они внесли покупки в дом.
   — Я рада. Мне очень приятно, что у вас сложились хорошие отношения. — Гвен подала Эми коробку с хлопьями.
   — Она сказала, что вы хотели сделать косметический ремонт и по-другому отделать дом.
   Гвен принялась складывать пакеты из-под покупок.
   — Это просто рефлекс. Мы с Джоном обычно покупали дом, когда переезжали, но никогда не могли позволить себе то, что хотели. Поэтому первый год я всегда проводила в тяжких трудах, чтобы сделать дом хоть мало-мальски приемлемым.
   — Вам это нравилось?
   — Да, очень.
   Эми не пришлось принимать никакого участия в отделке ее квартиры в Денвере, у нее на это не было времени. Но она могла себе представить, как было бы приятно заниматься его устройством.
   — А давайте что-нибудь сделаем вместе, а?
   Гвен покачала головой:
   — Я уже столько всего выкрасила, что можешь мне поверить — это не самое интересное занятие.
   — Сами мы красить не будем, — твердо произнесла Эми. — Мы наймем людей и заплатим им как следует, чтобы они все сделали быстро. Себе оставим только приятную часть. Когда начнем?
   — Первым делом я обычно оклеивала обоями ванную комнату. Это дешево, быстро, и там ты бываешь каждый день.
   — Тогда отложим приготовление ужина, — Эми по-прежнему не любила готовить, — и оклеим вашу ванную комнату.
   Она никогда в жизни не просматривала каталог обоев. Дизайнер всегда заказывал образцы и прикреплял их к стене, чтобы она выбрала, но теперь, после десяти минут пребывания в магазине стройматериалов, она уже была готова оклеить все помещения в своем кондоминиуме. Вокруг было так много приятных узоров!
   — Надо привезти сюда Эмили, — сказала Эми. — Когда я была ребенком, мне это нравилось. Может, понравится и ей.
   — Если ты не против, мы могли бы позволить ей выбрать бордюр для твоей комнаты, Тогда даже не придется перекрашивать. Просто наклеим, и все. И всегда сможем убрать, когда она уедет.
   Это звучало весьма заманчиво. Эми никогда ничего не выбирала для своей комнаты.
   — А вы разрешали Холли самой выбирать отделку?
   — Я Джеку разрешала выбирать для его комнаты, что он пожелает.
   Эми заложила кусочком бумаги страницу каталога, отмечая понравившийся ей узор.
   — Это было очень великодушно с вашей стороны.
   Эми понятия не имела, что ожидало в будущем ее и Джека, но одно она знала точно — никогда, ни под каким видом она не позволит Джеку выбирать краски.
   Теперь днем Эми помогала Гвен с обустройством дома. Гвен была гораздо опытнее, зато чутье цвета оказалось лучше у Эми, и если сообщения оставляла она, маляры и подрядчики обязательно перезванивали.
   Гвен уже давно познакомилась со всеми друзьями Хэла и Элеоноры по колледжу, но когда они с Эми бывали в городе, подыскивая ткани и ковры, они иногда наталкивались на женщин, которых Эми знала, а Гвен нет. Эти женщины принадлежали к профессиональному сообществу — жены врачей, юристов и банкиров. Эми знала их, потому что имела отношение к местным благотворительным организациям, а они оценили пользу от ее растущей славы задолго до того, как это понял кто-нибудь из друзей ее родителей. Свою первую публичную речь она произнесла перед Липтонской лигой женщин, организацией, в которую никогда не вступила бы ее мать.
   Это были аккуратные, элегантные женщины, привыкшие к тому, что их аккуратность и элегантность являются существенной частью карьеры их мужей.
   Когда Эми и Гвен сравнивали свой выбор с выбором миссис Сслфридж, жены адвоката, Эми заметила, что у Гвен, пожалуй, больше общего с этими дамами, чем с подругами Элеоноры. Но у нее никогда не будет возможности с ними познакомиться. Им не придет в голову пригласить в гости новую жену преподавателя музыки — деловые люди и община колледжа почти не соприкасались между собой, и через Хэла Гвен никогда с ними не познакомится. Ее подругами поневоле станут подруги Элеоноры.
   Если только ей не поможет Эми. Она решила познакомить этих дам с Гвен. Она устроит ленч и всех их пригласит! Это будет необычно, ее гости будут весьма удивлены этим приглашением, но придут.
   Эми задумалась о деталях. Если устраивать прием дома, кончится тем, что все хлопоты придутся на долю Гвен. Можно пригласить их к Стонтону, в самый приятный ресторан города, но она подозревала, что люди, которых она хотела пригласить, постоянно туда ходят.
   И ничуть это не ребячество — позвонить Гретхен и попросить ее совета, сказала она себе. Специально для этого она и наняла Гретхен. Действительно, та быстро нашла компанию, которая самолетом доставила из Новой Англии обед из съедобных моллюсков и омаров прямо в посуде для их приготовления. Эми оставалось только накрыть на стол и добавить кипяток. Это могла сделать даже она.
   — Моя мачеха — с востока, — говорила она, приглашая гостей, — и скучает по дарам моря. Не присоединитесь ли вы к нам?
   Она пригласила и Фебу, сделав это только из вежливости. Эми не ждала, что Феба уйдет с работы, чтобы поесть моллюсков в компании женщин, которые ее мало интересовали. Но Феба приехала. Сестры накрывали на стол, а потом убирали посуду, предоставив Гвен развлекать гостей.
   К концу вечера Гвен вызвалась разрезать и заново подрубить старые шторы из спальни, чтобы их можно было повесить в местном приюте. Оказалось, что она с удовольствием прослушает лекцию о восточных коврах во время следующей встречи Лиги женщин. Она дала понять, что им с Хэлом будет приятно получить приглашение на ежегодное собрание добровольного общества по сбору средств.
   — Я сначала не поняла, зачем ты это делаешь, — сказала Феба, когда сестры остались одни на кухне. — Подумала, что ты хвастаешься. Но я ошиблась, прости, пожалуйста.
   На следующий день ей нужно было возвращаться в Денвер. На этом настаивал Оливер:
   — Я должен посмотреть тебя живьем.
   — У тебя будет два дня, — сказала она ему. — Я приеду на два дня, не больше.
   Тесный мир профессионалов пребывал в возбуждении по поводу того, что Эми тренируется не в Колорадо, и тренеры начали выведывать, не собирается ли она уйти от Оливера. Но она не намеревалась уходить от него, разрывать свою тесную связь с Генри и Томми. Просто она хотела еще побыть в Айове.
   Профессиональный сезон начинался в октябре. Соревнования профессионалов на самом деле не были настоящими соревнованиями. Они представляли собой телевизионные программы, созданные в противовес футбольным матчам. О победе волновались только самые честолюбивые фигуристы, такие, как Генри. Но плата за участие была значительной, а реклама огромной.
   Прыжок, который должен был стать тройным сальховом, не получался. Эми знала, что технически катается не самым лучшим образом, и поделилась своей бедой с Томми.
   — Плохо, — заметил Томми. — Даже в своей самой лучшей форме ты здесь одна из худших фигуристок.
   Но профессионалы соревновались не в технике. Они соревновались в артистизме, а в этом Эми по-прежнему была одной из лучших. Ее новый материал был таким неожиданным, что она начала выигрывать сразу с большим отрывом.
   Поскольку соревнования записывались для будущих показов, у них оставалось свободное время в течение недели. Как-то днем в пятницу, когда Эми была дома в Липтоне, ей позвонила Элли.
   — О, тетя Эми, сделайте мне большое, большое одолжение! Пожалуйста, посидите с Алексом и Клер вечером в субботу.
   История оказалась запутанной, тут было замешано свидание с молодым человеком, который нравился Элли.
   — Я сама его пригласила. Вы можете себе представить? Никто из нас еще не ходил на свидание с мальчиком. И Чарлз никогда не приглашает на свидания. Я думала, эго потому, что он очень умный, но Ник сказал, что, может, из-за того, что он застенчивый и нервный…
   — Ник? Ты перезваниваешься с Ником?
   — Ну да. Ну, не совсем перезваниваюсь. Мы почти каждый день шлем друг другу сообщения по электронной почте, и он сказал мне, что я должна взять инициативу в свои руки и пригласить парня сама. Я, так и сделала и так перенервничала, что забыла, что еще сто лет назад пообещала маме, что посижу завтра вечером с детьми, и никто из моих подружек не может, и если я скажу маме, что хочу пойти на свидание, тогда сидеть придется им с папой, и я буду чувствовать себя последней…
   — Элли, ты так тараторишь, что я почти ничего не понимаю, но я очень за тебя рада. Когда мне подъехать?
   Когда Феба узнала об их плане, она пришла в ужас и позвонила Эми.
   — Я не могу этого позволить, — заявила она.
   — Папы и Гвен не будет. — Их пригласили на ужин к одной из новых подруг Гвен. — Йен ведет своих детей в кино, а я собираюсь взять напрокат видео. Ведь в Айова-Сити есть видео?
   — Джайлс может поехать в гости один. — Феба не давала сбить себя с толку. — Все поймут.
   — Но дело-то не в этом, — возразила Эми. — Послушай, Феба, тогда на озере ты сказала, что я никогда ничего не делаю для семьи, и…
   — Мне не следовало этого говорить, — перебила Феба. Она снова испытывала унижение. Она терпеть не могла, когда ей об этом напоминали.
   — Может, тебе не следовало говорить это тогда. Но когда-нибудь это надо было сказать, потому что ты права. В первый раз за всю свою жизнь у меня появилась возможность что-то для тебя сделать, и ты будешь занудой, если не позволишь. Более того, если ты отменишь свои планы, Элли придет в отчаяние, а это свидание, кстати говоря, очень много для нее значит.
   — Ты права, — согласилась Феба.
   — Значит, я приезжаю к семи.
   Когда Эми приехала, Феба с Джайлсом уже отбыли. Элли начала объяснять, сколько времени детям позволено сидеть у телевизора и когда их надо укладывать спать, когда раздался звонок в дверь. Элли побледнела. Эми пошла открывать, и теперь настал черед Чарлза побелеть. Он явно не ожидал увидеть перед собой знаменитую тетку Элли. Он опустил глаза, отдернул руку, как будто обжегся, и поздоровался с Элли так, словно она была сенбернаром, спасающим его из-под снежной лавины. Но для капитана шахматной команды он выглядел на удивление симпатичным.
   Эми никогда в жизни не сидела с детьми, но оказалось, что она прекрасно сумела нажарить пакет поп-корна с помощью микроволновой печки и почитать сказки. К счастью, дети не дрались и пошли спать почти добровольно. Затем Эми сидела и смотрела по видео отчеты благотворительных организаций, пока не вернулись Феба и Джайлс.
   — Элли ушла благополучно? — спросил Джайлс. — Они оба, наверное, ужасно нервничали.
   — Он так испугался меня, — ответила Эми, — что Элли показалась ему островком суши посреди разлившейся реки.
   Джайлс обнял ее и поцеловал в щеку.
   — И ты на что-то годишься, дорогая свояченица.
   Феба проводила ее до машины.
   — Знаю, что похожа на испорченную пластинку, но я до сих пор не могу понять, как это я тебе наговорила такое у озера. Я была просто сама не своя.
   — О, Феба… не терзай себя так.
   — Ты знаешь миф о Деметре и Персефоне?
   — Нет.
   — Это греческий миф. Демстра — богиня земледелия. Персефона — ее дочь. Аид, бог подземного царства, похищает Персефону, и Деметра настолько убита горем, что забывает о своих обязанностях. На земле царит постоянная зима. Она как жена Лота — женщина, которая оглянулась и превратилась в соляной столп. Они обе — символ слишком сильной скорби.
   — Значит, ты считаешь, что слишком сильно горевала?
   Феба кивнула:
   — После маминой смерти я иногда чувствовала себя таким соляным столпом, меня переполняло неизбывное горе. Но Деметра и жена Лота скорбели по потерянным детям, я же — по своей матери. Конечно, мама умерла слишком рано, это безусловно, но большинство людей теряют своих матерей. Разумеется, надо оплакивать свою мать, но я ужаснулась при мысли, что Элли или Клер будут так же парализованы моей смертью… Ведь прошло уже почти два года.
   Феба училась — училась прощать свои ошибки.
   На ней был эффектный кулон — кусок малахита на цепи из тяжелого серебра. Эми дотронулась до него.
   — Это мамино, да?
   Феба кивнула.
   — А ляпис-лазурь? Ты часто ее надеваешь?
   — Наверное, чаще чем все остальное.
   Эми не удивилась. Ожерелье и браслет из ляпис-лазури были самыми простыми из маминых украшений.
   — А гранаты? В детстве я их очень любила.
   Феба улыбнулась:
   — Клер тоже их любит.
   В свои пять лет Клер признавала только розовый цвет.
   — Они просто кошмарны. — Гранаты были единственными викторианскими драгоценностями Элеоноры: необычайно вычурные, перегруженные деталями, в некрасивой оправе из потускневшего золота.
   — Никак не могу подобрать, с чем их надеть, — заметила Феба. Потом отвела глаза и заговорила, не глядя на Эми: — А почему, ты не захотела ничего взять из маминых драгоценностей?
   — Я не то что не хотела… — Произнеся это, Эми заторопилась объяснить, почему тогда ничего не взяла из украшений. — Нет-нет, это не так. Я имею в виду опалы и топазы… Но мне показалось, что все это должно остаться у тебя, что для тебя это значит больше, чем для меня.
   Только теперь она поняла, как Феба истолковала то, что она сделала из великодушия.
   — Значит, ты решила, что мне безразлична мамина смерть? Да нет же, конечно, я была потрясена, но я понимала, насколько это ужасно для тебя, и получилось так, что тогда я больше волновалась за тебя, чем скорбела по маме.
   — Ты волновалась за меня? — Фебе не нравилось, когда за нее переживали.
   Эми продолжала, задыхаясь:
   — Я не хочу сказать, что не горевала по ней, но я как бы уже отгоревала раньше — не по ней, а по тому месту, которое она занимала в моей жизни. — Она надеялась, что не усугубит положение этими словами. — Я уже давно смирилась с тем, что мама никогда меня не поймет и никогда по-настоящему не оценит то, чем я занимаюсь.
   Феба вздохнула и покачала головой:
   — У меня с мамой были такие прочные и хорошие отношения, что мне трудно представить себе, что у вас могло быть по-другому.
   — Мы с тобой разные, — сказала Эми. — И по иронии судьбы мама могла бы стать для меня самой лучшей матерью. Столько девочек каталось для того, чтобы порадовать своих матерей, и я всегда завидовала, что у них такие внимательные мамы, но теперь я вижу, что это было очень вредно. Мне с самого начала пришлось кататься для себя. Без участия мамы ничего бы не делалось — мама подписывала все чеки, — но результаты были ей не слишком интересны. Мне не нужно было добиваться успеха ради нее.
   Феба была матерью. И она поняла это даже лучше, чем Эми.
   — Я знаю, что твои вкусы и интересы очень отличались от ее, — заметила Феба, — ко в каком-то смысле ты больше похожа на маму, чем я. Я всегда следую раз и навсегда установленным правилам, а она никогда но подчинялась никаким. Я знаю, что мама была разочарована, что ты проявляешь так мало интереса к книгам, но я втайне переживала, что тоже разочаровываю ее, потому что во мне нет авантюрной жилки. Я думала, что мне следует быть такой, как она, но я такой не была.
   — И поэтому ты так упорно работаешь?
   Феба улыбнулась, немного напряженно, чуть изогнув губы.
   — Так сказал бы Джайлс.
   — Скажи, — Эми должна была задать этот вопрос, — вы с Джайлсом уже нашли новое озеро? Феба покачала головой:
   — Нет. Мы ищем, но я понимаю, что стараюсь найти точно такое же озеро, как наше. Джайлс направил заявки, кажется, на семнадцать тысяч планов по обустройству участка, он получает от этого такое удовольствие… Знаешь, Джек предложил ему, что будущим летом он может помочь со строительством.
   — Да? — Эми удивилась. Казалось странным, что Джек в курсе дел ее родственников, а она — нет.
   — Джайлсу очень понравилась эта идея, — сказала Феба, — хотя я считаю, что для основного строительства весной мы должны нанять рабочих, а потом уже они вдвоем могут провести электричество и все закончить… если, конечно, мы найдем место.
   Но есть же место, идеальное место! Надо попробовать еще раз.
   — Я понимаю, что летом я совсем некстати заговоричз. о Крае, но мое предложение остается в силе. Если вы с Джайлсом захотите, он — ваш.
   Феба опять покачала головой:
   — Я до сих пор прийти в себя не могу. Трудно поверить, что ты владелица Края. Зачем ты его купила?
   — Потому что я дура, которая верит пьяным компаниям, потому что я хотела быть спасительницей вселенной.
   — Но почему ты никому не сказала?
   — Потому что это казалось таким очевидным и все бы поняли, что я хочу быть спасительницей вселенной… но сейчас это не важно. Какая бы ни была причина, я хозяйка Края. Ты говорила о нем с Джайлсом? Он знает?
   — Нет. Ему может показаться, что я опять собираюсь сделать по-своему, что я не хочу уезжать с озера, — резонно возразила Феба.
   — Но теперь, когда вы уже искали другое место, может, все это будет выглядеть по-иному? Хотя бы скажи ему об этом. Ему как минимум следует знать, что его свояченица дурочка, которая верит пьяным компаниям.
   — Нет, — ответила Феба. — Я сказала, что перееду на другое озеро, и я перееду.
   — Ну может, все же подумаешь?
   — Нет.
   Настаивать не имело смысла, Феба ее не слушала. Поэтому когда Эми приехала домой, она села рядом с отцом и Гвен и все им рассказала.
   Хэл был поражен не меньше Фебы. Он так же покачал головой:
   — Иногда мне кажется, что мы с твоей матерью ничего о тебе не знали.
   — Может, и так, зато вы никогда не пытались меня изменить, — ответила Эми. — А это очень важно.
   Раньше она не могла со всей полнотой оценить их отношение к ней. Родители никогда не пытались превратить ее и Фебу или Йена. Это было правильно, потому что оказалось бы безнадежным делом. Феба из нее получилась бы никудышная, а вот с ролью Эми она справлялась прекрасно.
   — Почему ты говоришь нам об этой собственности сейчас? — спросила Гвен. — Ты надеешься продать ее Фебе и Джайлсу?
   Эми догадывалась, что Гвен. как и она, считает это хорошей идеей.
   — Продать, отдать… мне все равно. Но Феба ему даже не скажет. А я не собираюсь разговаривать с ним за ее спиной.
   — Это очень мудро, — одобрила Гвен.
   Хэл барабанил пальцами по подлокотнику.
   — А ведь это действительно хорошее решение, не так ли?
   Женщины не ответил и Хэлу было ясно, что они именно так и думают.
   — У нас с Элеонорой были огромные сомнения относительно Джойс. — По-видимому, он считал, что это имеет какое-то отношение к тому, о чем они только что говорили. — Мы с ней это не раз обсуждали, но само собой разумеется, ничего Йену не говорили. Однако Элеонора всегда и обо всем высказывала свое мнение. И она ему что-то сказала, что точно — не знаю, но, по-моему, в результате он стал еще больше защищать Джойс и это только ускорило его женитьбу.
   — Поэтому ты всегда стараешься не вмешиваться в нашу жизнь? — спросила Эми.
   — Но в данном случае, — он поднялся, — по-моему, самое время вмешаться. Я поговорю с Фебой.
   Должно быть, он связался с ней, как только проснулся, потому что телефон зазвонил, когда Эми наливала себе первую чашку кофе и даже еще не решила, что надеть в церковь. Гвен передела ей трубку. Джайлс начал, даже не поздоровавшись:
   — Если я выпишу тебе солидный чек за это частное владение, ты его разорвешь?
   Это было бы первым побуждением Эми.
   — Нет, если ты по-другому не можешь, — ответила она.
   — Да, я абсолютно не способен принять такой щедрый подарок. По крайней мере надеюсь, что нет. Я настолько жажду заполучить этот участок, что наскребу на него деньги, даже если придется просить милостыню.
   Эми прижала трубку к уху. Она так радовалась происходящему! Если кто на свете и заслуживал ее сестры, то только этот чудесный человек.
   Он признался, что в июле может и подрастерять свой энтузиазм.
   — В Миннесоте, говорят, десять тысяч озер, и надеюсь, Феба и я не испытаем разочарования, осмотрев только девять тысяч из них, но мы уже слегка утомились.
   Он настоял, чтобы этим вечером все они приехали в Айова-Сити поужинать и поговорить о деле.
   На обеденном столе в доме Фебы были разложены планы домов и чертежи проектов. Джайлс так и сыпал вопросами о возможных размерах дома и о дренаже, на которые Эми была бессильна ответить.
   — Не знаю. Я могу оценить расстояние, только когда стою на коньках. А что такое дренаж, я вообще понятия не имею. Спросите лучше Джека — он был там со мной и наверняка все знает.
   Джайлс тут же исчез и через несколько минут вернулся. Джек имел некоторое представление о размерах участка.
   — Но он говорит, что даже он не стал бы выбирать план, исходя из этих оценок.
   — Обратите внимание — «даже он», — сказала Гвен. — Никто не может обвинить Джека в необоснованно высоких требованиях. Если он говорит, что это недостаточно хорошо, значит, так оно и есть.
   — О, кос в чем у Джека очень высокие требования, — заметил Джайлс и пристально посмотрел на Эми.
   Это было в воскресенье, а в понедельник утром, когда Эми наливала себе кофе, опять зазвонил телефон. Гвен принимала душ, поэтому ответить пришлось ей.
   В трубке трещало.
   — Я в грузовике, — донесся голос, — в часе езды к югу от Индианаполиса. Ты меня слышишь?
   Это был Джек. Знакомая волна радости затопила Эми.
   — Да, я тебя слышу. Это я, Эми.
   — Я ничего не слышу, — продолжал кричать он, — но скажи Джайлсу, что я еду в Миннесоту, чтобы произвести для него замеры.
   На слове «Миннесота» треск прекратился, и Эми пришлось отодвинуть трубку от уха, чтобы его гогос не пробил ей барабанные перепонки. Она произнесла обычным голосом:
   — Линия чистая. Можешь не кричать.