Страница:
Феба переодевалась медленно. Она слышала голоса у озера, первые всплески и крики. Она нашла свою книгу, взяла Томаса и пошла к главному дому. С этой стороны берег озера был крутым, и несколько бревен, вдавленных в песок, служили ступеньками, ведущими к воде. Короткие мостки выдавались вперед над озером футов на пятнадцать, а на глубине стоял на якоре деревянный плот.
День выдался прекрасный. Озеро представляло собой неправильный овал, около трех четвертей мили в длину и примерно полмили в ширину. Дно песчаное, кругом по берегу росли деревья, вода отливала ржаво-красным цветом. Они всегда думали, что вода красная из-за богатых залежей железной руды в этой части Миннесоты, но не так давно кто-то предположил, что такой цвет мог получиться из-за иголок американской лиственницы. Феба не знала, кто прав, и в общем-то это не имело большого значения.
Они прекрасно провели время. Плавали, едва не потопили каноэ, грелись в солнечных лучах на плоту. Феба принесла карты, и они поиграли на расстеленном на плоту полотенце. Это казалось таким естественным — снова быть на озере, видеть отблески солнца на воде, слышать, как плещутся дети. Томас уснул внутри надувного круга, и Феба укрыла его полотенцем. Как хорошо сюда вернуться! Она не представляла себе жизни без озера.
— Мам, мы умираем от голода. — Элли подплыла к плоту. — Можно я пойду принесу чего-нибудь поесть?
— Конечно. Хочешь, я пойду с тобой?
— Нет-нет, мне нравится самой.
— Тогда иди посмотри, что там есть у бабули.
Феба наблюдала, как ее старшая дочь выбирается из воды и торопливо идет по берегу. Она вспомнила, как сама это Делала — предлагала помощь, любила помочь, чувствуя себя значительной, потому что была нужна. Она знала, что значит для Элли пойти одной в дом, с радостью чувствовать ответственность, быть той, на кого полагается мать. То же самое всегда испытывала и Феба, когда помогала своей матери. Они все были в одном строю: Элеонора, Феба и Элли, каждая из них — старшая дочь. Это что-то да значило.
— Мам?
Феба подняла глаза. Элли стояла на берегу с пустыми руками.
— Мам, ты можешь помочь?
— Конечно, милая.
Она убедилась, что Джайлс видит, что она уходит, и подплыла к мосткам.
— Что такое?
— Я не знаю. Я не знаю, что взять.
Следом за дочерью Феба поднялась по бревнам-ступенькам и по узкому боковому крыльцу в главный дом. Элли посторонилась. Феба сама открыла дверь-сетку.
Стол был накрыт к ужину — это было первое, что она увидела. Затем она поняла, что в этом году еще не была в главном доме.
Вся мебель стояла на прежних местах. Вышитые коврики, свечи и фонари-»молния» тоже были на своих местах. Кружки висели на своих крючках, книжки лежали на тех же полках, что и всегда.
Но все было по-другому, все было такое чистое! Окна сверкали. Все до единой кастрюли были вычищены изнутри и снаружи. Полы натерты. От узких досок пола поднимался слабый запах лимона и леса. Исчез даже темный нарост вокруг дверной щеколды.
Должно быть, Гвен убирала здесь бог знает сколько дней. Мытье всех этих крохотных оконных стекол заняло бы целую вечность.
Зачем она это сделала? В домике всегда было достаточно чисто и так.
Мама свысока смотрела на людей, помешанных на чистоте. Ей это казалось мелочным и ограниченным.
В центре стола стоял букет полевых цветов. Это была пижма с ярко-желтыми, «схожими на пуговки цветами. Ее поместили в голубой кувшин, который раньше стоял в глубине одной из верхних полок. Феба помнила, что мама никогда им не пользовалась. Он был неподходящего размера — слишком большой для сливок, слишком маленький для всего остального.
Почему Гвен так рано накрыла стол к ужину? Конечно, это было разумно. Они вернутся из аэропорта как раз к ужину, но все равно мама не стала бы этого делать заранее, и началась бы безумная сутолока. Но мама боялась безумной сутолоки не больше, чем небольшого количества грязи. Эти тщательные приготовления показались Фебе излишней суетой. Это выглядело буржуазным — вот так заботиться о мелочах.
Но детям все же надо перекусить. Феба осторожно прошла на кухню, на кухню своей матери, где она больше тридцати лет проработала с ней бок о бок. Теперь она чувствовала себя в ней чужой. Все слишком блестело. Окна, края полок, каждая емкость — все сияло.
Такая чистая кухня казалась не знающей пощады, словно любая пролитая капля станет преступлением.
— Я не знаю, что делать, — сказала Элли. — Здесь все кажется другим.
— Да, все другое, — отозвалась Феба. — Придется к этому привыкать. — Она надеялась, что ее слова прозвучат, как у Джайлса, примирительно и весело.
Даже насос рядом с раковиной, старый железный насос с длинной ручкой, был покрашен. Бога ради, это же насос! Зачем его красить?
Элли снова заговорила:
— Там на озере ты назвала ее «бабуля». Мы должны ее так называть?
. Глаза защипало от слез — едких, горячих.
— Честно говоря, милая, я не сказала это машинально. Просто сорвалось с языка, я говорила о бабушке, как будто она здесь. — Феба не могла себе представить, как ее дети называют «бабулей» кого-то другого. — Мы спросим, как ей хочется, чтобы ее называли. А теперь давай поищем, чем перекусить.
Феба вышла на крытую веранду, где находились полки с припасами. Столы были отодвинуты от стены и уже накрыты: шесть мест за каждым. Гвен явно запланировала посадить отдельно детей и взрослых. Мама никогда так не делала, она всегда раздвигала большой стол и усаживала всех вместе.
Феба открыла дверцы пары буфетов, заглянула в холодильник.
— Ты была права, — сказала она Элл и. — Трудно понять, что она… — нельзя же вечно называть Гвен «она»! — …что запланировала Гвен.
Там стояло несколько пачек крекеров — и тех, что всегда бывали, и тех, что мама никогда не покупала. Проволочная корзина была полна фруктов: апельсинов, яблок и бананов. Мама всегда оставляла их для перекусов, но может, Гвен планирует сделать фруктовый салат? Феба могла об этом только догадываться.
Все это было непривычно.
— Мам, смотри, — позвала Элли, — Это может нам помочь, Рядом с холодильником к стене было прикреплено меню. Феба быстро его просмотрела. Ничто, на ее взгляд, не требовало такого количества фруктов или каких-то особых креке^ ров. Феба с облегчением взяла несколько яблок и велела Элли прихватить пачку крекеров.
Она постаралась не придавать значения тому, какими простыми оказались яблоки, Мама всегда покупала интересные сорта — «Шпионы прерии», «Харрелсонс», «Медовые золотистые». А это были «Красный деликатес».
День померк. Нечего притворяться, что все идет по-старому. И почти сразу же раздался сигнал автомобиля и хлопнула дверца. Приехал Йен.
Алекс и Клер выскочили на берег, горя желанием увидеть своих двоюродных брата и сестер. Феба шла помедленнее, неся Томаса и приноравливая свой шаг к Джайлсу. К тому времени, как они обогнули домик, все уже вышли из машины. Две младшие девочки, Эмили и Клер, визжали от радости, обнимая друг друга. Мальчики — Скотт и Алекс — прыгали с крыльца «ночлежки». Дети были счастливы. Но среди взрослых, ощутила Феба, царило напряжение. Отец стоял с поджатыми губами, разочарованный, Йен выглядел встревоженным, Джойс — обороняющейся. Гвен казалась спокойной, но не улыбалась.
Феба поздоровалась с братом и невесткой, потом повернулась к Гвен.
— Я дала детям яблок и крекеров, — сказала она. — Надеюсь, это ничего?
— Для этого они и предназначались, — любезно ответила Гвен. — Там еще целые залежи печенья.
Фебе и в голову не пришло искать печенье. Мама сладкое не любила.
— А где Мэгги и Элли?
— По-моему, они пошли в ванную, — ответила Гвен. Так они все называли удобства за домом — «ванная». Феба представления не имела почему, но они всегда употребляли это слово.
И действительно, мгновение спустя Мэгги и Элли спустились по дорожке, которая вела к «ванной». Элли побледнела и выглядела огорченной, Мэгги явно дулась и злилась.
Так и есть! Мэгги что-то не понравилось, и она постаралась довести это до сведения всего света.
Придя в восторг от перспективы спать в «ночлежке», четверо малышей теперь вбегали и выбегали из нее, хлопая двумя дверями. Хэл и Йен разгружали багажник. Ярко-розовый рюкзак, без сомнения, принадлежал Эмили. Футбольная сумка с «Могучими утятами» — Скотту. Потом пошли сумки попроще, и когда Йен, по указанию Хэла, поставил одну из них перед ночлежкой, Мэгги повернулась к Джойс и закричала:
— Мама! Ты же сказала…
— Мы сказали, что обсудим это, — перебил Йен.
Он закончил разгружать багажник и подошел к Фебе.
— Мэгги очень расстроилась, узнав, что ей придется спать с малышами в «ночлежке», — тихо сказал он, — поэтому мы подумали, что, если тебе все равно, она могла бы спать на софе в новом доме. Ее вещи будут в нашей комнате, она никому не помешает.
Мэгги не помешает? Мэгги неряха, ее вещи будут валяться повсюду.
Йен удочерил Мэгги, она была ребенком Джойс от ее первого, короткого брака. Будучи очень умной девочкой, — Йен и Джойс ни на миг не позволяли окружающим забыть, как умна Мэгги, — она выросла, как считала Феба, эгоистичной и избалованной. Благодаря потаканиям матери у нес были все привилегии старшего ребенка и не было никаких обязанностей.
— Элл и не останется одна в «ночлежке» с четырьмя малышами, — твердо произнесла Феба. — Это несправедливо, слишком много ответственности. Я не против, чтобы она в какой-то мере отвечала за Алекса и Клер. — Феба сама так делала в свое время. — Но не за всех четверых. Если Мэгги будет спать в новом доме, тогда или ты, или Джойс должны спать в «ночлежке» с вашими двумя детьми.
Джойс услышала только половину.
— Знаешь, мне кажется несправедливым ожидать, что Мэгги будет присматривать за детьми. Младшие дети — не ее ответственность.
— И не ответственность Элли, Или все мы… — Феба на миг остановилась и посчитала про себя: — …все мы, одиннадцать человек, спим в новом доме, или придерживаемся плана папы и Гвен.
— Не понимаю, почему мы не можем сделать, как делали всегда! — В голосе Джойс зазвучали истерические нотки. — Почему там не могут спать дети Гвен?
Дома Джойс носила длинные, свободные юбки коричневых тонов с узорами разных племен, дополняемые либо грубо расшитыми крестьянскими блузами, либо хлопчатобумажными блузонами в сочетании с жилетами ручной вязки. Эта одежда шла ей, смягчала резкие черты лица и скрывала чрезмерную худобу. Но на озере все ходили в джинсах, и теперь Джойс выглядела изможденной, недостатки ее осанки бросались в глаза.
— Дети Гвен — не дети, они взрослые, как и мы, — парировала Феба. Ничто не могло с такой легкостью превратить ее в союзницу Гвен, как противостояние Джойс. — Я не хочу там спать, ты не хочешь там спать. Почему мы должны заставлять их спать там?
Она круто развернулась и пошла прочь, не дожидаясь ответа.
В прошлом году Йен и Джойс настояли, чтобы на Рождество все собрались в их доме. Это было ужасно, и в один из редких моментов, когда они остались наедине, Феба пожаловалась Джайлсу.
— Запомни, — сказал он, — если бы мы жили в патриархальной семье, все карты были, бы теперь в руках у Джойс.
Она тогда непонимающе уставилась на него:
— О чем ты говоришь?
— Что происходит при настоящем патриархате, когда умирает королева? Кто правит замком? Кто составляет меню? Кто получает лучшие драгоценности? Жена старшего сына, а не дочери короля.
— У нас не патриархат.
А вот пункт о драгоценностях в мамином завещании был, их следовало поделить между Фебой и Эми. Это показалось Джойс оскорбительным — она рассчитывала на треть. Она обожала Элеонору, даже трепетала перед ней и настаивала при каждом удобном случае, чтобы ее считали дочерью Элеоноры в той же мере, как Фебу или Эми, — или скорее в той же мере, как Фебу, и в гораздо большей, чем Эми.
Разумеется, дело было не в драгоценностях, хотя после того как Эми сказала, что они ей не нужны, Феба получила их все, — дело было в том, кто в семье главный, кто принимает решения, а Джойс явно хотела и этого.
— Исходя из политической ориентации Джойс, кажется очень странным, что она рассчитывает на патриархальные законы собственности.
Джойс провозглашала себя социалисткой.
— Знаю, — согласился Джайлс. — Вот почему все это выглядело так интересно.
Но со времени той беседы Король нашел себе новую Королеву. Как бы странно ни было видеть на месте мамы Гвен, наверное, это было гораздо лучше, чем увидеть на этом месте Джойс.
Феба направилась к главному дому. Гвен была на кухне.
— Чем я могу помочь?
— Сегодня вечером ничем, — ответила Гвен. — Я думала о том, что завтра утром мы наладим дежурства. Мы не можем все сразу — вы, я, Холл и, Джойс и Эми — пытаться помочь одновременно, не говоря уже об Элли и Мэгги.
Насчет помощи Мэгги уж точно не стоило беспокоиться — эта девочка помогать не станет. Да и Эми тоже, если уж на то пошло.
— Но вы можете остаться и поговорить со мной, — приветливо сказала Гвен. — Йену и Джойс я уже сообщила об этом. По пути сюда мы забрали почту, и оказалось, что мой племянник — на самом деле мой внучатый племянник — едет сюда вместе с Холли и Джеком. Ему шестнадцать лет. Он может спать на мужской половине в «ночлежке» и поможет Элли и Мэгги с остальными детьми.
Моя Эми не против помочь. Это не Элли возражает против «ночлежки». Но Феба промолчала. Гвен умная женщина, она скоро увидит разницу между двумя девочками.
Как всегда делала мама, когда они собирались вместе, Гвен расставила блюда на узком сосновом сервировочном столике, но когда все начали к нему подходить, она попросила Фебу помочь ей отодвинуть столик от стены:
— Чтобы мы смогли подходить сразу с двух сторон.
— Вот так я с ней и познакомился, — засмеялся Хэл. — Она заставила обслуживающий персонал отодвинуть столик от стены.
Гвен улыбнулась ему:
— По крайней мере здесь нет удлинителя, на котором мне придется стоять.
Это была явно понятная только им шутка, но Джойс настояла, чтобы они объяснили, после чего она показалась не такой уж интересной, но так всегда бывает с подобными вещами. Феба не винила отца или Гвен за то, что их история была такой обычной; Джойс не следовало спрашивать.
Подать ужин оказалось удивительно легко. Секунд тридцать Феба пыталась сделать вид, что это из-за того, что дети с прошлого года повзрослели, лучше могли обслужить себя. Но дело было не в этом. В этом году все было лучше организовано. Ничего не забыли подать на сервировочный столик или поставить на столы. В каждом блюде были две ложки, Хлеб и масло, соль и перец, напитки и салфетки — все было под рукой. Гвен проделала отличную работу.
Феба наполнила свою тарелку, села рядом с высоким стульчиком и принялась измельчать еду для Томаса. Она почувствовала, что сидевший напротив Джайлс толкает ее под столом, и взглянула на него. Его улыбка спрашивала: «С тобой все в порядке»? Она кивнула. Сейчас — да.
На каминной полке тоже стояли цветы. Это был золотарник, его нежные, с тяжелыми головками стебли склонялись над краями высокого керамического кувшина. Дубовая доска светилась мягким медово-золотистым светом. В прошлом году доска была почти коричневой — старый лак стал липким и покрылся налетом пыли, отчего дерево потускнело. Гвен, должно быть, соскоблила старый слой и заново покрыла дуб лаком. Сама работа, вероятно, не заняла много времени, но реставрация дерева — непростая работа, и вся эта грязь… Феба подумала, что вряд ли когда-нибудь взяла бы на себя труд это сделать, но каминная полка и в самом деле выглядела чудесно.
Она посмотрела через плечо. Отец и Гвен накладывали еду. Гвен шла последней, словно была хозяйкой, но ведь она, собственно, ею и была.
Гвен поставила свою тарелку на край сервировочного столика и накрыла все кастрюли крышками, чтобы сохранить еду теплой. Она снова взяла тарелку и повернулась, чтобы сесть, но за взрослым столом мест больше не было.
Место за взрослым столом заняла Мэгги.
Перед ужином Гвен сказала, что дети будут есть на веранде. Она совершенно ясно дала это понять, Мэгги не могла ее не слышать. Но девочка все равно явилась и села за стол со взрослыми.
Феба пришла в ярость.
Йен моментально подвинул свой стул.
— Сюда, Гвен, здесь много места! Мы принесем еще один стул.
Но Джайлс уже был на ногах, беря свою тарелку.
— Нет, я пойду помогу Элли. Ей трудно одной со всеми малышами. Сюда, Гвен, садитесь, пожалуйста.
Это был не Джайлс на отдыхе, это был Джайлс — генеральный советник Айовского университета, моментально принимающий решения, действующий быстро и настолько решительно, что никто не дерзал с ним спорить. Он уже забрал у Гвен ее тарелку и вел ее к освободившемуся стулу.
— Я ни к чему здесь не прикасался. Все — стакан, салфетка, вилка, все чистое.
Но в отпуске Джайлс совсем не хотел быть генеральным советником.
Йен вспыхнул от унижения. Он знал, что должен был заставить Мэгги уйти. Феба видела, что Джойс начинает ощетиниваться, готовая защитить Мэгги. Девочка так любит взрослые разговоры! Она просто слишком умна для других подростков.
Для кого это Мэгги чересчур умна? Здесь был только один подросток — Элли. Милая, готовая помочь, ответственная Элли.
Феба снова повернулась к высокому стульчику и принялась разминать лазанью Томаса. Теперь она превратилась в кашу, и ему было трудно ее есть.
Ничего бы этого не случилось, будь мама жива.
Глава 6
День выдался прекрасный. Озеро представляло собой неправильный овал, около трех четвертей мили в длину и примерно полмили в ширину. Дно песчаное, кругом по берегу росли деревья, вода отливала ржаво-красным цветом. Они всегда думали, что вода красная из-за богатых залежей железной руды в этой части Миннесоты, но не так давно кто-то предположил, что такой цвет мог получиться из-за иголок американской лиственницы. Феба не знала, кто прав, и в общем-то это не имело большого значения.
Они прекрасно провели время. Плавали, едва не потопили каноэ, грелись в солнечных лучах на плоту. Феба принесла карты, и они поиграли на расстеленном на плоту полотенце. Это казалось таким естественным — снова быть на озере, видеть отблески солнца на воде, слышать, как плещутся дети. Томас уснул внутри надувного круга, и Феба укрыла его полотенцем. Как хорошо сюда вернуться! Она не представляла себе жизни без озера.
— Мам, мы умираем от голода. — Элли подплыла к плоту. — Можно я пойду принесу чего-нибудь поесть?
— Конечно. Хочешь, я пойду с тобой?
— Нет-нет, мне нравится самой.
— Тогда иди посмотри, что там есть у бабули.
Феба наблюдала, как ее старшая дочь выбирается из воды и торопливо идет по берегу. Она вспомнила, как сама это Делала — предлагала помощь, любила помочь, чувствуя себя значительной, потому что была нужна. Она знала, что значит для Элли пойти одной в дом, с радостью чувствовать ответственность, быть той, на кого полагается мать. То же самое всегда испытывала и Феба, когда помогала своей матери. Они все были в одном строю: Элеонора, Феба и Элли, каждая из них — старшая дочь. Это что-то да значило.
— Мам?
Феба подняла глаза. Элли стояла на берегу с пустыми руками.
— Мам, ты можешь помочь?
— Конечно, милая.
Она убедилась, что Джайлс видит, что она уходит, и подплыла к мосткам.
— Что такое?
— Я не знаю. Я не знаю, что взять.
Следом за дочерью Феба поднялась по бревнам-ступенькам и по узкому боковому крыльцу в главный дом. Элли посторонилась. Феба сама открыла дверь-сетку.
Стол был накрыт к ужину — это было первое, что она увидела. Затем она поняла, что в этом году еще не была в главном доме.
Вся мебель стояла на прежних местах. Вышитые коврики, свечи и фонари-»молния» тоже были на своих местах. Кружки висели на своих крючках, книжки лежали на тех же полках, что и всегда.
Но все было по-другому, все было такое чистое! Окна сверкали. Все до единой кастрюли были вычищены изнутри и снаружи. Полы натерты. От узких досок пола поднимался слабый запах лимона и леса. Исчез даже темный нарост вокруг дверной щеколды.
Должно быть, Гвен убирала здесь бог знает сколько дней. Мытье всех этих крохотных оконных стекол заняло бы целую вечность.
Зачем она это сделала? В домике всегда было достаточно чисто и так.
Мама свысока смотрела на людей, помешанных на чистоте. Ей это казалось мелочным и ограниченным.
В центре стола стоял букет полевых цветов. Это была пижма с ярко-желтыми, «схожими на пуговки цветами. Ее поместили в голубой кувшин, который раньше стоял в глубине одной из верхних полок. Феба помнила, что мама никогда им не пользовалась. Он был неподходящего размера — слишком большой для сливок, слишком маленький для всего остального.
Почему Гвен так рано накрыла стол к ужину? Конечно, это было разумно. Они вернутся из аэропорта как раз к ужину, но все равно мама не стала бы этого делать заранее, и началась бы безумная сутолока. Но мама боялась безумной сутолоки не больше, чем небольшого количества грязи. Эти тщательные приготовления показались Фебе излишней суетой. Это выглядело буржуазным — вот так заботиться о мелочах.
Но детям все же надо перекусить. Феба осторожно прошла на кухню, на кухню своей матери, где она больше тридцати лет проработала с ней бок о бок. Теперь она чувствовала себя в ней чужой. Все слишком блестело. Окна, края полок, каждая емкость — все сияло.
Такая чистая кухня казалась не знающей пощады, словно любая пролитая капля станет преступлением.
— Я не знаю, что делать, — сказала Элли. — Здесь все кажется другим.
— Да, все другое, — отозвалась Феба. — Придется к этому привыкать. — Она надеялась, что ее слова прозвучат, как у Джайлса, примирительно и весело.
Даже насос рядом с раковиной, старый железный насос с длинной ручкой, был покрашен. Бога ради, это же насос! Зачем его красить?
Элли снова заговорила:
— Там на озере ты назвала ее «бабуля». Мы должны ее так называть?
. Глаза защипало от слез — едких, горячих.
— Честно говоря, милая, я не сказала это машинально. Просто сорвалось с языка, я говорила о бабушке, как будто она здесь. — Феба не могла себе представить, как ее дети называют «бабулей» кого-то другого. — Мы спросим, как ей хочется, чтобы ее называли. А теперь давай поищем, чем перекусить.
Феба вышла на крытую веранду, где находились полки с припасами. Столы были отодвинуты от стены и уже накрыты: шесть мест за каждым. Гвен явно запланировала посадить отдельно детей и взрослых. Мама никогда так не делала, она всегда раздвигала большой стол и усаживала всех вместе.
Феба открыла дверцы пары буфетов, заглянула в холодильник.
— Ты была права, — сказала она Элл и. — Трудно понять, что она… — нельзя же вечно называть Гвен «она»! — …что запланировала Гвен.
Там стояло несколько пачек крекеров — и тех, что всегда бывали, и тех, что мама никогда не покупала. Проволочная корзина была полна фруктов: апельсинов, яблок и бананов. Мама всегда оставляла их для перекусов, но может, Гвен планирует сделать фруктовый салат? Феба могла об этом только догадываться.
Все это было непривычно.
— Мам, смотри, — позвала Элли, — Это может нам помочь, Рядом с холодильником к стене было прикреплено меню. Феба быстро его просмотрела. Ничто, на ее взгляд, не требовало такого количества фруктов или каких-то особых креке^ ров. Феба с облегчением взяла несколько яблок и велела Элли прихватить пачку крекеров.
Она постаралась не придавать значения тому, какими простыми оказались яблоки, Мама всегда покупала интересные сорта — «Шпионы прерии», «Харрелсонс», «Медовые золотистые». А это были «Красный деликатес».
День померк. Нечего притворяться, что все идет по-старому. И почти сразу же раздался сигнал автомобиля и хлопнула дверца. Приехал Йен.
Алекс и Клер выскочили на берег, горя желанием увидеть своих двоюродных брата и сестер. Феба шла помедленнее, неся Томаса и приноравливая свой шаг к Джайлсу. К тому времени, как они обогнули домик, все уже вышли из машины. Две младшие девочки, Эмили и Клер, визжали от радости, обнимая друг друга. Мальчики — Скотт и Алекс — прыгали с крыльца «ночлежки». Дети были счастливы. Но среди взрослых, ощутила Феба, царило напряжение. Отец стоял с поджатыми губами, разочарованный, Йен выглядел встревоженным, Джойс — обороняющейся. Гвен казалась спокойной, но не улыбалась.
Феба поздоровалась с братом и невесткой, потом повернулась к Гвен.
— Я дала детям яблок и крекеров, — сказала она. — Надеюсь, это ничего?
— Для этого они и предназначались, — любезно ответила Гвен. — Там еще целые залежи печенья.
Фебе и в голову не пришло искать печенье. Мама сладкое не любила.
— А где Мэгги и Элли?
— По-моему, они пошли в ванную, — ответила Гвен. Так они все называли удобства за домом — «ванная». Феба представления не имела почему, но они всегда употребляли это слово.
И действительно, мгновение спустя Мэгги и Элли спустились по дорожке, которая вела к «ванной». Элли побледнела и выглядела огорченной, Мэгги явно дулась и злилась.
Так и есть! Мэгги что-то не понравилось, и она постаралась довести это до сведения всего света.
Придя в восторг от перспективы спать в «ночлежке», четверо малышей теперь вбегали и выбегали из нее, хлопая двумя дверями. Хэл и Йен разгружали багажник. Ярко-розовый рюкзак, без сомнения, принадлежал Эмили. Футбольная сумка с «Могучими утятами» — Скотту. Потом пошли сумки попроще, и когда Йен, по указанию Хэла, поставил одну из них перед ночлежкой, Мэгги повернулась к Джойс и закричала:
— Мама! Ты же сказала…
— Мы сказали, что обсудим это, — перебил Йен.
Он закончил разгружать багажник и подошел к Фебе.
— Мэгги очень расстроилась, узнав, что ей придется спать с малышами в «ночлежке», — тихо сказал он, — поэтому мы подумали, что, если тебе все равно, она могла бы спать на софе в новом доме. Ее вещи будут в нашей комнате, она никому не помешает.
Мэгги не помешает? Мэгги неряха, ее вещи будут валяться повсюду.
Йен удочерил Мэгги, она была ребенком Джойс от ее первого, короткого брака. Будучи очень умной девочкой, — Йен и Джойс ни на миг не позволяли окружающим забыть, как умна Мэгги, — она выросла, как считала Феба, эгоистичной и избалованной. Благодаря потаканиям матери у нес были все привилегии старшего ребенка и не было никаких обязанностей.
— Элл и не останется одна в «ночлежке» с четырьмя малышами, — твердо произнесла Феба. — Это несправедливо, слишком много ответственности. Я не против, чтобы она в какой-то мере отвечала за Алекса и Клер. — Феба сама так делала в свое время. — Но не за всех четверых. Если Мэгги будет спать в новом доме, тогда или ты, или Джойс должны спать в «ночлежке» с вашими двумя детьми.
Джойс услышала только половину.
— Знаешь, мне кажется несправедливым ожидать, что Мэгги будет присматривать за детьми. Младшие дети — не ее ответственность.
— И не ответственность Элли, Или все мы… — Феба на миг остановилась и посчитала про себя: — …все мы, одиннадцать человек, спим в новом доме, или придерживаемся плана папы и Гвен.
— Не понимаю, почему мы не можем сделать, как делали всегда! — В голосе Джойс зазвучали истерические нотки. — Почему там не могут спать дети Гвен?
Дома Джойс носила длинные, свободные юбки коричневых тонов с узорами разных племен, дополняемые либо грубо расшитыми крестьянскими блузами, либо хлопчатобумажными блузонами в сочетании с жилетами ручной вязки. Эта одежда шла ей, смягчала резкие черты лица и скрывала чрезмерную худобу. Но на озере все ходили в джинсах, и теперь Джойс выглядела изможденной, недостатки ее осанки бросались в глаза.
— Дети Гвен — не дети, они взрослые, как и мы, — парировала Феба. Ничто не могло с такой легкостью превратить ее в союзницу Гвен, как противостояние Джойс. — Я не хочу там спать, ты не хочешь там спать. Почему мы должны заставлять их спать там?
Она круто развернулась и пошла прочь, не дожидаясь ответа.
В прошлом году Йен и Джойс настояли, чтобы на Рождество все собрались в их доме. Это было ужасно, и в один из редких моментов, когда они остались наедине, Феба пожаловалась Джайлсу.
— Запомни, — сказал он, — если бы мы жили в патриархальной семье, все карты были, бы теперь в руках у Джойс.
Она тогда непонимающе уставилась на него:
— О чем ты говоришь?
— Что происходит при настоящем патриархате, когда умирает королева? Кто правит замком? Кто составляет меню? Кто получает лучшие драгоценности? Жена старшего сына, а не дочери короля.
— У нас не патриархат.
А вот пункт о драгоценностях в мамином завещании был, их следовало поделить между Фебой и Эми. Это показалось Джойс оскорбительным — она рассчитывала на треть. Она обожала Элеонору, даже трепетала перед ней и настаивала при каждом удобном случае, чтобы ее считали дочерью Элеоноры в той же мере, как Фебу или Эми, — или скорее в той же мере, как Фебу, и в гораздо большей, чем Эми.
Разумеется, дело было не в драгоценностях, хотя после того как Эми сказала, что они ей не нужны, Феба получила их все, — дело было в том, кто в семье главный, кто принимает решения, а Джойс явно хотела и этого.
— Исходя из политической ориентации Джойс, кажется очень странным, что она рассчитывает на патриархальные законы собственности.
Джойс провозглашала себя социалисткой.
— Знаю, — согласился Джайлс. — Вот почему все это выглядело так интересно.
Но со времени той беседы Король нашел себе новую Королеву. Как бы странно ни было видеть на месте мамы Гвен, наверное, это было гораздо лучше, чем увидеть на этом месте Джойс.
Феба направилась к главному дому. Гвен была на кухне.
— Чем я могу помочь?
— Сегодня вечером ничем, — ответила Гвен. — Я думала о том, что завтра утром мы наладим дежурства. Мы не можем все сразу — вы, я, Холл и, Джойс и Эми — пытаться помочь одновременно, не говоря уже об Элли и Мэгги.
Насчет помощи Мэгги уж точно не стоило беспокоиться — эта девочка помогать не станет. Да и Эми тоже, если уж на то пошло.
— Но вы можете остаться и поговорить со мной, — приветливо сказала Гвен. — Йену и Джойс я уже сообщила об этом. По пути сюда мы забрали почту, и оказалось, что мой племянник — на самом деле мой внучатый племянник — едет сюда вместе с Холли и Джеком. Ему шестнадцать лет. Он может спать на мужской половине в «ночлежке» и поможет Элли и Мэгги с остальными детьми.
Моя Эми не против помочь. Это не Элли возражает против «ночлежки». Но Феба промолчала. Гвен умная женщина, она скоро увидит разницу между двумя девочками.
Как всегда делала мама, когда они собирались вместе, Гвен расставила блюда на узком сосновом сервировочном столике, но когда все начали к нему подходить, она попросила Фебу помочь ей отодвинуть столик от стены:
— Чтобы мы смогли подходить сразу с двух сторон.
— Вот так я с ней и познакомился, — засмеялся Хэл. — Она заставила обслуживающий персонал отодвинуть столик от стены.
Гвен улыбнулась ему:
— По крайней мере здесь нет удлинителя, на котором мне придется стоять.
Это была явно понятная только им шутка, но Джойс настояла, чтобы они объяснили, после чего она показалась не такой уж интересной, но так всегда бывает с подобными вещами. Феба не винила отца или Гвен за то, что их история была такой обычной; Джойс не следовало спрашивать.
Подать ужин оказалось удивительно легко. Секунд тридцать Феба пыталась сделать вид, что это из-за того, что дети с прошлого года повзрослели, лучше могли обслужить себя. Но дело было не в этом. В этом году все было лучше организовано. Ничего не забыли подать на сервировочный столик или поставить на столы. В каждом блюде были две ложки, Хлеб и масло, соль и перец, напитки и салфетки — все было под рукой. Гвен проделала отличную работу.
Феба наполнила свою тарелку, села рядом с высоким стульчиком и принялась измельчать еду для Томаса. Она почувствовала, что сидевший напротив Джайлс толкает ее под столом, и взглянула на него. Его улыбка спрашивала: «С тобой все в порядке»? Она кивнула. Сейчас — да.
На каминной полке тоже стояли цветы. Это был золотарник, его нежные, с тяжелыми головками стебли склонялись над краями высокого керамического кувшина. Дубовая доска светилась мягким медово-золотистым светом. В прошлом году доска была почти коричневой — старый лак стал липким и покрылся налетом пыли, отчего дерево потускнело. Гвен, должно быть, соскоблила старый слой и заново покрыла дуб лаком. Сама работа, вероятно, не заняла много времени, но реставрация дерева — непростая работа, и вся эта грязь… Феба подумала, что вряд ли когда-нибудь взяла бы на себя труд это сделать, но каминная полка и в самом деле выглядела чудесно.
Она посмотрела через плечо. Отец и Гвен накладывали еду. Гвен шла последней, словно была хозяйкой, но ведь она, собственно, ею и была.
Гвен поставила свою тарелку на край сервировочного столика и накрыла все кастрюли крышками, чтобы сохранить еду теплой. Она снова взяла тарелку и повернулась, чтобы сесть, но за взрослым столом мест больше не было.
Место за взрослым столом заняла Мэгги.
Перед ужином Гвен сказала, что дети будут есть на веранде. Она совершенно ясно дала это понять, Мэгги не могла ее не слышать. Но девочка все равно явилась и села за стол со взрослыми.
Феба пришла в ярость.
Йен моментально подвинул свой стул.
— Сюда, Гвен, здесь много места! Мы принесем еще один стул.
Но Джайлс уже был на ногах, беря свою тарелку.
— Нет, я пойду помогу Элли. Ей трудно одной со всеми малышами. Сюда, Гвен, садитесь, пожалуйста.
Это был не Джайлс на отдыхе, это был Джайлс — генеральный советник Айовского университета, моментально принимающий решения, действующий быстро и настолько решительно, что никто не дерзал с ним спорить. Он уже забрал у Гвен ее тарелку и вел ее к освободившемуся стулу.
— Я ни к чему здесь не прикасался. Все — стакан, салфетка, вилка, все чистое.
Но в отпуске Джайлс совсем не хотел быть генеральным советником.
Йен вспыхнул от унижения. Он знал, что должен был заставить Мэгги уйти. Феба видела, что Джойс начинает ощетиниваться, готовая защитить Мэгги. Девочка так любит взрослые разговоры! Она просто слишком умна для других подростков.
Для кого это Мэгги чересчур умна? Здесь был только один подросток — Элли. Милая, готовая помочь, ответственная Элли.
Феба снова повернулась к высокому стульчику и принялась разминать лазанью Томаса. Теперь она превратилась в кашу, и ему было трудно ее есть.
Ничего бы этого не случилось, будь мама жива.
Глава 6
Они сидели вчетвером на сиденье, рассчитанном на троих. Эми чувствовала, что Джеку не нравится, что его пассажиры так теснятся, но самой ей было вполне удобно. Ни она, ни Холли, казалось, не возражали против того, что они так плотно прижаты друг к другу и пристегнуты одним ремнем (Генри сходил с ума, когда его касались), поэтому Эми не приходилось наклоняться вперед и держаться неестественно прямо, как она это делала, когда оказывалась между Генри и Томми.
Ей приятно было общество этих людей. Конечно, мальчик Ник, светлокожий, с темными волосами, казался типичным мрачным подростком, но по сравнению с подростками, которых знала Эми, — маленькими, целеустремленными, едва ли не страдающими от анорексии и рассматривающими Эми как врага, когда-то бывшего кумиром, человека, которого надо свергнуть с трона… по сравнению с ними Ник был просто прекрасен.
Холли — чудо, идеальный для Эми человек, с которым можно с удовольствием разделить долгую поездку в машине, У нее был более сдержанный, более независимый характер, чем у Эми, но, как и у Эми, одежда и обувь занимали в ее жизни то место, которое у других женщин занимают муж и дети. Холли тоже ужасало отсутствие удобств на озере, даже больше, чем Эми.
— Не знаю, как я выживу без фена!
— Приходится говорить своему стилисту, — засмеялась Эми, — что едешь в Европу и в чемодане нет места для адаптера. Только так можно заставить их понять, что у тебя действительно не будет фена.
Холли и ее брат были привлекательными людьми, с яркой внешностью: глаза орехового цвета, веснушки на носу, каштановые волосы с медным проблеском… хотя Холли непринужденно заметила, что у Джека эти блики натуральные, высветленные в его волосах ярким солнцем Кентукки, а ее — продукция салона-парикмахерской.
— Я заставила его пойти со мной, — сказала она, — чтобы они увидели, что именно мне надо.
— У каждой женщины должен быть брат, — заметил он. — Мы очень полезны.
Он вел машину легко, левая рука покоилась на верхней части руля, правая была вытянута вдоль спинки сиденья, чтобы дать Эми и Холли побольше места. Холли свои природные краски подчеркнула — на ней была рубашка табачно-коричневого цвета, изумительно ей шедшая. Рубашка Джека из плотной ткани была цвета морской волны, и самое лучшее, чем могла объяснить Эми такой выбор цвета, это то, что Джек явно не слишком интересовался собственной внешностью. Спутанные волосы падали на лоб — Холли уже спросила, почему он не подстригся, — но Эми нравилось, что они выглядят такими мягкими и взъерошенными.
Его тип казался ей знакомым. Это был парень из числа практичных, надежных мужчин. Она знала несколько таких. В ее мире они были администраторами на гастролях, звуко-инженерами и осветителями.
Это были чудесные ребята. Открытые, с легким характером и сильные, они всегда могли заставить тебя улыбнуться, всегда со всем справлялись. Они могли открыть машину, когда ты забывала ключи внутри, могли снова осветить арену, когда то и дело выбивало пробки, могли заставить работать холодильную установку, когда всего за несколько часов до представления каток был покрыт большими лужами. Они никогда не сдавались и верили, что могут починить все, что угодно. Было просто здорово, что рядом с тобой такие люди.
Правда, их невозможно было узнать поближе. Они прятались за всей этой практической деятельностью. Они никогда не задавались трудными вопросами и были слишком заняты устранением всевозможных препятствий. Они жили данной минутой — прошлое прошло, а будущее еще не наступило. Поэтому хоть и было приятно, что они рядом, они не казались интересными.
Но они могли сделать все. Если кто-то сможет убедить отца и Йена провести в «ночлежку» свет, это будет человек вроде Джека.
В последний раз Эми видела свою семью на Рождество. Устроить это было нелегко — праздники у нее всегда были заняты. Она или ехала на платформе во время парада, или участвовала в шоу, или то и другое вместе. Рождество, наступившее через месяц после смерти ее матери, ничем в этом смысле не отличалось от других. Она лишь выполняла давние обязательства.
Но на следующий год она была полна решимости присоединиться к своей семье хотя бы на часть праздника. О самом рождественском дне, разумеется, и речи быть не могло, но она так составила свое расписание на двадцать шестое декабря, чтобы вылететь из Нью-Йорка в Айову с наименьшими потерями.
Однако после Дня благодарения Феба оставила сообщение, что в этом году их семья соберется в доме Йена в Калифорнии.
Эми тут же перезвонила ей.
— В Калифорнии? Почему?
Они всегда все праздновали дома.
— В прошлом году мы все были такие несчастные, — ответила Феба. — Поэтому Йен предложил в этом году нечто совершенно новое, чтобы сменить обстановку. И папа согласился.
— Когда вы решили?
— Не знаю. Думаю, мы начали обсуждать это летом, но окончательно все решилось вчера.
Летом? Эми не могла в это поверить. Почему они ей не сказали? Если бы она узнала об этом летом, она бы устроила свои выступления в Лос-Анджелесе и провела с ними все праздники.
Года два назад Томми привез всю свою семью на Рождество в Лос-Анджелес, и они тогда здорово повеселились. Он достал билеты на парад матча «Розовой чаши» и организовал тур по Диснейленду, чтобы все его племянницы и племянники смогли попасть на лучшие аттракционы, не выстаивая очередей. Их местный агент обеспечил всех отдельными номерами, и дети пользовались обслуживанием в номере, плавали в бассейне отеля, а женщины ходили к косметологу и на массаж. Это было Рождество, которое надолго останется в их памяти.
Феба сказала, что семья Ледженд нуждалась в чем-то совершенно новом. Как насчет Рождества в роскошном отеле, которое могла устроить Эми? Это было бы нечто совершенно новое.
Но теперь уже поздно. Она обязана была находиться в Нью-Йорке.
Поэтому ей пришлось изменить все планы, а потом она едва не опоздала на самолет. Измученная разговорчивым соседом, путешествовавшим на премию постоянному клиенту, который был в восторге от того, что сидит рядом с Эми Ледженд, она не смогла поспать во время полета. Когда Эми добралась до дома Йена, она измучилась вконец.
Как и все остальные. Дом Йена и Джойс был не слишком просторным, и все ощущали недостаток уединения. Джойс запланировала необыкновенно изысканное угощение, и все остальные планы были подчинены его приготовлению. Йен и Джойс очень трепетно относились к окружающей среде — и Эми понимала, что это правильно, — но накормить тринадцать человек три раза в день, не использовав ни единой бумажной тарелки или стаканчика? Эми казалось, что она, Феба и Джойс прикованы к кухне, а она ненавидела кухонную работу.
«Давайте сходим в ресторан! — хотелось взмолиться Эми. — Закажем по телефону пиццу, китайскую еду, все, что угодно. Я заплачу».
Но тут распоряжалась Джойс. Ее невестка была исполнена решимости быть ответственной за этот праздник, как раньше мама. Поэтому Эми ничего не сказала ни про пиццу, ни про Диснейленд. Она только без конца загружала и разгружала посудомоечную машину.
А на озере не будет даже посудомоечной машины. Внезапно Эми захотелось предупредить Холли и Джека — этих двух милых людей, между которыми она сидела, — о том, что представляет собой ее семья. Объяснить им, что значит для Йена и Фебы озеро, как странно они воспринимают многие вещи. Пожалуйста, будьте осторожны! Пусть они поступают как привыкли.
Но почему Холли и Джеку надо подстраиваться под Йена и Фебу? Почему Йен и Феба не могут быть великодушными, пойти на компромисс?
Потому что они не могут.
Ник слушал свой CD-плейер на такой громкости, что Эми был слышен монотонный скрежет, доносившийся из наушников. Холли и Джек разговаривали о финансовой стороне сделки, которую только что совершил Джек. Они подробно объяснили Эми ее суть, чтобы она не чувствовала себя исключенной из беседы, но едва она начала думать про Йена и Фебу, как сосредоточиться на чем-то другом стало трудно.
Ей приятно было общество этих людей. Конечно, мальчик Ник, светлокожий, с темными волосами, казался типичным мрачным подростком, но по сравнению с подростками, которых знала Эми, — маленькими, целеустремленными, едва ли не страдающими от анорексии и рассматривающими Эми как врага, когда-то бывшего кумиром, человека, которого надо свергнуть с трона… по сравнению с ними Ник был просто прекрасен.
Холли — чудо, идеальный для Эми человек, с которым можно с удовольствием разделить долгую поездку в машине, У нее был более сдержанный, более независимый характер, чем у Эми, но, как и у Эми, одежда и обувь занимали в ее жизни то место, которое у других женщин занимают муж и дети. Холли тоже ужасало отсутствие удобств на озере, даже больше, чем Эми.
— Не знаю, как я выживу без фена!
— Приходится говорить своему стилисту, — засмеялась Эми, — что едешь в Европу и в чемодане нет места для адаптера. Только так можно заставить их понять, что у тебя действительно не будет фена.
Холли и ее брат были привлекательными людьми, с яркой внешностью: глаза орехового цвета, веснушки на носу, каштановые волосы с медным проблеском… хотя Холли непринужденно заметила, что у Джека эти блики натуральные, высветленные в его волосах ярким солнцем Кентукки, а ее — продукция салона-парикмахерской.
— Я заставила его пойти со мной, — сказала она, — чтобы они увидели, что именно мне надо.
— У каждой женщины должен быть брат, — заметил он. — Мы очень полезны.
Он вел машину легко, левая рука покоилась на верхней части руля, правая была вытянута вдоль спинки сиденья, чтобы дать Эми и Холли побольше места. Холли свои природные краски подчеркнула — на ней была рубашка табачно-коричневого цвета, изумительно ей шедшая. Рубашка Джека из плотной ткани была цвета морской волны, и самое лучшее, чем могла объяснить Эми такой выбор цвета, это то, что Джек явно не слишком интересовался собственной внешностью. Спутанные волосы падали на лоб — Холли уже спросила, почему он не подстригся, — но Эми нравилось, что они выглядят такими мягкими и взъерошенными.
Его тип казался ей знакомым. Это был парень из числа практичных, надежных мужчин. Она знала несколько таких. В ее мире они были администраторами на гастролях, звуко-инженерами и осветителями.
Это были чудесные ребята. Открытые, с легким характером и сильные, они всегда могли заставить тебя улыбнуться, всегда со всем справлялись. Они могли открыть машину, когда ты забывала ключи внутри, могли снова осветить арену, когда то и дело выбивало пробки, могли заставить работать холодильную установку, когда всего за несколько часов до представления каток был покрыт большими лужами. Они никогда не сдавались и верили, что могут починить все, что угодно. Было просто здорово, что рядом с тобой такие люди.
Правда, их невозможно было узнать поближе. Они прятались за всей этой практической деятельностью. Они никогда не задавались трудными вопросами и были слишком заняты устранением всевозможных препятствий. Они жили данной минутой — прошлое прошло, а будущее еще не наступило. Поэтому хоть и было приятно, что они рядом, они не казались интересными.
Но они могли сделать все. Если кто-то сможет убедить отца и Йена провести в «ночлежку» свет, это будет человек вроде Джека.
В последний раз Эми видела свою семью на Рождество. Устроить это было нелегко — праздники у нее всегда были заняты. Она или ехала на платформе во время парада, или участвовала в шоу, или то и другое вместе. Рождество, наступившее через месяц после смерти ее матери, ничем в этом смысле не отличалось от других. Она лишь выполняла давние обязательства.
Но на следующий год она была полна решимости присоединиться к своей семье хотя бы на часть праздника. О самом рождественском дне, разумеется, и речи быть не могло, но она так составила свое расписание на двадцать шестое декабря, чтобы вылететь из Нью-Йорка в Айову с наименьшими потерями.
Однако после Дня благодарения Феба оставила сообщение, что в этом году их семья соберется в доме Йена в Калифорнии.
Эми тут же перезвонила ей.
— В Калифорнии? Почему?
Они всегда все праздновали дома.
— В прошлом году мы все были такие несчастные, — ответила Феба. — Поэтому Йен предложил в этом году нечто совершенно новое, чтобы сменить обстановку. И папа согласился.
— Когда вы решили?
— Не знаю. Думаю, мы начали обсуждать это летом, но окончательно все решилось вчера.
Летом? Эми не могла в это поверить. Почему они ей не сказали? Если бы она узнала об этом летом, она бы устроила свои выступления в Лос-Анджелесе и провела с ними все праздники.
Года два назад Томми привез всю свою семью на Рождество в Лос-Анджелес, и они тогда здорово повеселились. Он достал билеты на парад матча «Розовой чаши» и организовал тур по Диснейленду, чтобы все его племянницы и племянники смогли попасть на лучшие аттракционы, не выстаивая очередей. Их местный агент обеспечил всех отдельными номерами, и дети пользовались обслуживанием в номере, плавали в бассейне отеля, а женщины ходили к косметологу и на массаж. Это было Рождество, которое надолго останется в их памяти.
Феба сказала, что семья Ледженд нуждалась в чем-то совершенно новом. Как насчет Рождества в роскошном отеле, которое могла устроить Эми? Это было бы нечто совершенно новое.
Но теперь уже поздно. Она обязана была находиться в Нью-Йорке.
Поэтому ей пришлось изменить все планы, а потом она едва не опоздала на самолет. Измученная разговорчивым соседом, путешествовавшим на премию постоянному клиенту, который был в восторге от того, что сидит рядом с Эми Ледженд, она не смогла поспать во время полета. Когда Эми добралась до дома Йена, она измучилась вконец.
Как и все остальные. Дом Йена и Джойс был не слишком просторным, и все ощущали недостаток уединения. Джойс запланировала необыкновенно изысканное угощение, и все остальные планы были подчинены его приготовлению. Йен и Джойс очень трепетно относились к окружающей среде — и Эми понимала, что это правильно, — но накормить тринадцать человек три раза в день, не использовав ни единой бумажной тарелки или стаканчика? Эми казалось, что она, Феба и Джойс прикованы к кухне, а она ненавидела кухонную работу.
«Давайте сходим в ресторан! — хотелось взмолиться Эми. — Закажем по телефону пиццу, китайскую еду, все, что угодно. Я заплачу».
Но тут распоряжалась Джойс. Ее невестка была исполнена решимости быть ответственной за этот праздник, как раньше мама. Поэтому Эми ничего не сказала ни про пиццу, ни про Диснейленд. Она только без конца загружала и разгружала посудомоечную машину.
А на озере не будет даже посудомоечной машины. Внезапно Эми захотелось предупредить Холли и Джека — этих двух милых людей, между которыми она сидела, — о том, что представляет собой ее семья. Объяснить им, что значит для Йена и Фебы озеро, как странно они воспринимают многие вещи. Пожалуйста, будьте осторожны! Пусть они поступают как привыкли.
Но почему Холли и Джеку надо подстраиваться под Йена и Фебу? Почему Йен и Феба не могут быть великодушными, пойти на компромисс?
Потому что они не могут.
Ник слушал свой CD-плейер на такой громкости, что Эми был слышен монотонный скрежет, доносившийся из наушников. Холли и Джек разговаривали о финансовой стороне сделки, которую только что совершил Джек. Они подробно объяснили Эми ее суть, чтобы она не чувствовала себя исключенной из беседы, но едва она начала думать про Йена и Фебу, как сосредоточиться на чем-то другом стало трудно.