Зейдель Кэтлин. Конец лета

   В начале поездки они мчались по федеральной автостраде. Вокруг простор, прерия Миннесоты расстилается по обе стороны шоссе. В первые полчаса им попадались щиты, рекламирующие какой-то фирменный магазин, затем — казино в индейских резервациях. Миновав резервации, они съехали с федеральной автострады; здесь уже нечего было рекламировать. Поля сухие, вдоль русел речушек — тонкие деревца.
   Тени удлинились, и путники въехали в страну шахт. Дорога петляла между огромных гор земли, вынутой экскаватором при добыче железной руды открытым способом. Это была возвышенность Месаби. Руда, добываемая из этой земли и превращаемая в сталь, выиграла две мировых войны.
   — Я хочу остановиться в Нашуолке, — сказал Джек. — Чутье мне подсказывает, что это последнее место, где можно заправиться.
   — Похоже, что так, — отозвалась Эми.
   Нашуолк оказался очень маленьким городком, прилепившимся к краю шахты. По форме он напоминал букву «Т», дорога округа проходила вдоль шахты, а Главная улица шла перпендикулярно и, встречаясь с дорогой округа, заканчивалась у шахты тупиком. Город имел от этого довольно странный вид. Несмотря на его маленькие размеры, дома строились близко к дороге и друг к другу. Даже церкви теснились к обочине. Никто не хотел тратить на застройку землю, под которой могла оказаться руда.
   Заправочная станция находилась на пересечении дороги округа и Главной улицы. Джек подъехал к насосам, а Холли и Эми отправились в туалет. Это была не только последняя бензозаправка, но и последний нормальный туалет, последняя горячая вода из крана, Когда они вышли, Джек как раз расплачивался, — Кто-нибудь хочет содовой? — крикнул он через плечо.
   Они покачали головой.
   — Ник в туалете? — спросила Холли.
   — Да вроде нет.
   Холли скривилась:
   — Куда он мог уйти?
   Напротив заправочной станции расположился бар. Они окинули взглядом Главную улицу и убедились, что баров на ней было чуть ли не больше, чем магазинов. Холли вздохнула:
   — По-моему, мы вот-вот превратимся в ищеек.
   — Вон там смотровая площадка, — сказала Эми, — с которой можно посмотреть на шахту. Может, он забрался туда?
   В конце Главной улицы, перед высоким забором, огораживающим шахту, стояла маленькая деревянная башня. Наверху кто-то был. Ник! Эми и Холли подошли к башне.
   — Потрясный видок, — сказал он, когда они взобрались по ступенькам. — Что это?
   Он в первый раз завязал разговор, — Это шахта по добыче железной руды. — Эми достигла верха площадки. — А, нет, думаю, теперь это озеро.
   В последний раз она карабкалась на эту башню в детстве. Тогда шахту закрыли всего год или около того назад, и можно было увидеть ее внутренность — яркую оранжево-красную землю. Это был рукотворный каньон, по стенам которого спиралью спускались на дно дороги.
   Но за долгие годы он наполнился водой, темной, неподвижной, которая казалась ледяной и глубокой. Все, что можно было увидеть, — крутой, ржавого цвета берег, увенчанный забором, чтобы не подпускать к бывшей шахте людей. Вода не использовалась ни для катания на лодках, ни для плавания, ни для рыбалки.
   Холли начала задавать вопросы о шахтах, на большинство из которых Эми ответить не могла.
   — Это знает папа.
   Джек поднялся к ним на площадку, и та внезапно словно сделалась меньше. Он поглядел на воду и передернулся:
   — У меня от нее мурашки бегут по коже.
   — Да? — удивилась Эми. — Почему? Она такая спокойная.
   — Похоже, да. Кажется, что здесь утонула тысяча людей и она такая спокойная, потому что превратилась в кладбище.
   — Нет, — сказала она. — По крайней мере я об этом не знаю. Она наполнилась водой постепенно. Через много лет после того, как шахту закрыли.
   — Знаю. — Он пожал плечами. — Наверное, мне просто не нравится глубокая вода.
   Эми посмотрела на него. Неужели она ошиблась на его счет, решив, что он похож на знакомых ей звукоинженеров и осветителей? Эти мужчины никому, даже самим себе, не признаются, что им не нравится глубокая вода.
   Сделка, о которой говорили Джек и Холли — та, что помешала ему подстричь волосы, — была его сделкой. Тот тип мужчин, о которых она подумала, не имели своего дела — они становились руководителями в чужом бизнесе.
   — Почему ты не любишь глубокую воду? — спросила она. — Ты же наверняка умеешь плавать.
   — Да, но как тебе может помочь умение плавать, если ты заперт в подводной лодке?
   Эми не поняла. Озадаченная, она вопросительно посмотрела на Холли.
   — Наш отец плавал на подводных лодках, — сказала Холли. — Он надолго погружался на гораздо большую глубину, чем здесь. Джек считает, что это занятие не по нем.
   — Джек ничего не считает, — отозвался Джек. — Джек уверен.
   — Ты никогда не был на подлодке, — заметила Холли.
   — Пришлось, — возразил он. — Когда мне было тринадцать. Плавание для родственников. — Он повернулся к Эми и Нику, чтобы объяснить: — Мы были в южной Калифорнии, и у папы была своя подлодка, поэтому он устроил трехдневное плавание для родственников — члены команды могли взять на борт своих сыновей и племянников. Некоторые из молодых взяли своих отцов. А папа взял меня.
   — Я и забыла, — проговорила Холли.
   — Потому что тебе не пришлось плыть, — сказал ей Джек, — иначе бы ты запомнила.
   — Помню, как я разозлилась, — ответила она. — Не могла поверить, что ты плывешь, а я нет — я ведь была старшей.
   — Нужно было тебе позволить. Тебе, вероятно, безумно бы там понравилось, и теперь ты носила бы морскую форму с парой звезд на погонах.
   — Я никогда не смогла бы служить на флоте, — сказала Холли. — Я жутко выгляжу в синем. Мне нужно бы в армию, оливковый цвет мне к лицу.
   Эми это показалось вполне достаточной причиной. В конце концов, она выбрала свою карьеру потому, что мало таких занятий, где людям можно носить шелк «марабу».
   — Я так поняла, что подлодка тебе не понравилась, — обратилась она к Джеку, по-прежнему опираясь на перила и повернув к нему голову.
   — Я ее возненавидел, — Он запустил пальцы в свою лохматую шевелюру. — Это была пытка, самые длинные три дня в моей жизни. И дело было не в том, что подростки ненавидят все, что связано с их отцами, хотя я, конечно, сполна вкусил и этого. Я действительно чувствовал, будто мне нечем там дышать. Я тогда только начал расти и с трудом управлялся со своим телом на твердой земле, а тут меня сунули в узкую металлическую трубу на ядерном реакторе. Когда все наконец кончилось, думаю, я не входил в дом с неделю — так рад был снова видеть солнечный свет и звезды.
   — Папа, должно быть, был разочарован, — сказала Холли.
   — Это действительно не улучшило наших отношений, — признал Джек.
   Он разочаровал своего отца! Эми посмотрела на свои руки. Все это было ей знакомо. Ее родители с трудом понимали, что делать с ребенком, который не любит читать, не может обобщить свои мысли хотя бы в одном маленьком параграфе и отказывается изучать первобытные, культуры, потому что одежда того периода недостаточно красива..
   — Наверное, ты и сам был собой недоволен, — заметила Эми.
   . — Конечно, — согласился он. — Могло показаться, что я хотел позлить его при каждом удобном случае, но это неверно. Просто так получилось. — Он оттолкнулся от перил. — Все эти люди, которые пишут о ритуалах посвящения в мужчины, они, похоже, никогда не говорят о тех детях, которые провалились. Что происходит с нами? Куда идти, если вы подвели не только своего отца, но и всю свою культуру?
   Он преувеличивал, превращая все в шутку. Но Эми понимала, что это все еще волновало его.
   Она поняла и кое-что еще. Хотя Ник забился в самый дальний угол площадки, хотя простоял, повернувшись к ним спиной и не проронив ни слова, он слушал, и слушал внимательно.
 
   Они возвращались к грузовику, когда Эми вспомнила про молоко.
   — А нам надо купить молока?
   — Убей меня, я не помню, — сказал Джек.
   — Я тоже, — поддакнула Холли.
   — Дело в том, что в холодильниках на озере мало места, — объяснила Эми, — поэтому мы всегда останавливаемся и покупаем молоко по дороге туда.
   — Ничего не имею против, но если бы мама этого хотела, она бы мне сказала, — очень уверенно заметила Холли.
   — Не знаю… моя сестра все время покупает по дороге молоко.
   — Мы сделаем все, что ты захочешь, — сказал Джек. — Но я не могу представить, чтобы мама пустила что-нибудь на самотек. Все было запланировано, до последнего пакета молока. И если она действительно ожидает, что мы привезем молоко, мы развернемся и вернемся. Я не против. На самом деле я чувствую, что мне придется ездить в город каждый раз, когда моя сестра захочет принять ванну.
   — А что, неплохая мысль, — одобрила Холли.
   Но у Эми было неспокойно на душе, когда они сели в грузовик.
   Тебе двадцать шесть лет, напомнила она себе. Ты выиграла золотую олимпийскую медаль. Какое имеет значение, купишь ты молоко или нет? Это не ритуал посвящения в женщины, не плавание на подводной лодке.
   Мама подожмет губы:
   — Эми, ты должна была сообразить…
   Но мамы там не будет.
   Что ж, тогда ее с превеликим удовольствием упрекнет Феба. По правде говоря, Феба даже больше маминого печется о мелочах. Мама посчитала бы забывчивость Эми неудобством, Феба увидит в этом еще одно доказательство того, что Эми идиотка.
   Они поехали. Ник прислонил голову к окошку и закрыл глаза, но Эми показалось, что он не спит. Интересно, кто он такой и почему находится здесь?
   Вначале прерия уступила место шахтам, теперь шахты сменились лесами. Высокие деревья росли близко друг к другу. Кленов и бузины больше не было, зимы на этой северной широте для них слишком холодны. За исключением березы и тополя, деревья здесь были вечнозелеными: виргинская сосна, бальзамическая пихта, лиственница, белая сосна и европейская ель. Света сквозь их кроны пробивалось мало, и по обочинам дороги росли только полевые цветы. Линия электропередач дотянулась до последнего дома и оборвалась. За этим домом не было ни электричества, ни телефонов. Дорога превратилась в тонкую ленту, вьющуюся между стеной деревьев.
   Знак Службы охраны лесов штата, коричневый с желтыми буквами внутри, направлял путешественников к общественной стоянке. Джек свернул с асфальтированной дороги, и из-под колес брызнула щебенка. Еще через милю, после другого знака, они снова свернули.
   Это была дорога, ведущая к озеру. Узкая песчаная дорожка, по которой могла проехать только одна машина. Когда-то растительность по краям дороги была вырублена, но это было так давно, что подлесок — тополя, сосны и березы — стал почти взрослыми деревьями. На песчаных почвах здесь и там росли мох, гаультерия и покрытая серебристым налетом черника.
   — Здесь действительно красиво, — сказал Джек.
   — Да, — согласилась Эми. Она всегда забывала, как красиво на озере.
   Все здесь казалось знакомым: просвет среди деревьев, через который б первый раз видно озеро, небольшой подъем дороги, названия на табличках перед каждым домиком. Знакомые фамилии: Хенсон, Пиньянски, Наттинг… Кто-то местный, кто-то приезжает на лето.
   Эми очень не любила сюда приезжать, просто ненавидела. Раньше они оставались на озере все лето, и ей приходилось на два с половиной месяца лишаться катания. Ни одна из девочек, с которыми она тренировалась, не верила, что семья Эми заставляет ее это делать.
   Но ни одна из этих девочек, чьи семьи, казалось, понимали всю важность тренировок, чьи семьи дорожили усилиями своих дочерей и доводили себя чуть ли не до разорения… ни одна из этих девочек уже больше не выступала на соревнованиях.
   А она выступала.
   Во время очередного перерыва прошлым летом она вызвалась принять участие в медицинском обследовании женщин-спортсменок. Годы напряженных тренировок вызывали у большого числа спортсменок задержки менструаций, что часто сказывалось на прочности костей.
   Но менструальный цикл Эми и прочность ее костей оказались нормальными для двадцати шести лет. Кроме того, у нее никогда не было серьезных травм. Да, она тщательно разогревалась, но ее кости, мышцы и связки обладали эластичностью, какая бывает далеко не у всех спортсменов.
   Специалисты были поражены. Когда она начала заниматься фигурным катанием? Как много она тренировалась в детстве? Какое у нее было расписание? Диета? Они расспрашивали о семье, о прочности костей ее матери и сестры.
   Она как смогла ответила на все их вопросы, а потом добавила:
   — Пока я не перешла в старшую группу, родители не позволяли мне кататься летом. Каждый год два или три месяца я отдыхала.
   И внезапно в комнате наступила тишина. То, что она сообщила, оказалось очень важным.
   Подходя к самой протяженной стороне озера, дорога выровнялась, и наконец появилась табличка ее семьи — «ЛЕДЖЕНДЫ: ХЭЛ И ЭЛЕОНОРА, ФЕБА И ЙЕН И ЭМИ».
   Табличка была сделана до ее рождения, поэтому «и Эми» было втиснуто в угол, нарушая симметрию надписи.
   За двадцать шесть лет никто не позаботился сделать новую табличку.
   Теперь наверняка сделают новую, включающую Гвен, Холли и Джека.
   Полоска земли между дорогой и озером густо поросла лесом. Между деревьями извивались посыпанные песком дорожки.
   Сделав плавный поворот, Джек свернул на подъездную дорожку семьи Эми. Посередине росла большая ель. Он обогнул ее, и они увидели домик.
   — Чудесно! — воскликнула Холли. — Я и не представляла себе, какая это прелесть, как на картинке в детской книжке.
   Это был «главный» дом. Маленький, обшитый медового Цвета сосновыми бревнами, он стоял под зелено-коричневой кровлей. Пространство между дорогой и озером заполняли березы, их белая кора слоилась, похожая на папиросную бумагу, а сам дом затеняли сосны. Он стоял справа от подъездной дорожки, а слева располагалась «ночлежка» и начиналась дорожка, ведущая к двум другим домикам.
   Эми вглядывалась сквозь ветровое стекло. Дверь-сетка дома открылась, и оттуда вышел ее отец, а следом за ним, спустя мгновение, — светловолосая женщина. На руках она несла сына Фебы Томаса.
   Джек через Эми дотронулся до плеча сестры и указал на их мать и малыша:
   — Можно возвращаться — она счастлива.
   Холли и Эми пришлось ждать, пока Ник освободит выход. Джек первым выбрался из машины и пошел по усыпанному хвоей песку. Через секунду он уже был рядом с матерью и, положив руку ей на плечо, тихо и быстро что-то говорил ей. Она кивала, словно отвечая: да, да, она уже знает.
   Гвен с улыбкой подошла к грузовику.
   — Ник, — услышала Эми, — как здорово, что ты тоже приехал.
   Ник не стал сопротивляться, когда Гвен одной рукой обняла его — она по-прежнему держала Томаса, — но не обнял ее в ответ.
   — Они не дали тебе возможности отказаться, да?
   — Им и не нужно было. Они знали, что я не откажусь.
   К этому времени Эми выбралась из грузовика и оказалась в объятиях отца.
   — Как чудесно, что ты приехала, милая моя, — сказал Хэл.
   Было видно, что ему хорошо. На Рождество он был худой и бледный, и Эми тогда в первый раз подумала о том, что он стареет, но сейчас он набрал потерянный вес, и в его руках снова чувствовалась сила.
   — Как твоя лодыжка? С тобой будет все в порядке? У тебя ведь раньше никогда не было травм?
   Как же иногда перевирают сообщения!
   — Это была не я — я здорова. Это у другого.
   — Вот и хорошо. На сколько ты приехала?
   — Еще не знаю. Это зависит от многого.
   — Прекрасно.
   Затем он повернулся и представил ее Гвен.
   Новая жена отца, несмотря на свой возраст, была очень красивой. Светлые волосы, высокие скулы, как у ее детей, но ни их ярких красок, ни их решительных подбородков. На ней были свободные брюки цвета хаки и белая водолазка. Она выглядела решительной и элегантной. Мама настаивала, чтобы на озере все ходили в темном, тогда не придется слишком часто ездить в город стирать. Но Гвен, очевидно, не возражала против стирки.
   Гвен призналась, что просто умирала от желания познакомиться с Эми, и Эми сказала то же самое про себя… а потом, хотя она готова была ущипнуть себя за эти слова; виновато добавила:
   — Мы не привезли молоко. Надеюсь, это ничего?
   — О Боже, конечно! Если бы привезли, случилась бы катастрофа. В холодильнике нет ни дюйма свободного места.
   — А где же все? — спросила Холли. — Я ожидала, что здесь будет целая толпа.
   — Мама их всех умертвила, — сказал Джек, — чтобы завладеть младенцем.
   Гвен стукнула его по руке.
   — Мэгги и Джойс поплыли на каноэ, Джайлс спит. Остальные пошли спускать на воду лодку. А мы сидим с этим маленьким человечком. — Она тихонько похлопала Томаса по животу. В ответ он довольно заурчал..
   — Куда нам нести свои вещи? — спросил Джек. — Эми что-то говорила про «ночлежку». Это она? — Он указал на старое сооружение.
   — Да, это «ночлежка», и Ник будет спать здесь с остальными детьми, а вы трое размещайтесь в бревенчатом доме.
   — Мы будем жить в бревенчатом доме? — удивилась Эми. — А где же тогда спят все остальные?
   — Четверо взрослых спят в новом доме, — твердо произнесла Гвен и пошла к задней дверце грузовика. — Ага, вижу, это вещи Холли… — было совершенно ясно, что какие бы то ни было дискуссии по поводу того, кто где спит, отменяются, — …и либо у Джека исправился вкус, либо эти кожаные красавцы принадлежат вам, Эми.
   — Да.
   Эми было интересно, как реагируют на подобную решительность ее брат и сестра. Вероятно, плохо, решила она.
   Для них это должно быть гораздо тяжелее, чем для меня. Я не против изменений, а они — против.
   Дом, в котором предстояло спать Эми, Джеку и Холли, был самым старым сооружением на озере, единственным из всех, построенным в стиле первых поселенцев — из бревен. Он был приспособлен к суровым зимам Миннесоты: толстые стены, маленькие окна. Поэтому домик, казавшийся с наступлением вечера воплощением сказочной фантазии, днем был темным, даже мрачным.
   Вслед за Холли и Гвен Эми вошла внутрь. Женщины немного помедлили, чтобы глаза привыкли к полумраку. Первая комната была маленькой квадратной кухней, оснащенной столом с выложенной керамической плиткой столешницей, газовой плитой и приземистым маленьким холодильником. Здесь же был старомодный насос, установленный рядом с раковиной, на плите стояли два больших чайника.
   За кухней находилась основная комната, обогреваемая обычной старой печкой, сделанной из железной бочки. На этой печке стояли еще два чайника. Вот так здесь получают горячую воду — накачивают с помощью насоса, а потом кипятят. Рядом с кухней поместилась еще и маленькая спальня с двумя односпальными кроватями, а вдоль обращенной к озеру стены тянулась узкая закрытая веранда, где стояла двухъярусная кровать.
   — Холли и Эми займут спальню, — сказала Гвен, — а Джек будет спать на веранде.
   Он пошел к главному дому за остальными вещами, а Гвен показала Холли и Эми, где лежат кофе и чай и как топить печку. Она сказала им, что делать, если вдруг выключился холодильник. Объяснила, как перед пуском залить водой насос, если он откажет.
   Холли внимательно все слушала.
   — Мне кажется, я поняла, — сказала она и посмотрела на Эми. — Но ты, наверное, все это знаешь?
   Эми вздрогнула:
   — Нет, боюсь, что не знаю.
   Она даже не слушала. Здесь она была младшей сестрой. Ей не нужно понимать, как что происходит. Остальные все знают, и если им понадобится ее помощь, они скажут, что делать.
   Томми сказал, что она ведет себя так потому, что у нее нет выбора, но что ей вовсе не нужно навсегда оставаться младшей сестрой. Все изменится, сказал он, если она постарается, и, возможно, он прав, но это, казалось, того не стоило. Во всяком случае, не сейчас, когда она приехала сюда на такое короткое время, не тогда, когда тут Феба и Йен, которые, конечно, не изменились.
   — Я только знаю, что надо спать с открытым окном, чтобы не угореть из-за утечки пропана.
   — Так мы и сделаем, — сказала Холли.
   Джек принес остальной багаж, поместив ее и Холли вещи в спальню. Холли поставила свой чемодан на кровать, ее мать стояла, готовая помочь разобрать вещи. Джек показался в дверях маленькой спальни.
   — Ну и как тут идут дела, мама? — спросил он.
   — Чудесно, — ответила Гвен. — Как видишь, это красивое место.
   Эми внезапно поняла, что она здесь лишняя: Гвен не может говорить при ней искренне, и самое лучшее, что она может сделать, единственное, что она может сделать, чтобы помочь им, — это уйти и дать детям и матери возможность побыть наедине.
   — Если вы не против, — сказала она, — я бы сходила ка озеро.
   — Составить тебе компанию? — посторонился, пропуская ее, Джек.
   Он предложил это из вежливости. Ему хотелось остаться и поговорить с матерью.
   — Нет-нет. Думаю, дама в блузке цвета фуксии уже отказалась от мысли меня найти.
   — Это точно. Значит, тебе не придется прятаться здесь в туалете.
   — Наверняка.
   Она улыбнулась и вышла. От фасада дома несколько ступенек вели к озеру, но мостки были только перед главным домом. Эми пошла туда. Приближаясь, она услышала звонкие голоса детей, а мгновение спустя показались четверо малышей — Алекс и Клер, Скотт и Эмили, — взбиравшихся по берегу. Они торопливо, мимоходом поздоровались с ней и помчались дальше.
   Через минуту она увидела сестру. Феба несла, как ей показалось, чуть ли не с полдюжины спасательных оранжевых жилетов. Временами ей приходилось поворачиваться боком, чтобы пройти между деревьями.
   Эми бросилась ей навстречу:
   — Давай помогу. Что надо сделать?
   — Да нет, ничего. Они не тяжелые, мне так удобно.
   — Куда ты их несешь? — Эми отступила в сторону.
   — Мы сто лет держали их в носовой части лодки, — сказала через плечо Феба. — Не думаю, что они еще когда-нибудь нам понадобятся. Поэтому я подумала, что можно отнести их в гараж.
   Если они никому не понадобятся, зачем вообще их хранить? Почему просто не выбросить?
   Но Эми ничего не сказала. Она не будет вмешиваться.
   — Папа и Гвен обрадовались, что ты приедешь, — сказала Феба. — Сколько ты сможешь здесь пробыть?
   — Еще не знаю. Это от многого зависит.
   Эми ускорила шаги, чтобы открыть боковую дверь гаража.
   Большой, отдельно стоящий гараж располагался между дорогой и новым домом. В этом железорудном районе гаражи иногда строились крупнее семейных домов, и в данном случае так и было. Гараж, сооруженный человеком, который работал на шахте электриком, был больше и, возможно, даже лучше построен, чем новый дом.
   Чтобы войти в гараж, Фебе снова пришлось повернуться боком. Предвечерний свет упал ей на лицо; она выглядела бледной, глаза усталые и напряженные.
   Что-то было не так, на озере Феба не должна так выглядеть. Она должка быть здесь счастливой.
   Жизнь Фебы в Айова-Сити была неимоверно деятельной и состояла из множества событий. Когда бы Эми с ней ни говорила, казалось, что происходит миллион вещей одновременно; она всегда планировала походы девочек-скаутов, вечеринки для класса, равно как и бесконечные дела на работе, беспокоясь о своих студентах-юристах, о юридической помощи, которую она оказывала неимущим. Она много трудилась и на озере, разумеется, — ведь она была Феба, но здесь она делала одно дело за раз и успокаивалась, снова делалась мирной.
   Но не в этом году.
   Давай я возьму жилеты… давай помассирую тебе плечи. Эми страстно хотелось что-нибудь сделать для сестры. Я привезла кашемировый халат, пожалуйста, возьми его, он такой мягкий, он согреет, успокоит тебя…
   Фебе никогда не приходило в голову сделать что-нибудь Для собственного удовольствия. Она никогда не покупала себе ароматическое масло для ванны или толстую, с необрезанными краями писчую бумагу. Она никогда не находила для себя времени. Когда Феба брала чашку чая и садилась погреться на солнышке весенним днем? Хоть раз купила цветы — просто для себя?
   Эми вошла за ней в гараж. В конце помещения было нечто вроде антресоли. Феба бросила там жилеты.
   Потом именно Феба принесла лестницу — Эми не знала, где она стоит, — и именно Феба поднялась по лестнице, опасно балансируя, пока Эми подавала ей спасательные жилеты.
   — Рада, что покончила с этим, . — сказала Феба, убрав лестницу и отряхивая руки. — Я не большая любительница высоты.
   Тогда почему ты не попросила меня? — хотела крикнуть Эми. Я совсем не боюсь высоты. Почему не я?
   И на одно ужасное, всепоглощающее, засасывающее мгновение Эми пришло в голову: зачем я здесь? Чего ради? Какой в этом смысл?
   Ничего себе! Для его вещей под нижнюю кровать засунули целых две бельевые корзины. Это, наверное, удобства по первому классу. Два маленьких «городских» — Ник не надеялся, что когда-нибудь запомнит их имена, — получили только по одной корзине на брата. Но ему тетя Гвен выделила две.
   Спасибо, Брайан. От души спасибо! Посмотри, куда я из-за тебя попал.
   Ник лежал на кровати, вперив взгляд в матрас второго яруса. Тетя Гвен сказала, что на коктейль можно будет прийти в пять тридцать. Означает ли это, что коктейль найдется и для Кузена Ника?
   Было пять сорок пять. За стенами «ночлежки» слышались голоса. Само по себе местечко ничего. Полная изоляция оказалась бы классной штукой, если бы не чертова прорва людей, живущих друг у друга на голове. Он приподнялся, спустил ноги на пол и встал. Что толку откладывать это до бесконечности!