Жаколио Луи. Сердар

   – Ты, конечно, одобришь мой поступок, милая и благородная женщина? Не краснела бы ты разве за меня, узнав, что я был способен покинуть своих солдат ради спасения собственной жизни? Я завещаю своим детям неувядаемое воспоминание о моей верности чести офицера.
   Не успел он закрыть медальон, как послышался легкий шум. Он обернулся и, несмотря на свое хладнокровие, вскрикнул от удивления: четыре совершенно голых индийца вошли в комнату и с быстротою молнии бросились на него.
   В одну минуту они повалили его на пол, заткнули рот и обмотали веревками, чтобы он не мог кричать и сопротивляться. Затем двое из них взвалили его себе на плечи и бегом вынесли вон.
   Глаза у него не были завязаны, и он мог, несмотря на темноту, видеть, что его пронесли через город, а затем через укрепления. Скоро они очутились на равнине.
   Четыре индийца скользили, как тени, мимо индийского лагеря. Когда они были уже в миле от лагеря, он увидел какие-то движущиеся черные фигуры и затем услышал голос, заставивший его вздрогнуть. Это был голос Сердара, который приказывал носильщикам:
   – Положите его осторожно на дно хоуды Оджали.
   – Сделано, господин, – отвечали носильщики.
   – Хорошо! В путь к Эллоре! Живей!
   И говоривший забрался в хоуду, где был майор, который понял по движению, что они едут на спине слона.
   Месяц спустя майор вместе со своими детьми находился на борту пакетбота, направляющегося из Бомбея в Европу. Рядом с ними стоял Сердар, который пришел проститься и был очень растроган.
   Раздался звон корабельного колокола, призывавший посторонних удалиться, перейдя в свои лодки.
   – В последний раз прошу вас, мой спаситель, – сказал майор, – скажите свое имя. Что скажу я своей милой жене, когда она спросит, кого ей благословлять за то, что детям ее сохранили отца, а ей – мужа?
   Сердар, уже перешедший за борт, обернулся и со взором, в который он, казалось, вложил все воспоминания и всю душу, сказал:
   – Вы скажете моей милой Диане, что вас спас Фредерик Де-Монмор-де-Монморен.
   – Праведное Небо! Ее брат! – воскликнул майор.
   И он хотел броситься за ним… но пароход тронулся, и лодка Сердара оказалась уже в двадцати метрах от него.

Часть вторая
(Продолжение)
ЗАКЛИНАТЕЛЬ ПАНТЕР

ГЛАВА I

   Гаты Малабарского побережья. – Обитатели девственного леса: тхаги, хищники и Топа-Ведды. – Английские шпионы. – Исчезновение Наны Сахиба. – Барнет и Барбассон. – На озере Нухурмур. – Сюрприз.
 
   Вся западная часть Индостана, известная под названием Малабарского берега, окаймлена длинной цепью гор. Разной высоты, эти горы тянутся на расстояние семисот, восьмисот лье от мыса Кумари, где начинаются едва заметными склонами, до диких и суровых провинций Мейвара и Бундельканда.
   Здесь они разделяются на несколько отрогов, главные из которых, продолжая свой путь к северу, сливаются с передовыми уступами Гималаев, служа естественной границей с Пакистаном. Другие же, подобно нервным жилкам пальмового листа или пластинкам веера, понижаются постепенно, направляясь к равнинам Бенгалии, и умирают, так сказать, на берегу Ганга, как умирают благочестивые индусы, которые, чувствуя приближение смерти, приходят испустить последний вздох на берегу священной реки.
   Непроходимые девственные леса покрывают эти горы» причудливыми волнами разливаясь то по глубоким долинам, куда сквозь несколько поясов буйной растительности едва пробивается солнце, то по крутым склонам, поднимающим на высоту в две с половиной тысячи метров свои зеленые вершины на фоне небесной лазури, то по обширным плато, перегороженным суровыми скалами или изрезанными длинными лощинами, где ревут потоки, пенятся водопады и сверкают таинственные озера неведомой глубины.
   Редкие проходы, известные только проводникам, ведут отсюда в Тируванантапурам, Гоа, Мирпур и другие города. Однако они так опасны, что большинство путешественников предпочитают добираться до места назначения на маленьких пароходиках, которые каждую неделю ходят между Коромандельским и Малабарским берегом.
   Густые и мрачные леса, покрывающие долины и склоны гор, заселены таким количеством диких слонов и разных хищников, что сами проводники откажутся вести вас через них, если вы не наймете слона, специально дрессированного для такого опасного путешествия и способного защитить вас.
   В конце каждой тропинки из тех, что извиваются по долинам и соединяют индийские деревни, находятся надписи на пяти языках: тамильском, хинди, пали, телугу и английском, которые мрачно предостерегают: «Дальше не ходить из-за опасности встречи с хищниками!» И можно было бы добавить: «из-за опасности встречи с тхагами», потому что ужасная каста душителей, преследуемая европейской полицией, нашла себе убежище в самых неприступных местах этих диких краев. Здесь никто не осмелится ни преследовать их, ни мешать исполнять мрачные таинства Кали, богини крови.
   Здесь скрывались также, несмотря на бесчисленные опасности, угрожающие их существованию, несчастные изгнанники, известные под именем Тота-Ведды^[48].
   Несколько веков тому назад по приказу Дахира-Раджи, властителя Декана, за какую-то провинность, забытую уже всеми, их объявили недостойными жить, как нечистых, и запретили им употребление воды, риса и огня.
   Когда во времена господства брахманов какую-нибудь касту постигало подобное проклятие, убийство члена этой касты считалось большой заслугой, и несчастные, над которыми тяготел гражданский закон и религиозный предрассудок, вынуждены были, скрываясь от избиения, прятаться в непроходимых лесах Малабарского берега. Потомки Тота-Веддов в течение семи или восьми столетий дошли до полного отупения и в настоящее время не имеют почти ничего общего с людьми. Чтобы избежать преследования, они строят себе жилища на верхушках высоких деревьев. Они потеряли даже способность ходить по земле, зато умеют необыкновенно ловко лазить по деревьям и перепрыгивать с ветки на ветку. Из-за пищи, состоящей у них, как и у обезьян, из плодов и нежных листьев, рост их уменьшился, и они стали до того худыми, что формы их тела приближаются скорее к формам шимпанзе, чем человека.
   Жилище, которое они устраивают обыкновенно на верхушках исполинских баньянов, настолько велико, что может свободно вместить в себя пять-шесть человек. Оно состоит из пола, крыши и стен, искусно сделанных из бамбуковых шестов, поддерживаемых вилообразными ветками. Вокруг жилища – стены из тростниковых циновок высотою в два метра, а вверху – крыша из листьев кокосового дерева.
   Несчастные потеряли способность членораздельной речи и общаются между собой с помощью нескольких односложных междометий, рожденных самыми элементарными жизненными потребностями. Тота-Ведды почти не выходят из леса и, путешествуя обыкновенно среди листвы деревьев, никогда, без крайней необходимости, не спускаются на землю. Такое передвижение для них пустая забава, и они так легко действуют при этом руками и ногами, что легко побеждают в этом воздушном соревновании обезьян.
   Эти жертвы человеческого невежества встречаются обыкновенно между Гоа, столицей португальских владений в Индии, и Бомбеем, в той именно местности, где горы достигают наибольшей высоты и ширины. Под названием Нухурмурских гор, они в ширину занимают пространство земли в пятьдесят-шестьдесят лье, а в длину в пять-шесть раз больше.
   Горы и долины, где проживают Тота-Ведды, находятся в полном распоряжении тигров, пантер, слонов, живущих сообществами в несколько тысяч голов, не говоря о (крокодилах, населяющих озера высокогорных плато, и громадных стадах буйволов с мрачным и тупым взором, дикий рев которых разносится по долинам.
   Мы не случайно рассказали о тех странных существах, которые живут там и находят соседство диких зверей менее опасным, чем соседство себе подобных. Именно здесь произошли главные события, о которых мы теперь повествуем.
   Несколько слов о положении Индии в это время дополнит картину места действия.
   После взятия Дели англичанами великое восстание было потоплено в крови генералом Гавелоком и его офицерами. Уничтожение гарнизонов Шивераха, Варанаси, Гаурдвар-Сикри индийцами вызвало в ответ массовые репрессии, продолжавшиеся целый год.
   Основной смысл приказа заключался в устрашении населения Индии, чтобы раз и навсегда отбить у него охоту пытаться возвратить свою независимость.
   Старый император Дели умер от ужаснейших пыток. Нане Сахибу и главным членам его штаба, несмотря на премию в сорок тысяч фунтов стерлингов за их поимку, удалось скрыться.
   Голова этого принца и головы трех европейцев, помогавших ему защищать Дели, были оценены в эту сумму сэром Джоном Лоренсом, генерал-губернатором Индии. Узнав об этом, все авантюристы, соблазненные наградой, бросились за ними по свежим следам. Напрасно, однако, эти случайные сыщики объединялись с самыми искусными местными ищейками, они не смогли открыть ничего, что навело бы их на тех, кого они искали.
   Мало-помалу и тем, и другим надоели бесплодные поиски, а так как при этом распространился слух, что Нана и его отряд успели скрыться в Тибете, то большинство вообще отказалось от поисков.
   Из Лондона тем не менее постоянно шли официальные приказы поймать во что бы то ни стало главного вождя восстания.
   Полное и окончательное усмирение Индии не могло быть достигнуто без его поимки, ибо никто, кроме Наны Сахиба, не имел права, по верованиям народа, передать скипетр императоров, Великих Моголов, своему преемнику.
   Два человека, однако, получившие от высших властей специальное поручение, упорно продолжали поиски.
   Первый был Кишная, главарь шайки душителей Мала-барского побережья. Вторым – капитан Максуэл, стяжавший себе известность беспощадностью во время подавления восстания. Несколько раз он попадал в руки индийцев, но каждый раз каким-то чудом избегал заслуженной участи, после чего мстил за испытанный страх с удвоенной жестокостью.
   В случае успеха, кроме обещанной вице-королем награды, капитана Максуэла ждало еще производство в чин полковника сингальских сипаев. Обещая такое быстрое повышение офицеру, занимавшему второстепенный пост в индийской армии, сэр Уильям Браун, губернатор Цейлона, сказал ему:
   – Помните, что надо доставить мне Сердара живым, это единственное условие. Арест Наны Сахиба меня не касается.
   К счастью для Наны Сахиба и Сердара, им удалось скрыться от своих могущественных и озлобленных противников, которые тем временем усилили поиски, потому что в ближайшее время предполагалось устроить празднество в честь королевы Виктории. Вице-король хотел обставить торжество с таким блеском, какого никогда еще не видели в Калькутте.
   Он решил, между прочим, что если к этому времени будет пойман Нана Сахиб, то знаменитого вождя восстания поставят на возвышении, прикованным за ногу к статуе королевы, а в двух шагах от него будут венчать лаврами генерала Гавелока, утопившего революцию в крови.
   Сэр Джон Лоренс посылал к капитану Максуэлу и к Кишнае курьера за курьером, приказывая пустить в ход все, что только возможно, для исполнения такой прекрасной и истинно английской идеи.
   Таково было положение побежденных и победителей на другой день после взятия Дели, и описание этого положения послужит нам прологом к изложению последующих любопытных событий.
   25 октября 1859 года. Солнце начинало уже клониться к поверхности Индийского океана, освещая последними золотистыми лучами верхушки столетних деревьев, покрывающих вершины Нухурмурских гор Малабарского берега.
   В то же время с противоположной стороны длинной вуалью медленно развертывались сумеречные тени. Они шаг за шагом вытесняли свет и постепенно окутывали тьмой и безмолвием обширные равнины Декана и величественные массы гор, служащих им укреплениями.
   Почти у самых вершин этих громад, по обширному, окруженному непроходимым лесом озеру быстро неслась небольшая лодка.
   Ее устройство было необычно – планшир лодки всего на несколько сантиметров поднимался над водой, и, если бы не легкое сотрясение задней части корпуса, указывающее на наличие винта, трудно было бы понять, какая сила движет этим судном. И как бы внимательно мы ни всматривались, мы не смогли бы решить этой проблемы, если бы не разговор двух человек, только что вышедших на палубу.
   Один из них с лицом обросшим, как у шимпанзе, – только глаза и нос выглядывали из черной лохматой растительности, – похожий по своему типу и несколько грубоватым манерам на матросов с берегов Прованса, крикнул, вылезая из люка, своему товарищу, выбравшемуся раньше его:
   – Клянусь бородой Барбассонов, я начинаю думать, Сердар, что ваша идея перетащить «Эдуарда-Мэри» в этот чертов омут просто гениальна.
   – Как видите, Барбассон, – сказал улыбаясь тот, которого назвали Сердаром, – всегда надо дождаться конца.
   – Мы, клянусь Богом, прекрасно делаем наши двадцать два узла с этой механикой, как вы ее там называете! Никак не могу запомнить этого дрянного названия.
   – Электромотор, мой милый Барбассон!
   – В открытом море при сильном ветре она не очень-то расходится, ну а здесь, на этой утиной луже, она здорово пригодится.
   Нам, я думаю, нет надобности представлять говорившего, вы и без того узнали знаменитого адмирала флота маскатского султана, Шейка-Тоффеля, как гласит его мусульманское имя.
   – Он очень пригодится, верно, – продолжал Сердар, – благодаря своей быстроте и запасу ящиков с картечью в трюме мы сможем несколько месяцев противостоять силам, высланным против нас вице-королем, если только шпионы его сумеют открыть наше убежище.
   – Не считая того, Сердар, что я буду до дня Страшного Суда водить их по всему озеру, прежде чем они найдут вход в подземелья Нухурмура.
   – И если им это удастся, а мы решим не сдаваться живыми, то обещаю вам, что ни один из наших противников не сможет принести вице-королю известие о нашем последнем подвиге.
   – Как и об его исполнении… Мы даем им проникнуть в пещеры, подносим огонь к пороху – прости и прощай вся честная компания… Мы прыгаем на три тысячи футов вверх… Вот смерть, какую не предвидел папаша Барбассон, а это был человек, который смотрел далеко вперед. Я помню, что с самого раннего детства он всегда мне предсказывал, что я умру с веревкой на шее или буду расстрелян… бедный человек, он был бы доволен, видя, что предсказание его должно исполниться… если англичане схватят меня…
   – Только неосторожность или измена могут выдать нас, а так как среди нас нет предателей…
   Произнеся последние слова, Сердар внезапно прервал речь. Едва заметная дрожь пробежала по его телу, и он начал пристально всматриваться в чащу леса, который в этом месте так близко подходил к озеру, что ветки баньянов и тамариндов нависали сводом над поверхностью воды.
   – Что случилось? – спросил Барбассон, удивленный его видом.
   – Спуститесь вниз и остановите лодку! – отвечал шепотом Сердар.
   Моряк оставил руль внешнего управления, который он держал в руках, и поспешно спустился вниз исполнить приказание.
   Сердар тем временем, пользуясь инерцией судна, направил его параллельно берегу, но слегка наискось, чтобы удобнее было пристать. Затем в ту минуту, когда лодка почти останавливалась, он поставил ее таким образом, чтобы она подошла к берегу левым бортом.
   Еще не прекратилась вибрация легкого судна, когда Сердар с карабином в руке прыгнул на берег и крикнул Барбассону:
   – Ждите меня и будьте готовы отправиться по первому сигналу.
   И, согнувшись, чтобы не зацепить ветки, он нырнул в лес.

ГЛАВА II

   Раненый. – Тота-Ведда. – Срочная помощь. – Охоте на пантеру. – Открытие Нухурмура. – Таинственные пещеры. – Оставленный на берегу. – Догоняющий лодку. – Ури! Ури! – Возвращение в пещеры.
 
   Моряк не успел еще прийти в себя от удивления, как невдалеке послышался выстрел и кто-то закричал от боли и испуга.
   – Пришвартуй лодку и… ко мне! – донесся в ту же минуту возглас Сердара.
   Барбассон выполнил приказ и в несколько прыжков очутился около Сердара.
   Там, барахтаясь и испуская жалобные стоны, на лесном мху лежало безобразное существо.
   Руки и ноги у него были невероятной худобы, почти одни кости, нервы и мускулы на которых были натянуты, как сухожилия. Цвет кожи его был черен, как сажа, а пальцы на ногах, худые и длинные, были так же подвижны, как и на руках, и сгибались внутрь, как у обезьян. С первого взгляда его можно было принять за одну из них, не будь у него довольно большой, курчавой головы и не отсутствуй шерсть на всем его теле. Из раны в правом боку сочилась кровь. Это заставило Сердара предположить, что пуля попала в легкое.
   Бедное создание смотрело на него с таким ужасом, который брал, по-видимому, верх даже над его страданиями. Барбассон, взглянув на него, ошибся сначала в его происхождении.
   – Ха! – воскликнул он довольно равнодушно, – вы подстрелили обезьяну! Бедному животному, черт возьми, недолго осталось жить.
   – Вы ошибаетесь, Барбассон, – грустно отвечал ему Сердар, – это один из несчастных Тота-Веддов, скрывающихся в этих уединенных местах от людей, которые относятся к ним более жестоко, чем дикие звери. И я тем более огорчен этим случаем, что они вполне безобидные существа. Но что делать? В нашем положении мы должны быть крайне осторожны. Я принял его за шпиона, за этого проклятого Кишнаю, который, по словам Рама-Модели, несколько дней уже как шныряет по равнине.
   – Вы не виноваты, Сердар.
   – Я заметил какое-то странное движение среди листвы, когда мы приближались к берегу, и решил доискаться причин этого движения, а несчастный вместо того, чтобы убежать, как они обычно поступают, попробовал притаиться, как настоящий шпион. От этого все и произошло.
   – Вы говорите, что Кишная шныряет по окрестностям? – спросил Барбассон, взволнованный этой новостью больше, чем раной туземца. – Вы не говорили нам об этом.
   – Зачем нарушать спокойствие Наны Сахиба? Несчастный принц считает себя в полной безопасности в этих пещерах, да времени всегда хватит, чтобы предупредить его в случае опасности. Рама-Модели вернулся вчера в Нухурмур.
   – Знаю… Его очередь была следить за равниной. Он утверждает, что не встретил ничего подозрительного.
   – Однако мы болтаем с вами, – сказал Сердар с сожалением, – не думаем помочь этому несчастному, который, быть может, ранен смертельно. Помогите мне, Барбассон! Перенесем его в лодку. День клонится к вечеру, и здесь становится слишком темно.
   Взобравшись в лодку, Сердар и его спутник осторожно положили свою ношу на палубу и поспешно отплыли из-под деревьев, чтобы воспользоваться последним светом уходящего дня.
   Сердар занялся осмотром раны Тота-Ведды. Он осторожно обмыл ее водой и с облегчением увидел, что пуля, скользнувшая по ребру, оставила только царапину, тем более неглубокую, что бедняга состоял из кожи и костей. Таким образом, не только жизнь его не была в опасности, но хватило бы нескольких часов, чтобы он встал на ноги.
   Барбассон тем временем принес ящик с медикаментами. Сердар еще раз обмыл рану, на этот раз бальзамом, разведенным водой, и, наложив на нее компресс из той же смеси, забинтовал ее.
   Как только туземец почувствовал, что боль в его ране уменьшается, он успокоился и с меньшим ужасом стал смотреть на белых людей.
   Кончив перевязку, Сердар уложил своего пациента на матрас, набитый водорослями, и приготовил укрепляющий напиток из рома, сахара и воды. Удивленный Тота-Ведда взглянул на него нерешительно, не понимая, что от него хотят, и снова задрожал. Тогда Сердар поднес серебряный бокал к своим губами, отпив из него глоток, снова протянул ему.
   Бедный дикарь не заставил просить себя на этот раз, хотя все же попробовал сначала напиток с некоторым беспокойством, зато потом с жадностью выпил все одним залпом.
   Затем он взял руку Сердара, прижал ее несколько раз ко лбу в знак благодарности и зарыдал, как ребенок.
   – Мне очень больно видеть такое наивное горе, – сказал Сердар, – я не могу не подумать при этом, до какого животного состояния может довести человека злоба ему подобных… Что нам с ним делать теперь?
   – Не можем же мы тащить его с собой в Нухурмур? – сказал Барбассон.
   – Ни одно существо в мире, – отвечал ему Сердар, – не должно знать тайны нашего убежища. Оно было открыто случайно Рама-Модели, заклинателем пантер. Однажды, когда он вместе с отцом охотился на этих вершинах за пантерами, он оступился и полетел в пропасть. Ее почти вертикальные стены были, к счастью, сплошь покрыты кустарником и достаточно крепким, чтобы выдержать вес его тела. Он инстинктивно схватился за одну из веток, но уже в двадцати метрах от верхнего края.
   Он крякнул своему отцу, чтобы успокоить его, а затем попробовал забраться наверх. Но крепость кустарника позволяла только спускаться вниз. Благодаря своей природной силе и ловкости ему удалось, после того как он раз двадцать едва не свернул себе шею, добраться до дна. Он думал, что теперь спасен, когда перед ним возникло новое затруднение. Он находился на дне обширной воронки, стены которой со всех сторон поднимались на высоту двухсот, двухсот пятидесяти метров. Чтобы выйти из этой тюрьмы, где вместо крыши виднелось небо, нужно было подняться по такой же стене, по которой он спустился. Это то самое место, знаете, которое находится в конце пещер и названо нами колодцем Нухурмура.
   – Я так и думал.
   – Ручеек, протекавший по дну этой огромной пропасти, терялся под одной из скал и, казалось, направлялся в самые недра земли. Рама-Модели не побоялся растянуться на дне ручья и в таком положении стал ползти под скалой, следуя извилинам ручья. Так прополз он метров около пятидесяти, когда почувствовал, что туннель над ним становится выше, и он очутился наконец среди целого ряда обширных пещер, откуда он, несмотря на все свое мужество, мог и не выйти.
   Только на второй день своего заключения, чуть не умирая от голода и усталости, он заметил вдали просвет, который послужил ему маяком и дал возможность дойти до конца, до другого прохода, выходившего на озеро.
   – Так вы, значит, устроили там убежище для себя и Наны Сахиба?..
   – Совершенно верно, мой милый Барбассон! И как вам уже известно, мы закрыли с помощью камня, вращающегося на стержне, единственный вход со стороны озера, который легко мог кто-нибудь заметить. Нам нельзя открыть тайну убежища этому туземцу. Он сможет запомнить вход и затем, по отсутствии сообразительности, поддаться на подарки и обещания Кишнаи, если тот случайно проследит наш путь вплоть до этих гор. Поэтому нужно, чтобы никто из нас не выходил из подземелий Нухурмура.
   – Они так великолепны, Сердар, что в них можно жить до конца своих дней. Вы ведь и сад устроили там?
   – Да, а между тем совсем незаметно, что под равниной находится пространство в двадцать тысяч квадратных метров. Еще до подавления восстания, когда Гавелок только шел на Дели, я подумал об этом убежище. Я поручил тогда же нашему заклинателю пантер перевезти сюда на слоне Оджали всякую утварь и запасы. Он так хорошо выполнил приказ, что мы обеспечены всем необходимым на несколько лет. Что бы там ни было, но ввиду того, что на наши следы могут напасть только случайно: или во время охоты в горах, или во время рыбной ловли на озере, – две несчастные страсти, от которых не отучить Барнета, – нельзя ни под каким видом и ни единой душе открывать тайну нашей крепости.
   – Я с вами согласен, Сердар, но что мы сделаем с этим беднягой?
   – Мы можем сделать только одно, тем более что рана его не опасна. Она зарубцуется дня через три, четыре, самое большее. Мы высадим его в том месте, где он находился, он сам найдет свое жилье.
   Сердар пощупал пульс раненого. Он нашел его нормальным. На борту хранилась провизия, и Сердар решил накормить несчастного, чтобы поддержать его силы.
   Тем же способом, что и напиток, он предложил ему еду, предварительно попробовав сам. Туземец тут же набросился на еду и принялся лихорадочно пожирать ее, издавая при этом на своем языке звуки удовольствия. Барбассон был не в состоянии удержаться, чтобы не сказать:
   – Нет, право, мы сделали доброе дело… бедняга, черт возьми, умирал с голоду.
   Лодку направили к берегу и сделали знак Тота-Ведде прыгнуть на землю, но бедняга не понимал их. Тогда они без лишних церемоний взяли его и положили на траву.
   Думая, что теперь отделались от него, они отчалили от берега, но не успели отплыть и десяти метров, как услышали за собой всплеск, и невольно обернулись. Каково же было их удивление, когда они увидели над водой голову Тота-Ведды, плывущего за ними.