Жаколио Луи. Сердар

   – Да идите же, – крикнул Барбассон, – и не дайте ему возможности переговорить с кем-либо.
   – Идите, – сказал Сердар, понявший деликатность своих друзей, заставившую их остановиться. – Скажите, что по моему приказанию.
   Рама и Нариндра поспешили в носовую часть судна, уверенные, что найдут там мнимого факира.
   – Спокойно и без борьбы, Нариндра, – сказал Рама, – будем действовать лучше хитростью.
   – Рам-Чаудор, – сказал Рама индийцу, который курил, облокотившись на планшир, – капитан требует, чтобы сегодня вечером все сидели по своим каютам.
   – Хорошо, я пойду, – отвечал туземец.
   Не успел он войти в каюту, как Нариндра поспешно закрыл задвижку на двери и поручил одному из матросов не выпускать пленника. Выполнив приказ, оба поспешили к Сердару и рассказали с каким хладнокровием позволил Рам-Чаудор запереть себя.
   Бесполезная предосторожность! Послание Рам-Чаудора было уже на пути к адресату. Они опоздали!
   Когда все отправились вслед за прибывшим Барбассоном в каюту Сердара, какой-то человек, скрывавшийся позади грот-мачты, поспешно спустился по веревочной лестнице в лодку Барбассона и передал «олли» одному из мала-барских матросов, сказав ему при этом:
   – Греби изо всей мочи, проезжай канал… это губернатору Цейлона… дело идет о твоей жизни… приказ капитана.
   Человек этот был Рам-Чаудор. В два прыжка, как кошка, вернулся он обратно на борт и встал у планшира с противоположной стороны, где его и нашли потом Нариндра и Рама. В то время как его препровождали вниз, лодка отчалила от «Дианы» и понеслась среди ночной тьмы, унося с собой ужасный пальмовый лист, предназначенный для губернатора сэра Уильяма Брауна.
   Долго разговаривали между собой собравшиеся в каюте Сердара о событиях в Нухурмуре… Печальный конец Барнета вызвал у всех слезы, и бедный Барбассон, рассказывая подробности этой ужасной драмы, горевал вместе с товарищами.
   Первое волнение улеглось, и все принялись обсуждать план дальнейших действий. Решено было вынести приговор Рам-Чаудору за его бесчисленные преступления и сегодня же привести приговор в исполнение. Сердар предлагал просто-напросто застрелить его, но Барбассон настаивал на более тяжелой, хотя и столь же быстрой каре.
   – Привязать ему ядро к ногам и бросить живым в море! – сказал провансалец.
   – Во имя гуманности и ради нас самих, – отвечал Сердар, – не будем поступать, как дикари.
   – Очень он думал о гуманности, этот негодяй, добейся он успеха в своих подлых планах!
   Нариндра и Рама присоединились к Барбассону, и Сердар не возражал, рассчитывая в последнюю минуту вмешаться, как капитан корабля.
   Разговор продолжался, когда послышался легкий стук в дверь. Это был брат Рамы, явившийся предупредить Барбассона, что матрос с его лодки хочет его видеть.
   – Пусть войдет! – сказал провансалец.
   И Сива-Томби, пропуская в каюту матроса, вышел.
   – Капитан, – сказал матрос, – губернатор Цейлона приказал мне передать вам это.
   Если бы молния влетела внезапно в каюту, то и она не произвела бы такого действия, как эти слова… Только благодаря своему быстрому уму провансалец вывел всех из трудного положения.
   – Подай сюда и можешь идти! – скомандовал он коротко, и тот немедленно повиновался.
   – Вы переписываетесь с губернатором? – пролепетал Сердар.
   Нариндра и Рама с недоверием посмотрели на Барбассона, который прочитал письмо и, побледнев от бешенства, воскликнул:
   – О, я задушу его собственными руками! Невиданная подлость!
   – Что все это означает? – повелительным тоном спросил его Рама.
   – Это означает, тысяча чертей, – отвечал провансалец, – что мы никуда не годны… мы… разбиты наголову этими негодяями!.. Вот, читайте… Нам ничего не остается больше, как сняться с якоря и спасаться… к счастью, мы еще можем это сделать.
   Рама взялся прочитать письмо. Губернатор не позаботился даже зашифровать свое сообщение. Оно было написано на тамильском языке, по-видимому, одним из его туземных секретарей:
   «Сэр Уильям Браун горячо благодарит Кишнаю и хвалит его за ловкость. Завтра все будет готово, чтобы принять Сердара надлежащим образом. Как было ранее условлено, в порту шхуну ждет броненосец, который будет держать судно под огнем своих батарей. Дня через два Кишная может явиться в загородный дом губернатора в Канди и получить там, по случаю дня рождения его превосходительства, обещанную ему награду».
   – Итак, негодяй предупрежден! – воскликнул Сердар, сжимая кулаки. – Но кем? Ради Бога, кем?
   – Не ищите долго, Сердар, – прервал его Рама. – Все объясняется теперь само собой. Пока Барбассон просил тебя арестовать Рам-Чаудора, негодяй не терял времени и отправил письмо Кишнаи с матросом на лодке, на которой приплыл наш друг.
   – Быть не может!..
   – И сомнений никаких нет… этот же матрос и привез ответ.
   – Ах! Как эти люди хитры и как досадно, когда они тебя дурачат, – сказал Барбассон, но на этот раз более спокойным голосом.
   – Какой демон преследует меня по пятам, разрушает все мои замыслы?.. – воскликнул Сердар. – А недели через две приезжает моя сестра!.. И как я радовался при мысли, что покажу ей доказательство своей невиновности!
   – Она никогда не сомневалась в ней, как и мы, – сказал Рама, – не были ли вы всегда в наших глазах самым честным и великодушным из людей?
   – Знаю, и мне всегда служило поддержкой в жизни уважение людей, которых я люблю… Но ты должен понять мое отчаяние, Рама. Я был опозорен приговором военного суда и только решение того же суда может вернуть мне прежнее положение в обществе. И подумать только, что доказательство здесь, в двух шагах от меня, а я не могу заставить негодяя дать мне его!..
   – А вы никогда не пробовали действовать на него убеждением? – спросил Нариндра.
   – Это невозможно… доказательства, восстанавливающие мою честь, должны погубить его. Генеральский чин, место в палате лордов, губернаторство Цейлона, бесчисленные ордена… все будет отнято у него. Суд, оправдывая меня, вынесет приговор ему, потому что меня судили за преступление против чести, которое совершил он и которое возвел на меня с помощью своего сообщника. Друзья мои, я не вижу выхода…
   И бедный изгнанник не выдержал и громко зарыдал.
   – Ах, что я чувствую, когда вижу слезы этого прекрасного человека, – пробормотал провансалец сквозь зубы. – Ну-ка Барбассон! Вот тебе случай плыть на всех парусах и прибегнуть к неисчерпаемым источникам твоего воображения… Подумай немножечко… Так… так!.. мне кажется, это было бы неглупо… Не будем, однако, увлекаться… возможно ли это? А почему бы нет? Нет, ей-богу, изложим наш план, – и Барбассон обратился к Сердару.
   – Полноте, мой добрый Сердар, клянусь Барбассоном, вы предаетесь отчаянию из-за пустяков… Я, напротив, нахожу, что наше положение лучше, чем было раньше.
   Все подняли головы и с любопытством посмотрели на говорившего. Зная гибкость и изворотливость его ума, они приготовились слушать с удвоенным вниманием.
   – Да, добрые мои друзья, – продолжал Барбассон, польщенный вниманием к его словам, – мы отчаиваемся, тогда как должны были бы радоваться. Теперь внимательно следите за моим планом.
   Сердар весь обратился в слух.
   – Я не знаю плана Сердара, – продолжал Барбассон, – но думаю, что у него не было намерения вступать в сражение с флотом и гарнизоном, которыми командует этот сэр Уильям Браун, а потому силу нам приходится заменить хитростью. Сейчас вы сможете решить, имеют ли ваши планы сходство с моим. Наш враг настороже. Но ведь он опасается открытого нападения, я же думаю, что вы не собирались еще до измены Рам-Чаудора пойти к нему и сказать: «Здравствуйте, господин губернатор, придите-ка поболтать немножко со мной на шхуне «Диана», вы меня хорошо знаете – я ваш заклятый враг!» Я предполагаю, что вы хотели переодеться и затем, захватив его, доставить сюда на борт со всем почетом, подобающим его сану, то спрашиваю, кто мешает вам сделать то же самое и теперь?.. О прибытии «Дианы» известно, и она не может войти в порт… дайте в таком случае необходимые указания Сива-Томби, который управляет ею, чтобы он два или три раза проплыл мимо входа в порт с повешенным на реях Рам-Чаудором. Когда губернатор, приняв его за Кишнаю, увидит, что его провели и одурачили, он прикажет броненосцу догнать шхуну. Быстроходная же «Диана» шутя затащит его к мысу Горн. А в то время, как любезный Уильям Браун будет находиться в приятной уверенности, что его враги все на борту «Дианы», мы преспокойно войдем в порт на нашем «Радже», куда переберемся сегодня ночью. Это португальское судно, все документы у меня в порядке, есть даже бумага на право владения, в которой на всякий случай оставлено незаполненным имя владельца. Я вписал свое, и там значится, что яхта принадлежит дону Жузе-Эммануэлу – у них в этой стране всегда много имен подряд – Энрики-Жоакину Вашку ди Барбассонту и Кар-вайлу, богатому дворянину, который путешествует для собственного удовольствия… вот! Если мой план хорош, Сердар, мы исполним его. Если же он не годится…
   Он не мог продолжать… Сердар крепко обнял его, называя своим спасителем. Рама и Нариндра рассыпались в похвалах его предприимчивости.
   – Все устроилось к лучшему, – прервал их провансалец, – не будем же терять время, нам осталось всего каких-нибудь два часа до рассвета. Сейчас же без промедления и без всяких допросов повесим Рам-Чаудора.
   – Надо по меньшей мере выслушать его, – возразил Сердар.
   – Зачем! В подобных делах я на стороне англичан, которые, поймав какого-нибудь разбойника или даже честного, но неугодного им человека, отправляют его сейчас же танцевать на верхний конец талей, и все разговоры… Зачем выслушивать целую кучу лжи… Послушали бы меня тогда в Нухурмуре, и наш бедный Барнет был бы еще жив… Не будь Рам Чаудора, вы бы взяли с собой Сами, а так как нам тогда нельзя было бы оставить пещеры без сторожа, мы не пошли бы на рыбалку… Вот она, связь причин. Если у вас доброе сердце, позвольте мне самому заняться этим маленьким дельцем, я все беру на себя.
   Сердар хотел протестовать, но Нариндра и Рама энергично возразили ему.
   – Нет, Сердар, – решительно отвечал ему Рама, – мы знаем, что вы закуете его в цепи и посадите в трюм, где он не сможет помешать нам, но кто может поручиться, что он благодаря своей дьявольской хитрости не удерет оттуда? Согласитесь, что, не приди в голову губернатора глупая мысль отвечать нам, мы погибли бы. Милосердие не всегда рождено человеколюбием, а часто является следствием слабости характера.
   Бедный Сердар все еще колебался… Он принадлежал к числу тех избранных душ, для которых загадка жизни представляется столь великой, что вне жестокой битвы они ни за что не решатся хладнокровно прекратить человеческое существование.
   – Сердар, – торжественно обратился к нему Барбассон, – в Гоа живет честный человек, который доверил мне жизнь двенадцати матросов. Если вам нужна моя жизнь, лишь прикажите мне, и она ваша, но я не считаю себя вправе жертвовать их жизнью… А потому, если через пять минут тхаг не будет повешен, я снимаюсь с якоря и везу их обратно…
   – Делайте, что хотите! – отвечал побежденный Сердар, – но не будьте слишком жестоки.
   – Не бойтесь, – сказал провансалец, – мне нет равного в изготовлении скользящих петель.
   Он сделал индийцам знак следовать за собой, и все трое поспешили выйти из каюты. Две минуты спустя Рам-Чаудора привели на палубу с крепко связанными сзади руками. Негодяй был бледен, как смерть, но старался держаться непринужденно и только бросал кругом злобные взгляды. Было решено не говорить с ним ни слова. Четыре матроса, окружавших его, держали штыки наготове.
   – Зачем меня связали? Что вам нужно от меня? – спросил он с мрачным видом.
   Никто не отвечал ему.
   Взглянув на Барбассона, который умело приготовлял скользящую петлю, тхаг сказал, еле сдерживая бешенство:
   – Вы собираетесь убить меня, но и вас всех повесят.
   Барбассон не проронил ни слова.
   – Слышишь ты, – крикнул пленник, – повесят!.. Повесят!
   – Ошибаешься, мой Чаудорчик! – не выдержал провансалец. – Я хочу, чтобы ты унес с собой сладкую надежду, что будешь отомщен. Ты хочешь что-то сказать о своем друге губернаторе? Знай же, что он сделал большую глупость и ответил тебе… Матрос с лодки принес письмо мне… Из этого следует, мой Чаудорчик, что за одного ученого двух неученых дают, и дня через два твой друг будет в наших руках… Видишь, как я мастерски делаю галстуки из пеньки… я и ему надену такой же. Посмотрим, как этот подойдет тебе…
   В ту минуту, когда Барбассон в подтверждение своих слов собирался накинуть петлю на шею Рам-Чаудора, тот ударом головы сбил одного из матросов с ног и одним громадным прыжком очутился вне круга сомкнутых штыков.
   – Ко мне, Нера! Ко мне, Сита! – крикнул он.
   Услышав призыв, обе пантеры, спавшие на твиндеке^[59], выскочили оттуда, дрожа всем телом, и бросились к хозяину.
   – Защитите меня, мои добрые животные! – крикнул им негодяй. – Защитите меня!
   Страшные кошки, вытянувшись на своих лапах, сверкая глазами и раздувая ноздри, готовились вцепиться в первого, кто вздумал бы приблизиться к Рам-Чаудору. Все происходило так быстро, что никто и не подумал вовремя о том, чтобы запереть люк в помещении, где были пантеры.
   – Ну-ка, подойди теперь, храбрец! – ревел тхаг. – Подойдите, нас всего трое против вас всех.
   Весь экипаж моментально схватился за оружие, и двадцать карабинов были направлены на пантер.
   – Стойте! Не стреляйте! – крикнул Рама, храбро выступая вперед.
   – Нера, Сита! Чужой, чужой! Взять его! Вперед! – ревел по-тамильски Рам-Чаудор.
   Пантеры присели на гибких лапах и приготовились к прыжку.
   Рама стоял, склонившись вперед, смотрел на них в упор и, вытянув вперед руки, не делал ни малейшего движения, чтобы избежать их нападения. Все присутствующие затаили дыхание и ждали, что произойдет. Сердар, привлеченный шумом, вышел на палубу и с лихорадочным волнением смотрел на эту сцену.
   Слушая приказы своего хозяина, пантеры ворчали, волновались, но не трогались с места.
   Кто одержит победу – заклинатель или человек, который их воспитывал?
   С одной стороны на них сыпались упреки и бессильные приказы Рам-Чаудора. С другой – перед ними стоял неподвижно Рама, сверкая глазами, в которых сосредоточились все его силы и из которых, казалось, вылетали огненные искры, прожигающие насквозь мозг хищников и парализующие их волю.
   Мало-помалу под влиянием его взгляда раздражение животных улеглось, и, к великому удивлению свидетелей этой сцены, пантеры ползком, с легким повизгиванием, приблизились к Раме и легли у его ног.
   Заклинатель победил укротителя.
   Несколько минут спустя тхаг искупил все свои преступления.

ГЛАВА II

   Вход яхты в порт Галле. – «Королева Виктория» преследует «Диану». – Дон Жузе – Эммануэл-Энрики-Жоакин Вашку ди Барбассонту и Карвайл, герцог де-лас-Мартигас. – Ловкая мистификация. – Приглашение на праздник. – Приезд заговорщиков в Канди. – Ужин. – Барбассон играет роль джентльмена.
 
   Время близилось к рассвету, и наши герои, дав необходимые указания Сива-Томби, которому они могли слепо довериться, поспешили перебраться на борт «Раджи».
   На заре маленькое судно вошло в порт вслед за китайским пакетботом. После посещения санитарной комиссии ему был выдан следующий пропуск:
   «Раджа», яхта в 50 тонн, принадлежащая дону Вашкуди Барбассонту и Карвайлу, который путешествует для собственного удовольствия с тремя офицерами (один европеец, два аборигена) и двенадцатью матросами, прибыла из Гоа. Больных на борту нет».
   Сердар и его товарищи числились среди экипажа. Бросив якорь почти у самой набережной, потому что яхта неглубоко сидела в воде, они заметили необыкновенное оживление на борту «Королевы Виктории», первоклассного броненосца, готовившегося выйти в море. Да и весь город находился в сильном волнении из-за небывалого случая.
   Какое-то неизвестное судно с самого восхода солнца крейсировало перед входом в канал. На конце талей, соединенных с брам-реем, висел труп.
   Губернатор отдал приказ, чтобы «Королева Виктория» отправилась за судном в погоню. Так получилось, что броненосец развел пары еще накануне, и поэтому ему было достаточно нескольких минут, чтобы приготовиться в путь.
   Все жители, солдаты и офицеры гарнизона собрались на террасах домов и других возвышенных местах у берега, чтобы полюбоваться этой погоней.
   Как и в тот день, когда Сердара и Нариндру вели на казнь вместе с бедным Барнетом, вся огромная терраса губернаторского дворца была заполнена дамами и высшими сановниками, включая сюда и многочисленный штаб во главе с сэром Уильямом Брауном.
   Поимка морских разбойников и наказание, которое должно было их постигнуть, явились настоящим праздником для всех присутствующих, слышавших, как губернатор сказал капитану «Королевы Виктории»:
   – Вы знаете, что на море имеете полное право чинить правосудие, а потому, надеюсь, избавите наши судебные органы от разбирательства дела этих преступников.
   – Через час, господин губернатор, они, как четки, повиснут на моих реях!
   Вскоре оба судна исчезли из вида на западе. День прошел, и солнце уже заходило, а «Королева Виктория» все еще не возвращалась.
   Попав в город, Барбассон отправился передать свою визитную карточку губернатору, как это принято делать у знатных иностранцев. Местный художник выгравировал ему эти карточки на великолепном картоне в десять сантиметров длины и украсил их герцогской короной… Барбассон не задумался бы выдать себя и за принца.
   Дон Жузе-Эммануэл-Энрики-Жоакин Вашку ди Барбассонту и Карвайл, герцог де-лас-Мартигас, – пэр королевства.
   – Ле-Мартиг, – объяснил Барбассон своим друзьям, – маленькая деревушка в окрестностях Марселя, где я воспитывался у кормилицы. Титул мой, как видите, связан с воспоминаниями детства.
   В ответ на посланную визитную карточку губернатор пригласил благородного герцога де-лас-Мартигаса на празднество в Канди, которое должно состояться через два дня.
   – Передайте его превосходительству, что я принимаю его любезное приглашение, – отвечал Барбассон дежурному адъютанту, который явился с визитом от имени сэра Уильяма Брауна и передал приглашение на празднество.
   – Вы забыли разве, – спросил Сердар после отъезда офицера, – что именно ночью, на исходе праздника… вам, может быть, придется отказаться от участия в нашем деле?
   – Напротив, Сердар!.. Но так и быть, признаюсь вам… Хотя я и не такой гурман, как бедный Барнет, но не прочь поприсутствовать на обеде его превосходительства. Англичане хорошо устраивают эти приемы, а с паршивой овцы хоть шерсти клок.. Что касается нашего дела, не беспокойтесь, я успею улизнуть и присоединиться в нужное время.
   «Королева Виктория» не вернулась и на следующий день, но происшествие это было не настолько важно, чтобы из-за него откладывать празднество, которое сэр Уильям устраивал по случаю дня своего рождения для сингальских принцев и для выдающихся лиц английской колонии.
   Наши герои использовали время, отделявшее их от великого дня, на то, чтобы приготовиться к своим ролям, вжиться в них. Любая неосмотрительность могла стоить им жизни, ибо, в случае неудачи, не было сомнения, что сэр Уильям не пощадит из них никого.
   Сердар в последнюю ночь писал своей сестре полный отчет о своей жизни. Он изложил ей, как в предсмертной исповеди, каким образом произошло то роковое событие, которое погубило его карьеру и заставило, как отверженного пария, скитаться по всему миру. Письмо свое он заканчивал подробным описанием попытки, которую они предпринимали. Он писал ей, что в том случае, если письмо дойдет до нее – это означает провал их плана, и они не увидятся никогда больше, ибо неудача – это смерть.
   Одновременно с этим он послал ей свое завещание, в котором передавал ей все свое значительное состояние, доставшееся ему после смерти отца.
   Кончив письмо, он вложил в него прядь своих волос, кольцо, доставшееся ему от матери и никогда его не покидавшее. Все это он запечатал в конверт, написал адрес и передал одному из членов общества «Духи вод», попросив его доставить по назначению в Бомбей, если по прошествии недели он не заберет его назад.
   Закончив все приготовления, он позвал своих друзей и сказал:
   – Обнимем друг друга! Сегодня, быть может, последний день, когда мы все вместе. Для меня одного жертвуете вы… – тут голос его дрогнул, – я не прав, быть может, соглашаясь…
   Ему не дали кончить. Нариндра и Рама крепко обняли его, а Барбассон в это время клялся и божился, уверяя, что он имеет право распоряжаться своей жизнью как ему нравится, что он никого не оставляет после себя и что, наконец, это не такой уж и хороший подарок, чтобы Сердар так дорого ценил его!
   Настаивать больше было невозможно, и Сердар, предполагавший возвратить данное ему слово тому, кто выскажет сожаление, крепко пожал всем руки, говоря:
   – Итак, до вечера!..
   Обед, предшествовавший балу в загородном доме сэра Уильяма Брауна, был великолепен. Никогда еще Барбассон не присутствовал на подобном празднестве. Он заказал у одного из портных Галле фрак и украсил его, надев через плечо ленту ордена Христа. Можете представить себе нашего провансальца в этой сбруе. Со своим простым лицом, покрытым зарослями взъерошенных бакенбард, черных, как смоль, с шапкой волос на голове, доходивших чуть ли не до самых бровей и остриженных теперь ежиком, с кирпичным цветом лица от загара, с огромными ручищами, сутуловатыми плечами и походкой вразвалку, как при морской качке, он представлял собой настоящий тип матроса с берегов Прованса.
   Но этикет имеет такое значение в глазах англичан, что одного его титула, а его считали герцогом и пэром, было достаточно для того, чтобы находить его изысканным в своем роде и, главное, оригинальным.
   К счастью для него, никто из присутствующих не знал португальского языка. Но если бы случайно и нашелся такой, то Барбассон, нисколько не смутившись, просто-напросто заговорил бы с ним на провансальском диалекте.
   За столом он сидел по правую сторону от жены губернатора, ибо среди присутствующих, за исключением сэра Уильяма, не было никого, равного ему по происхождению и положению, занимаемому в обществе. Всякий на его месте чувствовал бы себя неловко от несоответствия между почетом, который ему оказывали, и его настоящим положением, но Барбассон не удивлялся ничему.
   Поведение его весь вечер отличалось поразительной смелостью и фамильярностью, свойственной морякам. Англичане находили это очень оригинальным и приписывали все эти вольности португальским нравам. Понадобился бы целый том для описания этого смехотворного вечера.
   Когда в гостиной объявили, что обед подан, Барбассон с торжественным видом встал, поправил свою орденскую ленту, запустил пятерню в волосы и, выделывая ногами танцевальные па, подошел к жене губернатора и предложил ей руку. Привыкнув выбирать по установленному этикету себе кавалера сама, она сначала очень удивилась, но затем по знаку мужа встала и приняла предложение.
   Он повел ее к столу, старательно отставляя ноги, чтобы не наступить ей на платье, и держа руки калачиком с таким видом, что, будь здесь французы, они задохнулись бы от смеха. Подведя ее к столу, он отвесил ей великолепный реверанс… какой делал обыкновенно, провожая танцовщиц в кабачках Тулона.
   Она грациозно отвечала ему тем же, подумав про себя, что «это один из португальских обычаев». Остальные приглашенные, подражая знатному иностранцу, сделали то же, – вельможа ведь, привыкший стоять, не обнажая головы, в присутствии короля и называющий его кузеном…
   – Мы с ним немного родственники, – проговорился он во время обеда.
   – Я не знаю португальского языка, – сказала леди Браун, занимая свое место.
   – И я также, – отвечал легкомысленный Барбассон, но к счастью на провансальском наречии.
   – Но если вы говорите по-французски…
   – Немножко говорю, – отвечал Барбассон, улыбаясь, – прошу только извинить за мои ошибки, красавка^[60].
   Англичанка улыбнулась и слегка покраснела. «Это, надо думать, португальское слово», – подумала она.
   – Очень рада, это дает нам возможность поболтать немножко, – продолжала она.
   – Да! Да! – отвечал Барбассон, – мы можем крошечку покалякать.
   И в таком роде весь обед.
   – Он неплохо говорит по-французски, – шепотом сказала леди Браун своему мужу, – только примешивает много португальских слов.
   Постепенно «герцог» дошел до уморительного состояния, он пил все время крепкие вина и притом полными бокалами, говоря своей соседке:
   – Не слишком плохое, ваше винцо… кто вам его поставляет?
   По мере того как пустели бутылки, разговор Барбассона становился все более пикантным. Пробуя бокал капского, он конфиденциально заявил своей соседке: