Корабли не стреляли. Не было видно ни вспышек, ни сгустков антиматерии или ракет. Серо-зеленые туловища ползли над поверхностью. Просто ползли, а вспышки внизу, под ними, к ним не имели никакого отношения. Электростанции. Телевизионные, компьютерные, телефонные сети… Калькуляторы, электронные часы, проигрыватели, плееры, кардиостимуляторы, электронные фотоаппараты и видеокамеры, электронные игрушки и батарейки в фаллоимитаторах – все взрывалось, взрывалось…
Корабли не стреляли, исключение было сделано только для некоторых военных баз и нескольких городов, словно Братья хотели продемонстрировать свои возможности. Наверное, так и было.
Кто-то потом решил, что это судьба, что Бог выбрал Братьев орудием своей мести, а объектом мести выбрал Америку.
Штаты чистили долго и тщательно. Если для Евразии Встреча закончилась через десять часов, Африка билась в конвульсиях неделю, для Австралии с Океанией Встреча оказалась лишь далеким кошмаром, молчащими телефонами и слепыми экранами телевизоров, то Америка встречалась с Братьями почти месяц.
Корабли утюжили пространство над Соединенными Штатами с востока на запад и с запада на восток, словно вспахивали или, наоборот, утрамбовывали почву. Вашингтон сгорел в одной вспышке, словно в предупреждение остальным городам, а потом…
Не без злорадства кто-то припомнил ковровые бомбометания. И то, как американцы загоняли кого-то в каменный век. Америку в каменный век просто втоптали. Не объясняя ничего и ни за что не извиняясь. Ни один из уцелевших граждан США не получил виры, не был признан пострадавшим.
Потом вспыхнула эпидемия плесени. Мексика и все еще не поверившая в чудо Канада перекрыли границы и принялись отстреливать каждого, кто пытался их перейти. Аляска объявила о своей независимости. Гавайи объявили о своей независимости.
Никто поначалу даже не пытался грабить руины городов. Во-первых, ничего особо ценного там уже не было. Во-вторых, эта земля была проклята, эта земля была пропитана смертью и ядом. Эта земля могла только убивать.
Кто-то потом предположил, что плесень вначале появилась там, в Северной Америке, и только потом, через чудом выбравшихся оттуда людей, попала в Европу, Азию, Африку…
Затем уже просочилась информация, что там, в Америке, Братья понесли потери. Говорили, что целый корабль, не самый большой, но тем не менее… Несколько стычек произошло и в Европе.
Электроника вышла из строя, калеча и убивая своих, но старое доброе стрелковое оружие… Говорили, что крупнокалиберный пулемет… Много чего говорили. Вроде бы под Новороссийском… И в Севастополе… Под Гамбургом и в Нигерии… Людям хотелось верить, что не просто так их растоптали, что они попытались, что нашлись те, кто прошел сквозь боль и ужас, кто смог доказать…
Это была ошибка, сказали потом, через год после Встречи. Братья не знали, что происходит с земной аппаратурой. Братья искренне сочувствуют, приносят свои извинения и хотят хоть как-то загладить свою вину. Случайность.
В районы, пораженные голодом, прибыли первые кормушки, на орбите появились спутники, повешенные Братьями специально для людей. Еще через год все – все – было восстановлено.
Об Америке не вспоминали.
ООН открыла новую штаб-квартиру в Брюсселе, неподалеку от Евротерритории.
По всему земному шару возникли двадцать три Территории. Гуще всего – пятнадцать – в Африке. Четыре в России, одна на Украине. Стало не принято как-то вспоминать Крым. Среди шутников некоторое время гуляла цитата из прогноза погоды, ставшая черной шуткой: «На всей Территории Крыма солнечная погода…»
Никто не считал погибших и умерших. Список из шестнадцати уничтоженных городов лишь время от времени всплывал из глубин возрожденной Сети. Все словно старались забыть. Лишь иногда… Некоторые… Думали… Если бы армия тогда смогла…
Теперь, получается, армия могла.
Гриф снял очки и потер лоб. Армия могла. Кто-то мог. И все так славно совпадало. Замечательно совпадало. Страшно совпадало.
Молчали журналисты. Молчал капитан Горенко.
– Вас можно поздравить, капитан, – сказал Гриф. – Ваша армия теперь может…
– Я капитан Управления Безопасности Международных вооруженных сил, и моя армия, насколько я знаю, такого не может. Не умеем мы такое производить. И, насколько я знаю, ни одни национальные вооруженные силы не умеют такого. Даже Территориальные войска прикрытия не могут. У них есть минимум братского добра. Сканеры, прицелы, связь. Несколько десятков единиц на каждый периметр. И вся такая аппаратура стоит на учете, помечена и отслеживается. И ни одна единица никуда не уходила. Вся техника с иммунитетом оставалась на своих местах. – Капитан невесело улыбнулся. – Радоваться нужно, гордиться человечеством, а что-то на смех не тянет.
– У солдат не было эмблем части, – сказал вдруг Касеев. – И знаков нацпринадлежности тоже. Погоны – и все. Я тогда внимания не обратил, а сейчас…
Странно, подумал Касеев, мы так привыкли называть всякого в камуфляже и с оружием военным, что даже и не пытаемся понять, кто именно перед нами. Если на нашей земле, с нашими знаками различия – значит, наш. Свой.
А если это и вправду наши? Смогли, создали, преодолели. Почему они ушли? Свидетели ведь все равно остались. И трясут свидетелей, выворачивают, могут прогнать через детекторы и эти полумифические штуки, которые сетевые партизаны называют молекулярными зондами. И что эти солдаты делают у нас?.. Или нет, не у нас, а возле Территории?
– Я вижу, вы начинаете понимать… – кивнул капитан, перегнулся через стойку и взял стакан и еще одну бутылку коньяку. – Какое-то подразделение сейчас может двигаться через Ничейную землю к Внутренней границе. Зачем? И тут, господин Гриф, ваше появление кажется почти перстом судьбы. Вам налить?
– Спасибо, обойдусь, – ответил Гриф, надевая очки.
Вот так вот. Думаешь одно, а на деле… Этого капитана груз с трех покойных «верблюдов» не интересует. Пока не интересует. Его интересует право свободного агента перемещаться по периметру Территории и право свободного прохода на любую Территорию.
– Мне нужно… – начал капитан и оборвал фразу. – Нам нужно выяснить, кто и куда движется. Понять, зачем почти сотня… минимум сотня человек появилась возле Внешней границы. И действовать нужно быстро. Предельно быстро. Когда мне сообщили, что именно свободный агент привез адаптантку…
– Машу Быстрову, – упрямо сказал Гриф.
– Машу Быстрову, – легко согласился капитан, – не в этом дело. Дело в том, что вы – свободный агент. И могли бы…
– Я никогда не стану работать…
– И не работали? – быстро спросил капитан. – Никогда ничего не делали для Совета?
Гриф кашлянул.
– В конце концов, – тихо сказал капитан, – это ваша работа. Основная, так сказать. Не все же вам возвращением краденого промышлять.
Гриф невесело усмехнулся.
– Вам нужно подумать? – спросил капитан.
– Естественно.
– А нам? – спросил Пфайфер. – Нам тоже подумать?
– А мы здесь при чем? – поднял голову Касеев. – При чем здесь лауреат и его верный оруженосец?
– Ты думаешь, нас просто так подключили к этому разговору? Наш уважаемый хозяин умеет быстро принимать решения и находить новые варианты. Вот увидишь, сейчас он скажет нам, что съемочная группа – идеальное прикрытие для работы свободного агента. – Пфайфер налил коньяк в стаканы, подвинул стакан Касееву. – Выпьет коньяку и скажет.
– Скажу, – кивнул капитан. – Считайте, уже сказал.
– Нет, – сказал Гриф.
Все посмотрели на него.
– Я не иду. И никому не советую. Сотня человек. О чем вы с ними будете говорить? Если даже и наткнетесь, то вас просто похоронят. У вас есть неуязвимый прибор связи? Вы сможете, найдя возле Территории этих ребят, кого-то вызвать? К тому же… – сказал Гриф, но замолчал.
– Что «к тому же»?
– Нет, ничего, вспомнил, что оставил дома включенный утюг. – Гриф встал со стула, потянулся. – Пойду я, пожалуй, отдохну. Где, вы говорите, можно снять угол для ночлега? Или попытаетесь и меня стукнуть? Тогда предупреждаю: я не согласен и постараюсь свое несогласие выразить скупой, но энергичной жестикуляцией.
Капитан протянул руку за стойку. Дверь открылась.
– Направо по коридору, третий этаж. Скажете – я разрешил. В общем, они со мной свяжутся.
Гриф подошел к двери.
– И все-таки подумайте, – попросил капитан.
Гриф засмеялся и вышел.
Пфайфер задумчиво посмотрел ему вслед. Словно что-то вспоминая.
– Мы тоже пойдем, – сказал Касеев. – Глаза режет, сил нет.
– Пойдем, Женя, – встал со стула и Генрих Францевич.
Капитан Горенко ничего не сказал. Капитан Горенко думал.
Когда вернулись бармен и Настя, Горенко налил себе еще коньяку и выпил.
А никто и не говорил, что будет легко, в конце концов. Не согласился свободный агент – придется связаться с каким-нибудь другим агентом. Их на этой Территории – десяток. Кроме Грифа.
Горенко, в общем, был хорошо информирован. Свободных агентов было десять. Еще три часа назад. Теперь, ко времени окончания разговора, их осталось четверо… трое. Один, Рысь, лицензия три нуля одиннадцать, как раз открыл дверцу своего автомобиля. Взрывом выбило стекла в домах в радиусе пятидесяти метров.
Заряд поставили, видимо, парни из Антибратского союза. Рысь накануне сдал властям их человека, пытавшегося переправить десяток автоматов Калашникова на Территорию.
На гибель Рыси, возможно, особо пристального внимания не обратили бы. Если бы не самоубийство три нуля третьего за три часа до этого пуля, пробившая грудь три нуля восьмого за час до этого, попытка ограбления с поножовщиной, закончившаяся смертью три нуля первого… И три несчастных случая, отправившие еще трех свободных агентов на больничные койки.
Горенко этого пока не знал.
Не знал он, что, продолжая бороться с тошнотой некто майор Ильин согласился взять на себя работу по поиску свободного агента Грифа, номер лицензии три нуля пять. Майор Ильин согласился не сразу. Майор Ильин не хотел соглашаться, но его собеседники были очень настойчивы и убедительны.
Они не взывали к гражданскому долгу майора, не предлагали ему заработать. Они предложили майору спасение. Просто и банально. Его спасение взамен на свободного агента Грифа.
Когда Старший сказал, что у него для майора есть нечто важное, майор недоверчиво усмехнулся.
Молекулярный зонд? Они снова причинят ему боль или заставят захлебнуться от восторга? И что? Убить его? Собственно, это был выход, но смысла в этом выходе не было.
С другой стороны, майор мог согласиться, но никто не мог бы его заставить это обещание сдержать. Как только он попал бы на Землю…
Он должен был захотеть найти Грифа. И он к концу разговора захотел.
Вначале ему показали запись его собственного разговора в откровенной комнате. Вчерашнего разговора.
Ильин вначале не поверил. Нет, это был он, голый и злой, сидевший в кресле перед зеркалом. Он отвечал на вопросы. Отвечал, отвечал… Он помнил, он отчетливо помнил, что его многократно прогнали через одни и те же вопросы. Но запись говорила совсем о другом.
Откинувшись в кресле, с закатившимися под лоб глазами, Ильин рассказывал… все и обо всех. О том, что оператор-два позволяет себе некорректные высказывания, что старший группы захвата Лешка Трошин берет с собой на задание самогон во фляге и спаивает сослуживцев, что сам он, майор Ильин, не хочет больше оставаться в Управлении…
Потом тело Ильина в кадре начало вдруг колотить крупной дрожью и голос, ненавистный бабий голос, стал медленно проговаривать, что он, майор Ильин, не может, не хочет уходить со службы, что именно в ней, в службе, смысл его жизни… И майор Ильин повторял за этой сукой, что да, что он не может без службы, что он готов… что он будет и дальше… что…
А потом женский голос произнес: «Хорошо, ведь хорошо же!» И Ильин захрипел, выкрикивая ругательства…
– А вот тут вам стало хорошо, – сказал Старший. – И беседа закончилась.
Он снова включил кадропроектор, и Ильин увидел себя за рулем «тойоты», Гостя, сидящего на соседнем сиденье.
– …Почему не ушел? – спросил Гость.
– Не знаю, – растерянно ответил Ильин.
Сенсор кадра был поставлен грамотно, все было великолепно видно: каждая морщинка на лице Ильина, движение зрачков, дрожание ресниц…
– Вот такие дела, – сказал Младший. – Мы могли бы вас просто перепрограммировать. Приблизительно так, как вас собирались обрабатывать перед отпуском. Вы ведь не первый раз получаете такой вот странный и нежданный отпуск?
– Третий раз, – ответил Ильин. – В прошлом году и в две тысячи пятнадцатом…
– И что вы делали в прошлые разы? – поинтересовался Старший. – Чистили деревеньки, жители которых напали по недомыслию на Братьев? В Африке?
Ильин промолчал. Хотел сказать и не мог.
– Все правильно. – Младший похлопал Ильина по руке. – Все верно. Вы не можете этого сказать. Вас попросили об этом никому не говорить. Но мы знаем. Нам сверху видно все…
– Вам должны были разрешить сегодня пройтись по магазинам, приобрести билет туда, куда вам хотелось, а потом, ночью… Ваш телевизор… У вас необыкновенно дорогой телевизор. Если все пересчитать на деньги, то вам пришлось бы лет пятнадцать трудиться, чтобы оплатить все хитрые устройства вашей обыкновенной плазмы. В том числе и молекулярный зонд. Ваш собственный. И не поселки, прятавшие убийц, вы чистили… Не обольщайтесь. На самом деле…
И Старший сказал, что на самом деле делал Ильин в прошлом году. И два года назад. И что должен был начать делать завтра.
Ильин застонал и скрипнул зубами.
Потом Старший объяснил, зачем им нужен свободный агент Гриф, которого сам Ильин называл Стервятником.
И Ильин согласился.
Может быть, он только хотел получить время для того, чтобы подумать. А может быть, его действительно убедило увиденное и услышанное в комнате с видом на Африку.
– Вы никогда не спали в невесомости? – спросил Старший.
– Нет, – ответил Ильин.
– И правильно, чего себя мучить, – сказал Младший, щелкнул в воздухе пальцами, и невесомость исчезла. Или появилась тяжесть – это как смотреть.
– Вас проводят, – сказал Старший. – В комнату с окошком на звезды. Некоторые поначалу не могут уснуть, глядя на Землю. А на звезды…
– Обыкновенное звездное небо, – добавил Младший. – Самое обыкновенное. И легкий морозец за окном.
Ильин вышел, дверь за ним автоматически закрылась.
– Некоторые утверждают, – сказал Старший, – что перевербовать сильного человека очень трудно.
– Именно, – засмеялся Младший. – А на самом деле…
– Честность – лучшая политика, – сказал Старший.
– И откровенность, – добавил Младший. – Мы успеем?
– А это нашим коллегам нужно спешить. А на нас время как раз работает. Пашет, истекает потом. Оно бы, возможно, хотело вывернуться, но нам-то это зачем? Пусть тянет лямку, как мы.
– Как мы, – эхом подхватил Младший.
Снизу, из Африки, единственная космическая станция Земли видна не была. Ее вообще ниоткуда не было видно, даже радары ее не замечали. Ее как бы и не было. Некоторые знали о ее существовании, но где именно в каждую конкретную минуту она находилась, не представлял себе никто, кроме, естественно, тех, кто на станции находился.
После того как кто-нибудь посещал станцию, она меняла орбиту и точку покоя. Часто она висела над Африкой, иногда – над Европой. Реже над другими материками. Там ничего интересного не происходило.
Разве что в Америке.
В Южной, например.
Или в Северной, но на самом юге континента.
В Мексике поначалу, летом две тысячи седьмого, люди молились и благодарили Бога, что демоны из космоса обрушились на их зажравшегося и погрязшего в гордыне северного соседа. Потом, примерно через год, благодарили за то, что не на них самих демоны обрушились. Парни, служившие на северной границе, возвращаясь со службы, рассказывали, что творится там. Рассказывали, что демоны все еще летают над темной землей, словно выискивая очередную жертву.
Потом стали доходить слухи из стран, выделивших Территории, и о сокровищах, которые через Территории в эти страны потекли. Как богатели европейцы и азиаты. Африканцы никак не могли договориться между собой, каждое племя пыталось урвать себе кусочек волшебства, а потому перманентная гражданская война всех против всех шла вот уже десять лет.
В этом смысле повезло Египту, который лишился почти всего побережья Красного моря и доходов от Суэцкого канала, но получил возможность единолично получать доходы с Красноморской Территории.
Турции повезло гораздо меньше. Потеряв свои черноморские курорты – никто ведь не станет плескаться в одном море с чужерыбами, – Турция попыталась получить свое с Крыма, но Россия и Украина совместными усилиями объяснили туркам, что делиться ни с кем не намерены. Даже друг с другом.
Украина расстреливала в воздухе все, что несанкционированно приближалось к Территории, Россия взяла на себя безопасность морских границ полуострова. Украина пыталась доить Территорию через перешеек, а Россия – через Керченский пролив.
И все равно Украине повезло, говорили в мире. У нее так удачно погибла столица! Теперь Братья помимо Территориальных выплат платили виру всей Украине. А России – двойную, за Новороссийск и Владивосток.
Повезло и России, полагали очень многие в мире.
Через шесть лет после Встречи, в Мексике… да и не только в ней, стали слышаться голоса сожаления. Почему не нас? Почему нас не выбрали Братья, когда искали место для Территорий? Обидно же, в самом деле.
Вон все у них уже восстановилось, никто даже толком и не помнит, как оно было сразу после Встречи, а живут как!
Все тянут и тянут себе, мерзавцы, и делиться не хотят!
Так что в странах, обойденных братским вниманием, все никак не могли толком понять – повезло им или нет.
Во всяком случае в пустыне Наска начали зажигать огни в старинных рисунках.
Говорили о возрождении древних обрядов, хотя, возможно, пытались пригласить небесных жителей вернуться.
Небесные жители такое приглашение игнорировали, только единственная космическая станция Земли время от времени зависала над Южной Америкой.
Но изображения, если честно, получались так себе. Рассмотреть их можно было только через оптику, а это было уже не так интересно – пропадала естественность. Звезды были значительно красивее.
Ильин даже некоторое время стоял возле окна, рассматривая их. Потом разделся и лег в постель. Ему ведь сказали – отдохнуть.
А майор Ильин был очень дисциплинированным человеком. Очень дисциплинированным. Очень дисциплинированным. Майор Ильин – очень дисциплинированный человек. Он очень устал.
…Ты устал, ложись спать. Спать… Ты очень хочешь спать… Тебе нужно набраться сил… Тебе предстоит работа… важная работа… очень важная работа… ты хочешь сделать эту работу хорошо… ты любишь выполнять работу хорошо… потому что ты – дисциплинированный человек… ты дисциплинированный человек…
Глава 5
Территорий на поверхности Земли было двадцать три.
Некоторые побольше, некоторые поменьше. Подступы ко всем были надежно перекрыты…
Утверждалось, что подступы ко всем надежно перекрыты.
Некоторые в это верили. Бывают на свете наивные люди, готовые верить во все, даже в явную чушь. Если бы Территории были так надежно закрыты, откуда на черный рынок попадало бы столько Братского товара?
То-то же!
А товара было много. Шарики, например.
Грязно-белые, скользкие на ощупь шарики, от трех миллиметров до двух сантиметров в диаметре. Электричество не проводили, радиации не излучали, на попытки раздавить охотно расплющивались, но только для того, чтобы потом снова превратиться в шарик. И не имели веса.
Если оставить шарик в воздухе – спокойно висел, не обращая, кстати, ни малейшего внимания на ветер или сквозняк.
Шарики просто висели. Ничего другого они делать не умели и ни для чего не были пригодны.
Разве что быть сувенирами, дорогими и экзотическими.
Институты бились над шариками лет пять, благо было этого добра вокруг Территорий великое множество. Потом перестали на них обращать внимание. И стали просто продавать. Как сувениры.
Или Зеленая крошка. Собственно, крупный песок зеленого цвета. Крошки тоже было много, но вела она себя при изучении своеобразно. Это еще мягко сказано – «своеобразно». Никто не смог обнаружить двух крошек с одинаковыми параметрами и составом. Такое чувство, что кто-то специально взялся доказать, что в мире может существовать бесконечное множество вариантов одного и того же.
Внешне крошки были похожи друг на друга. А внутри… Оставалось только проверять образец за образцом, занося данные в каталог, и надеяться.
Некоторые братские штуки оказались менее загадочными и куда более полезными.
В две тысячи шестнадцатом появились торпеды. Целых семнадцать штук. И все они каким-то образом принадлежали фирме с простеньким названием «Спецперевозки». Фирма была зарегистрирована в Нижнем Тагиле, дела свои вела открыто, но независимо.
Государство смотрело на торпеды неодобрительно и с завистью, но ничего не могло поделать. Братские подарки могли менять владельца только добровольно.
Франция, попытавшаяся национализировать виру за мальчика по имени Пьер, потеряла в результате остатки своего военно-морского флота и желание экспериментировать в этом направлении дальше.
Рафаил Исламов, владелец «Спецперевозок», иногда оказывал услуги родному государству. Торпеды приняли участие в нескольких операциях МЧС; по слухам, время от времени появлялись в горячих точках… И все.
Рафаил Джафарович не возражал передать России пару-тройку аппаратов в долгосрочную аренду, но цену сбрасывать не собирался. Так и сосуществовали. Когда за услугами обращались иностранцы, Исламов как добропорядочный гражданин официальные структуры информировал, дабы не навредить. Патриотизм господину Исламову был не чужд. Что бы там о нем ни кричали в Сети.
Вот и на этот раз, побеседовав с многоуважаемым Германом Николаевичем, Рафаил Джафарович поцокал сочувственно языком, покачал головой и согласился. Если надо, сказал господин Исламов, – значит, надо.
Что же я, не понимаю? Животное я, что ли?
Герман Николаевич этого риторического вопроса никак не прокомментировал, но просил, чтобы торпеды были готовы…
И получил горячие заверения в том, что торпеды непременно будут в нужное время в нужном месте. И перейдут в полное подчинение структур на сутки.
На двое, поправил его Герман Николаевич.
Конечно, на двое, Исламов так и хотел сказать. На двое суток.
Исламов жил в демократическом государстве, имел гарантию от Братьев, но был Исламов человеком разумным.
Начальник гарнизона Территориальных войск тоже был человеком разумным. Жалованье он получал от Брюсселя, но жил-то в России. А если бы и не в ней а, скажем, в Испании – что изменилось бы?
Полковник Андрей Викторович Жадан помнил, что был русским. Он даже помнил, что был когда-то советским. У полковника Андрея Викторовича Жадана была хорошая память, несмотря на его пятьдесят пять лет.
Полковник помнил Встречу и не мог забыть, что из его выпуска военного училища ракетных войск и артиллерии в живых остались трое.
Он сам, пребывавший во время Встречи в отпуске и не сумевший вовремя прибыть в часть, Витек Синицын, загремевший в отставку еще в девяносто первом, и Серега Мациевич, служивший на Дальнем Востоке, сумевший дать два – целых два – залпа своими «тайфунами» по месту приземления корабля и уцелевший в последовавшей мясорубке.
Пройдя контроль и массу тестов, убедив всех, в том числе и себя самого, в своей лояльности к Братьям, Сближению и Сосуществованию, отслужив в Тервойсках семь лет, не вызвав ни малейшего сомнения даже у своего гарнизонного комиссара от Консультационного Совета, подозрительного Иржи Ковача, полковник Жадан неоднократно ловил себя на том, что прикидывает, какие у него есть шансы успеть развернуть установки и накрыть вверенную его защите Территорию.
И будь что будет!
А тут ему предложили дело практически законное. Был риск, но вот о нем полковник Жадан предпочитал не помнить. На то он и военный.
Военным вообще немного проще, чем людям, в вертикаль власти не входящим. Военному всегда скажут, что нужно делать, напомнят, как нужно делать и где следует действовать строго по уставу, а где – проявляя смекалку и инициативу.
Гриф не был военным.
Сейчас не был. В две тысячи седьмом – был. Почти год. И даже успел заработать сержантские лычки и сделать самую большую глупость в своей жизни.
Родители считали Грифа упрямым. Учителя считали Грифа упрямым. Он сам считал себя упрямым. Но никто, даже он сам, не мог себе представить, каким упрямым Гриф оказался на самом деле.
Пожилой оператор упомянул Севастополь. Бывают такие совпадения. Бывают. В другое время Гриф стал бы расспрашивать, и наверняка всплыли бы в беседе и общие знакомые, и общие воспоминания. Из Севастополя смогли вывезти двадцать четыре человека.
Странное совпадение – их вывез МИ-24. «Двадцать четвертый» принял на борт двадцать четыре человека. Лежал плотный туман, смешанный с дымом; по камням, лицам людей, борту вертолета стекали капли воды. Вертолет оторвался от земли в ста метрах от мемориала на Сапун-горе и ушел к морю, держась как можно ближе к поверхности.