– Что там у нас?
– У нас там через тридцать две минуты огневой налет Тервойск, полковник Жадан уже в достаточно приподнятом состоянии. Еще у нас через тридцать минут свободный агент Скиф начнет уничтожение Клиники из своего «блеска», если не получит отбоя… А еще у нас свободный агент Гриф мило беседует с полковником Сергиевским в его командном пункте. В Адаптационной клинике. – Младший щелкнул пальцами. – Интересный поворот событий?
– Мило беседует… – повторил задумчиво Старший.
Младший был не совсем точен. Можно, конечно, назвать диалог между двумя взвинченными мужчинами беседой, но милым он не был ну никак. Абсолютно.
Собственно, и начинался он не так, чтобы по протоколу.
Гриф не соврал – дверь он открыл осторожно, руки свои безоружные высунул, давая возможность надеть на них наручники. Наручников надевать не стали, в протокол «сопроводить» это не входило, просто вытащили из-за двери за эти самые руки, обыскали, потом отпустили и повели наверх. Вместе с капитаном Горенко.
Лицо капитана было разбито, капала кровь, на которую сам капитан внимания не обращал. Просто шел между двумя бойцами.
Гриф тоже казался спокойным. Старший группы мельком глянул в его глаза и поспешно отвернулся: глаза светились.
Движения свободного агента были какими-то неровными… Нервными. Но не опасными.
Грифа ввели в командный пункт. Гриф обвел взглядом присутствующих, задержал взгляд на журналистах, перевел его на кофр, стоявший на столе.
– Что вы хотели сказать? – спросил полковник Сергиевский.
И тут Гриф словно взорвался.
Двое, которые сопровождали его до места, столкнулись друг с другом и потеряли равновесие всего на несколько секунд. Этого хватило.
Гриф оказался возле полковника, зацепил его левой рукой за шею, правой приставил к горлу нож. Что самое обидное для полковника – нож был его собственный. Можно сказать, родной.
Сергиевский брал его с собой на все операции, боевые или учебные. Без ножен на бедре он чувствовал себя безоружным.
Теперь лезвие, которое полковник традиционно подправил перед операцией, оцарапало ему горло.
Отлетели в сторону стулья – сержант и лейтенант вскочили и держали Грифа под прицелом своих пистолетов.
– Пфайфер, как там тебя… – сказал Гриф. – Где лекарство?
– Какое, простите?.. – не сообразил оператор.
Наконец и техники отреагировали на нападение. Один остался у пульта, остальные обнажили стволы, хотя какие из техников бойцы? Лишь бы стрелять не начали, подумал полковник.
– Отпусти его! – крикнул сержант. – Отпусти, я тебе сказал!
– Брось нож! – заорал лейтенант. – Нож!
Нож! Отпусти! Нож! Отпусти! Отпусти!
– Лекарство. Аэрозоль… – Гриф чувствовал, что еще минута – и он не выдержит.
Какой здесь яркий свет! И пульсируют индикаторы на пульте… Словно вгоняют раскаленные гвозди через глаза в его мозг.
Старик думает медленно. Медленно. Медленно проступает на его лице понимание, медленно, чертовски медленно плывет рука к нагрудному карману жилета.
Отпусти… нож… сволочь… нож…
Оператор отстегивает клапан… запускает пальцы в карман… нащупывает что-то – на лице радость – нашел… достает аэрозоль…
Нож… стрелять буду… брось нож…
Нож падает на пол, полковник взмахивает руками, теряет равновесие, опрокидывается на спину, на Грифа, который, прикрываясь им, падает на пол, вырвав одним движением руки аэрозоль у Пфайфера… Шипение… Зловоние заполняет командный пункт.
– Не стрелять! – командует Гриф с пола. – Не стрелять!
К нему бросаются солдаты, оттаскивают в сторону полковника, кто-то бьет ногой, словно по мячу, Гриф откатывается в сторону – аэрозоль продолжает шипеть.
– Не стрелять! – это уже кричит полковник.
Солдаты нехотя опускают оружие.
– Идиот, – сказал полковник. – Не мог просто попросить лекарство?
– А ты бы его дал? – спросил с пола Гриф. – Такой классный способ меня прижать, заставить говорить… Нет?
Полковник протянул Грифу руку, помог встать с пола.
– Слышал я об одном парне… – сказал полковник. – О свободном агенте, который…
– Слухи. Слухи и сплетни. Городской фольклор.
Гриф сел на стул.
– У кого есть фиксатор? – спросил Гриф и снова обработал свои глаза аэрозолем.
Сержант выдернул из кармана упаковку, разорвал и протянул пластиковые скобы Грифу.
– Если тебе нетрудно, – попросил Гриф. – Поставь сам. Я так и не научился.
Это было почти счастье. Глаза не болели. Почти не болели. В них остались жжение и горячая пульсация, но по сравнению с тем, что было еще минуту назад, – блаженство.
Полковник сел на стул напротив.
– Что ты хотел сказать? – спросил Сергиевский. – Ты убил моих людей…
– Стреляли… – ответил Гриф. – Извини за цитату. Они пытались убить меня, я защищался.
– Тебя просто хотели задержать. Даже не столько тебя, сколько твоего приятеля, капитана Горенко. Ты был вместе с ним, нам нужно было обеспечить ему алиби…
– Я же тебе говорил, придурок, – сказал Горенко.
Капитан сидел на полу. Кровь на лице запеклась, никто свою помощь не предложил, а сам капитан, казалось, не обращал внимания ни на кровь, ни на ссадины.
– Козел, – сказал Горенко. – Идиот. Влез, придурок.
– Нам выйти? – спросил Пфайфер.
После выходки Грифа на журналистов перестали обращать внимание. Касеев и Пфайфер отошли к окну, чтобы не путаться под ногами. Суета закончилась, люди начали говорить о серьезных вещах.
Возможно, о таких серьезных, что лучше и не слышать.
– Зачем? – отмахнулся Сергиевский. – Там в углу пустые контейнеры, присаживайтесь. А ты, агент, действительно не вовремя вмешался.
– Я же говорю… – начал Горенко.
Гриф встал, подошел к сидящему на полу капитану и ткнул носком ботинка тому в ребра.
Капитан заскулил.
Сергиевский покачал головой, когда Гриф вернулся на место. Тот развел руками, извиняясь.
– Где сетевой адаптер? – спросил Сергиевский у Горенко.
– Какой адаптер?
– В комплект оборудования журналистов входит… входил сетевой адаптер, позволяющий въехать в Сеть из любой точки. Ты или твои люди, передавая оборудование, изъяли адаптер…
– Не было адаптера, – сказал Горенко. – Так и привезли. Адаптер – он хороших бабок стоит, а их начальник…
Горенко указал пальцем на Касеева и Пфайфера.
– Их начальник, скажем так, догадывался, что оборудование и сотрудники могут пострадать… – Горенко улыбнулся. – Не наверняка, но такая возможность была. Зачем рисковать? Он бы вообще технику не прислал, будь его воля, но могла понадобиться съемка… В одном из вариантов.
– А если я тебе пальцы в дверь зажму, – поинтересовался Сергиевский, – не вспомнишь, где адаптер?
– Не вспомню. Ибо не знаю! – Горенко зажмурился, покачал головой. – Все так планировалось, планировалось… И в жопу. Правда, мне отчего-то кажется, что я не один так пролетел. Ну, полковник с подчиненными – понятно…
– Понятно, – согласился Гриф. – Но хотелось бы послушать.
– А нечего слушать! – Горенко хлопнул в ладоши и показал пустые руки. – Нечего. Все было просто и красиво. Мне сообщили, что к нам прибудут журналисты. Типа – четвертая власть. В принципе, они должны были прибыть невредимыми, но господин Касеев решил пялиться на корабль… со всеми вытекающими отсюда последствиями. Не страшно, откачали.
– Спасибо большое, – сказал Касеев.
– Не умничай. Сиди и смотри, раз есть чем. Вон можешь поинтересоваться у старшего товарища, насколько легко ты отделался. Или у свободного агента спроси. Я себе даже и представить не могу, где и как он свои глазки так уработал.
Гриф взял со стола баллончик с аэрозолем, покрутил его в руке и спрятал в карман.
– Но это и неважно. – Капитан снова попытался засмеяться, но схватился за бок и зашипел от боли. – Ты мне ребро сломал, дебил.
– Я старался.
– Старался он… Я вот старался. Идиота из себя корчил, демонстрировал свою непричастность, рассказывал и предлагал… Ведь похоже было?
– Похоже, – сказал Пфайфер. – Местами переигрывал, но в целом похоже.
– Вот! – поднял палец Горенко. – Старик не соврет, ему жить осталось немного. Нам всем, вообще-то, осталось жить немного. Минут двадцать, не больше. И не нужно на меня так смотреть. Я лично погибать не собирался.
– Кто нас должен был уничтожить? – спросил Гриф.
Напряжение в его голосе уходило вместе с болью. Еще пара минут – и можно будет снять с век фиксаторы.
– Кто-кто, конь в пальто, – огрызнулся Горенко. – Тервойска, во главе с полковником Жаданом, посредством установок залпового огня повышенной мощности «буря». Нам хватит пары залпов.
– Ты его можешь остановить?
Горенко показал средний палец, помахал им в воздухе.
– Понятно… – Гриф содрал фиксаторы, бросил их в угол комнаты. – И полковник Сергиевский также не может связаться с полковником Жаданом?
– Полковник Сергиевский не имеет чести быть знакомым с полковником Жаданом, – сказал Сергиевский.
– А казалось бы – полковник с полковником… – Гриф осторожно прикрыл веки, улыбнулся. – Хорошо. Связи у вас нет?
Сергиевский сплюнул на пол, оглянулся на подчиненных и затер плевок ногой.
– У тебя, капитан, также нет вариантов, как сообщить наружу о том, что нас не нужно убивать?
– Пока Сеть не работает…
– А Сеть не работает. Микропланы функционируют? – спросил Гриф.
– Конечно.
– А у солдат в ангаре есть связь со штабом?
– Надо полагать. Армейские системы работают вне Сети. Но…
– Ничего, полковник, мы попытаемся соорудить маленькое чудо из подручных средств.
Ни хрена чудес не бывает, в который раз подумал старший лейтенант Мараев. Не бывает, блин, не бывает, хоть головой бейся в обгорелый бетон. И этот агент сраный со своим говенным «блеском» – не чудо, а так, идиотская шутка… Начал жечь эту долбаную Клинику – жги. Или чужекрыс. Или… Хоть что-то делай, козел, только не сиди в уголке со скучающим видом.
Не может эта фигня продолжаться бесконечно.
Из штаба врут, что скоро, совсем скоро пришлют помощь… А как, вашу мать, они ее пришлют?
Мараев чуть не выругался вслух.
Пришлют они, как же!
Вон, вертолеты уже прилетали. Сколько тут натыкано перехватчиков и огнёкомплексов? Сколько? Не знаешь? И никто не знает. И в штабе не знают. Даже Старик со своим рентгеновским взглядом этого знать не может.
Солдаты вон белые, не знают куда смотреть, откуда смерти ждать, из Клиники или от чужекрыс. А то, что смерть придет, ни у кого даже сомнения нету. Ни малейшего. Только время и исполнитель под вопросом.
Спокойно, попытался приказать себе старший лейтенант, но получилась только просьба. Вялая, неубедительная просьба.
– Привет! – прогрохотало со стороны ворот.
Мараев пригнулся, словно под обстрелом, зацарапал ногтями по кобуре, пытаясь нащупать застежку.
– Не стрелять! – прогрохотало снова, но команда запоздала на самую малость.
По микроплану, зависшему перед воротами, в метре над спинами чужекрыс, ударили полтора десятка автоматов. И микроплан исчез, разлетелся в мелкие брызги.
Чужекрысы, казалось, этого не заметили. Чужекрысы стояли неподвижно, тесно прижавшись друг к другу, глядя пустыми глазами перед собой.
– Ну и кто вы после этого? – осведомился громоподобный голос откуда-то сверху. – Что вам плохого микроплан сделал? Совсем мозги отсидели? Минут через пятнадцать всем будет полный абзац, а они, вместо того чтобы о спасении души молиться, из автоматов палят по ни в чем не повинному псевдоживому аппарату. Не идиоты?
– Чего это он? – спросил неуверенно рядовой Георгиади. – Крышей съехал?
– Я тебе покажу «крышей съехал», – пообещал голос. – Совсем салабоны оборзели. Тебе кто-то слово давал, салага? Вот пасть закрой и язык сфинктером прищеми… А я буду с офицером разговаривать. Ты меня слышишь, офицер?
– Слы… – Мараев откашлялся. – Слышу.
– Кто именно?
– Старший лейтенант Мараев. А кто…
– Старший лейтенант Мараев, заткнись и слушай, если хочешь живым остаться. У тебя есть связь со штабом?
– Есть.
– Не вздумай стрелять, старлей. И своим пацанам прикажи… А лучше проследи, чтобы они магазины от автоматов отстегнули. Для верности. Сейчас перед вами снова появится микроплан – зелененький такой. Я с него разговариваю. Если кто-то сейчас только дернется, вместо микроплана прилетят перехватчики. Десятка вам хватит с гарантией.
Мараев оглянулся на солдат, те, не дожидаясь приказа, отстегнули магазины от автоматов, стараясь при этом не смотреть на чужекрыс.
Из-за верхнего края арки появился микроплан, похожий на неуверенную стрекозу. Псевдодинамик придавал ему взъерошенный вид, словно микроплан очень не одобрял всего происходящего. Хотя кого там интересует отношение псевдоживых аппаратов к происходящему.
– Старлей! – Усики псевдодинамика вздрогнули. – Ты должен немедленно связаться с полковником Жаданом и сообщить ему, что Клиника – не последняя крепость Земли.
– Не понял, – пробормотал Мараев.
– А ты и не должен понимать. Ты просто свяжись и скажи: «Клиника – не последняя крепость Земли». И добавь, что передача на проекторы велась не отсюда. – Микроплан влетел под свод ангара и висел теперь всего метрах в двух перед старшим лейтенантом. – Давай, Мараев, давай…
Мараев потянулся к рации.
Микроплан вспыхнул и исчез. Мараева в лицо толкнул теплый воздух.
Старший лейтенант оглянулся на свободного агента, тот помахал в воздухе своим «блеском» и ухмыльнулся.
– Не нужно никуда ничего сообщать, – сказал свободный агент. – И, кстати, автоматы заряжать не нужно. Иначе…
Ствол «блеска» на секунду замер, чуть сдвинулся справа налево – один из солдат, ефрейтор Лазарев, упал.
То, что еще секунду назад было ефрейтором Лазаревым, упало на рельсы. Две половинки тела. И ни капли крови.
– Вопросы есть? – осведомился свободный агент. – Нету… Стволы на пол и все к стене. Я сказал – все!
Люди, толкаясь, бросились к стене.
Свободный агент, лицензия три нуля двадцать четыре, позывной «Скиф», прошел вдоль стены, держа толпу под прицелом. Мало ли что там у них может оказаться в карманах. Старлей вон, по лицу видно, мается, прикидывает, как пистолет из кобуры достать.
Можно, конечно, всех сразу пошинковать, но стоит дождаться подтверждения. Всего несколько минут. Потом поработать «блеском» и уйти через степь…
– Здравствуй, сволочь, – сказал кто-то справа, от ворот.
Знакомым голосом, между прочим, сказал.
Но Скиф не стал терять время на воспоминания. Скиф повернул ствол оружия в сторону звука и сжал рукоять.
– Попробуй еще раз, – посоветовал голос.
И Скиф попытался выстрелить снова. И снова «блеск» не подчинился. А у Скифа появилось время рассмотреть говорившего.
Гриф, сволочь. Тварь.
Скиф поднял оружие на уровень глаз и попытался выстрелить максимальным зарядом. Попытался.
А Гриф выстрелил из обычного пистолета. Не в голову и не в плечо, а самым подлым образом – в живот. При таком ранении боль парализует человека мгновенно, не дает ему возможности предпринять хоть что-то в ответ.
Раненый падает, зажимая рану, и корчится… До самой смерти. Истекая кровью и дерьмом.
В общем-то, этого Гриф и добивался.
– Связь, старлей. Немедленно, – приказал Гриф, подбирая с пола «блеск» Скифа. – Если хочешь жить…
Установки разворачивались медленно. Они были на ручном приводе, по четыре солдата на рукоять поворотного механизма. Двадцать направляющих труб для неуправляемых ракет. Четыре установки. Плюс четыре заряжающие машины, готовые перезарядить «бури» после первого залпа.
Полковник Жадан сидел на вершине холма в ста метрах от огневых позиций и смотрел на циферблат секундомера. Ребята не зря тренировались. Норматив пока перекрывается в полтора раза. Молодцы.
Сержант с рацией стоял за спиной полковника, переминаясь с ноги на ногу.
Сейчас Старик отдаст приказ, установки выплюнут ракеты, перезарядятся, снова выплюнут… И что? Нет, накроют они эту Клинику, которую должны были охранять. Накроют обязательно, не зря полковник дрючил личный состав на тренировках. Но что потом?
Просто исчезнет Клиника – и все? Или Братья врежут в ответ? То, что тот врач с проекции сказал, – только его слова. Нету Братьев… А кто есть? Если он просто соврал, чтобы они врезали по Клинике, а Братья потом… или тот, кто вместо них.
Полковнику решать. На то он и полковник. А расхлебывать кто будет?
Десять минут назад Старик разговаривал с кем-то по личному телефону. Резко так разговаривал, матерно. Но приказ подготовки к открытию огня не отменил.
– Первый!
Сержант вздрогнул.
– Первый, это Мараев. Срочное сообщение, – прозвучало в наушниках.
Сержант переключил вызов на гарнитуру полковника.
– Слушаю тебя, Мараев.
Мараев оглянулся на Грифа. В ангаре они остались вдвоем – остальные вошли в Клинику. Люди Сергиевского сопроводили всех прибывших в спортивный зал, предварительно разоружив.
– Первый, тут…
Гриф одобряюще кивнул.
– Клиника – не последняя крепость Земли.
– Что?
– Я говорю, Клиника – не последняя крепость Земли. Малиновского здесь нет. Здесь только больные и группа Сопротивления, которую подставили… – Мараев вытер пот со лба ладонью, а ладонь вытер о штанину.
Все шло слишком быстро. И слишком странно.
– Включи сенсор обзора, – приказал Жадан.
Мараев включил и отошел на три шага от рации.
Сенсор выдвинулся.
Гриф помахал сенсору рукой.
– Это кто? – спросил Жадан.
– А это – свободный агент по прозвищу Гриф. То есть я. Умирает возле моих ног второй свободный агент, кличка Скиф…
Скиф застонал.
– Нехорошо умирает, тварь, – сказал Гриф. – А я, честно говоря, не думал, что можно получить такое удовольствие от мучений ближнего своего.
– Что там о Малиновском?
– А что о Малиновском… Нету здесь Малиновского. Совсем нету. И нет уже почти сутки. Вчера пропал без вести.
Полковник Жадан оглянулся на установки. Расчеты отошли в сторону. Кабели протянуты.
– Это ты говоришь, – сказал Жадан.
– Это я говорю, – сказал Гриф. – Но я говорю правду.
– А у меня есть приказ – уничтожить Клинику, пока эти твари не выпустили чужекрыс за Территорию. По всему северо-западу периметра – крысы. Если они сдвинутся с места, я их остановить не смогу. Если Малиновский им отдаст команду…
– Он отдаст команду после твоего залпа. Он провоцирует вас всех. Ему нужно, чтобы вы уничтожили Клинику и все, что здесь осталось. Его здесь нет.
– Я знаю, что его там нет, – сказал Жадан усталым голосом. – Он связывался со мной несколько минут назад. Но у меня есть приказ. И от меня это не зависит. Думаешь, мне моих пацанов не жаль?
Гриф посмотрел на Мараева. Тот что-то пробормотал и сел на рельс.
– Ты можешь дать мне хоть несколько минут, полковник?
Скиф попытался крикнуть что-то, но только захрипел.
– Сколько тебе нужно, чтобы вывести оттуда людей? – спросил Жадан.
– Не знаю. Тут чужекрысы. Пешком мы не уйдем. Поезд отпадает. Есть, правда, вариант… Минут тридцать, если можно. Хотя бы.
Жадан посмотрел на часы.
– Хорошо, – сказал полковник.
Малиновский, позвонив по телефону, дал ему час на раздумья. Если подождать полчаса, то до срока ультиматума Малиновского останется еще минут двадцать.
Гриф присел на корточки возле Скифа. Странно, но все свободные агенты выбирали позывные односложные. Гриф, Рысь, Скат…
– Семенов, – позвал Гриф. – Семенов!
Скиф снова захрипел.
– Слышишь меня?
– Слышу… – выдавил Скиф. – Су…
– Не трать силы, ругательства я за тебя буду мысленно добавлять к твоим ответам. Сейчас добавлю – «сука». Правильно?
– Д-да…
Мараев посмотрел на Грифа и торопливо отвернулся. Выражение лица у свободного агента было таким, будто агента тошнило… Отвращение было на лице у агента.
– Умереть хочешь? – спросил Гриф. – Чисто и безболезненно. Ты ведь, сволочь, понимаешь, что умирать можешь долго. Как минимум полчаса. А там я смогу найти аргументы и убедить полковника Жадана не уничтожать Клинику… И ты будешь подыхать еще несколько часов. Ты ведь знаешь, как долго может умирать человек с такой раной, как у тебя. Ты ведь сам очень любишь… любил убивать людей именно так. Помнишь два года назад? Деревня Липовая. Скольких ты вот так… Девятнадцать человек? Через сколько умер последний? Последняя… Девчонке было семнадцать лет.
– Убей… – прошептал Скиф. – Пожа… луйста… Убей.
– Хорошо. Сразу же, после того как ты мне расскажешь…
– Я… все… все… расскажу…
– Прогуляйся, старлей, – не оборачиваясь, приказал Гриф. – Туда, в глубь ангара. И спой чего-нибудь, чтобы, не дай бог, чего лишнего не услышать. У нас тут свои разговоры, личные.
Мараев встал с рельса и пошел по перрону к остаткам внутренней стены. Он твердо знал, что чудес не бывает. Но как он надеялся, что сегодня, сейчас, именно здесь чудо произойдет.
Совсем крохотное чудо. Маленькое чудо – и он останется жить.
Людям вообще свойственно надеяться. Даже если и не на что.
Надеялся Леха Трошин, что еще секунда – и все. Все. Прекратится этот кошмар, система просто вырубится, и огнеблоки перестанут выбивать одиночными выстрелами людей из толпы.
Редкими одиночными выстрелами.
Прицел медленно, словно с ленцой, выискивает очередную жертву, ловит в перекрестье человека, дает максимальное увеличение, такое, что глаза жертвы расплываются на весь экран монитора. Выстрел – лицо исчезает, прицел дает панораму, и становится видно, как человек – женщина, ребенок, мужчина – перестает жить, как бросаются в стороны люди, стоявшие рядом.
А каждого десятого… Каждого десятого, выбранного из толпы, огнеблок вначале пришпиливает к асфальту выстрелом в ногу, а потом длинной, бесконечной очередью распарывает тело… От ног к груди и голове, как пилой.
И снова – одиночные, неторопливые выстрелы.
Не выдержал кто-то из техников, бросился по внутренней лестнице наверх.
Остановить… Выключить… Вырубить вручную, раз не проходят команды с пульта…
Он выбежал на крышу. Трошин и все в Центре видели на мониторе прицела, как открылась дверь, как техник – Никита Ртищев, вспомнил Трошин – шагнул через порог…
Никиту не застрелили. Не сразу. Вначале два микроплана ударили его по очереди, в лицо и грудь. Ртищев упал, попытался встать, опираясь на руку…
Первая пуля перебила эту руку – Никита упал. Вторая пуля – в ногу. Третья – в руку. Четвертая – в ногу.
Еще одна – в поясницу, в позвоночник.
Прицел показал лицо Ртищева. Крупно. Потом показал дверь на крышу и то, как две очереди огнеблока перечеркнули дверь крест-накрест.
Нельзя входить, поняли все.
Снизу, от вестибюля послышались крики. Длинная автоматная очередь и несколько торопливых пистолетных выстрелов.
Трошин встал с кресла и подошел к двери.
Прицел тем временем отыскал очередную жертву – дородную женщину лет шестидесяти, спрятавшуюся в бассейне фонтана. Девятая.
Снизу снова загрохотал автомат.
– Что там? – крикнул Трошин.
По ступенькам вверх бежали его бойцы, Вторая группа.
Трошин остановил первого, рванул за ворот, разворачивая к себе.
– Что там?
– Убивать нас идут! – проорал боец прямо ему в лицо. – Толпа ворвалась в здание и убивает всех на своем пути. Всех…
Боец отпихнул Трошина и побежал вслед за остальными наверх, на крышу.
– Стоять! – крикнул Трошин, но его никто не послушал.
Огнеблок вначале выпустил всех бегущих на крышу, потом начал стрелять.
В вестибюль СИА ворвались люди. Охранники СИА, открывшие двери, чтобы впустить людей, не ожидали, что Патруль будет стрелять…
Патрульные не могли даже представить себе, что люди вовсе не хотели отнять у них жизни, а только пытаются спасти свои.
Толпу можно было остановить, поняли патрульные, но для этого нужно было убить всех. Всех. Расстрелять обезумевших и озверевших от ужаса людей.
Только двое из Второй группы смогли заставить себя открыть огонь.
Первого расстреляли охранники СИА. Второй успел выпустить полный магазин, завалив трупами вестибюль, и даже успел зарядить новый… Передернуть затвор не успел: выстрелил Лукич.
Его в здание внесла толпа, как он ни старался вырваться. Потом началась стрельба, люди падали, стало просторнее и можно было попытаться уйти, но двое в бронекостюмах убивали людей… людей, которые только пытались укрыться в здании от расстрела.
И ни у кого не было выбора.
Выстрел Лукича не смог убить патрульного. Тупоносая пуля ударила в забрало шлема, голова дернулась, патрульный потерял равновесие…
И его смяли. Топтали и рвали. Сорвали шлем с него и с его мертвого напарника и били так, словно оба были живы. До тех пор, пока оба не стали мертвыми.
Били до тех пор, пока бить стало, в общем, некого.
Люди остановились, оглядываясь по сторонам. Им сейчас казалось, что нужно что-то делать… Найти виноватого, например.
Их нельзя было остановить или уговорить, но их можно было попытаться чем-нибудь занять.
Лукич тяжело вздохнул, громко откашлялся, чтобы привлечь к себе внимание.
Тяжелые прозрачные двери главного входа закрылись, оставив шум снаружи. Только тяжелое дыхание уцелевших и стон кого-то из раненых. И еще какие-то крики наверху, на втором этаже.
Лукич медленно – нарочито медленно – прошел мимо людей по лестнице и сел на ступеньку, положив пистолет рядом с собой.
Все, кто был в вестибюле, – почти четыре десятка человек – смотрели на Лукича. И молчали.
И пока не рвались никого убивать – это было главным.
У них включились мозги, с облегчением подумал Лукич. Теперь будет проще. Намного проще. Нужно только перевести дыхание, чтобы сердце не пробило грудную клетку…