А Гриф… Гриф отчего-то решил, что нужно остаться. Его даже окликнули несколько раз от вертолета, обнаружив, что морпеха рядом нет. Вот этот оператор, возможно, и заметил. Гриф подтащил к вертушке носилки, поставил на раскисшую землю и ушел к стоявшим в шеренгу танкам Второй мировой…
Его окликнули. Не кричали, нет, чей-то хриплый голос негромко произнес:
– Сержант!
Вертолет двигатель не выключал, лопасти продолжали перемешивать грязные лохмотья тумана, голос был почти не слышен.
– Мы не можем ждать, – сказал кто-то, и было непонятно, извиняется он перед пропавшим сержантом ии объясняет кому-то из пассажиров.
Да никто и не мог возражать и требовать. Чудо, что вертолет вообще прилетел. Лето в Севастополе жаркое, но в то утро им несказанно повезло. Повезло всем двадцати четырем.
Двадцатилетний младший сержант морской пехоты сидел возле гусениц старой мемориальной самоходки и слушал, как стихает рокот вертолетного двигателя.
Хотелось кричать, бить себя по лицу. Но Гриф был упрямым. Очень упрямым. Он сидел еще десять минут. Потом встал, поднял с земли автомат и пошел к городу. Даже поехал, на велосипеде.
Велосипед в вертолет не забрали, оставили прислоненным к дереву.
Туман продержался еще четыре часа. Гриф успел.
Потом уже он неоднократно думал: зачем все это было нужно? Кому и что он тогда доказывал? И не мог найти ответ. И продолжал его искать. Упрямо, как это мог только Гриф.
А сейчас упрямства не хватало. Сейчас нужно было что-то решать, решать быстро. У него просто не было времени на ошибку. Не было.
Всем кажется, что времени полно. Что времени хоть отбавляй. Даже капитан, кажется, так думает. А времени, похоже, совсем нет.
Счет идет уже не на недели и месяцы. Все так спрессовалось, закрутилось в пружину! События следуют одно за другим, подталкивая друг друга, увлекая за собой.
Гриф лег на кровать не раздеваясь.
За ним следят. Сканер похож на противопожарную сигнализацию, но только похож. Сканеров на потолке три. Кто-то в этот момент может внимательно изучать кадр, следить за каждым вздохом, за каждым движением Грифа. На здоровье. Мыслей пока читать не научились.
Гриф поднял руку к изголовью, чтобы включить бра, но спохватился, встал с постели. Попытался отодвинуть кровать от стены. Не получилось.
Отлично. Молодцы.
В детстве Гриф читал о Шерлоке Холмсе. В «Пестрой ленте» тоже была кровать, привинченная к полу. Дырки в стене тут нет, и вряд ли змея выползет из соседней комнаты…
Змея не выползет.
Гриф снял с кровати постель вместе с матрацем, положил на пол, подальше от стены. Лег.
Подушка была низкая, а лежать на спине Гриф не любил. Повернулся на левый бок, положил руку под голову.
Кто-то очень хотел забрать зародыши с Территории. Гриф вообще не предполагал, что когда-нибудь сможет увидеть столько зародышей сразу. Можно было все сделать по-другому. Можно было снять «верблюдов» сразу возле Внешней границы, но, похоже, все должно было выглядеть как обычно.
Обыкновенный бросок через Границы и отрыв. Их встречал Гриф, задерживал и вызывал…
Черт!
Гриф сел на постели. Вызывал!
Тут начинаются проблемы. Что значит «вызывал»? Это значит, что прибывшие ребята из Вспомогательной службы приняли бы у него, свободного агента, два с лишним центнера зародышей, отстегнув прямо на месте его законные десять процентов?
Не смешно.
Откуда взялись бойцы Кота? Они ведь ждали… Кого? Не Грифа же они ждали, в конце концов. Гриф не собирался путешествовать пешком в сопровождении трех закованных «верблюдов».
Заказ вообще пришел очень быстро, как-то суетливо. Ринат вышел на Грифа вне графика связи, нужно было послать его подальше вместе с заказом, но… Не было Ничего стремного в заказе. Не было, хоть ты тресни.
Это уже задним числом мерещится злой умысел в каждой мелочи. Зловещие знаки.
А так… Что может быть рутинней и проще. Перехватить, задержать, изъять и поделить.
Ринат назвал заказчика. Ринат думал, что называет заказчика, но назвал… Блин. Вот тогда нужно было все бросать. Тогда. Но уже было нельзя. Груз, как волшебный гусь, прилип к рукам, и сбросить его было уже не в силах Грифа.
Выбросить? Кто поверит, что такое можно выбросить? Там, на поляне, если бы не «коты», срисовавшие Грифа… Если бы никто не появился на выстрелы, можно было бы еще все оставить и уйти.
Он бы смог, честное слово. Оставить тюки возле убитых – и уйти. Он бы не стал даже вызывать транспорт, просто исчез бы – и все. Заскочил бы к Ринату, предупредил, уничтожил бы его дом вместе с сенсорами, детекторами, записями и отпечатками пальцев, как сделал это потом, когда уже можно было бы особо и не скрываться.
Пока все выстраивается..
Кто-то нанимает «верблюдов». Ставит перед ними задачу. И отправляет на перехват Грифа. Один из «верблюдов» начинает пальбу, второй – подхватывает, им кажется, что они имеют шанс уработать дурака.
Если честно – имели шанс? Честно? Ты бы стрелял в ответ?
Стрелял бы. Быстров опередил его всего на секунду. Гриф не хотел зацепить тюки с грузом. В тюках могло быть что угодно. Гриф ждал, когда «верблюды» уйдут с линии.
У них не было шансов. Понял? Не было.
Нужно успокоиться. Лечь и попытаться уснуть. Ибо завтра небольшой спектакль в Клинике перейдет в свою следующую фазу. Либо главврач-таки появится, бумаги будут оформлены и изумленного Грифа просто отпустят на все четыре стороны, либо Грифу объяснят его дальнейшие перспективы. Либо так, либо эдак.
Первый вариант отчего-то казался наименее реалистичным. Почти ненаучная фантастика.
Спать совершенно не хотелось. Хотелось вскочить и пробежаться по комнате, чтобы хоть как-то унять все больше разыгрывающееся воображение. Все было спланировано. Его подставили ради того, чтобы… Ради чего?
Гриф встал с постели, прошел по комнате. Три на четыре метра, без окон. Стол, кровать, письменный стол, два стула и кресло с журнальным столиком. Стандартный гостиничный набор. Все нормально. Завтра все устаканится.
Если так нервничать, то в голову начнут лезть всякие глупости. Типа попытки сбежать из Клиники. Ни об одной попытке сбежать – удачной или неудачной – Гриф не слышал. А он слышал достаточно много.
Даже его полномочия в Клинике превращаются в нечто нереальное и абстрактное.
Конечно, да, свободный агент… Мы вас уважаем, но у нас, сами понимаете, своя специфика… А вдруг вы вирус какой подцепили? Карантин, батенька, карантин. От месяца до шести.
Наблюдатель, заметив движение на мониторе, присмотрелся – клиент из третьего номера бродит по комнате. Стащил постель на пол – бедняга, думает, что так сможет защититься от зонда. От зонда, господа, в комнате ничто защитить не может.
Наблюдатель хотел вернуться к книге, но увидел на экране второго монитора, отслеживающего коридор возле третьего номера, капитана Горенко. Два часа ночи, подумал наблюдатель. Не спится им.
Горенко остановился перед дверью третьего номера, провел электронной карточкой по замку. Не стучался, отметил про себя наблюдатель. Возможно, они договаривались о встрече. А может, Горенко наплевать – спит жилец или нет.
Капитан вошел. На основном экране было видно, как жилец остановился посреди комнаты, обернулся к двери.
Монитор погас, оставив надпись «Допуск». На самом интересном месте, привычно вздохнул наблюдатель и сделал запись в регистрационной книге.
– Хочу с вами посоветоваться, – не здороваясь и не извиняясь, сказал Горенко.
– Прямо сейчас? – удивился Гриф.
Он и вправду испытал легкое удивление. Капитан нервничал. Не хотел нервничать, не хотел выдавать своего настроения, пытался даже привычно ухмыляться, но получалось у него все это малоубедительно.
Капитан скептически посмотрел на постель на полу, обошел ее и сел на стул возле письменного стола. Коробочку свою, серо-зеленую, поставил на стол перед собой.
– Мне нужен совет, – сказал капитан.
Его пальцы выбивали энергичный ритм по крышке стола, коробочка подрагивала.
– Попробуйте кулаком, – посоветовал Гриф. – По столу. Или об стену. Станет больно, проблемы немного отступят. И вы сможете наконец родить то, что вас так гложет.
– Гложет, – повторил капитан. – Меня гложут проблемы… Вашу мать!
Капитан замахнулся кулаком, но руку удержал, аккуратно поставил кулак на стол.
– Главный врач так и не приехал, – сказал Горенко.
– Ну… – улыбнулся Гриф, усаживаясь в кресло. – Этого следовало ожидать…
– Вы не поняли. Он на самом деле не приехал. Поезд прибыл своевременно, но главного в нем не было.
– И что это должно значить? – поинтересовался Гриф.
– Он, если задерживался, должен был сообщить о своей задержке. И не сообщил.
– Так, увлекся, задержался, попал под машину, в конце концов.
– Вместе с сопровождающим? – осведомился капитан.
Главврач Адаптационной клиники не передвигался в одиночку. Главврач Адаптационной клиники был лицом значимым, посему его всегда сопровождал человек. И если главврач вдруг забывал о каком-то пункте инструкции, то сопровождающий сообщал об этом. Не главврачу, а капитану Горенко.
– Но он тоже на связь не вышел, – тихо сказал капитан. – Я даже представить себе не могу…
Капитан ошибался – он вполне мог бы себе все представить. Ничего такого, совершенно фантастического не произошло.
Главврач вышел из лифта, прошел по вестибюлю, оглянулся, отыскивая взглядом свою «тень». Тот сидел в кресле, недалеко от дежурного, читая газету. Очень мирная картинка. Если бы главврач знал, что последние сорок минут его сопровождающий сидит вот так, неподвижно, глядя на одну и ту же страницу газеты, то, наверное, почувствовал бы легкое беспокойство. Или даже нелегкое.
Но главврач этого не знал. Возможно, он должен был почувствовать неладное, обратить внимание на неподвижность лица своего сопровождающего, на его зрачки, сузившиеся до размера булавочной головки. В Клинике с таким сталкиваться приходилось неоднократно. Но ведь то в клинике…
Освещение в вестибюле было не слишком ярким, но и не тусклым. Освещения хватало, чтобы, скажем, почитать газету. Вот нить, наверное, рассмотреть было куда сложнее. Даже если бы она висела в воздухе.
Но человек, сидевший в дальнем углу вестибюля, такой небрежности, естественно, позволить не мог. Нить аккуратно выскользнула из его ноги и вошла в ковровое покрытие тут же, возле туфли. Требовался некоторый опыт для того, чтобы вслепую направить нить через весь вестибюль под ковролином. У носителя такой опыт был. Не зря он хвастался перед майором Ильиным.
Подвесив клиента на нить, носитель осторожно выжег его сознание. Сам носитель называл это – «превратить в растение». Это было не так интересно, как управлять висящим, но намного забавнее, чем просто убивать.
Убивать носителю тоже нравилось, но управлять было… изысканнее, что ли. Приятнее.
Вот, например, этим уверенным, явно наделенным властью господином, с кожаным портфелем в руке.
Тут нужна была особая сноровка, талант, чтобы всего за пять-шесть секунд, пока он остановился возле подвешенного, ввести нить и обработать на покорность.
Потом нить стремительно ушла в своего носителя. Носитель встал – не торопясь, но достаточно энергично. Посмотрел на свои ручные часы – старомодные, механические, «Слава» – и пошел к выходу.
Тут приходилось рисковать, сканеры могли срисовать метр нити, соединившей носителя и жертву.
Но с этим приходилось мириться как с неизбежностью.
Носитель вывел клиента на поводке, подвел к машине, страшной ильиновской «тойоте», приказал сесть на заднее сиденье и выключил.
Ничего фантастического не произошло. Ну разве что, когда обнаружили перед самым закрытием присутственного места, что человек, сидящий в вестибюле, ведет себя, мягко говоря, неадекватно, тревога не была поднята. Наверх сообщили, но дальше информация не пошла. Горенко, например, остался в полном неведении.
И волновался.
– Всего-то, – пожал плечами Гриф.
– Нет, – ответил Горенко. – Не только это.
После беседы в кафе капитан связался со своим непосредственным начальником, но тот был несколько невнимателен, словно решал какую-то важную задачу и его некстати отвлекли.
Начальство вообще не любит, чтобы его отвлекали. Начальство в данном конкретном случае хотело, чтобы капитан Горенко продолжал выполнять свои обязанности, отправил, как это и было запланировано, журналистов в путешествие по следам неизвестного подразделения, снабдив их надежным сопровождением… Подыскал в темпе продажного свободного агента, который за некоторую сумму… В этом месте начальство впервые изменило тональность с раздраженной на удивленную.
Три нуля пять? Не путаешь, Леша? Нет? Перешли кадр и результаты сканирования. Сразу же. Так…
Полученную информацию начальство изучало минуты полторы, не отпуская Горенко со связи. Потом распорядилось прекратить заниматься ерундой, найти другого агента и не позднее завтрашнего полдня отправить экспедицию. Грифа оставить в Клинике. Именно – в Клинике.
Ничего не применять, действовать уговорами, ненавязчиво и аккуратно. Самому находиться при свободном агенте, лицензия три нуля пять.
– А вы что, хотели уйти? – спросил Гриф.
– А я хотел отправиться вместе с журналистами, – ответил капитан. – Что-то мне не хочется оставаться в Клинике. Даже в качестве вашего почетного караула. Считайте, у меня приступ клаустрофобии.
– А насчет ограничить мое общение с людьми? – поинтересовался Гриф.
– Указаний не было.
– Интересно.
Действительно интересно.
Капитанов начальник, получив информацию – неожиданную информацию о пребывании Грифа в Клинике, – решает Грифа придержать. Понятно. Отправишь его к Территориям, а неизвестные солдаты его возьмут да и убьют. В лучшем случае.
Но начальство, вместо того чтобы приказать Грифа зафиксировать, велит с него просто и банально не спускать глаз, что, в общем, тоже не очень режет глаз и слух. Можно и так. Но не изолировать его от персонала, посетителей и адаптантов… У них здесь что, все дают подписку о неразглашении?
– Журналисты должны уйти до полудня? – спросил Гриф.
– Да.
– Агента уже нашел?
– Нашел, прибудет восьмичасовым поездом, – кивнул капитан. – Только и тут не все слава богу. Кто-то выбил из вашего свободного поголовья семерых из десяти.
– Не понял?
Капитан достал из внутреннего кармана куртки два сложенных пополам листочка, протянул Грифу:
– Читайте, наслаждайтесь.
Гриф прочитал. Быстро. Потом еще раз, медленно, словно смакуя фразу за фразой, словно пытаясь ощутить послевкусие.
Капитан терпеливо ждал.
Гриф протянул ему листки бумаги.
– Думаете, это я придумал специально для вас?
– Думаю, этого ты не должен был мне показывать. Начальство будет очень недовольно.
– Пошло оно в жопу, начальство. – Капитан спрятал листки в карман. – Оно что-то там задумало, а я…
– Нас сейчас никто не слушает? – спросил Гриф, демонстративно оглядывая комнату.
Капитан молча переставил серо-зеленую коробочку на столе перед собой.
– Кто из оставшихся троих свободных согласился?
– Первый, к кому обратился. Лицензия три нуля двадцать четыре.
– Позывной «Скиф», в миру – Семенов Илья Анатольевич, специализируется по девочкам на Территорию. Сколько вы ему предложили?
Капитан сказал.
– Вы ему еще что, угрожали?
– Нет, естественно.
– Эти копейки он сам вам мог заплатить, чтобы вы его только не беспокоили. А он согласился. Вы разве не знаете, что мы, свободные агенты, очень обеспеченные люди?
– Знали, но…
– Не знаете, что мы обязаны выполнять приказы только нашего Гаранта, а остальное вольны рассматривать только как просьбы? – Грифу было даже не смешно, совсем не смешно. – Вы тут совсем ополоумели?
Капитан не ответил.
Он как-то не задумался обо всем этом. Он выполнял приказ. Только выполнял приказ. Только после того, как пропали главврач и его «тень», Горенко начал испытывать некоторый дискомфорт. И еще…
– Что еще? – спросил Гриф.
– На периметре безопасности… Датчики шалят. Возможно, последствия позавчерашнего пролета. В общем, это довольно далеко от нас было, но могли проявиться остаточные явления… – Капитан кашлянул и замолчал.
– И явление Святаго Духа православному народу, – закончил за него Гриф. – Ты хоть сам с собой в прятки не играй. Не заставляй меня думать, что целый капитан не усек, что это банальный подготовительный этап спецоперации. Периметр щупают и готовят обрушить. Ты уже оповестил начальника гарнизона Территориалов?
– Конечно. Предупредил. Полковника Жадана и даже комиссара Ковача. Ковача, правда, только попытался. Он… прихворнул. Желудок. Убыл в госпиталь.
– А обычно куда увозят заболевших старших офицеров? Разве не к вам?
– К нам, – совершенно упавшим голосом ответил капитан и вдруг сорвался: – К нам их отвозят! В нашу долбаную Клинику! Согласно инструкции номер пять три восемь дробь девять четыре пять, пункт восьмой! На случай заражения…
Только что Горенко сидел, сжав кулаки, говорил тихо, но вдруг вскочил, опрокинув стул, ударил кулаком по столу. Ударил. И снова. И снова ударил.
Гриф решил не перебивать. Бессмысленно. Если такой человек, как этот капитан, решает немного покричать на себя, на начальство и на Бога с чертом, то ни начальство, ни черт с Богом, ни даже он сам не могут крик остановить. Пока накопившееся не вырвется, не уйдет сквозь потолки и крышу к звездам и не взорвет там пару-тройку галактик.
И только потом…
– А Жадан мне ответил… Спокойно так ответил, что у них все в норме, что их датчики и сенсоры работают нормально и… Предложил завтра прислать своих специалистов повозиться с нашей техникой.
– К полудню? – спросил Гриф.
– С утра пораньше.
– И ты согласился?
– Сказал, что перезвоню.
– А он начал настаивать, ссылаясь на какую-нибудь сто сорок седьмую статью Устава гарнизонной и караульной службы Территориальных войск прикрытия?
– Так, – кивнул Горенко.
– И на сколько солдат тебе велено подготовить пропуск?
– На пятнадцать человек, включая одного офицера.
– А у тебя в подчиненных сколько бойцов? Сколько ты можешь реально выставить при начале разборки? – Гриф спрашивал деловым тоном, словно ему уже все было понятно и ясно.
– Всего в дежурной смене охраны у меня в Клинике двадцать пять человек. – Горенко поставил стул на ножки, сел. – Из них пятеро – техники наблюдения. Из остальных… Я могу твердо рассчитывать на…
Возникла неловкая пауза. Гриф ждал. Горенко молчал. И молчал. И молчал.
– Даже на себя ты не можешь твердо рассчитывать, – констатировал Гриф. – Если не будет приказа сверху, все твои парни и девушки будут терпеливо ждать инструкций. Верно?
– Верно. Особенно это верно, если учесть, что охрану Клиники должны осуществлять именно войска прикрытия. В случае чего командование вообще переходит к полковнику Жадану.
– В случае чего? Случайно не в отсутствие главврача? Можете не отвечать. Что мы имеем в сухом остатке? В сухом остатке мы имеем следующее. Завтра, после полудня, нечто произойдет в Адаптационной клинике. Нечто, что не должно попасть в кадр независимых журналистов.
Утречком солдатики тебе отрегулируют периметр так, что через него днем пройдут незамеченными целые дивизии с развернутыми знаменами и оркестрами, играющими героические марши. Куда эти дивизии пойдут – сильный вопрос. Есть варианты?
– От нас до Внутренней границы по прямой сто пять километров, – сказал Горенко.
– Часа за четыре, с учетом пересеченной местности и необходимости соблюдать маскировку, на машинах смогут добраться до Территории. – Гриф вдруг засмеялся. – Не думал, что доживу. Вот уж… Не думал, что сподоблюсь.
– Вы о чем? – спросил капитан.
– Час возмездия настал, вот о чем. Похоже, человечество готово нанести инопланетным супостатам, которых мы по недоразумению называли Братьями, решительный удар. Отольются уродам наши слезки! – Гриф тяжело вздохнул.
– Вы шутите?
– Я? Ни в коем разе. Как можно! Какие шутки? Завтра, если все пойдет, как спланировано, прольется смрадная кровь пришельцев со звезд. И что самое главное – кровь предателей.
– Чушь! – сказал капитан неуверенно. – Это…
– Что «это»? Забыли, в какое смешное время мы живем? Забыли, что мы прижаты к поверхности и не можем себе позволить даже пролететь над Территориями? У нас нет даже завалящего спутника, чтобы прощупать район вокруг Клиники.
– Далась вам Клиника! Что в ней такого…
– А вот это вы ответьте, любезный. Что такого в Клинике, что священное дело борьбы за освобождение планеты решено начать отсюда?
– Не знаю.
– Думайте, капитан.
– Железнодорожная ветка.
– Отлично, – подбодрил Гриф. – Еще?
– Леса, в которых можно накопить все что угодно…
– Правильно. Еще?
– Да не знаю я! Начальник гарнизона продался, войска готовы взбунтоваться. Мало ли еще что…
– Мало. Есть что-то еще. Что-то еще… Почему именно Клиника? Знаешь, – очень естественно и искренне улыбнулся Гриф, – вот что-то я перемудрил… Что-то тут не так, а я не пойму что. Просто удар по Территории… Пусть по четырем российским и даже по Крымской. Что это дает, кроме символа великого порыва человечества к свободе? Что это дает? Не знаю. Кто у вас, кстати, старший в Клинике, в отсутствие главврача? Кто заместитель?
– Артур Флейшман. Но… он просто числится. Реально…
– Реально – вы?
– Реально – я.
– Покажите мне Клинику, – попросил Гриф.
– Сейчас?
– Именно сейчас. Ближе к полудню, боюсь, ее будет гораздо сложнее посмотреть.
Капитан взял со стола свою коробочку, спрятал ее в карман куртки.
На мониторе наблюдения исчезла надпись, появилась картинка. Наблюдатель сделал пометку в журнале регистрации. Поболтали до трех часов ночи, потом отправились погулять. Имеют право воплощать свою шизофрению в жизнь.
Наблюдатель зевнул, открыл свой термос и налил себе в чашку кофе. Спать очень хочется.
– А вам не хочется спать? – спросил тот, кого Ильин называл Младшим, у Старшего. – Завтра будет очень насыщенный день…
– Не хочется, – ответил Старший. – Сколько раз уже это видел, а все не могу свыкнуться.
Старший указал пальцем – за окном вращался земной шар.
– Понимаю, что это станция перемещается над шариком, а кажется, что это Земля послушно подставляет свой бок для осмотра.
– Или для укола, – сказал Младший.
– Или для хорошего пинка, – сказал Старший.
Иногда ему казалось, что оба они – сумасшедшие. Что десять с половиной лет назад они оба так и не пришли в себя. Что тем зимним вечером они… Неприятные мысли. Очень неприятные.
Лучше об этом не думать. Лучше делать то, что они считают правильным. Что на самом деле является правильным.
Он даже никогда и представить себе не мог, что способен на такое. Убей одного – и тебя объявят убийцей, станут искать причину. Убей десяток – и прослывешь маньяком, и многие люди будут пытаться понять, что двигало тобой, ведь не просто так ты это сделал. А убей миллион – и все задумаются над твоими идеями. Ведь нельзя убить столько людей просто так, походя.
– Мы будем над точкой к шести утра, – сказал Младший.
– Знаю, – кивнул Старший.
– Будут сильные тени, – напомнил Младший.
– Это поначалу. Потом солнышко поднимется в зенит, освещение будет такое, что просто залюбуешься. Ну, а кроме этого, основные события будут происходить в помещениях. Кстати, что там майор?
– Спит и шепчет во сне, что должен, просто обязан выполнить свой долг.
– Вот в нем я ни на секунду не сомневаюсь, – серьезно ответил Старший. – Я думаю о другом… О том, не слишком ли сложная партия задумана нами. Можно было бы все сделать проще. Гораздо проще.
– Зачем? – удивился Младший. – Ведь красиво! Как костяшки домино, которые долго расставляли, затаив дыхание в сладостном предвкушении, в ожидании того мгновения, когда можно будет чуть-чуть пошевелить пальцем и… Все будет рушиться, рушиться, рушиться… Пока не ляжет в картинку, которую мы заранее придумали. И все восхищенно будут хлопать в ладоши!
Старший не ответил. Старшего не интересовала внешняя сторона дела. Он полагал, что только цель может все оправдать. Он не был оригинален в этом, но и неправ он тоже не был.
– Пожалуй, я пойду посплю, – сказал Старший, вставая с кресла. – А ты…
– Я тоже, – засмеялся Младший. – Не хочу зевать, когда начнут опрокидываться доминошки!
Пока он укладывался спать, станция прошла над Черным морем и двинулась дальше, на северо-восток.
Жене Касееву очень не хватало новостей. Не хватало – и все тут. Он сам их делал, знал, из чего и как варятся новости в агентстве, регулярно плевался, просматривая новостийные передачи, но каждый вечер включал телевизор, чтобы в очередной раз…
В Клинике телевизора не было. Вернее, в палатах стояли телевизоры, но предназначались они вовсе не для информирования пациентов, а для их развлечения. Двадцать четыре часа в сутки каждый мог смотреть все что угодно из предложенного списка фильмов и представлений. Если, естественно, врач разрешал.
Касееву врач разрешал. В смысле – не возражал. Врач вообще старался держаться от Касеева подальше, сведя общение с журналистом к минимуму. Около десяти часов вечера доктор Флейшман заглянул в палату, с порога спросил, все ли нормально, получил утвердительный ответ и, удовлетворенный, ушел к себе в комнату.