Зурабян Гарри. Гекатомба

   - А як же! Цельный комплект, - ухмыльнулся Осенев, прикрывая за собой дверь.
   После ухода Дмитрия, Сергей несколько минут просидел за столом, закнчивая статью. Поставив точку, зябко передернул плечами и поднялся. Подойдя к шифоньеру, достал с верхней полки свернутый в несколько раз свитер, накинул его на плечи и вернулся к столу. Разложив исписанные страницы, закурил и принялся править в окончательный вариант. Свитер приятно согревал плечи и спину. В кабинете стояла прозрачная, сказочно-хрустальная тишина, в которую терпко и пьяняще вливался из чуть приоткрытого окна настоянный на увядании и снах горький и печальный воздух поздней осени.
   На спине Корнеева, обтянутой накинутым свитером лицевой стороной к стене, устремив в нее хищный взгляд, мощно и победно раскинул сильные крылья кондор...
   От редакции до исполкома было недалеко и Дмитрий решил пройтись немного пешком. Погода последних чисел октября выдалась на редкость благоприятной, чего не скажешь о середине месяца.
   Непрерывные дожди, лившие, не переставая, всю неделю, превратили город в Атлантиду. Ущерб исчислялся несколькими десятками миллионов. Слава Богу, не в долларах, а в доморощенной валютке, что, впрочем, тоже оптимизма не добавляло. Шагая вдоль канала имени светоча и гения украинской поэзии Тараса Шевченко, Дмитрий с удовольствием рассматривал расцвеченный осенью парк и с отвращением - следы человеческой цивилизации. После слыхувшей воды чинно-прилизанный, ухоженный центр стал похож на задний двор комбината по переработке вторсырья: бумага, пластиковые бутылки, целлофановые пакеты, тряпки, трава, ветки, одноразовая посуда. Все это вперемежку с илом и грязью являлось не чем иным, как истинным лицом города - провинциального, захолустного, обнищавшего и, увы, порядком подрастерявшего навыки элементарной культуры и гигиены. Все попытки нынешнего мэра придать ему элегантный европейский вид восточнобережной Ривьеры утонули в коварстве природной стихии. Город здорово смахивал на неряшливого и недалекого простолюдина, которому по ошибке перед этим надели королевское платье. Одеть-то одели, забыв что к нему полагаются еще соответствующие манеры и воспитание.
   После "сезона дождей", городские парии, отлученные в свое время от бюджетной кормушки более изворотливыми и проворными собратьями по отсутствию разума, претендовавшие на громкое имя "оппозиция", не передать с каким пылом кинулись рвать шкуру мэра, без того значительно потрепанную в классовых, межведомственных и межклановых разборках. Осенев без особого почтения относился к главарю местной администрации, хотя и имел в "репертуаре" пару вещей о "хорошем дядьке Пацюке - герое капиталистических будней". Впрочем, под каждой буквой тех нескольких статей Димка, не насилуя себя и не кривя душой, мог бы подписаться и сейчас. Но... как вкус с годами "перемещается от Рафаэля к Рубенсу", так и он в последующих статьях не слабо проехался по мэру. И надо же было случиться, что одна из самых ядовитых, саркастических и злободневных вышла аккурат в день его пятидесятилетия. Знай Дмитрий о дате раньше, никогда не позволил бы подобную бестактность. Но приносить извинения было поздно, да и, по менбшей мере, глупо.
   Статья вызвала резонанс еще и потому, что являлась резким контрастом по сравнению с выданной на гора местными "стенгазетами" продукцией, чьи полосы буквально утонули в приторно-медовых реках словоблудия в честь "дорогого и любимого Леонида". Особенно изощрялись официальные рупоры. Знал бы мэр, сколько насмешек и плевков отпустили в его честь готовившие эти материалы работавшие в них сотрудники во главе с подхалимски-трусливыми редакторами! Пресса, она ведь женского рода, и идет вслед за первой древнейшей, не на много от нее отстав по сути "трудового процесса" в плане коварства, притворства и выгоды. Но дело, собственно, было не в этом, погребенным под сединой предания, случае. Дело было в настоящем, безжалостно диктовавшем новые правила и законы.
   За прошедшее время в одной из столиц сменилось руководство и отлученным париям тихо шепнули: "Ребята, можно и нужно... Сезон травли и охоты на "пацюков" открыт!". И закрутилось, как в песне: "Вы нам только шепните, мы на помощь придем.". Отыскалась оппозиция, открыла "независимое" издание, ударила набатом кулаками в грудь: доколе, мол, терпеть Мальчиша-плохиша, с его буржуинской семьей, грабящей наш любимый, сказочно богатый город?!! Скорее всего, у оппозиции не хватило бы силенок и денег, чтобы собрать достаточное войско и рвануть на "донзинан". Но, как не раз уже бывало, вмешались боги - бессмертные, вечно молодые и красивые, по причине распутного образа жизни, жизнерадостные парни с Олимпа, которые под чарку-другую никогда не упускают случая поставить род человеческий в позицию номер... И поглядеть, как он из этой позиции будет выбираться. А богов, к слову сказать, в этом древнем городище испокон века видимо-невидимо обитало. Ну, просто не протолкнешься!..
   В свое время, в начале эпохальной и глобальной реконструкции, мэр возжелал увидеть по сторонам городских улиц стройные кипарисы. Может, слава чахоточного курорта Ялты спать спокойно не давала, может, напротив, навевали они ему о бренности всего сущего. Бзик этот так и остался современниками неразгаданным. Но только пошли гулять по городским прошпектам пилы и топоры.
   Одну из улиц после войны высаживали Димкины дед с бабкой, их однополчане, сослуживцы и соседи. Для него это было в некотором роде осквернением памяти о родных и с детства знакомых людях. С согласия Альбины он отставил на время криминал и рванул в командировку в Никитский ботанический сад. Вернулся Осенев жутко задумчивый и печальный, выдав на одной из редакционных планерок загадочную фразу:
   - А знаете, господа-коллеги, это человек может быть чуркой, а дерево живое существо.
   После этого вышла его статья, безжалостно растоптавшая любимую пацюковскую игришку - реконструкцию "дорогих каждому жителю улиц любимого города". Дмитрий незамедлительно был объявлен "персоной нон грата", со всеми причитающимися этому высокому статусу привилегиями в виде "волчьего билета" и "черной метки". Не последнюю роль в этом сыграла симпатичная, улыбчивая и обаятельная пресс-секретарь мэра очаровашка Лидочка Евдоха. Димка зла ни на кого не держал, с философским спокойствием восприняв данную ситуацию.
   Однако, справедливости ради следует сказать, что червоточинка мести нет-нет да и покусывала его эмоциональную натуру. Женившись на Аглае, он однажды в шутку даже попросил ее продемонстрировать некие колдовские приемчики по наведению порчи. Она продемонстрировала, ни без ехидства и сарказма напомнив вековую присказку по поводу земляных работ в виде ямы. Он хорошо запомнил ее слова:
   - Дима, пойми и запомни простую вещь. Нам только кажется, что мы, люди, живем по своим законам. Прежде всего, мы живем по законам Вселенной. Ее и только ее законы решают - миловать нас, людей, или наказывать. И каким должно быть наказание. Мне ничего не стоит заставить того же Пацюка писаться по ночам в постель или вообще сделать из него добродушного, безобидного идиота. А смысл? Я вторгаюсь в ипостась, где могу, но не имею права распоряжаться. Это, как ядерный чемоданчик. Он есть, можно привести его систему в действие. Но какова ответственность!
   Охолони, родной мой. Оставь Богу и, поверь, он не промахнется. И наказание будет адекватно. Природа лишена эмоций, она бесстрастна, но поразительно справедлива и милосердна. Ты готов отомстить Пацюку, раскатать его в пастилу, уничтожить. Но кто знает, возможно, пройдет время и ты скажешь ему огромное спасибо за то, что он отлучил тебя от этой части городской клоаки. А за гибель живой природы, за убийство деревьев с ним расчитаются и без тебя. Сама природа. Умей ждать часа возмездия для своего врага. А, дождавшись, не торжествуй, ибо нет в этом твоей заслуги, а, значит, и... вины нет.
   Глядя теперь на остатки "пиршества стихии", Дмитрий с благодарностью вспоминал урок, преподанный ему Аглаей и внутренне испытывал удовлетворение, что не откопал тогда топор и не вышел в запале на тропу войны. Зато нынче по ней со свистом и гиканьем, роя копытами землю, во весь опор понеслась тачанка оппозиции. В какой-то степени Дмитрий был согласен с оппозиционерами. Все, о чем, надрываясь, они сегодня вещали словами "истины и правды", используя свой "независимый орган", было очень близко и к истине, и к правде. Все так. Но Осенев был из породы людей, которые всегда с подозрением и осторожностью относятся к пророкам, приходящим после драк и войн. К пророкам, до поры молчащим и начинающим нести в народ великие идеи только тогда, когда точно известено, что за эти идеи не распнут на кресте, не вздернут на висилице или не отправят в газовую камеру. Он с подозрением и осторожностью относился к пророкам, свившим добротные, надежные гнезда, с крепкими запорами и натасканными сторожевыми псами. Для того, чтобы быть понятым и оставить след в истории, в народ надо идти в рубище, а не въезжать на золотой колеснице или "мерседесе". Есть, правда, экстремалы, ухитрявшиеся въезжать на бронивике или танке. Но с годами это делать все труднее. А идея нуждается в ежедневной подпитке...
   Нынешняя реальность была такова, что подпитки, как таковой, и не требовалось. Все и за всех с "успехом" решила матушка-природа, в очередной раз мордой ткнув неразумных гомо в то, откуда они, по словам Священного Писания, и вышли - в грязь. В эти дни в городе, как и все предыдущие годы, не хватало воды, света, газа, приличных условий жилья и работы, зарплаты и любви, надежды и милосердия. Но зато в избытке было грязи - обычной, из которой в детстве все мы так любили лепить "кулички" и "пасочки". И грязи человеческих взаимоотношений. Есть лицо стихии и есть оскал человека перед ее лицом.
   Стихия, помимо материального ущерба, унесла жизни пяти человек. Оппозиция страстно призывала родственников погибших и пострадавших подать на Пацюка в суд, завести уголовное дело, наложить арест на имущество. Накануне, читая "независимый орган", рассматривая сделанные во время наводнения фотографии, Осенев поймал себя на мысли, что газетные материалы - результат не столько праведного гнева и сострадания, сколько, как это не кощунственно звучит, тайной, тщательно завуалированной и скрытой радости по поводу того, что, наконец-то, появилась стоящая тема, с помощью которой можно наверняка припечатать мэра к позорному столбу, а если ее постоянно подогревать, то довести и до общественного линчевания. Действительно, почему это мэр лично не гнал руками потоки воды в сторону пролива?! Хотя, надо сказать, Пацюку еще повезло, что он был мэром Приморска, а не печально известных Помпей или Геркуланума. А то, глядишь, обвинила бы его местная оппозиция в том, что собственной задницей не заткнул жерло Везувия. Думая обо всем этом, Дмитрий в которой раз мысленно поблагодарил жену за мудрый и своевременный совет. В том, что случилось с городом и мэром его вины нет.
   Но в данный момент, подходя к зданию исполкома, его занимали несколько иные мысли. Он терялся в догадках, с какой, собственно, стати Пацюк лично пригласил его, Осенева, на пресс-конференцию и даже - подумать страшно! согласился на эксклюзивное интервью. Это после всех-то Димкиных "художеств" и, зная об его "специализации" в газете. Осенев взглянул на часы, отметив, что до начала есть время. Ему захотелось подождать на улице. Он выбрал свободную скамейку. Присев, закурил.
   Мимо шли люди. Слышно было, как в порту работают краны, гудят корабли. По дороге с сиреной промчалась "скорая" и его мысли, по ассоциации, перескочили с размышлений о Пацюке на Машуню Михайлову. "Что она могла узнать? - в который раз задавал Осенев себе этот вопрос. - Врачи говорят, что не могут объяснить причины коматозного состояния у нее. А что они вообще сегодня могут?! - чувствуя, как наливается желчью, разозлился Димыч. - Докатились, собственные анализы в больницу за деньги таскаем! Ладно кровь, а моча, какашки? Это ж натуральное, органическое удобрение. А если еще в какашках яйца глистов - вообще улет! Они хоть и не занесены в Красную книгу, но все-таки фауна родного края... Осенев! - резко одернул себя Димка. - Совсем спятил, что ли?!! При чем тут глисты? У тебя коллега в реанимации какие сутки лежит, один из знакомых в СИЗО парится, жена по ночам неизвестно где шляется, любимый редактор, по всему видать, и не думает возвращаться - сказала же: без интервью у мумии не вернусь... Бедная Долина царей... А у меня потихоньку едет крыша. Черт возьми, ну, зачем, зачем, спрашивается, я главарю администрации понадобился?!! Заказная статья в защиту? Так он знает, что за мной ни одной "левой" статьи не числится. Тогда зачем? Думай, Димыч, думай. Осведомлен, значит, не побежден. Маньяк? Черт, за "слона"-то и забыл... Ладно менты, у них, что ни улица, то праздник. Отрапортовали, отчитались и... в архив. А вот, кстати, что-то Панкратов помалкивает... И что у них с Аглаей? В государственном, естественно, смысле. Хотя... А вдруг? Да ну, Осенев, - полный бред! А если и не бред, то радуйся: тебе изменяет, а не Родине. А ну их всех к бабушке Еве! Делу - время, потехе - час, вот и оторвемся сейчас по полной программе на пресс-конференции - то еще аншлаг-шоу, в лучших традициях русских народных сказок.". Дмитрий поднялся и быстро зашагал по направлению к исполкому, на ходу вполголоса напевая репертуар времен Гражданской :
   - Дан приказ ему на Запад,
   Ей - в другую сторону...
   Он присел в заднем ряду, спрятавшись за спинами коллег из изданий, являвшихся, говоря языком военным, "условным противником". Впрочем, отношения шефов никоим образом не влияли на взаимоотношения рядовых сотрудников. Они легко делились друг с другом новостями, ходили друг к другу в гости, пили, выезжали "на природу" (бедная природа!), крестили детей и вели себя достаточно независимо, не переходя, однако, черту, за которой вполне могло замаячить конкретное увольнение - за "несанкционированную связь с конкурирующим изданием". Впрочем, Приморск издавна считался кузницей не только талантов, но и дураков. Справедливости ради следует отметить: первых было больше. Зато после-е-едние оказывались настолько колоритными и яркими фигурами, что вошли в мировую историю.
   Да вот хотя бы пресловутый Синопский наследник. Мужик был, по-своему, мощный и как личность - многогранный. А в семейных отношениях - дурак дураком, за что и пострадал. Спарту, Афины воевал, на Рим плевать хотел, а собственного сынка-урода проглядел. Он-то, сволочь, папаньке подлянку и подложил, да такую, что Цезарю только и осталось что воскликнуть: "Пришел. Увидел. Победил.". Выходит, не по заграницам шляться надо было, а малого пороть, чтобы из того вся дурь вышла. А так, пока сынок с римлянами под стенами стоял и орал - казну требовал, папаше пришлось дочек умертвить, а самому на гальский десантный ножик сигануть... Нынешние "наследнички", конечно, помельче будут. На нож вряд ли кинуться - все-таки плебс, не потомственные царские династии: и кровь пожиже, и воспитание попроще и о чести представление, как о чем-то очевидном, но невероятном. Но и ключики от казны за здорово живешь черта с два отдадут. Костьми лягут. Преимущественно, чужими...
   Так повелось, что на встречу с мэром вместе с рядовыми "карлами" являлись и редактора. Внешне это напоминало торжественный сбор пионерской дружины с каким-нибудь офигенно заслуженным, пригретым и прикормленным официальной властью ветераном, который, зачастую, уже и сам не помнил, какие награды и за что получил - то ли за Бородино в Первую Отечественную восемьсот двенадцатого года, то ли во Вторую - сорок первого-сорок пятого.
   Осенев кивками поприветствовал коллег, раскланялся с редакторами, отметив в глазах многих невысказанный вопрос и недоумение. По всем прикидкам, быть здесь Дмитрию не полагалось и народ терялся в догадках - то ли рейтинг "ГП" скакнул на несколько порядков, обретя покровителя со спинкой кресла выше пацюковского, то ли это очередное проявление несусветной наглости, ставшей, в некотором роде, визитной карточкой издания, время от времени запросто плевавшего на правила и прилиичия, принятые в "лучших домах Филадельфии".
   В какой-то момент Димка встретился взглядом с Евдохой, суетливо сновавшей по залу заседаний, переговаривающейся с журналистами и редакторами с выражением неземной значимости на лице, которая, видимо, по ее внутреннему убеждению, должна была символизировать пример верного и бескорыстного служения народу на поприще государственного чиновника. Заметив Осенева, Лидия Архиповна на время рассталась с маской "бескорыстного служения", сменив ее на более естественную, отвечающую внутреннему содержанию - глуповатую растерянность и недоумение, из чего Диимка мгновенно сделал единственно правильный, напрашивающийся в данном случае вывод: его присутствие для пресс-секратаря - полная неожиданность. Из этой данности логически вытекала другая: заинтересованность Пацюка в Осеневе имеет определенно личные причины.
   Лидия Архиповна не замедлила прорваться к "опальному боярину" и на всякий случай нейтрально поинтересовалась:
   - Дмитрий Борисович, и вы здесь?
   Осенев, не выдержав, от души рассмеялся, чем поверг присутствующих в еще большее смятение, ибо, по мнению врачей, люди смеются от горя лишь в запущенных случаях психической патологии. Дмитрий производил прямо противоположное впечатление, весь лучась от счастья. А причина смеха была тривиальна: его всегда несказано забавляли идиотски заданные вопросы и вдвойне - если заданы они не просто журналистами, а вдобавок пресс-секретарями.
   - Вы имеете в виду, на этом ли я еще свете? Уж и не знаю, к радости вашей или огорчению, но вы, действительно, видите меня, а не привидение. А у вас, надо полагать, иная информация?
   Евдоха натянуто рассмеялась и, покачав головой, молча отошла, всем своим видом выражая неодобрение поведением Осенева на таком серьезном и значительном "форуме". Димка снисходительно улыбнулся, пожал плечами и попытался настроиться на рабочий лад. Хотя заранее предчувствовал невыразимую скуку от этого эпохального, по меркам Приморска, мероприятия. Присутствующие понемногу угомонились, расселись за столы, напряженно застыли и наступила пауза, за которой обычно следует "выход короля". Все последующее произошло настолько стремительно, что поначалу вызвало у народа состояние ступора.
   Сначала открылась боковая дверь и энергичной походкой в конференц-зал к столу пошел мэр. Одновременно с этим Осенев решил проверить рабочее состояние диктофона. Он нажал на кнопку и новенькие батарейки дали нехилый импульс на воспроизведение. Тотчас торжественную тишину, пропитанную приторно-сладким фимиамом официоза, словно уркаганской финкой, куражисто, залихватски и, по-хулигански, вспорол ядренный голос Гарика Сукачева:
   - А я-яа ми-и-иленького у-уз-зна-а-аю по по-о-охо-о-одочке-е-е-е!...
   Пацюк споткнулся, будто налетев на невидимое препятствие, и гневным взором обвел зал. Димка судорожно попытался выключить диктофон, но от волнения лишь усилил звук. Наконец, ему удалось клацнуть клавишей. Наступила обвальная тишина, которую нарушал лишь тоненький и настырный звук бьющейся об окно осенней мухи, тщетно пытавшейся вырваться на волю из этого средоточия человеческих страстей. Разогнавшись в последний раз, муха, с мужеством обреченного, пошла на таран смастыренного в далекой Европе стеклопакета. Спустя мгновение, ее загадочная, скифская душа медленно поплыла к потолку, оставив на холодном, мраморном подоконнике бренную плоть с задранными кверху лапками. Но Димыч безумно ей завидовал. По крайней мере, для нее все уже было кончено.
   Что касается присутствующих, то, оправившись от первого потрясения, они стали медленно разворачиваться в его сторону и Осеневу вдруг страстно захотелось превратиться в кого-нибудь очень-очень маленького, а еще лучше вообще исчезнуть. Он окинул взглядом коллег и заметил, как те невольно втягивают плечи в головы, ожидая громовой реакции мэра. В глазах, обращенных на себя, Димка увидел протуберанцы эмоций - от искреннего сочувствия и веселого смеха до победного торжества и злорадства. Все это длилось не более пяти-десяти секунд. К чести мэра, он сумел достойно выйти из ситуации.
   Подойдя к столу, Леонид Владимирович оперся руками о кресло и, засмеявшись, проговорил:
   - Ну, наконец-то, на четвертом году меня стали узнавать по походке! И это не самое худшее, по чему можно узнать человека. Что касается сотрудников редакции "Голос Приморска"... - он сделал эффектную паузу, ... то они в который раз подтвердили: любое мероприятие с их участием - это экстремальное, незабываемое шоу с массой сюрпризов. - Поцюк сел в кресло и обратился к Осеневу: - Спасибо, Дмитрий Борисович, за музыкальное поздравление. И чтобы окончательно закрыть этот вопрос, поясню: у нас с господином Осеневым нормальная ориетация, просто мы оба любим репертуар Гарика Сукачева.
   После его слов, поддержанных веселым смехом, на Димку обратились сплошь умильные, влюбленные взгляды, в некоторых он прочел даже недвусмысленно отраженную зависть. Так должно быть придворные некогда смотрели на счастливчика, коему фортуна выкинула козырную катру быть фаворитом. Просчитав всю ситуацию за считанные минуты, Осенев не смог скрыть улыбки.
   После пары-тройки реплик с мест отдельными смельчаками, тоже, видимо, пожелавшими быть отмеченными "его сиятельством", началась собственно конференция. Как и предполагал Дмитрий, сенсационных открытий она не принесла. Очередное мероприятие, очередная "галочка", за которыми в ближайшие дни последуют столь же скучные и набившие оскомину отчеты о "встрече журналистов с городским головой Пацюком Леонидом Владимировичем".
   С трудом подавляя приступы жесточайшей зевоты и украдкой смахивая слезы, Осенев дождался конца конференции, задав пару вопросов, на которые и без мэра давно знал ответы. Но, как говорится, не ради ответов, а дабы соблюсти приличия. После окончания народ дружно потянулся к выходу. Резво подхватившись и незаметно потянувшись, Дмитрий тоже было направился к выходу, когда внезапно ощутил на себе пристальный, призывный взгляд. Он поднял голову и увидел сосредоточенно-тревожные глаза Пацюка, остановившиеся на нем. На ходу пеговариваясь с коллегами, Осенев слегка продвинулся вперед и, подойдя к мэру, громко сказал:
   - Леонид Владимирович, прошу прощения за несанкционированную музыкальную паузу. Видимо, кто-то из ребят решил пошутить, зная, что я иду на встречу с вами.
   Мэр засмеялся:
   - Я наслышан, у вас все в редакции - большие шутники. Недавно с "Беркутом" "пошутили".
   Они обменялись несколькими шутливыми фразами. Во время разговора Пацюк открыл принесенную с собой папку и быстро протянул Димке сложенный вчетверо лист бумаги, одними губами произнеся:
   - Не здесь. Там все сказано. Очень прошу вас помочь.
   Дмитрий мгновенно спрятал листок в блокнот, обратив внимание на косо брошенный взгляд вертевшейся неподалеку пресс-секретаря. Однако более всего его поразило выражение лица мэра. Это была застывшая маска, в которой, как в маске греческой трагедии, рельефно, грубо и символично отражались одновременно страдание, страх, безысходность и боль. Осенев кивнул головой, попрощался и направился к выходу.
   Он выходил из здания исполкома, когда в кабинете одного из влиятельных людей Приморска раздался телефонный звонок. Три звонка, тишина. Снова три, тишина. Человек, сидящий за столом, дождался еще одного звонка и поднял трубку.
   - Это частное предприятие "Кипарис"? - услышал он.
   - Нет, вы ошиблись. У "Кипариса" последние цифры два и ноль.
   И телефонная связь между абонентами разъединилась. Зато через двадцать минут на одной из улиц Приморска неприметные красные "жигули", каких по городу в этот час можно было встретить достаточно, мягко затормозив у тротуара, подобрали быстро юркнувшего в салон пассажира. Машина отъехала и неспешно покатила в сторону старого города, вскоре затерявшись в его кривых улочках, переулках и проходных дворах.
   А в это время, убрав в чехол дорогой фотоаппарат, со скамейки парка, расположенного напротив горисполкома, поднялся молодой человек. Он прогулочным шагом проследовал до главпочтампта, где войдя в кабинку, сделал всего один телефонный звонок. Затем, выйдя из здания, несколько минут постоял на ступеньках и, весело насвистывая, сбежал с них, зашагав к автобусной остановке.
   В здании исполкома, на втором этаже, в приемной мэра на пульте селектороной связи ожил микрофон.
   - Зинаида Витальевна, - послышался голос Пацюка, - в ближайшие пятнадцать-двадцать минут меня нет ни для кого. Ни для кого, - с ударением повторил Леонид Владимирович.
   - Даже для... - попыталась уточнить секретарь, но мэр нетерпеливо ее перебил.
   - Меня нет для кого бы то ни было! - повысив голос, раздраженно бросил он.
   - Хорошо, Леонид Владимирович, - поспешно согласилась секретарь.
   А, Пацюк, отключив всю связь, словно погрузился в тяжелый, тревожный и нескочаемо-долгий сон-забытье...
   "... Это конец: карьере, семейным отношениям, да, черт возьми, и жизни! Если все подтвердится, останется бежать из города, не разбирая дороги. Хотя... А, что, хотя? Поехать в столицу к высоким покровителям, поплакаться в жилетку? Но и так, можно сказать, на одной ноге балансирую. Чуть что - полечу и... Еще и место расчистят, чтобы наверняка, в лепешку!
   Но ОНА какова?!! Столько лет скрывать! Я и не знал, что ОНА в этом городе живет, что у меня растет сын. Аннушка, Аннушка, что же ты наделала?.."
   Пацюк не без усилия выбрался из кресла, подошел к окну. Отодвинув жалюзи, медленно обвел взглядом прилегающую площадь.