Зурабян Гарри. Гекатомба

   - Однако с тобой у нас отношения нормальные.
   - Только потому, что знаем друг друга тысячу лет.
   - А раз знаем, должен понимать: мир не обязательно из белого и черного состоит.
   - Понимаю. Бывает, например, еще синее, фиолетовое, багрово-красное. Когда человека сковывают наручниками и начинают раписывать "под хохлому", не только руками, но и ногами.
   Звонарев недовольно поморщился:
   - Димыч, я не о том. - Он замялся: - Димка... я тебя никогда ни о чем не просил...
   - Попробуй, рискни последним зубом, мой лепший мент, - рассмеялся Осенев.
   - Ты опять не понял. Ничего такого, что шло бы вразрез с твоими принципами. Речь идет об... об... Аглае.
   Димка подобрался и внутренне напрягся:
   - Ты что это имеешь в виду?
   - В городе, похоже, серийный убийца...
   - ... и стрижет он ответственных работников великого и всемогущего чиновничьего аппарата. Но какое отношение имеет к этому моя жена?
   - Убийства необходимо раскрыть в кратчайшие сроки. Приказ с самого верха.
   - Значит, это - не "отстрел"?
   Звонарев выдержал неприятный взгляд друга:
   - Это - отрез, Димыч, в полном смысле слова, и не надо на меня так смотреть. Я знаю, что акушерка тебя не роняла и мужик ты умный. Кто-то всерьез взялся за власть в городе.
   - Вы уверены, что не "нулевка" и не "партизанская война" братков?
   - Уверены, - твердо сказал Юра. - Паника сверху донизу. При перечисленных тобой вариантах такой паники не бывает.
   - А, может, кто-то из мира "голодных и рабов", бывших гегемонов? Из тех, кто не имеет ничего, но решил, если и не завоевать весь мир, то хотя бы испытать чувство глубокого удовлетворения от не бесцельно прожитых до высшей меры лет?
   - У нас нет "лет", Димыч. Времени ровно столько, чтоб успеть либо получить несоответствие, либо уйти по "состоянию здоровья". - Юра помолчал и с печальной безысходностью произнес: - Димка, если б ты знал, как я устал от этого города, оккупированного тупыми и продажными чинушами, с комсомольским задором в речах и плутовскими душонками! С неизлечимой манией величия!
   Осенев понимающе улыбнулся:
   - Расслабься, парень. Может, Юрич, я и бронетанковый, но, как на духу тебе скажу: лично мне плевать, что кто-то решил сделать ревизию в нашем "Белом доме". Порядочных людей там - пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать. Ваша контора в свое время громко объявила войну браткам. Повоевали вы и победили, разогнали "отцов-командиров". Юрич, вы - люди военные, вам можно приказать не говорить лишнего, но еще не родился министр, способный запретить подчиненным думать, если им, конечно, есть чем. Ответь мне, наши братки, что, в вакууме жили? Они же тесно контактировали с официальной властью, с тем же "Белым домом". Но братков попросили из города, по типу: "Вас здесь не стояло!" и принялись доделывать то, что "отцы-командиры" не доделали: дальше грабить этот город. Как тебе такой расклад?
   - У меня теперь один расклад - найти убийцу.
   - У тебя?! Господи, ты-то чего колотишься?! Крайним стоишь? Поверь мне, силовые структуры вполне могут обойтись без министра и его замов, недаром их так и тасуют. Но вот без чего им ни в кейф будет, так это без хороших оперов. Если это в самом деле одиночка, то надо отдать ему должное, ученик из него вышел гениальный.
   - О чем ты?
   - А ты не понимаешь? Кто у нас самый крутой и главный киллер? Государство! Вот у него мы и учимся - "чему-нибудь и как-нибудь". Если не "нулевка" и не братки, то точно люмпен. И чтобы вычислить его, Аглая вам не нужна.
   - Это ты так решил?
   - Я - ее муж и больше к этому не будем возвращаться.
   - Аглая - взрослый, самостоятельный человек. Тебе не кажется, что стоило бы ей самой предоставить право решать. Возможно, она согласится помочь нам.
   Дмитрий глубоко затянулся сигаретой и долго, в упор, разглядывал друга.
   - Так вот ты какой - цветочек аленькый... - задумчиво проговорил он. Юрич, у нее были уже контакты. Правда, не с вашей конторой. - Звонарев молчал. - Паранормальные фокусы - не ваш стиль. Вы - ребята простые, без затей. А вот эсбисты - другое дело.
   - Дима, она обладает уникальными способностями. По фото и вещам нашла двадцать одного человека из двадцати четырех семей, к ней обратившихся.
   - Откуда ты знаешь?
   - Работа такая, - скромно потупившись, обронил Юра.
   - Эсбисты сдали ее вам и теперь вы решили, что она поможет найти убийцу. Что ж, поговорите с ней, - ехидно проговорил Димка.
   - Видишь ли.. - Звонарев замялся. - К ней уже обращались, ты прав. Два года назад.
   - Отказала?
   Юрка кивнул.
   - Попытались, по-моему, надавить на Тихомировых, но там, говорят какая-то темная история вышла и их всех оставили в покое.
   - Что, начальство по ночам в постель мочиться стало? - не смог сдержать сарказма Дмитрий.
   - Осенев, повторяю для тех, кого акушерка, все-таки, уронила: у Аглаи способности - уникальные.
   - Ясно. Через Тихомировых не получилось, теперь решили давить на меня.
   - Мы не давим, - устало откликнулся Юра, - мы просим. Дело в том, что обстоятельства убийств не совсем обычные, с примесью секстанства. Сегодняшние жертвы - люди из властных структур, а завтра ими может стать кто угодно.
   - Сатанисты? - с тревогой спросил Осенев. - В городе, где на сто пятьдесят тысяч населения уже восемнадцать православных храмов?! Юрич, не гони. Только этого не хватало.
   В свое время Димке пришлось проводить журналистское расследование по поводу письма одной пожилой читательницы, чья дочь оказалась втянутой в сатанинскую секту. Впечатлений ему хватило надолго и мало не показалось. С тех пор он очень серьезно относился ко всему, что имело отношение к фанатикам различных религиозных культов.
   Звонарев с интересом посмотрел на Осенева и ухмыльнулся:
   - Видишь, Димыч, как все просто, если каким-то боком и тебя коснуться может. О ментах за последние годы столько копий обломали, как и об "интернационалистах": душители мы или спасители? Какую газету ни возьми, какой детектив ни открой, какой фильм ни глянь, - везде одно: генералы продажные, оперы - алкаши, участковые - дауны, следаки - взяточники. Вообщем, сплошная канализация: вонь, какашки, темень и крысы. - Он закурил: - И общество от нас старается держаться подальше. Глазки отвело, нос платочком заткнуло, губки презрительно поджало: "Боже упаси с ментами дело иметь!" А чуть придавили кого, сразу вопль, за стон народный выдаваемый: "Караул! Репрессии! Тридцать седьмой год!"
   Однако у меня, Димыч, к нашему ебчеству, с моей стороны забора, тоже вопросов немало накопилось. Только боюсь, что ебчество паралич хватит, если я их задавать начну. Помнишь Славика Истомина, участкового, которому в подъезде трое наркоманов сначала голову проломили, а потом забили насмерть? С первого по пятый этаж одиннадцать мужиков-бугаев в это время дома сидели. Допускаю, один-два, ну три, - испугались. Но одиннадцать?! Или последнее убийство... Человека рядом с гаражами убивали. Стали опрос проводить. Да, вроде слышали, кричал, мол, кто-то "истошным голосом". Но у одного - движок барахлил, у другого - карбюратор, третий - резину менял. И так человек двадцать. Ответь мне: это нормальные люди? Или тоже серийные убийцы? И мафия, "тлетворное влияние Запада" здесь ни при чем. Это - наше, оно в крови у нас. Чужой кто сунется, мы на всю катушку отвязываемся. А друг другу, в своем доме, всю жизнь норовим ножь в спину воткнуть. Убери сейчас милицию из Приморска и скажи: "Народ, все, что сотворишь, законом преследоваться не будет, останется исключительно на твоей совести." И плевал Приморск на свою групповую совесть! К утру город похлеще Хиросимы будет. Да что город! В часы пик дай каждому входящему в автобус ствол и крикни: "Народ, можно!", голову даю на отсечение, - к конечной остановке "труповозка" приедет... - Юра зло глянул на Осенева: - Вот и тебе плевать, что режут "баранов Белого дома", их уже успели в народе окрестить "ББД". Но знаешь, что я тебе скажу: ты мне противнее, чем убийца. Тот хоть нашел в себе силы поднять руку на власть, может, и вправду она его по самую макушку достала. Но опаснее, Димыч, такие, как ты. Характер у тебя - "стойкий, нордический", моральные принципы тебе убивать не велят, живешь ты с законами в ладу, не нарушаешь. Классный ты, Димыч, парень, но... ненадежный. Потому как радостно тебе, что кто-то исполкомовским крысам нож в спину воткнул. Мне тоже эти хари сытые оптимизма в жизни не добавляют, но я против того, когда человеку горло от уха и до уха разваливают. - Звонарев замолчал, стараясь не встречаться с Димой взглядом, затем мельком глянул на часы: - Извини, Димыч, заболтался я с тобой. Пора мне. Давай, будь! - он кивнул смущенному Осеневу. - Аглая спит, наверное, не беспокой ее. Привет ей и спасибо за угощение. Не провожай меня, - бросил он на ходу и поспешно вышел.
   Осенев, обиженный и сконфуженный поспешным уходом друга, задумчиво стоял посередине прихожей. Он не слышал, как Аглая подошла сзади и вздрогнул от ее прикосновения.
   - Так устроен мир. В нем нет любви. За наше счастье сегодня кто-то вчера заплатил своей болью. Значит завтра наш черед оплачивать чье-то счастье. Люди сами уствновили такой порядок. Мысль, поступок и воздаяние согласно им правят миром людей, но за столько веков они не удосужились это усвоить.
   - Ты забыла раскаяние, - подал голос Осенев.
   - Раскаяния не существует в природе. Есть жалость по несостоявшемуся ожидаемому результату и желание оправдать эту несостоятельность.
   Они вместе убрали остатки ужина, помыли посуду и прошли в комнату. На диване, свернувшись клубками, прижавшись друг к другу, мирно посапывали Мавр и Кассандра.
   - Ты устал. Может, приляжешь? - спросила Аглая, усаживаясь рядом с ним и укрываясь пледом.
   Он привлек ее, положив голову к себе на грудь.
   - Аглая... - Дмитрий не знал, имеет ли право задать ей этот вопрос.
   - Если тебя что-то волнует, - она мягко взяла его за руку, - никогда не бойся спрашивать.
   - Почему ты не согласилась работать на службу безопасности?
   - Не видела в этом смысла, - просто ответила она. - Я бы чувствовала себя несвободной. В любой государственной системе присутствуют ложь, обман, предательство, амбициозность. И уж если я не могу изменить этот порядок вещей, то хочу хотя бы не быть к нему причастной.
   - Но ты живешь по законам существующего порядка вещей, значит, уже причастна и к порядку, и к явлениям, ими порожденным.
   - Ошибаешься. Я не принадлежала ко всему этому в силу своей слепоты. Люди, подобные мне, никогда всерьез не интересовали ни одно государство. На протяжении многих веков, мы - ущербные, неполноценные. С рождения и до смерти. Мы - аппендикс государства.
   Когда я была маленькой, мне в память врезались строки одной песни: "Сегодня не личное главное, а сводки рабочего дня...". Большего абсурда придумать, наверное, было невозможно. Но не в абсурде дело. Дело в том, что мы как раз и были тем "личным", неспособным на "сводки", при том глубинно-личным. Склеенные коробки для вермишели явно не вписывались в выданные на гора тонны зерна, стали и чугуна. Вот только в природе ничего не рождается лишним. Во всем, созданном ею, есть определенный смысл. Если кого-то она обделила слухом, голосом, зрением или движением, то, несомненно, в другом сыпанула выше меры. Но государству в подобных тонкостях разбираться, как правило, некогда. То за мир во всем мире боролись, то с Америкой в догонялки играли. К тому же физическая ущербность иногда предполагает повышенный умственный потенциал. И это тоже качество чисто природное. Оно предусматривает борьбу данного рода за свое сохранение. А кому в государстве нужен повышенный умственный потенциал? В конечном итоге, он всегда сводился к пристальному вниманию со стороны силовых структур. Либо - военно-промышленный комплекс, либо психушки и лагеря.
   - Извини, но мне кажется, в тебе говорит обида. Комплекс неполноценности, перешедший в комплекс замкнутости и оторванности от мира. Свою слепоту ты возвела в культ.
   - Свою слепоту я довела почти до совершенства, - перебила его Аглая. Дай Бог, чтобы зрячие видели так, как я.
   - Согласен, довела. Дальше что? Ведь не самоцель же это? И зачем доводить до совершенства, если нет желания использовать? Не в ладах ты с логикой, Огонек.
   - Очень даже в ладах. Ты требуешь от меня логики рядового члена общества, с известным принципом всеобщего равенства. Если у меня что-то есть, я непременно должна поделиться этим с дорогим обществом. Проявить, так сказать, революционную сознательность.
   Тебе никогда не приходило в голову, почему у нас человека постоянно ставят перед идиотским и изощренным выбором: общественное и личное? И почему именно в таком порядке: сначала общественное, потом - личное? Нам всем с детства формируют сознание, зомбируя на группу и коллектив, причем на жесткие группу и коллектив. Попробуй только высунуться со своей индивидуальностью! Кто такой? По какому праву? Допуск имеете на индивидуальность? Ах, вы - не такой, как все? Пройдемте, гражданин...
   В детском саду детей даже на горшок навострились "коллективно" высаживать. Одну из интимнейших физиологических потребностей превратили в коллективное явление. Здорово, правда? С детства приученные, прости за выражение, какать на глазах друг у друга, вырастая, мы уже ничуть не смущаемся потом откладывать кучки друг другу на головы.
   Я свои способности применяю, исходя из личных побуждений. Есть конкретный человек и его проблема - вот я и решаю ее не на общественном уровне, а на личностном. Пойми, я не чувствую общество, оно абстрактное и бесполое, среднего рода.
   - Выходит, ты исходишь не из стремления помогать вообще, не из принципов добра, а из личных симпатий и антипатий: понравился человек помогу, не понравился - проходите, следующий.
   - А что в этом плохого? Я, мой дорогой менестрель, не очки и записную книжку ищу, а родственную душу. Если я войду в духовное противоречие с человеком, который просит меня о помощи, то ничего не получится. Все силы я потрачу не на собственно поиск, а на преодоление барьера между нами. Сам поиск - представляет собой тончайшую психоэнергетическую связь, где задействованы подсознание многих людей, экология планеты и духовные ресурсы макрокосмоса. Я берусь за поиск только в том случае, если чувствую, что могу его завершить.
   - Это проявляется физически?
   - Попробую объяснить, если не заснешь. Я принимаю исключительно тех, кто движим любовью. - Аглая усмехнулась: - Ко мне, кроме вежливых, и грубые мальчики подкатывали. Партнер, к примеру, "пропал" с деньгами, братки со "стрелки" не вернулись и как в воду канули, посредник с товаром "потерялся". Но все это не то, потому что я не могу вести поиск с оглядкой на выгоду или месть. Другое дело - любовь. Она в единичном измерении, ей нет антипода и это - не земное понятие, а космическое. Где бы ни находился человек, которого любят, с ним всегда существует связь, но на уровне, более совершенном, чем тот, в котором мы живем. Эту связь большинство людей может не видеть, не слышать, не осязать, но чувствовать. Огромную роль имеют воспоминания, воображение, предчувствия, сновидения. Уровень подобного восприятия в обычной жизни, как правило, не нужен. Но вот, представь, исчезает человек, породненный с тобой физически и духовно...
   Это сродни проникающему ранению, с большой площадью поражения. Признаки такого ранения не визуальные, а скрытые, внутренние. Однако, рана есть рана. И организм включает систему адаптации. Самое первое чувство тревога. Из жизни неожиданно выпадает приличный сегмент. Психологические силы организма, нацеленные на него, вдруг оказываются не у дел. И тогда наступает время обратной связи, чувство второе - паника. Несмотря на мобилизацию всех внутренних сил, процессы в организме идут в режиме хаоса и торможения. В этот момент люди иногда не состоянии вспомнить даже элементарные вещи. Казалось бы, мозг использует максимум возможностей, в голове, что называется, информационный бум. Но ничего стоящего. А потом наступает самое страшное - страх...
   Дмитрий поежился, настолько драматичной была исповедь Аглаи.
   - Рыжик, я ночью точно кричать буду. И вообще, ты бы мне, на всякий случай, на ночь клееночку подстелила.
   - Да ну тебя, - обиделась она. - Не желаешь слушать, не надо.
   - Напротив, мне интересно. Но ты об этом так говоришь, что мне хочется на диван с ногами забраться. Честное слово! Хочешь, в сад сбегаю и землю съем?! - он сжался и вытаращил глаза.
   Аглая улыбнулась и ощутимо ткнула его кулаком под ребра.
   - Продолжать? - Димка кивнул. - Так вот, страх - удивительное свойство человеческой натуры. И, пожалуй, самое сильное из человеческих чувств по мощности восприятия и отдаче. Возможно потому, что возраст его под стать старушке-планете. Он эволюционировал вместе с ней и родился задолго до появления первых людей. Потом каждый новый век добавлял в копилку страха свои "сбережения".
   В двадцатом веке человек вышел в космос, но в ареале планеты прочно увяз в собственных страхах. Как накопленных лично им, так и заложенных в нем эволюцией. И вот, представь, весь этот шквал обрушивается на человека, полностью погребая под собой, подчиняя и делая рабом. Мозг блокируется на уровне только негатива: избили, ранили, изнасиловали, убили. Воображение подсовывает кошмарные сцены ужасов. Это - фаза восприятия. Она способна бросить в эмоциональный штопор, из которого люди зачастую выходят с поврежденным сердцем, а то и мозгом. Следующая фаза - отдача или сомнение. Да, человек пропал, его нет рядом, но, возможно, он есть где-то далеко. Границы "далекого" пока не определены, они размыты и расплывчаты. Но это уже не то "далекое", что ассоциируется с безвозвратно ушедшим. Знаешь, задумчиво проговорила Аглая, - я много раз убеждалась: если человек, по-настоящему, кому-то дорог, если он остался в живых в первые трое-четверо суток, он должен остаться в живых и быть найденным. Просто до сих пор мы еще не научились в полном объеме использовать тот уровень связи, о котором я говорила. Вступает в действие психологическая регенерация "раневой поверхности". Восстанавливается частично прерванная под воздействием паники и страха связь и наступает очередь "дальнобойной артиллерии": идет невидимый, но упорный психологический поиск в пространстве. Сначала он хаотичный, но потом вся известная и пришедшая информация начинает ложиться точно в заданный квадрат.
   И тогда приходит - надежда. Из категории мысленной она переходит в категорию виртуальную и материальную. Это и есть поиск без вести пропавших твоей Аглаи. Но во всем этом есть один нюанс...
   Когда я нахожу живых, то получаю энергию созидания, от того, что люди живы. Но когда я чувствую чьи-то расстрелянные, растерзанные, обезображенные пытками, повешенные, разложившиеся тела, я - умираю. Меня поглощает энергия разрушения. И умираю я также, как умирали эти люди. К сожалению, из тех, кого я нашла, четверо были мертвы...
   Дмитрий нежно провел рукой по ее волосам. Наклонившись, поцеловал и через какое-то время спросил:
   - Огонек, тебе никогда не хотелось наказать тех, кто убивает? Ты могла бы найти человека, которого не любят, а ненавидят? Убийцу?
   Она приподнялась и поплотнее закуталась в плед. Лицо ее приняло отчужденное выражение, превратившись в холодную, бесстрастную маску.
   - Поиск убийцы - это, скорее, не поиск, а поединок. - Убийца существо, стремящееся во что бы то ни стало оборвать все связи с окружающим миром, в том числе мысленные и психологические. Но именно в силу данного обстоятельства, он наиболее уязвим для тех, кто его чувствует. Его биополе - тотальный страх. Человек-убийца во много раз страшнее любого хищника в природе. Животное-хищник убивает, подчиняясь законам природы. Это заложено в нем изначально. Человек, убивая себе подобных, действует вопреки законам природы, потому и воздаяние к нему приходит согласно им, а не законам общества, как думает большинство. Тавро ложится на матрицу всего рода и никому не дано знать, когда и на ком оно проявится. В Библии, например, сказано, что дети отвечают за грехи отцов до четвертого поколения. На мой взгляд, процесс этот гораздо глубже.
   - Я не совсем понял относительно законов общества, - заметил Дмитрий.
   - Мы пришли к тому, с чего начали. Почему я не стала работать на службу безопасности? Да потому, что она в своих действиях руководствуется законами общества, которые, на мой взгляд, бесконечно далеки не только от совершенства, об этом вообще можно не упоминать, но даже от нормального, здравого смысла.
   Допустим, я должна найти человека, настроенного враждебно к нашему государству. Но кто меня просит об этом? Государственная система, которая сама, в свою очередь, является инструментом насилия!
   - Рыжик, ты безнадежно неблагонадежный член нашего общества, а я, как сознательный его член, просто обязан отреагировать и донести. Несмотря на тот факт, что ты - моя жена. Жена может изменить журналисту Осеневу, но не Родине. У тебя пораженческие, оппортунистические и троцкистско-бухаринско-зиновьевские настроения. Ты напрочь лишена патриотизма. Я вообще удивляюсь, как с такими мыслями ты до сих пор на свободе.
   - Должна заметить, - невозмутимо парировала Аглая, - тюрьмы и лагеря не самые ужасные способы лишения человека свободы, если, допустим, брать в широком и философском смысле. Распространенные, да. Но есть более изощренные и отвратительные. Когда люди сами лишают себя свободы.
   - Например?
   - Власть, деньги, война...
   - Ты пропустила женщин и лошадей, - невинным голосом добавил Димка.
   - Осенев, - засмеялась Аглая, - знаешь, почему я полюбила тебя с первого чувства? Ты взрослеешь внешне, внутренне - остаешься, по-прежнему, хулиганистым мальчишкой.
   - Из этого что-нибудь следует? - поинтересовался Димыч. - Впрочем, можешь не отвечать, я знаю. Ты решила сэкономить, завести себе одновременно и мужа, и ребенка. Но больше - ребенка, им легче манипулировать и командовать. Что может позволить себе бедное дитятко, живя в вечном страхе рядом с рыжей и грозной ведьмой?
   - Это ты-то бедное дитятко?!! - она приблизила к нему свое лицо и вдруг, с силой тряхнув каскадом медных волос, захохотала гортанным, с невыразимыми интонациями, смехом.
   Димыч уставился на нее оторопело, по телу пробежал легкий озноб. Аглая стала похожа на мифическую гарпию, наделенную нечеловеческой силой воздействия, истоки которой уходят глубоко в древность, когда мир, в основном, и состоял из мифов. Такой свою жену Осенев видел впервые, в очередной раз убедившись, как мало он ее знает и как много ему, возможно, еще предстоит узнать. Она резко оборвала смех, вновь став доброй и спокойной его Аглаей. Лишь едва различимый отсвет минутной трансформации все еще лежал на обострившихся чертах ее загадочного лица. Но и он постепенно угасал, уступая место привычному и знакомому для Димыча выражению покоя, красоты и одухотворенности.
   - Это было круто, Рыжик! - выдавил из себя потрясенный Осенев. - И часто ты так... упражняешься?
   - Понравилось? - лукаво улыбнулась Аглая.
   - Спаси и сохрани, Господи, как понравилось! - поежился Димка. Знаешь, родная, впечатляет. Теперь я спокоен за наше будущее. Если Альбина меня выставит, я стану твоим импрессарио и буду по всему миру ездить, за деньги тебя показывать.
   - Мне кажется, - засмеялась она, - аншлаг будет полнее, если я время от времени буду превращать тебя на глазах изумленной публики в ... во что-нибудь эдакое.
   - Аглая Сергеевна, - строго произнес Димка, - вы, определенно, представляете угрозу не только для безопасности нашей великой Хохляндии, но, я не побоюсь этого сказать вслух, для всего прогрессивного человечества и мирового сообщества. - Он на мгновение задумался и с ехидной улыбкой закончил: - Но вообще-то, нет худа без добра. Женившись на тебе, я стал единственным обладателем самого грозного оружия во всем мире. И теперь буду всех шантажировать. Ох, и заживем мы с тобой, Рыжик... - протянул он мечтательно. - Первых прищучим америкосов. Они, блин, уже всех достали со своим аппетитом...
   - Осенев, Осенев, - вздохнув, перебила его Аглая, - я, конечно, подозревала, что ты на мне из-за выгоды женился, но ты перещеголял самые мрачные мои предчувствия.
   Он обнял ее и, прижав к себе, прошептал:
   - "... Что опьяняет сильнее вина? Женщины, лошади, власть и война..." Рыжик, твои предчувствия тебя не обманули. Я оказался даже большим мерзавцем, чем ты думала. - Он страстно поцеловал ее в губы: - Я женился на тебе, потому что люблю тебя.
   - Всего лишь?! - притворно вскричала Аглая. - Какая посредственность мне досталась! Подумать только, на какую серость и скуку ты меня обрек. Мне до конца дней теперь предстоит жить в любви! Увы и ах... - обреченно проговорила она.
   Сильные руки Дмитрия осторожно и трепетно начали ласкать ее тело. Он чуть приподнял подол платья, обнажив стройные ноги. Кончиками пальцев заскользил по упругой, смуглой коже. Чем выше поднимались его руки, прикасаясь к разгоряченному телу любимой женщины, тем глубже он сам погружался в бескрайний океан блаженства. Волны наслаждения, испытываемые Аглаей, возвращались к нему же и, омывая, просачивались сквозь мельчайшие поры. Проникнув внутрь, расстекаясь, устремлялись огненными, тоненькими струйками в русла вен, артерий и сосудов. Кровь превращалась в густой, жгучий коктейль, неудержимо рвущийся к сердцу и мозгу. Наконец, достигнув их, огненный хмель до краев наполнил эти два драгоценных кубка и тогда, еще минуту назад спокойная, умиротворенная плоть вдруг стала набухать и расширяться. Плоть без сожаления расставалась с ничего не значащими одеждами коварного и двуликого века. Выскользнув из них, она легко и свободно взошла на ждущий ее алтарь любви, чтобы принести себя в жертву таинству двоих.