Адлер Элизабет. Достояние леди

   Она еще ни разу не выступала на подмостках театра, но афиши, газеты, журналы сообщали о ней, как о новой восходящей звезде, сотни жителей Нью-Йорка засматривались на ее огромные портреты, вывешенные у входа в театр. Через несколько часов ей предстояло впервые выйти на сцену. При мысли об этом Мисси почувствовала дрожь в коленках – справится ли она с этим? Странное дело, до сих пор ей казалось, что все пойдет как по маслу.
   Но потом она подумала о тех деньгах, которые сулила ей новая работа, и немножко ободрилась. За двести долларов в неделю она была готова лучезарно улыбаться, выставлять напоказ свои ноги. Ей было, в общем, наплевать на нескромные взгляды мужчин.
   Последние два месяца ее жизни были самыми беспечными за эти три года. С ней обращались, как с каким-то драгоценным предметом, водили в дорогие рестораны. Зигфельд считал, что лучшая реклама его нового шоу – сама Верити, именно поэтому он настаивал на том, чтобы она регулярно выходила в свет. Самое интересное, что за эти два месяца ей уже успели сделать предложение – некий титулованный англичанин средних лет был настолько очарован Мисси, что предложил ей руку и сердце.
   – Вы волшебница, вы фея, – шептал он на ухо Мисси по пути из манхэттенского пентхауза Аймоджен Венслишир. – Мне кажется, что вы сошли со страниц сказок Шехеразады и вот-вот исчезнете.
   Рассмеявшись, Мисси ответила джентльмену, что она всего лишь дочь профессора истории, а Оксфорд, насколько ей известно, расположен в нескольких тысячах миль от Багдада.
   Переезд в новую квартиру прошел быстро – у Мисси ведь не было никаких вещей, не считая двух чемоданов – в одном лежали их пожитки, в другом – оставшиеся сокровища.
   Уезжая с Ривингтон-стрит, Азали горько плакала, но стоило ей переступить порог своей новой комнаты – плачь сменился на крики радости. Девочка весело скакала по широкой, покрытой бело-розовым атласным покрывалом кровати, распахивала настежь дверцы стенных шкафчиков, в которых висели новые платьица, развязывала коробки с игрушками. За день до переезда Мисси обошла целую дюжину магазинов детских товаров; она чувствовала себя настоящей принцессой, вальяжно указывая на то или иное понравившееся платье и прося прислать купленное прямо на дом. Конечно, она потратила вчера кучу денег, но разве можно экономить на Азали?
   Не остался без подарков и Виктор: Мисси купила ему новый ошейник с серебряным колокольчиком, длинный поводок из натуральной кожи и серебряную миску с выгравированными буквами «Виктор». Сразу же по приезде в новую квартиру Мисси положила в миску огромный кусок мяса с кровью и высыпала в нее целый пакет «Собачьих деликатесов» – Виктор справился с едой за какую-то минуту.
   В тот вечер Мисси долго не могла уснуть – она ходила взад и вперед по квартире, время от времени с гордостью заглядывая в кладовку и в холодильник: они были доверху забиты всевозможными продуктами. Девушка блаженно улыбалась, думая о том, что теперь ей никогда не придется беспокоиться о пропитании на следующий день. Она заглядывала в спальню Азали и благодарила Бога за то, что наконец ей удастся подарить девочке счастливое детство. Она заходила в ванную комнату и любовалась на огромную белоснежную фаянсовую ванну. Могла ли она еще два месяца назад мечтать о такой роскоши?
   Потом она надела шелковую ночную рубашку, сшитую при личном участии мадам Элизы и оплаченную Зигфельдом, и заглянула в свой собственный платяной шкаф. Чего там только не было: платья, пальто, костюмы, шляпки – это был гардероб настоящей леди. Когда наконец она добралась до постели и предалась объятиям Морфея, на лице ее сияла блаженная улыбка – она снова ощущала себя молодой, беззаботной девушкой. Ей не надо было думать о хлебе насущном – она могла впервые за последние годы заняться своей жизнью. Мисси с удивлением подумала, что до сих пор у нее вообще не было этой самой «личной жизни».
   На следующее утро в дом Мисси явилась Бэла Брэдфорд. Язык не поворачивался назвать эту симпатичную пожилую женщину просто «домработницей» или «няней»– она напоминала скорее добрую волшебницу из старой сказки. У миссис Брэдфорд было шестеро взрослых детей и десятеро внуков – все они жили в штате Джорджия. Несколько лет назад она овдовела и с тех пор посвятила себя заботе о других семьях.
   В своем просторном чисто выстиранном халате и больших домашних туфлях она быстро передвигалась по квартире, напоминая боевой корабль, бороздящий морские просторы.
   – У меня богатый опыт, – говорила она Мисси. – И своих шестерых на ноги поставила, и вот уже много лет помогаю бродвейским звездам в этом деле. Мне об этих красавицах все известно, самые интимные подробности. Вы не подумайте только, что я сплетница – упаси Бог! Я – могила. Ни одному репортеру не удавалось вытянуть из меня информацию. На меня можно положиться, мисс Верити, не сочтите эти слова за грубую саморекламу. Ах, если бы вы только знали, как я люблю детишек. Какая прелесть ваша Азали. Я смотрю на нее и вспоминаю молодость. Да, мои детки тоже были очаровательны. А потом… потом они выросли, стали самостоятельными и совсем забыли про мать.
   Уже через неделю Бэла стала полноправным членом семьи, отчасти заменив для Мисси Розу. Если бы не эта добрая женщина, Азали осталась бы совсем без присмотра, но миссис Брэдфорд, не жалея сил и времени, отдавала себя воспитанию девочки: она готовила ей еду и лично следила за тем, чтобы Азали все съедала, купала ее, стирала и гладила ее платьица, заплетала ей косички. Каждый день после обеда Бэла выводила Азали с Виктором в расположенный напротив дома парк, на детскую площадку.
   Две мысли не давали Мисси покоя. Во-первых, она постоянно чувствовала угрызение совести по поводу того, что не находит времени сходить в гости к Розе. Формально придраться было не к чему: у нее практически не было ни одного свободного часа, но, как бы то ни было, на совести было нехорошо. Во-вторых, Мисси тревожило, что она стала самой настоящей транжиркой – деньги просачивались сквозь ее пальцы, как вода.
   После заключения контракта Зигфельд первым же делом дал Мисси аванс за месяц. Теперь она могла расплатиться со всеми долгами и сразу же заплатить домовладельцу за квартиру. Мисси вернула деньги Зеву, доплатила разницу за купленное в рассрочку пальто, отдала Розе пять долларов, а потом, когда подруга куда-то отошла, засунула ей в карман еще двадцать. Мисси хорошо помнила, что значит быть бедным, поэтому она настояла на том, чтобы миссис Брэдфорд согласилась на жалование размером сто долларов в месяц. Само собой разумелось, что стоимость рабочей одежды, жилья и еды не входила в эту сумму. Но Мисси не успокоилась на этом. Отозвав Бэлу в сторону, она решительным голосом произнесла:
   – Такое жалование вы будете получать лишь первые три месяца. Потом, когда Зигфельд даст мне прибавку, я прибавлю и вам.
   Конечно, у нее теперь хватало на жизнь, но в какой-то момент Мисси с удивлением отметила, что очередные двести долларов, полученные от Зигфельда, уже не кажутся ей целым состоянием.
   В редкие свободные минуты Мисси ходила по престижным школам, думая, куда бы лучше всего отдать Азали. Первое, что ее неприятно удивило, были цены – в этих школах требовали кучу денег за обучение. Кроме того, директрисы, с которыми довелось беседовать Мисси, вели себя довольно высокомерно: то и дело они вставляли в разговор такие имена, как Асторы, Вандербильды, а услышав, что перед ними всего лишь артистка бродвейского театра, с ханжеским видом поджимали губы. Судя по всему, они не верили, что Азали – сестра Мисси. Ах, если бы они только знали, чья это дочь, думала Мисси, они бы самую настоящую драку затеяли за право обучать этого ребенка в их школе!
   Наконец Мисси нашла школу, в которой согласились принять Азали. Она принадлежала сестрам Бидл – двум приятным, улыбчивым дамам из известной бостонской семьи. Их собственное социальное происхождение было столь безупречным, что госпожи Бидл не имели нужды хвастаться ученицами из знаменитых семей. Более того, они делали все, чтобы школьницы не чувствовали социального неравенства: все они ходили в одинаковых серых курточках и юбочках – скромных, но аккуратных– и носили одинаковые шляпки – зимой фетровые, а летом – соломенные. Обращение учителей с девочками было напрочь лишено лицеприятия. Единственное, что поначалу смутило Мисси, была плата за обучение – пятьсот долларов в четверть, причем хозяйки требовали уплаты всей суммы вперед. У Мисси просто не было таких денег. Попросить у Зигфельда еще один аванс ей было неудобно, а залезать в долги не хотелось. Мисси торжественно поклялась себе никогда больше не попадать в финансовую зависимость от кого бы то ни было.
   Она побежала домой и, раскрыв старый чемодан, стала рассматривать его содержимое, вспоминая, как всего три года назад Софья выковыривала с помощью булавки бриллианты из диадемы, чтобы продать их за бесценок на улицах Константинополя. Три оставшихся бриллианта ярко блестели в свете торшера, четвертый камень – тот самый, который она получила недавно обратно от Зева – был аккуратно завернут в лоскуток бархата. Мисси вспомнила слова Зева: конечно, если она захочет продать такую бесценную вещь, никто не поверит, что камень достался ей законным путем.
   Мисси посмотрела на фотографию князя Михаила. Он стоял перед ней как живой—девушке казалось, что вот-вот князь сойдет с фото и протянет ей руку. Потом она перевела взгляд на подарок князя – брошь с бриллиантами. Она нежно провела рукой по броши, снова вспоминая ту ночь, когда Миша подарил ей это украшение. У Мисси не было ничего дороже этой вещи. Некоторое время Мисси колебалась, но потом поняла: другого выхода нет. В конце концов, что такое эта брошь по сравнению с огромными бриллиантами? Если кто-нибудь заинтересуется ее происхождением, она всегда сможет придумать историю про подарок какого-нибудь тайного воздыхателя. Ведь артисткам шоу-театров часто дарили драгоценности – Мисси сама была свидетельницей того, как девушки из театра Зигфельда хвастались друг перед другом своими «трофеями». Очень часто имя щедрого поклонника так и оставалось в тайне. И потом: сколько лет прошло со времени революции! Неужели агенты Москвы до сих пор помнят о князе Иванове и его сокровищах?
   Всю ночь Мисси обдумывала, сколь велика степень риска. Ведь Зигфельд любил использовать для костюмов своих танцовщиц настоящие бриллианты, которые брал напрокат у самых знаменитых парижских ювелиров – среди них могли оказаться и те, кто выполнял в свое время заказы Ивановых. Мало ли что? Вдруг кто-нибудь узнает брошь?
   Рано утром Мисси надела кремовый костюм и экстравагантную шляпку с перьями – в таком виде даже далекие от мира шоу-бизнеса люди сразу бы приняли ее за артистку бродвейского театра—и, поймав возле подъезда такси, велела везти ее на Пятую авеню.
   Она зашла в ювелирный магазин «Картье» и стала с праздным видом прогуливаться вдоль витрин, рассматривая бриллиантовые кулоны, жемчужные ожерелья, сапфировые сережки.
   – Простите, мадам, – учтиво поклонился ей худой господин во фраке, – не могу ли я вам помочь?
   Мисси одарила его лучезарной улыбкой.
   – Добрый день. Я – Верити Байрон. Мистер Зигфельд говорил мне, что вы должны прислать бриллиантовые украшения для моего следующего выступления. Мне бы очень хотелось сначала посмотреть на них. – Она сделала небольшую паузу и продолжила. – Может быть, мне стоило приехать к вам вместе с мадам Элизой. Впрочем, едва ли это необходимо – я вполне могу положиться и на ваше компетентное мнение, не так ли? Господин во фраке улыбнулся.
   – Итак, – продолжила Мисси, – мне бы очень хотелось узнать, какие украшения мне предстоит надеть.
   – Для нас большая честь видеть вас в нашем магазине, мисс Байрон, – произнес господин во фраке. – Я много слышал о вас и вот, наконец, имею возможность лично познакомиться. Право, я даже не ожидал… Должен признаться, что в жизни вы еще очаровательнее, чем на фотографиях.
   Присев на стул в стиле Людовика Пятнадцатого, Мисси с нетерпением стала барабанить пальцами по стеклянному прилавку. Наконец продавец подошел к ней, неся целую дюжину замшевых футляров.
   Страшно довольный тем, что ему приходится иметь дело с такой знаменитой артисткой, он разложил футляры на прилавке и стал по очереди открывать их, показывая Мисси их содержимое. С интересом смотрела она на бриллиантовые колье, браслеты и огромные серьги в виде капель – она знала, что сама княгиня Аннушка с радостью согласилась бы носить такие украшения.
   – Пожалуйста, примерьте, – проговорил продавец. – Если колье не совсем подходит вам по размеру, мы его переделаем. Ах, мадам, у вас такие тонкие запястья! Боюсь, что и браслеты будут немного великоваты. Но согласитесь, мадам, эти браслеты в форме змеи – настоящий шедевр ювелирного искусства! Их только что прислали из Парижа.
   – О да, – произнесла Мисси, любуясь в зеркало, – это действительно шедевры. По сравнению с ними та вещица, которую я принесла вам на комиссию, кажется дешевой побрякушкой.
   – Вы хотели продать нам какое-то украшение? – заинтригованно спросил продавец. – Позволите посмотреть?
   Мисси немного помолчала, а потом проговорила:
   – Видите ли, у меня есть один маленький сувенир. Подарок одного из моих поклонников. Он пожелал остаться неизвестным. В общем, мне эта вещица совсем ни к чему… И по стилю не очень подходит, и вообще… Так что я решила ее продать. Насколько мне известно, ее купили в одном из магазинов «Картье».
   – Я прекрасно понимаю вас, мадам, – улыбнулся продавец. – Позвольте, пожалуйста, взглянуть…
   Небрежным движением руки Мисси вынула из сумочки брошь, завернутую в шелковый носовой платок, и положила на прилавок. Продавец аккуратно развернул тонкую материю и воскликнул:
   – О, мадам! Это настоящее произведение искусства! Но, конечно, вы правы – это очень необычная вещь. Я прекрасно понимаю, что такой леди, как вы, могло захотеться избавиться от нее.
   Вставив в глаз лупу, продавец принялся внимательно изучать брошь. Наконец он поднял голову и проговорил:
   – Эта брошь была сделана на рубеже веков в Париже по заказу одного знатного рода. Очень жаль, что вы не знаете, кто подарил вам эту вещь. – Он внимательно посмотрел на Мисси и добавил. – Когда известно происхождение того или иного ювелирного изделия, его гораздо легче продать.
   – Мне очень жаль, – проговорила Мисси, – но, к сожалению, я действительно, не знаю, кто бы это мог быть. У меня так много поклонников.
   – Что вы, что вы, мадам, – засуетился продавец. – Я совсем не собираюсь выяснять происхождение броши. Что же касается ее стоимости, То, учитывая размеры камней и мастерство ювелира, полагаю, что можно будет оценить эту вещицу в тысячу долларов. Любой уважающий себя коллекционер сочтет за честь приобрести такую брошь.
   От неожиданности Мисси закрыла глаза: тысяча долларов! Она рассчитывала не больше, чем на пятьсот – как раз на такую сумму, которой хватило бы на оплату обучения Азали.
   – Я согласна, – произнесла она, широко улыбаясь.
   Покупка была оформлена за несколько минут. Блаженно улыбаясь, Мисси взяла из рук продавца десять стодолларовых бумажек и направилась к выходу. На сердце было светло и легко.
   Продавец дождался, пока восходящая звезда бродвейского шоу закроет за собой дверь, а потом снова внимательно стал изучать брошь. Сомнений быть не могло: эта брошь из собрания князя Иванова! Он зашел в кабинет и заказал телефонный разговор с Европой. Их соединили поздно вечером. Разговор был краток.
   – Сэр, – прошептал продавец, прижимая к трубке ладонь. – Вы просили немедленно сообщить вам, если мне станет что-либо известно о драгоценностях Ивановых. Так вот, сегодня к нам в магазин принесли одну вещицу из этого собрания. Полагаю, что вам как собирателю сокровищ будет небезынтересно приобрести ее. Да, сэр, это поистине уникальная вещь. Брошь в форме родового герба Ивановых: бриллианты, рубины, сапфиры. Оправа – из платины. Брошь увенчана волчьей головой из чистого золота. Вас интересует эта брошь, сэр? Отлично. – Некоторое время продавец молча слушал, а потом произнес: – Да, да, сэр, конечно, помню. Эту брошь принесла одна молодая леди. Артистка из шоу-театра Зигфельда. Имя? Ее имя Верити Байрон, сэр. – Он выслушал реплику собеседника и, улыбнувшись, сказал: – Конечно, конечно, сэр. Ни одна живая душа не узнает об этой броши. До вашего приезда она будет лежать в моем сейфе. До свидания, барон Арнхальдт.
   Наступил вечер премьеры. Мисси стояла за кулисами в своем полупрозрачном серебряном платье, облегающих колготках телесного цвета и в бриллиантах от «Картье»… На ногах ее были серебряные туфельки на очень высоком каблуке. Сотни раз надевала она их во время репетиций, тысячи раз – оставаясь одна, но все равно, привыкнуть к каблукам она никак не могла.
   Незадолго до начала спектакля Зигфельд подошел к Мисси и, улыбнувшись, сказал:
   – После такой рекламы вся публика будет смотреть только на вас, дорогая Верити. Вы не менее популярны, чем Фэнни и Габи. Впрочем, нет – Габи вы, пожалуй, даже обошли. Между прочим, очень жаль, что зрители не в восторге от этой девочки – мне она очень нравится… Извините за небольшое отступление – перейдем к делу. Главная наша задача – заставить их с нетерпением ждать вашего выхода. Нужно довести их любопытство до предела. Так что, милая Верити, вы будете выступать дважды – в самом начале второго действия и в финале. Для начала хватит. Я буду давать им насладиться вашей красотой по чайной ложечке. – Рассмеявшись, Зигфельд отошел.
   В отличие от манекенщиц Элизы, девушки из театра Зигфельда не были подвержены греху зависти – они старались во всем помочь новенькой, давая ей разные полезные советы. Когда до начала второго действия оставалось несколько минут, девушки стайкой облепили Мисси и защебетали:
   – Ничего не бойся! Стой, где тебе сказали, иди куда тебе сказали, улыбайся, когда тебе сказали. Вот и все. Все очень просто. Сама увидишь.
   Артистические уборные были полны цветов. Каждой девушке поклонники еще за несколько часов до спектакля прислали свои букеты. На туалетном столике Мисси лежал огромный букет белоснежных лилий от Зигфельда– к нему была приложена записка с пожеланием успеха, пышная ветка сирени от мадам Элизы – в своей записочке мадам просила Мисси не забывать о том, как она восхитительна, и прямее держать спину, семь розовых роз в серебряной бумажке от Азали и большущая охапка весенних цветов от миссис Брэдфорд.
   – Ну вот, – подумала Мисси, еще раз перечитывая записки, – все обо мне помнят, все меня любят. Что еще нужно в этой жизни?
   Но в глубине души ей по-прежнему было очень страшно. Она жалела, что не сообщила о предстоящей премьере О'Харе. Если бы он сидел в зале, ей было бы гораздо спокойнее. Она послала пригласительные билеты Розе и Зеву, но боялась, что они так и не придут на спектакль, ведь за все это время она так ни разу и не выбралась в Нижний Ист-Сайд.
   Перед самым началом представления к ней в уборную принесли еще один букет – двадцать четыре темно-красных розы на длинных стеблях. К букету была приложена записочка: «Желаю счастья и успеха. С любовью, Зев». Мисси с радостной улыбкой прижала розы к груди. Слава Богу! Зев не забыл ее!
   Несмотря на отвратительную погоду – дождь лил как из ведра и улицы Нью-Йорка напоминали вышедшие из берегов реки – вся Сорок Вторая стрит и Бродвей были забиты лимузинами и толпами людей. Зеваки пришли поглазеть на знаменитых особ, пожаловавших на премьеру.
   Ловко перепрыгивая через лужи, придерживая одной рукой намокшую шляпу, Роза Перельман пробивалась через густую толпу к входу в театр. На тротуаре перед входом шла оживленная торговля: перекупщики продавали билеты в партер по пятьдесят долларов за штуку.
   Услышав, как дорого стоят билеты, Роза остановилась перед самыми ступеньками. Немного подождав, она уверенной походкой подошла к одному из хорошо одетых молодых людей, спрашивавших лишний билетик, и предложила ему свой билет на первый ряд. Молодой человек пытался было сбить цену, но Роза была непреклонна. Через несколько минут она стала счастливой обладательницей дешевого билета на галерку и поимела навар в пятьдесят долларов. Облегченно вздохнув, Роза направилась к входу.
   Розе досталось место в самом уголке галерки, но отсюда была хорошо видна сцена, и Роза нисколько не расстраивалась. Рядом с ней сидели такие же, как она сама, зрители – бедно одетые, насквозь промокшие под дождем. Перегнувшись через бортик галерки, они смотрели на богатую публику, занимавшую лучшие места в партере. Казалось, своими роскошными нарядами они хотят затмить блеск театральных костюмов. Но Роза знала, что основное различие между ней и остальной публикой совсем не в красоте платья – все остальные пришли посмотреть новое шоу, она пришла увидеть Мисси.
   Свет в зале погас, оркестр закончил увертюру и начал исполнять одну из новых мелодий Джерома Керна; занавес медленно поднялся, и взорам сотен зрителей предстал дворец из сказок «Тысячи и одной ночи»: сцена светилась золотыми и медными сосудами, танцовщицы были одеты в костюмы одалисок – полупрозрачные короткие шаровары и золотые безрукавки, на украшенном драгоценными камнями троне восседал халиф в огромной чалме, за его спиной замерли шесть пар невольников в высоких головных уборах с перьями и кривыми саблями в руках. Натуральные восточные ковры придавали сцене какой-то особенный таинственный дух. В изящных курильницах, стоявших вдоль рампы, дымились восточные благовония.
   При виде этой красоты у Розы, как, впрочем, у всей остальной публики, дух захватило – никогда она не видела ничего подобного. На несколько часов Роза Перельман сделалась невольницей Флоренца Зигфельда, его великого таланта, позволившего ей хотя бы на короткое время подняться над суетой. Зигфельд отлично знал, что именно требовалось публике. Никто не мог выполнить эти требования так, как он… Благодарные зрители щедро оплачивали труды великого маэстро шоу-бизнеса.
   Роза от души смеялась над проделками Фэнни Брайс, аплодировала братьям Аркос. В перерыве она осталась сидеть в зале, внимательно изучая программку. Мисси должна была выступать в самом начале второго действия. Само собой разумеется, что в программе было написано «мисс Верити», но Роза прекрасно знала, что за этим громким именем скрывается ее старая подруга.
   Роза купила у сновавшего между рядами мальчишки коробку шоколадных конфет и спрятала ее в карман пальто – надо и детишек чем-то порадовать. Крепко сцепив руки, Роза ждала начала второго действия. Она молила Бога, чтобы Мисси сделала все как нужно, чтобы она не ошиблась, не оступилась. Как это трудно – выступать перед таким большим залом, думала Роза…
   Наконец, свет погас. Оркестр заиграл какую-то неровную мелодию – тихую, медленную и вместе с тем ритмичную. Медленно поплыл вверх тонкий голубой занавес, и зрителям предстало подводное царство. Танцовщицы в легких бирюзовых накидках плавно кружились вокруг огромной серебристой раковины, стоявшей посреди сцены. Другие девушки, с золотистыми чешуйчатыми русалочьими хвостами, в фантастических головных уборах из перламутра, раскачивались на необычайного вида качелях, сделанных в форме древнего корабля. Оркестр играл все громче и громче. Огромная раковина раскрылась; взорам публики открылась гигантская жемчужина. Через какое-то мгновение она раскололась пополам – внутри стояла Мисси. На ней был легкий серебристый наряд, она стояла, широко раскинув руки, отбросив голову назад, ее роскошные волосы были распущены и ниспадали до самой талии.
   По залу пронеслись крики восторга. Мисси стояла в луче серебристого света, исходившего из огромной электрической луны, подвешенной к потолку зала, она повернулась к источнику света и протянула к нему руки. Из-за кулис выбежали молодые люди в синих трико и серебряных жилетах и окружили Мисси. В сопровождении этого эскорта она проскользнула к самому краю рампы, поклонилась зрителям, на какое-то время замерла, а потом, быстро развернувшись, в сопровождении тех же молодых людей и танцовщиц в бирюзовых накидках стала подниматься по спустившейся откуда-то сверху серебряной лестнице прямо к луне. Зал взорвался аплодисментами.
   Роза смахнула с ресниц слезы. Странно, смешно, но она плакала от восторга. Потрясенные зрители, забыв о том, что представление продолжается, шептались, превознося Зигфельда и Верити Байрон – самую красивую из всех его артисток – стройную, как кипарис, хрупкую, как лунный свет, заливавший сцену. Розе очень хотелось закричать на всю галерку: «Это моя лучшая подруга! Я знаю ее как облупленную!», но она все же сдержалась. С нетерпением ждала она окончания представления, чтобы пробиться к Мисси за кулисы и поздравить ее с потрясающим успехом.
   В заключительной сцене Мисси чинно прогуливалась по сцене в фиолетовом платье с кринолином а ля Мария Антуанетта. В правой руке она держала огромный веер из страусовых перьев, а левой прижимала к груди крошечную собачку чихуахуа…
   Едва опустился занавес, Роза со всех ног бросилась с галерки вниз, на улицу, и, обойдя здание театра, оказалась у служебного входа. Там уже выстроилась целая очередь из модно одетых мужчин: все они были в элегантных пальто, шелковых шарфах и шелковых шляпах… Швейцар принимал у них «записки» для девушек. Розе показалось, что некоторые «записки» очень напоминают футляры для драгоценностей…