Страница:
– У меня для тебя небольшой сюрприз, – сказал он, хитро улыбаясь. Он выдержал паузу и добавил: – А может быть, не Сергей? Может быть, звать тебя Алексеем?
– Никогда не забуду этот момент. Борис зловеще расхохотался. Это был смех сумасшедшего, смех маньяка. Впрочем, он действительно больной человек. – Сергей Григорьевич перевел дыхание. – В конверте была фотография моего настоящего отца.
Отец и сын продолжали путь по тихой аллее, и Валентин никак не мог понять, почему фотография настоящего отца, то есть его деда, имела такое большое значение для шефа КГБ.
– Мне стало ясно: Борис все знает, – произнес Сергей. – И вот с того самого дня, с нашей свадьбы, я ждал удара… Ждал днями, неделями, месяцами. Я был похож на несчастного приговоренного, который уже положил голову на плаху и теперь дожидается лишь удара топора. И вот наконец до меня дошло, почему топор так долго не опускается: Борис знал, кто я такой. Знал, но не имел доказательств. Моего сходства с изображенным на той старой фотографии человеком – ты тоже очень похож на него, Валя, – было недостаточно, чтобы убедить руководство страны, что в их ряды затесался потенциальный враг. В конце концов, это могло быть простое совпадение, а выступая с инициативой против меня, Борис поставил бы под угрозу свою собственную карьеру. Ему до сих пор требуется это доказательство. Он постоянно носит в своем бумажнике дубликат этой старой фотографии. Он знает, что мне это известно, а я знаю, что он до сих пор ни о чем не забыл.
– Неужели так важно, кем был твой отец? – спросил Валентин.
– Да, сынок, это очень важно, – спокойно ответил Сергей, доставая из внутреннего кармана старинное кольцо, которое постоянно носил с собой с той самой страшной ночи 1917-го года. Крупный яркий рубин был заключен в изящную золотую оправу. Сергей протянул кольцо сыну. – Это все, что мне досталось в наследство от родителей. Они были одними из самых богатых людей России. В расстрельном списке ЧК их фамилия значилась вскоре после самих Романовых… Мой отец – твой дед – князь Михаил Иванов. Эти миллиарды и эти копи принадлежали нашей семье. И та, кого тебе придется найти и доставить в Россию, приходится тебе двоюродной сестрой. Она твоя родственница, Валя. Ты привезешь ее в Россию, а здесь Борис расправится с ней.
Они развернулись и пошли обратно, к выходу из парка. Скоро должен был вернуться шофер. Сергей рассказал сыну обо всем, что произошло в ту страшную ночь возле станции Ивановское. Валентин молча слушал отца и чувствовал, как рассыпаются перед глазами прежние иллюзии, летят в тартарары честолюбивые планы… Жизнь оказалась совершенно другой, чем он себе представлял.
Валентин допил свое вино, сунул терпеливому официанту чаевые и медленно вышел из ресторана.
Он направился в зал отдыха и сел у окна. Возле камина сидел Кэл Уоррендер и о чем-то серьезно разговаривал с американской тележурналисткой Джини Риз. Соловский завидовал сейчас Кэлу – его спокойствию, уравновешенности. К тому же, он беседовал с такой красивой девушкой… Это была самая настоящая Американская Роза – Валентин всю жизнь мечтал о такой девушке – длинноногой, стройной, хрупкой…
Валентин заказал кофе. Интересно, о чем они говорят, подумал он. Из его памяти не уходили слова отца: «Она твоя родственница, твоя двоюродная сестра… Ты привезешь ее в Россию, а здесь Борис расправится с ней…» Валентин сразу же понял, зачем понадобилась Борису эта «Леди». Его волновали не столько стратегические интересы России, сколько возможность расправиться наконец с Сергеем. С ее помощью председатель КГБ надеялся найти доказательства тому, что Сергей Соловский – сын Михаила Иванова. Борис желал гибели его отцу!
Валентин давно уже понял, что для того, чтобы сделать политическую карьеру, необходимо быть готовым на самопожертвование. Политический лидер – всегда на виду. В любой момент с него могут потребовать отчет за свои действия, он должен служить примером для народных масс… Валентин задумался, что ему делать в этой ситуации.
На первом месте был для него долг перед Родиной. Ведь сейчас вставал вопрос о нарушении мирового равновесия. Если бы он нашел «Леди» и доставил ее в Россию, его страна не только получила бы доступ к миллиардным богатствам Ивановых – Валентин нисколько не сомневался, что эти деньги по праву принадлежат государству, но, что было еще важнее, раз и навсегда был бы положен конец бесконечным спорам о правах на раджастанские копи.
Валентин понял: у него был только один способ спасти жизнь отцу (а заодно и себе самому) и помочь России. Более того, выполнив свой план, он смог бы добиться всего, чего ему так хотелось. Он был обязан найти «Леди» раньше американцев. Найти и убить. Прежде чем она попадет в лапы Бориса. С горечью Валентин подумал, что впервые ему пригодятся знания, полученные в лагере спецназа под Рязанью… Как бы то ни было – «Леди» может быть только благодарна ему – он не причинит ей боли… Что до Бориса, то не зря говорили, что это садист. Валентин не позволит пытать свою сестру в застенках КГБ.
Игра началась, подумал Валентин. Чего бы это ему ни стоило, он обязан найти «Леди» первым.
Он отвернулся от окна. Его взгляд встретился с взглядом Джини Риз. Кэл Уоррендер ушел, она сидела в полном одиночестве. Соловский взял в руку рюмку коньяка и подошел к Джини:
– Добрый вечер, мисс Риз, – сказал он, кивая головой в сторону окна. – Если не ошибаюсь, мы оба оказались заперты непогодой в этом месте. Почему бы нам не скоротать время вместе? Предлагаю выпить.
С трудом сдерживая волнение, Джини подняла голову и, посмотрев Валентину в глаза, произнесла:
– Почему бы и нет, мистер Соловский?
ГЛАВА 7
– Никогда не забуду этот момент. Борис зловеще расхохотался. Это был смех сумасшедшего, смех маньяка. Впрочем, он действительно больной человек. – Сергей Григорьевич перевел дыхание. – В конверте была фотография моего настоящего отца.
Отец и сын продолжали путь по тихой аллее, и Валентин никак не мог понять, почему фотография настоящего отца, то есть его деда, имела такое большое значение для шефа КГБ.
– Мне стало ясно: Борис все знает, – произнес Сергей. – И вот с того самого дня, с нашей свадьбы, я ждал удара… Ждал днями, неделями, месяцами. Я был похож на несчастного приговоренного, который уже положил голову на плаху и теперь дожидается лишь удара топора. И вот наконец до меня дошло, почему топор так долго не опускается: Борис знал, кто я такой. Знал, но не имел доказательств. Моего сходства с изображенным на той старой фотографии человеком – ты тоже очень похож на него, Валя, – было недостаточно, чтобы убедить руководство страны, что в их ряды затесался потенциальный враг. В конце концов, это могло быть простое совпадение, а выступая с инициативой против меня, Борис поставил бы под угрозу свою собственную карьеру. Ему до сих пор требуется это доказательство. Он постоянно носит в своем бумажнике дубликат этой старой фотографии. Он знает, что мне это известно, а я знаю, что он до сих пор ни о чем не забыл.
– Неужели так важно, кем был твой отец? – спросил Валентин.
– Да, сынок, это очень важно, – спокойно ответил Сергей, доставая из внутреннего кармана старинное кольцо, которое постоянно носил с собой с той самой страшной ночи 1917-го года. Крупный яркий рубин был заключен в изящную золотую оправу. Сергей протянул кольцо сыну. – Это все, что мне досталось в наследство от родителей. Они были одними из самых богатых людей России. В расстрельном списке ЧК их фамилия значилась вскоре после самих Романовых… Мой отец – твой дед – князь Михаил Иванов. Эти миллиарды и эти копи принадлежали нашей семье. И та, кого тебе придется найти и доставить в Россию, приходится тебе двоюродной сестрой. Она твоя родственница, Валя. Ты привезешь ее в Россию, а здесь Борис расправится с ней.
Они развернулись и пошли обратно, к выходу из парка. Скоро должен был вернуться шофер. Сергей рассказал сыну обо всем, что произошло в ту страшную ночь возле станции Ивановское. Валентин молча слушал отца и чувствовал, как рассыпаются перед глазами прежние иллюзии, летят в тартарары честолюбивые планы… Жизнь оказалась совершенно другой, чем он себе представлял.
Валентин допил свое вино, сунул терпеливому официанту чаевые и медленно вышел из ресторана.
Он направился в зал отдыха и сел у окна. Возле камина сидел Кэл Уоррендер и о чем-то серьезно разговаривал с американской тележурналисткой Джини Риз. Соловский завидовал сейчас Кэлу – его спокойствию, уравновешенности. К тому же, он беседовал с такой красивой девушкой… Это была самая настоящая Американская Роза – Валентин всю жизнь мечтал о такой девушке – длинноногой, стройной, хрупкой…
Валентин заказал кофе. Интересно, о чем они говорят, подумал он. Из его памяти не уходили слова отца: «Она твоя родственница, твоя двоюродная сестра… Ты привезешь ее в Россию, а здесь Борис расправится с ней…» Валентин сразу же понял, зачем понадобилась Борису эта «Леди». Его волновали не столько стратегические интересы России, сколько возможность расправиться наконец с Сергеем. С ее помощью председатель КГБ надеялся найти доказательства тому, что Сергей Соловский – сын Михаила Иванова. Борис желал гибели его отцу!
Валентин давно уже понял, что для того, чтобы сделать политическую карьеру, необходимо быть готовым на самопожертвование. Политический лидер – всегда на виду. В любой момент с него могут потребовать отчет за свои действия, он должен служить примером для народных масс… Валентин задумался, что ему делать в этой ситуации.
На первом месте был для него долг перед Родиной. Ведь сейчас вставал вопрос о нарушении мирового равновесия. Если бы он нашел «Леди» и доставил ее в Россию, его страна не только получила бы доступ к миллиардным богатствам Ивановых – Валентин нисколько не сомневался, что эти деньги по праву принадлежат государству, но, что было еще важнее, раз и навсегда был бы положен конец бесконечным спорам о правах на раджастанские копи.
Валентин понял: у него был только один способ спасти жизнь отцу (а заодно и себе самому) и помочь России. Более того, выполнив свой план, он смог бы добиться всего, чего ему так хотелось. Он был обязан найти «Леди» раньше американцев. Найти и убить. Прежде чем она попадет в лапы Бориса. С горечью Валентин подумал, что впервые ему пригодятся знания, полученные в лагере спецназа под Рязанью… Как бы то ни было – «Леди» может быть только благодарна ему – он не причинит ей боли… Что до Бориса, то не зря говорили, что это садист. Валентин не позволит пытать свою сестру в застенках КГБ.
Игра началась, подумал Валентин. Чего бы это ему ни стоило, он обязан найти «Леди» первым.
Он отвернулся от окна. Его взгляд встретился с взглядом Джини Риз. Кэл Уоррендер ушел, она сидела в полном одиночестве. Соловский взял в руку рюмку коньяка и подошел к Джини:
– Добрый вечер, мисс Риз, – сказал он, кивая головой в сторону окна. – Если не ошибаюсь, мы оба оказались заперты непогодой в этом месте. Почему бы нам не скоротать время вместе? Предлагаю выпить.
С трудом сдерживая волнение, Джини подняла голову и, посмотрев Валентину в глаза, произнесла:
– Почему бы и нет, мистер Соловский?
ГЛАВА 7
Мэриленд
Владение «Тихие поляны» полностью соответствовало своему названию: из окна Мисси открывался прекрасный вид на бесконечные изумрудно-зеленые луга и чистое голубое озерцо, у берегов которого дикие утки вили себе гнезда. Внезапное похолодание, к счастью, так и не погубило раньше обычного расцветшие в этом году вишни, и сейчас Мисси любовалась их тонкими ветвями, усыпанными нежно-розовыми цветами.
– Какой замечательный день! – сказала с улыбкой сестра Сара Милгрим. – Может быть, выйдем погулять? Как вам такое предложение? Посмотрим на утиные гнезда…
– Это не простые утки – дикие, – со знанием дела заметила Мисси. – Посмотрите, какие у них зеленые головки. И потом, Сара, сколько раз можно просить вас не обращаться со мной как с маленькой девочкой или выжившей из ума старухой. У меня пока что с головой все в порядке. – Сестра стала расчесывать ей волосы, и Мисси поморщилась: – Впрочем, у меня с головой все в порядке, пока вы не начинаете ее расчесывать.
Сестра Милгрим улыбнулась. Сегодня утром Мисси была явно не в духе. От этой старушки было невозможно ничего скрыть: по одному взгляду она могла догадаться, когда Сара поссорилась с очередным кавалером.
– Какие у вас красивые волосы, Мисси, – сказала Сара, – расчесывая длинные шелковые пряди. – Эти серебряные косы придают вашим глазам фиалковый оттенок.
– Фиалковый? – переспросила Мисси. – Нет, дорогая, фиалки любила не я, а Аннушка. Стоит мне закрыть глаза, как я начинаю ощущать этот дивный запах…
– Аннушка? Не знаю, не знаю, во всяком случае, могу поклясться, что у нее не было таких роскошных волос, как у вас. Наверное, в молодости вы были просто неотразимы. Должно быть, хватало у вас мальчиков.
– Нет, Сара, мальчиков у меня не было – одни мужчины. Их было в моей жизни четверо, – Мисси глубоко вздохнула. – И любила я по-настоящему того из них, за кого так и не вышла замуж. Это была моя первая и единственная любовь.
– Говорят, первая любовь – самая сильная, – задумчиво произнесла Сара, глядя в зеркало на отражение Мисси. – Почему же вы не поженились?
Мисси прикрыла глаза и сказала:
– Он умер. Это было так давно, что даже не верится, что вообще это когда-то было…
Сара Милгрим собрала волосы Мисси в большой пучок.
– Извините, Мисси, – сказала сестра Милгрим, – не хотите ли выпить чашечку вашего любимого чая? Я быстренько заварю его и принесу сюда. Хорошо?
Мисси услышала стук двери. Снова она осталась наедине со своими воспоминаниями. Что с ней стало? Наверное, она и впрямь начала выживать из ума, раз болтает так просто об Аннушке. Надо быть поосторожнее – особенно после того, что увидела она по телевизору. Милгрим может запомнить это имя – Аннушка… Потом она прочитает в какой-нибудь газетенке очередной репортаж о сокровищах Ивановых и сопоставит двух Аннушек. Кстати, почему так долго не звонит Анна? Мисси начала беспокоиться. Она глубоко вздохнула. Когда вся эта история только начиналась, ей и в голову прийти не могло, что все затянется так надолго.
Если бы Епифанов не нашел их тогда в лесу, Мисси не сидела бы сейчас в этом кресле, а бесценная диадема Ивановых попросту пропала бы навсегда.
Россия
Мисси открыла глаза. Она не могла ничего понять: лежит под теплой периной, в уютном фланелевом халате, руки и ноги слегка покалывает – кровь возвращается в окоченевшие члены. Отблески пламени осветили бревенчатые стены. Мисси услышала какие-то голоса. Она приподнялась в постели и огляделась. За столом посреди комнаты сидела княгиня Софья, такая же величественная, как всегда. Она пила горячий чай из граненого стакана. Возле печки лежал свернувшийся клубком Виктор, от его шерсти пахло мокрой овчиной. Маленькая Ксения весело болтала по-английски с пятью карапузами, смотревшими на нее широко раскрытыми глазами. Мисси сообразила, что это, скорее всего, домик начальника станции – и тут же в памяти встали страшные события ночи… Мисси задрожала, по щекам потекли слезы.
– Успокойтесь, – обратилась к ней хозяйка дома. – Вы в надежном месте. Муж нашел вас в лесу и доставил сюда. Сейчас я принесу вам горячего чаю, а потом, когда вы немного придете в себя, накормлю вас щами.
В глазах Епифановой Мисси прочитала сочувствие. Она поняла, что жена начальника станции все знает.
Мисси пила чай мелкими глоточками – он обжигал горло, но так и не мог согреть сердце бедной девушки.
Она вспомнила, как лежала на снегу… Когда краском увез Алешу, ей хотелось только одного: умереть. «Соловский, Соловский» – это имя навсегда осталось в ее памяти. На какое-то время она потеряла сознание. Очнувшись, услышала какие-то странные звуки. Подняла голову – это были волки. Выходит, ей не суждено мирно уснуть навеки в морозном лесу! Ее разорвут голодные хищники!
Зверь подошел ближе, тронул неподвижно лежавшую девушку лапой. Мисси вспомнила, что Миша когда-то говорил ей, что волки предпочитают мертвечину и редко трогают живых. Мисси услышала, как из лесу выбежало еще несколько волков. Вдруг раздался громкий лай, и она увидела, как навстречу стае выскочил верный Виктор – он стремглав бросился на вожака и вцепился ему в горло. Отпустив бездыханного врага, пес кинулся к остальным, окружившим труп несчастной Аннушки. Потом он рванулся к Мисси. Он остановился возле нее, устремив на девушку свой преданный взгляд. Из разодранного уха сочилась кровь.
Неожиданно для самой себя Мисси почувствовала прилив жизненных сил. Ей нужно выжить. Во что бы то ни стало. Ведь ей было всего восемнадцать – она хотела жить, жить долго… Кроме того, на ее хрупкие плечи была возложена огромная ответственность. Ей нужно было спасти Мишину дочку. Она попыталась встать, но ноги не слушались. Сердце бешено колотилось. Вдруг перед глазами потемнело, и она снова потеряла сознание. Очнулась только в доме Епифанова в Ивановском.
К Мисси подошла княгиня Софья. Она присела на край кровати, взяла девушку за руку и сказала:
– Слава Богу, с вами все в порядке, Мисси. Если бы не вы, моя внучка погибла бы вместе с остальными. Я утешаюсь лишь тем, что Миши больше нет в живых: он никогда не узнает о страшной смерти жены и сына.
Отказываясь верить услышанному, Мисси в ужасе посмотрела на старую княгиню.
– Увы, это так, – проговорила та. – У меня нет никаких сомнений, что Миша погиб. Я чувствую это своим материнским сердцем. – Она прижала руку к груди. – Я только никак не могу понять, за что его убили. Мой сын был хорошим человеком. Как и его отец и дед, он был, если можно так выразиться, образцовым помещиком… заботился о крестьянах, как любящий отец. Боролся за их права в Думе. За что? За что же его убили, Мисси? Как могли они поднять руку на такого хорошего человека? Кто позаботится о них после его гибели? И как… как осмелились они так обойтись с Аннушкой?!
Софья отвернулась от Мисси и уставилась на мерцавший в печке огонь. В глазах старой княгини не было ни слезинки.
– Епифанов так и не смог найти тела Алеши, – сказала она после небольшой паузы. – Наверное, его успели съесть волки…
– Нет… – начала было Мисси, но вовремя осеклась: зачем рассказывать Софье всю правду об Алексее? Пусть лучше считает, что мальчик погиб. Мисси прекрасно понимала, что он навсегда потерян для семьи. Отвернувшись к стене, она снова впала в забытье.
Когда она пришла в себя, ставни были по-прежнему наглухо закрыты. Жена Епифанова резала буханку ржаного хлеба. Княгиня Софья лежала на соломенном тюфяке, Ксения сидела возле бабушки. Верный пес лежал посередине комнаты. Больше в комнате никого не было, и Мисси решила, что остальные ушли спать.
– Наконец-то ты проснулась, – улыбнулась ей Епифанова. Сейчас принесу щи. И не вздумай отказываться, – добавила она, – тебе нужно хорошенько есть – иначе где взять силы, чтобы выбраться отсюда?
Мисси села на тяжелый деревянный стул к выскобленному до белизны сосновому столу, чтобы послушать хозяйку.
Она рассказала, что поезда в России давно уже сбились с графика. Нет угля, и теперь вместо него использовали сосновые поленья, которые были ненадежным топливом. Часто поезда замирали посреди заснеженных просторов, и сдвинуть их с места не было никакой возможности. Каждый раз, когда в сторону Ивановского отправлялся очередной поезд, Епифанову как начальнику этой крошечной станции посылали телеграмму – оставалось ждать, когда обещанный поезд наконец доберется до Ивановского…
– Когда же будет ближайший поезд? – поинтересовалась Мисси.
Епифанова пожала плечами: кто ж его знает. Если раньше до ближайшей станции было четыре часа, то сейчас могло не хватить и четырех суток. Она сказала, что надо подумать о маскировке – солдаты обыскивают поезда, ища изменников.
Мисси отхлебнула щей и задумалась о странностях этого мира, она, дочь знаменитого оксфордского профессора, вдруг стала «подозрительным лицом» в этой чужой для нее стране.
Как весело все начиналось год назад, когда они с отцом отправились в очередное путешествие. На этот раз отец собирался побывать в местах последних археологических раскопок в Турции.
Профессору Маркусу Октавиусу Байрону было уже за пятьдесят, когда он женился на очаровательной девушке по имени Элис Ли Джеймс. Радости пожилого профессора не было границ, когда три года спустя жена подарила ему дочь. Девочку назвали Верити, но дома все звали ее Мисси. Когда Мисси было всего восемь, ее мать умерла от воспаления легких. С того времени отец стал единственным близким ей человеком. Кроме отца, у нее никого и ничего не было. Маркус, в свою очередь, в своей дочери души не чаял. Он повсюду брал ее с собой. К четырнадцати годам Мисси успела побывать на раскопках в Греции, Индии и Египте. Она с восторгом залезала в древние гробницы, старательно вытирала пыль веков с бронзовых кинжалов, не гнушалась самой черной работой в экспедициях. Но всегда ее тянуло домой – в старинный, давно не крашенный коттедж в тенистой аллее по соседству с Тринити-колледжем в Оксфорде.
Отец часто говорил Мисси, что она очаровательна, но Мисси считала, что отец необъективен – просто она напоминала ему покойную жену. Действительно, Мисси была очень похожа на мать. Она унаследовала от Элис Ли фиалковые глаза, молочно-белую кожу и роскошные каштановые волосы. Мисси всегда казалось, что ее очень портит чрезмерная худоба: скулы выпирали, нос казался слишком крупным. Кроме того, у нее были очень длинные ноги – она была выше многих своих сверстников-мальчишек.
Мисси сидела за столом и, прикрыв глаза, думала об отце – ей совершенно не хотелось есть. Профессор Маркус Байрон был высок, худощав и сутул – годы, проведенные над старинными фолиантами по истории, не пропали бесследно. Его седая борода пропахла манильскими сигарами и португальским портвейном…
Мисси с трудом сдержала слезы, вспомнив, как она подходила к массивной дубовой двери кабинета отца и тихонько стучалась. Вскоре из-за двери раздавалось привычное «Intra» – отец всегда приглашал войти на своем любимом языке – царственной латыни. Старый профессор улыбался, откладывал книгу в сторону и сажал Мисси к себе на колени, слушая ее рассказы о том, как прошел очередной день в школе. Впрочем, иногда Мисси замечала, что отец не может отвлечься от своих греков и римлян и слушает ее рассеянно…
Профессор Байрон позаботился о хорошем образовании дочери. Однажды вечером, позвав Мисси к себе в кабинет, он торжественно заявил ей, что девочки должны быть образованы не хуже мальчиков, и послал дочь учиться в знаменитую Оксфордскую подготовительную школу, где на весь класс она была единственной представительницей прекрасного пола. Сначала ее не хотели принимать, но имя отца возымело действие – никто не посмел отказать дочери знаменитого ученого. За время учебы Мисси так и не научилась ощущать себя девочкой – ее окружали парни, и она считала себя такой же, как они. Когда в один прекрасный день она сообщила отцу, что хочет научиться играть в регби, он впервые задумался о том, чтобы перевести ее в женскую школу. Но старый профессор нисколько не жалел, что Мисси провела столько времени в «мужской» компании – подготовительная школа, по его твердому убеждению, была единственным местом, где человеку могли привить тягу к знаниям. К тому же Мисси благополучно миновала искушение, портящее большинство ее сверстниц: она не стала жеманной трусихой.
Мисси вздохнула и открыла глаза: вокруг были те же бревенчатые стены, почти незнакомая русская женщина пекла хлеб. Только сейчас девушка поняла, что Оксфорд и детство остались далеко позади.
Профессор Байрон готовился к экспедиции в Турцию на протяжении целого года. В одном из научных журналов он вычитал, что в ходе раскопок неподалеку от Эфеса обнаружены следы древнейшей цивилизации в Малой Азии. Мисси пыталась отговорить отца от этой поездки. Лето в Турции – страшная жара, говорила она, мириады комаров, нехватка питьевой воды, не лучше ли подождать до осени? Увы, отец был непреклонен: он вцепился в свою идею, как ребенок в новую игрушку. Спорить с ним было бесполезно.
В конце концов Маркус Байрон пошел на компромисс: он согласился провести экспедицию в два этапа: в мае-июне, когда было еще не так жарко, а потом продолжить раскопки осенью. В июле и августе профессор решил наконец воспользоваться приглашением своего старинного знакомого князя Михаила Иванова и съездить в Санкт-Петербург. Маркус познакомился с Мишей много лет назад, когда тот изучал в Оксфорде древнюю историю. С тех пор между профессором и князем завязалась переписка.
Маркус Байрон торжественно пообещал дочери беречь себя, но, как и предполагала Мисси, выполнить это обещание так и не смог. Он работал день и ночь: днем спускался в раскопы, ночью подолгу засиживался за книгами и тетрадями при свете керосинки, не обращая внимания на назойливых комаров. Через три недели у старика появились первые признаки малярии. Раскоп находился вдали от селений, ближайшая больница – не менее чем в ста милях от этого места… Хинин и патентованные средства, которые взяла с собой из дому Мисси, почти не помогали. Состояние отца быстро ухудшалось. Мисси сутками не отходила от его постели, и через неделю ему стало немного лучше. Он встал с кровати и бодрым голосом заявил, что хочет немедленно вернуться к работам… Но Мисси заметила, что глаза отца утратили былой блеск, стали трястись руки. Перед ней стоял глубокий старик.
Мисси умоляла отца немедленно вернуться в Англию, но тщетно: единственное, чего ей удалось добиться – это уговорить Маркуса поехать в Россию, где он смог бы хорошенько отдохнуть в поместье Ивановых в Крыму.
Место, куда они приехали, напоминало дворец: мраморные лестницы, фонтаны с родниковой водой, зимний сад, десятки слуг… Но профессору неожиданно стало плохо. Лучшие доктора пытались помочь ему, но напрасно. Перед смертью он позвал к себе дочь, крепко взял ее за руку и сказал:
– Будь осторожна, Мисси. Впереди у тебя большие перемены. – Маркус глубоко вздохнул и предал Богу душу.
Мисси осталась одна на всем белом свете – у нее не было ни друзей, ни близких.
Профессора похоронили на следующий день в ограде небольшой православной церкви на вершине холма. С этого места открывался дивный вид на иссиня-черное море. Князь Михаил не успел приехать из Петербурга на похороны своего учителя. На панихиду собрались друзья князя, жившие по соседству.
На поминках они смотрели на бедную девушку с сочувствием и удивлением.
– Почему она не плачет? – шептали они. – Бедняжка… Ей ведь всего шестнадцать. Князь говорил, что у нее нет никого, кроме отца… Что же с ней будет?
Слезы пришли к ней на следующий день, в купе курьерского поезда, мчавшего ее в Петербург, к князю Михаилу. Когда наконец она оказалась в северной столице и увидела этого человека, Мисси почувствовала, что в ее жизни наступили перемены, которые предрек ей перед смертью отец.
Князю Иванову принадлежало в Петербурге несколько больших домов. В них мирно жили многочисленные дальние родственники князя. Старые двоюродные бабушки вязали на спицах и вспоминали дни своей молодости. Воздух был напитан мятой и одеколоном. Ивановы были очень гостеприимны – кроме родственников, в каждом из домов обязательно гостил какой-нибудь близкий или дальний знакомый. Но юная англичанка Верити Байрон заняла особое место среди этих гостей. Ивановы приняли осиротевшую девушку в свой дом, и вскоре она стала полноправным членом их большой, дружной семьи. Конечно же, с того самого дня, когда Мисси впервые увидела князя Мишу, она безнадежно влюбилась в него.
Оглядываясь в прошлое, Мисси жалела об одном: что все так быстро прошло. Порой ей хотелось, чтобы ничего этого вообще не было. Если бы они не поехали в Турцию, отец был бы жив… Если бы она не влюбилась в Мишу Иванова, она спокойно жила бы сейчас в Оксфорде. Если бы в России не произошла революция, они жили бы все вместе – она, Миша, остальные Ивановы – в Варышне… Ей не пришлось бы прятаться, спасаясь от красного террора… Но то, что свершилось—свершилось. Мисси осталась один на один с судьбой, затерянная в снегах России… Впрочем, она была не одна: с ней были маленькая Ксюша и княгиня Софья – ребенок и старая женщина, и она отвечала за них…
Два дня, проведенные в Дворске в ожидании поезда, показались Григорию Соловскому вечностью. За все это время Алексей не вымолвил ни слова. Он ни на шаг не отходил от Григория, пожирая его своими огромными испуганными глазами. Куда бы ни пошел Соловский – в пекарню, на вокзал – мальчик все время ходил за ним по пятам. Только в присутствии Соловского Алексей соглашался съесть несколько ложек щей с ломтем черного ржаного хлеба.
Старый паровоз – за неимением угля в его топку кидали сосновые чурки – медленно продвигался по русским просторам, изрыгая едкий дым и искры… Наконец, издав пронзительный гудок, он подтянулся к перрону. Откуда-то из-под навеса высыпала огромная толпа людей с узлами и кошелками. Отчаянно распихивая локтями стоявших рядом, люди бросились на штурм набитого битком поезда. Вагон, предназначенный для Григория, сохранил еще былую роскошь – раньше он принадлежал одному из высших чинов министерства путей сообщения. Вагон цепляли к поездам, и чиновник инспектировал дороги. Сейчас место чиновника занял Григорий. В вагоне не было света и отопления, но широкие полки были покрыты мягким бархатом. Двое красноармейцев принесли бидон щей, несколько буханок хлеба и свечи. По сравнению с другими пассажирами, с трудом разместившимися на жестких деревянных скамьях и даже на багажных полках, Григорий и его спутники роскошествовали.
Натужно загудев, поезд отошел от перрона. Время от времени он останавливался, и тогда Григорий выскакивал из вагона и бежал вдоль путей к машинисту – выяснить, в чем дело. Увы, паровоз был очень стар, топлива было мало – даже под страхом смерти машинист не мог обеспечить быструю езду.
Красноармейцы в серых шинелях с трудом протискивались по коридорам поезда, проверяя документы. Когда у них возникали сомнения, звали Соловского – он все-таки был краскомом. Когда речь шла о крестьянах или рабочих, Григорий всегда шел им навстречу – даже если у них были не в порядке документы. Но когда солдаты сообщили ему, что в одном из вагонов едет подозрительная молодая англичанка, Соловский не сразу решил, что делать.
Она стояла в проходе под конвоем двух красноармейцев. Григорий обратил внимание на две вещи: очень красива и очень зла. Ее фиалковые глаза светились гневом – она не скрывала неприязни к солдатам, крепко державшим ее за обе руки.
– Прикажите им немедленно отпустить меня! – сказала девушка на чистейшем русском языке. – Они не имеют права обращаться таким образом с английской подданной.
Владение «Тихие поляны» полностью соответствовало своему названию: из окна Мисси открывался прекрасный вид на бесконечные изумрудно-зеленые луга и чистое голубое озерцо, у берегов которого дикие утки вили себе гнезда. Внезапное похолодание, к счастью, так и не погубило раньше обычного расцветшие в этом году вишни, и сейчас Мисси любовалась их тонкими ветвями, усыпанными нежно-розовыми цветами.
– Какой замечательный день! – сказала с улыбкой сестра Сара Милгрим. – Может быть, выйдем погулять? Как вам такое предложение? Посмотрим на утиные гнезда…
– Это не простые утки – дикие, – со знанием дела заметила Мисси. – Посмотрите, какие у них зеленые головки. И потом, Сара, сколько раз можно просить вас не обращаться со мной как с маленькой девочкой или выжившей из ума старухой. У меня пока что с головой все в порядке. – Сестра стала расчесывать ей волосы, и Мисси поморщилась: – Впрочем, у меня с головой все в порядке, пока вы не начинаете ее расчесывать.
Сестра Милгрим улыбнулась. Сегодня утром Мисси была явно не в духе. От этой старушки было невозможно ничего скрыть: по одному взгляду она могла догадаться, когда Сара поссорилась с очередным кавалером.
– Какие у вас красивые волосы, Мисси, – сказала Сара, – расчесывая длинные шелковые пряди. – Эти серебряные косы придают вашим глазам фиалковый оттенок.
– Фиалковый? – переспросила Мисси. – Нет, дорогая, фиалки любила не я, а Аннушка. Стоит мне закрыть глаза, как я начинаю ощущать этот дивный запах…
– Аннушка? Не знаю, не знаю, во всяком случае, могу поклясться, что у нее не было таких роскошных волос, как у вас. Наверное, в молодости вы были просто неотразимы. Должно быть, хватало у вас мальчиков.
– Нет, Сара, мальчиков у меня не было – одни мужчины. Их было в моей жизни четверо, – Мисси глубоко вздохнула. – И любила я по-настоящему того из них, за кого так и не вышла замуж. Это была моя первая и единственная любовь.
– Говорят, первая любовь – самая сильная, – задумчиво произнесла Сара, глядя в зеркало на отражение Мисси. – Почему же вы не поженились?
Мисси прикрыла глаза и сказала:
– Он умер. Это было так давно, что даже не верится, что вообще это когда-то было…
Сара Милгрим собрала волосы Мисси в большой пучок.
– Извините, Мисси, – сказала сестра Милгрим, – не хотите ли выпить чашечку вашего любимого чая? Я быстренько заварю его и принесу сюда. Хорошо?
Мисси услышала стук двери. Снова она осталась наедине со своими воспоминаниями. Что с ней стало? Наверное, она и впрямь начала выживать из ума, раз болтает так просто об Аннушке. Надо быть поосторожнее – особенно после того, что увидела она по телевизору. Милгрим может запомнить это имя – Аннушка… Потом она прочитает в какой-нибудь газетенке очередной репортаж о сокровищах Ивановых и сопоставит двух Аннушек. Кстати, почему так долго не звонит Анна? Мисси начала беспокоиться. Она глубоко вздохнула. Когда вся эта история только начиналась, ей и в голову прийти не могло, что все затянется так надолго.
Если бы Епифанов не нашел их тогда в лесу, Мисси не сидела бы сейчас в этом кресле, а бесценная диадема Ивановых попросту пропала бы навсегда.
Россия
Мисси открыла глаза. Она не могла ничего понять: лежит под теплой периной, в уютном фланелевом халате, руки и ноги слегка покалывает – кровь возвращается в окоченевшие члены. Отблески пламени осветили бревенчатые стены. Мисси услышала какие-то голоса. Она приподнялась в постели и огляделась. За столом посреди комнаты сидела княгиня Софья, такая же величественная, как всегда. Она пила горячий чай из граненого стакана. Возле печки лежал свернувшийся клубком Виктор, от его шерсти пахло мокрой овчиной. Маленькая Ксения весело болтала по-английски с пятью карапузами, смотревшими на нее широко раскрытыми глазами. Мисси сообразила, что это, скорее всего, домик начальника станции – и тут же в памяти встали страшные события ночи… Мисси задрожала, по щекам потекли слезы.
– Успокойтесь, – обратилась к ней хозяйка дома. – Вы в надежном месте. Муж нашел вас в лесу и доставил сюда. Сейчас я принесу вам горячего чаю, а потом, когда вы немного придете в себя, накормлю вас щами.
В глазах Епифановой Мисси прочитала сочувствие. Она поняла, что жена начальника станции все знает.
Мисси пила чай мелкими глоточками – он обжигал горло, но так и не мог согреть сердце бедной девушки.
Она вспомнила, как лежала на снегу… Когда краском увез Алешу, ей хотелось только одного: умереть. «Соловский, Соловский» – это имя навсегда осталось в ее памяти. На какое-то время она потеряла сознание. Очнувшись, услышала какие-то странные звуки. Подняла голову – это были волки. Выходит, ей не суждено мирно уснуть навеки в морозном лесу! Ее разорвут голодные хищники!
Зверь подошел ближе, тронул неподвижно лежавшую девушку лапой. Мисси вспомнила, что Миша когда-то говорил ей, что волки предпочитают мертвечину и редко трогают живых. Мисси услышала, как из лесу выбежало еще несколько волков. Вдруг раздался громкий лай, и она увидела, как навстречу стае выскочил верный Виктор – он стремглав бросился на вожака и вцепился ему в горло. Отпустив бездыханного врага, пес кинулся к остальным, окружившим труп несчастной Аннушки. Потом он рванулся к Мисси. Он остановился возле нее, устремив на девушку свой преданный взгляд. Из разодранного уха сочилась кровь.
Неожиданно для самой себя Мисси почувствовала прилив жизненных сил. Ей нужно выжить. Во что бы то ни стало. Ведь ей было всего восемнадцать – она хотела жить, жить долго… Кроме того, на ее хрупкие плечи была возложена огромная ответственность. Ей нужно было спасти Мишину дочку. Она попыталась встать, но ноги не слушались. Сердце бешено колотилось. Вдруг перед глазами потемнело, и она снова потеряла сознание. Очнулась только в доме Епифанова в Ивановском.
К Мисси подошла княгиня Софья. Она присела на край кровати, взяла девушку за руку и сказала:
– Слава Богу, с вами все в порядке, Мисси. Если бы не вы, моя внучка погибла бы вместе с остальными. Я утешаюсь лишь тем, что Миши больше нет в живых: он никогда не узнает о страшной смерти жены и сына.
Отказываясь верить услышанному, Мисси в ужасе посмотрела на старую княгиню.
– Увы, это так, – проговорила та. – У меня нет никаких сомнений, что Миша погиб. Я чувствую это своим материнским сердцем. – Она прижала руку к груди. – Я только никак не могу понять, за что его убили. Мой сын был хорошим человеком. Как и его отец и дед, он был, если можно так выразиться, образцовым помещиком… заботился о крестьянах, как любящий отец. Боролся за их права в Думе. За что? За что же его убили, Мисси? Как могли они поднять руку на такого хорошего человека? Кто позаботится о них после его гибели? И как… как осмелились они так обойтись с Аннушкой?!
Софья отвернулась от Мисси и уставилась на мерцавший в печке огонь. В глазах старой княгини не было ни слезинки.
– Епифанов так и не смог найти тела Алеши, – сказала она после небольшой паузы. – Наверное, его успели съесть волки…
– Нет… – начала было Мисси, но вовремя осеклась: зачем рассказывать Софье всю правду об Алексее? Пусть лучше считает, что мальчик погиб. Мисси прекрасно понимала, что он навсегда потерян для семьи. Отвернувшись к стене, она снова впала в забытье.
Когда она пришла в себя, ставни были по-прежнему наглухо закрыты. Жена Епифанова резала буханку ржаного хлеба. Княгиня Софья лежала на соломенном тюфяке, Ксения сидела возле бабушки. Верный пес лежал посередине комнаты. Больше в комнате никого не было, и Мисси решила, что остальные ушли спать.
– Наконец-то ты проснулась, – улыбнулась ей Епифанова. Сейчас принесу щи. И не вздумай отказываться, – добавила она, – тебе нужно хорошенько есть – иначе где взять силы, чтобы выбраться отсюда?
Мисси села на тяжелый деревянный стул к выскобленному до белизны сосновому столу, чтобы послушать хозяйку.
Она рассказала, что поезда в России давно уже сбились с графика. Нет угля, и теперь вместо него использовали сосновые поленья, которые были ненадежным топливом. Часто поезда замирали посреди заснеженных просторов, и сдвинуть их с места не было никакой возможности. Каждый раз, когда в сторону Ивановского отправлялся очередной поезд, Епифанову как начальнику этой крошечной станции посылали телеграмму – оставалось ждать, когда обещанный поезд наконец доберется до Ивановского…
– Когда же будет ближайший поезд? – поинтересовалась Мисси.
Епифанова пожала плечами: кто ж его знает. Если раньше до ближайшей станции было четыре часа, то сейчас могло не хватить и четырех суток. Она сказала, что надо подумать о маскировке – солдаты обыскивают поезда, ища изменников.
Мисси отхлебнула щей и задумалась о странностях этого мира, она, дочь знаменитого оксфордского профессора, вдруг стала «подозрительным лицом» в этой чужой для нее стране.
Как весело все начиналось год назад, когда они с отцом отправились в очередное путешествие. На этот раз отец собирался побывать в местах последних археологических раскопок в Турции.
Профессору Маркусу Октавиусу Байрону было уже за пятьдесят, когда он женился на очаровательной девушке по имени Элис Ли Джеймс. Радости пожилого профессора не было границ, когда три года спустя жена подарила ему дочь. Девочку назвали Верити, но дома все звали ее Мисси. Когда Мисси было всего восемь, ее мать умерла от воспаления легких. С того времени отец стал единственным близким ей человеком. Кроме отца, у нее никого и ничего не было. Маркус, в свою очередь, в своей дочери души не чаял. Он повсюду брал ее с собой. К четырнадцати годам Мисси успела побывать на раскопках в Греции, Индии и Египте. Она с восторгом залезала в древние гробницы, старательно вытирала пыль веков с бронзовых кинжалов, не гнушалась самой черной работой в экспедициях. Но всегда ее тянуло домой – в старинный, давно не крашенный коттедж в тенистой аллее по соседству с Тринити-колледжем в Оксфорде.
Отец часто говорил Мисси, что она очаровательна, но Мисси считала, что отец необъективен – просто она напоминала ему покойную жену. Действительно, Мисси была очень похожа на мать. Она унаследовала от Элис Ли фиалковые глаза, молочно-белую кожу и роскошные каштановые волосы. Мисси всегда казалось, что ее очень портит чрезмерная худоба: скулы выпирали, нос казался слишком крупным. Кроме того, у нее были очень длинные ноги – она была выше многих своих сверстников-мальчишек.
Мисси сидела за столом и, прикрыв глаза, думала об отце – ей совершенно не хотелось есть. Профессор Маркус Байрон был высок, худощав и сутул – годы, проведенные над старинными фолиантами по истории, не пропали бесследно. Его седая борода пропахла манильскими сигарами и португальским портвейном…
Мисси с трудом сдержала слезы, вспомнив, как она подходила к массивной дубовой двери кабинета отца и тихонько стучалась. Вскоре из-за двери раздавалось привычное «Intra» – отец всегда приглашал войти на своем любимом языке – царственной латыни. Старый профессор улыбался, откладывал книгу в сторону и сажал Мисси к себе на колени, слушая ее рассказы о том, как прошел очередной день в школе. Впрочем, иногда Мисси замечала, что отец не может отвлечься от своих греков и римлян и слушает ее рассеянно…
Профессор Байрон позаботился о хорошем образовании дочери. Однажды вечером, позвав Мисси к себе в кабинет, он торжественно заявил ей, что девочки должны быть образованы не хуже мальчиков, и послал дочь учиться в знаменитую Оксфордскую подготовительную школу, где на весь класс она была единственной представительницей прекрасного пола. Сначала ее не хотели принимать, но имя отца возымело действие – никто не посмел отказать дочери знаменитого ученого. За время учебы Мисси так и не научилась ощущать себя девочкой – ее окружали парни, и она считала себя такой же, как они. Когда в один прекрасный день она сообщила отцу, что хочет научиться играть в регби, он впервые задумался о том, чтобы перевести ее в женскую школу. Но старый профессор нисколько не жалел, что Мисси провела столько времени в «мужской» компании – подготовительная школа, по его твердому убеждению, была единственным местом, где человеку могли привить тягу к знаниям. К тому же Мисси благополучно миновала искушение, портящее большинство ее сверстниц: она не стала жеманной трусихой.
Мисси вздохнула и открыла глаза: вокруг были те же бревенчатые стены, почти незнакомая русская женщина пекла хлеб. Только сейчас девушка поняла, что Оксфорд и детство остались далеко позади.
Профессор Байрон готовился к экспедиции в Турцию на протяжении целого года. В одном из научных журналов он вычитал, что в ходе раскопок неподалеку от Эфеса обнаружены следы древнейшей цивилизации в Малой Азии. Мисси пыталась отговорить отца от этой поездки. Лето в Турции – страшная жара, говорила она, мириады комаров, нехватка питьевой воды, не лучше ли подождать до осени? Увы, отец был непреклонен: он вцепился в свою идею, как ребенок в новую игрушку. Спорить с ним было бесполезно.
В конце концов Маркус Байрон пошел на компромисс: он согласился провести экспедицию в два этапа: в мае-июне, когда было еще не так жарко, а потом продолжить раскопки осенью. В июле и августе профессор решил наконец воспользоваться приглашением своего старинного знакомого князя Михаила Иванова и съездить в Санкт-Петербург. Маркус познакомился с Мишей много лет назад, когда тот изучал в Оксфорде древнюю историю. С тех пор между профессором и князем завязалась переписка.
Маркус Байрон торжественно пообещал дочери беречь себя, но, как и предполагала Мисси, выполнить это обещание так и не смог. Он работал день и ночь: днем спускался в раскопы, ночью подолгу засиживался за книгами и тетрадями при свете керосинки, не обращая внимания на назойливых комаров. Через три недели у старика появились первые признаки малярии. Раскоп находился вдали от селений, ближайшая больница – не менее чем в ста милях от этого места… Хинин и патентованные средства, которые взяла с собой из дому Мисси, почти не помогали. Состояние отца быстро ухудшалось. Мисси сутками не отходила от его постели, и через неделю ему стало немного лучше. Он встал с кровати и бодрым голосом заявил, что хочет немедленно вернуться к работам… Но Мисси заметила, что глаза отца утратили былой блеск, стали трястись руки. Перед ней стоял глубокий старик.
Мисси умоляла отца немедленно вернуться в Англию, но тщетно: единственное, чего ей удалось добиться – это уговорить Маркуса поехать в Россию, где он смог бы хорошенько отдохнуть в поместье Ивановых в Крыму.
Место, куда они приехали, напоминало дворец: мраморные лестницы, фонтаны с родниковой водой, зимний сад, десятки слуг… Но профессору неожиданно стало плохо. Лучшие доктора пытались помочь ему, но напрасно. Перед смертью он позвал к себе дочь, крепко взял ее за руку и сказал:
– Будь осторожна, Мисси. Впереди у тебя большие перемены. – Маркус глубоко вздохнул и предал Богу душу.
Мисси осталась одна на всем белом свете – у нее не было ни друзей, ни близких.
Профессора похоронили на следующий день в ограде небольшой православной церкви на вершине холма. С этого места открывался дивный вид на иссиня-черное море. Князь Михаил не успел приехать из Петербурга на похороны своего учителя. На панихиду собрались друзья князя, жившие по соседству.
На поминках они смотрели на бедную девушку с сочувствием и удивлением.
– Почему она не плачет? – шептали они. – Бедняжка… Ей ведь всего шестнадцать. Князь говорил, что у нее нет никого, кроме отца… Что же с ней будет?
Слезы пришли к ней на следующий день, в купе курьерского поезда, мчавшего ее в Петербург, к князю Михаилу. Когда наконец она оказалась в северной столице и увидела этого человека, Мисси почувствовала, что в ее жизни наступили перемены, которые предрек ей перед смертью отец.
Князю Иванову принадлежало в Петербурге несколько больших домов. В них мирно жили многочисленные дальние родственники князя. Старые двоюродные бабушки вязали на спицах и вспоминали дни своей молодости. Воздух был напитан мятой и одеколоном. Ивановы были очень гостеприимны – кроме родственников, в каждом из домов обязательно гостил какой-нибудь близкий или дальний знакомый. Но юная англичанка Верити Байрон заняла особое место среди этих гостей. Ивановы приняли осиротевшую девушку в свой дом, и вскоре она стала полноправным членом их большой, дружной семьи. Конечно же, с того самого дня, когда Мисси впервые увидела князя Мишу, она безнадежно влюбилась в него.
Оглядываясь в прошлое, Мисси жалела об одном: что все так быстро прошло. Порой ей хотелось, чтобы ничего этого вообще не было. Если бы они не поехали в Турцию, отец был бы жив… Если бы она не влюбилась в Мишу Иванова, она спокойно жила бы сейчас в Оксфорде. Если бы в России не произошла революция, они жили бы все вместе – она, Миша, остальные Ивановы – в Варышне… Ей не пришлось бы прятаться, спасаясь от красного террора… Но то, что свершилось—свершилось. Мисси осталась один на один с судьбой, затерянная в снегах России… Впрочем, она была не одна: с ней были маленькая Ксюша и княгиня Софья – ребенок и старая женщина, и она отвечала за них…
Два дня, проведенные в Дворске в ожидании поезда, показались Григорию Соловскому вечностью. За все это время Алексей не вымолвил ни слова. Он ни на шаг не отходил от Григория, пожирая его своими огромными испуганными глазами. Куда бы ни пошел Соловский – в пекарню, на вокзал – мальчик все время ходил за ним по пятам. Только в присутствии Соловского Алексей соглашался съесть несколько ложек щей с ломтем черного ржаного хлеба.
Старый паровоз – за неимением угля в его топку кидали сосновые чурки – медленно продвигался по русским просторам, изрыгая едкий дым и искры… Наконец, издав пронзительный гудок, он подтянулся к перрону. Откуда-то из-под навеса высыпала огромная толпа людей с узлами и кошелками. Отчаянно распихивая локтями стоявших рядом, люди бросились на штурм набитого битком поезда. Вагон, предназначенный для Григория, сохранил еще былую роскошь – раньше он принадлежал одному из высших чинов министерства путей сообщения. Вагон цепляли к поездам, и чиновник инспектировал дороги. Сейчас место чиновника занял Григорий. В вагоне не было света и отопления, но широкие полки были покрыты мягким бархатом. Двое красноармейцев принесли бидон щей, несколько буханок хлеба и свечи. По сравнению с другими пассажирами, с трудом разместившимися на жестких деревянных скамьях и даже на багажных полках, Григорий и его спутники роскошествовали.
Натужно загудев, поезд отошел от перрона. Время от времени он останавливался, и тогда Григорий выскакивал из вагона и бежал вдоль путей к машинисту – выяснить, в чем дело. Увы, паровоз был очень стар, топлива было мало – даже под страхом смерти машинист не мог обеспечить быструю езду.
Красноармейцы в серых шинелях с трудом протискивались по коридорам поезда, проверяя документы. Когда у них возникали сомнения, звали Соловского – он все-таки был краскомом. Когда речь шла о крестьянах или рабочих, Григорий всегда шел им навстречу – даже если у них были не в порядке документы. Но когда солдаты сообщили ему, что в одном из вагонов едет подозрительная молодая англичанка, Соловский не сразу решил, что делать.
Она стояла в проходе под конвоем двух красноармейцев. Григорий обратил внимание на две вещи: очень красива и очень зла. Ее фиалковые глаза светились гневом – она не скрывала неприязни к солдатам, крепко державшим ее за обе руки.
– Прикажите им немедленно отпустить меня! – сказала девушка на чистейшем русском языке. – Они не имеют права обращаться таким образом с английской подданной.