Страница:
Праздник затянулся почти до рассвета – последний гость ушел в четыре утра… Тарик отправился немного отдохнуть, но уже через два часа был снова на ногах: совершив намаз, он пошел пить свой любимый крепкий кофе с сахаром. Ровно в шесть тридцать он надел свой военно-морской китель, фуражку с золотым позументом, пристегнул к поясу саблю и вышел на балкон. К своему удивлению, он застал там опершуюся на мраморную балюстраду Анну. Ее взор был устремлен вдаль, на водную гладь Босфора.
Увидев Тарика, она улыбнулась и сказала:
– Казан-паша, – она всегда так обращалась к нему, – зачем вы встали так рано? Вам надо выспаться.
Тарик рассмеялся и ласково погладил девушку по голове. Анна была хороша собой, хотя, конечно, не так красива, как Лейла: она была стройна, изящна, в ее облике было что-то типично ивановское. В ее огромных голубых глазах светилась любовь и признательность, и Тарик знал, что Миша Иванов порадовался бы тому, что он смог присмотреть за его внучкой.
– По-моему, это я должен спросить, почему ты не спишь в такую рань, – произнес Тарик, облокачиваясь на балюстраду рядом с Анной. – В конце концов, ты правнучка, а я—прадед. Так что позволь мне задать тебе этот вопрос.
Анна положила свою ладонь на его руку и сказала.
– Я никак не могла уснуть. Я еще ни разу не видела таких праздников, Тарик-паша. Мне показалось, что я попала в какую-то восточную сказку. Воспоминания о вашем юбилее останутся у меня на всю жизнь.
– Я тоже навсегда запомню этот день, детка, – спокойно произнес Тарик. – Посмотри туда: вот идет один из моих кораблей – я назвал его «Хан-Су» – в честь моей горячо любимой жены. Жаль, что ты не знала ее. Видишь, капитан и матросы ожидают увидеть здесь, на этом балконе, меня… Им нет дела до того, когда я лег спать накануне. Приветствовать моих людей – мой долг.
Тарик рассмеялся и вытянул руку в приветствии. Огромный серый корабль величественно проплыл под скалой: сирены громко гудели, а на ветру гордо развевался флаг судоходной компании Казанов.
И вдруг без единого стона или вздоха он повалился к ногам Анны.
– Казан-паша! – в ужасе воскликнула Анна и бросилась к распростертому на мраморном полу старику.
Его синие глаза утратили былой блеск, и она поняла: Тарик Казан умер.
Похороны состоялись через несколько дней после дня рождения. Еще задолго до смерти Тарик написал подробное завещание, в котором оговаривались все подробности траурной церемонии. Бронзовый гроб, украшенный русским и турецким гербами, везли на катафалке по узким улочкам Стамбула восемь черных коней с белыми плюмажами на головах. Пока тянулась траурная процессия, все движение в старом городе замерло. Многие жители турецкой столицы пришли в этот день проститься с человеком, имя которого было знакомо многим из них с детства. Повсюду слышались стоны и рыдания.
Процессия медленно приблизилась к расположенному на вершине холма Азиатскому кладбищу. Много лет назад в этом месте Тарик приказал воздвигнуть величественное мраморное надгробие для своей семьи. Вот уже семнадцать лет под этой плитой покоилось тело Хан-Су, и теперь самому Тарику было суждено воссоединиться со своей верной женой.
Как и обещал Тарик, часть наследства досталась Анне. К огромному изумлению Мисси, никто из родственников не только не возражал, но даже не проявлял никакого недовольства.
– Отец говорил, что мы всем обязаны семье Ивановых, – сказал ей Михаил, ставший теперь полноправным главой семьи и унаследовавший, кроме поста председателя судоходной компании, величайшую реликвию Казанов – древнюю татарскую саблю. – Поделиться нашим богатством с Анной – честь для Казанов. И кроме того, мы очень любим ее. Она давно уже член нашей семьи.
Через шестьдесят лет Тарику Казану удалось вернуть свой долг: семнадцатилетняя Анна стала за один день богаче на целый миллион долларов, хотя, конечно, все понимали, что едва ли бриллиантовое колье Ивановых стоило так дорого.
Но все это было много лет назад, а сейчас, сидя в своей парижской квартире, Лейла Казан раскаивалась в том, что, забыв о предостережениях прадеда, решилась помочь своей сестре.
ГЛАВА 10
Увидев Тарика, она улыбнулась и сказала:
– Казан-паша, – она всегда так обращалась к нему, – зачем вы встали так рано? Вам надо выспаться.
Тарик рассмеялся и ласково погладил девушку по голове. Анна была хороша собой, хотя, конечно, не так красива, как Лейла: она была стройна, изящна, в ее облике было что-то типично ивановское. В ее огромных голубых глазах светилась любовь и признательность, и Тарик знал, что Миша Иванов порадовался бы тому, что он смог присмотреть за его внучкой.
– По-моему, это я должен спросить, почему ты не спишь в такую рань, – произнес Тарик, облокачиваясь на балюстраду рядом с Анной. – В конце концов, ты правнучка, а я—прадед. Так что позволь мне задать тебе этот вопрос.
Анна положила свою ладонь на его руку и сказала.
– Я никак не могла уснуть. Я еще ни разу не видела таких праздников, Тарик-паша. Мне показалось, что я попала в какую-то восточную сказку. Воспоминания о вашем юбилее останутся у меня на всю жизнь.
– Я тоже навсегда запомню этот день, детка, – спокойно произнес Тарик. – Посмотри туда: вот идет один из моих кораблей – я назвал его «Хан-Су» – в честь моей горячо любимой жены. Жаль, что ты не знала ее. Видишь, капитан и матросы ожидают увидеть здесь, на этом балконе, меня… Им нет дела до того, когда я лег спать накануне. Приветствовать моих людей – мой долг.
Тарик рассмеялся и вытянул руку в приветствии. Огромный серый корабль величественно проплыл под скалой: сирены громко гудели, а на ветру гордо развевался флаг судоходной компании Казанов.
И вдруг без единого стона или вздоха он повалился к ногам Анны.
– Казан-паша! – в ужасе воскликнула Анна и бросилась к распростертому на мраморном полу старику.
Его синие глаза утратили былой блеск, и она поняла: Тарик Казан умер.
Похороны состоялись через несколько дней после дня рождения. Еще задолго до смерти Тарик написал подробное завещание, в котором оговаривались все подробности траурной церемонии. Бронзовый гроб, украшенный русским и турецким гербами, везли на катафалке по узким улочкам Стамбула восемь черных коней с белыми плюмажами на головах. Пока тянулась траурная процессия, все движение в старом городе замерло. Многие жители турецкой столицы пришли в этот день проститься с человеком, имя которого было знакомо многим из них с детства. Повсюду слышались стоны и рыдания.
Процессия медленно приблизилась к расположенному на вершине холма Азиатскому кладбищу. Много лет назад в этом месте Тарик приказал воздвигнуть величественное мраморное надгробие для своей семьи. Вот уже семнадцать лет под этой плитой покоилось тело Хан-Су, и теперь самому Тарику было суждено воссоединиться со своей верной женой.
Как и обещал Тарик, часть наследства досталась Анне. К огромному изумлению Мисси, никто из родственников не только не возражал, но даже не проявлял никакого недовольства.
– Отец говорил, что мы всем обязаны семье Ивановых, – сказал ей Михаил, ставший теперь полноправным главой семьи и унаследовавший, кроме поста председателя судоходной компании, величайшую реликвию Казанов – древнюю татарскую саблю. – Поделиться нашим богатством с Анной – честь для Казанов. И кроме того, мы очень любим ее. Она давно уже член нашей семьи.
Через шестьдесят лет Тарику Казану удалось вернуть свой долг: семнадцатилетняя Анна стала за один день богаче на целый миллион долларов, хотя, конечно, все понимали, что едва ли бриллиантовое колье Ивановых стоило так дорого.
Но все это было много лет назад, а сейчас, сидя в своей парижской квартире, Лейла Казан раскаивалась в том, что, забыв о предостережениях прадеда, решилась помочь своей сестре.
ГЛАВА 10
Дюссельдорф
Самолет, летевший в Дюссельдорф, был наполовину пуст. Джини, облегченно вздохнув, села в кресло салона первого класса и постаралась расслабиться. Позади была трудная, долгая ночь: она совсем не спала, аэропорт был переполнен… Наконец она осталась наедине со своими мыслями и могла спокойно подумать о Валентине Соловском. Этот человек интересовал ее не только как русский дипломат, но и как мужчина.
Они просидели вместе до пяти утра. В камине мерцал огонь, за окном бушевала снежная буря. Джини почувствовала, что между нею и этим человеком установилась какая-то очень крепкая связь – их тянуло друг к другу. Она не могла сказать, что Соловский очень красив – вообще, в своей жизни Джини встречала немного по-настоящему красивых мужчин, да и те были настолько увлечены своей красотой, что превращались в воинствующих эгоистов. На женщин эти самовлюбленные нарциссы всегда смотрели свысока, полагая, что те лишь оттеняют их собственные достоинства.
Нет, Валентин был совсем другой человек. Джини призналась себе, что в этом человеке была скрыта какая-то непонятная… опасность. Он пожирал ее глазами, отпускал комплименты, не переходя при этом границ дозволенного, но Джини не могла отделаться от мысли, что Валентин заранее знает все, что она сейчас скажет.
Наконец самолет оторвался от взлетной полосы и стал набирать высоту. Может быть, это новая русская тактика успокаивать потенциального противника? – подумала Джини, надевая черные очки и закрывая глаза.
Джини постаралась как можно лучше выполнить задание Кэла. Она сказала Валентину Соловскому, что работает на телевидении, и предложила ему дать ей интервью.
Соловский рассмеялся:
– Вы думаете, что я такая важная птица? По-моему, вы явно преувеличиваете мое положение. Едва ли интервью со мной кого-нибудь заинтересует.
– Вы шутите?! – запротестовала Джини. – По крайней мере, американские женщины будут в восторге.
– Неужели? – улыбнулся Валентин.
Джини поведала ему свою историю о том, как, вопреки ее желанию, начальство отправило ее в Женеву.
– Я полагала, что на этом аукционе не будет ничего интересного, и расстроилась, что меня посылают делать такой скучный материал… Но теперь понимаю, что ошиблась. Рано или поздно тайна «Леди» будет раскрыта, и мне хочется стать тем самым журналистом, который поведает всему миру о таинственной владелице несметных сокровищ. Я честолюбива, и этот материал, возможно, обеспечит мне дальнейшую карьеру. Кроме того, – она кинула на Валентина интригующий взгляд, – мне уже кое-что известно. Кроме меня, этой информации нет ни у кого.
Она отхлебнула коньяк, наблюдая за реакцией Соловского.
– Да, действительно, изумруд хотели приобрести и Америка и Россия, – произнес Соловский. – Но самому мне известно не так уж много. Мне нужна помощь.
– А как насчет КГБ? – поинтересовалась Джини. Валентин улыбнулся.
– Видите ли, Джини, бывают такие ситуации, когда от КГБ пользы мало – нужен более деликатный подход. – Он внимательно посмотрел на журналистку и продолжил. – Если бы в это дело вмешалось КГБ, игра пошла бы по совершенно иным законам. Но в данном случае, если я попрошу кого-нибудь оказать мне содействие, то этот человек будет иметь дело только со мной. И только я буду знать, что он – или она – согласился мне помочь. Ни один человек не узнает, что у меня появился… добровольный помощник.
– Вы хотите сказать, шпион? – прошептала Джини, охрипшим от страха голосом. Сейчас ее переполняли совсем другие чувства, чем в разговоре с Кэлом: Кэл был «своим», а Валентин – «врагом».
Валентин пожал плечами. Попросив официанта принести еще кофе с коньяком, он спокойным тоном произнес:
– По-моему, вы сгущаете краски. «Шпион»… Это какой-то мелодрамой попахивает.
Джини перевела дыхание. Она была один на один со всей мощью секретных служб советской державы. Ей неоднократно доводилось слышать леденящие душу истории о том, как, однажды связавшись с русской разведкой, люди потом куда-то бесследно исчезали… Ей было очень страшно. Но ей нужно было докопаться до истины. Это было важно не только для Кэла и для Америки, но и для Джини Риз лично.
– Что ж, – проговорила она наконец, нервно поправляя волосы. – Если вам действительно нужен помощник, может быть, я подойду на эту роль. Возможно, я помогу найти то, что вы ищете.
– А что, по-вашему, я ищу? – спросил Валентин, откидываясь на спинку дивана. – Неужели вы умеете читать мои мысли, мисс Риз?
– Вы ищете покупателя изумруда.
Валентин дождался, пока официант принесет кофе с коньяком, и спросил:
– А не хотите ли вы узнать, зачем нам нужен этот человек?
– Мне это уже известно: если вы найдете «Леди», России достанутся несметные богатства.
Валентин вдруг задумался, в его серых глазах появилась непонятная для Джини печаль.
– Допустим, что вы верно угадали; если дела обстоят именно так, не боитесь ли вы за судьбу этой самой «Леди» после того, как мы найдем ее?
Джини предполагала, что Валентин задаст ей этот вопрос, но сейчас, когда они сидели вдвоем возле камина в самом сердце Западной Европы, Россия казалась ей чем-то очень далеким, почти что нереальным. В конце концов, он был мужчина, она – женщина. Джини чувствовала: этому человеку можно доверять.
– Я уверена, вы не позволите причинить ей вред, – сказала она.
Валентин кивнул головой.
– Вы хорошо разбираетесь в людях, мисс Риз. – Он улыбнулся и взял ее за руку. – Давайте пожмем друг другу руки в знак заключения договора. Вы не против?
Джини кивнула.
– А теперь позвольте задать вам несколько вопросов, – продолжил Соловский. – Вы работаете на Кэла Уоррендера?
Джини почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Совладав с собой, она поспешно ответила:
– На Кэла? Да что вы! Мы старые друзья. Понимаете, дома, в Вашингтоне, мы вращаемся в одних кругах…
Валентин кивнул.
– Второй вопрос: кто же купил изумруд?
Она с наигранным удивлением уставилась на Соловского.
– Разве мы не договорились верить друг другу? – спросил Валентин. – Я—человек слова, Джини. Знайте: эксклюзивный репортаж вам обеспечен.
Соловский крепко сжал ее руку, и Джини почувствовала, что у него руки человека, не изнеженного кабинетным сидением. Джини глубоко вздохнула и произнесла:
– Возможно, мой ответ несколько удивит вас. Изумруд приобретен одним посредником из Дюссельдорфа. Его фамилия Маркгейм.
– Как вы сказали? Маркгейм? – Соловский нахмурился и стал напряженно думать. Вдруг он поднял голову. На лице его засияла улыбка. – Ну, конечно! – проговорил он. – Теперь мне все ясно. Вот видите, Джини, вы уже оказали мне одну услугу. А теперь я попрошу вас сделать для меня еще кое-что.
Самолет плавно приземлился в аэропорту Дюссельдорфа. Джини по-прежнему сидела, откинувшись в своем кресле, и думала, что делать дальше. С первого взгляда все казалось очень просто. Конечно, Валентин не стал рассказывать ей, что еще нужно было России помимо миллиардов в Швейцарских банках, но разве эти миллиарды – так мало? Соловский сказал Джини, с кем ей надо связаться. Она улыбнулась: что сказал бы Кэл, если бы знал, что она собирается предпринять? Как бы то ни было, она так и не пришла к нему в номер в девять утра, ускользнув из гостиницы на рассвете. Романтическая ночь осталась позади, и сейчас, при свете дня, она понимала, что вступила в опаснейшую игру. Да, обе стороны будут просить ее о содействии, но она не станет послушной марионеткой в их руках – она будет делать лишь то, что выгодно ей. И если у нее хватит ума, никто не сможет помешать ей сделать этот эксклюзивный материал!
В вестибюле отеля собралось много людей. По их виду Джини сразу же определила, что это бизнесмены, съехавшиеся на какую-то ярмарку. Что ж, в такой толпе легче затеряться – не зря она выбрала такой большой отель. Вздохнув, Джини заняла очередь в отдел регистрации посетителей.
– А, мисс Риз, – улыбнулся портье. – Как хорошо, что вы наконец приехали. Тут для вас письмо.
– Письмо? Для меня? – воскликнула Джини, беря конверт. – Но ведь никто не знает… – Она стала читать: «Привет, Джини. Жаль, что так и не встретились сегодня утром. Я в номере 516. Предлагаю вместе выпить чаю. Кэл».
Джини тихо выругалась. Он что, ясновидящий? Откуда он узнал, что она остановится именно здесь? Не так-то легко провести этого парня! Зайдя в свой номер, Джини бросила записку на столик и, позвонив в редакцию телепрограмм в Вашингтон, попросила выделить для нее специальный номер для связи. После этого она повесила одежду в стенной шкаф и приняла душ. Ей стало немного легче. Когда Джини сушила волосы, позвонили из Вашингтона. Она записала номер и немедленно набрала его.
После разговора она привела себя в порядок и отправилась в 516-й номер. Когда она подходила к двери, с другой стороны, из служебного лифта, вышел официант. Впереди себя он толкал небольшую тележку с серебряным чайником, двумя чашками, блюдцами и тарелками. На подносе лежала горка сэндвичей и немецкого печенья. Официант остановился возле 516 номера и постучал. Дверь открыл Кэл.
– Вы как раз вовремя, Джини, – улыбнулся он, заметив стоявшую в двух шагах от двери девушку. – Наверное, работа на телевидении научила вас многому.
– Скажите честно, вы маг? – спросила Джини, переступая порог. – Как вам удалось пронюхать, где я? И как вы оказались здесь раньше, чем я? И наконец, как вы догадались, в какое именно время заказывать в номер чай?!
Кэл пожал плечами:
– Я седьмой сын седьмого сына… – произнес он зловещим голосом. – Уж вы-то наверное знаете, что такие люди обладают сверхъестественными способностями. – Он громко рассмеялся. – Впрочем, давайте лучше пить чай. Вы ведь так устали. У вас был такой трудный день.
– С чего вы взяли, что у меня был трудный день? – Джини покраснела.
– Я знаю, что он был трудным, но не знаю почему, – улыбнулся Кэл, откусывая сэндвич с копченой семгой. – Когда в девять утра вы не пришли в мой номер, я сам решил навестить вас и узнал, что вы уже уехали из отеля. Мы ведь так не договаривались, не правда ли? Я вспомнил, что после нашего последнего разговора вы собирались немножко поболтать с нашим общим другом Соловским. Тут-то я и заволновался: в конце концов, это я втравил вас в эту историю… Так что выяснить, куда вы пропали, было моим долгом. – Кэл пожал плечами и взял второй сэндвич. – Все остальное – дело техники. Вы ведь заказывали билеты на самолет и отель через портье, не так ли? Если вы собираетесь стать профессиональным шпионом, Джини, надо действовать более осторожно.
– Чтоб вас всех!.. – воскликнула Джини, ударяя кулаком по столу.
– Тише, тише, – улыбнулся Кэл. – Такая очаровательная девушка, и так выражается…
– Допустим, портье рассказал вам, что я лечу в Дюссельдорф и собираюсь остановиться именно в этом отеле. Но как вам удалось оказаться здесь раньше меня?
Кэл торжествующе посмотрел на нее.
– Как прекрасны вы в гневе… Голубые глаза горят, щеки пылают. Ладно, ладно, успокойтесь. Я долетел сюда на военном истребителе. Потом я выяснил у здешнего портье, когда вы прибыли в отель, дал вам час на отдых и душ и… и пожалуйста – чай готов!
– По-моему, вы совершили ошибку в выборе профессии, – холодно процедила Джини. – Вам надо было пойти в частные детективы.
– Вы, право, преувеличиваете мои способности, – улыбнулся Кэл. – Впрочем, хватит обо мне. Давайте лучше перейдем к делу.
Джини внимательно посмотрела на Уоррендера: его взгляд потерял былую мягкость и доброту, он уже не походил на рыжего сеттера. Этот человек требовал отчета, и она поняла, что от его вопросов никуда не скрыться.
– Я не обязана отвечать на ваши вопросы, – пыталась было робко возразить Джини.
– Ошибаетесь, – парировал Кэл, в его голосе послышались металлические нотки. – Все, что так или иначе связано с нашим вчерашним разговором, входит в круг моих интересов, и вы обязаны помогать мне. Неужели вы забыли о нашем уговоре? Мне нужно узнать, о чем вы беседовали с Соловским. А вы? Вы улетели в Германию, не сочтя нужным предупредить меня! Да вы понимаете, чем это вам грозило? И потом: разве мы перестали быть союзниками?
– Нет, не перестали, – Джини отвела взгляд от Уоррендера и принялась за большое пирожное.
– Разве можно такой изящной девушке есть такую жирную пищу?! – улыбнулся Кэл. – Неужели вы забыли о холестеринах, калориях и прочей чепухе?
– Будь по-вашему! – Джини положила пирожное обратно на тарелку. – Соловский хотел, чтобы я помогла ему.
– А вы?
– Я согласилась, в обмен на некоторые услуги с его стороны.
Кэл снова посмотрел на Джини, но она отвела взгляд.
– Все очень серьезно, Джини, – сказал Кэл. – Поймите, я ваш друг, я всегда на вашей стороне, и я обязан предупредить вас: нельзя давать таких обещаний типам вроде Соловского и потом нарушать их.
Джини пожала плечами.
– Вы считаете, что это серьезно? А почему, собственно говоря? Он в конце концов – мужчина. Как, впрочем, и вы…
– Не совсем, – возразил Уоррендер. – В первую очередь Соловский – русский, а потом уже – мужчина.
– По-моему, я ни на йоту не отступила от нашего уговора. Я ведь стараюсь принести пользу Родине… Нашей с вами общей Родине. Соловский попросил меня о том же, что и вы. При этом, он почти ничего не открыл мне. Впрочем, о миллиардах он проговорился.
– Правда? Но почему вы все-таки решили улизнуть из Женевы, не предупредив об этом меня?
– Просто я от природы очень нетерпелива. Мне хотелось начать расследование как можно скорее. И потом, мне нужно было сообщить руководству об изменениях в моих планах. Я собиралась позвонить вам сразу же по прибытии в Дюссельдорф.
– Допустим. Что же вы собираетесь делать сейчас?
– Я… я еще не решила… Как только мне придет в голову какая-нибудь мысль, я немедленно сообщу вам.
Кэл кивнул и посмотрел на часы.
– Отлично, – сказал он. – Пожалуйста, не теряйте меня из виду. Мне тоже надо кое-чем заняться. Вы, наверное, хотите спать – вам ведь так и не удалось вздремнуть этой ночью, не так ли? Давайте договоримся так: вы позвоните мне завтра утром, и мы все обсудим.
Джини поняла, что разговор окончен. У Кэла были другие дела. Она встала и направилась к выходу. Вдруг на полпути она остановилась:
– Но…
– Что «но», Джини Риз?
В его карих глазах не оставалось и следа гнева, Джини облегченно вздохнула.
– Я… я подумала, что вы на меня страшно сердитесь… Поймите, Кэл, я старалась сделать как можно больше. Видите ли, я не привыкла работать с напарниками. Предпочитаю все делать сама. От начала и до конца.
– Как хотите. У меня к вам одна-единственная просьба. Пожалуйста, не исчезайте без предупреждения. А то я волноваться буду.
Джини вернулась в свой номер. Как же устала она за эти сутки! С одной стороны, ей было немножко обидно, что Кэл не предложил ей поужинать вместе, с другой – она прекрасно понимала, что едва ли у нее хватило бы сил просидеть с ним целый вечер. Слишком много событий произошло за этот короткий отрезок времени, слишком много перемен в ее жизни. Единственное, что ей было сейчас нужно – это поспать. Завтра она обязательно найдет того человека, который приобрел изумруд Ивановых. Она найдет его и попытается узнать, кто поручил ему сделать эту покупку. Она постарается докопаться до истины. А Кэл Уоррендер немножко подождет. Наступит время – и она ему все расскажет.
Мэриленд
Мисси приколола к платью брошь с пятью бриллиантовыми перьями и посмотрела в зеркало, любуясь бесценным украшением. Она прикоснулась пальцем к золотой волчьей голове и вспомнила тот день, когда Миша подарил ей эту брошь. Это был один из самых счастливых дней в ее жизни! А потом, когда она испугалась, что потеряла брошь… Тогда Мисси казалось, что все пропало! Слава Богу, брошь нашлась. Теперь это была одна из самых дорогих вещей Мисси О'Брайен – вместе с фотографиями князя Михаила, маленькой Азали и ее любимицы Анны…
Разумеется, у нее были и другие украшения, но эта брошь олицетворяла ее любовь к Мише и целую эру – эру дореволюционной России. Когда она покинула эту страну, где нашли себе вечный покой ее отец и возлюбленный, в жизни Мисси начался новый период – юность закончилась.
Мисси обвела взглядом свою тихую уютную комнату: стены были оклеены обоями персикового цвета, на окнах висели шелковые занавески, на полу лежал мягкий восточный бежевый ковер. На стенах были развешаны ее любимые картины, в камине, отделанном мрамором, мерцал огонек… А там, за окном, простирались зеленые луга, небольшие рощицы; ярдах в ста от дома раскинулось чистое озеро, в котором плавали лебеди и дикие утки. Какое огромное расстояние – расстояние в неполные семьдесят лет – отделяло Тихие Поляны от Константинополя, куда Мисси добралась в конце 1920 года.
Константинополь
Они добрались до турецкой столицы, имея в кармане всего несколько рублей, которые дал им в дорогу Тарик. Вскоре и эти деньги были потрачены – беглянки вынуждены были отдать их за крошечную комнатку в бедном деревянном домишке, прилепившемся к склону одного из холмов над бухтой Золотой Рог.
Софья распорола юбку Мисси и передник Азали, достала оттуда спрятанные драгоценности и отнесла их одному китайскому торговцу, который, покрутив их в руках, с наглым видом заявил, что изящные оправы не представляют для него никакого интереса и он согласен платить только за камни. За целый мешок драгоценностей он предложил княгине сумму, равную всего-навсего двумстам американским долларам. У Софьи не было другого выхода, и она согласилась.
Старая княгиня совершенно справедливо полагала, что оставаться в Константинополе небезопасно: город кишел агентами большевиков. Надо было ехать дальше, в Европу. Мисси было поручено купить новую одежду: дешевую, скромную и практичную – и через несколько дней путешественницы садились на вокзале Сиркечи в Восточный экспресс, отправлявшийся в Вену.
Когда турецкий пограничник попросил у них документы, Софье и Мисси стало немного не по себе, но, судя по всему, Василий Мургенев хорошо знал свою работу: чиновник вернул бумаги путешественницам, пожелал им приятного путешествия, погладил по головке малышку Азали, и все трое прошли в вагон.
Софья вела за руку Азали, а Мисси несла маленький чемоданчик, в котором лежала их новая одежда и знаменитая диадема Аннушки Ивановой.
«Даже если мы лишимся всего остального, – говорила она себе, – у нас останется эта диадема. Пока она у нас, мы не погибнем».
Когда поезд тронулся, Софья, Мисси и даже маленькая Азали были в приподнятом настроении: они поздравляли друг друга, с тем, что наконец едут в Европу. Но невзгоды путешественниц на этом не окончились – агенты ЧК шарили по поездам, у них проверяли документы в Капикуле и Белграде, но каждый раз проверяющим было не к чему придраться, и бумаги возвращались владелицам.
– Не нравится мне все это, – проговорила Софья после очередной проверки. – Если они поймут, кто мы такие, смерти не миновать. Самое обидное, что убьют и тебя, милочка, хотя ты не имеешь к роду Ивановых никакого отношения. – Она протянула Мисси пачку денег. – Прошу тебя, – шепнула она, – возьми эти деньги и при первой возможности возвращайся в Англию. Ты еще совсем молодая, у тебя вся жизнь впереди. Забудь обо всем, что случилось, забудь о семье Ивановых… Умоляю тебя, Мисси, возвращайся домой!
Мисси посмотрела на пачку денег и в памяти ее всплыли английские пейзажи, улочки Оксфорда, лица старых знакомых… Потом она перевела взгляд на Азали, безмятежно игравшую со своей новой турецкой куклой, и подумала, что не может покинуть пожилую женщину и ребенка.
Когда Мисси вернула деньги Софье и сказала, что одна никуда не поедет, старая княгиня покачала головой:
– Спасибо тебе, девочка. Что же с нами дальше будет?
Путь в Вену лежал через Будапешт. Наконец добравшись до Вены, путешественницы поселились в одной из дешевых комнатушек недалеко от оперного театра. Вскоре Софья узнала, что в городе нашли себе временное пристанище многочисленные белые эмигранты. Старая княгиня по-прежнему боялась агентов ЧК и предпочитала отсиживаться дома, а Мисси познакомилась со многими русскими, которые, признав в юной англичанке товарища по несчастью, охотно рассказывали, в каких местах можно выгодно продать иконы, антиквариат и ювелирные изделия. Эмигранты предупредили Мисси, что эти вещи скупаются сейчас за бесценок – рынок наводнен товарами из России, и предприимчивые дельцы наживаются за счет несчастных беженцев. Мисси поняла, что венские скупщики ничуть не лучше того константинопольского китайца, отдавшего княгине Софье двести долларов за бесценные фамильные сокровища. Эмигранты поведали также, что найти работу в австрийской столице практически невозможно, и многие русские аристократы вынуждены прозябать в нищете. Те, кому удалось устроиться швейцарами и официантами, считают себя счастливчиками. В Париже, сказала Мисси, ничуть не лучше. А вообще вся Европа набита агентами ЧК, которые разыскивают представителей высшей аристократии, ускользнувших из России. Чуть ли не каждый день появляются сведения о том, что еще один русский эмигрант «бесследно пропал»… Тем, кто хотел спрятаться, нечего делать ни в Вене, ни в Париже.
Самолет, летевший в Дюссельдорф, был наполовину пуст. Джини, облегченно вздохнув, села в кресло салона первого класса и постаралась расслабиться. Позади была трудная, долгая ночь: она совсем не спала, аэропорт был переполнен… Наконец она осталась наедине со своими мыслями и могла спокойно подумать о Валентине Соловском. Этот человек интересовал ее не только как русский дипломат, но и как мужчина.
Они просидели вместе до пяти утра. В камине мерцал огонь, за окном бушевала снежная буря. Джини почувствовала, что между нею и этим человеком установилась какая-то очень крепкая связь – их тянуло друг к другу. Она не могла сказать, что Соловский очень красив – вообще, в своей жизни Джини встречала немного по-настоящему красивых мужчин, да и те были настолько увлечены своей красотой, что превращались в воинствующих эгоистов. На женщин эти самовлюбленные нарциссы всегда смотрели свысока, полагая, что те лишь оттеняют их собственные достоинства.
Нет, Валентин был совсем другой человек. Джини призналась себе, что в этом человеке была скрыта какая-то непонятная… опасность. Он пожирал ее глазами, отпускал комплименты, не переходя при этом границ дозволенного, но Джини не могла отделаться от мысли, что Валентин заранее знает все, что она сейчас скажет.
Наконец самолет оторвался от взлетной полосы и стал набирать высоту. Может быть, это новая русская тактика успокаивать потенциального противника? – подумала Джини, надевая черные очки и закрывая глаза.
Джини постаралась как можно лучше выполнить задание Кэла. Она сказала Валентину Соловскому, что работает на телевидении, и предложила ему дать ей интервью.
Соловский рассмеялся:
– Вы думаете, что я такая важная птица? По-моему, вы явно преувеличиваете мое положение. Едва ли интервью со мной кого-нибудь заинтересует.
– Вы шутите?! – запротестовала Джини. – По крайней мере, американские женщины будут в восторге.
– Неужели? – улыбнулся Валентин.
Джини поведала ему свою историю о том, как, вопреки ее желанию, начальство отправило ее в Женеву.
– Я полагала, что на этом аукционе не будет ничего интересного, и расстроилась, что меня посылают делать такой скучный материал… Но теперь понимаю, что ошиблась. Рано или поздно тайна «Леди» будет раскрыта, и мне хочется стать тем самым журналистом, который поведает всему миру о таинственной владелице несметных сокровищ. Я честолюбива, и этот материал, возможно, обеспечит мне дальнейшую карьеру. Кроме того, – она кинула на Валентина интригующий взгляд, – мне уже кое-что известно. Кроме меня, этой информации нет ни у кого.
Она отхлебнула коньяк, наблюдая за реакцией Соловского.
– Да, действительно, изумруд хотели приобрести и Америка и Россия, – произнес Соловский. – Но самому мне известно не так уж много. Мне нужна помощь.
– А как насчет КГБ? – поинтересовалась Джини. Валентин улыбнулся.
– Видите ли, Джини, бывают такие ситуации, когда от КГБ пользы мало – нужен более деликатный подход. – Он внимательно посмотрел на журналистку и продолжил. – Если бы в это дело вмешалось КГБ, игра пошла бы по совершенно иным законам. Но в данном случае, если я попрошу кого-нибудь оказать мне содействие, то этот человек будет иметь дело только со мной. И только я буду знать, что он – или она – согласился мне помочь. Ни один человек не узнает, что у меня появился… добровольный помощник.
– Вы хотите сказать, шпион? – прошептала Джини, охрипшим от страха голосом. Сейчас ее переполняли совсем другие чувства, чем в разговоре с Кэлом: Кэл был «своим», а Валентин – «врагом».
Валентин пожал плечами. Попросив официанта принести еще кофе с коньяком, он спокойным тоном произнес:
– По-моему, вы сгущаете краски. «Шпион»… Это какой-то мелодрамой попахивает.
Джини перевела дыхание. Она была один на один со всей мощью секретных служб советской державы. Ей неоднократно доводилось слышать леденящие душу истории о том, как, однажды связавшись с русской разведкой, люди потом куда-то бесследно исчезали… Ей было очень страшно. Но ей нужно было докопаться до истины. Это было важно не только для Кэла и для Америки, но и для Джини Риз лично.
– Что ж, – проговорила она наконец, нервно поправляя волосы. – Если вам действительно нужен помощник, может быть, я подойду на эту роль. Возможно, я помогу найти то, что вы ищете.
– А что, по-вашему, я ищу? – спросил Валентин, откидываясь на спинку дивана. – Неужели вы умеете читать мои мысли, мисс Риз?
– Вы ищете покупателя изумруда.
Валентин дождался, пока официант принесет кофе с коньяком, и спросил:
– А не хотите ли вы узнать, зачем нам нужен этот человек?
– Мне это уже известно: если вы найдете «Леди», России достанутся несметные богатства.
Валентин вдруг задумался, в его серых глазах появилась непонятная для Джини печаль.
– Допустим, что вы верно угадали; если дела обстоят именно так, не боитесь ли вы за судьбу этой самой «Леди» после того, как мы найдем ее?
Джини предполагала, что Валентин задаст ей этот вопрос, но сейчас, когда они сидели вдвоем возле камина в самом сердце Западной Европы, Россия казалась ей чем-то очень далеким, почти что нереальным. В конце концов, он был мужчина, она – женщина. Джини чувствовала: этому человеку можно доверять.
– Я уверена, вы не позволите причинить ей вред, – сказала она.
Валентин кивнул головой.
– Вы хорошо разбираетесь в людях, мисс Риз. – Он улыбнулся и взял ее за руку. – Давайте пожмем друг другу руки в знак заключения договора. Вы не против?
Джини кивнула.
– А теперь позвольте задать вам несколько вопросов, – продолжил Соловский. – Вы работаете на Кэла Уоррендера?
Джини почувствовала, как кровь прилила к ее щекам. Совладав с собой, она поспешно ответила:
– На Кэла? Да что вы! Мы старые друзья. Понимаете, дома, в Вашингтоне, мы вращаемся в одних кругах…
Валентин кивнул.
– Второй вопрос: кто же купил изумруд?
Она с наигранным удивлением уставилась на Соловского.
– Разве мы не договорились верить друг другу? – спросил Валентин. – Я—человек слова, Джини. Знайте: эксклюзивный репортаж вам обеспечен.
Соловский крепко сжал ее руку, и Джини почувствовала, что у него руки человека, не изнеженного кабинетным сидением. Джини глубоко вздохнула и произнесла:
– Возможно, мой ответ несколько удивит вас. Изумруд приобретен одним посредником из Дюссельдорфа. Его фамилия Маркгейм.
– Как вы сказали? Маркгейм? – Соловский нахмурился и стал напряженно думать. Вдруг он поднял голову. На лице его засияла улыбка. – Ну, конечно! – проговорил он. – Теперь мне все ясно. Вот видите, Джини, вы уже оказали мне одну услугу. А теперь я попрошу вас сделать для меня еще кое-что.
Самолет плавно приземлился в аэропорту Дюссельдорфа. Джини по-прежнему сидела, откинувшись в своем кресле, и думала, что делать дальше. С первого взгляда все казалось очень просто. Конечно, Валентин не стал рассказывать ей, что еще нужно было России помимо миллиардов в Швейцарских банках, но разве эти миллиарды – так мало? Соловский сказал Джини, с кем ей надо связаться. Она улыбнулась: что сказал бы Кэл, если бы знал, что она собирается предпринять? Как бы то ни было, она так и не пришла к нему в номер в девять утра, ускользнув из гостиницы на рассвете. Романтическая ночь осталась позади, и сейчас, при свете дня, она понимала, что вступила в опаснейшую игру. Да, обе стороны будут просить ее о содействии, но она не станет послушной марионеткой в их руках – она будет делать лишь то, что выгодно ей. И если у нее хватит ума, никто не сможет помешать ей сделать этот эксклюзивный материал!
В вестибюле отеля собралось много людей. По их виду Джини сразу же определила, что это бизнесмены, съехавшиеся на какую-то ярмарку. Что ж, в такой толпе легче затеряться – не зря она выбрала такой большой отель. Вздохнув, Джини заняла очередь в отдел регистрации посетителей.
– А, мисс Риз, – улыбнулся портье. – Как хорошо, что вы наконец приехали. Тут для вас письмо.
– Письмо? Для меня? – воскликнула Джини, беря конверт. – Но ведь никто не знает… – Она стала читать: «Привет, Джини. Жаль, что так и не встретились сегодня утром. Я в номере 516. Предлагаю вместе выпить чаю. Кэл».
Джини тихо выругалась. Он что, ясновидящий? Откуда он узнал, что она остановится именно здесь? Не так-то легко провести этого парня! Зайдя в свой номер, Джини бросила записку на столик и, позвонив в редакцию телепрограмм в Вашингтон, попросила выделить для нее специальный номер для связи. После этого она повесила одежду в стенной шкаф и приняла душ. Ей стало немного легче. Когда Джини сушила волосы, позвонили из Вашингтона. Она записала номер и немедленно набрала его.
После разговора она привела себя в порядок и отправилась в 516-й номер. Когда она подходила к двери, с другой стороны, из служебного лифта, вышел официант. Впереди себя он толкал небольшую тележку с серебряным чайником, двумя чашками, блюдцами и тарелками. На подносе лежала горка сэндвичей и немецкого печенья. Официант остановился возле 516 номера и постучал. Дверь открыл Кэл.
– Вы как раз вовремя, Джини, – улыбнулся он, заметив стоявшую в двух шагах от двери девушку. – Наверное, работа на телевидении научила вас многому.
– Скажите честно, вы маг? – спросила Джини, переступая порог. – Как вам удалось пронюхать, где я? И как вы оказались здесь раньше, чем я? И наконец, как вы догадались, в какое именно время заказывать в номер чай?!
Кэл пожал плечами:
– Я седьмой сын седьмого сына… – произнес он зловещим голосом. – Уж вы-то наверное знаете, что такие люди обладают сверхъестественными способностями. – Он громко рассмеялся. – Впрочем, давайте лучше пить чай. Вы ведь так устали. У вас был такой трудный день.
– С чего вы взяли, что у меня был трудный день? – Джини покраснела.
– Я знаю, что он был трудным, но не знаю почему, – улыбнулся Кэл, откусывая сэндвич с копченой семгой. – Когда в девять утра вы не пришли в мой номер, я сам решил навестить вас и узнал, что вы уже уехали из отеля. Мы ведь так не договаривались, не правда ли? Я вспомнил, что после нашего последнего разговора вы собирались немножко поболтать с нашим общим другом Соловским. Тут-то я и заволновался: в конце концов, это я втравил вас в эту историю… Так что выяснить, куда вы пропали, было моим долгом. – Кэл пожал плечами и взял второй сэндвич. – Все остальное – дело техники. Вы ведь заказывали билеты на самолет и отель через портье, не так ли? Если вы собираетесь стать профессиональным шпионом, Джини, надо действовать более осторожно.
– Чтоб вас всех!.. – воскликнула Джини, ударяя кулаком по столу.
– Тише, тише, – улыбнулся Кэл. – Такая очаровательная девушка, и так выражается…
– Допустим, портье рассказал вам, что я лечу в Дюссельдорф и собираюсь остановиться именно в этом отеле. Но как вам удалось оказаться здесь раньше меня?
Кэл торжествующе посмотрел на нее.
– Как прекрасны вы в гневе… Голубые глаза горят, щеки пылают. Ладно, ладно, успокойтесь. Я долетел сюда на военном истребителе. Потом я выяснил у здешнего портье, когда вы прибыли в отель, дал вам час на отдых и душ и… и пожалуйста – чай готов!
– По-моему, вы совершили ошибку в выборе профессии, – холодно процедила Джини. – Вам надо было пойти в частные детективы.
– Вы, право, преувеличиваете мои способности, – улыбнулся Кэл. – Впрочем, хватит обо мне. Давайте лучше перейдем к делу.
Джини внимательно посмотрела на Уоррендера: его взгляд потерял былую мягкость и доброту, он уже не походил на рыжего сеттера. Этот человек требовал отчета, и она поняла, что от его вопросов никуда не скрыться.
– Я не обязана отвечать на ваши вопросы, – пыталась было робко возразить Джини.
– Ошибаетесь, – парировал Кэл, в его голосе послышались металлические нотки. – Все, что так или иначе связано с нашим вчерашним разговором, входит в круг моих интересов, и вы обязаны помогать мне. Неужели вы забыли о нашем уговоре? Мне нужно узнать, о чем вы беседовали с Соловским. А вы? Вы улетели в Германию, не сочтя нужным предупредить меня! Да вы понимаете, чем это вам грозило? И потом: разве мы перестали быть союзниками?
– Нет, не перестали, – Джини отвела взгляд от Уоррендера и принялась за большое пирожное.
– Разве можно такой изящной девушке есть такую жирную пищу?! – улыбнулся Кэл. – Неужели вы забыли о холестеринах, калориях и прочей чепухе?
– Будь по-вашему! – Джини положила пирожное обратно на тарелку. – Соловский хотел, чтобы я помогла ему.
– А вы?
– Я согласилась, в обмен на некоторые услуги с его стороны.
Кэл снова посмотрел на Джини, но она отвела взгляд.
– Все очень серьезно, Джини, – сказал Кэл. – Поймите, я ваш друг, я всегда на вашей стороне, и я обязан предупредить вас: нельзя давать таких обещаний типам вроде Соловского и потом нарушать их.
Джини пожала плечами.
– Вы считаете, что это серьезно? А почему, собственно говоря? Он в конце концов – мужчина. Как, впрочем, и вы…
– Не совсем, – возразил Уоррендер. – В первую очередь Соловский – русский, а потом уже – мужчина.
– По-моему, я ни на йоту не отступила от нашего уговора. Я ведь стараюсь принести пользу Родине… Нашей с вами общей Родине. Соловский попросил меня о том же, что и вы. При этом, он почти ничего не открыл мне. Впрочем, о миллиардах он проговорился.
– Правда? Но почему вы все-таки решили улизнуть из Женевы, не предупредив об этом меня?
– Просто я от природы очень нетерпелива. Мне хотелось начать расследование как можно скорее. И потом, мне нужно было сообщить руководству об изменениях в моих планах. Я собиралась позвонить вам сразу же по прибытии в Дюссельдорф.
– Допустим. Что же вы собираетесь делать сейчас?
– Я… я еще не решила… Как только мне придет в голову какая-нибудь мысль, я немедленно сообщу вам.
Кэл кивнул и посмотрел на часы.
– Отлично, – сказал он. – Пожалуйста, не теряйте меня из виду. Мне тоже надо кое-чем заняться. Вы, наверное, хотите спать – вам ведь так и не удалось вздремнуть этой ночью, не так ли? Давайте договоримся так: вы позвоните мне завтра утром, и мы все обсудим.
Джини поняла, что разговор окончен. У Кэла были другие дела. Она встала и направилась к выходу. Вдруг на полпути она остановилась:
– Но…
– Что «но», Джини Риз?
В его карих глазах не оставалось и следа гнева, Джини облегченно вздохнула.
– Я… я подумала, что вы на меня страшно сердитесь… Поймите, Кэл, я старалась сделать как можно больше. Видите ли, я не привыкла работать с напарниками. Предпочитаю все делать сама. От начала и до конца.
– Как хотите. У меня к вам одна-единственная просьба. Пожалуйста, не исчезайте без предупреждения. А то я волноваться буду.
Джини вернулась в свой номер. Как же устала она за эти сутки! С одной стороны, ей было немножко обидно, что Кэл не предложил ей поужинать вместе, с другой – она прекрасно понимала, что едва ли у нее хватило бы сил просидеть с ним целый вечер. Слишком много событий произошло за этот короткий отрезок времени, слишком много перемен в ее жизни. Единственное, что ей было сейчас нужно – это поспать. Завтра она обязательно найдет того человека, который приобрел изумруд Ивановых. Она найдет его и попытается узнать, кто поручил ему сделать эту покупку. Она постарается докопаться до истины. А Кэл Уоррендер немножко подождет. Наступит время – и она ему все расскажет.
Мэриленд
Мисси приколола к платью брошь с пятью бриллиантовыми перьями и посмотрела в зеркало, любуясь бесценным украшением. Она прикоснулась пальцем к золотой волчьей голове и вспомнила тот день, когда Миша подарил ей эту брошь. Это был один из самых счастливых дней в ее жизни! А потом, когда она испугалась, что потеряла брошь… Тогда Мисси казалось, что все пропало! Слава Богу, брошь нашлась. Теперь это была одна из самых дорогих вещей Мисси О'Брайен – вместе с фотографиями князя Михаила, маленькой Азали и ее любимицы Анны…
Разумеется, у нее были и другие украшения, но эта брошь олицетворяла ее любовь к Мише и целую эру – эру дореволюционной России. Когда она покинула эту страну, где нашли себе вечный покой ее отец и возлюбленный, в жизни Мисси начался новый период – юность закончилась.
Мисси обвела взглядом свою тихую уютную комнату: стены были оклеены обоями персикового цвета, на окнах висели шелковые занавески, на полу лежал мягкий восточный бежевый ковер. На стенах были развешаны ее любимые картины, в камине, отделанном мрамором, мерцал огонек… А там, за окном, простирались зеленые луга, небольшие рощицы; ярдах в ста от дома раскинулось чистое озеро, в котором плавали лебеди и дикие утки. Какое огромное расстояние – расстояние в неполные семьдесят лет – отделяло Тихие Поляны от Константинополя, куда Мисси добралась в конце 1920 года.
Константинополь
Они добрались до турецкой столицы, имея в кармане всего несколько рублей, которые дал им в дорогу Тарик. Вскоре и эти деньги были потрачены – беглянки вынуждены были отдать их за крошечную комнатку в бедном деревянном домишке, прилепившемся к склону одного из холмов над бухтой Золотой Рог.
Софья распорола юбку Мисси и передник Азали, достала оттуда спрятанные драгоценности и отнесла их одному китайскому торговцу, который, покрутив их в руках, с наглым видом заявил, что изящные оправы не представляют для него никакого интереса и он согласен платить только за камни. За целый мешок драгоценностей он предложил княгине сумму, равную всего-навсего двумстам американским долларам. У Софьи не было другого выхода, и она согласилась.
Старая княгиня совершенно справедливо полагала, что оставаться в Константинополе небезопасно: город кишел агентами большевиков. Надо было ехать дальше, в Европу. Мисси было поручено купить новую одежду: дешевую, скромную и практичную – и через несколько дней путешественницы садились на вокзале Сиркечи в Восточный экспресс, отправлявшийся в Вену.
Когда турецкий пограничник попросил у них документы, Софье и Мисси стало немного не по себе, но, судя по всему, Василий Мургенев хорошо знал свою работу: чиновник вернул бумаги путешественницам, пожелал им приятного путешествия, погладил по головке малышку Азали, и все трое прошли в вагон.
Софья вела за руку Азали, а Мисси несла маленький чемоданчик, в котором лежала их новая одежда и знаменитая диадема Аннушки Ивановой.
«Даже если мы лишимся всего остального, – говорила она себе, – у нас останется эта диадема. Пока она у нас, мы не погибнем».
Когда поезд тронулся, Софья, Мисси и даже маленькая Азали были в приподнятом настроении: они поздравляли друг друга, с тем, что наконец едут в Европу. Но невзгоды путешественниц на этом не окончились – агенты ЧК шарили по поездам, у них проверяли документы в Капикуле и Белграде, но каждый раз проверяющим было не к чему придраться, и бумаги возвращались владелицам.
– Не нравится мне все это, – проговорила Софья после очередной проверки. – Если они поймут, кто мы такие, смерти не миновать. Самое обидное, что убьют и тебя, милочка, хотя ты не имеешь к роду Ивановых никакого отношения. – Она протянула Мисси пачку денег. – Прошу тебя, – шепнула она, – возьми эти деньги и при первой возможности возвращайся в Англию. Ты еще совсем молодая, у тебя вся жизнь впереди. Забудь обо всем, что случилось, забудь о семье Ивановых… Умоляю тебя, Мисси, возвращайся домой!
Мисси посмотрела на пачку денег и в памяти ее всплыли английские пейзажи, улочки Оксфорда, лица старых знакомых… Потом она перевела взгляд на Азали, безмятежно игравшую со своей новой турецкой куклой, и подумала, что не может покинуть пожилую женщину и ребенка.
Когда Мисси вернула деньги Софье и сказала, что одна никуда не поедет, старая княгиня покачала головой:
– Спасибо тебе, девочка. Что же с нами дальше будет?
Путь в Вену лежал через Будапешт. Наконец добравшись до Вены, путешественницы поселились в одной из дешевых комнатушек недалеко от оперного театра. Вскоре Софья узнала, что в городе нашли себе временное пристанище многочисленные белые эмигранты. Старая княгиня по-прежнему боялась агентов ЧК и предпочитала отсиживаться дома, а Мисси познакомилась со многими русскими, которые, признав в юной англичанке товарища по несчастью, охотно рассказывали, в каких местах можно выгодно продать иконы, антиквариат и ювелирные изделия. Эмигранты предупредили Мисси, что эти вещи скупаются сейчас за бесценок – рынок наводнен товарами из России, и предприимчивые дельцы наживаются за счет несчастных беженцев. Мисси поняла, что венские скупщики ничуть не лучше того константинопольского китайца, отдавшего княгине Софье двести долларов за бесценные фамильные сокровища. Эмигранты поведали также, что найти работу в австрийской столице практически невозможно, и многие русские аристократы вынуждены прозябать в нищете. Те, кому удалось устроиться швейцарами и официантами, считают себя счастливчиками. В Париже, сказала Мисси, ничуть не лучше. А вообще вся Европа набита агентами ЧК, которые разыскивают представителей высшей аристократии, ускользнувших из России. Чуть ли не каждый день появляются сведения о том, что еще один русский эмигрант «бесследно пропал»… Тем, кто хотел спрятаться, нечего делать ни в Вене, ни в Париже.