Беверли Джо. Искра соблазна

   – Не мешайте мне! – крикнула она собакам, быстро перебирая ногами, обутыми в крепкие ботинки, под юбкой, которая на несколько дюймов не доходила до щиколоток.
   Затем она заметила Дэра и затормозила.
   – А вы кто?
   Девочка лет семи с вызовом и любопытством смотрела на него. В ее глазах не было ни капли страха. Впрочем, Дэр ни на секунду не сомневался, что собаки разорвали бы его на кусочки, если бы он попробовал обидеть ее.
   – Дэр Дебнем. Я друг Саймона.
   Несмотря на простую одежду, носившую следы приятно проведенного дня, это скорее всего была одна из младших сестер Саймона. У нее были обычные для Сент-Брайдов каштановые волосы, а лицом она была похожа на свою мать, а следовательно, и на Мару тоже.
   – Вы были на свадьбе, я вас помню, – сказала она, становясь приветливее. – Вы себя плохо чувствовали. Я Люси. Леди Люсиана Сент-Брайд, – поправилась она, закатив глаза и широко улыбнувшись абсурдности этого титула.
   Дэр рассмеялся и поймал ее руку, чтобы поцеловать ее.
   – Лорд Дариус Дебнем к вашим услугам, миледи.
   Девочка рассмеялась от восторга.
   Внезапно он вспомнил свою первую встречу с Марой, и у него перехватило дыхание. Ему тогда было четырнадцать, значит, Мара была даже младше Люси, но обладала точно таким же свободолюбием. У нее была такая же практичная короткая стрижка и короткая юбочка. И похожие удобные ботинки. Тогда она не была леди Марой, и у нее не было никаких надежд когда-либо ею стать, но она называла его «милорд», просто чтобы подразнить.
   – С вами все в порядке?
   Голос девочки вырвал его из задумчивости.
   – Абсолютно. Я приехал сюда с твоей сестрой Марой, поскольку мы собираемся пожениться.
   – Чудесно! Я опять буду подружкой невесты. Но мне уже нужно идти. Я опаздываю. – Она побежала к дому, такая быстрая и стремительная в своей удобной одежде, что Дэр невольно залюбовался ею. И все собаки бросились за ней, позабыв про Дэра.
   Время близилось к ужину, в Брайдсуэлле, конечно же, придерживались деревенского уклада жизни, в этом Дэр был уверен. Теперь, через столько часов после дневной дозы, одна мысль о том, что ему придется предстать перед целым шумным семейством Сент-Брайдов, вызывала у него ужас. Но у него есть возможность принять еще одну дозу до ужина.
   Он понял, что теребит флакончик с опиумом в кармане, и вынул оттуда руку. Проклятый Руюан. Наркотик можно было бы отдать Солтеру, и ему было бы намного проще удержаться от соблазна.
   Чтобы отсрочить встречу с людьми, Дэр возвращался длинной дорогой, по тропинке, обрамленной дикими цветами, затем через сад, где уже начали созревать фрукты.
   Огород был заполнен зеленью и рамами, поддерживающими бобы и горох. Все было на своем месте, но чрезмерного порядка не чувствовалось. Как и дети в Брайдсуэлле, растения росли свободно, но с сорняками и паразитами разговор был короткий. Он взмолился о том, чтобы не оказаться сорняком, достойным уничтожения.
   – Дэр!
   Он поднял глаза и увидел Мару, спускающуюся по тропинке. Ее плечи укрывала простая шаль. Он улыбнулся тому, как естественно она тут выглядела, как не похожа на ту лондонскую элегантную Мару.
   – С тобой все в порядке? – спросила она, с беспокойством глядя на него.
   – Разумеется, – солгал он, поскольку в ее присутствии чувствовал себя намного лучше. – Я встретил Люси.
   – Ох уж этот постреленок! Ей досталось за то, что она опоздала. Хочешь, можно попозже сходить посмотреть на Деребор-Мэнор?
   После ужина и очередной дозы опиума он сможет решиться и на это.
   – Почему бы и нет? – спросил он и притянул девушку к себе.
   Он хотел просто поцеловать ее, но вместо этого прижал к себе изо всех сил, и она ответила на его объятия тем же. И им было этого достаточно, чтобы забыть обо всем, кроме своей любви.

Глава 26

   После шумного ужина за столом, накрытым на четырнадцать персон, Дэр и Мара поехали осмотреть дом, в котором, возможно, им придется жить. Деребор-Мэнор был построен во время правления королевы Анны. Домоправительница провела их по дому, и они убедились, что все комнаты вполне прилично выглядят и ни одна не нуждается в ремонте. С домом все было в порядке, но в нем не было жизни, той особенной энергетики, что присутствовала в отчем доме Мары.
   – Он оживет, когда здесь поселится семья, – сказала Мара. Но в ее голосе звучало сомнение.
   – Мы можем найти что-нибудь получше, – сказал он и увидел облегчение в ее глазах.
   – Здесь продается не слишком много домов, – озабоченно заметила Мара, когда они сели в фаэтон.
   – Если это необходимо, мы можем построить себе новый дом.
   – Но на это уйдет много времени.
   – А терпение не является одной из твоих добродетелей, – сказал Дэр с улыбкой.
   – Увы! – вздохнула Мара. – Мне уже сейчас, немедленно хочется жить с тобой и не расставаться ни на миг! – Ее глаза светились любовью.
   Они ехали по извилистой дороге. Сгущались сумерки, раздавалось бренчание колокольчиков на коровах, которых вели на вечернюю дойку, и первая песня соловья.
   Дэра объяло невероятное спокойствие, которого он не испытывал за всю свою жизнь.
   – Мы едем в деревню?
   Вопрос Мары вернул его к реальности.
   – Черт! Я опять повернул не туда.
   – Ты всегда это делаешь, – сказала она со смехом. – Саймон когда-то дразнил тебя, что тебя как магнитом притягивает эль в трактире «Пьяный монах».
   – Великолепный эль, насколько я помню. Жаль, что сейчас уже слишком поздно и мы не можем туда зайти.
   Вдоль дороги потянулась стена церковного двора, и они услышали пение – в церкви шла служба.
   – Скоро мы здесь поженимся, – тихо сказала Мара и добавила: – Как бы мне хотелось, чтобы это можно было сделать сейчас.
   Дэр остановил фаэтон.
   – Мне тоже.
   – К сожалению, даже дядя Сципио не согласится обвенчать нас без разрешения.
   Дэр поцеловал кончики ее пальцев.
   – Мы могли бы сходить хотя бы на конец службы. Воздать благодарность за прожитый день.
   И помолиться о милосердии на ночь.
   Он привязал лошадь, и они подошли к церкви по тропинке, окруженной надгробиями и цветами. Когда они открыли тяжелые старые двери, песнопения стали громче.
   Этот старинный храм, где служил священником дядя Мары, когда-то был частью монастыря Сент-Брайд, основанного задолго до завоевания.
   Когда служба закончилась и паства высыпала на улицу, влюбленные поднялись, чтобы поприветствовать священника.
   – Я так понимаю, скоро у нас будет еще одна свадьба. Великолепно, великолепно! – Дядя Сципио, полный и жизнелюбивый человек, с нежностью смотрел на Мару. – Все должны жениться и выходить замуж в своей родной церкви. Я не понимаю все эти лондонские свадьбы.
   – Но некоторые люди все же живут в Лондоне, – заметил Дэр.
   – Правда? – Смеющиеся глаза отца Сципио округлились. – О Боже, полагаю, кому-то приходится! Бедные люди! Ну а вы ко мне по делу? Вы хотели побеседовать со мной по поводу службы?
   – Не сейчас, дядя, – сказала Мара. – Мы просто зашли в церковь.
   – Великолепно, великолепно. Общайтесь с Богом! Тогда вы должны меня извинить. Меня ждет ужин. – Он пошел в ризницу, а Дэр прошел по проходу по каменным плитам, ведущим к алтарю.
   – Эта церковь освятит наш брак, – тихо сказала Мара.
   Он поцеловал ее руку, но вдруг на него напала какая-то тревога. Он так долго и пристально смотрел на Мару, что ей стало не по себе.
   – В чем дело? – обеспокоенно спросила она.
   – Ты знаешь, что женятся мужчина и женщина? Священник лишь освящает их союз. Так ответь мне сейчас… ответь мне. Ты готова выйти за меня замуж, Мара, здесь и сейчас? Готова?
   – Да, – сказала она, зардевшись от волнения. – Только, Дэр, я не помню, какие именно слова нужно говорить…
   – Разве это имеет значение? – Он поднял ее руки и поцеловал их. – Я обещаю, что если ты соединишь свою судьбу с моей, Мара Сент-Брайд, я оправдаю твое доверие. Всю жизнь я буду твоим любящим спутником. Я буду ухаживать за тобой, защищать и уважать тебя, всегда ставить на первое место твое счастье и благосостояние. – Он вновь поцеловал ее руки. – Пока смерть не разлучит нас.
   – Боюсь, я так не смогу, – сказала она.
   В уголках ее глаз блестели слезы.
   – Разумеется, сможешь. Что ты обещаешь?
   Она посмотрела на тенистые своды потолка, затем вновь на Дэра.
   – Я обещаю любить тебя. – Ее голос слегка дрожал от волнения. – Я всегда буду тебя любить, Дариус Дебнем, и я буду хранить тебе верность. Я буду делать все, чтобы всем было радостно: нам, всем вокруг нас, нашей будущей семье. Я буду тебе преданной спутницей, пока смерть не разлучит нас. Это я обещаю.
   Они прижались друг к другу и стояли обнявшись в розовом свете заходящего солнца. Умиротворение души и тела было таким сильным, что у Дэра не хватало сил прервать его. Даже чудовище усмирилось в церкви. В этот момент он напрочь забыл о своей проблеме с опиумом.
   – Тут нас и обнаружат окаменевшими, – прошептал он.
   Мара рассмеялась, а затем отошла, нежно взяла его за руку и вывела из церкви в прекрасный вечер, увенчанный перламутровым небом и пением птиц.
   Во время вечера, проведенного в кругу семьи, который оказался на счастье коротким из-за путешествия, которое предстояло им на следующий день, Мара с нежностью вспоминала об их тайной свадьбе. Она любила свою семью, но в настоящий момент домочадцы мешали ей мечтать.
   Мара улеглась в свою старую кровать в десять часов и свернулась под любимым лоскутным одеялом, удивляясь тому, сколько всего изменилось в ее мире с тех пор, как она спала здесь в последний раз, перед отъездом в Лондон.
   Когда часы внизу пробили десять, Мара вздохнула и села в постели. Она не могла совладать со своим желанием увидеть Дэра и убедиться, что с ним все в порядке.
   Девушка выбралась из кровати и потянулась за розовым платьем, тем, которое ей подарила Мери. Но затем передумала и принялась рыться в ящиках в поисках своего старого. За четыре года ярко-голубая шерсть вылиняла и стала серой, но это было ее «счастливое» платье.
   Она подошла к двери и вспомнила, что по Брайдсуэллу очень сложно пробраться незамеченной.
   Мара открыла дверь и прислушалась к знакомым звукам: четверо часов, тикающих каждые по-своему, и богатырский храп отца. По крайней мере, отец спал. Дженни и Люси были в детской этажом выше. Руперт с Мери находились в своих комнатах в пристройке.
   В этой части дома оставались только двоюродные дедушка с бабушкой Бэддерсли и ее бабушка Сент-Брайд. Интересно, страдал ли кто-нибудь из них от бессонницы? Она понятия не имела. А еще были собаки и кошки. Если они ее услышат, то прибегут в ожидании ночных развлечений.
   Мара прислушалась. Вроде тихо. Коридоры освещались только лунным светом, но она нашла бы здесь дорогу и с закрытыми глазами. Ей уже не раз приходилось это делать во время игр и разных проделок.
   Она прокралась босиком мимо комнаты, которая когда-то принадлежала Элле, затем мимо лестницы и спальни родителей туда, где располагалась половина мальчиков. Рука, которой она держалась за стену, нащупала проход – старая комната Руперта, – а за ним еще один – комната Саймона.
   Она услышала звук, словно кто-то встал со стула и отодвинул его. Значит, Дэр не спит.
   Она повернула ручку и открыла дверь, молясь, чтобы петли не заскрипели, и сразу же увидела Дэра. Он стоял у окна и смотрел вдаль, на море. Мара проскользнула в комнату и закрыла за собой дверь.
   Замок щелкнул, и Дэр обернулся, безо всякого удивления посмотрев на Мару, будто ждал ее.
   – Я всегда считала несправедливым, что именно мальчикам достались комнаты с видом на море, – сказала она шепотом.
   Дэр был одет в восточный халат, а в руке у него был бокал с какой-то темной жидкостью.
   – Это?..
   Он посмотрел на бокал.
   – Опиум? Нет. – Он поставил его на столик. – Тебе не следует быть здесь, Мара.
   – Почему? – спросила она, подходя к нему. – Мы же дали клятву.
   – Мара…
   Она встала на цыпочки и поцеловала его в губы. Она думала, что ей придется бороться с благородным сопротивлением, но своим поцелуем она словно распахнула дверь и выпустила на волю ураган.
   Он мял ее рот с жадностью, от которой у нее подгибались колени. Его прикосновения, жар, запах наполнили ее. Мару обуяло такое желание, что, будь это необходимо, она бы прошла сквозь несколько стен, чтобы добраться до него.
   Она рвала его одежды, когда он подхватил ее на руки, отнес на кровать, уложил ее туда и обрушился на нее. Он схватил ее рукой за бедра, и она прижалась к нему, желая большего, стараясь добраться до его тела, скрытого тяжелым шелком, желая почувствовать его кожу каждой своей клеточкой.
   Задыхаясь, Мара оттолкнула его, но только для того, чтобы скинуть платье, а затем помочь раздеться ему.
   Он взял рубашку со стула, расстелил ее на простыне, уложил на нее Мару и замер в нерешительности, хотя в его глазах горела страсть.
   Мара испугалась паузы и подняла руку.
   – Иди сюда.
   Он взял ее руку, поцеловал, а затем сел рядом. Когда она попробовала возмутиться и придвинуться ближе, он сказал:
   – Медленно, медленно, любимая. Это не вино, нельзя опустошать этот бокал одним глотком.
   Он принялся целовать ее шею, потом грудь, живот.
   Мара лежала, сердце ее колотилось, и она гладила плечи Дэра, пытаясь обрести такой же контроль над ситуацией, как и он. Но страсть разрывала ее изнутри. Она не могла лежать спокойно. Она откликалась на каждую его ласку, каждое движение, дрожа и извиваясь от желания.
   А когда его губы обхватили ее сосок и начали посасывать его, она издала крик блаженства.
   – Ш-ш… – прошептал он, и Мара притихла и не издала ни одного громкого звука, даже когда он сделал то же самое с другим ее соском, и затем, когда его рука проникла между ее разведенных ног, поглаживая это место нежно, почти дразня.
   Она жадно придвинулась к нему и запустила пальцы в его волосы, чтобы он взглянул на нее.
   – На этот раз я хочу, чтобы ты вошел в меня. Пообещай мне, Дэр. Я должна принадлежать тебе полностью.
   – Да.
   – Сейчас же! – Она раздвинула ноги и придвинулась к нему. Он уселся перед ней, грудь его высоко вздымалась, он раздвинул ее ноги еще шире и прижался еще теснее. Мара тяжело вздохнула, словно в тот момент, когда он начал наполнять ее, воздух куда-то исчез. Затем ей стало больно, и она не смогла удержаться от неожиданного стона.
   Он накрыл ее губы своим ртом и сделал еще одно движение, так что ее крик затерялся в поцелуе. Затем он сгладил все воспоминания о боли поцелуями и ласками, пока она не прижалась к нему вновь, ожидая большего. Ей хотелось испытать все.
   Он понял ее и начал медленно входить и выходить.
   – Да, – прошептала она. Именно этого она и хотела, об этом она и мечтала так долго. С Дэром. С Дэром. С Дэром.
   Она прижималась к нему с той же страстью, с которой он входил в нее, стараясь сдержать крики наслаждения, надеясь, что никто их не слышит.
   Все еще слившись с ним, Мара прижала к себе Дэра и принялась целовать его, сердце ее колотилось, огонь текло венам, Наслаждению, которое она испытала, не было никакого сравнения.
   Другой мир.
   Лучший, более совершенный мир.
   – Навсегда и на веки вечные. Аминь, – прошептала она в его грудь. И затем: – Ты все-таки показал мне извержение вулкана.
   Он рассмеялся, вспомнив их первую прогулку, и перекатился на спину.
   Она свернулась на нем, перекинув ногу через его сильное бедро, поглаживая ладонью его плоский живот.
   – Ты само совершенство, Дэр.
   Его рука нежно перебирала ее волосы.
   – С наступлением дня и возвращением здравого смысла мы можем пожалеть об этом.
   – Нет, не пожалеем. Какая разница? Мы поженимся через несколько недель.
   Он поцеловал ее в макушку.
   – Ты действительно бесценна для меня, моя дорогая Мара, и я не предам твоего доверия.
   Они начали мечтать о будущем, затем опять занялись любовью, нежно, но не менее страстно. Начало светать, и Маре пришлось отправиться в свою комнату, чтобы их никто не застал вместе.
   Оставшись один, Дэр лег туда, где только что лежала Мара, вдыхая ее запах. Им не следовало до свадьбы заниматься любовью, но он не жалел ни о чем.
   Как можно сожалеть о рае? Он взял свою рубашку, на которой теперь красовались пятна крови. Он хотел сжечь ее, но не смог. Он сложил ее и спрятал поглубже в чемодан.
   Затем он поднял бокал и выпил.

Глава 27

   Они вернулись в Лондон после наступления темноты. Все очень устали, но зато поездку удалось совершить в один день. Когда кареты въехали во двор Марлоу-Хауса, Саймон и Дженси вышли, чтобы поприветствовать их. Они уже переехали сюда, а значит, это придется сделать и ей. В любом случае, раз ее родители живут здесь, она не сможет жить в каком-либо другом месте. Как могла она забыть об этом?
   Она вышла из кареты, готовая расплакаться. Дэр вышел из другой кареты вместе с ее отцом и разговаривал с Саймоном, но через несколько минут Дэр уедет к себе, в Йоувил-Хаус. Это было невыносимо для Мары.
   Она заметила, что ему это тоже не нравится. Но затем девушка поняла, что дело тут не только в их предстоящей разлуке. У него был такой вид, словно ему только что сообщили о смерти близкого родственника. Она поспешила к нему:
   – Что случилось?
   За него ответил Саймон:
   – Появилась женщина, которая утверждает, что она мать Дельфи.
   – Нет, не может быть!
   – К сожалению, да. Она пришла всего лишь несколько часов назад в Йоувил-Хаус.
   – Я должен поехать туда, – сказал Дэр и быстро направился к ожидающей его карете.
   Мара побежала за ним, не обращая внимания на свою семью. Она запрыгнула в карету, прежде чем подняли ступеньки, и карета тут же тронулась.
   – Вот увидишь, это неправда, – сказала она, беря его за руку. – Наверное, это кто-то, кто пытается получить награду.
   – Какую награду? – Он смотрел прямо перед собой так нетерпеливо, словно пытался ускорить ход кареты по лондонским улицам.
   – Ты же заплатишь ей, чтобы она ушла, правда?
   Он повернулся к ней:
   – Как я могу это сделать, если она и вправду мать Дельфи? Я всегда знал, что Тереза вполне способна похитить детей, ничуть не заботясь о чувствах их родителей.
   Мара предпочла молчание и молитву.
   Лакей, выглядевший расстроенным, несмотря на все свое обучение, провел их в библиотеку. Там они нашли герцога, герцогиню и молодую женщину в потрепанном черном платье, которая сидела на диване, очень испуганная и в то же время воинственно настроенная.
   Мать Дельфи? Явного сходства не было. Мара молилась, чтобы вся эта ситуация оказалась ошибкой. Потеря девочки больно ранит Дэра.
   Родители Дэра встали и подошли к сыну.
   – Это мадам Клермон, – сказал его отец. – Она утверждает, что является матерью Дельфи.
   – Аннет! – воскликнула женщина. – Elle sappelie Annette! ^[13]
   Герцогиня Йоувил ласково обратилась к ней по-французски:
   – Уже несколько лет все называли ее Дельфи. Так она и сама себя теперь называет.
   – Но это моя дочь, мадам. Моя! Моя Аннет. Ее украли у меня после сражения, когда там было так много солдат, так много смертей и страданий. – Она начала раскачиваться и причитать. – Я услышала о ней, и я узнала, что это она. Хорошенькая девочка с черными кудрями, да?
   Мара испугалась, услышав эту подробность, но тут же поняла, что женщина могла повторять описание, приложенное в объявлении.
   Узнает ли Дельфи свою мать? Ее похитили совсем маленькой, но ребенок, которого любили и о котором заботились, должен узнать родную мать.
   – Она уже видела девочку? – спросила она по-английски.
   – Нет еще, – ответил герцог.
   Мара повернулась к Дэру, чувствуя взволнованный взгляд бедной женщины, вслушивающейся в их непонятный ей разговор.
   – Тебе придется привести сюда Дельфи или отвести Клермон наверх.
   – Она в черном, – сказал он. – Дельфи испугается.
   Мара прикоснулась к его руке.
   – Иди. Мы придумаем, что можно сделать.
   Дэр вышел, и Мара посмотрела на женщину. Ей было не больше тридцати лет, но страдания состарили ее раньше времени. Мара подошла и села рядом с ней.
   – Мадам Клермон, – сказала она по-французски, – девочка боится женщин в черном. Это связано с той женщиной, что похитила ее. Вы же не хотите ее испугать? Давайте мы сменим это черное платье на что-нибудь более яркое.
   Но женщина отшатнулась от нее:
   – Как вы можете сравнивать?! Я ее мать. Чего ей бояться?
   – Но она боится черного цвета, – настойчиво повторила Мара.
   Герцогиня вышла и вернулась с огромной шелковой нежно-голубой шалью. Она накинула ее на плечи женщины, та не сопротивлялась. Все внимание мадам Клермон было сосредоточено на двери.
   Она открылась, но только для того, чтобы впустить родителей Мары и Саймона с Дженси. Мара быстро объяснила, что происходит. Дальше они ждали в тишине.
   Наконец вошел Дэр с Дельфи, вцепившейся в Мариетту, на руках. Рядом шел Пьер, было видно, что он готов защищать девочку ценой своей жизни. Это была еще одна проблема. Как можно разделить двух детей, которые выросли как брат и сестра?
   Мадам Клермон уставилась на девочку. Казалось, на мгновение она растерялась, но тут же вскочила и подбежала к Дельфи с криком:
   – Аннет, Аннет! Я знала, что ты не умерла, я знала это!
   Дельфи зажмурила глаза и прижалась к Дэру, а мадам Клермон била его кулаками:
   – Отдайте ее мне! Отдайте ее мне! Отдайте мне моего ребенка!
   Дэр сунул Дельфи в руки мадам Клермон, и все внезапно замолчали. Дельфи посмотрела на Дэра взглядом, в котором ясно читалось обвинение в предательстве. Огромные безмолвные слезы заполнили глаза девочки и покатились по щекам, но она не издала ни слова.
   Мадам Клермон принялась причитать, баюкая ребенка на руках:
   – Аннет, Аннет, Аннет…
   Пьер сделал шаг вперед, выпятив нижнюю губу.
   – Ее зовут Дельфи, – сказал он по-французски.
   Мадам Клермон отодвинулась от него.
   – Кто ты?
   – Я брат Дельфи.
   – Нет. Ты не мой ребенок!
   – Я ее брат, и я должен ее защищать.
   – Нет. Уходи! Вы пытаетесь опять ее отнять?! – Она еще крепче сжала Дельфи. Девочка тихо пискнула, но больше не было слышно ни звука. Мара видела перед собой ребенка, которому пришлось многое пережить, прежде чем она научилась переносить страдания молча.
   Все застыли, не зная, что делать, но тут к мадам Клермон подошла Эми Сент-Брайд.
   – Присядьте, мадам, – сказала она по-английски, поскольку учила французский совсем немного, да и было это давным-давно. Она нежно подвела бельгийку к дивану. – Все будет хорошо, но не стоит расстраивать детей. Думаю, нам всем не помешает чашечка горячего чая, за которой мы сможем решить, что нам делать.
   Поток слов и ее доброта успокоили мадам Клермон, и она вновь села, все еще прижимая к себе молча рыдающую Дельфи. Пьер решительно подошел к ним и взял Дельфи за руку. Она сжала его руку, и слезы остановились.
   Герцогиня вышла в коридор и велела подать чай.
   Мара могла смеяться над маминым универсальным решением любых проблем, но эту проблему чашечка горячего чая уж точно решить не могла. Если Дельфи и вправду была потерянным ребенком этой женщины, она должна быть возвращена ей, несмотря на то, что Дэр любит Дельфи, а Дельфи любит Дэра.
   Дэр стоял неподвижно, словно каменная статуя.
   Мара подошла к нему и взяла за руку, точь-в-точь как Пьер взял за руку Дельфи. Девочка, очевидно, не помнила эту женщину.
   Мара нарушила тишину, обратившись к гостье по-французски:
   – Кажется, девочка не узнает вас, мадам Клермон, а вы не предоставили никаких доказательств.
   Взгляд француженки был почти диким, она засунула одну руку в карман и вытащила бумагу. Герцог взял ее и прочитал вслух:
   – «Свидетельство о рождении Аннет Марии Клермон. Выдано двадцать четвертого августа 1812 года в Хале».
   На мгновение все замолчали, но Саймон сказал:
   – Стало быть, у нее был ребенок. Но это не доказывает того, что Дельфи и есть этот ребенок.
   – Что случилось с вашей семьей, мадам? – спросил герцог. – Вы же не приехали в Англию одна, не зная языка? Должны быть и другие люди, которые могли бы узнать ребенка.
   Она сердито посмотрела на него. Дельфи, которую она все еще прижимала к себе, походила скорее на восковую куклу, чем на живую девочку.
   – В Хале есть. Там все знают мою Аннет. Я прочитала газету, объявление. Я приехала в Англию, в Лондон. Это было нетрудно. Я спросила, как пройти в контору, указанную в объявлении. Мужчина, работающий там, привел меня сюда. – Она поднялась, крепко прижимая к себе девочку. – А теперь я уйду.
   – Нет… – Это была тихая мольба Дельфи, но обращена она была к Дэру.
   – Нет! – сказал он, порывисто преградив ей путь. – Приношу свои извинения, мадам, но я не могу позволить вам покинуть этот дом с Дельфи, пока мы не получили какое-то внятное подтверждение вашего родства. Вы можете остаться здесь и видеться с ней, но вы не можете ее забрать.
   Казалось, что мадам Клермон хочет возразить, но тут вошли слуги с чаем, создав необычную интерлюдию из звона посуды, чайников, расставляемых чашек. Слуги ушли, и матери Мары удалось вновь усадить мадам Клермон на диван. Герцогиня, все еще растерянная, разливала чай.
   Мара предложила чашку чая бельгийке, но та отказалась. Возможно, боялась, что чай отравлен. Маре было ее жаль. Но еще больше было жаль Дельфи.
   Она села на диван и протянула Дельфи пирожное. Девочка покачала головой и посмотрела на Мару, словно говоря: «Разве ты не можешь прекратить весь этот кошмар?»