- Не волнуйтесь. Уголовный розыск не рекламбюро, - успокоил Антон. В театре виделись с Ниной?
- Нет, я старался даже на глаза ей не попадать.
- Нина была одна?
- Одна, но после спектакля, я уже говорил, ее встретил Анатолий Овчинников.
- Больше о них ничего не знаете?
- Нет, товарищ Бирюков.
Антон почувствовал, как от длительного напряжения у него назойливо начинает ломить в висках. Тупая боль создавала тягостное чувство неудовлетворенности. Казалось, что в разговоре упущено что-то очень важное. С упорной настойчивостью Антон мысленно искал это "упущение", а Зарванцев между тем, словно умышленно отвлекая его, принялся рассуждать:
- Представьте себе, товарищ Бирюков, поначалу в случившемся с Саней Холодовой я подозревал Анатолия Овчинникова или Юру Деменского. Словом, кого-то из них. Но, когда сегодня Нина рассказала по телефону о своих злоключениях с Ревазом, мне стало прямо-таки не по себе. Больше чем уверен: несчастье не обошлось без участия моего дяди...
- Что? - почти машинально спросил Антон.
Зарванцев угодливо закивал головой:
- Да, товарищ Бирюков, да. Реваз Давидович неудержим в стремлении поволочиться за хорошенькими молоденькими женщинами и, если только он остался с Саней наедине в Юриной квартире... - Альберт Евгеньевич болезненно поморщился. - Будет величайшим позором, если мой преподобный дядюшка попадет на скамью подсудимых за покушение на изнасилование.
- Даже так?..
- Разве к случаю с Холодовой подходит другая статья Уголовного кодекса?
- Может подойти сто седьмая - доведение до самоубийства.
На лице Зарванцева появилось недоумение. Скорее даже Альберт Евгеньевич как будто расстроился оттого, что существует какая-то другая версия, кроме той, в которую верит он сам.
Глава XXIII
Судмедэксперт Виталий Карпенко, зажав в кулак рыжую бороду, от нечего делать сосредоточенно решал кроссворд. Он мельком глянул на вошедшего Бирюкова и без всякого вступления сказал:
- Японский остров из четырех букв.
- Кюсю, - ответил Антон.
- На самом деле есть такой?
- Должен быть. Дай что-нибудь от головной боли.
- Ещи три слова... По горизонтали. Дорога, путь сообщения вдоль фронта... Из шести букв...
- Рокада... Давай, эскулап, лекарство, а то весь кроссворд за тебя разгадаю.
Запив водою сразу две таблетки цитрамона, Антон направился в свой кабинет. Из приоткрытой двери научно-технического отдела слышался оживленный голос Славы Голубева. Бирюков зашел в отдел. Голубев темпераментно рассказывал что-то сидящему за столом эксперту-криминалисту Дымокурову. Прервав рассказ на полуслове, он живо повернулся к Антону и скороговоркой выпалил:
- Люся Пряжкина убежала.
Бирюков, чувствуя, как в висках заломило еще сильнее, сел рядом с Дымокуровым.
- Конкретнее рассказать можешь?
- Могу. Вернувшись с Главпочтамта, я только вошел в твой кабинет звонок из дежурной части: "Где Бирюков? В клинике опять ЧП - Пряжкина исчезла". Само собой понятно, немедленно мчусь туда. Приезжаю следователь Наташа Маковкина уже допрашивает нянечку Ренату Петровну... Вот, по словам этой нянечки, дело было так. - Голубев чуть передохнул. Люся находилась в одноместной палате и была переодета в больничную одежду. Утром сегодня неожиданно потребовала свою кофточку и джинсы: мол, надо проверить, не украдены ли у нее деньги. Рената Петровна стала успокаивать, но Люся ни с того ни с сего шум подняла, разбила стакан и осколком стекла вроде бы хотела перерезать на руке вену. Пришлось нянечке принести одежду. Десять рублей были на месте, в кармане джинсов. Пряжкина успокоилась, однако в обед отказалась от пищи и заявила, что будет голодать до тех пор, пока ее не выпустят из клиники. Нянечка на свой риск уговорила Люсю сделать успокаивающий укол, после которого Люся притихла и стала жаловаться Ренате Петровне, что ее втянули в страшную авантюру. Мол, знакомый проводник адлерского поезда, подпоив коньяком, дал три билета в кинотеатр "Аврора". Один из них приказал положить в почтовый ящик хирурга Широкова, а два отдать Овчинникову. После этого увез Люсю на свою дачу в Шелковичиху, опять угощал коньяком, а вечером привез к кинотеатру и попросил проследить, придет ли хирург в кино. Когда Люся рассказала проводнику, что Широков у кинотеатра продал билет какой-то цыганке, проводник страшно испугался. Дал Люсе десять рублей, чтобы она никому ни слова не говорила, довез на своей "Волге" до остановки "Мотодром" и, сказав, что ему срочно надо ехать в аэропорт Толмачево, высадил... Голубев недолго помолчал. - Исповедовавшись таким образом перед нянечкой, Пряжкина вроде бы заснула. Рената Петровна отлучилась из палаты, а когда через полчаса заглянула туда, ни Люсиной одежды, ни самой Люси в палате уже не было.
- Все? - хмуро спросил Бирюков.
- Нет, не все. Рената Петровна говорит, будто Пряжкина так описала внешность проводника, что он как две капли воды похож на того мужчину, который пытался передать записку Холодовой.
- Любопытно... - Антон потер ладонью ноющие виски и спросил Славу: Подлинник телеграммы Ревазу Давидовичу в Ростов отыскал?
- Так точно. Знаешь, откуда отправлена? С почтового отделения на железнодорожном вокзале Новосибирск-Главный.
- Чей почерк?
В разговор вмешался Дымокуров:
- Почерк все тот же - на машинке домоуправления отпечатана.
Бирюков забарабанил пальцами по столу. Голубев живо достал из кармана листок бумаги:
- Вот потрясающие факты!
На листке было выписано около десятка дат. Против одной из них стояла цифра 300, против трех - 400, против остальных - 500. Здесь же были помечены города. Дважды упоминались Ростов-на-Дону и Адлер, по разу Азов, Таганрог, Батайск, Шахты и Сухуми.
Оказывается, стал объяснять Голубев, в прошлые сутки Ревазу Давидовичу Степнадзе поступило на Главпочтамт два телеграфных перевода по 500 рублей каждый. Один из Сухуми, другой из Ростова. Деньги по этим переводам еще не получены. Насколько позволило время, Слава проверил реестры выданных на "до востребования" переводов за предыдущие две недели и обнаружил, что в день отправления из Новосибирска в поездку Реваз Давидович получил на Главпочтамте по шести переводам ровно две с половиной тысячи рублей.
- Вот только что пришедший и пока еще неполученный перевод из Сухуми!.. - Голубев ткнул пальцем в листок. - Это наверняка от мамочки той очкастенькой девчушки-отличницы, которой оставалось сдать русский в пединституте, где работает родственник Реваза Давидовича.
- Из Сухуми ведь нам сообщили, что в пединституте никаких родственников Степнадзе нет, - сказал Антон.
- Так этот родственник и сознается, если у него совесть нечиста! Голубев встретился с Антоном взглядом. - Интересно, почему Реваз Давидович не торопится получить деньги? Переводы, по-моему, не случайно пришли телеграфом...
- Ему сейчас не до денег. - Бирюков набрал номер дежурного. - Где Степнадзе?
- Вместе с женой на даче в Шелковичихе.
- С женой?..
- Да.
- Как они между собой?
- Похоже, мирно, но что говорят - мы ж не знаем.
Бирюков медленно положил трубку и повернулся к Дымокурову:
- Аркадий Иванович, помните, на сумке Холодовой следы растворителя масляной краски... Действительно ли отпечатки пальцев растворителем ликвидировали?
- Я уже высказывал такое предположение, - ответил Дымокуров и поинтересовался: - Почему акцентируете внимание на этом вопросе?
- Кажется, в деле замешан Альберт Евгеньевич Зарванцев.
- Логично ли? Пользуясь растворителем, художник, как говорится, с руками и ногами выдает себя. Ему проще было применить, скажем, одеколон.
- Зарванцев - дилетант в преступных делах.
- Продолжаете отстаивать свою версию?
- Продолжаю, Аркадий Иванович.
- Но... флакон с разбавителем мы видели и в квартире Деменского.
- Да, видели и в квартире Деменского... - задумчиво проговорил Бирюков и повернулся к Голубеву. - Слава, надо срочно отыскать Пряжкину. Если дома ее не окажется, побывай в вокзальной парикмахерской, у Зарванцева, по разным "Ветеркам" и кафе пройдись, где любители выпить общаются. Возникнут вопросы, звони Маковкиной - я у нее буду.
В пустующих коридорах прокуратуры царило затишье, которое обычно наступает в учреждениях после рабочего дня. Когда Бирюков вошел в кабинет Маковкиной, Наташа внимательно что-то читала. Оторвавшись от бумаг, она обрадовалась и сразу подала Антону протокол допроса Ренаты Петровны - две странички, исписанные по-ученически разборчивым почерком. Ничего нового из этого протокола Антон не почерпнул. Словно рассуждая сам с собою, заговорил:
- Складывается очень интересная ситуация. Неведомо из каких соображений все причастные к делу Холодовой самым беспардонным образом наводят розыск на свои следы. Степнадзе втягивает Пряжкину в умопомрачительную авантюру; машинописные тексты отпечатаны в домоуправлении, где работает Овчинников; разбавитель масляных красок, следы которого обнаружены на сумке Холодовой, по всей вероятности, принадлежит художнику Зарванцеву, а Сипенятин... Вася совсем рассудок потерял: без всякой на то необходимости принес домой сумку с места происшествия...
- Один Деменский вне подозрений? - спросила Маковкина.
- Тоже нет. Вспомните, как была обнаружена сумка Холодовой. В дежурную часть позвонил мужчина и сказал, что Вася Сипенятин скрывается у мамаши. Капитан Ильиных приехал к Марии Анисимовне и вместо Васи обнаружил сумку.
- А Деменский причем?..
- Когда в дежурной части раздался звонок в отношении Сипенятина, Юрий Павлович находился в кабине телефона-автомата и перед этим только что разговаривал с хирургом Широковым. К тому же у него на квартире, в коробке с масляными красками, я собственными глазами видел ополовиненный флакон разбавителя.
Маковкина задумалась.
- Не могу понять, зачем Широкова приглашали в кинотеатр?
- Это какой-то дилетантский трюк...
Наступило молчание. Маковкина невесело сказала:
- Завтра в три часа похороны Холодовой.
- Надо нам обязательно побывать на кладбище. - Бирюков вздохнул. Посмотрим, кто из причастных придет хоронить Саню. Кстати, Наталья Михайловна, завтра суббота. С утра по этим дням обычно собирается книжный рынок. Не хотите за компанию побывать там? Может, знакомых встретим.
- Хорошо.
Антон посмотрел на часы:
- А сейчас по случаю конца работы предлагаю вместе поужинать в каком-нибудь приличном кафе. Сегодня так закрутился, что пообедать не успел.
Маковкина чуть смутилась:
- Предложение принимается.
Из ближайших кафе выбрали "Снежинку", где обычно вечером можно было прилично перекусить. Сели подальше от входа за столик у декоративного камина, заказали у пожилой неразговорчивой официантки ужин и неожиданно враз посмотрели друг на друга. Улыбнулись. Маковкина спросила:
- Давно в уголовном розыске работаете?
- В областном управлении - третий год, до этого работал в районе.
- Там, наверное, работа попроще?
- Как сказать... Тоже приходилось тугие клубочки распутывать.
- Сами сюда захотели?
- Нет. Я стараюсь жить по заповеди Андрея Петровича Гринева из "Капитанской дочки". Помните, как он сыну наказывал: "Слушайся начальников, за их лаской не гоняйся, на службу не напрашивайся, от службы не отговаривайся..."
- "И помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду", - быстро добавила Маковкина.
- Точно, Наташа. Мудрая пословица. Согласны?
- Согласна. Жаль, что не все ее помнят. - Маковкина задумчиво повертела меню. - Мне во многом непонятно поведение Холодовой. Она, расплатившись со Степнадзе за недостачу в магазине, снова встречается с ним. Что это - злой рок или пресловутая трудность разрыва с прошлым?
Бирюков задумался:
- Оступиться, Наташенька, очень легко - вылечить подвернутую ногу трудно. Надо не оступаться в жизни... Истина, конечно, прописная, может быть, поэтому ее часто забывают.
- Не могу понять и Пряжкину. На что Люся рассчитывает, убежав из клиники?
- С Пряжкиной дело проще. Она жива, и мы узнаем Люсин замысел, как только Голубев ее отыщет.
Однако Слава Голубев в этот вечер Пряжкину не отыскал. Люся после клиники не появлялась ни дома, ни на работе в парикмахерской, ни у Алика Зарванцева. Впустую обойдя больше десятка "Ветерков", "Парусов", "Лакомок" и прочих общепитовских точек с лирическими названиями, где постоянно толклись хмурые алкоголики. Голубев еще раз наведался к Зарванцеву, но теперь и самого Алика дома не оказалось. От соседей Слава узнал, что Альберт Евгеньевич по случаю предстоящей субботы укатил на собственном "Запорожце" на рыбалку.
Глава XXIV
Бирюков встретился с Наташей Маковкиной в семь утра у Дома культуры железнодорожников, возле которого в сквере по субботним дням бойко функционировал книжный рынок.
Вскоре появился первый книголюб. Смахивающий на пожилого одесского докера мужчина в надвинутом на лоб берете, зажав под мышкой два книжных тома в ярко-красном переплете, неспешно прошествовал по аллейке вдоль сквера и, оглядевшись, сел на крайнюю скамейку. Минут через десять к нему примостился интеллигентного вида очкарик с распухшим брезентовым баулом. Затем вразвалку подошли два гривастых парня, перетянутых широкими ковбойскими поясами. У каждого из них было по раздутому портфелю. Судя по тому, как парни сразу поставили портфели на землю, можно было предположить, что ноша их увесистая. Начался общий перекур, сопровождающийся ленивым разговором завсегдатаев.
С видом заинтересованных покупателей Бирюков и Маковкина подошли к скамейке.
Похожий на докера книголюб, глядя выпуклыми глазами на одного из гривастых парней, басил:
- Ты за кирзовые сапоги Шукшина мне не говори. Василий Макарович в этих самых отечественных сапогах сделал такую литературу, шо целая тысяча щелкоперов в заграничных штиблетах сообща не сделает...
Парень бросил в кусты желтенький фильтр докуренной сигареты, снисходительно усмехнулся:
- Литература, отец, прежде всего изящная словесность.
- Шо ты, сынок, в словесности понимаешь?
- Я филолог.
Глаза "докера" сердито сверкнули:
- Барыга ты! У филолога язык не повернется четыре десятки за двухтомник просить.
Парень поднял с земли портфель, кивнул гривастому другу - пошли, дескать, и оба молча направились к другой скамейке. Глядя им вслед, "докер" насмешливо прибавил:
- Филологи, сукины дети... - И вскинул глаза на Антона. - Не знаешь, у кого на двухтомник Шукшина можно "Слово и дело" Пикуля выменять?
- Не знаю, - ответил Антон.
- У филологов есть - не меняют. Подавай барыгам восемь пятерок наличными.
- Не дороговато ли?
- Спрос рождает предложение и цену. - "Докер" вытащил из кармана пачку "Прибоя", закурил и хлопнул широченной ладонью по худенькому плечу нахохлившегося рядом с ним очкастого интеллигента. - Сей гениальный мужик, к примеру сказать, изобрел новую форму обслуживания читателей. Детективы любишь?
- Люблю, - решил ответить Бирюков.
- О! Не завидую тебе.
- Почему?
- Потому шо таких любителей, как ты, миллионы, а Жора Сименон один, и тот на французском пишет. Читаешь по-французски?
- Нет.
- О!.. - "Докер" опять хлопнул "интеллигента" по плечу. - Только сей гений может тебя выручить. Все сименоновские детективы перевел на русский язык и отпечатал на машинке.
- Не все, а только некоторые из тех, которые у нас не издавались, смущенно возразил "интеллигент". - Самые интригующие.
- И сколько стоит один детектив? - заинтересовался Антон.
- Я не продаю...
- Он напрокат дает. Платишь четвертак залога и можешь неделю, до следующей субботы, зачитываться. Возвращаешь - из залога удерживается пятерка за амортизацию произведения. Во гениально, а?.. - затягиваясь папиросой, пробасил "докер".
"Интеллигент" с поспешной готовностью открыл брезентовый баул:
- К сожалению, Жорж Сименон весь на руках. Может, из журнальных публикаций что-нибудь вас заинтересует? Есть "Потерянный профиль" Франсуазы Саган, "Дом на набережной" Трифонова, детективы отечественные...
- Залог такой же?
- Дешевле. Всего десять рублей, за прочтение три рубля.
Бирюков полистал толстый, солидно переплетенный том. Это был своеобразный сборник детективов, опубликованных в разное время в отечественных журналах. Судя по основательно затертым страницам, сборник успел пройти не через один десяток читательских рук, и неизвестно, сколько еще предстояло ему пройти в будущем.
- Сименона сами переводите? - возвращая "интеллигенту" том, спросил Бирюков.
- Сам.
- Хорошо знаете французский?
- В совершенстве. Переводчиком работал.
"Докер" гулко щелкнул себя по горлу:
- За это дело выгнали.
"Интеллигент", смущенно зарозовев, хотел было что-то возразить, но возле скамейки словно споткнулся проходивший мимо бородач. Загипнотизированно уставясь на ярко-красный двухтомник Шукшина, лежащий рядом с "докером", он чуть заикнулся:
- П-продаете?
- Не п-продаю, м-меняю, - передразнил "докер".
Бородача вроде подхлестнули. Взволнованно заикаясь, он принялся рассказывать, что пишет по творчеству Шукшина кандидатскую, что ему крайне необходим этот двухтомник, за которым охотится второй месяц, и готов немедленно заплатить за него любые деньги.
- Сорок дашь? - в упор выпалил "докер".
- Р-рублей?.. - растерялся бородач, вытаскивая из кармана кошелек.
- Шо, долларами располагаешь? - усмехнулся "докер" и широкой ладонью накрыл двухтомник. - Не продаю. Я книжник - не барыга.
Бородач почти силой начал толкать ему деньги. "Докер" грозно сверкнул выпуклыми глазами, но вдруг смягчился и, как полководец, указывающий путь войскам, протянул руку в сторону перепоясанных ковбойскими поясами гривастых парней, разложивших свой товар на соседней скамейке:
- Купи у тех барыг "Слово и дело" Пикуля, в обмен получишь Шукшина.
Бородач обернулся со скоростью бумеранга, и Антон впервые увидел радость настоящего книголюба, с великим трудом раздобывшего заветное издание. В глазах "докера" тоже мелькнул довольный огонек. Ласково поглаживая полученный в обмен сиреневый переплет двухтомника, он подмигнул Бирюкову:
- Мелочь, а приятно. Дочка у меня историк, лучшего подарка ко дню рождения ей не придумаешь. - И, поднимаясь со скамейки, озорно показал язык нахохлившемуся "интеллигенту". - Куй деньги, изобретатель новых форм обслуживания, пока издатели мух ловят! Может, дворец, как Сименон, себе отгрохаешь...
Судя по всему, "докер" знал не только "порядки" книжного рынка, но и его завсегдатаев. Поэтому Бирюков завел разговор о седом грузине, который якобы обещал новый сборник зарубежного детектива. Предположение подтвердилось. "Докер" сразу догадался, о ком идет речь:
- Шо-то, парень, не то мне толкуешь. Не сезон теперь у Реваза сюда появляться.
- Как не сезон?
- Так, шо летом Реваз проводником на железной дороге катается. Закончит поездки, тогда можешь с ним встретиться. Только сомневаюсь, шоб ты у него здесь добрую книгу купил.
- Цены высокие назначает, как те друзья?.. - Антон кивнул в сторону гривастых парней, которых, словно долгожданных коробейников, со всех сторон обступили суетящиеся книголюбы.
- Реваз - загадка...
"Докер" неожиданно погрозил кулаком небритому, сморщенному мужичку с перебинтованным горлом, только что продавшему за три рубля толстый том в новенькой суперобложке из серии "Библиотека всемирной литературы", и сердито пробасил:
- Гоша! Еще раз увижу - в милицию сдам!
Мужичок испуганно юркнул в толпу.
- О разбойник с большой дороги! На похмелку у сына книги ворует, расстроенно проговорил "докер" и вдруг подозрительно покосился на Бирюкова. - Ты, парень, никак из органов БХСС, а?..
- Почему? - улыбнулся Антон.
- Потому шо Реваз здесь никому книг не продает и ни у кого не покупает. Старик только ценами интересуется, вроде как акционер, следит на бирже за курсом акций.
- Зачем ему это?
- В том и загадка старого факира.
Бирюков решил показать служебное удостоверение. Без особого интереса заглянув в красную книжицу, "докер" отошел подальше от "интеллигента", начавшего бойко собирать задатки, и покосился на молчаливо слушающую Маковкину:
- Жёнка?
Антон утвердительно наклонил голову.
- При ней говорить можно?
- Вполне.
- "Порядков" книжного рынка, насколько я усек, ты не знаешь?
- Впервые здесь, - признался Бирюков.
- Реваз в уголовку влип?
- Проверяем...
"Докер" достал папиросу.
- Ну шо ж, придется тебя просвещать с азов. Запоминай... Книжные барыги бывают разных мастей. Есть "Надомники". Они носят книги по домам, заранее узнав адреса книжников, то есть истинных книголюбов. "Звонари", или "Телефонщики", звонят книжникам по телефону и через подставных лиц предлагают свои услуги. "Адресатники" за соответствующее вознаграждение дают адрес, где полностью продается личная библиотека, от перепродажи которой может быть приличный навар, иным словом барыш. "Могильщик" - это владелец адресов книжников преклонного возраста, ждет их смерти, чтобы купить у наследников библиотеку. Говорят: "Хозяин берет в долю". Сие безобидное выражение означает, что барыга имеет адрес и договоренность о покупке библиотеки, но у него не хватает денег. Поэтому он берет в долю компаньона на соответствующих условиях. "Оптовики" продают книги одного названия оптом, в зависимости от количества экземпляров стоимость может быть разной. "Залетные" приезжают из других городов для продажи книг. "Ямщик" скупает краденые книги, а "Химик" за соответствующую мзду выводит с книг библиотечные штампы. "Мак" - барыга, торгующий макулатурными талонами. "Макака" - обычно уборщица, продающая макулатуру. Кстати, по двадцать копеек за кэгэ... "Бук" означает букинистический магазин, а "Букашка" - продавщица этого магазина, продающая книги "налево". "Собрас" торгует собраниями сочинений. "Тырло", "Фестиваль", "Пятачок" - это место, где собираются книжники... - "Докер" неожиданно притронулся к плечу Бирюкова и дымящей папиросой показал на модно одетого парня с портфелем-дипломатом в руке. - О!.. "Империалист" собственной персоной пожаловал...
- Это кто такой? - спросил Бирюков.
- На жаргоне барыг "империал" означает пятнадцать рублей. Так вот, сей барыга дешевле пятнадцати целковых книжек не продает.
- Ну а кто же все-таки, по вашему мнению, Реваз Давидович?
- Подозреваю, Реваз - "Наложник"... - "Докер" интригующе помолчал. Знаешь, шо такое?..
- Наложенным платежом, что ли, книги рассылает?
- Угадал! Трехрублевую, скажем, книгу можно оценить в четыре пятерки, а? Такие, мол, цены на нашем рынке. Беспроигрышная и, так сказать, благородная спекуляция: и заказчика выручил, и навар имеется.
- Откуда ж заказчики берутся? - спросил Антон.
- "Наложники" на переписку денег не жалеют, у них в каждом городе тьма знакомых книжников.
- Книги, конечно, не здесь покупают?
- Ясно-море, места знать надо. У барыг покупать невыгодно...
Расставшись с "докером", Бирюков и Маковкина протолкались на рынке полдня. Публика была любопытной. Знатоки, группируясь, азартно спорили о литературных новинках; вихрастый подросток, зажав в кулаке измятый рубль, горящими глазенками присматривался к книгам по фантастике; нарядной молодой чете непременно нужен был двухтомник Андерсена, выпущенный издательством "Художественная литература", и последнее издание "Книги о вкусной и здоровой пище"; похожий на артиста парень настойчиво искал переписку Мейерхольда. Рынок функционировал вовсю: кто-то менялся книгами, кто-то просто глазел из любопытства, но большей частью люди продавали и покупали.
Глава XXV
После полудня небо над Новосибирском нахмурилось, а когда Бирюков и Маковкина сели в рейсовый автобус, чтобы доехать до городского кладбища, забарабанили крупные дождевые капли. Исхлестав на асфальте пыль, дождь быстро перестал. Опять показалось солнце. Только в стороне Кузбасса, над самым горизонтом, клубились черно-сизые грозовые облака, и где-то далеко вздыхали раскаты грома, похожие на траурный артиллерийский салют.
Катафалк с гробом Холодовой подъехал к кладбищу ровно в три часа. Возле него остановилась грузовая машина с пирамидой памятника и оградкой, а чуть поодаль - автобус с людьми. Двери автобуса сразу распахнулись, и Бирюков прежде всего увидел загоревшую лысину Овчинникова, помогающего оркестрантам выгружать инструмент. За оркестрантами стали выходить незнакомые Бирюкову парни и старушки. Среди них Антон узнал лишь Ксению Макаровну и еще одну соседку Деменского, с которой довелось беседовать при выезде на происшествие. Сам Юрий Павлович, бледный как полотно, вышел из катафалка. Осторожно приняв на руки мальчика лет семи, он поставил его рядом с собою и помог спуститься на землю заплаканной пожилой женщине. За женщиной вышел ссутулившийся от горя Федор Федорович Холодов. Как догадался Бирюков, мальчик был сын Сани, Сережка, а заплаканная женщина ее мать.
Парни обступили катафалк. Овчинников энергично принялся руководить выносом гроба. Звонко ахнули медные тарелки, и духовой оркестр заиграл рвущую душу похоронную мелодию. Деменский вытер лицо носовым платком. Завсхлипывали старушки. Совсем сгорбился Федор Федорович Холодов, обняв за плечи еле державшуюся на ногах жену. И только один Сережка, словно не понимая происходящего, любопытно уставился голубыми глазенками на оркестрантов.
Процессия медленно двинулась вдоль кладбища к могиле.
Бирюков и Маковкина вместе со всеми.
Оркестранты оборвали мелодию так же внезапно, как начали. Наступила гнетущая тишина. Антон увидел, что гроб опустили на землю. Деменский, прижав к себе насторожившегося Сережку, будто окаменел. Из немигающих глаз Федора Федоровича по бледным щекам катились слезы. Ксения Макаровна, что-то нашептывая вконец обессилевшей матери Сани, беспрестанно подносила к ее носу ватку, вероятно смоченную нашатырным спиртом.
- Нет, я старался даже на глаза ей не попадать.
- Нина была одна?
- Одна, но после спектакля, я уже говорил, ее встретил Анатолий Овчинников.
- Больше о них ничего не знаете?
- Нет, товарищ Бирюков.
Антон почувствовал, как от длительного напряжения у него назойливо начинает ломить в висках. Тупая боль создавала тягостное чувство неудовлетворенности. Казалось, что в разговоре упущено что-то очень важное. С упорной настойчивостью Антон мысленно искал это "упущение", а Зарванцев между тем, словно умышленно отвлекая его, принялся рассуждать:
- Представьте себе, товарищ Бирюков, поначалу в случившемся с Саней Холодовой я подозревал Анатолия Овчинникова или Юру Деменского. Словом, кого-то из них. Но, когда сегодня Нина рассказала по телефону о своих злоключениях с Ревазом, мне стало прямо-таки не по себе. Больше чем уверен: несчастье не обошлось без участия моего дяди...
- Что? - почти машинально спросил Антон.
Зарванцев угодливо закивал головой:
- Да, товарищ Бирюков, да. Реваз Давидович неудержим в стремлении поволочиться за хорошенькими молоденькими женщинами и, если только он остался с Саней наедине в Юриной квартире... - Альберт Евгеньевич болезненно поморщился. - Будет величайшим позором, если мой преподобный дядюшка попадет на скамью подсудимых за покушение на изнасилование.
- Даже так?..
- Разве к случаю с Холодовой подходит другая статья Уголовного кодекса?
- Может подойти сто седьмая - доведение до самоубийства.
На лице Зарванцева появилось недоумение. Скорее даже Альберт Евгеньевич как будто расстроился оттого, что существует какая-то другая версия, кроме той, в которую верит он сам.
Глава XXIII
Судмедэксперт Виталий Карпенко, зажав в кулак рыжую бороду, от нечего делать сосредоточенно решал кроссворд. Он мельком глянул на вошедшего Бирюкова и без всякого вступления сказал:
- Японский остров из четырех букв.
- Кюсю, - ответил Антон.
- На самом деле есть такой?
- Должен быть. Дай что-нибудь от головной боли.
- Ещи три слова... По горизонтали. Дорога, путь сообщения вдоль фронта... Из шести букв...
- Рокада... Давай, эскулап, лекарство, а то весь кроссворд за тебя разгадаю.
Запив водою сразу две таблетки цитрамона, Антон направился в свой кабинет. Из приоткрытой двери научно-технического отдела слышался оживленный голос Славы Голубева. Бирюков зашел в отдел. Голубев темпераментно рассказывал что-то сидящему за столом эксперту-криминалисту Дымокурову. Прервав рассказ на полуслове, он живо повернулся к Антону и скороговоркой выпалил:
- Люся Пряжкина убежала.
Бирюков, чувствуя, как в висках заломило еще сильнее, сел рядом с Дымокуровым.
- Конкретнее рассказать можешь?
- Могу. Вернувшись с Главпочтамта, я только вошел в твой кабинет звонок из дежурной части: "Где Бирюков? В клинике опять ЧП - Пряжкина исчезла". Само собой понятно, немедленно мчусь туда. Приезжаю следователь Наташа Маковкина уже допрашивает нянечку Ренату Петровну... Вот, по словам этой нянечки, дело было так. - Голубев чуть передохнул. Люся находилась в одноместной палате и была переодета в больничную одежду. Утром сегодня неожиданно потребовала свою кофточку и джинсы: мол, надо проверить, не украдены ли у нее деньги. Рената Петровна стала успокаивать, но Люся ни с того ни с сего шум подняла, разбила стакан и осколком стекла вроде бы хотела перерезать на руке вену. Пришлось нянечке принести одежду. Десять рублей были на месте, в кармане джинсов. Пряжкина успокоилась, однако в обед отказалась от пищи и заявила, что будет голодать до тех пор, пока ее не выпустят из клиники. Нянечка на свой риск уговорила Люсю сделать успокаивающий укол, после которого Люся притихла и стала жаловаться Ренате Петровне, что ее втянули в страшную авантюру. Мол, знакомый проводник адлерского поезда, подпоив коньяком, дал три билета в кинотеатр "Аврора". Один из них приказал положить в почтовый ящик хирурга Широкова, а два отдать Овчинникову. После этого увез Люсю на свою дачу в Шелковичиху, опять угощал коньяком, а вечером привез к кинотеатру и попросил проследить, придет ли хирург в кино. Когда Люся рассказала проводнику, что Широков у кинотеатра продал билет какой-то цыганке, проводник страшно испугался. Дал Люсе десять рублей, чтобы она никому ни слова не говорила, довез на своей "Волге" до остановки "Мотодром" и, сказав, что ему срочно надо ехать в аэропорт Толмачево, высадил... Голубев недолго помолчал. - Исповедовавшись таким образом перед нянечкой, Пряжкина вроде бы заснула. Рената Петровна отлучилась из палаты, а когда через полчаса заглянула туда, ни Люсиной одежды, ни самой Люси в палате уже не было.
- Все? - хмуро спросил Бирюков.
- Нет, не все. Рената Петровна говорит, будто Пряжкина так описала внешность проводника, что он как две капли воды похож на того мужчину, который пытался передать записку Холодовой.
- Любопытно... - Антон потер ладонью ноющие виски и спросил Славу: Подлинник телеграммы Ревазу Давидовичу в Ростов отыскал?
- Так точно. Знаешь, откуда отправлена? С почтового отделения на железнодорожном вокзале Новосибирск-Главный.
- Чей почерк?
В разговор вмешался Дымокуров:
- Почерк все тот же - на машинке домоуправления отпечатана.
Бирюков забарабанил пальцами по столу. Голубев живо достал из кармана листок бумаги:
- Вот потрясающие факты!
На листке было выписано около десятка дат. Против одной из них стояла цифра 300, против трех - 400, против остальных - 500. Здесь же были помечены города. Дважды упоминались Ростов-на-Дону и Адлер, по разу Азов, Таганрог, Батайск, Шахты и Сухуми.
Оказывается, стал объяснять Голубев, в прошлые сутки Ревазу Давидовичу Степнадзе поступило на Главпочтамт два телеграфных перевода по 500 рублей каждый. Один из Сухуми, другой из Ростова. Деньги по этим переводам еще не получены. Насколько позволило время, Слава проверил реестры выданных на "до востребования" переводов за предыдущие две недели и обнаружил, что в день отправления из Новосибирска в поездку Реваз Давидович получил на Главпочтамте по шести переводам ровно две с половиной тысячи рублей.
- Вот только что пришедший и пока еще неполученный перевод из Сухуми!.. - Голубев ткнул пальцем в листок. - Это наверняка от мамочки той очкастенькой девчушки-отличницы, которой оставалось сдать русский в пединституте, где работает родственник Реваза Давидовича.
- Из Сухуми ведь нам сообщили, что в пединституте никаких родственников Степнадзе нет, - сказал Антон.
- Так этот родственник и сознается, если у него совесть нечиста! Голубев встретился с Антоном взглядом. - Интересно, почему Реваз Давидович не торопится получить деньги? Переводы, по-моему, не случайно пришли телеграфом...
- Ему сейчас не до денег. - Бирюков набрал номер дежурного. - Где Степнадзе?
- Вместе с женой на даче в Шелковичихе.
- С женой?..
- Да.
- Как они между собой?
- Похоже, мирно, но что говорят - мы ж не знаем.
Бирюков медленно положил трубку и повернулся к Дымокурову:
- Аркадий Иванович, помните, на сумке Холодовой следы растворителя масляной краски... Действительно ли отпечатки пальцев растворителем ликвидировали?
- Я уже высказывал такое предположение, - ответил Дымокуров и поинтересовался: - Почему акцентируете внимание на этом вопросе?
- Кажется, в деле замешан Альберт Евгеньевич Зарванцев.
- Логично ли? Пользуясь растворителем, художник, как говорится, с руками и ногами выдает себя. Ему проще было применить, скажем, одеколон.
- Зарванцев - дилетант в преступных делах.
- Продолжаете отстаивать свою версию?
- Продолжаю, Аркадий Иванович.
- Но... флакон с разбавителем мы видели и в квартире Деменского.
- Да, видели и в квартире Деменского... - задумчиво проговорил Бирюков и повернулся к Голубеву. - Слава, надо срочно отыскать Пряжкину. Если дома ее не окажется, побывай в вокзальной парикмахерской, у Зарванцева, по разным "Ветеркам" и кафе пройдись, где любители выпить общаются. Возникнут вопросы, звони Маковкиной - я у нее буду.
В пустующих коридорах прокуратуры царило затишье, которое обычно наступает в учреждениях после рабочего дня. Когда Бирюков вошел в кабинет Маковкиной, Наташа внимательно что-то читала. Оторвавшись от бумаг, она обрадовалась и сразу подала Антону протокол допроса Ренаты Петровны - две странички, исписанные по-ученически разборчивым почерком. Ничего нового из этого протокола Антон не почерпнул. Словно рассуждая сам с собою, заговорил:
- Складывается очень интересная ситуация. Неведомо из каких соображений все причастные к делу Холодовой самым беспардонным образом наводят розыск на свои следы. Степнадзе втягивает Пряжкину в умопомрачительную авантюру; машинописные тексты отпечатаны в домоуправлении, где работает Овчинников; разбавитель масляных красок, следы которого обнаружены на сумке Холодовой, по всей вероятности, принадлежит художнику Зарванцеву, а Сипенятин... Вася совсем рассудок потерял: без всякой на то необходимости принес домой сумку с места происшествия...
- Один Деменский вне подозрений? - спросила Маковкина.
- Тоже нет. Вспомните, как была обнаружена сумка Холодовой. В дежурную часть позвонил мужчина и сказал, что Вася Сипенятин скрывается у мамаши. Капитан Ильиных приехал к Марии Анисимовне и вместо Васи обнаружил сумку.
- А Деменский причем?..
- Когда в дежурной части раздался звонок в отношении Сипенятина, Юрий Павлович находился в кабине телефона-автомата и перед этим только что разговаривал с хирургом Широковым. К тому же у него на квартире, в коробке с масляными красками, я собственными глазами видел ополовиненный флакон разбавителя.
Маковкина задумалась.
- Не могу понять, зачем Широкова приглашали в кинотеатр?
- Это какой-то дилетантский трюк...
Наступило молчание. Маковкина невесело сказала:
- Завтра в три часа похороны Холодовой.
- Надо нам обязательно побывать на кладбище. - Бирюков вздохнул. Посмотрим, кто из причастных придет хоронить Саню. Кстати, Наталья Михайловна, завтра суббота. С утра по этим дням обычно собирается книжный рынок. Не хотите за компанию побывать там? Может, знакомых встретим.
- Хорошо.
Антон посмотрел на часы:
- А сейчас по случаю конца работы предлагаю вместе поужинать в каком-нибудь приличном кафе. Сегодня так закрутился, что пообедать не успел.
Маковкина чуть смутилась:
- Предложение принимается.
Из ближайших кафе выбрали "Снежинку", где обычно вечером можно было прилично перекусить. Сели подальше от входа за столик у декоративного камина, заказали у пожилой неразговорчивой официантки ужин и неожиданно враз посмотрели друг на друга. Улыбнулись. Маковкина спросила:
- Давно в уголовном розыске работаете?
- В областном управлении - третий год, до этого работал в районе.
- Там, наверное, работа попроще?
- Как сказать... Тоже приходилось тугие клубочки распутывать.
- Сами сюда захотели?
- Нет. Я стараюсь жить по заповеди Андрея Петровича Гринева из "Капитанской дочки". Помните, как он сыну наказывал: "Слушайся начальников, за их лаской не гоняйся, на службу не напрашивайся, от службы не отговаривайся..."
- "И помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду", - быстро добавила Маковкина.
- Точно, Наташа. Мудрая пословица. Согласны?
- Согласна. Жаль, что не все ее помнят. - Маковкина задумчиво повертела меню. - Мне во многом непонятно поведение Холодовой. Она, расплатившись со Степнадзе за недостачу в магазине, снова встречается с ним. Что это - злой рок или пресловутая трудность разрыва с прошлым?
Бирюков задумался:
- Оступиться, Наташенька, очень легко - вылечить подвернутую ногу трудно. Надо не оступаться в жизни... Истина, конечно, прописная, может быть, поэтому ее часто забывают.
- Не могу понять и Пряжкину. На что Люся рассчитывает, убежав из клиники?
- С Пряжкиной дело проще. Она жива, и мы узнаем Люсин замысел, как только Голубев ее отыщет.
Однако Слава Голубев в этот вечер Пряжкину не отыскал. Люся после клиники не появлялась ни дома, ни на работе в парикмахерской, ни у Алика Зарванцева. Впустую обойдя больше десятка "Ветерков", "Парусов", "Лакомок" и прочих общепитовских точек с лирическими названиями, где постоянно толклись хмурые алкоголики. Голубев еще раз наведался к Зарванцеву, но теперь и самого Алика дома не оказалось. От соседей Слава узнал, что Альберт Евгеньевич по случаю предстоящей субботы укатил на собственном "Запорожце" на рыбалку.
Глава XXIV
Бирюков встретился с Наташей Маковкиной в семь утра у Дома культуры железнодорожников, возле которого в сквере по субботним дням бойко функционировал книжный рынок.
Вскоре появился первый книголюб. Смахивающий на пожилого одесского докера мужчина в надвинутом на лоб берете, зажав под мышкой два книжных тома в ярко-красном переплете, неспешно прошествовал по аллейке вдоль сквера и, оглядевшись, сел на крайнюю скамейку. Минут через десять к нему примостился интеллигентного вида очкарик с распухшим брезентовым баулом. Затем вразвалку подошли два гривастых парня, перетянутых широкими ковбойскими поясами. У каждого из них было по раздутому портфелю. Судя по тому, как парни сразу поставили портфели на землю, можно было предположить, что ноша их увесистая. Начался общий перекур, сопровождающийся ленивым разговором завсегдатаев.
С видом заинтересованных покупателей Бирюков и Маковкина подошли к скамейке.
Похожий на докера книголюб, глядя выпуклыми глазами на одного из гривастых парней, басил:
- Ты за кирзовые сапоги Шукшина мне не говори. Василий Макарович в этих самых отечественных сапогах сделал такую литературу, шо целая тысяча щелкоперов в заграничных штиблетах сообща не сделает...
Парень бросил в кусты желтенький фильтр докуренной сигареты, снисходительно усмехнулся:
- Литература, отец, прежде всего изящная словесность.
- Шо ты, сынок, в словесности понимаешь?
- Я филолог.
Глаза "докера" сердито сверкнули:
- Барыга ты! У филолога язык не повернется четыре десятки за двухтомник просить.
Парень поднял с земли портфель, кивнул гривастому другу - пошли, дескать, и оба молча направились к другой скамейке. Глядя им вслед, "докер" насмешливо прибавил:
- Филологи, сукины дети... - И вскинул глаза на Антона. - Не знаешь, у кого на двухтомник Шукшина можно "Слово и дело" Пикуля выменять?
- Не знаю, - ответил Антон.
- У филологов есть - не меняют. Подавай барыгам восемь пятерок наличными.
- Не дороговато ли?
- Спрос рождает предложение и цену. - "Докер" вытащил из кармана пачку "Прибоя", закурил и хлопнул широченной ладонью по худенькому плечу нахохлившегося рядом с ним очкастого интеллигента. - Сей гениальный мужик, к примеру сказать, изобрел новую форму обслуживания читателей. Детективы любишь?
- Люблю, - решил ответить Бирюков.
- О! Не завидую тебе.
- Почему?
- Потому шо таких любителей, как ты, миллионы, а Жора Сименон один, и тот на французском пишет. Читаешь по-французски?
- Нет.
- О!.. - "Докер" опять хлопнул "интеллигента" по плечу. - Только сей гений может тебя выручить. Все сименоновские детективы перевел на русский язык и отпечатал на машинке.
- Не все, а только некоторые из тех, которые у нас не издавались, смущенно возразил "интеллигент". - Самые интригующие.
- И сколько стоит один детектив? - заинтересовался Антон.
- Я не продаю...
- Он напрокат дает. Платишь четвертак залога и можешь неделю, до следующей субботы, зачитываться. Возвращаешь - из залога удерживается пятерка за амортизацию произведения. Во гениально, а?.. - затягиваясь папиросой, пробасил "докер".
"Интеллигент" с поспешной готовностью открыл брезентовый баул:
- К сожалению, Жорж Сименон весь на руках. Может, из журнальных публикаций что-нибудь вас заинтересует? Есть "Потерянный профиль" Франсуазы Саган, "Дом на набережной" Трифонова, детективы отечественные...
- Залог такой же?
- Дешевле. Всего десять рублей, за прочтение три рубля.
Бирюков полистал толстый, солидно переплетенный том. Это был своеобразный сборник детективов, опубликованных в разное время в отечественных журналах. Судя по основательно затертым страницам, сборник успел пройти не через один десяток читательских рук, и неизвестно, сколько еще предстояло ему пройти в будущем.
- Сименона сами переводите? - возвращая "интеллигенту" том, спросил Бирюков.
- Сам.
- Хорошо знаете французский?
- В совершенстве. Переводчиком работал.
"Докер" гулко щелкнул себя по горлу:
- За это дело выгнали.
"Интеллигент", смущенно зарозовев, хотел было что-то возразить, но возле скамейки словно споткнулся проходивший мимо бородач. Загипнотизированно уставясь на ярко-красный двухтомник Шукшина, лежащий рядом с "докером", он чуть заикнулся:
- П-продаете?
- Не п-продаю, м-меняю, - передразнил "докер".
Бородача вроде подхлестнули. Взволнованно заикаясь, он принялся рассказывать, что пишет по творчеству Шукшина кандидатскую, что ему крайне необходим этот двухтомник, за которым охотится второй месяц, и готов немедленно заплатить за него любые деньги.
- Сорок дашь? - в упор выпалил "докер".
- Р-рублей?.. - растерялся бородач, вытаскивая из кармана кошелек.
- Шо, долларами располагаешь? - усмехнулся "докер" и широкой ладонью накрыл двухтомник. - Не продаю. Я книжник - не барыга.
Бородач почти силой начал толкать ему деньги. "Докер" грозно сверкнул выпуклыми глазами, но вдруг смягчился и, как полководец, указывающий путь войскам, протянул руку в сторону перепоясанных ковбойскими поясами гривастых парней, разложивших свой товар на соседней скамейке:
- Купи у тех барыг "Слово и дело" Пикуля, в обмен получишь Шукшина.
Бородач обернулся со скоростью бумеранга, и Антон впервые увидел радость настоящего книголюба, с великим трудом раздобывшего заветное издание. В глазах "докера" тоже мелькнул довольный огонек. Ласково поглаживая полученный в обмен сиреневый переплет двухтомника, он подмигнул Бирюкову:
- Мелочь, а приятно. Дочка у меня историк, лучшего подарка ко дню рождения ей не придумаешь. - И, поднимаясь со скамейки, озорно показал язык нахохлившемуся "интеллигенту". - Куй деньги, изобретатель новых форм обслуживания, пока издатели мух ловят! Может, дворец, как Сименон, себе отгрохаешь...
Судя по всему, "докер" знал не только "порядки" книжного рынка, но и его завсегдатаев. Поэтому Бирюков завел разговор о седом грузине, который якобы обещал новый сборник зарубежного детектива. Предположение подтвердилось. "Докер" сразу догадался, о ком идет речь:
- Шо-то, парень, не то мне толкуешь. Не сезон теперь у Реваза сюда появляться.
- Как не сезон?
- Так, шо летом Реваз проводником на железной дороге катается. Закончит поездки, тогда можешь с ним встретиться. Только сомневаюсь, шоб ты у него здесь добрую книгу купил.
- Цены высокие назначает, как те друзья?.. - Антон кивнул в сторону гривастых парней, которых, словно долгожданных коробейников, со всех сторон обступили суетящиеся книголюбы.
- Реваз - загадка...
"Докер" неожиданно погрозил кулаком небритому, сморщенному мужичку с перебинтованным горлом, только что продавшему за три рубля толстый том в новенькой суперобложке из серии "Библиотека всемирной литературы", и сердито пробасил:
- Гоша! Еще раз увижу - в милицию сдам!
Мужичок испуганно юркнул в толпу.
- О разбойник с большой дороги! На похмелку у сына книги ворует, расстроенно проговорил "докер" и вдруг подозрительно покосился на Бирюкова. - Ты, парень, никак из органов БХСС, а?..
- Почему? - улыбнулся Антон.
- Потому шо Реваз здесь никому книг не продает и ни у кого не покупает. Старик только ценами интересуется, вроде как акционер, следит на бирже за курсом акций.
- Зачем ему это?
- В том и загадка старого факира.
Бирюков решил показать служебное удостоверение. Без особого интереса заглянув в красную книжицу, "докер" отошел подальше от "интеллигента", начавшего бойко собирать задатки, и покосился на молчаливо слушающую Маковкину:
- Жёнка?
Антон утвердительно наклонил голову.
- При ней говорить можно?
- Вполне.
- "Порядков" книжного рынка, насколько я усек, ты не знаешь?
- Впервые здесь, - признался Бирюков.
- Реваз в уголовку влип?
- Проверяем...
"Докер" достал папиросу.
- Ну шо ж, придется тебя просвещать с азов. Запоминай... Книжные барыги бывают разных мастей. Есть "Надомники". Они носят книги по домам, заранее узнав адреса книжников, то есть истинных книголюбов. "Звонари", или "Телефонщики", звонят книжникам по телефону и через подставных лиц предлагают свои услуги. "Адресатники" за соответствующее вознаграждение дают адрес, где полностью продается личная библиотека, от перепродажи которой может быть приличный навар, иным словом барыш. "Могильщик" - это владелец адресов книжников преклонного возраста, ждет их смерти, чтобы купить у наследников библиотеку. Говорят: "Хозяин берет в долю". Сие безобидное выражение означает, что барыга имеет адрес и договоренность о покупке библиотеки, но у него не хватает денег. Поэтому он берет в долю компаньона на соответствующих условиях. "Оптовики" продают книги одного названия оптом, в зависимости от количества экземпляров стоимость может быть разной. "Залетные" приезжают из других городов для продажи книг. "Ямщик" скупает краденые книги, а "Химик" за соответствующую мзду выводит с книг библиотечные штампы. "Мак" - барыга, торгующий макулатурными талонами. "Макака" - обычно уборщица, продающая макулатуру. Кстати, по двадцать копеек за кэгэ... "Бук" означает букинистический магазин, а "Букашка" - продавщица этого магазина, продающая книги "налево". "Собрас" торгует собраниями сочинений. "Тырло", "Фестиваль", "Пятачок" - это место, где собираются книжники... - "Докер" неожиданно притронулся к плечу Бирюкова и дымящей папиросой показал на модно одетого парня с портфелем-дипломатом в руке. - О!.. "Империалист" собственной персоной пожаловал...
- Это кто такой? - спросил Бирюков.
- На жаргоне барыг "империал" означает пятнадцать рублей. Так вот, сей барыга дешевле пятнадцати целковых книжек не продает.
- Ну а кто же все-таки, по вашему мнению, Реваз Давидович?
- Подозреваю, Реваз - "Наложник"... - "Докер" интригующе помолчал. Знаешь, шо такое?..
- Наложенным платежом, что ли, книги рассылает?
- Угадал! Трехрублевую, скажем, книгу можно оценить в четыре пятерки, а? Такие, мол, цены на нашем рынке. Беспроигрышная и, так сказать, благородная спекуляция: и заказчика выручил, и навар имеется.
- Откуда ж заказчики берутся? - спросил Антон.
- "Наложники" на переписку денег не жалеют, у них в каждом городе тьма знакомых книжников.
- Книги, конечно, не здесь покупают?
- Ясно-море, места знать надо. У барыг покупать невыгодно...
Расставшись с "докером", Бирюков и Маковкина протолкались на рынке полдня. Публика была любопытной. Знатоки, группируясь, азартно спорили о литературных новинках; вихрастый подросток, зажав в кулаке измятый рубль, горящими глазенками присматривался к книгам по фантастике; нарядной молодой чете непременно нужен был двухтомник Андерсена, выпущенный издательством "Художественная литература", и последнее издание "Книги о вкусной и здоровой пище"; похожий на артиста парень настойчиво искал переписку Мейерхольда. Рынок функционировал вовсю: кто-то менялся книгами, кто-то просто глазел из любопытства, но большей частью люди продавали и покупали.
Глава XXV
После полудня небо над Новосибирском нахмурилось, а когда Бирюков и Маковкина сели в рейсовый автобус, чтобы доехать до городского кладбища, забарабанили крупные дождевые капли. Исхлестав на асфальте пыль, дождь быстро перестал. Опять показалось солнце. Только в стороне Кузбасса, над самым горизонтом, клубились черно-сизые грозовые облака, и где-то далеко вздыхали раскаты грома, похожие на траурный артиллерийский салют.
Катафалк с гробом Холодовой подъехал к кладбищу ровно в три часа. Возле него остановилась грузовая машина с пирамидой памятника и оградкой, а чуть поодаль - автобус с людьми. Двери автобуса сразу распахнулись, и Бирюков прежде всего увидел загоревшую лысину Овчинникова, помогающего оркестрантам выгружать инструмент. За оркестрантами стали выходить незнакомые Бирюкову парни и старушки. Среди них Антон узнал лишь Ксению Макаровну и еще одну соседку Деменского, с которой довелось беседовать при выезде на происшествие. Сам Юрий Павлович, бледный как полотно, вышел из катафалка. Осторожно приняв на руки мальчика лет семи, он поставил его рядом с собою и помог спуститься на землю заплаканной пожилой женщине. За женщиной вышел ссутулившийся от горя Федор Федорович Холодов. Как догадался Бирюков, мальчик был сын Сани, Сережка, а заплаканная женщина ее мать.
Парни обступили катафалк. Овчинников энергично принялся руководить выносом гроба. Звонко ахнули медные тарелки, и духовой оркестр заиграл рвущую душу похоронную мелодию. Деменский вытер лицо носовым платком. Завсхлипывали старушки. Совсем сгорбился Федор Федорович Холодов, обняв за плечи еле державшуюся на ногах жену. И только один Сережка, словно не понимая происходящего, любопытно уставился голубыми глазенками на оркестрантов.
Процессия медленно двинулась вдоль кладбища к могиле.
Бирюков и Маковкина вместе со всеми.
Оркестранты оборвали мелодию так же внезапно, как начали. Наступила гнетущая тишина. Антон увидел, что гроб опустили на землю. Деменский, прижав к себе насторожившегося Сережку, будто окаменел. Из немигающих глаз Федора Федоровича по бледным щекам катились слезы. Ксения Макаровна, что-то нашептывая вконец обессилевшей матери Сани, беспрестанно подносила к ее носу ватку, вероятно смоченную нашатырным спиртом.