Альберт Евгеньевич Зарванцев был арестован ровно через час после того, как Антон Бирюков уехал из телестудии.
Глава XXXII
Процессуальный закон обязывает допросить подозреваемого немедленно, а если это невозможно, то не позднее двадцати четырех часов с момента задержания. В присутствии Бирюкова Маковкина допрашивала Зарванцева утром следующего дня, так как, узнав об аресте, Альберт Евгеньевич впал в такую депрессию, что разговаривать с ним было бесполезно. К утру он пришел в себя, но ударился в другую крайность: настолько стал болтливым, что Маковкиной пришлось проявить большое терпение, чтобы из пустого многословия выявить существенное.
Допрос продолжался почти пять часов. Трусливый, слабовольный Зарванцев, стараясь чистосердечным раскаянием облегчить свою участь, не щадил ни себя, ни других. Поначалу он долго, с ненужными подробностями рассказывал биографию, затем стал жаловаться, как дурно влиял на него живущий не по средствам дядя и как в конце концов он сам соблазнился "шальными заработками".
- Что больше давало дохода - спекуляция книгами или "протекции"? спросила Маковкина.
- "Протекции" - дело сезонное, а на книгах Реваз зарабатывал круглый год, - ответил Зарванцев.
- Где Степнадзе брал книги?
- Больше четырех лет его снабжала дефицитными изданиями Холодова. По моим подсчетам, на книгах, присланных Саней, Реваз получил прибыли не меньше двадцати тысяч. Но это капля в море. У дяди много знакомых продавцов в Адлере, Ростове, Омске, в Ташкенте, в Алма-Ате... Да и здесь, в Новосибирске, во многих книжных магазинах ему оставляют дефицитные книги.
- Сами вы занимались книжной спекуляцией?
Зарванцев опустил глаза:
- Всего только старую Библию продал Юре Деменскому за сто пятьдесят рублей, купив ее у Сипенятина за десятку.
Маковкина показала бланки наложенного платежа и корешки денежных переводов на "до востребования".
- Почему вы не получили деньги ни по одному наложенному платежу, а предпочитали получать вместо Степнадзе переводы на Главпочтамте, идущие за "протекции"? Там суммы были крупнее?..
- Нет, дело не в сумме. Наложенный платеж шел по моему адресу, и получать его надо было в почтовом отделении, где меня знают в лицо. Кроме того, каждую отправленную книгу Реваз держал на контроле, и, если бы я получил хоть один перевод, он заметил бы это. С деньгами за "протекции" было проще. Дядя ведь не знал, кто его отблагодарит, да и девушки, выдающие переводы на Главпочтамте, постоянно меняются, не запоминают клиентов.
- Многие из тех, кому обещали "протекцию", присылали деньги?
- Больше половины. В прошлом году, например, Реваз получил пятьдесят девять переводов.
- Все по пятьсот рублей?
- Кажется, два было по четыреста и пять или шесть по триста. Южане, как правило, слали по пятьсот.
- Сколько получили вы вместо Реваза Давидовича?
- Я только нынче начал получать.
Маковкина показала старый паспорт и водительское удостоверение Степнадзе:
- Но вот эти документы были у вас с весны прошлого года...
Зарванцев угодливо кивнул:
- Да, я унес их с дачи Реваза вместе с форменным железнодорожным пиджаком. Однако в прошлом году смелости не хватило.
Маковкина перевела разговор к происшествию с Холодовой. Альберт Евгеньевич, поминутно сбиваясь, подтвердил показания Сипенятина. Когда он замолчал, оставалось сделать лишь некоторые уточнения.
- Что Холодова хотела написать в заявлении прокурору? - спросила Маковкина.
Зарванцев низко наклонил голову.
- Я рассказал Сане, что знаю о ее прошлой сделке с Ревазом, и предложил отомстить старику. Саня побледнела, нашла лист бумаги, села за кухонный стол и начала что-то писать. Потом вдруг сказала: "Сейчас напишу прокурору всю правду о себе и добавлю, какую гадость вы предлагаете". Я выхватил у нее бумагу. Она переломила ручку и выскочила в комнату. Я - за ней. Тут ворвался Сипенятин...
- Зачем сумку Холодовой ему подбросили?
- В аэропорту Вася странно себя вел. Показалось, что он хочет выдать меня уголовному розыску. От страха я решил опередить Васю... Вообще все в голове перепуталось...
- Что стирали разбавителем с сумки?
- Краску. В моем портфеле лежали тюбики с масляной краской. Один тюбик оказался неплотно закрытым, и сумка Холодовой измазалась...
Маковкина помолчала:
- Профессионально сработали, ни одного своего отпечатка на сумке не оставили.
- Через носовой платок ее брал.
- Фросю Звонкову зачем к Марии Анисимовне Сипенятиной приглашали?
- Вася Сипенятин учил, что в таких делах надо больше путать, вот я и запутался.
- Куда бензин из "Волги" Степнадзе исчез?
- Нина позабыла заправить машину и с перепугу стала говорить что попало. - Зарванцев уткнулся лицом в ладони. - Вообще это кошмар какой-то...
- Пряжкину специально привезли в Шелковичиху, чтобы навести подозрение на Реваза Давидовича?
- Да. Люся, выпив чуть не всю бутылку водки, как всегда, закатила истерику. Кое-как успокоил ее, предложил на спор - на коньяк - переплыть туда и обратно Иню. Люся разделась, подошла к реке и упала лицом в воду. Я за шею ее... Она почти не сопротивлялась...
- Спор завели в расчете, что Пряжкина, переплывая реку, сама утонет?
- Да. Люся многое знала, и я боялся, если она расскажет...
Молчавший на протяжении всего допроса Бирюков внезапно спросил:
- Что Пряжкина могла рассказать?
- Как я хотел свою вину на Реваза свалить. Сипенятин говорит, что на основании сто седьмой статьи Уголовного кодекса меня за случай с Холодовой могут приговорить к высшей мере наказания.
Бирюков осуждающе посмотрел на Зарванцева.
- Нашли юридического консультанта. Вася и не такие страсти мог наговорить. В ваших действиях по отношению к Холодовой не было состава преступления, предусмотренного сто седьмой статьей УК РСФСР. Иными словами, вы утопили Пряжкину, пытаясь скрыть несуществующее преступление.
- Как?.. Как же так?..
- Вот так. Сипенятин беспардонно шантажировал вас, а вы от страха потеряли соображение.
Зарванцев уставился на Антона. Несколько раз он судорожно сглотнул слюну и вдруг, уткнувшись лицом в ладони, разрыдался.
Маковкина, закончив оформление протокола, вызвала конвойного. Перед уходом Альберт Евгеньевич заискивающе обратился к Бирюкову:
- Что мне будет?
- Суд решит, чего вы заслуживаете, - ответил Антон.
Вскоре в кабинет вошел Слава Голубев. Положил на край стола корешки почтовых переводов, устало проговорил:
- Вот еще на Главпочтамте отыскал, а вот эти... - Слава достал из кармана три переводных извещения. - Сегодня утром поступили, свеженькие...
Бирюков медленно просмотрел каждый из корешков, нахмурился:
- Фирма "Степнадзе и компания" делает последние вздохи.
Зазвонил коммутаторный телефон. Голубев быстро протянул руку к аппарату. Дважды сказав по-уставному "Есть!", он опустил трубку и скороговоркой выпалил Антону:
- Тебя - срочно к генералу. С переводами Степнадзе.
Антон поднялся из-за стола, неторопливо собрал переводные корешки.
Вернулся Бирюков через полчаса, когда Наташа Маковкина уже ушла и в кабинете находился один Голубев.
- Ну что?.. - нетерпеливо спросил Слава. - Все нормально?
- Приказано дело Степнадзе выделить в отдельное производство. ОБХСС будет им заниматься.
- Хватились, когда преступление раскрыто!
- По этому преступлению, Славочка, еще очень-очень много работы... Антон помолчал. - Кстати, твою поездку в Адлер генерал оценил на "отлично".
- Дружинник Пашков мне там крепко помог... Да, Игнатьич, вот еще что... Пока ты находился у генерала, отец Холодовой звонил. Говорит, подробностей рассказывать не надо, скажите одно: "Саня виновна?.." На свой риск я сказал, что нет...
- Правильно сказал.
Бирюков подошел к окну. Несмотря на веселый, солнечный день, настроение было тягостное. Перед глазами как наяву стояло бледное, заискивающее лицо Альберта Евгеньевича Зарванцева, а в ушах навязчиво звучал его вопрос: "Что мне будет?" На какой-то миг в зрительной памяти мелькнул губастый Вася Сипенятин с засохшей ссадиной на подбородке, но его тут же оттеснил представительный седовласый Реваз Давидович Степнадзе, подписывающий протокол о задержании.
Антон распахнул форточку. Ворвавшийся в кабинет ветер взъерошил листки настольного календаря и, словно устыдившись своей шаловливости, мигом утих.
Глава XXXII
Процессуальный закон обязывает допросить подозреваемого немедленно, а если это невозможно, то не позднее двадцати четырех часов с момента задержания. В присутствии Бирюкова Маковкина допрашивала Зарванцева утром следующего дня, так как, узнав об аресте, Альберт Евгеньевич впал в такую депрессию, что разговаривать с ним было бесполезно. К утру он пришел в себя, но ударился в другую крайность: настолько стал болтливым, что Маковкиной пришлось проявить большое терпение, чтобы из пустого многословия выявить существенное.
Допрос продолжался почти пять часов. Трусливый, слабовольный Зарванцев, стараясь чистосердечным раскаянием облегчить свою участь, не щадил ни себя, ни других. Поначалу он долго, с ненужными подробностями рассказывал биографию, затем стал жаловаться, как дурно влиял на него живущий не по средствам дядя и как в конце концов он сам соблазнился "шальными заработками".
- Что больше давало дохода - спекуляция книгами или "протекции"? спросила Маковкина.
- "Протекции" - дело сезонное, а на книгах Реваз зарабатывал круглый год, - ответил Зарванцев.
- Где Степнадзе брал книги?
- Больше четырех лет его снабжала дефицитными изданиями Холодова. По моим подсчетам, на книгах, присланных Саней, Реваз получил прибыли не меньше двадцати тысяч. Но это капля в море. У дяди много знакомых продавцов в Адлере, Ростове, Омске, в Ташкенте, в Алма-Ате... Да и здесь, в Новосибирске, во многих книжных магазинах ему оставляют дефицитные книги.
- Сами вы занимались книжной спекуляцией?
Зарванцев опустил глаза:
- Всего только старую Библию продал Юре Деменскому за сто пятьдесят рублей, купив ее у Сипенятина за десятку.
Маковкина показала бланки наложенного платежа и корешки денежных переводов на "до востребования".
- Почему вы не получили деньги ни по одному наложенному платежу, а предпочитали получать вместо Степнадзе переводы на Главпочтамте, идущие за "протекции"? Там суммы были крупнее?..
- Нет, дело не в сумме. Наложенный платеж шел по моему адресу, и получать его надо было в почтовом отделении, где меня знают в лицо. Кроме того, каждую отправленную книгу Реваз держал на контроле, и, если бы я получил хоть один перевод, он заметил бы это. С деньгами за "протекции" было проще. Дядя ведь не знал, кто его отблагодарит, да и девушки, выдающие переводы на Главпочтамте, постоянно меняются, не запоминают клиентов.
- Многие из тех, кому обещали "протекцию", присылали деньги?
- Больше половины. В прошлом году, например, Реваз получил пятьдесят девять переводов.
- Все по пятьсот рублей?
- Кажется, два было по четыреста и пять или шесть по триста. Южане, как правило, слали по пятьсот.
- Сколько получили вы вместо Реваза Давидовича?
- Я только нынче начал получать.
Маковкина показала старый паспорт и водительское удостоверение Степнадзе:
- Но вот эти документы были у вас с весны прошлого года...
Зарванцев угодливо кивнул:
- Да, я унес их с дачи Реваза вместе с форменным железнодорожным пиджаком. Однако в прошлом году смелости не хватило.
Маковкина перевела разговор к происшествию с Холодовой. Альберт Евгеньевич, поминутно сбиваясь, подтвердил показания Сипенятина. Когда он замолчал, оставалось сделать лишь некоторые уточнения.
- Что Холодова хотела написать в заявлении прокурору? - спросила Маковкина.
Зарванцев низко наклонил голову.
- Я рассказал Сане, что знаю о ее прошлой сделке с Ревазом, и предложил отомстить старику. Саня побледнела, нашла лист бумаги, села за кухонный стол и начала что-то писать. Потом вдруг сказала: "Сейчас напишу прокурору всю правду о себе и добавлю, какую гадость вы предлагаете". Я выхватил у нее бумагу. Она переломила ручку и выскочила в комнату. Я - за ней. Тут ворвался Сипенятин...
- Зачем сумку Холодовой ему подбросили?
- В аэропорту Вася странно себя вел. Показалось, что он хочет выдать меня уголовному розыску. От страха я решил опередить Васю... Вообще все в голове перепуталось...
- Что стирали разбавителем с сумки?
- Краску. В моем портфеле лежали тюбики с масляной краской. Один тюбик оказался неплотно закрытым, и сумка Холодовой измазалась...
Маковкина помолчала:
- Профессионально сработали, ни одного своего отпечатка на сумке не оставили.
- Через носовой платок ее брал.
- Фросю Звонкову зачем к Марии Анисимовне Сипенятиной приглашали?
- Вася Сипенятин учил, что в таких делах надо больше путать, вот я и запутался.
- Куда бензин из "Волги" Степнадзе исчез?
- Нина позабыла заправить машину и с перепугу стала говорить что попало. - Зарванцев уткнулся лицом в ладони. - Вообще это кошмар какой-то...
- Пряжкину специально привезли в Шелковичиху, чтобы навести подозрение на Реваза Давидовича?
- Да. Люся, выпив чуть не всю бутылку водки, как всегда, закатила истерику. Кое-как успокоил ее, предложил на спор - на коньяк - переплыть туда и обратно Иню. Люся разделась, подошла к реке и упала лицом в воду. Я за шею ее... Она почти не сопротивлялась...
- Спор завели в расчете, что Пряжкина, переплывая реку, сама утонет?
- Да. Люся многое знала, и я боялся, если она расскажет...
Молчавший на протяжении всего допроса Бирюков внезапно спросил:
- Что Пряжкина могла рассказать?
- Как я хотел свою вину на Реваза свалить. Сипенятин говорит, что на основании сто седьмой статьи Уголовного кодекса меня за случай с Холодовой могут приговорить к высшей мере наказания.
Бирюков осуждающе посмотрел на Зарванцева.
- Нашли юридического консультанта. Вася и не такие страсти мог наговорить. В ваших действиях по отношению к Холодовой не было состава преступления, предусмотренного сто седьмой статьей УК РСФСР. Иными словами, вы утопили Пряжкину, пытаясь скрыть несуществующее преступление.
- Как?.. Как же так?..
- Вот так. Сипенятин беспардонно шантажировал вас, а вы от страха потеряли соображение.
Зарванцев уставился на Антона. Несколько раз он судорожно сглотнул слюну и вдруг, уткнувшись лицом в ладони, разрыдался.
Маковкина, закончив оформление протокола, вызвала конвойного. Перед уходом Альберт Евгеньевич заискивающе обратился к Бирюкову:
- Что мне будет?
- Суд решит, чего вы заслуживаете, - ответил Антон.
Вскоре в кабинет вошел Слава Голубев. Положил на край стола корешки почтовых переводов, устало проговорил:
- Вот еще на Главпочтамте отыскал, а вот эти... - Слава достал из кармана три переводных извещения. - Сегодня утром поступили, свеженькие...
Бирюков медленно просмотрел каждый из корешков, нахмурился:
- Фирма "Степнадзе и компания" делает последние вздохи.
Зазвонил коммутаторный телефон. Голубев быстро протянул руку к аппарату. Дважды сказав по-уставному "Есть!", он опустил трубку и скороговоркой выпалил Антону:
- Тебя - срочно к генералу. С переводами Степнадзе.
Антон поднялся из-за стола, неторопливо собрал переводные корешки.
Вернулся Бирюков через полчаса, когда Наташа Маковкина уже ушла и в кабинете находился один Голубев.
- Ну что?.. - нетерпеливо спросил Слава. - Все нормально?
- Приказано дело Степнадзе выделить в отдельное производство. ОБХСС будет им заниматься.
- Хватились, когда преступление раскрыто!
- По этому преступлению, Славочка, еще очень-очень много работы... Антон помолчал. - Кстати, твою поездку в Адлер генерал оценил на "отлично".
- Дружинник Пашков мне там крепко помог... Да, Игнатьич, вот еще что... Пока ты находился у генерала, отец Холодовой звонил. Говорит, подробностей рассказывать не надо, скажите одно: "Саня виновна?.." На свой риск я сказал, что нет...
- Правильно сказал.
Бирюков подошел к окну. Несмотря на веселый, солнечный день, настроение было тягостное. Перед глазами как наяву стояло бледное, заискивающее лицо Альберта Евгеньевича Зарванцева, а в ушах навязчиво звучал его вопрос: "Что мне будет?" На какой-то миг в зрительной памяти мелькнул губастый Вася Сипенятин с засохшей ссадиной на подбородке, но его тут же оттеснил представительный седовласый Реваз Давидович Степнадзе, подписывающий протокол о задержании.
Антон распахнул форточку. Ворвавшийся в кабинет ветер взъерошил листки настольного календаря и, словно устыдившись своей шаловливости, мигом утих.