- Тоже нет.
Разговор прервал звонок внутреннего коммутатора. Дежурный громко доложил:
- "Запорожец", принадлежащий гражданину Зарванцеву Альберту Евгеньевичу, обнаружен в районе Ташары!
- Вот как!.. - сказал Антон. - В противоположной от Шелковичихи стороне. Чем хозяин машины занимается?
- В палаточке отдыхает. Будем задерживать?..
- Немедленно. И сразу Зарванцева ко мне, а пробы грунта с "Запорожца" - на спектральный анализ.
- Понятно!
Опуская трубку на аппарат, Антон Бирюков встретился взглядом с Маковкиной:
- Предстоит любопытный разговор с любопытным человеком. - И повернулся к Голубеву: - А ты, Слава, на служебной машине - быстро в Шелковичиху. Доставь нам к вечеру Реваза Давидовича Степнадзе.
Глава XXVIII
Вытянутая кверху узким клином черепичная крыша двухэтажной дачи Реваза Давидовича приметно возвышалась над другими соседними строениями. Весь участок был огорожен добротной металлической оградой, за которой буйно зеленели густые заросли малинника и стелющиеся сибирские яблони с крупными подрумяненными плодами. От калитки к высокому крыльцу дачной веранды тянулась посыпанная мелким речным песком дорожка. Рядом с калиткой белела табличка со стрелкой и лаконичной надписью: "Звонок".
Слава Голубев ткнул пальцем в розовую кнопку. В ответ ни звука. Слава переглянулся с шофером служебной машины, подождал несколько секунд, затем вновь придавил кнопку и теперь уже не отпускал ее чуть не полминуты. На веранде показалась светловолосая женщина, но, увидев милицейскую машину, торопливо скрылась. Лишь на третий раз, когда Голубев позвонил еще настойчивее, из дачи вышел Степнадзе. Застегивая на груди неподатливую "молнию" трикотажной спортивной рубахи, Реваз Давидович с достоинством прошествовал от крыльца по песчаной дорожке, щелкнул в замке ключом, открыл калитку и молчаливо уставился на Голубева прищуренными карими глазами. Слава тоже молча протянул подписанную Бирюковым повестку. На лице Реваза Давидовича появилась усмешка:
- А санкционированное постановление о моем аресте вы, дорогой, не привезли?
- В этом пока нет необходимости, - простодушно ответил Слава.
Степнадзе внезапно захохотал:
- Говорите, "пока"... В дальнейшем такая необходимость может возникнуть?
Голубев пожал плечами. Реваз Давидович вдруг нахмурился:
- Помнится, дорогой, мы с вами на днях встречались. Но тогда на вас была штатская одежда...
Слава окинул взглядом спортивный костюм Реваза Давидовича:
- Вы тоже не постоянно носите форму.
- Ваша поездка в восьмом вагоне адлерского поезда - совпадение или?..
- Я возвращался с юга, - уклончиво ответил Голубев.
- Можно подумать, что поезд Адлер - Новосибирск отправляется с Крайнего Севера. - Степнадзе вновь повеселел. - Надеюсь, Дорогой, позволите мне переодеться?..
- Дело ваше.
- Благодарю.
Реваз Давидович повернулся и без малейших признаков волнения направился к даче. Опасаясь, как бы он не выкинул какой-либо трюк, Слава без приглашения пошел следом. На полпути Степнадзе оглянулся, с усмешкой спросил:
- Хотите посмотреть, как живу?
- Если позволите.
- Скрывать от милиции мне нечего. Почему не позволить?.. - Степнадзе внезапно обнял Голубева за плечи, приветливо улыбнулся и свободной рукой показал на распахнутую дверь веранды. - Входите в мою хижину, дорогой!
Нижний этаж удивил Славу старинной обстановкой. Большая светлая комната походила на зал, в котором демонстрируется мебель чуть ли не позапрошлого века. Особенно выделялись старинные часы в украшенном затейливой резьбой футляре. Гостеприимно усадив Голубева к сияющему черной полировкой столу на изящных резных ножках и заметив, как Слава заинтересовался лениво раскачивающимся, почти метровым, маятником, Реваз Давидович снисходительно улыбнулся:
- Любопытный хронометр, да?
- Это сколько же лет он уже тикает? - спросил Слава.
- По семейному преданию часы принадлежали еще моему прадеду.
- И до сих пор идут!
- Мастера той поры делали вещи на вечность. - Степнадзе распахнул дверцу вместительного буфета, плотно заставленного всевозможными бутылками с яркими импортными этикетками. - Хотите выпить, пока буду переодеваться?
- Спасибо, - отказался Слава. - Я, знаете, только чай пью, и то, если не очень крепкий.
- Есть хорошие вина. Импортные, понимаете?..
- В Сибири вырос, к заморским напиткам не привык.
Реваз Давидович недоуменно повел бровями и положил перед Голубевым на стол нарядно-золотистую коробку сигарет:
- В таком случае закуривайте.
- Спасибо, не курю. - Слава улыбнулся и кивком головы показал на ритмично качающийся маятник. - Время поджимает, Реваз Давидович...
- Время, время... неумолимое время... - театрально вздохнул Степнадзе, открывая ключом одну из створок занимающего всю стену платяного шкафа. Несколько секунд он задумчиво рассматривал развешанные на плечиках, как в магазине, костюмы, затем вдруг повернулся к узкой лестнице, ведущей на второй этаж, и громко окликнул: - Мамочка!..
Придерживая полы ярко-синего кимоно, по лестнице спустилась молодая женщина с пышными золотистыми волосами, прикрывающими плечи. Голубев догадался, что это Нина - жена Реваза Давидовича.
- Опять приглашают в уголовный розыск, - глядя на нее, расстроенно проговорил Степнадзе. - По-твоему, что лучше надеть?
- Надень что-нибудь легкое, на улице жарко, - не задумываясь, ответила Нина и сразу обратилась к Голубеву: - Разве нельзя здесь переговорить? Зачем по такой жаре непременно тащиться в уголовный розыск?
Реваз Давидович опередил Славу:
- Угрозыск, мамочка, не парикмахерская...
- Можно подумать, ты виноват!
- Думай не думай - сто рублей не деньги, - хмуро буркнул Степнадзе.
Сняв с плечиков светло-желтый костюм, он закрыл дверцу шкафа и тяжело поднялся по лестнице на второй этаж. Нина подошла к столу, взяла было коробку сигарет, словно хотела закурить, но тут же бросила ее и, доверчиво глядя Славе Голубеву в глаза, тихо заговорила:
- Муж ни в чем не виноват. В угрозыске я сгоряча наплела на него глупостей. Хотела, чтобы милиция припугнула ревнивца. Бабья дурость, понимаете?..
- Значит, Реваз Давидович не прилетал из Ростова в Новосибирск? спросил Слава.
- Естественно.
- Кто же пытался открыть дверь вашей квартиры, когда вы с Овчинниковым вернулись из театра?
- Какой-то провокатор. У Реваза на работе очень много завистников. Скажу по секрету, один из его сослуживцев замучил меня предложениями.
- Кто именно?
- Он по телефону звонит, когда Реваз в поездке. Фамилию ни разу не назвал, но говорил, что вместе с Ревазом работает. Наверняка, этот провокатор угонял нашу машину.
- Как он открыл гараж?
Нина долго сжимала холеные наманикюренные пальцы. Лицо ее то бледнело, то вдруг покрывалось нервными розовыми пятнами. Бросив тревожный взгляд на лестницу, словно опасаясь, как бы не подслушал муж, она наконец зашептала:
- Ради бога, не рассказывайте только Ревазу... В тот день я позабыла закрыть гараж, торопилась перед театром в парикмахерскую... Клянусь всеми святыми, Реваз самый что ни на есть порядочный человек. Если уголовному розыску кажется подозрительным наше богатство, то ведь оно досталось мужу от родителей. Его отец еще до революции был знаменитым профессором математики...
На лестнице послышались тяжелые шаги. Нина, повернувшись к Ревазу Давидовичу, мигом оживилась:
- Рассказываю вот о твоих родителях...
Степнадзе грустно посмотрел на Голубева:
- К сожалению, дорогой, не могу похвастать рабоче-крестьянским происхождением. Но что делать?.. Родителей, как известно, не выбирают. - И сразу повернулся к жене: - Прощай, мамочка!
Глава XXIX
Зарванцев после того, как Маковкина назвала ему свою должность и фамилию, настолько перепугался, что долго не мог ничего сказать. Первой членораздельной фразой Альберта Евгеньевича было:
- За что меня арестовали?
- Вас не арестовали, - сказала Маковкина. - Просто надо кое-что выяснить...
- Нет, меня арестовали! - звонким тенорком выкрикнул Зарванцев. - Мою машину осматривали как преступную. Мне не разрешили из Ташары ехать за рулем. Почему?
- Чтобы предупредить случайность.
- Я не преступник!
- Вы очень взволнованы. В таком состоянии нельзя управлять машиной.
- В Ташаре я не был взволнован. Я, говорю, не преступник! Официально заявляю вам жалобу на незаконные действия милиции. Меня не имеют права подозревать в том, чего я не делал!
- Не имеют права обвинять, если на то нет убедительных доказательств, - уточнила Маковкина.
Зарванцев мигом повернулся к Бирюкову:
- У вас есть убедительные доказательства?
- Нет, - спокойно ответил Антон.
- Вот видите!..
- Если вы в чем-то виновны, доказательства обязательно появятся.
- А если нет?
- Тогда вам нечего пугаться. Ну что вы, в самом деле, так взвинчены?
- Я не взвинчен... - Зарванцев с трудом начал брать себя в руки. - Я никогда не имел дела с милицией. Даже в вытрезвитель, как Овчинников, ни разу не попадал. Почему вы его не арестовали?..
- За что? - быстро спросил Антон.
- Разве Саню Холодову не Анатолий столкнул с балкона?
- Нет, не Анатолий.
- Значит, мой преподобный дядюшка это сделал? Представьте себе, товарищ Бирюков, в пятницу после вашего ухода мне вдруг позвонила Люся Пряжкина и такое рассказала о Ревазе, что я, придя в ужас, немедленно уехал в Ташару.
- Что же такое страшное Пряжкина вам рассказала? - стараясь взять инициативу допроса в свои руки, спросила Маковкина.
Зарванцев слово в слово повторил "исповедь" Пряжкиной перед нянечкой Ренатой Петровной. Затем, чуть поколебавшись, добавил:
- Еще Люся говорила, что видела, как после несчастья с Саней Холодовой Реваз выбежал перепуганный из Юриного подъезда. Уверяю, дядя наверняка покушался на изнасилование!
- Пряжкина следила за Ревазом Давидовичем?
- Нет, она зачем-то шла к Деменскому, и буквально на ее глазах случилось несчастье.
- Что Пряжкиной нужно было у Деменского?
- Не знаю. Видимо, Люся там с Анатолием Овчинниковым встречалась, пока Юры дома не было.
- Она специально позвонила вам, чтобы рассказать о Ревазе Давидовиче?
- Нет, Люся искала Овчинникова, чтобы ехать с ним в Шелковичиху, на дачу Реваза.
- Зачем? - продолжала спрашивать Маковкина.
- Этого не могу сказать, не знаю.
- Что ж не поинтересовались?
Альберт Евгеньевич приложил руку к сердцу:
- Представьте себе, испугался. Думаю, за такие разговорчики, чего доброго, меня соучастником посчитают.
- Кто увез Пряжкину от кинотеатра "Аврора" на машине Реваза Давидовича?
Зарванцев вроде бы насторожился, однако ответил почти мгновенно:
- Сам Реваз и увез. Люся ведь сказала...
- Степнадзе не было в тот день в Новосибирске. Он в Омске был, у двоюродного брата, - глядя Зарванцеву в глаза, сказала Маковкина.
- У Гиви?!. - довольно искренне удивился Альберт Евгеньевич. - Гиви может соврать, если его Реваз предупредил.
- Соседи подтверждают.
- Гиви, спасая брата, может всех соседей купить.
- Всех "купить" невозможно.
- Вы не знаете способностей Гиви!
- А не могла, скажем, Нина дать "Волгу" одному железнодорожнику... предположительно начала Маковкина.
- Нет у нее никаких железнодорожников! - почти выкрикнул Зарванцев, но тут же опустил глаза. - Впрочем, за Нину ручаться не могу. Знаю лишь одно: в тот вечер она была в опере, где, к слову сказать, и я собственной персоной присутствовал.
- Понравилась опера? - внезапно вставил вопрос Бирюков.
Зарванцев угодливо повернулся к нему:
- Ничего. Как-никак москвичи...
- Кто партию Игоря исполнял?
- Этот... О, как его... Представьте себе, я не любитель оперной музыки, артистов совершенно не запоминаю.
Бирюков переглянулся с Маковкиной. Та достала из папки оплаченные переводы наложенного платежа, изъятые Голубевым на почте, и, показывая их Альберту Евгеньевичу, спросила:
- Не объясните нам, что это значит?
Зарванцев натянуто улыбнулся:
- Это дядя с книголюбами обменивается.
- Деньгами?
- Зачем... Он им шлет книги наложенным платежом, они ему таким же образом присылают.
- Почему переводы идут на ваш адрес?
Альберт Евгеньевич нервно подергал на груди замок старенькой кожаной куртки.
- Нина ругает Реваза за то, что он тратит деньги по пустякам. Вот Реваз и придумал...
- Прежде, помнится, вы говорили, что не поддерживаете с Ревазом Давидовичем отношений, - вставил Бирюков.
- Затеянный Ревазом книгообмен - единственная связь между нами. Не мог же я в таком пустяке отказать дяде.
Маковкина достала бланки переводов, изъятые на Главпочтамте.
- А это что?
Вспыхнувшее было на лице Зарванцева удивление мгновенно сменилось растерянностью:
- Не знаю...
- Чьим почерком заполнены переводные талоны?
Альберт Евгеньевич повертел бланки и, возвращая их Маковкиной, твердо сказал:
- Реваза почерк.
- От кого он такие крупные суммы получал?
- Представьте себе, не знаю.
Маковкина положила на край стола чистый лист бумаги и шариковую авторучку. Затем показала Зарванцеву заполненное постановление о получении образца почерка для сравнительного исследования и подробно стала рассказывать о его правах при этом следственном действии. С повышенной внимательностью выслушав ее, Альберт Евгеньевич тыльной стороной ладони вытер внезапно вспотевший нос, неуверенно взял ручку и словно испугался:
- Я не знаю, что писать!
- Пишите под мою диктовку. "Следователю прокуратуры Маковкиной. Объяснительная. По существу предъявленных мне почтовых переводов, полученных Ревазом Давидовичем Степнадзе по паспорту..." - Маковкина помолчала. - Перепишите из талонов серию и номер паспорта, кем и когда он выдан, где прописан... Переписали? Теперь заканчивайте: "Ничего объяснить не могу". И распишитесь.
Когда Альберт Евгеньевич аккуратно вывел красивую подпись, Маковкина по всем правилам оформила протокол получения образца почерка, посмотрела на старенькие кеды Зарванцева и обратилась к Бирюкову:
- Сейчас сличим обувь, Антон Игнатьевич. После этого, думаю, не стоит больше отнимать у Альберта Евгеньевича время.
- Вы меня отпустите? - с удивлением спросил Зарванцев.
- Конечно. Только прежде зайдем с вами ненадолго в научно-технический отдел.
Маковкина заполнила еще один стандартный бланк постановления о назначении экспертизы и, поднявшись из-за стола, предложила Зарванцеву:
- Пройдемте со мной.
- Куда? - испугался тот.
- К эксперту. Там я все вам объясню.
- Я ничего не знаю!
- Никаких знаний от вас не требуется.
- Но зачем это?! Для чего?!
- Я все вам объясню, - повторила Наташа и направилась к двери.
Зарванцев тревожно глянул на Бирюкова и с неохотой пошел следом за Маковкиной. Едва закрылась дверь кабинета, Бирюков разложил на столе фотографии Степнадзе и Зарванцева и сосредоточенно стал их изучать. Отвлекся он от этого занятия лишь тогда, когда вернулась Маковкина.
- Какой-то необычайный трус, - сказала она. - Кроме внешности, у него нет ничего мужского.
- А внешность оригинальная, правда? - спросил Антон.
- Не сказала бы...
Бирюков показал старый паспорт Степнадзе:
- Вглядитесь в фотографию. Есть что-то общее с Зарванцевым?
Маковкина посмотрела в паспорт.
- Ничего нет.
Антон протянул фотоснимок Альберта Евгеньевича:
- Сравните нос и глаза...
- Очень отдаленное сходство, - неуверенно проговорила Маковкина. Лбы совершенно непохожи: у Степнадзе - широкий, у Зарванцева - будто редька хвостом вверх.
- А если лоб Зарванцева прикрыть форменной железнодорожной фуражкой?..
Маковкина помолчала:
- Тогда, возможно, что-то общее будет.
Бирюков, сняв трубку телефона, пригласил эксперта-криминалиста. Как только Дымокуров вошел в кабинет, сразу спросил:
- Аркадий Иванович, что показывают пробы грунта с "Запорожца" Зарванцева?
- Делаем спектральный анализ, будем сравнивать с пробами из Шелковичихи.
Антон передал эксперту фотографию Альберта Евгеньевича:
- Очень срочная просьба. Надо с помощью фоторобота одеть вот этого гражданина в железнодорожный пиджак и фуражку.
- Тоже железнодорожную?
- Да.
- Оденем, - сказал Дымокуров.
- А вот, Аркадий Иванович, образец почерка. - Маковкина протянула эксперту-криминалисту "объяснительную" Зарванцева. - С почерком Степнадзе ничего общего здесь нет, но для почерковеда это, как говорят, карты в руки. Экспертиза по обуви движется?
- Полным ходом, результат вот-вот будет готов.
Дымокуров вышел из кабинета. Бирюков, посмотрев на Маковкину, вдруг проговорил:
- В опере-то Зарванцев, оказывается, не был.
- Признаться, мне тоже показалось странным... - Наташа сосредоточенно задумалась. - Альберт Евгеньевич, в общем-то образованный человек, художник, а не запомнил фамилию московского артиста, исполняющего ведущую партию. И еще: почему Зарванцев так упорно подводит Реваза Давидовича под статью о покушении на изнасилование?
Бирюков помолчал.
- Эта статья не предусматривает конфискации имущества подсудимого...
- Значит, не заботясь о репутации дяди, Зарванцев заботится о сохранении его имущества?..
- Не будем пока гадать, Наташенька. - Антон вздохнул. - Послушаем, что скажет Вася Сипенятин, узнав о смерти Пряжкиной. Разрешите, сам побеседую с ним. Замысел один есть.
- Беседуйте!
Глава XXX
Сипенятин долго усаживался на стуле, как будто сознательно оттягивал начало разговора. Потом с любопытством посмотрел на Маковкину, улыбнулся ей и, кивнув на микрофон, с наигранной бодрецой сказал Бирюкову:
- Поехали, гражданин начальник.
Антон показал снимок полуобнаженной Пряжкиной, ничком лежащей на берегу реки:
- Еще один труп, гражданин Сипенятин...
- Ну и чо?.. - на Васином лице появилось недоумение. - По мне, теперь пусть хоть пол-Новосибирска угробят. Я ж который день как пойманный орелик сижу за решеткой.
Антон взял другой снимок, где Пряжкина была снята лицом кверху.
- Узнаете?..
Сипенятин сосредоточенно замер. Помолчал и с фальшивым возмущением заговорил:
- Вот гад в Новосибирске завелся! Одним почерком работает! Раздевает баб и...
- А кого он еще раздел? - быстро перебил Антон.
- Как кого? Ту, чью сумку матери-старушке моей подбросили.
- Откуда знаете? Я ведь ее снимок вот так, как этот, вам не показывал...
Сипенятин мгновенно постарался исправить неожиданный промах:
- Чо, капитан, зазноба продолжает меня топить?
Бирюков положил фотоснимки на стол.
- Дело значительно хуже, Василий... Не Звонкова вас уличает, а соучастники, с которыми вы связались.
- Не имею привычки в групповых делах участвовать. - Сипенятин обиженно насупился. - Я один на один работаю.
Случай был самый подходящий, чтобы проверить предположение Степана Степановича Стукова относительно подделанной иконы, и Антон спросил:
- За что последнее наказание отбывали?
- За бабкину икону.
- Сами ее подделали?
Сипенятин словно приготовился к прыжку.
- От бабки такая досталась. А чо?..
- Неправду говорите, вот что. - Бирюков разложил около десятка фотографий, среди которых были и снимки лиц, причастных к делу Холодовой. - Может быть, скажете, кто из этих людей мастер по подделке икон?
- Чего старое ворошить? - буркнул Сипенятин. - За икону я три года от звонка до звонка в зоне оттрубил.
- Напрасно строите "джентльмена", когда вас снова без зазрения совести на скамью подсудимых усаживают.
Вася не проронил ни слова, но по насупленному лицу можно было понять, что он борется с собой. Чтобы вызвать его на откровенность, сейчас следовало очень быстро найти какой-то, пусть незначительный, довод. Бирюков достал из сейфа сумку Холодовой и, поставив ее на стол, строго проговорил:
- Теперь, как понимаете, не тремя годами пахнет. Кстати, в этой сумке были деньги. Где они?
- Там всего двести рублей было, - ухмыльнулся Сипенятин.
- Откуда у вас три тысячи взялось?
- Я ж говорил уже: пахан дал.
- Какой? За какую услугу?
Вроде решив, что терять нечего, Вася поморщился и ткнул пальцем в фотографию Степнадзе.
- Вот этот пахан. Расплатился за то, что я не заложил его перед последней отсидкой.
- Рассказывайте все по порядку.
Сипенятин посмотрел на Маковкину:
- Корреспондентка?..
- Следователь прокуратуры, - коротко ответила Наташа.
- А-а-а... - разочарованно протянул Вася и опять повернулся к Бирюкову. - Однажды такая же симпатичная писала про меня в газете. "Из зала суда" статья называлась. Кореша с воли присылали в зону. Хотел сберечь на память, а один щипач искурил...
- Говорите по существу, - оборвал Антон.
- По существу так дело было... - Сипенятин шумно вздохнул. - С паханом тем снюхался, когда мать-старушка рядом с Фросей Звонковой жила. Пару иконок по червонцу ему продал. Через неделю двинул я от скуки на толкучку помышковать. Смотрю, один гусь мои иконки по сотняге толкает, а пахан, как вроде бы посторонний, цену взвинчивает. И продали каким-то чудикам! Только вырученные башли в лопатники сложили, подхожу к ним: "Здрасьте, папаша. Прошу пожертвовать бедному наследнику пятьдесят процентов из вашей выручки, а то Уголовный кодекс по вас скучает". Заюлил, выкладывает сотнягу. Говорю: "Есть икона шикарней. Толкнем совместными усилиями?" - "Сам толкай". - "Папаша, кто у меня за приличную сумму купит? Как увидят мой портрет, сразу кошельки щупать начнут - не испарились ли червонцы?.." Короче, клюнул пахан. Отдал я ему икону. Через месяц приносит назад - золотом горит и камушки играют. Толкует: "Проси две тысячи. Цену накрутить помогу". У меня глаза чуть не выскочили от такой цены: "Сколько на мой пай отвалишь?" - "Пятьсот". Хлопнули по рукам. Нашел я на толкучке чудика. Закрутил тот икону со всех сторон. И поиметь ее хочется, и цена колется, и мама не велит. Солидно подходит пахан. Проверил "золото", "камушки" поглядел, подсказывает чудику: "Не меньше трех тысяч, понимаешь, стоит". Чудику как скипидару плеснули - испугался, что я заломлю все три... - Сипенятин, помолчав, презрительно хмыкнул. - А когда угрозыск взял меня за хвост, звоню пахану, мол, в исправительно-трудовой колонии двое нар пустует. Пахан хлеще того чудика взбрыкнул. Дескать, бери дело полностью на себя. Вернешься после отсидки - три тысячи наличными получишь и, кроме того, при необходимости в любой день червонец без отдачи на выпивку иметь будешь. Кумекаю, такого козырного пахана беречь надо. Если с умом доить, то красиво жить можно. А в зону я его всегда успею пристроить, если вздумает наколоть. Вот так, начальник, по существу...
- Кто подделывал икону? - спросил Бирюков.
- Не знаю.
- Зачем время тянете? В этой компании художник ведь один...
Сипенятин нахмуренно замкнулся, словно еще не мог решить, стоит ли откровенничать до конца. Чтобы поторопить его, Антон спокойно сказал:
- На этот раз скрыть компаньона не удастся, а наказание за соучастие в убийстве будет значительно строже, чем за подделку старой иконы. Надеюсь, сами понимаете это...
- Не знакомился я с тем художником и ни в каких мокрухах не участвовал, - хмуро набычась, проговорил Сипенятин.
- И прописку в Новосибирске вам никто не обещал?
- Чего?..
Зазвонил телефон. Обычно спокойный Аркадий Иванович Дымокуров возбужденно сообщил Бирюкову, что в срочном порядке закончены экспертизы.
- Что сличение обуви показало? - спросил Антон.
- След, обнаруженный под трупом Пряжкиной, оставлен кедом с правой ноги Зарванцева.
- Почерковеды что установили?
- Вместо Степнадзе деньги по переводам получал Зарванцев. Завершен и спектральный анализ. Пробы грунта, взятые с "Запорожца", и семена пырея, обнаруженные в зазорах подфарников, одинаковы с пробами грунта и растительности, которые мы привезли из Шелковичихи. Вывод: Зарванцев был на своей машине в том районе, где обнаружен труп Пряжкиной.
- Что фоторобот сработал?
- Могу принести снимок.
- Принесите, Аркадий Иванович.
Очень скоро эксперт-криминалист вошел в кабинет и положил перед Бирюковым фотографию Зарванцева, одетого в железнодорожную форму:
- Вот смотрите...
Едва взглянув на снимок, Антон показал его Маковкиной:
- Чем не Реваз Давидович, а?..
- Очень заметное сходство, - удивленно проговорила Наташа.
Бирюков поблагодарил Дымокурова и, подождав, пока Аркадий Иванович вышел из кабинета, передал фотоснимок Сипенятину.
- Узнаете художника?
Вася, оценивающе прищурясь, натянуто усмехнулся:
- Как волков флажками обложили.
- Вы что, думали, в бирюльки с вами играть будут?
- Кончаю, капитан, игру - масть не та пошла. - Сипенятин разочарованно, словно битую карту, бросил фотоснимок на стол. - Он икону химичил. И мокруху с дамочкой, что с балкона свалилась, тоже он сделал.
- Рассказывайте по порядку.
- Не было порядка, гражданин начальник. Сплошной беспорядок был... Вася хмуро поморщился. - В общем, этот художник, как и пахан, тоже у меня на крючке сидел. Алик его зовут. Когда я вышел на волю - сразу к нему. Здрасьте, мол, пора платить во счету. Алик перетрусил, как самый последний фраер. Жалобиться начал, дескать, заработков не стало. Кое-как полста рублишек мне наскреб и какую-то хиленькую иконку с распятым Христом сунул. Кому продал того Христа, я уже говорил, а рублишки в первый вечер с корешами истратил. Опять к Алику иду: "Где пахан?" - "В поездке". - "Когда приедет?" - "Через неделю". Надо дожидаться, а милиция за хвост взяла. Предписание: двадцать четыре часа - и чтоб духу моего в Новосибирске не было. Уехал в Тогучин, шоферить устроился. Заработок хороший, но я ж не привык за баранкой целыми днями сидеть. Решил проветриться. Приезжаю в Новосибирск, звоню пахану - никто не отвечает. Иду доить Алика - дверь на замке. У меня отмычка в кармане. Вхожу без задней мысли, чую, в комнате кто-то есть. Заглядываю краем глаза и... Алик с Фроськиной сеструхой в постельке нежатся. У меня аж сердце кольнуло - их же теперь за такое бессовестное дело всю жизнь доить можно! "Здрасьте, голуби, - вежливо говорю. - Пахану рога ставите?" Нинка, конечно, по-быстрому слиняла, а куда Алику из собственной квартиры деваться? Осушили с ним пару бутылок коньяка. Алик рукава жевать начал, на пахана буром попер - мол, жизнь ему старик переломал. Чую: хочет отдать мне свой "Запорожец", если я пришью пахана...
Разговор прервал звонок внутреннего коммутатора. Дежурный громко доложил:
- "Запорожец", принадлежащий гражданину Зарванцеву Альберту Евгеньевичу, обнаружен в районе Ташары!
- Вот как!.. - сказал Антон. - В противоположной от Шелковичихи стороне. Чем хозяин машины занимается?
- В палаточке отдыхает. Будем задерживать?..
- Немедленно. И сразу Зарванцева ко мне, а пробы грунта с "Запорожца" - на спектральный анализ.
- Понятно!
Опуская трубку на аппарат, Антон Бирюков встретился взглядом с Маковкиной:
- Предстоит любопытный разговор с любопытным человеком. - И повернулся к Голубеву: - А ты, Слава, на служебной машине - быстро в Шелковичиху. Доставь нам к вечеру Реваза Давидовича Степнадзе.
Глава XXVIII
Вытянутая кверху узким клином черепичная крыша двухэтажной дачи Реваза Давидовича приметно возвышалась над другими соседними строениями. Весь участок был огорожен добротной металлической оградой, за которой буйно зеленели густые заросли малинника и стелющиеся сибирские яблони с крупными подрумяненными плодами. От калитки к высокому крыльцу дачной веранды тянулась посыпанная мелким речным песком дорожка. Рядом с калиткой белела табличка со стрелкой и лаконичной надписью: "Звонок".
Слава Голубев ткнул пальцем в розовую кнопку. В ответ ни звука. Слава переглянулся с шофером служебной машины, подождал несколько секунд, затем вновь придавил кнопку и теперь уже не отпускал ее чуть не полминуты. На веранде показалась светловолосая женщина, но, увидев милицейскую машину, торопливо скрылась. Лишь на третий раз, когда Голубев позвонил еще настойчивее, из дачи вышел Степнадзе. Застегивая на груди неподатливую "молнию" трикотажной спортивной рубахи, Реваз Давидович с достоинством прошествовал от крыльца по песчаной дорожке, щелкнул в замке ключом, открыл калитку и молчаливо уставился на Голубева прищуренными карими глазами. Слава тоже молча протянул подписанную Бирюковым повестку. На лице Реваза Давидовича появилась усмешка:
- А санкционированное постановление о моем аресте вы, дорогой, не привезли?
- В этом пока нет необходимости, - простодушно ответил Слава.
Степнадзе внезапно захохотал:
- Говорите, "пока"... В дальнейшем такая необходимость может возникнуть?
Голубев пожал плечами. Реваз Давидович вдруг нахмурился:
- Помнится, дорогой, мы с вами на днях встречались. Но тогда на вас была штатская одежда...
Слава окинул взглядом спортивный костюм Реваза Давидовича:
- Вы тоже не постоянно носите форму.
- Ваша поездка в восьмом вагоне адлерского поезда - совпадение или?..
- Я возвращался с юга, - уклончиво ответил Голубев.
- Можно подумать, что поезд Адлер - Новосибирск отправляется с Крайнего Севера. - Степнадзе вновь повеселел. - Надеюсь, Дорогой, позволите мне переодеться?..
- Дело ваше.
- Благодарю.
Реваз Давидович повернулся и без малейших признаков волнения направился к даче. Опасаясь, как бы он не выкинул какой-либо трюк, Слава без приглашения пошел следом. На полпути Степнадзе оглянулся, с усмешкой спросил:
- Хотите посмотреть, как живу?
- Если позволите.
- Скрывать от милиции мне нечего. Почему не позволить?.. - Степнадзе внезапно обнял Голубева за плечи, приветливо улыбнулся и свободной рукой показал на распахнутую дверь веранды. - Входите в мою хижину, дорогой!
Нижний этаж удивил Славу старинной обстановкой. Большая светлая комната походила на зал, в котором демонстрируется мебель чуть ли не позапрошлого века. Особенно выделялись старинные часы в украшенном затейливой резьбой футляре. Гостеприимно усадив Голубева к сияющему черной полировкой столу на изящных резных ножках и заметив, как Слава заинтересовался лениво раскачивающимся, почти метровым, маятником, Реваз Давидович снисходительно улыбнулся:
- Любопытный хронометр, да?
- Это сколько же лет он уже тикает? - спросил Слава.
- По семейному преданию часы принадлежали еще моему прадеду.
- И до сих пор идут!
- Мастера той поры делали вещи на вечность. - Степнадзе распахнул дверцу вместительного буфета, плотно заставленного всевозможными бутылками с яркими импортными этикетками. - Хотите выпить, пока буду переодеваться?
- Спасибо, - отказался Слава. - Я, знаете, только чай пью, и то, если не очень крепкий.
- Есть хорошие вина. Импортные, понимаете?..
- В Сибири вырос, к заморским напиткам не привык.
Реваз Давидович недоуменно повел бровями и положил перед Голубевым на стол нарядно-золотистую коробку сигарет:
- В таком случае закуривайте.
- Спасибо, не курю. - Слава улыбнулся и кивком головы показал на ритмично качающийся маятник. - Время поджимает, Реваз Давидович...
- Время, время... неумолимое время... - театрально вздохнул Степнадзе, открывая ключом одну из створок занимающего всю стену платяного шкафа. Несколько секунд он задумчиво рассматривал развешанные на плечиках, как в магазине, костюмы, затем вдруг повернулся к узкой лестнице, ведущей на второй этаж, и громко окликнул: - Мамочка!..
Придерживая полы ярко-синего кимоно, по лестнице спустилась молодая женщина с пышными золотистыми волосами, прикрывающими плечи. Голубев догадался, что это Нина - жена Реваза Давидовича.
- Опять приглашают в уголовный розыск, - глядя на нее, расстроенно проговорил Степнадзе. - По-твоему, что лучше надеть?
- Надень что-нибудь легкое, на улице жарко, - не задумываясь, ответила Нина и сразу обратилась к Голубеву: - Разве нельзя здесь переговорить? Зачем по такой жаре непременно тащиться в уголовный розыск?
Реваз Давидович опередил Славу:
- Угрозыск, мамочка, не парикмахерская...
- Можно подумать, ты виноват!
- Думай не думай - сто рублей не деньги, - хмуро буркнул Степнадзе.
Сняв с плечиков светло-желтый костюм, он закрыл дверцу шкафа и тяжело поднялся по лестнице на второй этаж. Нина подошла к столу, взяла было коробку сигарет, словно хотела закурить, но тут же бросила ее и, доверчиво глядя Славе Голубеву в глаза, тихо заговорила:
- Муж ни в чем не виноват. В угрозыске я сгоряча наплела на него глупостей. Хотела, чтобы милиция припугнула ревнивца. Бабья дурость, понимаете?..
- Значит, Реваз Давидович не прилетал из Ростова в Новосибирск? спросил Слава.
- Естественно.
- Кто же пытался открыть дверь вашей квартиры, когда вы с Овчинниковым вернулись из театра?
- Какой-то провокатор. У Реваза на работе очень много завистников. Скажу по секрету, один из его сослуживцев замучил меня предложениями.
- Кто именно?
- Он по телефону звонит, когда Реваз в поездке. Фамилию ни разу не назвал, но говорил, что вместе с Ревазом работает. Наверняка, этот провокатор угонял нашу машину.
- Как он открыл гараж?
Нина долго сжимала холеные наманикюренные пальцы. Лицо ее то бледнело, то вдруг покрывалось нервными розовыми пятнами. Бросив тревожный взгляд на лестницу, словно опасаясь, как бы не подслушал муж, она наконец зашептала:
- Ради бога, не рассказывайте только Ревазу... В тот день я позабыла закрыть гараж, торопилась перед театром в парикмахерскую... Клянусь всеми святыми, Реваз самый что ни на есть порядочный человек. Если уголовному розыску кажется подозрительным наше богатство, то ведь оно досталось мужу от родителей. Его отец еще до революции был знаменитым профессором математики...
На лестнице послышались тяжелые шаги. Нина, повернувшись к Ревазу Давидовичу, мигом оживилась:
- Рассказываю вот о твоих родителях...
Степнадзе грустно посмотрел на Голубева:
- К сожалению, дорогой, не могу похвастать рабоче-крестьянским происхождением. Но что делать?.. Родителей, как известно, не выбирают. - И сразу повернулся к жене: - Прощай, мамочка!
Глава XXIX
Зарванцев после того, как Маковкина назвала ему свою должность и фамилию, настолько перепугался, что долго не мог ничего сказать. Первой членораздельной фразой Альберта Евгеньевича было:
- За что меня арестовали?
- Вас не арестовали, - сказала Маковкина. - Просто надо кое-что выяснить...
- Нет, меня арестовали! - звонким тенорком выкрикнул Зарванцев. - Мою машину осматривали как преступную. Мне не разрешили из Ташары ехать за рулем. Почему?
- Чтобы предупредить случайность.
- Я не преступник!
- Вы очень взволнованы. В таком состоянии нельзя управлять машиной.
- В Ташаре я не был взволнован. Я, говорю, не преступник! Официально заявляю вам жалобу на незаконные действия милиции. Меня не имеют права подозревать в том, чего я не делал!
- Не имеют права обвинять, если на то нет убедительных доказательств, - уточнила Маковкина.
Зарванцев мигом повернулся к Бирюкову:
- У вас есть убедительные доказательства?
- Нет, - спокойно ответил Антон.
- Вот видите!..
- Если вы в чем-то виновны, доказательства обязательно появятся.
- А если нет?
- Тогда вам нечего пугаться. Ну что вы, в самом деле, так взвинчены?
- Я не взвинчен... - Зарванцев с трудом начал брать себя в руки. - Я никогда не имел дела с милицией. Даже в вытрезвитель, как Овчинников, ни разу не попадал. Почему вы его не арестовали?..
- За что? - быстро спросил Антон.
- Разве Саню Холодову не Анатолий столкнул с балкона?
- Нет, не Анатолий.
- Значит, мой преподобный дядюшка это сделал? Представьте себе, товарищ Бирюков, в пятницу после вашего ухода мне вдруг позвонила Люся Пряжкина и такое рассказала о Ревазе, что я, придя в ужас, немедленно уехал в Ташару.
- Что же такое страшное Пряжкина вам рассказала? - стараясь взять инициативу допроса в свои руки, спросила Маковкина.
Зарванцев слово в слово повторил "исповедь" Пряжкиной перед нянечкой Ренатой Петровной. Затем, чуть поколебавшись, добавил:
- Еще Люся говорила, что видела, как после несчастья с Саней Холодовой Реваз выбежал перепуганный из Юриного подъезда. Уверяю, дядя наверняка покушался на изнасилование!
- Пряжкина следила за Ревазом Давидовичем?
- Нет, она зачем-то шла к Деменскому, и буквально на ее глазах случилось несчастье.
- Что Пряжкиной нужно было у Деменского?
- Не знаю. Видимо, Люся там с Анатолием Овчинниковым встречалась, пока Юры дома не было.
- Она специально позвонила вам, чтобы рассказать о Ревазе Давидовиче?
- Нет, Люся искала Овчинникова, чтобы ехать с ним в Шелковичиху, на дачу Реваза.
- Зачем? - продолжала спрашивать Маковкина.
- Этого не могу сказать, не знаю.
- Что ж не поинтересовались?
Альберт Евгеньевич приложил руку к сердцу:
- Представьте себе, испугался. Думаю, за такие разговорчики, чего доброго, меня соучастником посчитают.
- Кто увез Пряжкину от кинотеатра "Аврора" на машине Реваза Давидовича?
Зарванцев вроде бы насторожился, однако ответил почти мгновенно:
- Сам Реваз и увез. Люся ведь сказала...
- Степнадзе не было в тот день в Новосибирске. Он в Омске был, у двоюродного брата, - глядя Зарванцеву в глаза, сказала Маковкина.
- У Гиви?!. - довольно искренне удивился Альберт Евгеньевич. - Гиви может соврать, если его Реваз предупредил.
- Соседи подтверждают.
- Гиви, спасая брата, может всех соседей купить.
- Всех "купить" невозможно.
- Вы не знаете способностей Гиви!
- А не могла, скажем, Нина дать "Волгу" одному железнодорожнику... предположительно начала Маковкина.
- Нет у нее никаких железнодорожников! - почти выкрикнул Зарванцев, но тут же опустил глаза. - Впрочем, за Нину ручаться не могу. Знаю лишь одно: в тот вечер она была в опере, где, к слову сказать, и я собственной персоной присутствовал.
- Понравилась опера? - внезапно вставил вопрос Бирюков.
Зарванцев угодливо повернулся к нему:
- Ничего. Как-никак москвичи...
- Кто партию Игоря исполнял?
- Этот... О, как его... Представьте себе, я не любитель оперной музыки, артистов совершенно не запоминаю.
Бирюков переглянулся с Маковкиной. Та достала из папки оплаченные переводы наложенного платежа, изъятые Голубевым на почте, и, показывая их Альберту Евгеньевичу, спросила:
- Не объясните нам, что это значит?
Зарванцев натянуто улыбнулся:
- Это дядя с книголюбами обменивается.
- Деньгами?
- Зачем... Он им шлет книги наложенным платежом, они ему таким же образом присылают.
- Почему переводы идут на ваш адрес?
Альберт Евгеньевич нервно подергал на груди замок старенькой кожаной куртки.
- Нина ругает Реваза за то, что он тратит деньги по пустякам. Вот Реваз и придумал...
- Прежде, помнится, вы говорили, что не поддерживаете с Ревазом Давидовичем отношений, - вставил Бирюков.
- Затеянный Ревазом книгообмен - единственная связь между нами. Не мог же я в таком пустяке отказать дяде.
Маковкина достала бланки переводов, изъятые на Главпочтамте.
- А это что?
Вспыхнувшее было на лице Зарванцева удивление мгновенно сменилось растерянностью:
- Не знаю...
- Чьим почерком заполнены переводные талоны?
Альберт Евгеньевич повертел бланки и, возвращая их Маковкиной, твердо сказал:
- Реваза почерк.
- От кого он такие крупные суммы получал?
- Представьте себе, не знаю.
Маковкина положила на край стола чистый лист бумаги и шариковую авторучку. Затем показала Зарванцеву заполненное постановление о получении образца почерка для сравнительного исследования и подробно стала рассказывать о его правах при этом следственном действии. С повышенной внимательностью выслушав ее, Альберт Евгеньевич тыльной стороной ладони вытер внезапно вспотевший нос, неуверенно взял ручку и словно испугался:
- Я не знаю, что писать!
- Пишите под мою диктовку. "Следователю прокуратуры Маковкиной. Объяснительная. По существу предъявленных мне почтовых переводов, полученных Ревазом Давидовичем Степнадзе по паспорту..." - Маковкина помолчала. - Перепишите из талонов серию и номер паспорта, кем и когда он выдан, где прописан... Переписали? Теперь заканчивайте: "Ничего объяснить не могу". И распишитесь.
Когда Альберт Евгеньевич аккуратно вывел красивую подпись, Маковкина по всем правилам оформила протокол получения образца почерка, посмотрела на старенькие кеды Зарванцева и обратилась к Бирюкову:
- Сейчас сличим обувь, Антон Игнатьевич. После этого, думаю, не стоит больше отнимать у Альберта Евгеньевича время.
- Вы меня отпустите? - с удивлением спросил Зарванцев.
- Конечно. Только прежде зайдем с вами ненадолго в научно-технический отдел.
Маковкина заполнила еще один стандартный бланк постановления о назначении экспертизы и, поднявшись из-за стола, предложила Зарванцеву:
- Пройдемте со мной.
- Куда? - испугался тот.
- К эксперту. Там я все вам объясню.
- Я ничего не знаю!
- Никаких знаний от вас не требуется.
- Но зачем это?! Для чего?!
- Я все вам объясню, - повторила Наташа и направилась к двери.
Зарванцев тревожно глянул на Бирюкова и с неохотой пошел следом за Маковкиной. Едва закрылась дверь кабинета, Бирюков разложил на столе фотографии Степнадзе и Зарванцева и сосредоточенно стал их изучать. Отвлекся он от этого занятия лишь тогда, когда вернулась Маковкина.
- Какой-то необычайный трус, - сказала она. - Кроме внешности, у него нет ничего мужского.
- А внешность оригинальная, правда? - спросил Антон.
- Не сказала бы...
Бирюков показал старый паспорт Степнадзе:
- Вглядитесь в фотографию. Есть что-то общее с Зарванцевым?
Маковкина посмотрела в паспорт.
- Ничего нет.
Антон протянул фотоснимок Альберта Евгеньевича:
- Сравните нос и глаза...
- Очень отдаленное сходство, - неуверенно проговорила Маковкина. Лбы совершенно непохожи: у Степнадзе - широкий, у Зарванцева - будто редька хвостом вверх.
- А если лоб Зарванцева прикрыть форменной железнодорожной фуражкой?..
Маковкина помолчала:
- Тогда, возможно, что-то общее будет.
Бирюков, сняв трубку телефона, пригласил эксперта-криминалиста. Как только Дымокуров вошел в кабинет, сразу спросил:
- Аркадий Иванович, что показывают пробы грунта с "Запорожца" Зарванцева?
- Делаем спектральный анализ, будем сравнивать с пробами из Шелковичихи.
Антон передал эксперту фотографию Альберта Евгеньевича:
- Очень срочная просьба. Надо с помощью фоторобота одеть вот этого гражданина в железнодорожный пиджак и фуражку.
- Тоже железнодорожную?
- Да.
- Оденем, - сказал Дымокуров.
- А вот, Аркадий Иванович, образец почерка. - Маковкина протянула эксперту-криминалисту "объяснительную" Зарванцева. - С почерком Степнадзе ничего общего здесь нет, но для почерковеда это, как говорят, карты в руки. Экспертиза по обуви движется?
- Полным ходом, результат вот-вот будет готов.
Дымокуров вышел из кабинета. Бирюков, посмотрев на Маковкину, вдруг проговорил:
- В опере-то Зарванцев, оказывается, не был.
- Признаться, мне тоже показалось странным... - Наташа сосредоточенно задумалась. - Альберт Евгеньевич, в общем-то образованный человек, художник, а не запомнил фамилию московского артиста, исполняющего ведущую партию. И еще: почему Зарванцев так упорно подводит Реваза Давидовича под статью о покушении на изнасилование?
Бирюков помолчал.
- Эта статья не предусматривает конфискации имущества подсудимого...
- Значит, не заботясь о репутации дяди, Зарванцев заботится о сохранении его имущества?..
- Не будем пока гадать, Наташенька. - Антон вздохнул. - Послушаем, что скажет Вася Сипенятин, узнав о смерти Пряжкиной. Разрешите, сам побеседую с ним. Замысел один есть.
- Беседуйте!
Глава XXX
Сипенятин долго усаживался на стуле, как будто сознательно оттягивал начало разговора. Потом с любопытством посмотрел на Маковкину, улыбнулся ей и, кивнув на микрофон, с наигранной бодрецой сказал Бирюкову:
- Поехали, гражданин начальник.
Антон показал снимок полуобнаженной Пряжкиной, ничком лежащей на берегу реки:
- Еще один труп, гражданин Сипенятин...
- Ну и чо?.. - на Васином лице появилось недоумение. - По мне, теперь пусть хоть пол-Новосибирска угробят. Я ж который день как пойманный орелик сижу за решеткой.
Антон взял другой снимок, где Пряжкина была снята лицом кверху.
- Узнаете?..
Сипенятин сосредоточенно замер. Помолчал и с фальшивым возмущением заговорил:
- Вот гад в Новосибирске завелся! Одним почерком работает! Раздевает баб и...
- А кого он еще раздел? - быстро перебил Антон.
- Как кого? Ту, чью сумку матери-старушке моей подбросили.
- Откуда знаете? Я ведь ее снимок вот так, как этот, вам не показывал...
Сипенятин мгновенно постарался исправить неожиданный промах:
- Чо, капитан, зазноба продолжает меня топить?
Бирюков положил фотоснимки на стол.
- Дело значительно хуже, Василий... Не Звонкова вас уличает, а соучастники, с которыми вы связались.
- Не имею привычки в групповых делах участвовать. - Сипенятин обиженно насупился. - Я один на один работаю.
Случай был самый подходящий, чтобы проверить предположение Степана Степановича Стукова относительно подделанной иконы, и Антон спросил:
- За что последнее наказание отбывали?
- За бабкину икону.
- Сами ее подделали?
Сипенятин словно приготовился к прыжку.
- От бабки такая досталась. А чо?..
- Неправду говорите, вот что. - Бирюков разложил около десятка фотографий, среди которых были и снимки лиц, причастных к делу Холодовой. - Может быть, скажете, кто из этих людей мастер по подделке икон?
- Чего старое ворошить? - буркнул Сипенятин. - За икону я три года от звонка до звонка в зоне оттрубил.
- Напрасно строите "джентльмена", когда вас снова без зазрения совести на скамью подсудимых усаживают.
Вася не проронил ни слова, но по насупленному лицу можно было понять, что он борется с собой. Чтобы вызвать его на откровенность, сейчас следовало очень быстро найти какой-то, пусть незначительный, довод. Бирюков достал из сейфа сумку Холодовой и, поставив ее на стол, строго проговорил:
- Теперь, как понимаете, не тремя годами пахнет. Кстати, в этой сумке были деньги. Где они?
- Там всего двести рублей было, - ухмыльнулся Сипенятин.
- Откуда у вас три тысячи взялось?
- Я ж говорил уже: пахан дал.
- Какой? За какую услугу?
Вроде решив, что терять нечего, Вася поморщился и ткнул пальцем в фотографию Степнадзе.
- Вот этот пахан. Расплатился за то, что я не заложил его перед последней отсидкой.
- Рассказывайте все по порядку.
Сипенятин посмотрел на Маковкину:
- Корреспондентка?..
- Следователь прокуратуры, - коротко ответила Наташа.
- А-а-а... - разочарованно протянул Вася и опять повернулся к Бирюкову. - Однажды такая же симпатичная писала про меня в газете. "Из зала суда" статья называлась. Кореша с воли присылали в зону. Хотел сберечь на память, а один щипач искурил...
- Говорите по существу, - оборвал Антон.
- По существу так дело было... - Сипенятин шумно вздохнул. - С паханом тем снюхался, когда мать-старушка рядом с Фросей Звонковой жила. Пару иконок по червонцу ему продал. Через неделю двинул я от скуки на толкучку помышковать. Смотрю, один гусь мои иконки по сотняге толкает, а пахан, как вроде бы посторонний, цену взвинчивает. И продали каким-то чудикам! Только вырученные башли в лопатники сложили, подхожу к ним: "Здрасьте, папаша. Прошу пожертвовать бедному наследнику пятьдесят процентов из вашей выручки, а то Уголовный кодекс по вас скучает". Заюлил, выкладывает сотнягу. Говорю: "Есть икона шикарней. Толкнем совместными усилиями?" - "Сам толкай". - "Папаша, кто у меня за приличную сумму купит? Как увидят мой портрет, сразу кошельки щупать начнут - не испарились ли червонцы?.." Короче, клюнул пахан. Отдал я ему икону. Через месяц приносит назад - золотом горит и камушки играют. Толкует: "Проси две тысячи. Цену накрутить помогу". У меня глаза чуть не выскочили от такой цены: "Сколько на мой пай отвалишь?" - "Пятьсот". Хлопнули по рукам. Нашел я на толкучке чудика. Закрутил тот икону со всех сторон. И поиметь ее хочется, и цена колется, и мама не велит. Солидно подходит пахан. Проверил "золото", "камушки" поглядел, подсказывает чудику: "Не меньше трех тысяч, понимаешь, стоит". Чудику как скипидару плеснули - испугался, что я заломлю все три... - Сипенятин, помолчав, презрительно хмыкнул. - А когда угрозыск взял меня за хвост, звоню пахану, мол, в исправительно-трудовой колонии двое нар пустует. Пахан хлеще того чудика взбрыкнул. Дескать, бери дело полностью на себя. Вернешься после отсидки - три тысячи наличными получишь и, кроме того, при необходимости в любой день червонец без отдачи на выпивку иметь будешь. Кумекаю, такого козырного пахана беречь надо. Если с умом доить, то красиво жить можно. А в зону я его всегда успею пристроить, если вздумает наколоть. Вот так, начальник, по существу...
- Кто подделывал икону? - спросил Бирюков.
- Не знаю.
- Зачем время тянете? В этой компании художник ведь один...
Сипенятин нахмуренно замкнулся, словно еще не мог решить, стоит ли откровенничать до конца. Чтобы поторопить его, Антон спокойно сказал:
- На этот раз скрыть компаньона не удастся, а наказание за соучастие в убийстве будет значительно строже, чем за подделку старой иконы. Надеюсь, сами понимаете это...
- Не знакомился я с тем художником и ни в каких мокрухах не участвовал, - хмуро набычась, проговорил Сипенятин.
- И прописку в Новосибирске вам никто не обещал?
- Чего?..
Зазвонил телефон. Обычно спокойный Аркадий Иванович Дымокуров возбужденно сообщил Бирюкову, что в срочном порядке закончены экспертизы.
- Что сличение обуви показало? - спросил Антон.
- След, обнаруженный под трупом Пряжкиной, оставлен кедом с правой ноги Зарванцева.
- Почерковеды что установили?
- Вместо Степнадзе деньги по переводам получал Зарванцев. Завершен и спектральный анализ. Пробы грунта, взятые с "Запорожца", и семена пырея, обнаруженные в зазорах подфарников, одинаковы с пробами грунта и растительности, которые мы привезли из Шелковичихи. Вывод: Зарванцев был на своей машине в том районе, где обнаружен труп Пряжкиной.
- Что фоторобот сработал?
- Могу принести снимок.
- Принесите, Аркадий Иванович.
Очень скоро эксперт-криминалист вошел в кабинет и положил перед Бирюковым фотографию Зарванцева, одетого в железнодорожную форму:
- Вот смотрите...
Едва взглянув на снимок, Антон показал его Маковкиной:
- Чем не Реваз Давидович, а?..
- Очень заметное сходство, - удивленно проговорила Наташа.
Бирюков поблагодарил Дымокурова и, подождав, пока Аркадий Иванович вышел из кабинета, передал фотоснимок Сипенятину.
- Узнаете художника?
Вася, оценивающе прищурясь, натянуто усмехнулся:
- Как волков флажками обложили.
- Вы что, думали, в бирюльки с вами играть будут?
- Кончаю, капитан, игру - масть не та пошла. - Сипенятин разочарованно, словно битую карту, бросил фотоснимок на стол. - Он икону химичил. И мокруху с дамочкой, что с балкона свалилась, тоже он сделал.
- Рассказывайте по порядку.
- Не было порядка, гражданин начальник. Сплошной беспорядок был... Вася хмуро поморщился. - В общем, этот художник, как и пахан, тоже у меня на крючке сидел. Алик его зовут. Когда я вышел на волю - сразу к нему. Здрасьте, мол, пора платить во счету. Алик перетрусил, как самый последний фраер. Жалобиться начал, дескать, заработков не стало. Кое-как полста рублишек мне наскреб и какую-то хиленькую иконку с распятым Христом сунул. Кому продал того Христа, я уже говорил, а рублишки в первый вечер с корешами истратил. Опять к Алику иду: "Где пахан?" - "В поездке". - "Когда приедет?" - "Через неделю". Надо дожидаться, а милиция за хвост взяла. Предписание: двадцать четыре часа - и чтоб духу моего в Новосибирске не было. Уехал в Тогучин, шоферить устроился. Заработок хороший, но я ж не привык за баранкой целыми днями сидеть. Решил проветриться. Приезжаю в Новосибирск, звоню пахану - никто не отвечает. Иду доить Алика - дверь на замке. У меня отмычка в кармане. Вхожу без задней мысли, чую, в комнате кто-то есть. Заглядываю краем глаза и... Алик с Фроськиной сеструхой в постельке нежатся. У меня аж сердце кольнуло - их же теперь за такое бессовестное дело всю жизнь доить можно! "Здрасьте, голуби, - вежливо говорю. - Пахану рога ставите?" Нинка, конечно, по-быстрому слиняла, а куда Алику из собственной квартиры деваться? Осушили с ним пару бутылок коньяка. Алик рукава жевать начал, на пахана буром попер - мол, жизнь ему старик переломал. Чую: хочет отдать мне свой "Запорожец", если я пришью пахана...