Страница:
— Вы говорите странные и страшные вещи. Я не желаю вас слушать!
— Вам придется слушать меня, поскольку в противном случае вы не выживете. Я приказываю — вы подчиняетесь. Мое слово — закон. Таковы правила.
— Ничего не понимаю. Когда я проснусь…
— Можете и не проснуться, если не будете меня слушаться. Помните, самое главное — питание. При приеме пищи необходимо проявлять особую осторожность.
— Я по-прежнему ничего не понимаю.
— Не валяйте дурака. Все вы отлично понимаете. Так вот, существам вроде нас в основном достаточно для пропитания убивать одного человека в ночь полнолуния. Если хотите жить, спокойно — так, чтобы за вами не гонялась целая толпа охотников с кольями, выбирайте, по возможности, жертву из тех, кто живет вне общества. Для этой цели лучше всего подходят бродяги, бездомные, преступники и проститутки… Только не пяльте на меня глаза! Такова действительность. Конечно, попадаются среди нас и моралисты — они по принципиальным соображениям выбирают себе жертвы в тюрьмах. Да-да, не удивляйтесь — у нас тоже есть понятие о морали. Если муки голода становятся нестерпимыми, но нравственное чувство не позволяет вам убить безвинного, стоит обратить внимание на приговоренных к казни — им все равно умирать. Хороши также в этом смысле и убийцы, которые годами гниют в камерах, но это дело вкуса.
Теперь о методе. Метод — это все. Главное — уметь распорядиться содержимым и ничего в сосуде не оставлять. Жертву необходимо обезглавить, в крайнем случае перерезать ей на шее артерии. Не забывайте, что если жертва выживет, вы предстанете перед нашим судом. Да-да, существует закон против тех, кто оставил жертву в живых. А расправа у нас короткая. Поэтому проявите в этом вопросе особую щепетильность. И еще: вы имеете право создавать себе подобных, но не более двух в течение столетия.
— Создавать себе подобных? Двух в течение столетия? Но это же какое-то безумие! Я сию минуту ухожу отсюда!
— Никуда вы не уйдете!
— Я уйду, а вы будете гореть в аду!
— Нет, вы не уйдете!
Вдруг Магдалена почувствовала, как ее снова подхватило вихрем. Она поднялась в воздух, но на этот раз лишь на долю секунды, и опустилась на черные атласные простыни огромной постели Люсьена. В следующее мгновение хозяин мрачной комнаты оказался над ней. Он уже снял одежду, и его тело было гладким, как шелк, и горячим, как расплавленный металл. Люсьен прожигал ее взглядом, в котором отражалась железная воля и, словно жидкий огонь, плескалось желание.
Магдалена кричала, вырывалась и царапалась, но ее сопротивление мгновенно было подавлено. Люсьен смеялся и, легко избегая кулаков и ногтей Магдалены, срывал с нее одежду. В сущности, ему и не пришлось ничего делать: он отдавал глазами ей приказание, а она вопреки желанию подчинялась. Не прошло и минуты, как Магдалена, нагая, лежала на постели раздвинув ноги и была готова принять его в себя.
Хотя тело ее подчинялось Люсьену, сознание продолжало бороться. Магдаленой овладела такая ярость, что в эту минуту она была готова даже на убийство, лишь бы освободиться.
Но потом Люсьен вошел в нее, и Магдалену охватила страсть. Она впервые по-настоящему осознала, что у Люсьена достаточно внутренней силы, чтобы подчинить себе не только ее тело, но мысли и чувства.
Он заставил Магдалену желать близости с ним.
Когда все закончилось, Люсьен лежал рядом с ней, гладил ее волосы и говорил:
— Ты просто чудо. Мне очень жаль твоего возлюбленного, который создал тебя, а потом отошел в вечность, не успев насладиться тобой. Бедный Ален! Он так верил в то, что любовь избавит его от царства тьмы. Удивительно: Ален верил в любовь, в жизнь, в свет, обожал поэзию и созданные народной фантазией легенды. Подумать только, он вообразил, будто затаившийся в нем зверь под воздействием подлинного чувства способен переродиться. Да я и сам благодаря твоему обаянию чувствую, что могу полюбить тебя и переродиться. Может, мне рискнуть — научиться у тебя любви и полюбить самому?
— Я никогда не полюблю тебя!
— Тогда, значит, хорошо, что я в прежней жизни не испытал этого чувства. Властью над тобой я обладаю — и этого с меня довольно. К тому же я существо непостоянное и часто меняю любовниц. Но если мне придет в голову блажь увидеть тебя снова, я позову тебя — и ты придешь.
— Я тоже научусь властвовать! — сказала она.
Люсьен засмеялся, а потом снова коснулся ее.
— Власть и сила моя велики, — прошептал он Магдалене на ухо, и ее глаза вновь потемнели от страсти…
Она открыла глаза и поняла, что находится у себя в спальне. Из окна доносился звон колоколов парижских церквей, созывавший прихожан на утреннюю мессу.
Магдалена вспомнила кошмар, привидевшийся ей ночью.
«Ужасное сновидение», — подумала она, потягиваясь. Все ее тело ныло от усталости.
Потом Магдалена поднялась с постели.
И тут она обнаружила, что ее ночная рубашка и пеньюар превратились в лохмотья. Руки у нее задрожали, а из глаз потекли слезы. Неужели то, что ей приснилось, случилось на самом деле? Не может быть!
Лукавить перед собой не имело смысла: это действительно произошло.
Магдалена снова откинулась на подушки и дала волю слезам. Выплакавшись, она встала, подошла к окну и выглянула на улицу.
Больше она плакать не будет.
У Люсьена огромная власть.
Пусть так.
Она тоже обретет власть и силу — большую, чем у Люсьена.
Глава 3
— Вам придется слушать меня, поскольку в противном случае вы не выживете. Я приказываю — вы подчиняетесь. Мое слово — закон. Таковы правила.
— Ничего не понимаю. Когда я проснусь…
— Можете и не проснуться, если не будете меня слушаться. Помните, самое главное — питание. При приеме пищи необходимо проявлять особую осторожность.
— Я по-прежнему ничего не понимаю.
— Не валяйте дурака. Все вы отлично понимаете. Так вот, существам вроде нас в основном достаточно для пропитания убивать одного человека в ночь полнолуния. Если хотите жить, спокойно — так, чтобы за вами не гонялась целая толпа охотников с кольями, выбирайте, по возможности, жертву из тех, кто живет вне общества. Для этой цели лучше всего подходят бродяги, бездомные, преступники и проститутки… Только не пяльте на меня глаза! Такова действительность. Конечно, попадаются среди нас и моралисты — они по принципиальным соображениям выбирают себе жертвы в тюрьмах. Да-да, не удивляйтесь — у нас тоже есть понятие о морали. Если муки голода становятся нестерпимыми, но нравственное чувство не позволяет вам убить безвинного, стоит обратить внимание на приговоренных к казни — им все равно умирать. Хороши также в этом смысле и убийцы, которые годами гниют в камерах, но это дело вкуса.
Теперь о методе. Метод — это все. Главное — уметь распорядиться содержимым и ничего в сосуде не оставлять. Жертву необходимо обезглавить, в крайнем случае перерезать ей на шее артерии. Не забывайте, что если жертва выживет, вы предстанете перед нашим судом. Да-да, существует закон против тех, кто оставил жертву в живых. А расправа у нас короткая. Поэтому проявите в этом вопросе особую щепетильность. И еще: вы имеете право создавать себе подобных, но не более двух в течение столетия.
— Создавать себе подобных? Двух в течение столетия? Но это же какое-то безумие! Я сию минуту ухожу отсюда!
— Никуда вы не уйдете!
— Я уйду, а вы будете гореть в аду!
— Нет, вы не уйдете!
Вдруг Магдалена почувствовала, как ее снова подхватило вихрем. Она поднялась в воздух, но на этот раз лишь на долю секунды, и опустилась на черные атласные простыни огромной постели Люсьена. В следующее мгновение хозяин мрачной комнаты оказался над ней. Он уже снял одежду, и его тело было гладким, как шелк, и горячим, как расплавленный металл. Люсьен прожигал ее взглядом, в котором отражалась железная воля и, словно жидкий огонь, плескалось желание.
Магдалена кричала, вырывалась и царапалась, но ее сопротивление мгновенно было подавлено. Люсьен смеялся и, легко избегая кулаков и ногтей Магдалены, срывал с нее одежду. В сущности, ему и не пришлось ничего делать: он отдавал глазами ей приказание, а она вопреки желанию подчинялась. Не прошло и минуты, как Магдалена, нагая, лежала на постели раздвинув ноги и была готова принять его в себя.
Хотя тело ее подчинялось Люсьену, сознание продолжало бороться. Магдаленой овладела такая ярость, что в эту минуту она была готова даже на убийство, лишь бы освободиться.
Но потом Люсьен вошел в нее, и Магдалену охватила страсть. Она впервые по-настоящему осознала, что у Люсьена достаточно внутренней силы, чтобы подчинить себе не только ее тело, но мысли и чувства.
Он заставил Магдалену желать близости с ним.
Когда все закончилось, Люсьен лежал рядом с ней, гладил ее волосы и говорил:
— Ты просто чудо. Мне очень жаль твоего возлюбленного, который создал тебя, а потом отошел в вечность, не успев насладиться тобой. Бедный Ален! Он так верил в то, что любовь избавит его от царства тьмы. Удивительно: Ален верил в любовь, в жизнь, в свет, обожал поэзию и созданные народной фантазией легенды. Подумать только, он вообразил, будто затаившийся в нем зверь под воздействием подлинного чувства способен переродиться. Да я и сам благодаря твоему обаянию чувствую, что могу полюбить тебя и переродиться. Может, мне рискнуть — научиться у тебя любви и полюбить самому?
— Я никогда не полюблю тебя!
— Тогда, значит, хорошо, что я в прежней жизни не испытал этого чувства. Властью над тобой я обладаю — и этого с меня довольно. К тому же я существо непостоянное и часто меняю любовниц. Но если мне придет в голову блажь увидеть тебя снова, я позову тебя — и ты придешь.
— Я тоже научусь властвовать! — сказала она.
Люсьен засмеялся, а потом снова коснулся ее.
— Власть и сила моя велики, — прошептал он Магдалене на ухо, и ее глаза вновь потемнели от страсти…
Она открыла глаза и поняла, что находится у себя в спальне. Из окна доносился звон колоколов парижских церквей, созывавший прихожан на утреннюю мессу.
Магдалена вспомнила кошмар, привидевшийся ей ночью.
«Ужасное сновидение», — подумала она, потягиваясь. Все ее тело ныло от усталости.
Потом Магдалена поднялась с постели.
И тут она обнаружила, что ее ночная рубашка и пеньюар превратились в лохмотья. Руки у нее задрожали, а из глаз потекли слезы. Неужели то, что ей приснилось, случилось на самом деле? Не может быть!
Лукавить перед собой не имело смысла: это действительно произошло.
Магдалена снова откинулась на подушки и дала волю слезам. Выплакавшись, она встала, подошла к окну и выглянула на улицу.
Больше она плакать не будет.
У Люсьена огромная власть.
Пусть так.
Она тоже обретет власть и силу — большую, чем у Люсьена.
Глава 3
Энджи, Сисси и Мэгги обедали в новом ресторане неподалеку от клуба. Когда обед подходил к концу и женщины заказали по чашке кофе-эспрессо, Мэгги извинилась, вышла из-за стола и направилась в туалет. Возвращаясь оттуда, она миновала бар, где ее взгляд случайно упал на экран работающего телевизора. Передавали повтор шестичасовых новостей, и Мэгги увидела на экране симпатичного молодого детектива Джека Делони, заходившего в ее офис днем. Репортеры задавали ему каверзные вопросы, и парень на глазах сникал. Но потом место у микрофона занял Кеннеди. Его авторитетный вид и выдержка внушали уважение, а в то, что он говорил, невольно хотелось верить. Между тем разговор в баре естественным образом коснулся затронутой полицейскими темы. Большинство посетителей склонялись к мысли, что неизвестный злодей убивает людей порочных, а значит, людям порядочным бояться нечего. При этом все без исключения считали, что убийцу необходимо изловить.
Внезапно почувствовав, что за спиной у нее кто-то стоит, Мэгги повернулась и едва не столкнулась с лейтенантом Кеннеди. Он был в сером, в полоску, пиджаке и серебристо-серой рубашке, без галстука, с расстегнутым на груди воротом.
— Ну, и как вам мое выступление? — поинтересовался он.
— Неплохо, — ответила Мэгги. — Вы держитесь и говорите твердо, уверены в своих силах и в скором успешном завершении операции. В сущности, вы ничего нового не сказали, но при этом убедили людей, что отчаиваться не надо, и дали населению несколько дельных советов, как себя вести при сложившихся обстоятельствах.
Шон удивленно выгнул бровь и улыбнулся.
— Прикажете расценивать ваши слова как комплимент, или вы просто пошутили?
Не ответив на этот вопрос, Мэгги спросила:
— Как вы здесь оказались? Вы что, следили за мной?
Улыбка Шона стала еще шире, а на правой щеке появилась ямочка.
— Нет, я за вами не следил, но надеялся увидеть вас в джаз-клубе, куда, кажется, вы собирались сегодня вечером. Сюда же я заскочил перекусить. Я еще не обедал, а этот ресторан находится рядом с клубом.
Мэгги невольно улыбнулась.
— Ответ исчерпывающий. Сразу видно, сэр, что вы честный человек.
— Надеюсь. А вы честная?
— Стараюсь быть честной по мере сил.
— Ответ амбивалентный, но интересный.
— Уверяю вас: это не я убила сутенера. И ту девицу на кладбище тоже не убивала.
— Разве я вас в чем-нибудь обвиняю?
— Сегодня днем вы допрашивали меня, а потом обыскивали здание.
— Вы могли бы мне этого и не позволить.
— Тогда бы вы пришли снова, но уже с ордером.
— Точно, пришел бы.
— Итак… Вы последуете за мной в джаз-клуб, чтобы потом арестовать?
Шон не ответил. В баре освободились два высоких стула. Шон подхватил Мэгги под руку и повел к стойке.
— Позволите угостить вас?
— Думаете, я напьюсь, разомлею и признаю свою вину?
Шон расхохотался, помог Мэгги сесть на высокий стул и уселся сам. Словно по волшебству появился бармен. Мэгги заказала бокал белого сухого вина, а Шон — кружку пива.
— Вам позволяют пить на службе? — спросила Мэгги.
— Я не на службе.
— Да ну?
— Вот вам и ну!
— И все-таки вы преследуете меня.
Он улыбнулся:
— Ну разве что самую капельку.
— Но сегодня вечером вы меня не арестуете?
— Вы отлично знаете, что ничего достойного внимания мы в вашем особняке не обнаружили.
— Хотя в доме у меня ничего не нашли, следы крови ведут к моей двери, а других подозреваемых, насколько я знаю, у вас нет. Поэтому я снова спрашиваю: вы собираетесь меня арестовать или нет?
Шон покачал головой и коснулся ее руки, в которой она сжимала бокал.
— Не думаю. Вы держите бокал в правой руке.
— И что с того?
— А то, что убийца — левша.
— А вдруг я одинаково хорошо владею обеими руками?
— Не исключаю такой возможности… Сколько вы весите?
— Извините?
Шон рассмеялся. Смех у него был звучный, с приглушенными басовитыми нотками. Он показался Мэгги таким чувственным, что она затрепетала. Чтобы скрыть замешательство, Мэгги поднесла к губам бокал и сделала глоток.
— Убийца очень силен физически, — сообщил ей Шон. — Скорее всего это крупный мужчина с хорошо развитой мускулатурой.
— Вроде вас? — очаровательно улыбнувшись, предположила Мэгги.
Не ответив на ее вопрос, Шон продолжал развивать свою мысль:
— Не думаю, что это вы убили. Весите вы немного, и у вас не хватило бы для этого сил.
— Внешность обманчива.
— Верно, такое бывает.
— Тогда почему вы меня все-таки преследуете?
Шон глотнул пива и поставил кружку на стойку.
— Не знаю точно. Скажем, потому, что вы интересная женщина и заинтриговали меня.
— Заинтриговала?
— Ну да. У вас такая внешность…
— Какая же у меня внешность?
— Мисс Монтгомери, вы напрашиваетесь на комплимент. Хорошо, скажу: вы очень красивая, обворожительная женщина — довольны?
Она вздернула подбородок:
— Ого! А вам разрешается приударять за подозреваемыми?
— В убийстве я вас не подозреваю, — отрезал Шон.
— В чем же вы меня подозреваете?
— Ладно… Была не была, скажу. — Он отсалютовал ей пивной кружкой. — Мне кажется, что кто-то из ваших сотрудников знает об этом деле больше, чем другие. Вы же хорошо знакомы со своими сотрудниками. Вот я и думаю, что вы, возможно, заметили кое-какие странности в их поведении, но не хотите или боитесь это признать.
— Боже, лейтенант, вы заговорили на казенном полицейском языке! А как хорошо начали — проявили ко мне неподдельный интерес, даже сделали комплимент, и я уже было решила, что заинтриговала вас как женщина… — С этими словами Мэгги поднялась.
Шон схватил ее за руку и остановил. Устремив на Мэгги взгляд своих синих глаз, он сказал:
— Вас не назовешь ни глупой, ни чрезмерно застенчивой, мисс Монтгомери, и вы не сомневаетесь в своих женских чарах.
Она попыталась высвободить руку, но он не отпуская ее.
— Что с вами случилось? — осведомился Шон. — Вы же сами просили, чтобы я разговаривал с вами честно, ничего не скрывая.
— Да, честность — великая вещь, — раздраженно отозвалась Мэгги. — Поэтому нам незачем играть в детские игры.
— Какие, к черту, игры? Я и в самом деле хочу вас получше узнать.
— А что, если этого не хочу я?
— Неужели вы не хотите даже переспать со мной?
— Что? — Мэгги поразила такая наглость.
Шон иронически улыбнулся:
— Извините, как-то само вырвалось. Правда. А вы, между прочим, могли бы пропустить это мимо ушей или обратить все в шутку. Вас, похоже, оскорбило, что я, приударяя за вами, преследовал свои собственные, чисто практические цели? Так вот, скажу вам всю правду: я таскаюсь за вами, потому что вы мне чертовски нравитесь. К тому же наши семьи в незапамятные времена были довольно близки — так что у меня есть еще и такое оправдание. Позвольте же мне доказать вам, что моя служебная деятельность не имеет к этому никакого отношения. Разрешите мне побыть с вами в джаз-клубе!
— Знаете в чем ваша беда, Кеннеди? — спросила Мэгги.
— Недостатков у меня хватает, но вы, судя по всему, раскопали что-то особенно мерзкое.
— Вы опасный человек! — сказала она.
— Почему?
— Вы замышляете что-то ужасное!
— У меня множество замыслов.
— К сожалению, мне недосуг углубляться в них, потому что мои подруги давно уже заказали десерт и ждут меня.
— Готов поспорить, что они на время о вас забыли — к ним подсели мои друзья.
Мэгги, удивившись, крутанулась на сиденье. Шон оказался прав. К Сисси подсел парень, которого она называла Адонисом, — настоящий великан с черной кожей. На свободном же месте рядом с Энджи расположился Джек Делони.
— Красивые парочки, верно? — спросил Шон.
— Этот черный Адонис тоже полицейский? Так сказала Сисси. Но что же получается? Слуги закона размножаются прямо на глазах!
— На самом деле его зовут Майк. А того, что поменьше ростом, — Джек. Вы его уже видели. Что же до слуг закона, которых, по вашему мнению, здесь слишком много, скажу одно: их не любят только те, у кого есть что скрывать. Вот вам, к примеру, есть что скрывать?
Мэгги поежилась: взгляд у Шона был пронизывающий, и смотрел он на нее с таким видом, будто давно уже постиг искусство чтения мыслей.
— Как я уже вам говорила, сутенера и девицу на кладбище я не убивала.
— А я уже вам говорил, что в убийстве вас не обвиняю. Я просто хочу знать, что вы скрываете.
— Ничего не скрываю — а впрочем, думайте как хотите.
— Еще один вопрос: вы позволите мне сопровождать вас?
— Я иду к своим подругам.
— А вам не кажется, что вы будете за их столиком пятой спицей в колеснице?
— Если так, я вообще уйду — и поеду домой спать.
— Вы живете на плантации Монтгомери?
— Ну… я провожу там некоторое время. Но у меня есть свои апартаменты в здании фирмы. — Мэгги понимала, что ей и вправду лучше всего уйти, но всячески оттягивала этот момент, поскольку Шон все больше возбуждал ее любопытство. — А разве у семейства Кеннеди нет плантации?
— Как не быть? Есть. На берегу Миссисипи. Правда, сейчас наши владения сильно уменьшились в размерах. Зато рядом появилась и разрослась забегаловка Кинга — там подают гамбургеры, — Вы любитель гамбургеров?
— Вот еще! Просто Кинг вытеснил нас. В сущности, от плантации осталось лишь несколько жалких акров. Правда, есть еще дом — очень красивый. К счастью, моя младшая сестра вышла замуж за архитектора и он помогает нам содержать дом в порядке. Нам — это моему отцу и мне.
— Ваш отец жив… Вам повезло!
— А ваши родственники и близкие?
— Все умерли — вернее, вымерли. Монтгомери никогда не были особенно плодовиты.
— Очень жаль.
— Почему?
— Потому что вы очаровательны. Будь на то моя воля, я бы вас клонировал, чтобы в мире не переводилась красота.
— А вы, оказывается, льстец.
— Правда? По-моему, я чаще говорю дерзости.
— На то вы и полицейский.
— А вы абсолютно невинное существо. Не забыли еще?
Она рассмеялась и тряхнула головой:
— Никак не пойму, что вы от меня хотите.
Шон пожал плечами:
— Что ж тут непонятного? Я хочу, чтобы вы подумали и ответили, кто из ваших сотрудников знает об этом деле больше, чем показывает.
— Если мне что-нибудь придет в голову, я обязательно вам сообщу.
— Может, вы не поедете домой и мы с вами присоединимся к остальным?
— Хм… Пожалуй…
— Я навязываюсь вам в компаньоны исключительно для того, чтобы вы не чувствовали себя за их столиком одинокой и покинутой. Разумеется, ни о каком «переспать» не может быть и речи!
Мэгги всмотрелась в его красивые, немного резкие черты и улыбнулась:
— Все у вас невпопад! То вы недооцениваете мою невинность, то преувеличиваете ее. На самом деле я уже большая девочка и ничего не имею против близости с приятным мужчиной — особенно если он соответствует моим запросам.
С этими словами она направилась к столику, за которым любезничали со своими новыми знакомыми ее подруги.
Джейн Доу убили в среду, а Энтони Бейли — в пятницу. По городу поползли самые невероятные слухи, ко, когда утром в субботу вышли газеты, сообщения об этих убийствах были на удивление сдержанными. Корреспонденты не спешили обвинять во всех смертных грехах полицию, как опасался Шон.
Неожиданно для него журналисты сосредоточили внимание на истории вопроса и стали вспоминать похожие случаи, произошедшие в Новом Орлеане. Это не составило особого труда, поскольку картина преступлений, совершавшихся в этом городе, всегда отличалась от того, что случалось в других городах Штатов. В частности, в Новом Орлеане по-прежнему практиковали жрецы культа вуду и других, не менее кровавых и диких культов. Здесь были не редкостью люди, которые не только именовали себя вампирами, но и считали себя таковыми. Под личинами жрецов, поклонников различных культов и доморощенных вампиров подчас скрывались самые настоящие преступники, чувствовавшие себя в этой среде вполне комфортно.
Всем этим царством тьмы в городе заправляла некая Мари Лаво, не только верховная жрица культа вуду, но по совместительству еще и владелица многочисленных тайных домов свиданий, секс-клубов и секс-шопов.
Авторы статей приходили к выводу, что давно уже пора очистить город от всей этой нечисти.
«Легко сказать, — подумал Шон, откладывая „Нью-Орлеан таймс“ в сторону, — да трудно сделать».
Он сидел за столом гостиной Оуквиля — принадлежавшей его семейству плантации на Миссисипи — и завтракал.
Вечером в пятницу у него было нечто вроде романтического свидания. Мэгги Монтгомери флиртовала с Шоном, посмеивалась над ним, дарила ему ослепительные улыбки и совершенно очаровала его. Они вместе послушали музыку и даже потанцевали. После этого Шон проводил ее до семейного особняка Монтгомери и на прощание был удостоен крепкого рукопожатия.
Шон не спешил и ни на чем не настаивал, хотя все, что он говорил этой женщине, было правдой. Шон и в самом деле считал ее чрезвычайно соблазнительной и сексуальной.
Стремясь избавиться от вспыхнувшей в нем страсти, он, проводив Мэгги до дома, сел в машину, выехал из центра города, добрался до старой семейной усадьбы и долго стоял под холодным душем.
Строения на плантации Кеннеди благодаря усилиям отца Шона, мечтавшего превратить старый дом в родовое гнездо, где все члены семьи собирались бы под одним кровом, были обновлены, а примыкавшие к ним несколько акров земли тщательно обрабатывались.
Отец Шона возделывал довольно большой огород, и утром угостил сына омлетом с луком и помидорами, выращенными его руками.
Кофе в доме всегда был отличный. Его варила старая Бесс Смит. Она нянчила маленького Шона и до сих пор приходила в усадьбу, чтобы позаботиться о его отце.
Пока Шон завтракал, его отец, Дэниэл Шон, сидел за столом напротив, внимательно смотрел на сына и время от времени качал головой. За последние пять лет Дэниэл заметно похудел, но, хотя ему было под семьдесят, держался прямо. Густые волосы, отливающие серебром, подчеркивали сапфировую синеву глаз, цвет которых унаследовал от него Шон.
— По-моему, ты принимаешь все эти убийства слишком близко к сердцу, — нарушая молчание Дэниэл, указав на газету.
— Людям отрубили головы, отец.
— Что ж, обезглавить человека — значит убедиться в том, что тот, кого ты хотел убить, умер, — спокойно заметил Дэниэл. — Запомни, сынок, в Новом Орлеане за двести лет его существования обитали пираты, поклонники культов вуду и зомби, колдуны и вампиры. Черт, я сам отлично помню, как в детстве мы, мальчишки, играли в футбол черепами, которые находили в старых разрушенных склепах, когда ходили в школу через кладбище. В Новом Орлеане все может случиться — и, что характерно, случается. Шон кивнул:
— Это, конечно, справедливо, отец. Но не забывай, что я несу ответственность за это дело и на меня смотрит весь город. Да мне губернатор каждый день звонит — все спрашивает, не поймал ли я убийцу!
— Ты, конечно, начальник, но не единственный в городе полицейский, расследующий убийства. Не сомневаюсь, у тебя есть компетентные помощники, на которых ты мог бы переложить часть ответственности. Это дело не получило бы такой огласки, если бы не крайне неприятные происшествия, случившиеся в Новом Орлеане за последние несколько десятилетий. Чего стоит хотя бы дело доктора Лалери и его жены, которые держали у себя в погребе прикованных цепью к стене негров и проводили над ними медицинские эксперименты, чудовищные по своей жестокости. Дело не открылось бы, если бы не пожар. Приехавшие тушить дом пожарные, обнаружив кошмарную темницу и лабораторию доктора, вызвали полицию. Кстати, дом Лалери все еще стоит во Французском квартале, но сам доктор сбежал, и его так и не нашли.
— Да, но это уже дела давно минувших дней. А вот я должен расследовать не менее кошмарное дело, случившееся сейчас. Хуже всего то, что у меня нет ни одной ниточки, которая привела бы меня к преступнику.
— Зато в твоем распоряжении все средства современной научной экспертизы.
— Анализы делают слишком долго, а результаты мне нужны немедленно. Кроме того, никакая наука не поможет, если у меня нет ни одного подозреваемого.
— В любом случае не стоит себя винить. Увы, многих преступников так и не удается поймать.
— Я достану этого парня! — Шон отшвырнул газету. — Пока я служу в отделе убийств, в этом городе не будут безнаказанно рубить людям головы!
— Ты настроен решительно, и меня это радует. Удалось тебе узнать что-нибудь новое — такое, о чем обычно не пишут в газетах?
Шон пожал плечами:
— Ну… мы, к примеру, не дали информацию о том, что обнаружили на тротуаре капли крови. Они привели нас к двери особняка Монтгомери, но в помещении мы следов крови не обнаружили.
— Ты обследовал все здание?
— Разумеется.
— Ну и?..
— Говорю же тебе — ничего. Все чисто.
— Интересно. Ты уже познакомился с мисс Монтгомери?
— Да. Она отнеслась к нам с пониманием и позволила провести обыск без предъявления ордера.
— И это все? Ты попросил ее разрешения провести обыск, обыскал дом — и на этом все закончилось?
Шон опустил голову, чтобы скрыть улыбку. С тех пор как несколько лет назад умерла от рака невеста Шона Софи Холлоуэй, отец постоянно интересовался его личной жизнью, втайне надеясь, что он все-таки найдет себе девушку по Душе, женится и продолжит славный род Кеннеди.
— Не все… Вчера вечером я случайно встретился с ней в джаз-клубе, так что у нас была возможность поговорить. А почему ты спрашиваешь?
Дэниэл ухмыльнулся:
— Из любопытства.
— Значит, из любопытства? Ладно…
— Дело в том, что много лет назад один из Кеннеди был обручен с девушкой из рода Монтгомери, но так и не женился на ней. Эта девица отбыла в Европу. Через много лет оттуда приехала в Штаты еще одна мисс Монтгомери. Кстати, все девушки в этой семье сохраняли свою фамилию, наверное, потому, что у них рождались только дочери и они не хотели, чтобы эта фамилия исчезла с лица земли.
— А вот это действительно весьма любопытно.
— В наше время это дело обычное. Многие женщины сохраняют свою девичью фамилию, даже вступив в брак. Но тогда, много лет назад, женщины семейства Монтгомери в этом смысле намного опередили общество. Лично я сторонник того, чтобы жена брала фамилию мужа и передала ее потом своим детям. — С минуту помолчав, Дэниэл добавил: — Все эти бабы из рода Монтгомери ужасные снобы и поклонницы всего заграничного.
Шон улыбнулся.
— Как ты пришел к такому заключению?
— Очень просто. Жили они в основном в Европе, а в Америку возвращались лишь для того, чтобы заработать денег, а потом снова отсюда уехать.
— Нельзя же арестовывать людей за то, что они снобы.
— Разве я предлагал нечто подобное? Я просто хотел напомнить тебе, что наши семьи давно связаны. Если хочешь, я покажу тебе наш семейный архив. Кстати, я не против того, чтобы ты встречался с мисс Монтгомери, хотя, повторяю, женщины у них в роду весьма странные и своеобразные. Кстати, она ведь не замужем, верно?
— Нет, не замужем.
— Она тебе понравилась?
— Да.
— Ты пригласил ее на свидание?
— В общем, да.
— Она согласилась?
— Особого желания не выразила.
Дэниэл забарабанил пальцами по столу.
— Между прочим, плантация Монтгомери находится неподалеку от нашей. Раз уж ты здесь, мог бы туда съездить.
— Мисс Монтгомери там нет. Я проводил ее до дверей дома на Вье-Карре.
Внезапно почувствовав, что за спиной у нее кто-то стоит, Мэгги повернулась и едва не столкнулась с лейтенантом Кеннеди. Он был в сером, в полоску, пиджаке и серебристо-серой рубашке, без галстука, с расстегнутым на груди воротом.
— Ну, и как вам мое выступление? — поинтересовался он.
— Неплохо, — ответила Мэгги. — Вы держитесь и говорите твердо, уверены в своих силах и в скором успешном завершении операции. В сущности, вы ничего нового не сказали, но при этом убедили людей, что отчаиваться не надо, и дали населению несколько дельных советов, как себя вести при сложившихся обстоятельствах.
Шон удивленно выгнул бровь и улыбнулся.
— Прикажете расценивать ваши слова как комплимент, или вы просто пошутили?
Не ответив на этот вопрос, Мэгги спросила:
— Как вы здесь оказались? Вы что, следили за мной?
Улыбка Шона стала еще шире, а на правой щеке появилась ямочка.
— Нет, я за вами не следил, но надеялся увидеть вас в джаз-клубе, куда, кажется, вы собирались сегодня вечером. Сюда же я заскочил перекусить. Я еще не обедал, а этот ресторан находится рядом с клубом.
Мэгги невольно улыбнулась.
— Ответ исчерпывающий. Сразу видно, сэр, что вы честный человек.
— Надеюсь. А вы честная?
— Стараюсь быть честной по мере сил.
— Ответ амбивалентный, но интересный.
— Уверяю вас: это не я убила сутенера. И ту девицу на кладбище тоже не убивала.
— Разве я вас в чем-нибудь обвиняю?
— Сегодня днем вы допрашивали меня, а потом обыскивали здание.
— Вы могли бы мне этого и не позволить.
— Тогда бы вы пришли снова, но уже с ордером.
— Точно, пришел бы.
— Итак… Вы последуете за мной в джаз-клуб, чтобы потом арестовать?
Шон не ответил. В баре освободились два высоких стула. Шон подхватил Мэгги под руку и повел к стойке.
— Позволите угостить вас?
— Думаете, я напьюсь, разомлею и признаю свою вину?
Шон расхохотался, помог Мэгги сесть на высокий стул и уселся сам. Словно по волшебству появился бармен. Мэгги заказала бокал белого сухого вина, а Шон — кружку пива.
— Вам позволяют пить на службе? — спросила Мэгги.
— Я не на службе.
— Да ну?
— Вот вам и ну!
— И все-таки вы преследуете меня.
Он улыбнулся:
— Ну разве что самую капельку.
— Но сегодня вечером вы меня не арестуете?
— Вы отлично знаете, что ничего достойного внимания мы в вашем особняке не обнаружили.
— Хотя в доме у меня ничего не нашли, следы крови ведут к моей двери, а других подозреваемых, насколько я знаю, у вас нет. Поэтому я снова спрашиваю: вы собираетесь меня арестовать или нет?
Шон покачал головой и коснулся ее руки, в которой она сжимала бокал.
— Не думаю. Вы держите бокал в правой руке.
— И что с того?
— А то, что убийца — левша.
— А вдруг я одинаково хорошо владею обеими руками?
— Не исключаю такой возможности… Сколько вы весите?
— Извините?
Шон рассмеялся. Смех у него был звучный, с приглушенными басовитыми нотками. Он показался Мэгги таким чувственным, что она затрепетала. Чтобы скрыть замешательство, Мэгги поднесла к губам бокал и сделала глоток.
— Убийца очень силен физически, — сообщил ей Шон. — Скорее всего это крупный мужчина с хорошо развитой мускулатурой.
— Вроде вас? — очаровательно улыбнувшись, предположила Мэгги.
Не ответив на ее вопрос, Шон продолжал развивать свою мысль:
— Не думаю, что это вы убили. Весите вы немного, и у вас не хватило бы для этого сил.
— Внешность обманчива.
— Верно, такое бывает.
— Тогда почему вы меня все-таки преследуете?
Шон глотнул пива и поставил кружку на стойку.
— Не знаю точно. Скажем, потому, что вы интересная женщина и заинтриговали меня.
— Заинтриговала?
— Ну да. У вас такая внешность…
— Какая же у меня внешность?
— Мисс Монтгомери, вы напрашиваетесь на комплимент. Хорошо, скажу: вы очень красивая, обворожительная женщина — довольны?
Она вздернула подбородок:
— Ого! А вам разрешается приударять за подозреваемыми?
— В убийстве я вас не подозреваю, — отрезал Шон.
— В чем же вы меня подозреваете?
— Ладно… Была не была, скажу. — Он отсалютовал ей пивной кружкой. — Мне кажется, что кто-то из ваших сотрудников знает об этом деле больше, чем другие. Вы же хорошо знакомы со своими сотрудниками. Вот я и думаю, что вы, возможно, заметили кое-какие странности в их поведении, но не хотите или боитесь это признать.
— Боже, лейтенант, вы заговорили на казенном полицейском языке! А как хорошо начали — проявили ко мне неподдельный интерес, даже сделали комплимент, и я уже было решила, что заинтриговала вас как женщина… — С этими словами Мэгги поднялась.
Шон схватил ее за руку и остановил. Устремив на Мэгги взгляд своих синих глаз, он сказал:
— Вас не назовешь ни глупой, ни чрезмерно застенчивой, мисс Монтгомери, и вы не сомневаетесь в своих женских чарах.
Она попыталась высвободить руку, но он не отпуская ее.
— Что с вами случилось? — осведомился Шон. — Вы же сами просили, чтобы я разговаривал с вами честно, ничего не скрывая.
— Да, честность — великая вещь, — раздраженно отозвалась Мэгги. — Поэтому нам незачем играть в детские игры.
— Какие, к черту, игры? Я и в самом деле хочу вас получше узнать.
— А что, если этого не хочу я?
— Неужели вы не хотите даже переспать со мной?
— Что? — Мэгги поразила такая наглость.
Шон иронически улыбнулся:
— Извините, как-то само вырвалось. Правда. А вы, между прочим, могли бы пропустить это мимо ушей или обратить все в шутку. Вас, похоже, оскорбило, что я, приударяя за вами, преследовал свои собственные, чисто практические цели? Так вот, скажу вам всю правду: я таскаюсь за вами, потому что вы мне чертовски нравитесь. К тому же наши семьи в незапамятные времена были довольно близки — так что у меня есть еще и такое оправдание. Позвольте же мне доказать вам, что моя служебная деятельность не имеет к этому никакого отношения. Разрешите мне побыть с вами в джаз-клубе!
— Знаете в чем ваша беда, Кеннеди? — спросила Мэгги.
— Недостатков у меня хватает, но вы, судя по всему, раскопали что-то особенно мерзкое.
— Вы опасный человек! — сказала она.
— Почему?
— Вы замышляете что-то ужасное!
— У меня множество замыслов.
— К сожалению, мне недосуг углубляться в них, потому что мои подруги давно уже заказали десерт и ждут меня.
— Готов поспорить, что они на время о вас забыли — к ним подсели мои друзья.
Мэгги, удивившись, крутанулась на сиденье. Шон оказался прав. К Сисси подсел парень, которого она называла Адонисом, — настоящий великан с черной кожей. На свободном же месте рядом с Энджи расположился Джек Делони.
— Красивые парочки, верно? — спросил Шон.
— Этот черный Адонис тоже полицейский? Так сказала Сисси. Но что же получается? Слуги закона размножаются прямо на глазах!
— На самом деле его зовут Майк. А того, что поменьше ростом, — Джек. Вы его уже видели. Что же до слуг закона, которых, по вашему мнению, здесь слишком много, скажу одно: их не любят только те, у кого есть что скрывать. Вот вам, к примеру, есть что скрывать?
Мэгги поежилась: взгляд у Шона был пронизывающий, и смотрел он на нее с таким видом, будто давно уже постиг искусство чтения мыслей.
— Как я уже вам говорила, сутенера и девицу на кладбище я не убивала.
— А я уже вам говорил, что в убийстве вас не обвиняю. Я просто хочу знать, что вы скрываете.
— Ничего не скрываю — а впрочем, думайте как хотите.
— Еще один вопрос: вы позволите мне сопровождать вас?
— Я иду к своим подругам.
— А вам не кажется, что вы будете за их столиком пятой спицей в колеснице?
— Если так, я вообще уйду — и поеду домой спать.
— Вы живете на плантации Монтгомери?
— Ну… я провожу там некоторое время. Но у меня есть свои апартаменты в здании фирмы. — Мэгги понимала, что ей и вправду лучше всего уйти, но всячески оттягивала этот момент, поскольку Шон все больше возбуждал ее любопытство. — А разве у семейства Кеннеди нет плантации?
— Как не быть? Есть. На берегу Миссисипи. Правда, сейчас наши владения сильно уменьшились в размерах. Зато рядом появилась и разрослась забегаловка Кинга — там подают гамбургеры, — Вы любитель гамбургеров?
— Вот еще! Просто Кинг вытеснил нас. В сущности, от плантации осталось лишь несколько жалких акров. Правда, есть еще дом — очень красивый. К счастью, моя младшая сестра вышла замуж за архитектора и он помогает нам содержать дом в порядке. Нам — это моему отцу и мне.
— Ваш отец жив… Вам повезло!
— А ваши родственники и близкие?
— Все умерли — вернее, вымерли. Монтгомери никогда не были особенно плодовиты.
— Очень жаль.
— Почему?
— Потому что вы очаровательны. Будь на то моя воля, я бы вас клонировал, чтобы в мире не переводилась красота.
— А вы, оказывается, льстец.
— Правда? По-моему, я чаще говорю дерзости.
— На то вы и полицейский.
— А вы абсолютно невинное существо. Не забыли еще?
Она рассмеялась и тряхнула головой:
— Никак не пойму, что вы от меня хотите.
Шон пожал плечами:
— Что ж тут непонятного? Я хочу, чтобы вы подумали и ответили, кто из ваших сотрудников знает об этом деле больше, чем показывает.
— Если мне что-нибудь придет в голову, я обязательно вам сообщу.
— Может, вы не поедете домой и мы с вами присоединимся к остальным?
— Хм… Пожалуй…
— Я навязываюсь вам в компаньоны исключительно для того, чтобы вы не чувствовали себя за их столиком одинокой и покинутой. Разумеется, ни о каком «переспать» не может быть и речи!
Мэгги всмотрелась в его красивые, немного резкие черты и улыбнулась:
— Все у вас невпопад! То вы недооцениваете мою невинность, то преувеличиваете ее. На самом деле я уже большая девочка и ничего не имею против близости с приятным мужчиной — особенно если он соответствует моим запросам.
С этими словами она направилась к столику, за которым любезничали со своими новыми знакомыми ее подруги.
Джейн Доу убили в среду, а Энтони Бейли — в пятницу. По городу поползли самые невероятные слухи, ко, когда утром в субботу вышли газеты, сообщения об этих убийствах были на удивление сдержанными. Корреспонденты не спешили обвинять во всех смертных грехах полицию, как опасался Шон.
Неожиданно для него журналисты сосредоточили внимание на истории вопроса и стали вспоминать похожие случаи, произошедшие в Новом Орлеане. Это не составило особого труда, поскольку картина преступлений, совершавшихся в этом городе, всегда отличалась от того, что случалось в других городах Штатов. В частности, в Новом Орлеане по-прежнему практиковали жрецы культа вуду и других, не менее кровавых и диких культов. Здесь были не редкостью люди, которые не только именовали себя вампирами, но и считали себя таковыми. Под личинами жрецов, поклонников различных культов и доморощенных вампиров подчас скрывались самые настоящие преступники, чувствовавшие себя в этой среде вполне комфортно.
Всем этим царством тьмы в городе заправляла некая Мари Лаво, не только верховная жрица культа вуду, но по совместительству еще и владелица многочисленных тайных домов свиданий, секс-клубов и секс-шопов.
Авторы статей приходили к выводу, что давно уже пора очистить город от всей этой нечисти.
«Легко сказать, — подумал Шон, откладывая „Нью-Орлеан таймс“ в сторону, — да трудно сделать».
Он сидел за столом гостиной Оуквиля — принадлежавшей его семейству плантации на Миссисипи — и завтракал.
Вечером в пятницу у него было нечто вроде романтического свидания. Мэгги Монтгомери флиртовала с Шоном, посмеивалась над ним, дарила ему ослепительные улыбки и совершенно очаровала его. Они вместе послушали музыку и даже потанцевали. После этого Шон проводил ее до семейного особняка Монтгомери и на прощание был удостоен крепкого рукопожатия.
Шон не спешил и ни на чем не настаивал, хотя все, что он говорил этой женщине, было правдой. Шон и в самом деле считал ее чрезвычайно соблазнительной и сексуальной.
Стремясь избавиться от вспыхнувшей в нем страсти, он, проводив Мэгги до дома, сел в машину, выехал из центра города, добрался до старой семейной усадьбы и долго стоял под холодным душем.
Строения на плантации Кеннеди благодаря усилиям отца Шона, мечтавшего превратить старый дом в родовое гнездо, где все члены семьи собирались бы под одним кровом, были обновлены, а примыкавшие к ним несколько акров земли тщательно обрабатывались.
Отец Шона возделывал довольно большой огород, и утром угостил сына омлетом с луком и помидорами, выращенными его руками.
Кофе в доме всегда был отличный. Его варила старая Бесс Смит. Она нянчила маленького Шона и до сих пор приходила в усадьбу, чтобы позаботиться о его отце.
Пока Шон завтракал, его отец, Дэниэл Шон, сидел за столом напротив, внимательно смотрел на сына и время от времени качал головой. За последние пять лет Дэниэл заметно похудел, но, хотя ему было под семьдесят, держался прямо. Густые волосы, отливающие серебром, подчеркивали сапфировую синеву глаз, цвет которых унаследовал от него Шон.
— По-моему, ты принимаешь все эти убийства слишком близко к сердцу, — нарушая молчание Дэниэл, указав на газету.
— Людям отрубили головы, отец.
— Что ж, обезглавить человека — значит убедиться в том, что тот, кого ты хотел убить, умер, — спокойно заметил Дэниэл. — Запомни, сынок, в Новом Орлеане за двести лет его существования обитали пираты, поклонники культов вуду и зомби, колдуны и вампиры. Черт, я сам отлично помню, как в детстве мы, мальчишки, играли в футбол черепами, которые находили в старых разрушенных склепах, когда ходили в школу через кладбище. В Новом Орлеане все может случиться — и, что характерно, случается. Шон кивнул:
— Это, конечно, справедливо, отец. Но не забывай, что я несу ответственность за это дело и на меня смотрит весь город. Да мне губернатор каждый день звонит — все спрашивает, не поймал ли я убийцу!
— Ты, конечно, начальник, но не единственный в городе полицейский, расследующий убийства. Не сомневаюсь, у тебя есть компетентные помощники, на которых ты мог бы переложить часть ответственности. Это дело не получило бы такой огласки, если бы не крайне неприятные происшествия, случившиеся в Новом Орлеане за последние несколько десятилетий. Чего стоит хотя бы дело доктора Лалери и его жены, которые держали у себя в погребе прикованных цепью к стене негров и проводили над ними медицинские эксперименты, чудовищные по своей жестокости. Дело не открылось бы, если бы не пожар. Приехавшие тушить дом пожарные, обнаружив кошмарную темницу и лабораторию доктора, вызвали полицию. Кстати, дом Лалери все еще стоит во Французском квартале, но сам доктор сбежал, и его так и не нашли.
— Да, но это уже дела давно минувших дней. А вот я должен расследовать не менее кошмарное дело, случившееся сейчас. Хуже всего то, что у меня нет ни одной ниточки, которая привела бы меня к преступнику.
— Зато в твоем распоряжении все средства современной научной экспертизы.
— Анализы делают слишком долго, а результаты мне нужны немедленно. Кроме того, никакая наука не поможет, если у меня нет ни одного подозреваемого.
— В любом случае не стоит себя винить. Увы, многих преступников так и не удается поймать.
— Я достану этого парня! — Шон отшвырнул газету. — Пока я служу в отделе убийств, в этом городе не будут безнаказанно рубить людям головы!
— Ты настроен решительно, и меня это радует. Удалось тебе узнать что-нибудь новое — такое, о чем обычно не пишут в газетах?
Шон пожал плечами:
— Ну… мы, к примеру, не дали информацию о том, что обнаружили на тротуаре капли крови. Они привели нас к двери особняка Монтгомери, но в помещении мы следов крови не обнаружили.
— Ты обследовал все здание?
— Разумеется.
— Ну и?..
— Говорю же тебе — ничего. Все чисто.
— Интересно. Ты уже познакомился с мисс Монтгомери?
— Да. Она отнеслась к нам с пониманием и позволила провести обыск без предъявления ордера.
— И это все? Ты попросил ее разрешения провести обыск, обыскал дом — и на этом все закончилось?
Шон опустил голову, чтобы скрыть улыбку. С тех пор как несколько лет назад умерла от рака невеста Шона Софи Холлоуэй, отец постоянно интересовался его личной жизнью, втайне надеясь, что он все-таки найдет себе девушку по Душе, женится и продолжит славный род Кеннеди.
— Не все… Вчера вечером я случайно встретился с ней в джаз-клубе, так что у нас была возможность поговорить. А почему ты спрашиваешь?
Дэниэл ухмыльнулся:
— Из любопытства.
— Значит, из любопытства? Ладно…
— Дело в том, что много лет назад один из Кеннеди был обручен с девушкой из рода Монтгомери, но так и не женился на ней. Эта девица отбыла в Европу. Через много лет оттуда приехала в Штаты еще одна мисс Монтгомери. Кстати, все девушки в этой семье сохраняли свою фамилию, наверное, потому, что у них рождались только дочери и они не хотели, чтобы эта фамилия исчезла с лица земли.
— А вот это действительно весьма любопытно.
— В наше время это дело обычное. Многие женщины сохраняют свою девичью фамилию, даже вступив в брак. Но тогда, много лет назад, женщины семейства Монтгомери в этом смысле намного опередили общество. Лично я сторонник того, чтобы жена брала фамилию мужа и передала ее потом своим детям. — С минуту помолчав, Дэниэл добавил: — Все эти бабы из рода Монтгомери ужасные снобы и поклонницы всего заграничного.
Шон улыбнулся.
— Как ты пришел к такому заключению?
— Очень просто. Жили они в основном в Европе, а в Америку возвращались лишь для того, чтобы заработать денег, а потом снова отсюда уехать.
— Нельзя же арестовывать людей за то, что они снобы.
— Разве я предлагал нечто подобное? Я просто хотел напомнить тебе, что наши семьи давно связаны. Если хочешь, я покажу тебе наш семейный архив. Кстати, я не против того, чтобы ты встречался с мисс Монтгомери, хотя, повторяю, женщины у них в роду весьма странные и своеобразные. Кстати, она ведь не замужем, верно?
— Нет, не замужем.
— Она тебе понравилась?
— Да.
— Ты пригласил ее на свидание?
— В общем, да.
— Она согласилась?
— Особого желания не выразила.
Дэниэл забарабанил пальцами по столу.
— Между прочим, плантация Монтгомери находится неподалеку от нашей. Раз уж ты здесь, мог бы туда съездить.
— Мисс Монтгомери там нет. Я проводил ее до дверей дома на Вье-Карре.