— Следам вороной лошади?
   — Да, государь.
   — Продолжайте, господин д'Артаньян.
   — Теперь, чтобы ваше величество могли ясно представить себе позицию противников, я покину стоявшего всадника и перейду к тому, который скакал галопом.
   — Хорошо.
   — Лошадь этого всадника была убита наповал.
   — Как вы узнали это?
   — Всадник не успел соскочить с седла и упал вместо с конем, и я видел след его ноги, которую он с трудом вытащил из-под лошади. Шпора, придавленная тяжестью корпуса, взбороздила землю.
   — Хорошо. А что он стал делать, поднявшись на ноги?
   — Пошел прямо на противника.
   — Все еще находившегося на опушке леса?
   — Да, государь. Потом, подойдя к нему ближе, он остановился, заняв удобную позицию, так как его каблуки отпечатались рядом, выстрелил и промахнулся.
   — Откуда вы знаете, что он промахнулся?
   — Я нашел пробитую пулей шляпу.
   — А, улика! — воскликнул король.
   — Недостаточная, государь, — холодно отвечал д'Артаньян, — шляпа без инициалов, без герба; на ней красное перо, как на всех шляпах; даже галуны самые обыкновенные.
   — И человек с пробитой шляпой стрелял вторично?
   — Он сделал уже два выстрела, государь.
   — Как вы узнали это?
   — Я нашел пистолетные пыжи.
   — Что же сталось с другой пулей?
   — Она сбила перо со шляпы всадника, в которого была направлена, и срезала березку на противоположной стороне поляны.
   — В таком случае всадник на вороной лошади был обезоружен, тогда как у его противника остался еще заряд.
   — Государь, пока упавший поднимался, его противник успел зарядить пистолет. Но он очень волновался, и рука его дрожала.
   — Откуда вы это знаете?
   — Половина заряда просыпалась на землю, и он уронил шомпол, не успев засунуть его на место.
   — Вы сообщаете мне удивительные вещи, господин д'Артаньян.
   — Достаточно немного наблюдательности, государь, и любой разведчик был бы способен доставить вам эти сведения.
   — Слушая вас, можно ясно представить себе всю картину.
   — Я действительно мысленно восстановил ее, может быть, с самыми небольшими искажениями.
   — Теперь вернемся к упавшему всаднику. Вы сказали, что он шел на своего противника в то время, как тот заряжал пистолет?
   — Да, но в то мгновение, как он целился, его противник выстрелил.
   — О! — перебил король — И выстрел?..
   — Последствия его были ужасны, государь; спешившийся всадник упал ничком, сделав три неверных шага.
   — Куда попала пуля?
   — В два места; сначала в правую руку, затем в грудь.
   — Как же вы могли догадаться об этом? — спросил восхищенный король.
   — Очень просто: рукоятка пистолета была вся окровавлена, и на ней виднелся след пули и осколки разбитого кольца. По всей вероятности, раненый потерял два пальца: безымянный и мизинец.
   — Относительно руки я согласен; но рана в грудь?
   — Государь, на расстоянии двух с половиной футов друг от друга там были две лужи крови. Около одной из этих луж трава была вырвана судорожно сжатой рукой, около другой — только примята тяжестью тела.
   — Бедный де Гиш! — воскликнул король.
   — Так это был господин де Гиш? — спокойно сказал мушкетер. — У меня самого возникло такое предположение, но я не решался высказать его вашему величеству.
   — Каким же образом оно возникло у вас?
   — Я узнал герб Граммонов на сбруе убитой лошади.
   — И вы считаете, что рана его тяжелая?
   — Очень тяжелая, потому что он свалился сразу и долго лежал без движения; однако он имел силу уйти при поддержке двух друзей.
   — Значит, вы встретили его, когда он возвращался?
   — Нет; но я различил следы трех человек, человек, шедший справа, и человек, шедший слева, двигались свободно, легко, средний же тащился с трудом. К тому же на его следах кое-где видны пятна крови.
   — Теперь, сударь, после того как вы так отчетливо восстановили всю картину поединка, скажите мне что-нибудь о противнике де Гиша.
   — Государь, я его не знаю.
   — Как не знаете, ведь вы так ясно видите все?
   — Да, государь, — отвечал д'Артаньян, — я вижу все, но не говорю всего, что вижу, и раз этому бедняге удалось скрыться, то я прошу ваше величество разрешить мне сказать вам, что я его не выдам.
   — Однако всякий дуэлянт — преступник, сударь.
   — Не в моих глазах, ваше величество, — холодно поклонился д'Артаньян.
   — Сударь, — вскричал король, — даете ли вы себе отчет в своих словах?
   — Вполне, государь, но в моих глазах человек, который хорошо дерется, — человек порядочный. Таково мое мнение. Может быть, вы со мной не согласны; это естественно, вы — государь…
   — Господин д'Артаньян, я, однако, приказал…
   Д'Артаньян перебил короля почтительным жестом.
   — Вы приказали мне разузнать все подробности относительно поединка, государь; они вам доставлены. Если вы прикажете мне арестовать противника господина де Гиша, я исполню приказание, но не требуйте, чтобы я донес на него, так как я откажусь исполнить это требование.
   — В таком случае арестуйте его.
   — Назовите мне его имя, государь.
   Людовик топнул ногой. После минутного размышления он сказал:
   — Вы правы, — десять, двадцать, сто раз правы.
   — Я так думаю, государь, и счастлив, что ваше величество разделяете мое мнение.
   — Еще одно слово… Кто оказал помощь де Гишу?
   — Не знаю.
   — Но вы говорили о двоих… Значит, был секундант?
   — Секунданта не было. Больше того, когда господин де Гиш упал, его противник ускакал, не оказав ему помощи.
   — Негодяй!
   — Что делать, государь, — это следствие ваших распоряжений. Человек дрался честно, избежал смерти и хочет вторично избежать ее. Он невольно вспоминает господина де Бутвиля… Еще бы!
   — И делается трусом?
   — Нет, проявляет предусмотрительность.
   — Итак, он ускакал?
   — Да, во всю прыть.
   — В каком направлении?
   — К замку.
   — А потом?
   — Потом я уже имел честь сказать вашему величеству, что два человека пришли пешком и увели господина де Гиша.
   — Как вы можете доказать, что эти люди пришли после поединка?
   — Совершенно неопровержимо: во время поединка дождь перестал, но земля не успела высохнуть, и следы ног ясно отпечатывались на влажной почве. Но после дуэли, когда господин де Гиш лежал без чувств, подсохло, и следы отпечатывались не так отчетливо.
   От восхищения Людовик всплеснул руками.
   — Господин д'Артаньян, — сказал он, — вы поистине самый ловкий человек в королевстве.
   — То же самое думал Ришелье и говорил Мазарини, государь.
   — Теперь остается только проверить вашу проницательность.
   — О государь, человеку свойственно ошибаться, — философски произнес мушкетер.
   — В таком случае вы не человек, господин д'Артаньян, потому что, мне кажется, вы никогда не ошибаетесь.
   — Ваше величество сказали, что мы это проверим.
   — Да.
   — Каким же образом?
   — Я послал за господином де Маниканом, и господин де Маникан сейчас придет.
   — Разве господин де Маникан знает тайну?
   — У де Гиша нет тайн от господина де Маникана.
   Д'Артаньян покачал головой.
   — Повторяю, никто не присутствовал на поединке, и если только де Маникан не является одним из тех людей, которые вели графа…
   — Тес! — прошептал король. — Вот он идет. Останьтесь здесь и слушайте.
   — Хорошо, государь, — отвечал мушкетер.
   В ту же минуту на пороге показались Маникан и де Сент-Эньян.

Глава 24. ЗАСАДА

   Король сделал знак мушкетеру, а затем де Сент-Эньяну.
   Знак был повелительный, и смысл его был:
   — Молчите, если дорожите жизнью.
   Д'Артаньян, как солдат, отошел в угол. Де Сент-Эньян, как фаворит, прислонился к спинке королевского кресла.
   Маникан, выставив вперед правую ногу, приятно улыбнувшись и грациозно протянув белую руку, сделал реверанс. Король ответил ему кивком.
   — Добрый вечер, господин де Маникан, — сказал он.
   — Ваше величество оказали мне честь, пригласив к себе, — поклонился Маникан.
   — Да, чтобы узнать от вас все подробности несчастного случая с графом де Гишем.
   — О государь, это очень печально!
   — Вы были с ним?
   — Не совсем, государь.
   — Но вы явились на место происшествия через несколько минут после того, как оно случилось?
   — Да, государь, приблизительно через полчаса.
   — Где же это несчастье произошло?
   — Кажется, государь, это место называется поляной в роще Рошен.
   — Да, сборный пункт охотников.
   — Совершенно верно, государь.
   — Расскажите мне все известные вам подробности несчастного случая, господин де Маникан.
   — Может быть, ваше величество уже получили сведения? Я боюсь утомить вас повторением.
   — Ничего, не бойтесь.
   Маникан осмотрелся кругом. Он увидел только д'Артаньяна, прислонившегося к стене, спокойного, благодушного, доброжелательного, и де Сент-Эньяна, с которым он пришел и который по-прежнему стоял у королевского кресла тоже с очень любезным выражением лица. Поэтому Маникан набрался мужества и проговорил:
   — Вашему величеству небезызвестно, что на охоте часто бывают несчастные случаи.
   — На охоте?
   — Да, государь. Я хочу сказать, когда устраивается засада.
   — Вот как! — воскликнул король. — Значит, несчастный случай произошел во время засады?
   — Да, государь, — подтвердил Маникан, — разве ваше величество этого не знает?
   — Только в самых общих чертах, — скороговоркой сказал король, которому всегда было противно лгать. — Итак, по вашим словам, несчастье произошло во время засады?
   — Увы, да, государь!
   Король помолчал.
   — На какого же зверя была устроена засада? — спросил он.
   — На кабана, государь.
   — Что это де Гишу вздумалось пойти совершенно одному в засаду на кабана? Ведь это мужицкое занятие и годится самое большее для того, у кого нет, как у маршала де Граммона, собак и доезжачих для приличной охоты.
   Маникан пожал плечами.
   — Молодость безрассудна, — произнес он наставительно.
   — Продолжайте, — приказал король.
   — Словом, — повиновался Маникан, еле решаясь говорить и медленно произнося одно слово за другим, как переставляет свои ноги человек, идущий по болоту, — словом, государь, бедный де Гиш пошел в засаду совершенно один.
   — Один! Вот так охотник! Разве господин де Гиш не знает, что кабан бросается на охотника?
   — Как раз это и случилось, государь.
   — А он знал, с кем ему придется иметь дело?
   — Да, государь, крестьяне видели зверя на картофельных полях.
   — Что же это был за зверь?
   — Двухгодовалый кабан.
   — В таком случае следовало меня предупредить, сударь, что де Гиш хочет совершить самоубийство. Ведь я видел его на охоте и знаю его искусство. Когда он стреляет в кабана, загнанного собаками, он принимает все предосторожности и стреляет из карабина, а на этот раз он отправился на кабана с простыми пистолетами.
   Маникан вздрогнул.
   — С пистолетами, прекрасно годящимися для дуэли, но не для охоты на кабана!
   — Государь, бывают вещи необъяснимые.
   — Вы правы, и происшествие, которое нас интересует, принадлежит к их числу. Продолжайте.
   Во время этого рассказа де Сент-Эньян, который, может быть, сделал бы Маникану знак не очень увлекаться, должен был хранить полное бесстрастие под пристальным взглядом короля. Таким образом, он совершенно не мог перемигнуться с Маниканом. Что же касается д'Артаньяна, то статуя Молчания в Афинах была более выразительной и шумной, чем он. Маникан, продолжая идти по избранной дороге, все больше запутывался в сетях.
   — Государь, — сказал он, — вероятно, дело было так.
   Де Гиш подстерегал кабана.
   — Верхом на коне? — спросил король.
   — Верхом. Он выстрелил в зверя и промахнулся.
   — Какой же он неловкий!
   — Зверь бросился на него.
   — И убил лошадь?
   — Ах, ваше величество знает об этом?
   — Мне сказали, что в роще Рошен, на перекрестке, найдена мертвая лошадь, у меня возникло предположение, что это конь де Гиша.
   — Так оно и есть, государь.
   — Хорошо, значит, лошадь погибла; что же случилось с де Гишем?
   — Де Гиш упал на землю, подвергся нападению кабана и был ранен в руку и в грудь.
   — Ужасный случай! Но нужно сознаться, что виноват сам де Гиш. Как можно идти в засаду на такого зверя с одними пистолетами! Он, верно, забыл повесть об Адонисе?
   Маникан почесал затылок.
   — Действительно, это была большая неосторожность.
   — Как вы объясняете ее себе, господин де Маникан?
   — Государь, что предписано судьбой, то случится.
   — О, да вы фаталист?
   Маникан заволновался, чувствуя себя очень неловко.
   — Я сердит на вас, господин де Маникан, — сурово начал король.
   — На меня, государь?
   — Конечно! Вы друг де Гиша, вы знаете, что он способен на такие безумства, и вы не остановили его!
   Маникан не знал, как быть, тон короля не был похож на тон человека легковерного. С другой стороны, в нем не слышалось ни суровости, ни настойчивости судебного следователя. В нем звучало больше насмешки, чем угрозы.
   — Итак, вы утверждаете, — повторил король, — что найденная мертвая лошадь принадлежала де Гишу?
   — Да, да, конечно.
   — Это вас удивило?
   — Нет, государь. На последней охоте, как, вероятно, помнит ваше величество, таким же образом была убита лошадь под господином де Сен-Мором.
   — Да, но у нее был распорот живот.
   — Совершенно верно, государь.
   — Если бы у коня де Гиша был распорот живот, так же как у лошади господина де Сен-Мора, то я нисколько бы не удивился!
   Маникан вытаращил глаза.
   — Но меня удивляет, — продолжал король, — что у лошади де Гиша живот цел, зато пробита голова.
   Маникан смутился.
   — Может быть, я ошибаюсь, — сказал король, — и лошадь де Гиша была поражена не в висок? Согласитесь, господин де Маникан, что это очень странная рана.
   — Государь, вы знаете, что лошадь очень умное животное; она, должно быть, пробовала защищаться.
   — Но лошадь защищается копытами, а не головой.
   — Так, значит, испуганная лошадь упала, — пролепетал Маникан, — и кабан, вы понимаете, государь, кабан…
   — Да, все, что касается лошади, я понимаю, а как же всадник?
   — Очень просто: от лошади кабан перешел к всаднику и, как я уже имел честь сообщить вашему величеству, раздробил руку де Гиша, когда он собирался выпустить в него второй заряд из пистолета; потом ударом клыка кабан пробил ему грудь.
   — Ей-богу, это чрезвычайно правдоподобно, господин де Маникан, и напрасно вы сомневались в вашем красноречии; вы рассказываете превосходно.
   — Король бесконечно добр, — смутился Маникан, отвешивая крайне неловкий поклон.
   — Однако с сегодняшнего дня я запрещаю моим дворянам ходить в засаду.
   Ведь это равносильно разрешению дуэли.
   Маникан вздрогнул и сделал шаг, собираясь уйти.
   — Король удовлетворен? — спросил он.
   — Восхищен! Но, пожалуйста, останьтесь, господин де Маникан, — сказал Людовик, — у меня к вам есть дело.
   «Гм… гм… — подумал д'Артаньян, — этот послабее нас».
   И он испустил вздох, который означал: «О, такие люди, как мы! Где они теперь?»
   В это мгновение камердинер поднял портьеру и доложил о приходе королевского врача.
   — Ах, это господин Вало, который только что посетил господина де Гиша! — вскричал Людовик. — Мы сейчас узнаем о состоянии раненого.
   Маникан почувствовал себя еще более неловко, чем прежде.
   — Таким образом, у нас, по крайней мере, будет чиста совесть, — прибавил король.
   И взглянул на д'Артаньяна, который и бровью не повел.

Глава 25. ДОКТОР

   Вошел г-н Вало.
   Все занимали прежнее положение: король сидел, де Сент-Эньян облокотился на спинку кресла, д'Артаньян стоял, прислонившись к стене, Маникан вытянулся перед королем.
   — Вы исполнили мое распоряжение, господин Вало? — спросил король.
   — С большой готовностью, государь.
   — Побывали у своего коллеги в Фонтенбло?
   — Да, государь.
   — И видели там господина де Гиша?
   — Да, я видел там господина де Гиша.
   — В каком он состоянии? Скажите откровенно.
   — Очень неважном, государь.
   — Кабан все же не растерзал его?
   — Кого не растерзал?
   — Гиша.
   — Какой кабан?
   — Кабан, который его ранил.
   — Господин де Гиш был ранен кабаном?
   — По крайней мере, так говорят.
   — Скорее его ранил какой-нибудь браконьер…
   — Как, браконьер?
   — Или ревнивый муж, или соперник, который, желая отомстить ему, в него выстрелил.
   — Что вы говорите, господин Вало? Разве раны господина де Гиша нанесены не клыками кабана?
   — Раны господина де Гиша нанесены пистолетной пулей, которая раздробила ему безымянный палец и мизинец правой руки, после чего засела в мышцах груди.
   — Пуля? Вы уверены, что господин де Гиш ранен пулей? — с притворным изумлением воскликнул король.
   — Настолько уверен, что могу показать ее. Вот она, государь.
   И он поднес королю сплющенную пулю. Король посмотрел на нее, но в руки не взял.
   — Эта штука была у него в груди? — спросил он.
   — Не вполне. Пуля не проникла вглубь, она, как вы видите, сплющилась, ударившись, вероятно, о грудную кость.
   — Боже мой, — печально вздохнул король, — почему же вы не сообщили мне об этом, господин де Маникан?
   — Государь…
   — Что это за выдумка о кабане, засаде, ночной охоте? Говорите же!
   — Ах, государь!..
   — Мне кажется, что вы правы, — обратился король к капитану мушкетеров, — произошел поединок.
   Король очень хорошо умел компрометировать своих приближенных и сеять раздор между ними.
   Маникан с упреком посмотрел на мушкетера. Д'Артаньян понял этот взгляд и не пожелал, оставаться под подозрением. Он сделал шаг вперед и сказал:
   — Государь, ваше величество приказали мне осмотреть поляну в роще Рошен и доложить, что, по моему мнению, происходило на ней. Я сообщил вашему величеству результаты своих наблюдений, но никого не выдавал. Ваше величество первый назвали графа де Гиша.
   — Хорошо, хорошо, сударь! — надменно произнес король. — Вы исполнили свой долг, и я доволен вами, этого должно быть для вас достаточно. Но вы, господин де Маникан, не исполнили своего долга, вы солгали мне.
   — Солгал, государь? Это слишком резкое слово.
   — Придумайте другое.
   — Государь, я не буду придумывать. Я уже имел несчастье не угодить вашему величеству и нахожу, что мне остается лишь покорно снести все упреки, которыми вашему величеству захочется осыпать меня.
   — Вы правы, сударь, я всегда бываю недоволен, когда от меня скрывают правду.
   — Иногда, государь, ее не знают.
   — Перестаньте лгать, или я удвою наказание.
   Маникан побледнел и поклонился. Д'Артаньян сделал еще шаг вперед, решившись вмешаться, если все возраставший гнев короля перейдет границы.
   — Сударь, — продолжал король, — вы видите, что дальнейшее отрицание бесполезно. Теперь ясно, что господин де Гиш дрался.
   — Я не отрицаю этого, государь, и ваше величество поступили бы великодушно, не принуждая дворянина лгать.
   — Кто вас принуждал?
   — Государь, господин де Гиш — мой друг. Ваше величество запретили дуэли под страхом смерти. Ложь могла спасти моего друга, и я солгал.
   — Правильно, — прошептал Д'Артаньян, — теперь он ведет себя молодцом?
   — Сударь, — возразил король, — вместо того чтобы лгать, следовало помешать ему драться.
   — Государь, вашему величеству, первому дворянину Франции, хорошо известно, что мы, дворяне, никогда не считали господина де Бутвиля опозоренным потому, что он был казнен на Гревской площади. Класть голову на плаху не позор, позор бежать от своего врага.
   — Хорошо, — согласился Людовик XIV, — я хочу дать вам средство все поправить.
   — Если это средство прилично для дворянина, я с большой готовностью воспользуюсь им, государь.
   — Имя противника господина де Гиша?
   — Ого! — прошептал Д'Артаньян. — Неужели возвращаются времена Людовика Тринадцатого…
   — Государь! — с упреком воскликнул Маникан.
   — По-видимому, вы не хотите назвать его? — спросил король.
   — Государь, я его не знаю.
   — Браво! — крикнул Д'Артаньян.
   — Господин Маникан, отдайте вашу шпагу капитану.
   Маникан грациозно поклонился, отстегнул шпагу и с улыбкой вручил ее мушкетеру.
   Но тут вмешался де Сент-Эньян.
   — Государь, — начал он, — прошу позволения вашего величества…
   — Говорите, — сказал король, может быть, в глубине души довольный, что нашелся человек, изъявивший готовность обуздать его гнев.
   — Маникан, вы молодец, и король оценит ваш поступок; но кто слишком ревностно защищает своих друзей — вредит им. Маникан, вы знаете имя человека, о котором спрашивает у вас его величество?
   — Да, знаю.
   — В таком случае назовите его.
   — Если б я должен был сделать это, я бы уже сказал.
   — Тогда скажу я, ибо не вижу никакой надобности быть, подобно вам, слишком щепетильным.
   — Воля ваша, однако мне кажется…
   — Довольно великодушничать. Я не позволю, чтобы из-за своего великодушия вы угодили в Бастилию. Говорите, или это сделаю я.
   Маникан был человек умный и понял, что на основании его поведения присутствующие уже составили о нем благоприятное мнение. Теперь нужно было только укрепить это мнение, вернув расположение короля.
   — Говорите, сударь, — обратился он к де Сент-Эньяну. — Я сделал все, что требовала от меня совесть, и требования ее были так повелительны, прибавил он, обращаясь к королю, — что заставили меня ослушаться приказания вашего величества; но ваше величество, надеюсь, простит меня, узнав, что я должен был охранять честь одной дамы.
   — Дамы? — с беспокойством спросил король.
   — Да, сударь.
   — Причиной поединка была дама?
   Маникан поклонился.
   Король встал и подошел к Маникану.
   — Если это значительная особа, — произнес он, — я не посетую на ваши уловки, напротив.
   — Государь, все, что касается придворных короля или слуг его брата, значительно в моих глазах.
   — Моего брата? — повторил Людовик XIV с некоторым замешательством. Причиной поединка была дама из свиты моего брата?
   — Или принцессы.
   — Принцессы? нее?
   — Да, государь.
   — Значит, эта дама?..
   — Фрейлина ее высочества герцогини Орлеанской.
   — И вы говорите, что господин де Гиш дрался из-за нее?
   — Да, и на этот раз я не лгу.
   На лице Людовика выразилось беспокойство.
   — Господа, — распорядился он, обращаясь к зрителям этой сцены, — благоволите удалиться на несколько минут, мне нужно остаться наедине с господином де Маниканом. Я знаю, что ему нужно сообщить в свое оправдание весьма деликатные вещи, которые он не решается огласить при свидетелях… Возьмите назад свою шпагу, господин де Маникан.
   Маникан пристегнул шпагу.
   — Удивительное, однако, самообладание у этого молодого человека, прошептал мушкетер, взяв под руку де Сент-Эньяна и выходя вместе с ним из комнаты.
   — Он выпутается, — сказал де Сент-Эньян на ухо мушкетеру.
   — И с честью, граф!
   Незаметно от короля Маникан бросил благодарный взгляд на де Сент-Эньяна и мушкетера.
   — Знаете, — продолжал д'Артаньян, переступая порог, — у меня было неважное мнение о новом поколении. Теперь же я вижу, что ошибался и наша молодежь не так уж плоха.
   Вало вышел вслед за фаворитом и капитаном. Король и Маникан остались в кабинете одни.

Глава 26. Д'АРТАНЬЯН ПРИЗНАЕТ, ЧТО ОН ОШИБСЯ И ЧТО ПРАВ БЫЛ МАНИКАН

   Король подошел к двери, убедился, что никто не подслушивает, и быстро вернулся к своему собеседнику.
   — Теперь мы одни, господин де Маникан, прошу вас объясниться.
   — С полной откровенностью, государь, — отвечал молодой человек.
   — Прежде всего, — начал король, — да будет вам известно, что ни к чему я не отношусь с таким уважением, как к чести дам.
   — Поэтому-то, государь, я и щадил вашу деликатность.
   — Да, теперь я понимаю вас. Итак, вы говорите, что дело касалось одной из фрейлин моей невестки и что лицо, о котором идет речь, противник де Гиша, — словом, человек, которого вы не хотите называть…
   — Но которого назовет вам, государь, господин де Сент-Эньян…
   — Да, так вы говорите, что этот человек оскорбил одну из фрейлин принцессы?
   — Да, мадемуазель де Лавальер, государь.
   — Ах, — произнес король тоном человека, ожидавшего, что он услышит это имя, хотя удар поразил его в самое сердце. — Значит, подверглась оскорблению мадемуазель де Лавальер?
   — Я не говорю, что она подверглась оскорблению, государь.
   — Но в таком случае…
   — Я говорю, что о ней отзывались в не совсем почтительных выражениях.
   — В не совсем почтительных выражениях! И вы отказываетесь назвать мне имя этого наглеца?..
   — Государь, я считал, что этот вопрос уже решен и ваше величество не станет больше заставлять меня играть роль доносчика.
   — Это верно, вы правы, — согласился король, сдерживая волнение. — К тому же мне все равно скоро станет известно имя человека, которого я должен буду наказать.
   Маникан увидел, что дело принимает новый оборот.
   Что же касается короля, то он заметил, что увлекся и зашел слишком далеко. Он овладел собой и продолжал:
   — Я накажу его не потому, что речь идет о мадемуазель де Лавальер, хотя я питаю к ней особенное уважение, но потому, что предметом ссоры была женщина. А я требую, чтобы при моем дворе женщин уважали и чтобы не ссорились из-за них.