Страница:
Вот один из них - адмирал Павел Степанович Нахимов. "Уже десять месяцев он спал урывками, не раздеваясь, прямо в сюртуке с адмиральскими эполетами. Казалось бы, неусыпные и неимоверные его труды по обороне города, высасывающие из тела соки, вводящие душу в лихорадочное состояние, сковывающие мозг беспрерывными тревогами за Севастополь, давно превысили все мыслимые человеческие возможности. Однако неизменно следуя выработанным убеждениям, стараясь приобрести влияние в строгом соответствии со своими способностями, умея удержать себя в тех рамках, в которых мог быть полезен - он никому не давал ни грамма повода для сомнений в собственных силах и дарованиях. Только однажды признался состоящему при нем и преданному ему офицеру:
- Если мы сегодня заключим мир, то я убежден, что, наверное, завтра же заболею горячкою; если я держусь еще на ногах, то этим обязан моей усиленной, тревожной деятельности и постоянному волнению".
Моряки Бориса Шереметьева прекрасны той внутренней народной мощью, которая делает их непобедимыми.
У нас есть настоящие писатели. Сегодня их творчество, слава Богу, отличается более сложными представлениями о жизни человека и состоянием мира, равно как и причинах трагических изломов с их духовной подавленностью и страданиями соотечественников. Вместе с тем их вдохновляет великая идея, а именно: борьбе за восстановление попранных прав народа. Это трудный, но исторически предопределенный путь.
***
Наступил XXI век.
На смену социальным конфликтам грядет пора острейших классовых противоречий.
На фоне разлагающейся жизни и оттеснения России на задворки истории замаячил тип писателя с неясным пока нравственно-социальным обликом, но с четкой политической программой либерально-буржуазного толка.
Иллюзии известного толка интеллигенции пересидеть в своем закутке смутное время давно сданы в утильсырье.
Взглянем на проблему спокойно - без гнева и пристрастия.
Чего только в последние десятилетия не проделывали с нашей литературой, какие фетиши ей не навязывали, к каким только методам "кнута и пряника" не прибегали... И все для того, чтобы оторвать от ее национальной почвы, противопоставить народу, т. е. убить душу живу. Но вот что занятно все это власть предержащие вытворяют с помощью литераторов же. "И, заметьте, платят за подобные услуги не русскими денежными купюрами, а зелененькими американскими бумажками, как бы подчеркивая, что продал ты себя, господин сочинитель, тому, который распинает прошлое, настоящее и будущее народа, который дал тебе то, чем ты сегодня торгуешь, сучий сын" так изливал свою душу в неотправленном письме, как нам удалось установить, бывший член союза писателей, а затем заслуженный бомж лучезарной столицы нашей процветающей родины. По странному совпадению, письмо оказалось в почтовом ящике вместе с патриотической газетой (28 декабря 2001 года), где опубликовано интервью с известным писателем Юрием Михайловичем Поляковым под интригующим названием "У сатириков не бывает легкой жизни". Неужто еще одна жертва нынешнего цивилизованного, равно как и гуманного режима, подумалось и, отложив в сторону недавно вышедший четырехтомник и кучу (30 книг за последние 15 лет) других изданий, я начал изучать "нелегкую жизнь" нового страдальца на поприще сочинительства.
"Господи, - проговорил я вслух, углубляясь в чтение интервью, - какая нелегкая, в некотором роде, даже каторжная жизнь у этого достойнейшего, благороднейшего и, само собой, профессионального "инженера человеческих душ". Ведь довели же до того, что он вынужден под тяжелым бременем борьбы за существование в некотором роде пойти в услужение к олигархам, которые, надо полагать, за бессонный титанический труд главного редактора "Литературной газеты" положили ему сущие пустяки, взвалив на его пролетарские плечи (он любит говорить о рабочей среде, в которой жил и мужал) массу забот, может быть, втайне надеясь ослабить его "божественный сатирический дар", поставленный на службу обомженного, униженного и вымирающего народа... Знаем мы эти подспудные происки капиталистических акул!"
- Помилуйте, где вы читали о том, что он поставил, как вы изволили выразиться, свой "божественный сатирический дар" на службу униженных, ограбленных и преданных? - сказал внезапно появившийся сосед, крупный ученый, книгочей и неустрашимый правдолюб, за что и поплатился местом в институте. - Молчите! То-то же... А посмотрите, как он, упивается своими успехами, когда стало невозможным издать честному и серьезному писателю хотя бы одну книгу: роман "Козленок в молоке", говорит, выдержал 12 изданий, в театре им. Вахтангова уже сотый спектакль по нему пошел - и все время аншлаг. "Замыслил я побег" за три года семь раз издавался и на прилавках не залеживается... Далее: полные залы в театрах на спектаклях... постоянное издание книг и их быстрое исчезновение с прилавков... постоянные вопросы на встречах с читателями: "А почему в нашем городе нет ваших книг?"
Оказывается, они расходятся быстрее, чем справляются с заказами книготоргующие организации. Вот и верь после этого, что народ не любит современных сочинителей.
- Что: в одном лице этого вашего Полякова одновременно предстали Шекспир, Шолохов и Шолом-Алейхем, - сверкнул очами собеседник, и пришлось жестом остановить его речь, напомнить что наш сатирик человек очень деликатный в обхождении, в некотором роде, даже легко ранимый и, как он признается, "вообще не любитель конфликтов", более того "весьма послушный и толерантный человек (...) не склонен ни к каким скандалам, интригам, противоречиям". Вообще, придерживается того мнения, что "слово не должно служить способом стравливания людей". Словом, редкий человек по нашим временам и опять же справедливый и деликатный, иронизировал сосед.
- Не могу согласиться с вами, - сказал я. - Послушайте, что он говорит: "Я весьма язвительно писал о несимпатичных мне политиках, деятелях культуры, но никогда не позволял себе переступить грань между сарказмом, ехидством, остротой и оскорблением". Понятно? Так что давайте и мы будет толерантными и обходиться без оскорбительных слов, - заключил я.
- Ваш герой имеет весьма смутные представления о смысле употребляемых им терминов, если бы...
- Вам будет приятно услышать, как почтительно выражается он по адресу ваших убеждений: "Спасибо советской власти, которая культивировала - (при последнем слове сосед поежился, но промолчал) - книгу", "Я не принял разрушение Советского Союза", "Я не принял способ утверждения демократии с помощью танковой пальбы по парламенту", "Был в тысячелетней российской истории советский период. Был и в многовековой русской литературе советский период" и т. д.
- Ну и что из этого следует?
- Как что? Разве перед нами не умный и все понимающий патриот? В чем-то даже защищающий коммунистическую идеологию, дорогой философ... - я не окончил фразы, пораженный резким изменением в его лице. Оно побледнело, а глаза с каким-то невыразимым сожалением смотрели на меня. Когда он заговорил, голос его звучал глухо и бесцветно.
- Неужели вы не улавливаете в его тоне и улыбке насмешливого скептицизма? Полагаю - это не оскорбление, а определение его ипостаси. Он повторяет то, что уже дискутировалось лет 20 назад. Помните словечко "конвергенция". Но тогда шла речь о соединении капитализма и социализма, в смысле соревнования внутри двух систем, а теперь, захватив власть, присвоив народные богатства, пытаются сохранить наворованное при помощи жалких уступок, "гуманизма" в новой упаковке, мелких поблажек - хотите советский гимн, пожалуйста; желаете красное знамя и осуждения военных, расстрелявших советскую власть в октябре 1993 года, ради Бога; жаждете официально заклеймить Ельцина как выродка и кровожадного негодяя, будьте любезны. Но давайте жить в мире и согласии - вам, мол, игрушки-побрякушки всякие, а нам неограниченная власть.
Он помолчал.
- Вот и ваш сочинитель, лауреат премии "России верные сыны" название-то какое! - все отправляет в прошлое, оставляя только тот порядок вещей, который сложился на сегодняшний день после 1991 года. Не кажется ли вам, что эти, простите, "России верные сыны" - в большинстве своем подкрашенные розовой краской "новые русские", т. е. глашатаи литературного либерализма. Почти все они владеют кто газетой, кто журналом, кто институтом, хотя к настоящей науке и литературе - никак. И все горой стоят за народ, только за какой народ. Недавно несравненный Александр Андреевич Проханов бодро провозгласил на первой странице своей газеты "Завтра" (июль 2002, № 28): "Если тронете Путина, врежем!" Правда, год спустя запел иное в публицистике, но не в романах ("Господин Гексоген").
Но позвольте спросить: кому собирался "врезать" сей хитроумнейший и храбрейший господин? Народу, изнемогающему от путинских "щедрот", или своему сподвижнику Г. А. Зюганову? Но последнее невозможно, особенно после недавнего заявления ("Завтра", № 52 (421) председателя КПРФ, выдержанного в лучших традициях трагикомического жанра.
Вот что он поведал: "У Александра Проханова редкий дар предвосхищения событий. Его первая работа, с которой я ознакомился, "Трагедия централизма" предупреждала всех нас, что потеря единого управления страной будет означать трагедию для всех (...) Сегодня он выпустил роман-набат. И если мы услышим его новый призыв, то справимся с трудностями (Sic!). Мы понимаем, что потеряно целое десятилетие, никто нас не ждет в новой (?! - Н. Ф.) цивилизации, разрушены базовые отрасли. Необходимо предпринять серьезные усилия для того, чтобы выбраться из этой ситуации. Да, сегодня Кремль не правительственный орган, а скорее новое землячество. Да, сегодня правительство не отражает национальных интересов, разрушены базовые отрасли, социальная сфера. И удары наносятся с прежней методичностью. Страна гибнет. Но я уверен, мы остановим этот разрушительный процесс, прочитав новый роман ("Господин Гексоген") Александра Проханова". Кроме всего прочего, доктору наук следовало бы знать, хотя бы понаслышке, - если уж он вознамерился судить об этом предмете, - что "искусство не требует, чтобы его произведения принимали за действительность" (Людвиг Фейербах), а тем более строить государство по рецептам, изложенным в литературных опусах. Точно также, извините за трюизм, непростительно ставить знак равенства между искусством и политикой, хотя они часто тесно переплетаются друг с другом. Но дело не только в способности суждения, не менее важно другое. Изображая Проханова в виде ясновидящей Кассандры последнего тысячелетия, Геннадий Андреевич ставит под сомнение неосуществимость своего предприятия по выводу страны из тупика, уповая на воздействие романа пусть даже гениального.
Достойно великого сожаления, что на представлении сего весьма сомнительного по форме и содержанию сочинения блистательно отсутствовал Юрий Поляков. Однако ж наиболее прославленные умы в купе с яркими сынами отечества (Станислав Куняев, Геннадий Зюганов, Владимир Бондаренко, Александр Проханов, Дмитрий Язов, Владимир Личутин) предстали перед публикой всех возрастов и наречий в ЦДЛ (19 декабря 2001 г.). "Да, про наших патриотов есть немало анекдотов" (Дягилев).
Вскоре, однако, стало известно, что пребывающий по причине необычайно секретных поручений на брегах Днепра, в граде Киеве наш Цицерон, то бишь Виктор Степанович Черномырдин придерживается несколько иного мнения на сей счет. "Кто такой Гексоген и причем здесь Гексоген? - спросил он и изобразил на лике своем что-то вроде задумчивости. - В Киеве такого не знают. Сам пан-господин Кучма ничего не ведает об этом предмете... Сейчас много стало таких желающих все что-то возбуждать. Все у них возбуждается там... Вдруг тоже проснулись, возбудились. Пусть возбуждаются! А насчет того, может или не может сочинитель, в смысле писатель, впрямую влиять на историческую судьбу того либо иного государства - об этом я пока не думал... Если есть факты, ну публикуйте их на первых страницах печати. Передайте нам... Покажите мне какие эти факты? Где эти умники? Какие?.. Чешите, извините за выражение, в другом месте... По сему вопросу надо переговорить с зоилом Бондаренко - славнейшим авторитетом на литературном поприще и, обратно же, зерцалом учености, каковым он считается в кругах НПСР"...
Взбешенный сосед не выдержал черномырдинского глубокомыслия и, махнув рукой, грохнул входной дверью.
Не будем, однако, терять нить разговора о нашем сатирике. Ныне творческая судьба Полякова вызывает интерес у многих трезво мыслящих современников - писателей и читателей. Ибо раскрыть существо его как личности и мастеровитого литератора в контексте реального времени - значит понять тип писателя, сформировавшегося в жесточайших условиях социально-политических реалий; в пору, когда общество низко пало и стало грязнее, глупее, жесткосерднее и раболепнее... Литература не замедлила отреагировать на происходящее. Время понизило ее до своего уровня - да и отвернулось от нее. Захваченная врасплох, неподготовленная к жестокой борьбе молодая литературная поросль в полную меру узнала боль разочарований, утрату идеалов, крушение надежд... Жизнь как бы обошла ее стороной, лишив больших чувств, искренности, полета смелой мысли, подменив их кратковременными порывами в соединении с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетной мудрости и телепередач...
В свое время Н. А. Некрасов написал стихотворение о горестной судьбе человека, на мгновение оторвавшегося от земной юдоли, но тут же и погибшего в битве с действительностью. В чем-то сие напоминает судьбу наших девятидесятников прошлого столетия. Вот они, некрасовские стихи, полные грусти и печали.
Покорись - о, ничтожное племя!
Неизбежной и горькой судьбе.
Захватило вас трудное время
Неготовыми к трудной борьбе,
Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно,
Суждены вам благие порывы,
Но свершить ничего не дано...
Увы, некрасовская грусть и печаль живет и ныне.Наш кроткий сатирик, пожалуй, лучший представитель молодой литературной когорты, тоже оказался, как увидим, в плену сумеречных иллюзий. Но он приложил максимум усилий, чтобы покончить с ними. И победил, но какой ценой. Об этом чуть позже, а сейчас продолжим прерванный разговор.
Немного успокоившись, я продолжал заниматься изучением жизни и сочинений Полякова. Ему, бесспорно, присуще чувство юмора. Об этом свидетельствует хотя бы такое его безапелляционное утверждение: "...положительный герой - все-таки прерогатива романтической литературы". Смешно? Посмотрим.
В тяжелые времена, в смутные переходные эпохи, когда жизнь напоминает собой ландшафт, усеянный обломками традиций и верований, идеалов и незыблемых ранее норм нравственности, добра, справедливости - идея положительного героя обретает особое значение. "Все писатели, не только наши, но даже все европейские, кто только не брался за изображение положительно прекрасного - всегда пасовал. Потому что эта задача безмерная". Достоевский ставил вопрос в широком плане - образ положительно прекрасного человека отнюдь не идеален, но он, как никто другой, воплощает в себе важнейшие идеалы времени.
И тут, естественно, встает вопрос: а каковы у нашего автора жизненные и эстетические принципы? Как я ни всматривался в облик его персонажей, но так и не смог найти четкий ответ на сей вопрос. Тогда прозвучал другой: кто же является покупателем и читателем его быстро исчезающих с книжных прилавков книг? Да все те же действующие лица поляковских сочинений - люди с узкими взглядами на жизнь, обыденным сознанием, то есть та немногочисленная общественная прослойка, которая получила прозвище "новые русские". Тут и комментировать нечего.
Несколько неубедительно звучит и утверждение Юрия Михайловича, будто он является продолжателем сатирического направления в современной литературе: "У меня действительно есть хорошие учителя - Гоголь, Салтыков-Щедрин". Очень хорошо!
Прежде всего, укажем на тот факт, что двойственность в убеждениях обнаруживает в сатирике совершенно неуместную в его ремесле шаткость воззрений на жизнь. Вообще сатира не может замыкаться в кругу общественных курьезов и странностей, к чему склонен Поляков. Далее. Сатира требует от писателя изображения не идеальных людей, а идеала, ибо честное, сознательное отношение к социальной действительности "уже само по себе представляет высшую нравственность и высшую чистоту" (Салтыков-Щедрин). В этом свете чрезвычайно существенно то, что настоящей сатире присущ пафос отрицания осмеиваемого явления, ее критика носит с о ц и а л ь н о-п о л и т и ч е с к и й х а р а к т е р и отличается резкостью, эмоциональностью и бескомпромиссностью. В арсенале сатиры - сарказм, ирония, презрение. Громкий смех сатиры является выражением борьбы, а не примирения, она призвана вызывать чувство презрения и негодования к осмеиваемому явлению. Равнодушие к злу противопоказано сатирику, безразличие губит сатиру. Н. В. Гоголь заметил однажды, что в "Мертвых душах" ему "всякая строка досталась потрясением..." Для того, чтобы высказать свое отношение к реакции, осмеять ее, "нужно, чтоб внутренности дрожали" - говорил Салтыков-Щедрин. Сатирик призван иметь свой идеал, ибо всякое отрицание, чтоб быть живым и поэтическим, должно делаться во имя идеала. Именно это имел в виду Маяковский, когда утверждал, что ""Баня" сделана и показана с точки зрения рабочих..." А с чьей точки зрения ведет осмеяние Поляков? И как понимать его утверждение, что всех-то он одинаково любит (либералов-западников, консервативно-белую и красную идею), а сверх того горой стоит за некую национальную идею? Даже Ельцина порицает: "Сколько горя, сколько бед принес этот человек России" (запомним эти слова о Ельцине) и прочая и прочая. "Ай-да, Юрий, ай-да молодец", - восхитится какой-нибудь профессиональный патриот, не подозревая подвоха в словах Полякова. А его "продвинутые" друзья из "наполовину антисоветчиков" засуетятся: "Ты что, обалдел?.. Ты что, совсем больной?.. Как, ты все просчитал?.." Уймитесь, Юра отменно здоров, все также умен, а з а н е г о в с е п р о с ч и т а л и другие то, что он под прикрытием аморфных лозунгов литературного либерализма добросовестно озвучил.
Как хотелось бы, чтоб это было не так и чтобы этот плодовитый писатель сумел сберечь себя для отечественной литературы. Но сегодня он гнет свое. "В принципе в нашем трагическом бытии очень много смешного, - вскакивает он на своего любимого конька Трали-вали. - Взять пример с тем же Ельциным. Когда этот человек появлялся на телеэкране в последние свои годы президентства, он был настолько нелеп, смешон, что можно было от смеха упасть с дивана. Но никто не падал, потому что все понимали, сколько бед принес этот человек России и сколько судеб поломалось из-за того, что на переломе веков история втюхала (!) нам такого деятеля". Далее еще круче: "...во главе государства встали люди, место которым или в тюрьме, или в дурдоме, или на интеллектуально-духовный инвалидности".
Но как относиться к тому, кто в тюремно-дурдомовском окружении "бухого Борьки" был самым близким и доверенным лицом, которого он протолкнул в президенты? Юрия Михайловича оставляет комическое воодушевление как только он начинает защищать Путина от оппозиции. Поскольку, как он выражается, "...за этим стоит разрушительная идея; не только разорвать страну территориально и пространственно, но и разорвать ее во времени, отделить дореволюционную эпоху от революционной, советскую от постсоветской. А самое страшное, когда распадается связь времен. И, если я правильно понимаю, это идет вразрез с теми целями, которые ставит перед собой Путин. На мой взгляд, он все-таки настроен на собирание во всех направлениях. Но что получается? Государство наконец-то пытается страну поднимать, восстановить связь поколений, сплотить ее территориально". Хорошо пишет Юрий Михайлович, ей Богу, хорошо. А дальше еще лучше. Как сатирик: "А наша интеллигенция такое впечатление, словно она вообще из другой страны приехала, продолжает работать на разрыв, причем губительный (...). В основном наша интеллигенция воспитана на абстрактном и глупо-прозападном гуманизме. А национальная идея сейчас не может быть сформулирована однозначно. Объясняю почему: все прошедшее десятилетие в России главенствовали три направления нашей мысли: либерально-западническая, консервативно-белая и красная идеи. Они существовали, как бы замкнувшись в своих интеллектуальных гетто. Между ними не было серьезного диалога, речь шла о нюансах".
Ну зачем же все так отчаянно упрощать! Между тремя ветвями литературных направлений были не только диалоги, но и борьба мировоззрений, эстетических установок, национальных традиций и т. д. И она ожесточается, обретая классовый характер.
Вот в чем суть проблемы литературного либерализма на современном этапе, ярким представителем и выразителем коего является преуспевающий Поляков.
Ничего не скажешь, умен редактор "Литературной газеты", способный балансировать на грани - и делает это, надо признать, с большим искусством.
Разрушение великого государства, геноцид, Россия на краю гибели, ввергнутый в пучину бед народ и другие не менее ужасающие тенденции - это, по его убеждению, "нюансы"...
Поищите дураков в другой деревне!
Впрочем о подобных "нюансах", разумеется, в совершенно другом тоне писал в свое время великий русский мыслитель. То, что происходит сегодня, русский народ вынес на своей согбенной и исполосованной кнутами спине. 155 лет тому назад. 15 июля 1847 года В. Г. Белинский писал Н. В. Гоголю из Зальцбурга: "...Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещении, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, сколько веков потерянного в грязи и неволе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью. А вместо этого она представляет собою ужасное зрелище страны, где (...) нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей".
Трагизм народов современной России усугубляется тем, что кроме моря бед на них накатывается угроза разрушения вековых устоев Отечества и исчезновение его с политической карты мира... На повестке дня, стало быть, не только борьба с принципами, но и с конкретными носителями оголтелых реакционных поползновений, а равно и с самим собою, т. е. своими прежними убеждениями, верованиями и политическими амбициями. В классовой борьбе, как в огне, брода нет.
Между тем писатель Поляков, как и положено, исправно несет "государеву службу" и уже пожинает плоды своего предприятия, кое никак не противоречит, как говаривал незабвенный гоголевский Манилов, "дальнейшим видам России".
Да, оная поляковская "негоция" (торг с властью) никак не противоречит "дальнейшим видам" нынешнего политического режима. Правда, слишком экзальтированные патриоты порою впадают в такой неистовый раж, что готовы изображать шефа "Литературной газеты" чуть ли не троянским конем в стане абрамовичей, лужковых, грефов, касьяновых и прочих. Уймитесь, о други, тут дело гораздо сложнее и серьезнее, чем кое-кому кажется. Ну начала газета освобождаться от старых зубодробительных приемов, иной становится общий тон, да и светлее на страницах, воздух чище...
Но разве изменилось ее главное направление, а ее хозяева при надобности не урезонят редактора? Подвергая критике (что отмечалось выше) тупую, алчную и продажную ельцинскую клику, коя и теперь заседает в Кремле, дорогой Юрий Михайлович ничего не имеет против антинародного режима, более того, возлагает благие надежды на ставленника Ельцина, который с особым рвением проводит прежний курс на закрепощение народа и окончательный развал государства. Далее. Он громогласно ратует за согласие и изменение общественного сознания, но ничего не говорит против господствующей социально-экономической системы, основанной на эксплуатации человека человеком. Впрочем, достаточно и сказанного, чтоб понять суть свободы слова в условиях буржуазной демократии... Не потому ли столь характерна для него двойственность - будучи реалистом, т. е. объективным в художестве, он в плане политическом остается субъективным, лояльным по отношению к правящим структурам. Благими намерениями дорога вымощена в ад.
Да, "жизнь сумрачна, но свет искусства ясен", - заметил как-то Ф. Шиллер. В этом убеждает нас и водевильная стихия иных сочинений Полякова. Проникнемся и мы юмористическим духом, со смехом указав на одну из занятных черт нынешнего творческого процесса. Речь идет о роли образа льдины в жизни современных авторов - гордости и надежде российской словесности. Наши доблестные критики еще не установили, что послужило причиной популярности вышеозначенного предмета, но факт остается фактом - она играет огромное значение в формировании миропонимания иных тружеников пера. Говорят, что сие - изобретение незабвенного Валентина Григорьевича Распутина, осенившее его в пору ответственно-мучительных раздумий о том, как выразить глубочайшую благодарность Солженицыну по случаю присуждения ему солженицынской же премии. Как бы то ни было, он первый в истории всемирной литературы отважно взгромоздился на ее скользкую поверхность и, ухватившись за острый край, вожделенно вздыхал о прелестях и утехах жизни обитателей проходящего мимо него лайнера под прекрасным, надо полагать, американским флагом. Ему что-то кричали, жестами звали к себе, но он никак не мог сдвинуться с места по причине примерзания известных органов к холодной поверхности... Так и остался на нашей бедной земле, сохранив, правда, за собой титул "патриота" и "духовного лидера народа". Но что это значит по сравнению с западным раем, коим насладился его кумир Александр Исаевич?!
- Если мы сегодня заключим мир, то я убежден, что, наверное, завтра же заболею горячкою; если я держусь еще на ногах, то этим обязан моей усиленной, тревожной деятельности и постоянному волнению".
Моряки Бориса Шереметьева прекрасны той внутренней народной мощью, которая делает их непобедимыми.
У нас есть настоящие писатели. Сегодня их творчество, слава Богу, отличается более сложными представлениями о жизни человека и состоянием мира, равно как и причинах трагических изломов с их духовной подавленностью и страданиями соотечественников. Вместе с тем их вдохновляет великая идея, а именно: борьбе за восстановление попранных прав народа. Это трудный, но исторически предопределенный путь.
***
Наступил XXI век.
На смену социальным конфликтам грядет пора острейших классовых противоречий.
На фоне разлагающейся жизни и оттеснения России на задворки истории замаячил тип писателя с неясным пока нравственно-социальным обликом, но с четкой политической программой либерально-буржуазного толка.
Иллюзии известного толка интеллигенции пересидеть в своем закутке смутное время давно сданы в утильсырье.
Взглянем на проблему спокойно - без гнева и пристрастия.
Чего только в последние десятилетия не проделывали с нашей литературой, какие фетиши ей не навязывали, к каким только методам "кнута и пряника" не прибегали... И все для того, чтобы оторвать от ее национальной почвы, противопоставить народу, т. е. убить душу живу. Но вот что занятно все это власть предержащие вытворяют с помощью литераторов же. "И, заметьте, платят за подобные услуги не русскими денежными купюрами, а зелененькими американскими бумажками, как бы подчеркивая, что продал ты себя, господин сочинитель, тому, который распинает прошлое, настоящее и будущее народа, который дал тебе то, чем ты сегодня торгуешь, сучий сын" так изливал свою душу в неотправленном письме, как нам удалось установить, бывший член союза писателей, а затем заслуженный бомж лучезарной столицы нашей процветающей родины. По странному совпадению, письмо оказалось в почтовом ящике вместе с патриотической газетой (28 декабря 2001 года), где опубликовано интервью с известным писателем Юрием Михайловичем Поляковым под интригующим названием "У сатириков не бывает легкой жизни". Неужто еще одна жертва нынешнего цивилизованного, равно как и гуманного режима, подумалось и, отложив в сторону недавно вышедший четырехтомник и кучу (30 книг за последние 15 лет) других изданий, я начал изучать "нелегкую жизнь" нового страдальца на поприще сочинительства.
"Господи, - проговорил я вслух, углубляясь в чтение интервью, - какая нелегкая, в некотором роде, даже каторжная жизнь у этого достойнейшего, благороднейшего и, само собой, профессионального "инженера человеческих душ". Ведь довели же до того, что он вынужден под тяжелым бременем борьбы за существование в некотором роде пойти в услужение к олигархам, которые, надо полагать, за бессонный титанический труд главного редактора "Литературной газеты" положили ему сущие пустяки, взвалив на его пролетарские плечи (он любит говорить о рабочей среде, в которой жил и мужал) массу забот, может быть, втайне надеясь ослабить его "божественный сатирический дар", поставленный на службу обомженного, униженного и вымирающего народа... Знаем мы эти подспудные происки капиталистических акул!"
- Помилуйте, где вы читали о том, что он поставил, как вы изволили выразиться, свой "божественный сатирический дар" на службу униженных, ограбленных и преданных? - сказал внезапно появившийся сосед, крупный ученый, книгочей и неустрашимый правдолюб, за что и поплатился местом в институте. - Молчите! То-то же... А посмотрите, как он, упивается своими успехами, когда стало невозможным издать честному и серьезному писателю хотя бы одну книгу: роман "Козленок в молоке", говорит, выдержал 12 изданий, в театре им. Вахтангова уже сотый спектакль по нему пошел - и все время аншлаг. "Замыслил я побег" за три года семь раз издавался и на прилавках не залеживается... Далее: полные залы в театрах на спектаклях... постоянное издание книг и их быстрое исчезновение с прилавков... постоянные вопросы на встречах с читателями: "А почему в нашем городе нет ваших книг?"
Оказывается, они расходятся быстрее, чем справляются с заказами книготоргующие организации. Вот и верь после этого, что народ не любит современных сочинителей.
- Что: в одном лице этого вашего Полякова одновременно предстали Шекспир, Шолохов и Шолом-Алейхем, - сверкнул очами собеседник, и пришлось жестом остановить его речь, напомнить что наш сатирик человек очень деликатный в обхождении, в некотором роде, даже легко ранимый и, как он признается, "вообще не любитель конфликтов", более того "весьма послушный и толерантный человек (...) не склонен ни к каким скандалам, интригам, противоречиям". Вообще, придерживается того мнения, что "слово не должно служить способом стравливания людей". Словом, редкий человек по нашим временам и опять же справедливый и деликатный, иронизировал сосед.
- Не могу согласиться с вами, - сказал я. - Послушайте, что он говорит: "Я весьма язвительно писал о несимпатичных мне политиках, деятелях культуры, но никогда не позволял себе переступить грань между сарказмом, ехидством, остротой и оскорблением". Понятно? Так что давайте и мы будет толерантными и обходиться без оскорбительных слов, - заключил я.
- Ваш герой имеет весьма смутные представления о смысле употребляемых им терминов, если бы...
- Вам будет приятно услышать, как почтительно выражается он по адресу ваших убеждений: "Спасибо советской власти, которая культивировала - (при последнем слове сосед поежился, но промолчал) - книгу", "Я не принял разрушение Советского Союза", "Я не принял способ утверждения демократии с помощью танковой пальбы по парламенту", "Был в тысячелетней российской истории советский период. Был и в многовековой русской литературе советский период" и т. д.
- Ну и что из этого следует?
- Как что? Разве перед нами не умный и все понимающий патриот? В чем-то даже защищающий коммунистическую идеологию, дорогой философ... - я не окончил фразы, пораженный резким изменением в его лице. Оно побледнело, а глаза с каким-то невыразимым сожалением смотрели на меня. Когда он заговорил, голос его звучал глухо и бесцветно.
- Неужели вы не улавливаете в его тоне и улыбке насмешливого скептицизма? Полагаю - это не оскорбление, а определение его ипостаси. Он повторяет то, что уже дискутировалось лет 20 назад. Помните словечко "конвергенция". Но тогда шла речь о соединении капитализма и социализма, в смысле соревнования внутри двух систем, а теперь, захватив власть, присвоив народные богатства, пытаются сохранить наворованное при помощи жалких уступок, "гуманизма" в новой упаковке, мелких поблажек - хотите советский гимн, пожалуйста; желаете красное знамя и осуждения военных, расстрелявших советскую власть в октябре 1993 года, ради Бога; жаждете официально заклеймить Ельцина как выродка и кровожадного негодяя, будьте любезны. Но давайте жить в мире и согласии - вам, мол, игрушки-побрякушки всякие, а нам неограниченная власть.
Он помолчал.
- Вот и ваш сочинитель, лауреат премии "России верные сыны" название-то какое! - все отправляет в прошлое, оставляя только тот порядок вещей, который сложился на сегодняшний день после 1991 года. Не кажется ли вам, что эти, простите, "России верные сыны" - в большинстве своем подкрашенные розовой краской "новые русские", т. е. глашатаи литературного либерализма. Почти все они владеют кто газетой, кто журналом, кто институтом, хотя к настоящей науке и литературе - никак. И все горой стоят за народ, только за какой народ. Недавно несравненный Александр Андреевич Проханов бодро провозгласил на первой странице своей газеты "Завтра" (июль 2002, № 28): "Если тронете Путина, врежем!" Правда, год спустя запел иное в публицистике, но не в романах ("Господин Гексоген").
Но позвольте спросить: кому собирался "врезать" сей хитроумнейший и храбрейший господин? Народу, изнемогающему от путинских "щедрот", или своему сподвижнику Г. А. Зюганову? Но последнее невозможно, особенно после недавнего заявления ("Завтра", № 52 (421) председателя КПРФ, выдержанного в лучших традициях трагикомического жанра.
Вот что он поведал: "У Александра Проханова редкий дар предвосхищения событий. Его первая работа, с которой я ознакомился, "Трагедия централизма" предупреждала всех нас, что потеря единого управления страной будет означать трагедию для всех (...) Сегодня он выпустил роман-набат. И если мы услышим его новый призыв, то справимся с трудностями (Sic!). Мы понимаем, что потеряно целое десятилетие, никто нас не ждет в новой (?! - Н. Ф.) цивилизации, разрушены базовые отрасли. Необходимо предпринять серьезные усилия для того, чтобы выбраться из этой ситуации. Да, сегодня Кремль не правительственный орган, а скорее новое землячество. Да, сегодня правительство не отражает национальных интересов, разрушены базовые отрасли, социальная сфера. И удары наносятся с прежней методичностью. Страна гибнет. Но я уверен, мы остановим этот разрушительный процесс, прочитав новый роман ("Господин Гексоген") Александра Проханова". Кроме всего прочего, доктору наук следовало бы знать, хотя бы понаслышке, - если уж он вознамерился судить об этом предмете, - что "искусство не требует, чтобы его произведения принимали за действительность" (Людвиг Фейербах), а тем более строить государство по рецептам, изложенным в литературных опусах. Точно также, извините за трюизм, непростительно ставить знак равенства между искусством и политикой, хотя они часто тесно переплетаются друг с другом. Но дело не только в способности суждения, не менее важно другое. Изображая Проханова в виде ясновидящей Кассандры последнего тысячелетия, Геннадий Андреевич ставит под сомнение неосуществимость своего предприятия по выводу страны из тупика, уповая на воздействие романа пусть даже гениального.
Достойно великого сожаления, что на представлении сего весьма сомнительного по форме и содержанию сочинения блистательно отсутствовал Юрий Поляков. Однако ж наиболее прославленные умы в купе с яркими сынами отечества (Станислав Куняев, Геннадий Зюганов, Владимир Бондаренко, Александр Проханов, Дмитрий Язов, Владимир Личутин) предстали перед публикой всех возрастов и наречий в ЦДЛ (19 декабря 2001 г.). "Да, про наших патриотов есть немало анекдотов" (Дягилев).
Вскоре, однако, стало известно, что пребывающий по причине необычайно секретных поручений на брегах Днепра, в граде Киеве наш Цицерон, то бишь Виктор Степанович Черномырдин придерживается несколько иного мнения на сей счет. "Кто такой Гексоген и причем здесь Гексоген? - спросил он и изобразил на лике своем что-то вроде задумчивости. - В Киеве такого не знают. Сам пан-господин Кучма ничего не ведает об этом предмете... Сейчас много стало таких желающих все что-то возбуждать. Все у них возбуждается там... Вдруг тоже проснулись, возбудились. Пусть возбуждаются! А насчет того, может или не может сочинитель, в смысле писатель, впрямую влиять на историческую судьбу того либо иного государства - об этом я пока не думал... Если есть факты, ну публикуйте их на первых страницах печати. Передайте нам... Покажите мне какие эти факты? Где эти умники? Какие?.. Чешите, извините за выражение, в другом месте... По сему вопросу надо переговорить с зоилом Бондаренко - славнейшим авторитетом на литературном поприще и, обратно же, зерцалом учености, каковым он считается в кругах НПСР"...
Взбешенный сосед не выдержал черномырдинского глубокомыслия и, махнув рукой, грохнул входной дверью.
Не будем, однако, терять нить разговора о нашем сатирике. Ныне творческая судьба Полякова вызывает интерес у многих трезво мыслящих современников - писателей и читателей. Ибо раскрыть существо его как личности и мастеровитого литератора в контексте реального времени - значит понять тип писателя, сформировавшегося в жесточайших условиях социально-политических реалий; в пору, когда общество низко пало и стало грязнее, глупее, жесткосерднее и раболепнее... Литература не замедлила отреагировать на происходящее. Время понизило ее до своего уровня - да и отвернулось от нее. Захваченная врасплох, неподготовленная к жестокой борьбе молодая литературная поросль в полную меру узнала боль разочарований, утрату идеалов, крушение надежд... Жизнь как бы обошла ее стороной, лишив больших чувств, искренности, полета смелой мысли, подменив их кратковременными порывами в соединении с лоскутным миросозерцанием, сшитым из обрезков газетной мудрости и телепередач...
В свое время Н. А. Некрасов написал стихотворение о горестной судьбе человека, на мгновение оторвавшегося от земной юдоли, но тут же и погибшего в битве с действительностью. В чем-то сие напоминает судьбу наших девятидесятников прошлого столетия. Вот они, некрасовские стихи, полные грусти и печали.
Покорись - о, ничтожное племя!
Неизбежной и горькой судьбе.
Захватило вас трудное время
Неготовыми к трудной борьбе,
Вы еще не в могиле, вы живы,
Но для дела вы мертвы давно,
Суждены вам благие порывы,
Но свершить ничего не дано...
Увы, некрасовская грусть и печаль живет и ныне.Наш кроткий сатирик, пожалуй, лучший представитель молодой литературной когорты, тоже оказался, как увидим, в плену сумеречных иллюзий. Но он приложил максимум усилий, чтобы покончить с ними. И победил, но какой ценой. Об этом чуть позже, а сейчас продолжим прерванный разговор.
Немного успокоившись, я продолжал заниматься изучением жизни и сочинений Полякова. Ему, бесспорно, присуще чувство юмора. Об этом свидетельствует хотя бы такое его безапелляционное утверждение: "...положительный герой - все-таки прерогатива романтической литературы". Смешно? Посмотрим.
В тяжелые времена, в смутные переходные эпохи, когда жизнь напоминает собой ландшафт, усеянный обломками традиций и верований, идеалов и незыблемых ранее норм нравственности, добра, справедливости - идея положительного героя обретает особое значение. "Все писатели, не только наши, но даже все европейские, кто только не брался за изображение положительно прекрасного - всегда пасовал. Потому что эта задача безмерная". Достоевский ставил вопрос в широком плане - образ положительно прекрасного человека отнюдь не идеален, но он, как никто другой, воплощает в себе важнейшие идеалы времени.
И тут, естественно, встает вопрос: а каковы у нашего автора жизненные и эстетические принципы? Как я ни всматривался в облик его персонажей, но так и не смог найти четкий ответ на сей вопрос. Тогда прозвучал другой: кто же является покупателем и читателем его быстро исчезающих с книжных прилавков книг? Да все те же действующие лица поляковских сочинений - люди с узкими взглядами на жизнь, обыденным сознанием, то есть та немногочисленная общественная прослойка, которая получила прозвище "новые русские". Тут и комментировать нечего.
Несколько неубедительно звучит и утверждение Юрия Михайловича, будто он является продолжателем сатирического направления в современной литературе: "У меня действительно есть хорошие учителя - Гоголь, Салтыков-Щедрин". Очень хорошо!
Прежде всего, укажем на тот факт, что двойственность в убеждениях обнаруживает в сатирике совершенно неуместную в его ремесле шаткость воззрений на жизнь. Вообще сатира не может замыкаться в кругу общественных курьезов и странностей, к чему склонен Поляков. Далее. Сатира требует от писателя изображения не идеальных людей, а идеала, ибо честное, сознательное отношение к социальной действительности "уже само по себе представляет высшую нравственность и высшую чистоту" (Салтыков-Щедрин). В этом свете чрезвычайно существенно то, что настоящей сатире присущ пафос отрицания осмеиваемого явления, ее критика носит с о ц и а л ь н о-п о л и т и ч е с к и й х а р а к т е р и отличается резкостью, эмоциональностью и бескомпромиссностью. В арсенале сатиры - сарказм, ирония, презрение. Громкий смех сатиры является выражением борьбы, а не примирения, она призвана вызывать чувство презрения и негодования к осмеиваемому явлению. Равнодушие к злу противопоказано сатирику, безразличие губит сатиру. Н. В. Гоголь заметил однажды, что в "Мертвых душах" ему "всякая строка досталась потрясением..." Для того, чтобы высказать свое отношение к реакции, осмеять ее, "нужно, чтоб внутренности дрожали" - говорил Салтыков-Щедрин. Сатирик призван иметь свой идеал, ибо всякое отрицание, чтоб быть живым и поэтическим, должно делаться во имя идеала. Именно это имел в виду Маяковский, когда утверждал, что ""Баня" сделана и показана с точки зрения рабочих..." А с чьей точки зрения ведет осмеяние Поляков? И как понимать его утверждение, что всех-то он одинаково любит (либералов-западников, консервативно-белую и красную идею), а сверх того горой стоит за некую национальную идею? Даже Ельцина порицает: "Сколько горя, сколько бед принес этот человек России" (запомним эти слова о Ельцине) и прочая и прочая. "Ай-да, Юрий, ай-да молодец", - восхитится какой-нибудь профессиональный патриот, не подозревая подвоха в словах Полякова. А его "продвинутые" друзья из "наполовину антисоветчиков" засуетятся: "Ты что, обалдел?.. Ты что, совсем больной?.. Как, ты все просчитал?.." Уймитесь, Юра отменно здоров, все также умен, а з а н е г о в с е п р о с ч и т а л и другие то, что он под прикрытием аморфных лозунгов литературного либерализма добросовестно озвучил.
Как хотелось бы, чтоб это было не так и чтобы этот плодовитый писатель сумел сберечь себя для отечественной литературы. Но сегодня он гнет свое. "В принципе в нашем трагическом бытии очень много смешного, - вскакивает он на своего любимого конька Трали-вали. - Взять пример с тем же Ельциным. Когда этот человек появлялся на телеэкране в последние свои годы президентства, он был настолько нелеп, смешон, что можно было от смеха упасть с дивана. Но никто не падал, потому что все понимали, сколько бед принес этот человек России и сколько судеб поломалось из-за того, что на переломе веков история втюхала (!) нам такого деятеля". Далее еще круче: "...во главе государства встали люди, место которым или в тюрьме, или в дурдоме, или на интеллектуально-духовный инвалидности".
Но как относиться к тому, кто в тюремно-дурдомовском окружении "бухого Борьки" был самым близким и доверенным лицом, которого он протолкнул в президенты? Юрия Михайловича оставляет комическое воодушевление как только он начинает защищать Путина от оппозиции. Поскольку, как он выражается, "...за этим стоит разрушительная идея; не только разорвать страну территориально и пространственно, но и разорвать ее во времени, отделить дореволюционную эпоху от революционной, советскую от постсоветской. А самое страшное, когда распадается связь времен. И, если я правильно понимаю, это идет вразрез с теми целями, которые ставит перед собой Путин. На мой взгляд, он все-таки настроен на собирание во всех направлениях. Но что получается? Государство наконец-то пытается страну поднимать, восстановить связь поколений, сплотить ее территориально". Хорошо пишет Юрий Михайлович, ей Богу, хорошо. А дальше еще лучше. Как сатирик: "А наша интеллигенция такое впечатление, словно она вообще из другой страны приехала, продолжает работать на разрыв, причем губительный (...). В основном наша интеллигенция воспитана на абстрактном и глупо-прозападном гуманизме. А национальная идея сейчас не может быть сформулирована однозначно. Объясняю почему: все прошедшее десятилетие в России главенствовали три направления нашей мысли: либерально-западническая, консервативно-белая и красная идеи. Они существовали, как бы замкнувшись в своих интеллектуальных гетто. Между ними не было серьезного диалога, речь шла о нюансах".
Ну зачем же все так отчаянно упрощать! Между тремя ветвями литературных направлений были не только диалоги, но и борьба мировоззрений, эстетических установок, национальных традиций и т. д. И она ожесточается, обретая классовый характер.
Вот в чем суть проблемы литературного либерализма на современном этапе, ярким представителем и выразителем коего является преуспевающий Поляков.
Ничего не скажешь, умен редактор "Литературной газеты", способный балансировать на грани - и делает это, надо признать, с большим искусством.
Разрушение великого государства, геноцид, Россия на краю гибели, ввергнутый в пучину бед народ и другие не менее ужасающие тенденции - это, по его убеждению, "нюансы"...
Поищите дураков в другой деревне!
Впрочем о подобных "нюансах", разумеется, в совершенно другом тоне писал в свое время великий русский мыслитель. То, что происходит сегодня, русский народ вынес на своей согбенной и исполосованной кнутами спине. 155 лет тому назад. 15 июля 1847 года В. Г. Белинский писал Н. В. Гоголю из Зальцбурга: "...Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещении, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, сколько веков потерянного в грязи и неволе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью. А вместо этого она представляет собою ужасное зрелище страны, где (...) нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже и полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей".
Трагизм народов современной России усугубляется тем, что кроме моря бед на них накатывается угроза разрушения вековых устоев Отечества и исчезновение его с политической карты мира... На повестке дня, стало быть, не только борьба с принципами, но и с конкретными носителями оголтелых реакционных поползновений, а равно и с самим собою, т. е. своими прежними убеждениями, верованиями и политическими амбициями. В классовой борьбе, как в огне, брода нет.
Между тем писатель Поляков, как и положено, исправно несет "государеву службу" и уже пожинает плоды своего предприятия, кое никак не противоречит, как говаривал незабвенный гоголевский Манилов, "дальнейшим видам России".
Да, оная поляковская "негоция" (торг с властью) никак не противоречит "дальнейшим видам" нынешнего политического режима. Правда, слишком экзальтированные патриоты порою впадают в такой неистовый раж, что готовы изображать шефа "Литературной газеты" чуть ли не троянским конем в стане абрамовичей, лужковых, грефов, касьяновых и прочих. Уймитесь, о други, тут дело гораздо сложнее и серьезнее, чем кое-кому кажется. Ну начала газета освобождаться от старых зубодробительных приемов, иной становится общий тон, да и светлее на страницах, воздух чище...
Но разве изменилось ее главное направление, а ее хозяева при надобности не урезонят редактора? Подвергая критике (что отмечалось выше) тупую, алчную и продажную ельцинскую клику, коя и теперь заседает в Кремле, дорогой Юрий Михайлович ничего не имеет против антинародного режима, более того, возлагает благие надежды на ставленника Ельцина, который с особым рвением проводит прежний курс на закрепощение народа и окончательный развал государства. Далее. Он громогласно ратует за согласие и изменение общественного сознания, но ничего не говорит против господствующей социально-экономической системы, основанной на эксплуатации человека человеком. Впрочем, достаточно и сказанного, чтоб понять суть свободы слова в условиях буржуазной демократии... Не потому ли столь характерна для него двойственность - будучи реалистом, т. е. объективным в художестве, он в плане политическом остается субъективным, лояльным по отношению к правящим структурам. Благими намерениями дорога вымощена в ад.
Да, "жизнь сумрачна, но свет искусства ясен", - заметил как-то Ф. Шиллер. В этом убеждает нас и водевильная стихия иных сочинений Полякова. Проникнемся и мы юмористическим духом, со смехом указав на одну из занятных черт нынешнего творческого процесса. Речь идет о роли образа льдины в жизни современных авторов - гордости и надежде российской словесности. Наши доблестные критики еще не установили, что послужило причиной популярности вышеозначенного предмета, но факт остается фактом - она играет огромное значение в формировании миропонимания иных тружеников пера. Говорят, что сие - изобретение незабвенного Валентина Григорьевича Распутина, осенившее его в пору ответственно-мучительных раздумий о том, как выразить глубочайшую благодарность Солженицыну по случаю присуждения ему солженицынской же премии. Как бы то ни было, он первый в истории всемирной литературы отважно взгромоздился на ее скользкую поверхность и, ухватившись за острый край, вожделенно вздыхал о прелестях и утехах жизни обитателей проходящего мимо него лайнера под прекрасным, надо полагать, американским флагом. Ему что-то кричали, жестами звали к себе, но он никак не мог сдвинуться с места по причине примерзания известных органов к холодной поверхности... Так и остался на нашей бедной земле, сохранив, правда, за собой титул "патриота" и "духовного лидера народа". Но что это значит по сравнению с западным раем, коим насладился его кумир Александр Исаевич?!