Страница:
Изрядно наследившие на литературной и общественной ниве, нынешние литературные либералы снова изворачиваются и лгут. Будучи уличенными в политическом блуде, они лицемерно хнычут: "... Я, принужденный к послушанию, в унисон с другими подписывал угодные властям письма...", "Новая власть не оценила нас по достоинству"; "Нас не понимают..." Полноте!
Кто поверит, будто эти неистовые деятели, до макушки засыпанные орденами, премиями, должностями и прочими атрибутами "сладкой жизни", "принуждены к послушанию"? Как и ранее, они все так же в "унисон с другими" подписывают письма, оплевывают Россию и ее культуру, взамен получая от нынешнего режима деньги, депутатские мандаты и престижные должности. Фанаберия, цинизм и лицемерие - вот качества, делающие их удобными для власть предержащих. Они и ныне правят бал и в литературной жизни, порождая серость, скуку и творческую бесперспективность.
К началу ХХI столетия уже ни у кого не осталось сомнений, что противостояние литературных группировок достигло своего апогея. Теперь с полным правом можно утверждать, что они не совпадают по главным идейным, эстетическим и художественным принципам.
Современная русская литература на перепутье. Куда устремит она свой бег: к великой и спасательной истине, вдохновляясь любовью "к родному пепелищу", как завещали титаны отечественной культуры? Или соблазнится холодным блеском "общечеловеческих ценностей", презрев свое национальное достоинство? А может быть, дрогнет под прицельным огнем недобрых разрушительных сил?
2. "Венерические фантазии" беллетриста.
30 сентября 1996 года, где-то около 10 часов вечера я - российский негоциант конца ХХ века - возвращался с вечеринки. Отмечали то ли чей-то юбилей, то ли крупную финансовую сделку - всего не упомнишь. Людей было сравнительно немного, зато влиятельных, именитых и прочих тузов - хоть отбавляй. Пили, ели, веселились. У меня появилось желание окунуться в обыденную московскую жизнь, и я откланялся. На прощанье случившийся здесь сочинитель (о нем речь впереди) сунул какой-то кирпичеподобный пакет и дурашливо прокричал перед тем, как захлопнуть за мной дверь: "Иди в этот трижды безумный мир!" Кто знал, что эта полупьяная шутка через несколько часов обернется для меня явью? На улице меня, как говорится, развезло, и я очнулся в... частной психиатрической клинике.
- Проснулся-таки, - воскликнул высокий мужчина в белом халате и больших очках в коричневой роговой оправе. - Двое суток действовал мой препарат. Успокойтесь, с вами все в порядке. Вы у нас долго не задержитесь.
- Как я попал сюда?
- Увы и ах! Во-первых, у нас сейчас карантин, поэтому ни сюда, ни отсюда "нет хода никому", как поется в старом романсе. Во-вторых, я должен закончить свой эксперимент, а в-третьих, при вас не обнаружено ни документов, ни денег, кроме этого, - и он протянул мне увесистую книгу: Олег Попцов. "Хроника времен "царя Бориса"". - А знаете, пока вы отсыпались, мы закупили 10 экземпляров и в темпе подготовили спектакль-диспут. Блестящая идея, не правда ли? Это поможет снять, так сказать, нервозную напряженность среди моих пациентов. Да, я не представился - главврач этого лечебного заведения, - и он назвал свою фамилию, довольно известную в среде ученых-медиков.
- Какой спектакль-дискуссия? Попцов, как теперь говорят, "акула пера", находящийся у самого подножия сиятельных вершин, даже в некотором роде писатель-мыслитель. Идеолог, прости Господи. А вы толкуете о потешном спектакле. Ваши подопечные, конечно, - и я покрутил пальцем у виска.
- Э-э, голубчик, - улыбнулся доктор, - завтра вы увидите, что это за люди. Классику надо читать: "И в небе, и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио". Поясняю: Шекспир. "Гамлет". Кстати, в вашем кармане обнаружен клочок стенографической записи.
- Да, я закончил курсы, практиковал.
- Отлично, - обрадовался мой собеседник. - Это выход из сложной ситуации: вы будете сидеть рядом со мной и вести стенограмму. И, ради Бога, не показывайте, что вы здесь случайный человек. Вы - "как все", вы меня поняли? Иначе не избежать беды, тут свои законы и не жалуют "инородных тел", как говорит мой друг Эрудит.
После этого доктор плотно притворил за собой дверь, повернул ключ и я остался наедине со своими горькими размышлениями.
I
Об удивительных вещах, которые довелось узнать негоцианту, и неслыханно дерзком поступке Кальсонкина.
На следующий день произошло событие, ради которого и начат этот рассказ.
Когда большой зал с возвышением в углу и трибуной был забит до отказа, Председатель (главврач) объявил начало спектакля-диспута. Вначале приступили к процедурным вопросам. Придирчиво обсуждали каждую кандидатуру оратора-артиста, дотошно уточняли очередность выступавших, вникали в тонкости регламента. Особенно ожесточенные споры развернулись вокруг роли и места во всем этом действе "выдающейся фигуры Б.Н. Ельцына", как совершенно справедливо заметил крупный деятель партии любителей пива. Не в пример разнузданной демократической прессе и козням непримиримой оппозиции, собравшиеся ни за что не хотели всуе употреблять святое имя "всенародно избранного". Законопослушие есть законопослушие, где бы ты ни находился на балу или в сумасшедшем доме. С другой стороны, участники спектакля-диспута ни на йоту не хотели отступать от исторической правды. Как тут быть? К решению о постоянном присутствии любимого президента специально подобранный по внешней фактуре больничный дворник (он горделиво восседал на задрапированном под танк столярном верстаке) пришли без особых прений. А как обращаться к нему в случае надобности, как обозначить в афише? Выручил Эрудит.
- Выступая по телевидению, госпожа Ельцина Наина Иосифовна, - сказал он, - горько сетовала на "словесный садизм журналистов". Между тем, говорила она, президентство - "очень тяжелая ноша" и "президентское кресло занимают не для власти", в то время как "кресло не украшает человека". Золотые слова и вовремя сказаны! - торжественно провозгласил Эрудит и предложил обращаться просто и почтительно: "Господин Главнокомандующий", по случаю наличия верстака, то бишь бронетехники.
На том и порешили.
Затем утвердили список выступающих, включая стенографиста. Желающих оказалось более половины присутствующих, но после тщательного отбора (с учетом благоразумия, речистости и популярности в заведении), после страшных препирательств и пролетевшей над головой Председателя пустой бутылки из-под кефира в списке осталось 6 человек. Вступительное слово предоставлялось Председателю. Затем шли ораторы и комментаторы под кличками приобретенными в заведении.
Как скажу, так и будет - больничный дворник, заслуженный алкоголик, но хитрован и фанфарон. Как уже отмечалось выше, все сошлись на том, что роль Господина Главнокомандующего ему как раз впору.
Суровый - исполнитель роли автора книги о Ельцине Олега Максимовича Попцова. Волен давать характеристики, разглагольствовать, даже острить (поелику возможно), разумеется, не отступая от текста.
Вопросительный знак - то есть Я, ведущий стенограмму.
Эрудит - приятель Председателя, умница, обладатель трех дипломов доктора наук (математики, философии и филологии).
Артист - из труппы прославленного столичного театра. Ему поручено сыграть дьявольски трудную женскую роль.
Когда Председатель взошел на трибуну, я невольно залюбовался им: высокий, подтянутый, независимый. Большая голова и строгие черты лица резко контрастировали с наивной детской улыбкой. Но больше всего меня поразили глаза - в них было столько тоски и невыразимого страдания, что я невольно отвел взгляд в сторону. Теперь мне стало ясно, почему он на людях редко снимал темные очки. Эти, заполнившие зал, любили его, он был их гордостью, надеждой, спасением. В отличие от меня они понимали, что всю эту кутерьму с "кирпичем" прославившего себя Попцова, он затеял для отвлечения их от тяжелых дум. Они обожали этого человека.
- Дорогие друзья! - сказал Председатель, когда в зале воцарилась тишина. - Я прошу вас отрешиться от внутренних переживаний и иных забот и погрузиться в вопросы отвлеченные, далекие от вашей личной жизни. Вообще от жизни нормального человека, - подумав, уточнил он. - Я имею в виду политику. Далекую от нас еще и потому, что в ней подвизается скопище проходимцев, ничтожеств и закоренелых лжецов. Хотя нам, в некоторой степени отгороженным от мира сего, забавно понаблюдать за их мышиной возней. Кто они такие, эти ельцины, бурбулисы, чубайсы, федоровы, гайдары, шахраи, вызывающие чувства стыда и горечи? На страницах бесподобной, равно как и занятной книги Попцова мы сталкиваемся с ними лицом к лицу. Тип политика-демократа, которого вывел здесь автор, - этот тип ограниченного и мелочного, своекорыстного и жестокого человека, обуреваемого непомерными амбициями.
Он говорил спокойно, не повышая голоса, и начинало казаться, будто этот человек вырвался из потока полной тревог и волнений жизни, забыл о составе слушателей и отвечал на свои, давно мучившие его вопросы, сверял будоражившие его мысли с последними событиями - и не находил надежных ориентиров и твердой почвы для разрешения своих сомнений.
- О чем еще хотелось бы сказать в кратком вступительном слове? Пожалуй, вот о чем: главная цель, которую преследует Попцов, - убедить читателя в необратимости, "демократических реформ, приведших якобы к стабилизации общества. Так ли это? Видимо, на этот вопрос дадут исчерпывающий ответ докладчики. И еще: автор "Хроники" пугает нас прошлым, перечеркивая более чем полувековую Историю России. С подобным никак нельзя согласиться. Но больше всего меня поразила бездуховность, безразличие к человеку, плохо скрываемый цинизм, пронизывающие этот толстый фолиант. Между тем, автор, говорят, во время оно успешно подвизался на поприще изящной словесности, имеет удостоверение "инженера человеческих душ". А душами-то реальных людей, как уже сказано, пренебрег... Я закончил.
Согласно регламенту, после вступительного слова полагалась десятиминутная пауза, в течение которой присутствующие могли со своих мест высказывать замечания, суждения, задавать вопросы. Зал ожил, загудел. Одни порицали Председателя за "восхваление попцовского опуса", как они выражались, другие, напротив, за критику, но все пришли к мнению, что голая политическая тенденциозность сочинителя изобличает его как эготиста к тому же лицемера и политического флюгера.
Воспользовавшись суматохой, на трибуну выскочил некто юркий, гнусавым голосом начал выкрикивать текст, не отрывая глаз от мелко исписанного клочка бумаги: "В полный голос, глядя в глаза, Олег Попцов, журналист, писатель, представитель ВГТРК или проще - российской телерадиокомпании, в "Хронике времен <царя Бориса>" критикует власти, самого президента. Попцов предупреждает об опасности, грозящей обществу. Через всю "Хронику" проходит Б.Н. Ельцин - фигура к р у п н а я и противоречивая. Убийственный вывод: "Высокая власть, назвавшая себя реформаторской, оказалась на одной чаше весов с жириновцами и национал-патриотами"", - на верстаке (танке) послышался зубовный скрежет, но юркий торопливо продолжал: - "Личность автора высвечена в "Хронике" весьма выразительно. Читая "Хронику", я радовался за нашу журналистику, которая сохранила достоинство и помогает становлению новой генерации свободных людей".
- Дурак! - отчетливо прозвучало в углу Господина Главнокомандующего.
Бросив бумагу на стол Председателя, самозванный оратор хотел было улизнуть, но не тут-то было. Два дюжих медбрата мигом водрузили его перед нашим столом.
- Сам сочинил или как? - с интересом разглядывая его, спросил председатель. - Говори, Кальсонкин.
Тот заметался в руках дюжих молодцов, захныкал: "Хочу домой в Питер".
Из передних рядов поднялся благообразный щупленький человек.
- Говори, Эрудит.
- Переписал статейку всемирно известного Рубашкина из "Литгазеты" № 42. Своими сокращениями Кальсонкин лишь усилил холуйски-воинственный тон вышеозначенного опуса.
- Спасибо, Эрудит, - ласково проговорил Председатель. - За нарушение регламента, что граничит с попыткой внести смятение в умы почтенной публики, а равно распространение злокозненной клеветы, выразившейся в приписке Попцову чуждых ему качеств, как-то: критика президента, достоинство, правдивость и прочее, - лишить Кальсонкина права голоса до 16.00 сего дня.
В это время послышалось недовольное сопение, старый столярный верстак, то бишь танк, заскрипел и покачнулся. Господин Главнокомандующий проворчал:
- Попцов - верный царский пес, но уж больно врет, понимаешь. Мол, Ельцин - не кастовая натура, каркас власти надо подгонять под него. Шта? Как это понимать? Или вот: 19 августа 1991 года, Ельцину только что позвонил Буш. И Ельцин еще находился под впечатлением этого разговора. Буш высоко оценил мужество Президента России, его благородство по отношению к Горбачеву. - Рассказывая все это, хмыкнул Главнокомандующий, Ельцин, дескать, хитровато улыбался, как бы чуть-чуть отстраняясь от этих высоких характеристик, которые ему неловко даже повторять... - Что он делает из меня шестерку? - заорал Главнокомандующий, грозя кулаком в сторону Попцова. - Слишком болтлив, понимаешь. А от болтунов одни неприятности проистекают... Сколько раз собирался гнать в шею, да все как-то руки не доходили.
Увесистая "Хроника", брошенная разъяренным Кальсонкиным, почитателем блистательного дарования Попцова, расквасила Главнокомандующему нос.
- Требую компенсации! - закричал тот, перекрывая шум ликующего зала, и выразительно пощелкал указательным пальцем по кадыку.
Главврач объявил перерыв на обед.
II
О страдальческой жизни и беспримерном мужестве Олега Максимовича Попцова и о том, как он чуть не поссорил Суслова с племянником и Политбюро.
После обеденного перерыва и тихого часа Председатель объявил собравшимся:
- Исполнитель роли Господина Главнокомандующего почтеннейший Как скажу, так и будет - получил компенсацию за причиненное ему телесное повреждение (тот сиял на своем месте с заклеенным пластырем носом). Как скажу, так и будет, клятвенно обещал не доверять "Жириновскому" и ограничиться несколькими глотками. Это первое. Второе - мне передали записку (50 подписей) с просьбой вкратце рассказать, цитирую: "О доблестном авторе доселе неслыханно правдивой и забавной книги "Хроника времен <царя Бориса>"". Вам и карты в руки, - обратился он к суровому исполнителю роли Попцова.
Тот, подражая оригиналу, надуваясь и важничая, вальяжно подошел к нашему столу:
- В такой обстановке работать не могу. Желаю, чтоб на сцене был стол, телефонный аппарат, а сбоку мягкое кресло. И чтоб секретарша иногда сюда-туда по кабинету, для полета мысли, значит.
Председатель распорядился. Суровый-Попцов сел в кресло и впал в глубочайшую задумчивость. В зале стояла мертвая тишина. (Тут надо заметить, что в силу своего состояния присутствующие воспринимали происходящее как нечто ранее ими виданное либо как подлинную реальность из той, прежней их жизни, и вели себя соответственно этим своим представлениям.) Вдруг из-за притихшего Господина Главнокомандующего появилась ширококостная мужская фигура в легком платье и в дамском парике под мадам Старовойтову и не спеша двинулась к задумавшемуся Суровому. Тот мгновенно среагировал, забился под стол и сдавленным голосом начал шпарить попцовский текст: уберите этот "комплекс самоуверенности", "это неумение или нежелание обуздать себя" и, вылезши из-под стола, гордо выпятив грудь, патетически произнес в сторону этого огородного чучела: "Освобождена от должности президентским Указом без каких-либо объяснений. Ей казалось, что она предназначена для сотворения философии, а нужна была в другом "помыть стекла в доме", чтобы увидеть, что творится на улице".
То, что произошло вслед за этими словами, удивило, обрадовало и изумило всех нас. "Галина Старовойтова" изящным движением руки приподняла надетое на голое тело платьице, обнаружив ярко выраженную мужскую конфигурацию... Суровый-Попцов упал в кресло, обхватив голову руками.
Энтузиазм был неописуем!
Даже Господин Главнокомандующий, погрузившийся было в дремотное состояние, отреагировал:
- Надо выплатить задолженность по зарплате артистам.
Медленно, как бы вгрызаясь в плотные слои прошлого, актер начал рассказ о жизни и мнениях автора "Хроники". Родился в мае 1934 года в Ленинграде. Самостоятельная жизнь началась в студенческую пору. Окончил Ленинградскую лесотехническую академию. В момент избрания секретарем Ленинградского обкома комсомола, в 1959 году, был самым молодым молодежным лидером такого масштаба в стране. Написал и издал 12 книг - романы, повести, сказки, рассказы... Как многие, продолжал актер читать автобиографию Попцова, старался не замечать своих унижений, своей зависимости. (Тут актер отступил от текста книги и с искаженным от омерзения лицом негромко произнес словцо на букву С, но, к счастью, его никто не расслышал, кроме Председателя и меня, сидящих недалеко от него.) Неожиданно Попцов понял, что демократия принесла избавление от ига - уходит вечный страх за себя, свою карьеру, детей. В поднявшем нас с колен порыве мы стали легко выговаривать: "Конец тоталитарному режиму, пришла свобода".
Вдруг Суровый остановился. Я взглянул на него и ужаснулся: крупный пот покрывал его побледневшее лицо, руки, державшие "Хронику", дрожали. Честное сердце рабочего человека (20 лет под землей строил метро) не выдерживало цинизма этого "сохранившего достоинство". Председатель подал Суровому стакан с какой-то мутной жидкостью и что-то зашептал на ухо.
Справившись с волнением, актер продолжал перечислять подвиги прославленного сочинителя на ниве вольнодумства. Но все они меркнут, кажутся детской забавой по сравнению с его неслыханными успехами на журналистском поприще в бытность главным редактором журнала "Сельская молодежь". С правдивостью, равной подвигу, и с врожденной скромностью рассказывает он о том, как "возродил журнал из пепла", и одновременно "сформулировал свое кредо как молодого лидера, а затем как профессионала", вследствие чего "появился один из самых популярных журналов". Можете себе представить, что тут началось: у книжных киосков появились длинные очереди, только что вышедший номер нарасхват, в считанные минуты тут же зачитывается до дыр - партаппарат в бешенстве, цензура в ужасе. "Один из цензоров, доверительно сообщает Попцов, - как-то признался мне: "Когда я вижу, что по графику приближается выход очередного номера <Сельской молодежи> (а я редактировал этот журнал), у меня портится настроение"". (Бедняга не объяснил причин подобного состояния - то ли его повергло в уныние извращение фактов или несуразицы из тех, которые осмеял Марк Твен в знаменитом рассказе "Как я редактировал сельскохозяйственную газету" - да это и не важно.) Это был триумф Попцова и позорное бессилие могущественной власти, которая, привыкнув к фразеологии диссидентов, пожалуй, впервые столкнулась с вызывающе наглым оппозиционером, как можно заключить из "Хроники времен "царя Бориса"".
Молва донесла до нас доселе неслыханные свидетельства, потрясающие своим драматизмом. Однажды, рассказывают, всемогущий Михаил Суслов явился домой далеко за полночь. Усталый и разбитый после ночных кремлевских бдений, он вышел из машины. К его удивлению, в комнате гостившего племянника горел свет. "Что бы это значило?" - размышлял он, всходя на площадку второго этажа. В приоткрытую дверь он увидел вихрастую голову дебелого племянника, развалившегося в кресле. "Дядя, - радостно воскликнул тот, - послушай, как мило написано о хрюшках на фоне любовной интрижки и разглагольствований бригадира о зажиме колхозной демократии. Да и на верхних этажах, в райкомах, говорит, обнимая свинарку, сидят не ангелы. А свинарка - кровь с молоком... И редактор журнальчика не промах, если тиснул такое.... Этот, как его, Попкин, нет, Попцов, а не Попкин", - заржал племянник, потрясенный собственным остроумием.
Помрачневший дядя, тяжело ступая, пошел прочь. Не раздеваясь, он прилег на диван и глубоко вздохнул. Почему-то ему пришла мысль о тщете жизни, о грядущих переменах, о каких-то еще неясных, но грозных событиях, надвигающихся на страну. Во сне Суслову привиделись свиные рыла, торчащие из всех углов и книжных шкафов, и ржущий племянник вкупе с ухмыляющимся краснощеким редактором "Сельской молодежи".
Кто знает, как все было в самом деле, но Попцов, видимо, кое-что прознал на сей счет. Иначе, как он уверяет, будучи человеком исключительной честности и моральной чистоплотности, ни за что не тиснул бы для истории столь глубокого и несколько загадочного пассажа: "... Журнал "Сельская молодежь", который я редактировал, читали родственники Брежнева, племянники Суслова, жена Черненко. Близкие - это непредсказуемая, чувственная среда власти". Редкий тип этот Попцов: по части вранья Хлестаков, не говоря уже о бароне Мюнхгаузене, ему и в подметки не годятся... А если правда? Тогда не Горбачев, вкупе с Яковлевым, Шеварнадзе, Ельциным стояли у истоков предательства интересов народа, а... М-да! Столь не любимый Попцовым философ Ричард Косолапов подобное сочинительство называет "в е н е р и ч е с к и м и ф а н т а з и я м и". Пожалуй, он прав.
Вдумайтесь только: ни Политбюро, ни правительство СССР, если верить хроникеру, никак не могли его одолеть. Все в партаппарате в растерянности, КГБ в ужасе, Брежнев впал в прострацию, а Попцов и в ус не дует и как ни в чем не бывало продолжает в "Сельской молодежи" гнать антисоветчину. Потрясающе! Его, редактора "самого популярного журнала" в Советском Союзе, как он сам пишет, пытались дважды снять с должности, засылали в редакцию первоклассных лазутчиков и испытанных провокаторов, даже заманивали четыре раза в аппарат ЦК КПСС, но не тут-то было: устоял, сдюжил, победил... Легенда о русских богатырях, конечно, вещь удивительная по своему героическому пафосу. Но тех было трое, да и противник был жидковат и смешон на своей низкорослой лошаденке и с луком в руках. А тут целая армада партаппаратчиков, вооруженных до зубов новейшей техникой против одного Попцова - и никаких шансов на победу!
Воистину "венерические фантазии", которые со времен, как свидетельствует "Хроника", будут принимать все более изощренный и непредсказуемый характер.
А было, как теперь всем понятно, совсем другое - тонко продуманная акция, игра (пытались снять с журнала, заманивали в ЦК и т.д.), режиссеры которой уже расселись на верхних этажах власти. Полуинтеллигентами, полуписателями, полуучеными, полупатриотами, готовыми ради корысти на все, начинали заполнять ниши государственных структур. Позер и льстец, одержимый желанием славы и власти, Попцов как нельзя лучше подходил для этой роли, и он ее получил.
Сыграв свою роль Суровый медленно сошел со сцены.
- Не-е поз-волю!.. Это не царское дело столбы выкапывать... Я на ложках переиграю кого хошь и симфоническим оркестром командовать могу, понимаешь... Как скажу, так и будет... А эту самую, ну, которая баба в США стоит с поднятой рукой, три раза облетел и стал трижды свободен... А потом самолично окропил шасси самолета. Шта? - После непродолжительного бульканья Господин Главнокомандующий продолжал, обращаясь к Суровому: - Ты коммунист? Решил податься в депутаты, чтобы сколотить сильную фракцию в Думе? Наша задача этого не допустить. Пропагандистскую работу запретить на основании Конституции и так далее... Если есть какие-то призывы со стороны коммунистов к свержению власти и так далее, то вплоть до того, что прекращать регистрацию таких кандидатов в депутаты. То есть нам надо вести сейчас пропаганду против всех... Тогда мы достигаем цели. Хотя у нас сейчас достаточно сильный "Наш дом Россия", блок Рыбкина, достаточно сильный Явлинского. Мы все околодемократические организации угроб... как Верховный Совет в 1993... Шта!
Пустой "Жириновский" скатился с верстака и, позванивая, остановился перед трибуной. Смех волнами загулял по залу. Два хохочущих медбрата взяли под руки упирающегося и выкрикивающего "как скажу, так и будет" Господина Главнокомандующего и поволокли вон.
Наступила пора процедур, ужина и ночных кошмаров для многих...
III
О неустрашимости "демократов", великой свирепости либерал-интеллигентов, а также других не менее странных и забавных происшествиях.
Весть о предстоящем выступлении Эрудита мигом облетела клинику, вызвав всеобщий интерес. В зале появился медперсонал в полном составе, пришла даже супруга дворника Как скажу, так и будет, не без блеска исполняющего роль Господина Главнокомандующего. Она придирчиво приглядывалась к своему благоверному, чинно сидевшему на бутафорской бронетехнике и лихо исполняющему "Шумел камыш" на старых, давно выброшенных ею ложках.
Когда Эрудит поднялся на трибуну, все стихло.
- Дорогие друзья! - Обратился он к присутствующим. - Чем интересен для меня, как ученого, феномен Попцова Олега Максимовича? Отвечаю: прежде всего тем, что он является умным, сознательным и убежденным проводником идеологии разрушения, а не примитив, коими изобилует нынешняя "демократическая тусовка". Все эти лоснящиеся от жира и пухнущие от избытка идиотизма гайдары, собчаки, макаровы, черниченки, нуйкины, шапошниковы (всех не перечесть!) в соединении с примитивно мыслящими литераторами, зараженные бациллой истерической патетики, шуты гороховые по сравнению с нашим героем. Попцов умеет делать серьезное дело - и делает его хорошо, отстаивая свои убеждения до конца. Сдается, многие недооценивают его способности.
Кто поверит, будто эти неистовые деятели, до макушки засыпанные орденами, премиями, должностями и прочими атрибутами "сладкой жизни", "принуждены к послушанию"? Как и ранее, они все так же в "унисон с другими" подписывают письма, оплевывают Россию и ее культуру, взамен получая от нынешнего режима деньги, депутатские мандаты и престижные должности. Фанаберия, цинизм и лицемерие - вот качества, делающие их удобными для власть предержащих. Они и ныне правят бал и в литературной жизни, порождая серость, скуку и творческую бесперспективность.
К началу ХХI столетия уже ни у кого не осталось сомнений, что противостояние литературных группировок достигло своего апогея. Теперь с полным правом можно утверждать, что они не совпадают по главным идейным, эстетическим и художественным принципам.
Современная русская литература на перепутье. Куда устремит она свой бег: к великой и спасательной истине, вдохновляясь любовью "к родному пепелищу", как завещали титаны отечественной культуры? Или соблазнится холодным блеском "общечеловеческих ценностей", презрев свое национальное достоинство? А может быть, дрогнет под прицельным огнем недобрых разрушительных сил?
2. "Венерические фантазии" беллетриста.
30 сентября 1996 года, где-то около 10 часов вечера я - российский негоциант конца ХХ века - возвращался с вечеринки. Отмечали то ли чей-то юбилей, то ли крупную финансовую сделку - всего не упомнишь. Людей было сравнительно немного, зато влиятельных, именитых и прочих тузов - хоть отбавляй. Пили, ели, веселились. У меня появилось желание окунуться в обыденную московскую жизнь, и я откланялся. На прощанье случившийся здесь сочинитель (о нем речь впереди) сунул какой-то кирпичеподобный пакет и дурашливо прокричал перед тем, как захлопнуть за мной дверь: "Иди в этот трижды безумный мир!" Кто знал, что эта полупьяная шутка через несколько часов обернется для меня явью? На улице меня, как говорится, развезло, и я очнулся в... частной психиатрической клинике.
- Проснулся-таки, - воскликнул высокий мужчина в белом халате и больших очках в коричневой роговой оправе. - Двое суток действовал мой препарат. Успокойтесь, с вами все в порядке. Вы у нас долго не задержитесь.
- Как я попал сюда?
- Увы и ах! Во-первых, у нас сейчас карантин, поэтому ни сюда, ни отсюда "нет хода никому", как поется в старом романсе. Во-вторых, я должен закончить свой эксперимент, а в-третьих, при вас не обнаружено ни документов, ни денег, кроме этого, - и он протянул мне увесистую книгу: Олег Попцов. "Хроника времен "царя Бориса"". - А знаете, пока вы отсыпались, мы закупили 10 экземпляров и в темпе подготовили спектакль-диспут. Блестящая идея, не правда ли? Это поможет снять, так сказать, нервозную напряженность среди моих пациентов. Да, я не представился - главврач этого лечебного заведения, - и он назвал свою фамилию, довольно известную в среде ученых-медиков.
- Какой спектакль-дискуссия? Попцов, как теперь говорят, "акула пера", находящийся у самого подножия сиятельных вершин, даже в некотором роде писатель-мыслитель. Идеолог, прости Господи. А вы толкуете о потешном спектакле. Ваши подопечные, конечно, - и я покрутил пальцем у виска.
- Э-э, голубчик, - улыбнулся доктор, - завтра вы увидите, что это за люди. Классику надо читать: "И в небе, и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио". Поясняю: Шекспир. "Гамлет". Кстати, в вашем кармане обнаружен клочок стенографической записи.
- Да, я закончил курсы, практиковал.
- Отлично, - обрадовался мой собеседник. - Это выход из сложной ситуации: вы будете сидеть рядом со мной и вести стенограмму. И, ради Бога, не показывайте, что вы здесь случайный человек. Вы - "как все", вы меня поняли? Иначе не избежать беды, тут свои законы и не жалуют "инородных тел", как говорит мой друг Эрудит.
После этого доктор плотно притворил за собой дверь, повернул ключ и я остался наедине со своими горькими размышлениями.
I
Об удивительных вещах, которые довелось узнать негоцианту, и неслыханно дерзком поступке Кальсонкина.
На следующий день произошло событие, ради которого и начат этот рассказ.
Когда большой зал с возвышением в углу и трибуной был забит до отказа, Председатель (главврач) объявил начало спектакля-диспута. Вначале приступили к процедурным вопросам. Придирчиво обсуждали каждую кандидатуру оратора-артиста, дотошно уточняли очередность выступавших, вникали в тонкости регламента. Особенно ожесточенные споры развернулись вокруг роли и места во всем этом действе "выдающейся фигуры Б.Н. Ельцына", как совершенно справедливо заметил крупный деятель партии любителей пива. Не в пример разнузданной демократической прессе и козням непримиримой оппозиции, собравшиеся ни за что не хотели всуе употреблять святое имя "всенародно избранного". Законопослушие есть законопослушие, где бы ты ни находился на балу или в сумасшедшем доме. С другой стороны, участники спектакля-диспута ни на йоту не хотели отступать от исторической правды. Как тут быть? К решению о постоянном присутствии любимого президента специально подобранный по внешней фактуре больничный дворник (он горделиво восседал на задрапированном под танк столярном верстаке) пришли без особых прений. А как обращаться к нему в случае надобности, как обозначить в афише? Выручил Эрудит.
- Выступая по телевидению, госпожа Ельцина Наина Иосифовна, - сказал он, - горько сетовала на "словесный садизм журналистов". Между тем, говорила она, президентство - "очень тяжелая ноша" и "президентское кресло занимают не для власти", в то время как "кресло не украшает человека". Золотые слова и вовремя сказаны! - торжественно провозгласил Эрудит и предложил обращаться просто и почтительно: "Господин Главнокомандующий", по случаю наличия верстака, то бишь бронетехники.
На том и порешили.
Затем утвердили список выступающих, включая стенографиста. Желающих оказалось более половины присутствующих, но после тщательного отбора (с учетом благоразумия, речистости и популярности в заведении), после страшных препирательств и пролетевшей над головой Председателя пустой бутылки из-под кефира в списке осталось 6 человек. Вступительное слово предоставлялось Председателю. Затем шли ораторы и комментаторы под кличками приобретенными в заведении.
Как скажу, так и будет - больничный дворник, заслуженный алкоголик, но хитрован и фанфарон. Как уже отмечалось выше, все сошлись на том, что роль Господина Главнокомандующего ему как раз впору.
Суровый - исполнитель роли автора книги о Ельцине Олега Максимовича Попцова. Волен давать характеристики, разглагольствовать, даже острить (поелику возможно), разумеется, не отступая от текста.
Вопросительный знак - то есть Я, ведущий стенограмму.
Эрудит - приятель Председателя, умница, обладатель трех дипломов доктора наук (математики, философии и филологии).
Артист - из труппы прославленного столичного театра. Ему поручено сыграть дьявольски трудную женскую роль.
Когда Председатель взошел на трибуну, я невольно залюбовался им: высокий, подтянутый, независимый. Большая голова и строгие черты лица резко контрастировали с наивной детской улыбкой. Но больше всего меня поразили глаза - в них было столько тоски и невыразимого страдания, что я невольно отвел взгляд в сторону. Теперь мне стало ясно, почему он на людях редко снимал темные очки. Эти, заполнившие зал, любили его, он был их гордостью, надеждой, спасением. В отличие от меня они понимали, что всю эту кутерьму с "кирпичем" прославившего себя Попцова, он затеял для отвлечения их от тяжелых дум. Они обожали этого человека.
- Дорогие друзья! - сказал Председатель, когда в зале воцарилась тишина. - Я прошу вас отрешиться от внутренних переживаний и иных забот и погрузиться в вопросы отвлеченные, далекие от вашей личной жизни. Вообще от жизни нормального человека, - подумав, уточнил он. - Я имею в виду политику. Далекую от нас еще и потому, что в ней подвизается скопище проходимцев, ничтожеств и закоренелых лжецов. Хотя нам, в некоторой степени отгороженным от мира сего, забавно понаблюдать за их мышиной возней. Кто они такие, эти ельцины, бурбулисы, чубайсы, федоровы, гайдары, шахраи, вызывающие чувства стыда и горечи? На страницах бесподобной, равно как и занятной книги Попцова мы сталкиваемся с ними лицом к лицу. Тип политика-демократа, которого вывел здесь автор, - этот тип ограниченного и мелочного, своекорыстного и жестокого человека, обуреваемого непомерными амбициями.
Он говорил спокойно, не повышая голоса, и начинало казаться, будто этот человек вырвался из потока полной тревог и волнений жизни, забыл о составе слушателей и отвечал на свои, давно мучившие его вопросы, сверял будоражившие его мысли с последними событиями - и не находил надежных ориентиров и твердой почвы для разрешения своих сомнений.
- О чем еще хотелось бы сказать в кратком вступительном слове? Пожалуй, вот о чем: главная цель, которую преследует Попцов, - убедить читателя в необратимости, "демократических реформ, приведших якобы к стабилизации общества. Так ли это? Видимо, на этот вопрос дадут исчерпывающий ответ докладчики. И еще: автор "Хроники" пугает нас прошлым, перечеркивая более чем полувековую Историю России. С подобным никак нельзя согласиться. Но больше всего меня поразила бездуховность, безразличие к человеку, плохо скрываемый цинизм, пронизывающие этот толстый фолиант. Между тем, автор, говорят, во время оно успешно подвизался на поприще изящной словесности, имеет удостоверение "инженера человеческих душ". А душами-то реальных людей, как уже сказано, пренебрег... Я закончил.
Согласно регламенту, после вступительного слова полагалась десятиминутная пауза, в течение которой присутствующие могли со своих мест высказывать замечания, суждения, задавать вопросы. Зал ожил, загудел. Одни порицали Председателя за "восхваление попцовского опуса", как они выражались, другие, напротив, за критику, но все пришли к мнению, что голая политическая тенденциозность сочинителя изобличает его как эготиста к тому же лицемера и политического флюгера.
Воспользовавшись суматохой, на трибуну выскочил некто юркий, гнусавым голосом начал выкрикивать текст, не отрывая глаз от мелко исписанного клочка бумаги: "В полный голос, глядя в глаза, Олег Попцов, журналист, писатель, представитель ВГТРК или проще - российской телерадиокомпании, в "Хронике времен <царя Бориса>" критикует власти, самого президента. Попцов предупреждает об опасности, грозящей обществу. Через всю "Хронику" проходит Б.Н. Ельцин - фигура к р у п н а я и противоречивая. Убийственный вывод: "Высокая власть, назвавшая себя реформаторской, оказалась на одной чаше весов с жириновцами и национал-патриотами"", - на верстаке (танке) послышался зубовный скрежет, но юркий торопливо продолжал: - "Личность автора высвечена в "Хронике" весьма выразительно. Читая "Хронику", я радовался за нашу журналистику, которая сохранила достоинство и помогает становлению новой генерации свободных людей".
- Дурак! - отчетливо прозвучало в углу Господина Главнокомандующего.
Бросив бумагу на стол Председателя, самозванный оратор хотел было улизнуть, но не тут-то было. Два дюжих медбрата мигом водрузили его перед нашим столом.
- Сам сочинил или как? - с интересом разглядывая его, спросил председатель. - Говори, Кальсонкин.
Тот заметался в руках дюжих молодцов, захныкал: "Хочу домой в Питер".
Из передних рядов поднялся благообразный щупленький человек.
- Говори, Эрудит.
- Переписал статейку всемирно известного Рубашкина из "Литгазеты" № 42. Своими сокращениями Кальсонкин лишь усилил холуйски-воинственный тон вышеозначенного опуса.
- Спасибо, Эрудит, - ласково проговорил Председатель. - За нарушение регламента, что граничит с попыткой внести смятение в умы почтенной публики, а равно распространение злокозненной клеветы, выразившейся в приписке Попцову чуждых ему качеств, как-то: критика президента, достоинство, правдивость и прочее, - лишить Кальсонкина права голоса до 16.00 сего дня.
В это время послышалось недовольное сопение, старый столярный верстак, то бишь танк, заскрипел и покачнулся. Господин Главнокомандующий проворчал:
- Попцов - верный царский пес, но уж больно врет, понимаешь. Мол, Ельцин - не кастовая натура, каркас власти надо подгонять под него. Шта? Как это понимать? Или вот: 19 августа 1991 года, Ельцину только что позвонил Буш. И Ельцин еще находился под впечатлением этого разговора. Буш высоко оценил мужество Президента России, его благородство по отношению к Горбачеву. - Рассказывая все это, хмыкнул Главнокомандующий, Ельцин, дескать, хитровато улыбался, как бы чуть-чуть отстраняясь от этих высоких характеристик, которые ему неловко даже повторять... - Что он делает из меня шестерку? - заорал Главнокомандующий, грозя кулаком в сторону Попцова. - Слишком болтлив, понимаешь. А от болтунов одни неприятности проистекают... Сколько раз собирался гнать в шею, да все как-то руки не доходили.
Увесистая "Хроника", брошенная разъяренным Кальсонкиным, почитателем блистательного дарования Попцова, расквасила Главнокомандующему нос.
- Требую компенсации! - закричал тот, перекрывая шум ликующего зала, и выразительно пощелкал указательным пальцем по кадыку.
Главврач объявил перерыв на обед.
II
О страдальческой жизни и беспримерном мужестве Олега Максимовича Попцова и о том, как он чуть не поссорил Суслова с племянником и Политбюро.
После обеденного перерыва и тихого часа Председатель объявил собравшимся:
- Исполнитель роли Господина Главнокомандующего почтеннейший Как скажу, так и будет - получил компенсацию за причиненное ему телесное повреждение (тот сиял на своем месте с заклеенным пластырем носом). Как скажу, так и будет, клятвенно обещал не доверять "Жириновскому" и ограничиться несколькими глотками. Это первое. Второе - мне передали записку (50 подписей) с просьбой вкратце рассказать, цитирую: "О доблестном авторе доселе неслыханно правдивой и забавной книги "Хроника времен <царя Бориса>"". Вам и карты в руки, - обратился он к суровому исполнителю роли Попцова.
Тот, подражая оригиналу, надуваясь и важничая, вальяжно подошел к нашему столу:
- В такой обстановке работать не могу. Желаю, чтоб на сцене был стол, телефонный аппарат, а сбоку мягкое кресло. И чтоб секретарша иногда сюда-туда по кабинету, для полета мысли, значит.
Председатель распорядился. Суровый-Попцов сел в кресло и впал в глубочайшую задумчивость. В зале стояла мертвая тишина. (Тут надо заметить, что в силу своего состояния присутствующие воспринимали происходящее как нечто ранее ими виданное либо как подлинную реальность из той, прежней их жизни, и вели себя соответственно этим своим представлениям.) Вдруг из-за притихшего Господина Главнокомандующего появилась ширококостная мужская фигура в легком платье и в дамском парике под мадам Старовойтову и не спеша двинулась к задумавшемуся Суровому. Тот мгновенно среагировал, забился под стол и сдавленным голосом начал шпарить попцовский текст: уберите этот "комплекс самоуверенности", "это неумение или нежелание обуздать себя" и, вылезши из-под стола, гордо выпятив грудь, патетически произнес в сторону этого огородного чучела: "Освобождена от должности президентским Указом без каких-либо объяснений. Ей казалось, что она предназначена для сотворения философии, а нужна была в другом "помыть стекла в доме", чтобы увидеть, что творится на улице".
То, что произошло вслед за этими словами, удивило, обрадовало и изумило всех нас. "Галина Старовойтова" изящным движением руки приподняла надетое на голое тело платьице, обнаружив ярко выраженную мужскую конфигурацию... Суровый-Попцов упал в кресло, обхватив голову руками.
Энтузиазм был неописуем!
Даже Господин Главнокомандующий, погрузившийся было в дремотное состояние, отреагировал:
- Надо выплатить задолженность по зарплате артистам.
Медленно, как бы вгрызаясь в плотные слои прошлого, актер начал рассказ о жизни и мнениях автора "Хроники". Родился в мае 1934 года в Ленинграде. Самостоятельная жизнь началась в студенческую пору. Окончил Ленинградскую лесотехническую академию. В момент избрания секретарем Ленинградского обкома комсомола, в 1959 году, был самым молодым молодежным лидером такого масштаба в стране. Написал и издал 12 книг - романы, повести, сказки, рассказы... Как многие, продолжал актер читать автобиографию Попцова, старался не замечать своих унижений, своей зависимости. (Тут актер отступил от текста книги и с искаженным от омерзения лицом негромко произнес словцо на букву С, но, к счастью, его никто не расслышал, кроме Председателя и меня, сидящих недалеко от него.) Неожиданно Попцов понял, что демократия принесла избавление от ига - уходит вечный страх за себя, свою карьеру, детей. В поднявшем нас с колен порыве мы стали легко выговаривать: "Конец тоталитарному режиму, пришла свобода".
Вдруг Суровый остановился. Я взглянул на него и ужаснулся: крупный пот покрывал его побледневшее лицо, руки, державшие "Хронику", дрожали. Честное сердце рабочего человека (20 лет под землей строил метро) не выдерживало цинизма этого "сохранившего достоинство". Председатель подал Суровому стакан с какой-то мутной жидкостью и что-то зашептал на ухо.
Справившись с волнением, актер продолжал перечислять подвиги прославленного сочинителя на ниве вольнодумства. Но все они меркнут, кажутся детской забавой по сравнению с его неслыханными успехами на журналистском поприще в бытность главным редактором журнала "Сельская молодежь". С правдивостью, равной подвигу, и с врожденной скромностью рассказывает он о том, как "возродил журнал из пепла", и одновременно "сформулировал свое кредо как молодого лидера, а затем как профессионала", вследствие чего "появился один из самых популярных журналов". Можете себе представить, что тут началось: у книжных киосков появились длинные очереди, только что вышедший номер нарасхват, в считанные минуты тут же зачитывается до дыр - партаппарат в бешенстве, цензура в ужасе. "Один из цензоров, доверительно сообщает Попцов, - как-то признался мне: "Когда я вижу, что по графику приближается выход очередного номера <Сельской молодежи> (а я редактировал этот журнал), у меня портится настроение"". (Бедняга не объяснил причин подобного состояния - то ли его повергло в уныние извращение фактов или несуразицы из тех, которые осмеял Марк Твен в знаменитом рассказе "Как я редактировал сельскохозяйственную газету" - да это и не важно.) Это был триумф Попцова и позорное бессилие могущественной власти, которая, привыкнув к фразеологии диссидентов, пожалуй, впервые столкнулась с вызывающе наглым оппозиционером, как можно заключить из "Хроники времен "царя Бориса"".
Молва донесла до нас доселе неслыханные свидетельства, потрясающие своим драматизмом. Однажды, рассказывают, всемогущий Михаил Суслов явился домой далеко за полночь. Усталый и разбитый после ночных кремлевских бдений, он вышел из машины. К его удивлению, в комнате гостившего племянника горел свет. "Что бы это значило?" - размышлял он, всходя на площадку второго этажа. В приоткрытую дверь он увидел вихрастую голову дебелого племянника, развалившегося в кресле. "Дядя, - радостно воскликнул тот, - послушай, как мило написано о хрюшках на фоне любовной интрижки и разглагольствований бригадира о зажиме колхозной демократии. Да и на верхних этажах, в райкомах, говорит, обнимая свинарку, сидят не ангелы. А свинарка - кровь с молоком... И редактор журнальчика не промах, если тиснул такое.... Этот, как его, Попкин, нет, Попцов, а не Попкин", - заржал племянник, потрясенный собственным остроумием.
Помрачневший дядя, тяжело ступая, пошел прочь. Не раздеваясь, он прилег на диван и глубоко вздохнул. Почему-то ему пришла мысль о тщете жизни, о грядущих переменах, о каких-то еще неясных, но грозных событиях, надвигающихся на страну. Во сне Суслову привиделись свиные рыла, торчащие из всех углов и книжных шкафов, и ржущий племянник вкупе с ухмыляющимся краснощеким редактором "Сельской молодежи".
Кто знает, как все было в самом деле, но Попцов, видимо, кое-что прознал на сей счет. Иначе, как он уверяет, будучи человеком исключительной честности и моральной чистоплотности, ни за что не тиснул бы для истории столь глубокого и несколько загадочного пассажа: "... Журнал "Сельская молодежь", который я редактировал, читали родственники Брежнева, племянники Суслова, жена Черненко. Близкие - это непредсказуемая, чувственная среда власти". Редкий тип этот Попцов: по части вранья Хлестаков, не говоря уже о бароне Мюнхгаузене, ему и в подметки не годятся... А если правда? Тогда не Горбачев, вкупе с Яковлевым, Шеварнадзе, Ельциным стояли у истоков предательства интересов народа, а... М-да! Столь не любимый Попцовым философ Ричард Косолапов подобное сочинительство называет "в е н е р и ч е с к и м и ф а н т а з и я м и". Пожалуй, он прав.
Вдумайтесь только: ни Политбюро, ни правительство СССР, если верить хроникеру, никак не могли его одолеть. Все в партаппарате в растерянности, КГБ в ужасе, Брежнев впал в прострацию, а Попцов и в ус не дует и как ни в чем не бывало продолжает в "Сельской молодежи" гнать антисоветчину. Потрясающе! Его, редактора "самого популярного журнала" в Советском Союзе, как он сам пишет, пытались дважды снять с должности, засылали в редакцию первоклассных лазутчиков и испытанных провокаторов, даже заманивали четыре раза в аппарат ЦК КПСС, но не тут-то было: устоял, сдюжил, победил... Легенда о русских богатырях, конечно, вещь удивительная по своему героическому пафосу. Но тех было трое, да и противник был жидковат и смешон на своей низкорослой лошаденке и с луком в руках. А тут целая армада партаппаратчиков, вооруженных до зубов новейшей техникой против одного Попцова - и никаких шансов на победу!
Воистину "венерические фантазии", которые со времен, как свидетельствует "Хроника", будут принимать все более изощренный и непредсказуемый характер.
А было, как теперь всем понятно, совсем другое - тонко продуманная акция, игра (пытались снять с журнала, заманивали в ЦК и т.д.), режиссеры которой уже расселись на верхних этажах власти. Полуинтеллигентами, полуписателями, полуучеными, полупатриотами, готовыми ради корысти на все, начинали заполнять ниши государственных структур. Позер и льстец, одержимый желанием славы и власти, Попцов как нельзя лучше подходил для этой роли, и он ее получил.
Сыграв свою роль Суровый медленно сошел со сцены.
- Не-е поз-волю!.. Это не царское дело столбы выкапывать... Я на ложках переиграю кого хошь и симфоническим оркестром командовать могу, понимаешь... Как скажу, так и будет... А эту самую, ну, которая баба в США стоит с поднятой рукой, три раза облетел и стал трижды свободен... А потом самолично окропил шасси самолета. Шта? - После непродолжительного бульканья Господин Главнокомандующий продолжал, обращаясь к Суровому: - Ты коммунист? Решил податься в депутаты, чтобы сколотить сильную фракцию в Думе? Наша задача этого не допустить. Пропагандистскую работу запретить на основании Конституции и так далее... Если есть какие-то призывы со стороны коммунистов к свержению власти и так далее, то вплоть до того, что прекращать регистрацию таких кандидатов в депутаты. То есть нам надо вести сейчас пропаганду против всех... Тогда мы достигаем цели. Хотя у нас сейчас достаточно сильный "Наш дом Россия", блок Рыбкина, достаточно сильный Явлинского. Мы все околодемократические организации угроб... как Верховный Совет в 1993... Шта!
Пустой "Жириновский" скатился с верстака и, позванивая, остановился перед трибуной. Смех волнами загулял по залу. Два хохочущих медбрата взяли под руки упирающегося и выкрикивающего "как скажу, так и будет" Господина Главнокомандующего и поволокли вон.
Наступила пора процедур, ужина и ночных кошмаров для многих...
III
О неустрашимости "демократов", великой свирепости либерал-интеллигентов, а также других не менее странных и забавных происшествиях.
Весть о предстоящем выступлении Эрудита мигом облетела клинику, вызвав всеобщий интерес. В зале появился медперсонал в полном составе, пришла даже супруга дворника Как скажу, так и будет, не без блеска исполняющего роль Господина Главнокомандующего. Она придирчиво приглядывалась к своему благоверному, чинно сидевшему на бутафорской бронетехнике и лихо исполняющему "Шумел камыш" на старых, давно выброшенных ею ложках.
Когда Эрудит поднялся на трибуну, все стихло.
- Дорогие друзья! - Обратился он к присутствующим. - Чем интересен для меня, как ученого, феномен Попцова Олега Максимовича? Отвечаю: прежде всего тем, что он является умным, сознательным и убежденным проводником идеологии разрушения, а не примитив, коими изобилует нынешняя "демократическая тусовка". Все эти лоснящиеся от жира и пухнущие от избытка идиотизма гайдары, собчаки, макаровы, черниченки, нуйкины, шапошниковы (всех не перечесть!) в соединении с примитивно мыслящими литераторами, зараженные бациллой истерической патетики, шуты гороховые по сравнению с нашим героем. Попцов умеет делать серьезное дело - и делает его хорошо, отстаивая свои убеждения до конца. Сдается, многие недооценивают его способности.