Голованов Ярослав. Королев: факты и мифы

   Точно так же Сергей Павлович, занимаясь крылатыми ракетами, всегда ратовал и за ракеты баллистические – бескрылые и был едва ли не единственным членом техсовета РНИИ, который активно протестовал против свертывания работ по этой тематике. 15 января 1935 года на совещании в присутствии именитых гостей – профессоров Б.С. Стечкина, В.П. Ветчинкина, Д.А. Вентцеля – Королев набросился на Костикова, доклад которого объективно лил воду на его, Королева, мельницу: Костиков утверждал, что крылатые ракеты более эффективны и признавал бескрылые лишь со множеством оговорок.
   – Вопрос, доложенный Костиковым, мало исследован и нуждается во всесторонней математической и экспериментальной проверке, – заявил Королев. – Прекращать исследования по бескрылым ракетам нельзя. Нельзя отступать перед конструкторскими неудачами, вся история техники этому учит...
   Костиков совершенно растерялся: мало того, что Королев предал его, переметнувшись к Глушко, он теперь стреляет по своим, по коллегам, которые его поддерживают!
   Антипатия между ними росла день ото дня...
   Но в возражениях своих Королев не сводил счеты с Костиковым и не старался расположить к себе маститых гостей видимостью объективных оценок. Он действительно считал, что и баллистические ракеты, и реактивная артиллерия – нужные и перспективные работы.
   Королев мог себе позволить, особенно сгоряча, какую-нибудь неделикатность в общении с людьми, но он был чрезвычайно деликатен в вопросах технических. В РНИИ он постоянно подчеркивал, что не хочет никоим образом противопоставлять реактивные снаряды своим ракетам и ракетопланам, но требует равной заинтересованности руководства института в этих работах. Буквально через два дня после стычки с Костиковым по поводу его нападок на чужие работы, он на другом заседании сцепился с Клейменовым, защищая уже себя.
   – Нам необходимо иметь надежно работающие автоматы для крылатых ракет. Торпеды не могут летать без автоматов. Чем вызвано ваше распоряжение о сокращении плана работ автоматного сектора?!
   – Тем, что они дороги, ясно? – рявкнул Клейменов. – В первую очередь мы будем финансировать наиболее актуальные работы!
   – Значит, наши работы неактуальны?! Академик Петр Леонидович Капица говорил:
   – Каждый муж всегда думает, что его жена самая красивая. Каждый считает, что его работа самая важная. Только при этом человек хорошо работает.
   Убежденность в предельной важности его работы была присуща Королеву всегда. Однажды на космодроме он сказал провинившемуся инженеру:
   – Вы понимаете, что за такие вещи я могу вас уволить?!
   – Да увольняйте, – вяло ответил тот. – Уйду в другое место. Хоть действительно важными делами буду заниматься...
   Люди, хорошо знавшие Сергея Павловича, говорили:
   – Если бы этот инженер плюнул ему в лицо, он бы меньше обиделся.
   С Королевым случилось что-то вроде припадка, его отпаивали чистым спиртом: кто-то мог усомниться, что его дело не самое важное!
   Подобная нетерпимость укрепляла репутацию Королева как человека с тяжелым характером. С учетом этого надо попытаться подняться «над схваткой» в РНИИ: действительно ли Королева ущемляли? Пожалуй, действительно. Если можно назвать главную тему РНИИ, которой в первую очередь отдавалось предпочтение, которая в первую очередь обеспечивалась кадрами и материальными ресурсами и стояла на первом месте при распределении заказов в цехах опытного производства, то, конечно, это были реактивные снаряды на твердом топливе. Значит, Королев в своих притязаниях прав?
   Пожалуй, не прав.
   Приход фашистов к власти не означал, как писали иногда, «угрозу возникновения новых вооруженных конфликтов». Этот приход означал не угрозу, а войну неминуемую, ибо она входила непременной составной частью в саму структуру фашистского режима. Бенито Муссолини говорил с улыбкой, которая еще больше безобразила его ужасное лицо: «Для мужчины воевать так же естественно, как для женщины рожать детей». Все тридцатые годы в СССР – годы подготовки к войне, совершенствования армии, разворачивания оборонной промышленности. Никогда до этого поиски новых видов вооружения не велись в темпах столь стремительных. И в других странах к ракетчикам, которых еще вчера почитали за чудаков и фантазеров, начинают прислушиваться. Да и как не прислушаться было к лекции Германа Оберта в Вене, который рассказывал об атаках межконтинентальных баллистических ракет, начиненных взрывчаткой и отравляющими газами. Правда, в конце лекции Оберт заявил, что ракеты – оружие столь страшное, что ни одна страна не возьмет на себя ответственность применить их в будущей войне. Как он был наивен! Именно в Германии ракетные исследования ведутся в это время особенно интенсивно. Ведь по Версальскому мирному договору артиллерийский парк немцев был ограничен: 204 полевых орудия и 84 гаубицы. Даже снаряды лимитировались: по тысяче на пушку, по восемьсот – на гаубицу. Но ведь статью 166 Договора можно прочесть и по-другому. Ведь статья запрещала иметь «какие-либо другие запасы, склады или резервы боеприпасов». А причем здесь ракеты? Надо еще доказать, что ракеты – это боеприпасы. А значит, ракеты можно производить в любых количествах. И вот уже в конце 1933 года, как раз тогда, когда образовался наш РНИИ, ватага здоровых парней в серо-голубой форме отрядов СА заявилась на Ракетенфлюгплац – полигон под Берлином, где работали искренние романтики, мечтающие о космических перелетах, и вытолкнули романтиков взашей. Золотой «межпланетный» век немецких романтиков кончился. Наступило время Вернера фон Брауна.
   Королев еще не слышал этого имени, когда писал в 1935 году: «Значительная простота ракетных аппаратов, возможность их использования для работы на больших высотах, где другие типы двигателей оказываются непригодными, и, наконец, широкие перспективы в применении их для военных целей – все это не могло не привлечь внимания военных кругов всех империалистических стран». А далее опять о своем, наболевшем: «Очевидна исключительная роль в военном деле высотного самолета, летящего с огромной скоростью».
   Вот этот никем еще не построенный самолет, а не «катюша» с ее реактивными снарядами олицетворяет для Королева ракетную технику в будущей войне. В создании именно такого самолета видит он свой инженерный, гражданский, патриотический долг. Он убежден в своей правоте неколебимо. И он ошибается! А прав оказывается Клейменов, вообще плохо разбиравшийся в ракетной технике.
   Опираясь на разработки, начатые Николаем Ивановичем Тихомировым, продолженные Владимиром Андреевичем Артемьевым, а затем Борисом Сергеевичем Петропавловским, Георгием Эриховичем Лангемаком, Леонидом Эмильевичем Шварцем и другими, в Ленинграде к моменту организации РНИИ уже сконструировали девять типов реактивных снарядов, а к 1938-1939 годам уже существовало реальное ракетное оружие, нуждающееся лишь в некоторой доработке и более продуманной схеме эксплуатации, но уже вполне боеспособное. Именно «катюша» стала самым грозным оружием второй мировой войны и до ее конца не имела аналогов ни в одной другой армии мира. Не прояви Петропавловский, Клейменов и Лангемак такого упорства в отстаивании ракетных снарядов, спасуй они перед энергией Королева, требующего приоритета своим крылатым ракетам, и мы могли бы не успеть сделать «катюшу» к началу войны. Можно возразить: да, но в этом случае мы бы имели более совершенные разработки Королева...
   Вряд ли. За четыре года работы в РНИИ ни одна ракета Королева не была принята на вооружение, поскольку ни одна не летала надежно. Более того: ни на одной из своих ракет Королев даже не получил расчетных данных. Это – факты. До 1934 года молодой Сергей Королев шагал в ногу со временем. В РНИИ, почувствовав свою силу, 28-летний Королев пытается время обогнать. Почему в восхитительные годы итальянского Возрождения не построили пароход, хотя у Леонардо да Винчи есть беглая запись о том, что он знает, как сделать барку, способную плыть против ветра? Потому не построили, что, несмотря на могучий рывок человеческого знания, наука и техника еще не доросла до парохода. Наука и техника 30-х годов не доросла до стратосферного ракетоплана Королева. Для этого нужен был надежный, мощный, допускающий регулировку и многократное включение двигатель, – его не было. Нужна была принципиально новая аппаратура управления и связи – ее тоже не было. Нужен был опыт в создании герметических кабин и высотной амуниции. Да разве перечислить все, что было нужно!
   В 1988 году академик Раушенбах напишет, вспоминая то время: «В этих проектах Сергей Павлович был примерно на 10 лет впереди своего времени».
   Пропасть, о которой уже говорилось в главе о ГИРД, пропасть между мечтами и реальными возможностями, не стала ни мельче, ни уже, а, может быть, разверзлась за прошедшие пять лет еще шире: мечты стали более дерзкими. Королев не сделал бы ракетный перехватчик до начала войны и даже вряд ли успел бы сделать хорошую, точно бьющую по цели крылатую ракету. Но даже, если бы и была такая ракета создана, она не могла бы внести существенных изменений в ход военных действий. Это, кстати, подтвердилось потом на примерах гитлеровских ракет Фау-1 и Фау-2, которые, по убеждению Геббельса, должны были привести к коренному перелому в ходе всей второй мировой войны. И не привели! Все эти разгонные пороховые тележки, многометровые эстакады, довольно громоздкие стартовые комплексы делали боевые позиции таких ракет малоподвижными и уязвимыми для противника. Даже при максимально благоприятном решении всех стоящих перед Королевым задач такое оружие в те годы сильно уступало бы быстрой, простой, дешевой и страшной в своей огневой мощи «катюше».
   Да, все так. Все справедливо. Холодные расчеты могут быть безупречны, футурологические выкладки обоснованы, но непостижимость истинного таланта и заключается в том, что все расчеты и выкладки применимы к нему с оговорками, что ценности формальной логики для него относительны, и мысль его движется в неком недоступном нам неевклидовом пространстве таким образом, что искривленный путь ее между двумя истинами оказывается короче многократно выверенной прямой.
   Вопреки всему, Королев делал стратосферный ракетоплан.

 

 

   Валентин Петрович Глушко
 

 

 

   Крылатая ракета 212 С.П. Королева, испытания которой проводились уже после ареста ее конструктора.
   1934-1939 гг.
 

 

24

   Для достижения успеха надо ставить цели несколько выше, чем, те, которые в настоящее время могут

Макс Планк

   Стратосфера. Пароль романтики тридцатых годов. Всегда рвались туда сорвиголовы, историки откопали: еще при Бонапарте монгольфьер забрался на 7400 метров! Но сегодня у всех на устах имя профессора Огюста Пиккара. Вместе со своим ассистентом Кипфером, который и спроектировал чудо-аэростат, они поднялись 27 мая 1931 года на высоту 15 781 метр. И с этого момента как прорвало: во всех странах строят стратостаты, лезут все выше и выше. Затем Пиккар бьет свой рекорд – 15 871 метр. Потом с другим своим ассистентом – бельгийским физиком Максом Козинсом – он поднялся уже на 16 300 метров. Вскоре тот же Козинc, американцы Кепнер и Стивенс сообщают, что они собираются достичь 17-километровой отметки. Из далекой Новой Зеландии приходит неожиданное сообщение: достигли высоты 18 600 метров.
   Мы отставать не хотим, тем более еще живы традиции: в Кунцеве под Москвой был расквартирован «последний из могикан», – 4-й Воздухоплавательный дивизион, а в Ленинграде взялся за строительство аэростата Павел Федосеенко – человек легендарный, энергия которого преград не знала. Он был как раз живым носителем традиций. В гражданскую войну Федосеенко командовал 9-м воздухоотрядом в армии Блюхера и прославился своими дерзкими полетами на аэростате, когда, зависнув над полем боя, корректировал огонь красной артиллерии и действия пехоты. Вернувшись с фронта с орденом боевого Красного Знамени, учился в Ленинградской военно-воздухоплавательной школе и все время летал. Несмотря на бурный прогресс авиации, он не изменял своей первой любви – аэростатам, а Академию имени Жуковского окончил с дипломом инженера-конструктора по дирижаблестроению. И вот теперь, опираясь на мощь ленинградского Осоавиахима, Павел Федорович начал строить невиданный стратостат. День и ночь сидел на заводе имени Сталина, где делали гондолу, но как ни торопил всех страстными своими речами о покорении заоблачных высот, кунцевский дивизион опередил ленинградцев: 30 сентября 1933 года стратостат «СССР-1» достиг высоты 19 километров. Командир 4-го дивизиона Георгий Прокофьев, инженер-резинщик с московского завода «Каучук» Константин Годунов (он руководил пропиткой шелковой ткани, специально сделанной на Богородско-Глуховской мануфактуре) и пилот Эрнст Бирнбаум побили рекорды Огюста Пиккара! Циолковский прислал телеграмму из Калуги: «От радости захлопал в ладоши. Ура „СССР“».
   Вскоре там же, в Кунцеве, стартовал и ленинградский стратостат «Осоавиахим-1». Кроме неутомимого Федосеенко, в его экипаж входили один из проектировщиков стратостата Андрей Васенко и молодой физик, комсомолец, ученик академика Иоффе Илья Усыскин. Они поднялись на 22 километра, но на спуске гондола оторвалась, и стратонавты погибли. Вся страна была в трауре. Им устроили национальные похороны, Сталин, Молотов и Ворошилов несли урны с прахом погибших по Красной площади...
   Стратонавты исследовали природу высших слоев атмосферы, уточняли границы температурных горизонтов, проверяли проходимость радиоволн. Они были разведчиками. Но главную силу стратосферной армии составляли авиаторы. Летом 1932 года журнал «Самолет» писал в редакционной статье, что «по-видимому уже в текущем году мы услышим о первых полетах самолетов в стратосфере». Королев просто клокотал, когда читал в этой передовой, что ракетные двигатели пока еще переживают детские болезни, и вообще двигатель этот «во всем комплексе вопросов, связанных со „штурмом стратосферы“, не занимает ни очередного, ни первого места». Сергей Павлович никак не хотел примириться с тем, что журнал действительно отражал мнение большинства авиационных инженеров: надо создавать высотный мотор, надо придумать какой-то эффективный наддув, вытащить из архивов старые проекты самолетных паровых турбин, короче, как-то надо исхитриться.
   В Италии объявили конкурс на конструкцию стратосферного самолета, а министерство авиации в Риме создало даже отдел высотных полетов, которому и поручено было «исхитряться». В Монтечелло, неподалеку от столицы, организовали специальную школу высотников, куда отобрали тридцать лучших летчиков Италии, и сам Муссолини ездил теперь на аэродром, чтобы пожать руки своим «орлятам», которые забрались уже на двенадцатикилометровую высоту. Геринг жгуче ему завидовал, а Сталин впервые подумал о том, что летчики могут стать еще одним символом прогресса, а символы эти будут скоро очень нужны ему, и летчиков надо приблизить...
   Годдард в Америке – один из пионеров ракетной техники – тоже попал под влияние этой всемирной технической моды и начал конструировать некий заведомо порочный двигатель, работающий на сжатом газе.
   Француз Булэ объявил о своем самолете, который должен подняться на шестнадцать с половиной километров, а отважный Вилли Пост в Оклахоме не стал дожидаться французского чудо-самолета и, облачившись в специальный костюм, за три месяца передвинул планку рекордной высоты с 12 192 метров до 15 240.
   И тут тоже, как и со стратостатами, мы стремимся не отстать. В ЦАГИ строят «высотную лабораторию». В ЦИАМе⁴⁵ инженер Дмитриевский конструирует какой-то хитрый незадыхающийся в стратосфере двигатель. И хотя летчик Ковалевский – обладатель мирового рекорда подъема на высоту без кислородного прибора (8126 метров) говорил, что выше залезать опасно, нашлись горячие головы, которые забрались в барокамере на высоты до 10-14 километров, хотя это и «вело, – как они писали, – к потере сознания и судороге, охватывающей все тело».
   Нельзя сказать, что ракеты совсем игнорировались исследователями стратосферы. Нет. О них регулярно писали, говорили на разных совещаниях, но Королева не оставляло ощущение, что всерьез к ним, ракетчикам, не относятся, уповают на волшебные превращения поршневого мотора, хотя шансов дождаться этих превращений у стратосферщиков было ничуть не больше, чем у алхимиков, мечтавших создать золото из ртути. И винил Королев в этом самих ракетчиков, которые, по его мнению, не умели вести умную пропагандистскую работу. Конечно, Перельман – отличный популяризатор, ракетная техника многим ему обязана, но «Межпланетные путешествия» Перельмана были хороши 5-10 лет назад, а сегодня они скорее отпугивают, чем привлекают. Два письма⁴⁶ Королева к Перельману разделяет почти четыре года, но просьба Королева все та же: «Хотелось бы только, чтобы Вы в своей дальнейшей работе, как знающий ракетное дело специалист и автор ряда прекрасных книжек, больше уделили бы внимания не межпланетным вопросам, а самому ракетному двигателю, стратосферной ракете и т.п., т.к. все это ближе, понятнее и более необходимо нам сейчас.
   ...Очень бы хотелось видеть и Ваши прекрасные книжки в рядах тех работ, которые агитируют за ракетное дело, учат и борются за его процветание. А если это будет, то будет и время, когда первый земной корабль впервые покинет Землю. Пусть мы не доживем до этого, пусть нам суждено копошиться глубоко внизу – все равно, только на этой почве возможны успехи».
   Письмо написано 18 апреля 1936 года. Ровно через четверть века и три дня Королев будет принимать в своем ОКБ первого космонавта. Перельман не дожил: умер от голода в осажденном Ленинграде.
   Заняться активной «агитацией за ракетное дело» Королев решил сам еще в ГИРД. Как раз в момент самых бурных схваток с Клейменовым он заканчивает небольшую – в пять авторских листов – книжку: «Ракетный полет в стратосфере» – единственную при жизни изданную книжку, на обложке которой стоит его фамилия. С работой этой ему очень помог Евгений Бурче, старый приятель по коктебельским слетам, бойкий журналист, летчик и вообще веселый малый. Евгений Федорович и редактировал «Ракетный полет...» в Воениздате.
   Вышла эта книжка весной 1935 года. Циолковский успел посмотреть ее и даже отметил: «Книжка разумная, содержательная и полезная». Журнал «Самолет» писал: «Впервые в нашей литературе излагается схема современного реактивного мотора и указываются вопросы, разрешение которых позволит осуществить полет человека в стратосферу».
   Успех королевской книжки тяжело переживал Андрей Григорьевич Костиков. На одном собрании он заявил, что книжкой этой Королев не столько рекламирует ракетную технику, сколько самого себя, не говоря уже о прямых подлогах: в книжке нарисован летящий ракетоплан, хотя всем известно, что ни один ракетоплан не летал.
   Первое замечание надуманно: при том, что Сергей Павлович владел высоким искусством саморекламы, в чем нам еще предстоит убедиться, в данном случае никакой саморекламы не было. На одной только фотографии полигона в Нахабине, когда ракету устанавливают в станке, видно: стоит сбоку Сергей Павлович, но и там фамилии его нет. Напротив, книга открывается портретами Циолковского и Цандера, о которых автор говорит с большим уважением, избегая, однако, причислять себя к их ученикам и последователям. Что же касается полета ракетоплана, то, действительно, есть две фотографии: «Взлет ракетного планера» и «Ракетный планер в полете». На самом деле никакие это не фотографии, а чистый и не очень искусный фотомонтаж, который придумали Королев с Бурче. Ну, что тут сделаешь, если очень хочется, чтобы он летал?! Опять-таки, это ложь не от корысти, а «во спасение»: вид летящего ракетоплана безусловно поднимет дух энтузиастов ракетной техники! Неужели Костиков не понимает таких простых вещей?!
   Книжка Королева демонстрировала техническую компетентность автора. Но при внимательном ее чтении можно разглядеть и страстную увлеченность его, которую он постоянно старается пригасить, скрыть, он смертельно боится прослыть еще одним фантазером, впасть в тот восторженно романтический тон, который так раздражал его самого в статьях «межпланетчиков».
   Но самое главное даже не это. Читая книжку, совершенно точно понимаешь, к чему стремится Королев, потому что в строках ее и между строк зашифрованы все его жизненные планы.
   Уже в предисловии: «...среди всех работ наибольший интерес представляют полеты в стратосфере...» Далее: «Среди всех средств изучения и завоевания стратосферы едва ли не первое место должно принадлежать высотному самолету-стратоплану».
   Заинтересовывает военных: «...очевидна исключительная роль высотного самолета в смысле внезапности его появления и нападения. ...Очевидна громадная роль высотного самолета в военном деле».
   Но заинтересовывает не только военных: «...стратоплан является тем новым видом сверхбыстрого транспорта, который так необходим в условиях громаднейших расстояний Советского Союза... Изучение стратосферы само по себе представляет значительный интерес для народного хозяйства и для разрешения целого ряда научных проблем... Стратоплан... откроет все тайны стратосферы». «Будущее, прогресс, дальнейшие успехи авиации находятся на высотах стратосферы».
   Как же реализовать столь заманчивые перспективы? Ну, разумеется, с помощью ракет! Однако ракета ракете – рознь. Вырваться в стратосферу, оседлав пороховую ракету, невозможно. «Ни один из работников ракетного дела в своей работе не прошел мимо пороховых ракетных двигателей, которые таким образом явились своего рода школой будущих исследователей». Однако «летать... при их помощи... опасно и невыгодно».
   Так где же выход? «Переход от порохов к жидким топливам, переход, который рано или поздно сделали все без исключения экспериментаторы и работники ракетного дела, был естественным, логичным и неизбежным». «Достижение высот в 20-50-100 км при помощи, например, бескрылых ракет с жидкостным мотором является делом вполне реальным». «Теоретически ракета потолка не имеет».
   Но насколько все это реально? Если подавляющее большинство публикаций пропагандистов ракетной техники буквально пропитано оптимизмом, чуть тронь, и брызги его уже достигнут Луны, то Королев, напротив, обещает в будущем одни только сложности и трудности. Прогнозы его более чем сдержанны. «Перспективы применения ракетных двигателей для летательных аппаратов нередко понимаются и обсуждаются в духе чрезмерного оптимизма... Современный самолет... непригоден для установки ракетных моторов... Полет... в стратосферу человека при помощи аппаратов, снабженных жидкостными ракетными двигателями, в настоящее время... еще невозможен». И еще раз повторяет ту же мысль: «Нужно признать, что по состоянию ракетной техники на сегодняшний день полет человека на самолете с жидкостным мотором пока еще может быть отнесен только к области фантастики».
   Вот такая суровая, деловая книжка. Очень мало восклицательных знаков. Только в последнем абзаце неожиданный оптимизм: «Мы уверены, что в самом недалеком будущем ракетное летание широко разовьется и займет подобающее место в системе социалистической техники».
   Королев «образца 1934 года» – один из тех конструкторов, о которых вспомнит Тихонравов в Белграде тридцать три года спустя во время XVIII Международного астронавтического конгресса:
   – Ряд молодых деятелей авиации сосредоточили свое внимание на проблемах реактивного движения, приняв идеи Циолковского не столько из-за желания скорее лететь на Марс, сколько из-за стремления летать выше, быстрее и дальше.
   Выше, быстрее, дальше – пересказ знакомого лозунга тех лет. Кстати, о лозунгах. Аресты в сталинские времена шли не только с конфискацией имущества, но и с конфискацией идей. Лозунг «Даешь крылья!» 1923 года придумал Троцкий, но после высылки его нехитрый этот призыв потихоньку трансформировался в сталинский лозунг, и лет за десять в сознании всего народа прочно укрепилась мысль, что все победы в небе неразрывно связаны в первую очередь с именем Сталина. Крылатый призыв: «Летать выше всех, дальше всех, быстрее всех!» – очень распространенный вплоть до начала Великой Отечественной войны, так же приписывался Сталину, хотя он «конфисковал» его у Якова Ивановича Алксниса – начальника ВВС, расстрелянного в 1938 году.
   Итак, чем же отличается Королев-34 от Королева-35? Оказывается, отличается.
   В характере Сергея Павловича немало загадок и противоречий. Но в ряде случаев его реакцию на то или иное событие можно предугадать точно. Например, постоянная поддержка всего, что способствует прогрессу ракетной техники – от создания новых институтов до забот космических филателистов, вне зависимости от того, насколько близки они сфере его личных интересов. Сплошь и рядом в истории науки и техники встречаемся мы с соперничеством. И полбеды, если это просто личная неприязнь, какую испытывал, скажем, Ньютон к Гуку. Беда в том, что в наше время в такую войну могут быть вовлечены целые коллективы, научные школы, направления. Так было в 60-х годах, когда Сергей Павлович поднялся к вершинам своей славы, но и в 30-х тоже было так. Это верный признак человека, сознающего себя как талант и уважающего в себе этот талант. Леонид Корнеев пришел вместе с Королевым в РНИИ, долго воевал с Клейменовым, а потом упросил Тухачевского помочь ему выделиться в самостоятельное КБ. Это ослабляло королевские позиции, но Королев не возражал: для дела это было полезно. Когда Тихонравов с Душкиным организовали в РНИИ ячейку Авиационного всесоюзного научно-инженерного технического общества (АвиаВНИТО) и стали строить стратосферную ракету, Королев их поддержал. Более того, он стремится к укреплению связей с различными организациями, занимающимися ракетной техникой. Объединившись с АвиаВНИТО и Стратосферным комитетом Осоавиахима, заручившись поддержкой Военно-воздушной инженерной академии имени Н.Е. Жуковского, Королев выступает уже как лидер целого направления и использует эту ситуацию для организации большой научной конференции по проблемам, которые в это время долее всех других его интересуют. Официально она называлась: Всесоюзная конференция по применению реактивных летательных аппаратов к освоению стратосферы. В ЦДКА⁴⁷ на площади Коммуны, зеленой, уютной (театра с его надуманной растопыренной архитектурой в ту пору еще не было), собралось тринадцать докладчиков и несколько десятков их слушателей.