Голованов Ярослав. Королев: факты и мифы

   На этот раз никаких замечаний к носителю не было, ракета была в полном порядке. Все дело тормозила сама станция, рекордно набитая различной радиотехнической аппаратурой. Она-то и барахлила самым причудливым образом. Рязанский, с красными от бессонницы глазами, не выходил из МИКа, но замечания возникали не только по уникальным приборам самого Рязанского, сделанным специально для межпланетной станции, но и по многим обычным системам, что можно было объяснить только браком заводов-изготовителей. Выслушав объяснения Михаила Сергеевича, Тюлин решил пригласить на космодром председателя Государственного комитета по радиоэлектронике Валерия Дмитриевича Калмыкова. Калмыков, опытный и умный министерский «боец», сразу понял, что в случае отмены старта Устинов сможет свалить на него причины неудачи, и прилетел на следующий день. Кроме того, что Валерий Дмитриевич был прозорливым аппаратчиком, он еще и инженером был хорошим – это не позволяло «вешать лапшу ему на уши». Прямо с аэродрома он примчался в МИК и включился в работу. Через несколько дней Королев писал Нине Ивановне:
   »...Все сроки прошли, истекают самые последние дни, после которых все уже будет окончательно сорвано. Здесь все происходит по линии Валерия Дмитр., Миши¹⁹¹ и др. А Коля¹⁹², Вал.Петр.¹⁹³, Барм.¹⁹⁴ и ряд других т-й все свое подготовили, и мы их временно отпустили.
   Валер.Дмит. здесь, но и он оказался не в силах улучшить сколь-либо заметно наше положение, хотя все силы и средства всей нашей индустрии и науки поставлены на это. Плохо, так плохо, как еще ни разу не было. И безумно грустно, что огромный, умный и творческий труд скован провалом в одной области. Но без нее – нет целого и нет конца, венчающего дело».
   А дальше в письме – фраза, которая вновь убеждает, что и в самые сложные моменты Королев словно поднимался над всей этой торопливой суетой, оценивал все происходящее с совершенно иных позиций.
   «Видимо природа ревниво хранит свои тайны, – продолжает он, – и даже там, где ум человека начинает их раскрывать, каждый шаг в новое, неизведанное, дается с огромным трудом, ценой больших потерь».
   Испытания, по словам Королева, шли «ночью и днем с быстротой курьерского поезда». С огромным напряжением всех сил им удалось уложиться в отведенное астрономами «окно» до того, как оно захлопнулось: 10 октября. Но уже через несколько десятков секунд после старта произошел сбой в системе управления. «Что-то случилось у Николая¹⁹⁵, а возможно, и у Виктора¹⁹⁶, – пишет Сергей Павлович Нине Ивановне на следующий день, – и... дальше Сибири мы не угодили. Безумно жаль того совершенно титанического труда, который затрачен был на нашу машину, и бесконечно жаль, что это могучее и, в то же время, легкое и почти наделенное живыми качествами творение гордого человеческого разума сейчас в виде тысяч разлетевшихся обломков усыпало, по счастью пустынные, сибирские земли.
   Итог: мы разбираемся во всем происшедшем, думаем и бешеными темпами начинаем повторять все с начала».
   Повторение состоялось 14 октября. И снова неудача. Телеметрия носителя показала, что на новом блоке «И» замерз клапан горючего и ракета не вышла на орбиту.
   Королев возвращается в Москву. 20 октября семейный праздник – 40-летие Нины, но настроение у него совсем не праздничное, хотя внешне, на людях, он, по обыкновению своему, совершенно спокоен. И раньше неудачи шли полосой. Технические отказы неизбежны, но всегда устранимы. И здесь Пилюгин с Кузнецовым разберутся.
   К началу нового 1961 года уже были готовы первые два межпланетных автомата для полета к Венере – старт можно было осуществить в феврале. Королев очень занят подготовкой завершающих пусков беспилотных кораблей-спутников, следом за которыми в космос должен полететь человек, но упустить возможность полета к Венере он не может, ведь следующий представится лишь через много месяцев. Первый пуск назначен на 4 февраля. Все идет благополучно до того момента, когда надо сходить с орбиты спутника. Снова отказ. Межпланетная станция, которая вместе с последней ступенью весит 6483 килограмма, превратилась в искусственный спутник Земли. И снова команда: «Правду не говорить!» ТАСС сообщило о запуске «первого тяжелого спутника», однако, проанализировав все его параметры, специалисты на Западе быстро пришли к выводу, что запускался автомат к Венере.
   Королев удручен, но волнует его не отказ блока «И». Межпланетная станция – уникальное инженерное творение. И это очень плохо! Это неверно! Если дальше мы хотим серьезно исследовать планеты, надо лишить станции этой уникальности!
   Однажды на космодроме, прогуливаясь вечером по краю шоссе неподалеку от своего домика, Сергей Павлович подловил Глеба Максимова и предложил ему пройтись. Максимов знал, что подобные невинные прогулки имеют для будущего подчас не меньшее значение, чем многолюдные совещания в высоких кабинетах.
   – Я думаю, – говорил Сергей Павлович, не глядя на Глеба, – что мы должны станции конструктивно унифицировать. Ведь условия полета к Марсу или Венере в основном схожи: ориентация на Солнце, сверхдальняя радиосвязь, движки для коррекции траектории. Надо разработать единый орбитальный отсек со стандартными системами для трассы «Земля-планета». А к нему уже пристыковывать разные специальные отсеки – для фотографирования, для мягкой посадки и т.д. Это даст нам возможность ускорить и удешевить производство межпланетных автоматов. Подумайте об этом...
   Максимов подумал. 9 февраля 1961 года Королев с космодрома посылает Бушуеву письмо с предложением об унификации космических станций. Он и Максимова просит подписать это письмо.
   – Но, Сергей Павлович, как-то неловко получается: выходит, я даю указания своему начальнику, – возразил Глеб Юрьевич.
   – Ничего, ничего, – успокоил Королев. – Подписывать должен тот, кто думал и работал...
   С отказом четвертой ступени разобрались в конце концов, и 12 февраля 1961 года состоялось, наконец, открытие «межпланетного движения» – старт «Венеры-1» прошел без замечаний. Однако новый взрыв ликования – газеты выходили с трехэтажными аншлагами – вскоре утих: с «Венерой» начались неприятности.
   Отсутствие какого-либо опыта привело к тому, что ошибки производственников наложились на ошибки проектантов, – вместе они и погубили первую «Венеру». Сначала перегрелся солнечный датчик, а перегреваться он не должен. Командный пункт в Крыму выключил аппаратуру станции, чтобы снизить температуру. Выключили и приемник, понадеявшись, что бортовое программное устройство в запланированное время сеанса связи вновь включит и приемник, и передатчик. Когда Максимов краем уха услышал, что «программник сдох», он сразу понял, что «Венере» пришел конец. Это случилось 27 февраля, через две недели после старта. Станция находилась уже в 23 миллионах километров от Земли. И хотя находились оптимисты, которые говорили, что установлен новый рекорд дальней космической связи, Максимов очень горевал: ведь сами, своими руками, угробили хорошую, умную машину! Он дал себе зарок впредь исключить саму возможность подобного отказа...
   Говорят, что на ошибках учатся. Но не всегда учеба идет впрок. Сменилось поколение проектантов космических автоматов, и через 28 лет на межпланетной станции «Фобос» повторилась ситуация, почти точно копирующая неудачу с «Венерой-1»...
   Тогда, в 1961 году, вымпел с гербом СССР на Венеру не попал. По расчетам баллистиков на 97-й день своего полета станция прошла примерно в 100 тысячах километров от поверхности таинственной планеты...
   Американцы в июле 1962 года были не удачливее нас. «Маринер-1», нацеленный на Венеру, сразу после старта стал забирать куда-то вбок: неисправимый отказ системы управления. Второй «Маринер» в декабре того же года сработал хорошо. Он пролетел всего в 35 тысячах километров от Венеры и передал данные о ее магнитном поле, температуре, отсутствии радиационных поясов. Это был первый опыт непосредственного изучения автоматом другой планеты.
   В первые годы межпланетных пусков удач было не много. После запуска «Маринера-1» Королев в августе-сентябре 1962 года предпринимает еще три попытки послать станцию к Венере и все они окончились неудачами. Весной 1964 года две другие «Венеры» тоже не выполнили свою программу. Одну из станций ТАСС «нарек» тогда «Космосом-27», другую – «Зондом-1». Изданная уже в 1985 году энциклопедия «Космонавтика» стыдливо сообщила, что этот «Зонд» «по конструкции имел много общего с космическим аппаратом „Венера-2“. Да, общего было немало, а сказать точнее – они были похожи друг на друга как две капли воды...
   И все-таки, несмотря на все эти печальные старты, забегая вперед, надо сказать, что в исследованиях Венеры Советский Союз, в конце концов, добился замечательных успехов. Специалисты отмечали, что именно с Венерой нам везет больше, в то время как американцы получили отличные результаты в полетах к Марсу. Эта необъяснимая закономерность прослеживается и после смерти Королева, вплоть до 90-х годов нашего века.
   После неудач в октябре 1960 года следующего окна для старта к Марсу надо ждать 25 месяцев, так что время подготовиться было. Горький опыт – тоже опыт. Королев задумывает создать принципиально новую межпланетную станцию. Энергетические резервы четырехступенчатой ракеты позволили увеличить вес станции в сравнении с «Венерой-1» на 250 килограммов – теперь она весила уже без малого 900 килограммов. Как и предлагал Королев, на ней было два герметичных отсека: орбитальный, обеспечивающий сам полет, и планетный, с аппаратурой для исследования Марса. Новый аппарат был гораздо совершеннее своих предшественников. На нем стояла новейшая радиотелеметрическая аппаратура, специально отработанные оптические датчики системы ориентации, от перегрева и переохлаждения приборы спасала не только многослойная наружная шуба, но и двухконтурная жидкостная система терморегулирования.
   Королеву очень хотелось иметь на «Марсе» легкие, простые и надежные двигатели для коррекции траектории. Он пробовал «забрасывать удочку» Исаеву, но Алексей Михайлович представлял себе, как это будет отвлекать его от других, не менее интересных работ, и делал вид, что не понимает, куда Королев клонит. Однако Сергей Павлович решил его «дожать» и пригласил к себе «посоветоваться». Исаев знал, зачем его приглашает Королев. В приемной он встретил Чертока и рассказал ему о хитростях Главного.
   – Ну, сам подумай, – кипятился Алексей Михайлович, – зачем мне еще эти движки сажать к себе на шею? Не хочу я этим заниматься! Посиди и подожди меня тут, я сейчас захожу в кабинет и буквально через две минуты вылетаю оттуда, как пушечный снаряд! И ноги моей у вас больше не будет!
   – Ты погоди, не зарекайся, – улыбнулся многоопытный Черток. Из кабинета Исаев вышел сияющий, встал посередине приемной, развел перед Чертежом руки и воскликнул:
   – Ну, Борис, это артист! Вот это настоящий артист! Королев был тогда «в ударе»:
   – Не хочешь – не делай, – мирный тихий голос его обезоруживал, ведь Исаев весь ощетинился, приготовился к бою. – Но тогда ты мне только одно подскажи: кто мне сделает такие движки? Подумай и подскажи. Мне нужен двигатель, который позволял бы подавать ему с Земли минимальное количество команд. В идеале – две команды: пуск и остановка. Все промежуточные, подготовительные должны быть как бы запрограммированы в нем самом. Кто это может сделать? Кто, кроме тебя? Это принципиально новый, это межпланетный двигатель, ты понимаешь? Это же фантастика, Алексей!! Я просто, извини, не в состоянии понять, как можно отказываться от такой работы?!..
   Осенью 1962 года, в конце октября-начале ноября, Королев предпринимает три новые попытки направить космические автоматы к Марсу, но две из них окончились неудачей: старт с орбиты искусственного спутника Земли еще не был отработан. Лишь 1 ноября станцию удалось направить к красной планете. Официально автомат назывался «Марс-1», хотя был четвертым по счету.
   В тот день на космодроме стояла мерзейшая холодная погода. Шел проливной дождь, и даже в перископы командного бункера трудно было разглядеть ракету за стеной воды. Настроение, под стать погоде, было у всех унылое: если ничего не получилось 24 октября, когда светило солнышко, то теперь-то тем более не получится, хотя и понимали, что на орбите искусственного спутника Земли никакой «погоды» вообще не существует. Быстро пробив низкие тучи, ракета на несколько секунд обозначила себя лунным светящимся пятном и исчезла. «Марс» вышел на промежуточную орбиту, все разделения прошли по штатному расписанию, и довольная Госкомиссия улетела в Москву. Королев был еще в воздухе, когда одна из цифр телеметрического кода насторожила Максимова и его товарищей: давление сжатого газа, который использовался в исаевских двигателях ориентации, медленно, но неуклонно падало.
   Станция жила, 61 сеанс связи прошел нормально, но все понимали, что, когда газ вытечет и двигатели не смогут ориентировать антенны «Марса», связь прервется навсегда. Отчаяние проектантов трудно передать словами. Отлично работающий, умный, послушный, здоровый аппарат умирал, можно сказать, на глазах, словно кровь из тела выпускали, – и они ничем не могли ему помочь. Когда потом анализировали причину аварии, пришли к выводу, что во время монтажа проводов откусанный монтажником, почти невидимый, тоньше волоса человеческого, кусочек медной нити попал на крышку запирающего клапана, который не мог теперь закрыться до конца и медленно, почти пять месяцев, стравливал газ. 21 марта 1963 года «Марс-1», находясь чудовищно далеко – в 106 миллионах километров от Земли, последний раз откликнулся на ее призыв. Через три месяца он прошел мимо Марса, но рассказать об этом уже не смог...
   В межпланетных полетах автоматов Королева видится мне нечто трагическое. Да, он удовлетворил свое «великое честолюбие», о котором говорил Феоктистов. Он первым послал межпланетные станции к Венере и к Марсу, но ни одна из межпланетных станций, запущенных при его жизни, не смогла обрадовать его полным выполнением своей программы. Он не дожил до того дня, когда с полным основанием мы смогли назвать станции межпланетными, не узнал о мягкой посадке на Марс, не увидел панорам раскаленной Венеры. Он успел в 1965 году запустить «Венеру-2» и «Венеру-3», но, когда они долетели до планеты, его уже не было. Так свет звезды, вспыхнувшей при нашей жизни, в конце концов приходит к нам, но уже не застает нас.

 

 

   Ю.А. Гагарин, Н.С. Хрущев и А.И. Аджубей в Георгиевском зале Кремля
 

 

 

   С.П. Королев и Н.Н. Семенов в Симферопольском аэропорту
 

 

 

   Константин Давыдович Бушуев
 

 

 

   Антенны Центра дальней космической связи под Евпаторией
 

 

62

   ...Человек стремится выйти за пределы своей планеты в космическое пространство. И, вероятно, выйдет.

Владимир Вернадский

   События 50-60-х годов, описанные в этой книге: создание ракеты Р-7, строительство нового полигона, испытания межконтинентальной ракеты, запуск первых спутников и лунников, подготовка к полетам по межпланетным трассам, – все это происходило на фоне главной работы Королева, о которой он думал, прежде всего, и больше всего, – на фоне подготовки старта человека в космическое пространство. После запуска первого искусственного спутника Земли Королев считал полет человека в космос своим главным делом и знал, что выполнит задуманное во что бы то ни стало.
   В соответствии с уставом Академии наук СССР все академики и члены-корреспонденты обязаны были ежегодно направлять в аппарат соответствующего отделения Академии отчет о своей научной деятельности. Многие, если не большинство, подходили к этому требованию формально – справка, она и есть справка, – коротко отписывались и с глаз долой. Королев относился к этому делу с величайшей серьезностью, рассматривал эту справку и как отчет, и как личный план на будущее, как собственную программу, которую не выполнить он не может, поскольку он уведомил о ней организацию столь уважаемую, как Академия наук. Позднее историки, изучая эти отчеты, установили, что все пункты королевского плана были им реализованы. В отчете за 1954 год, когда у Королева еще не была отработана до конца даже ракета Р-5, а будущая «космическая» Р-7 существовала еще только в чертежах, он пишет: «В настоящее время все более близким и реальным кажется создание искусственного спутника Земли и ракетного корабля для полета человека на большие высоты и для исследования межпланетного пространства».
   Когда Королев писал свой отчет в Академию наук, Юрий Гагарин – ему 21 год – как раз получил диплом с отличием в Саратовском индустриальном техникуме. В Томск преподавать в ПТУ не поехал, решил закончить учебу в аэроклубе. Ни о каких «ракетных кораблях» не думал, просто хотел стать летчиком. Интересно, что бы он ответил, если бы кто-нибудь сказал ему тогда: «Не пройдет и 6 лет, и ты полетишь в космос!» Рассмеялся бы, наверное...
   Был ли все эти двадцать лет у Сергея Павловича некий незыблемый план космического полета? Нет, не было. Представлял ли он себе космический корабль в виде конкретной законченной конструкции? Нет, не представлял. Не представлял очень долго – до начала лета 1958 года. Воодушевленный успехами в стратосферных исследованиях с собаками на полигоне Капустин Яр, Королев вначале предполагал, что подготовка полета человека пойдет по той же уже испытанной схеме. Вертикальный полет человека в стратосферу – вот с чего он думал начинать, вот о чем говорил в своем докладе на юбилейной сессии МВТУ имени Баумана в честь 125-летия училища, которая состоялась в сентябре 1955 года. Долгое время об этом докладе мало что было известно. Еще в 1956 году Сергей Павлович передал его вместе с различными схемами размещения пилота в головной части ракеты в архив ОКБ, где на нем тогда же была закреплена бумага с надписью: «Без разрешения С.П.Королева не выдавать!» Этот запрет сохранялся много лет и при жизни Сергея Павловича, и после его смерти. Доклад был обнаружен историком ракетной техники, сотрудником ОКБ Королева Г.С.Ветровым лишь в начале 80-х годов. Документ в высшей степени примечательный.
   – Наши задачи, – говорил Королев на юбилейной сессии, – заключаются в том, чтобы советские ракеты летали бы выше и дальше, чем это будет где-либо еще сделано. Наши задачи состоят в том, чтобы советский человек первым совершил полет в ракете... И наша задача в том, чтобы в безграничное пространство мира первыми полетели бы советские ракеты и ракетные корабли.
   Вспомним: Королев безмерно занят в это время первыми испытаниями своей морской ракеты и оперативно-тактической Р-11, занимается первым вариантом искусственного спутника – «Объектом-Д», наконец, ведет ответственнейшую работу по реализации проекта» Байкал». И все-таки он ни на минуту не забывает о полете человека. Он снова говорит об этом сразу после пуска «пятерки» с атомной боеголовкой весной 1956 года. Предложение запустить человека в стратосферу было для всех полной неожиданностью, все заволновались, а молодые врачи из Института авиационной медицины Александр Серяпин, Абрам Генин и Евгений Юганов, которых Королев хорошо знал по «собачьим» пускам, даже написали заявление с просьбой доверить им полет в ракете. Все это была не игра – Королев дает указание начать проработку подобного проекта, и работы такие в 1956-1957 годах ведутся весьма интенсивно. Сергей Павлович считает, что, накопив опыт на этих пусках, он создаст в 1964-1967 годах уже настоящий космический корабль-спутник. Но успешный запуск ПС и Лайки, создание дополнительных ступеней для «семерки», наконец – просто уверенность в своих силах, которые Сергей Павлович почувствовал после первых стартов, заставляют его пересмотреть собственные планы. Никакой стратосферный полет не нужен. Реактивная авиация уже осваивает стратосферу, и никого таким полетом мы не удивим. Больше того, полет человека в стратосферу не только не выявит преимуществ ракетной техники в сравнении с авиацией, но даже размоет и затушует эти преимущества, даст повод усомниться в них, таким образом, может принести больше вреда, чем пользы.
   Отказавшись от вертикального полета, Сергей Павлович какое-то время колеблется: не заменить ли его полетом по баллистической кривой – скачком в космос; это уже не вертикальный подъем, но еще и не орбитальный, такой полет дважды предпримут американцы уже после гагаринского старта, в начале лета 1961 года. Но довольно быстро Королев оставляет и этот вариант. Зачем полумеры? Если с блоком «И» ракета может поднять на орбиту четыре с половиной тонны, – в такой вес конструкторы корабля-спутника вполне смогут вписаться.
   В июле 1958 года Королев вместе с Тихонравовым составляет записку в правительство о перспективных работах. Она начинается фразой, тон которой резко контрастирует с документами подобного рода: «Околосолнечное пространство должно быть освоено и в необходимой мере заселено человечеством». В Совмине привыкли к тому, что в рамках ведомства вопрос решить можно. С трудом – в рамках страны, но в масштабах планеты и даже всего околосолнечного пространства – это уж чересчур! В записке прямые требования: «Должны проводиться широкие исследования и разработки по обеспечению нормальных условий существования человека на всех этапах космического полета».
   Наступательный тон документа отчасти можно объяснить той уверенностью, которую обрел Сергей Павлович после встречи с проектантами сектора Феоктистова. «Уже в мае 1958 года, – вспоминает Константин Петрович, – выслушав проектантов о том, как сделать спутник для полета человека и обойтись без промежуточного этапа, он сразу загорелся и, видимо, твердо решил поддержать и двигать этот проект». Феоктистов пишет «видимо», поскольку о своем решении Королев ничего не говорит. У корабля-спутника есть сильный конкурент. Идея тоже абсолютно новая и интересная: создать большой ориентируемый спутник-автомат, который будет собирать на орбите информацию о том, что он видит на Земле, и передавать эти изображения. Через несколько лет в обиход войдет термин «спутник-шпион», и у нас, и в США будут запущены десятки подобных спутников, но тогда, повторяю, дело это было совершенно новое и уже поэтому интересное. Было ясно, что с двумя такими работами ОКБ не справиться, сил не хватит. Надо выбирать. На Королева жмут военные: что даст им глазастый автомат на орбите, ясно каждому, а какой прок Министерству обороны от полета человека? Но дело не только в военных. Его собственные проектанты разделились на два лагеря, разные точки зрения были и у смежников. Феоктистов с инженерами своего сектора, молодость которых позволяла всему ОКБ называть их «детским садом», тем временем уже «прибрасывает» корабль-спутник, ищет оптимальную форму, короче – работает на полную мощность, хотя никакого решения еще нет.
   Решение принимается только в ноябре 1958 года на Совете Главных конструкторов: в первую очередь делать корабль-спутник для полета человека, который без труда можно переделать в спутника-шпиона.
   Итак, период колебаний позади. И как это всегда бывало и раньше, приняв, наконец, решение, Королев с невероятной энергией начинает его реализовывать.
   Еще в мае проектанты после многонедельных споров предложили Главному создать корабль-спутник в форме сферы, и идея эта Королеву сразу понравилась. Цепким своим умом сразу схватил он преимущества сферы: все легко считать, хорошо известна аэродинамика шара, сместив центр тяжести, получаешь устойчивость – эффект «Ваньки-встаньки», наконец, при заданном объеме шар имеет минимальную поверхность, а это значит, что он будет легче цилиндра, конуса и всякой конструкции другой формы. Понравилась Королеву и идея сконструировать корабль-спутник из двух частей. Теплозащита все-таки была тяжела, поэтому выгоднее ставить ее только на спускаемый аппарат, а приборный отсек перед возвращением на Землю отстреливать от корабля.
   – И нехай вин горыть, – очень редко Сергей Павлович неожиданно для самого себя вспоминал украинскую «мову».
   Споры начались, когда Феоктистов предложил сделать приборный отсек максимально простым, негерметичным: приделать к шарику раму и на ней разместить нужные приборы. Королев задумался. Он сам всегда был сторонником максимально простых решений, однако тут вновь сработала гениальная его интуиция. Ничего рассчитать и с цифрами доказать свою правоту здесь было невозможно, но Королев почувствовал, что это та «простота, которая хуже воровства». Приборы надо ставить надежные, уже проверенные в полетах, а работать в космическом вакууме они не умеют. Потребуются новые приборы, испытания их, и времени на эту «простоту» уйдет уйма. Нет, надо сделать герметичный отсек и внутри него расположить все приборы.