Голованов Ярослав. Королев: факты и мифы

   Владимир Николаевич Челомей. В течение многих лет и при жизни его, и после смерти, наверное, ни о ком не слышал я мнений столь противоречивых, как о нем. Карьерист, интриган, скупердяй. Душа нараспашку, искренен, общителен. И те, и другие дружно утверждали: прекрасно образован. Раушенбах говорил: «Если бы Челомею и Королеву устроить экзамен по физике и математике, Челомей, пожалуй, побил бы Королева». И еще, всеми подмеченное: уникальное умение в любой компании сразу становиться своим, природный дар общения, редкое обаяние, артистизм.
   Один наблюдательный сотрудник ОКБ Королева после заседания, на котором его шеф выступал вместе с Челомеем, сказал своему другу, работающему у Владимира Николаевича:
   – Я знал, что мой – большой артист, но, оказывается, и твой – не меньший!
   – Конечно! – отозвался его приятель. – Только твой – трагик, а мой – комик!..
   Мне удалось лишь однажды в мае 1975 года встретиться и говорить с Челомеем. Я просил рассказать мне о Королеве. Владимир Николаевич сидел в своем кабинете за большим, фантастической формы столом, в окружении телефонов, микрофонов, мониторов и других средств оперативной связи. Телефон часто мешал нашей беседе. С кем-то мне неизвестным Челомей говорил резко, коротко, гневно. Тут же зазвонила «кремлевка» и тон его сразу переменился, он почти пел в трубку:
   – Анатолий Петрович, дорогой! Ну как же хорошо, что вы позвонили! Ждем-ждем, а вы все не едете... Но ведь обещали!.. Мне так хочется вам все наше хозяйство показать, посоветоваться...
   Из дальнейшей беседы я понял, что он говорит с президентом Академии наук А.П. Александровым...
   – Ну что вам рассказать о Королеве... Королев был человеком недостаточно образованным, – начал. Челомей свой рассказ. – Обладал удивительной технической интуицией и огромным организаторским талантом. Да... А интеграла, увы, взять не мог... Отобрал у меня облет Луны – сам не сделал и мне не дал. Разве это не талант?
   – Но ведь он не успел, он умер...
   – Да, да, это ужасно... Мы познакомились в Германии в 45-м. Я занимался Фау-1, а он Фау-2. Он произвел на меня чрезвычайно приятное впечатление. Это был мягкий, спокойный и очень толковый человек... Королев не был идеологом ракетного оружия. Мысль о замене бомбардировщиков ракетами принадлежит фон Брауну. Немцы, безусловно, занимали лидирующее положение в этой области не только в технике, но и в ракетной идеологии. Ни Королев, ни кто другой, в том числе и я, этой перспективы не видели... Понимание пришло позднее, и часто оно шло не «снизу» – от нас, техников, а «сверху» – от руководства, от политиков. Мы быстро перехватили лидерство в ракетной технике и удерживали его довольно долго. В области военных ракет США начали нас обгонять примерно в 1960 году²³⁷. К этому времени относится начало разработок, которые обеспечили их будущее первенство и в космических программах...
   Королев обладал относительно скромными знаниями и технической эрудицией, но был человеком необыкновенно увлеченным, целиком отдававшим себя делу. Я всегда завидовал его умению увлечь окружающих своим делом и возбудить интерес к нему у руководства... Главной ошибкой Королева было то, что он потерял чувство перспективы. Он продолжал выжимать из своей «семерки» все, что можно выжать. Он увлекся политической шумихой, сообщениями ТАСС. А будущее ему проглядывалось плохо...
   – Но ведь шла работа над Н-1, целиком нацеленной в будущее, – возразил я. – И облет Луны...
   – Я никогда не выступал против Н-1, – улыбнулся Челомей, – никогда ее не критиковал, но ведь конструктивно она явно несовершенна. А облет Луны... О, у Сергея Павловича было необыкновенное чутье на все новое. Поэтому он и отнял у меня облет Луны. Он очень болезненно переживал мои предложения по облету Луны, понимал, что это возможно сделать. Отнял, но сам не сделал! – повторил Челомей свой укор.
   Он лукавил, предполагая во мне просто лопоухого репортера. А я знал, что все было не совсем так...
   В марте 1958 года сын Хрущева Сергей окончил Московский энергетический институт. Он увлекался автоматикой и собирался работать в КБ Пилюгина. Но Челомею удалось его перехватить. Сергей был работящий, толковый и скромный парень, не испорченный своим «высоким» происхождением. Он отлично понимал, что нужен Челомею не как молодой специалист, а прежде всего как сын первого человека в стране, понимал, зачем шеф водит его с собой на все совещания и заседания. Во время одной из встреч с Хрущевым-старшим в Ливадии Челомей говорил:
   – Вы знаете, Никита Сергеевич, через мои руки прошли сотни молодых специалистов. Хотите верьте, хотите нет, но Сергей – талант необыкновенный, редкий, уверяю вас! Здесь меня не обманешь...
   Голос его звучал так проникновенно, что у Хрущева влажнели глаза. Он знал, что Челомей льстит. Человек без образования, Никита Сергеевич относился с известной долей недоверия к ученым, писателям, художникам, актерам. Он не всегда мог разобраться в том, что они ему внушали, эти люди могли его запутать, а потом и высмеять. Но он относился с большим уважением к интеллигентам массовым: учителям, врачам, инженерам. Более всего он ценил те знания, которыми хотя и не обладал, но которые, в принципе, были ему доступны. Когда Сергей получил диплом, отец был совершенно счастлив: его сын – инженер! Слушая Челомея, Хрущев понимал, что это – лесть. Потеряв на фронте старшего сына, Никита Сергеевич особенно любил младшенького, радостно отмечал все его успехи, но, как человек умный и трезвый, понимал разницу между способным молодым человеком и гением. Однако все шепотки здравого смысла сразу заглушались мощным, ликующим хором родительских чувств, не желающих верить в неугодные истины. Никите Сергеевичу было приятно слушать Владимира Николаевича... Ах Челомей, ах умница!..
   Много раз приходилось слышать, будто Владимир Николаевич находился якобы в родстве с Никитой Сергеевичем. Это не так, не было никакого родства. И сам Хрущев сыну никогда не протежировал, как не протежировал, скажем, своему зятю Алексею Аджубею. Механизм власти был сконструирован так, что в этом не было никакой необходимости. Все партийные, государственные, военные и другие аппаратчики снизу доверху и сверху донизу знали, что «Известия» – не просто центральная газета, а газета, которую редактирует зять Хрущева, а КБ Челомея – не просто ракетное КБ, а КБ, в котором работает сын Хрущева. И все. Остальное уже происходит само собой. Молодой Хрущев, даже не прикладывая каких-либо титанических усилий, одним фактом своего присутствия помог Челомею стать на ноги, развернуть строительство в Реутове под Москвой прекрасно оснащенного КБ, «съесть» могучую фирму Владимира Михайловича Мясищева и сделать своей основной производственной базой завод имени М.В. Хруничева в Филях – едва ли не лучший авиационный завод в стране: с богатыми традициями, стойкими кадрами, культурой и чистотой самолетнего производства.
   Королев понимал это. Сергей Никитович рассказывал мне, как однажды Королев как бы невзначай, вскользь повел разговор о переходе к нему, но тут же одернул себя:
   – Знаешь, не надо, пожалуй. Володя обидится, скандал будет... И не Королев отобрал у Челомея облет Луны, как рассказывал мне Владимир Николаевич, а стремительно вырвавшийся вперед Челомей вместе со своей хоть и ядовитой, но хорошей ракетой УР-500 отобрал его у Королева. Вскоре Хрущев-старший был отстранен от власти. Челомей не уволил после этого Хрущева-младшего, не понизил в должности (хотя и «забыл» повысить, как обещал буквально за считанные дни до этого), не укорял скороспелой Ленинской премией и Золотой Звездой Героя Социалистического Труда. Просто перестал возить его на совещания-заседания и не приглашал в свой кабинет, когда приезжали именитые гости. Сергей Никитович не обижался. Он знал правила этой «игры»: иначе Челомей поступить не мог. Примерно через год программу облета Луны вернули Королеву, и тот ее действительно не выполнил: умер, а преемники не сумели. Вот так было дело...
   Несмотря на телефонные звонки, мы беседовали долго. Иногда Владимир Николаевич нажимал какие-то кнопки и на телевизионном мониторе появлялись новые картинки: зал, уставленный чертежными досками, какие-то пульты, стенды.
   – Я всегда могу видеть, кто, где и как работает, – пояснил Челомей.
   – Так ведь передающую камеру можно тряпицей завесить, – отозвался я легкомысленным тоном.
   – В моем КБ камеры тряпицей не завешивают, – сказал Челомей сухо.
   Впрочем, он был очень любезен и приветлив настолько, что даже предложил мне выписать к нему постоянный пропуск: «ведь это, как я понимаю, лишь первая наша встреча». Мы говорили об американской программе «Аполлон», о «Шаттле», об орбитальных станциях, о Глушко и Келдыше, жизни самого Владимира Николаевича. Рассказывал он очень хорошо, жестикулировал, играл глазами. Чем больше он хотел мне понравиться, тем больше не нравился.
   Владимир Николаевич Челомей родился 30 июня 1914 года в маленьком украинском городке Седлеце в семье учителя. Трехмесячным младенцем родители, спасаясь от огня войны, увезли его в Полтаву. Там соседкой Челомееев оказалась Софья Николаевна Данилевская, отец которой был племянником Гоголя, а мать – внучкой Пушкина. Вот под этими переплетенными кронами великих генеалогических древ и прошло Володино детство. Лучшим его другом тех лет был Сашенька – праправнук Пушкина. В 12 лет Володя оказался в Киеве. Наступила пора увлечения техникой, особенно автомобилями, и после окончания семилетки он поступил в автомобильный техникум. В 1932 году Володя Челомей стал студентом Киевского политехнического института – того самого, в котором за восемь лет до этого учился Сергей Королев. Уже на втором курсе Челомей опубликовал научную статью в сборнике трудов института. Они были очень разными в зрелые годы, но и в молодости – тоже: Королев хотел строить и летать, Челомей – рассчитывать и анализировать. Сравнивая себя с другими ракетчиками, Челомей в беседе со мной все время подчеркивал, что они – конструкторы, а он – ученый.
   – Я почти физик – специалист в области колебаний. Колебания – интернациональный язык ракетчиков... На работы, которые я написал в 23-24 года, ссылаются Седов, Боголюбов²³⁸...
   Это был действительно яркий юноша. Профессор Илья Яковлевич Штаерман говорил, что никогда не встречал столь одаренного студента. В 22 года вышла его первая книга «Векторное исчисление». Только за один 1938 год в «Трудах Киевского авиационного института» опубликовано 14 статей Челомея. Кандидатскую диссертацию он пишет сразу после окончания института и в 1939 году защищает ее. В 1940 году учреждаются 50 Сталинских стипендий для особо выдающихся молодых ученых, работающих над докторскими диссертациями, и Челомей получает одну из них. Он – самый молодой в этой полусотне талантов. Стипендия – 1500 рублей в месяц. Профессора университета получали тогда около 1200 рублей. К началу лета 1941 года Челомей вступает в Коммунистическую партию, защищает докторскую диссертацию и назначается начальником группы реактивных двигателей Центрального института авиационного мотостроения имени П.И. Баранова в Москве.
   – Пульсирующий двигатель я придумал в 42-м, – говорил мне Челомей. У него возникает идея использовать колебания воздуха в трубе для поджатия воздушно-топливной смеси. В 1942 году Владимир Николаевич познакомился с начальником главка двигателей авиапрома Беликовым и пообещал помочь ему с диссертацией. Благодарный Воликов выделил Челомея в отдельную группу и разрешил заниматься пульсирующими двигателями. Челомей повесил на двери табличку «Профессор В.Н. Челомей», хотя профессором не был, но весь ЦИАМ считал, что это справедливо, поскольку он знал больше иного профессора. У него было два помощника: техник Аня Курбатова и механик Петя Фомичев. С ними он и приступил к созданию своего первого ПД – пульсирующего двигателя. Двигатель построили, запустили. Он невероятно шумел. Треск его – многократно усиленная пулеметная очередь – был так невыносим, что профессор К.П. Станюкович однажды упал в обморок. Шуму было много, а тяги – мало.
   Вскоре Челомей увидел двигатель Пауля Шмидта, мюнхенского инженера, который сконструировал Фау-1. В 1944 году его прислали в Москву англичане, подбив над Британией секретный «самолет-снаряд».
   – В ночь на 14 июня1944 года за мной приехал нарком Шахурин и маршал авиации Новиков, – рассказывал Челомей, – и мы поехали в Кремль к Маленкову – он курировал авиационную промышленность.
   – Вы можете сделать такой самолет? – спросил меня Маленков.
   – Двигатель я сделал еще в 1942 году, – ответил я.
   – Тогда кто же у кого украл идею:
   немцы у нас или мы у немцев? – спросил Маленков.
   – Никто ни у кого не крал. Каждый сам по себе додумался...
   Челомей произнес блистательную речь, в которой обрисовал великое будущее ПД. Шахурин и Новиков слушали его в полном изумлении. Маленков был очарован 30-летним конструктором.
   – Через два дня в ЦИАМе был создан отдел ПД № 6 со ста (!) сотрудниками, а 17 сентября 1944 года я получил часть КБ только что умершего Николая Николаевича Поликарпова и был назначен главным конструктором первого и единственного в стране конструкторского бюро, занимавшегося непилотируемой авиационной техникой. Под городом Джизак в Узбекистане мне выделили полигон, когда еще никакого Кап.Яра и Тюратама в помине не было...
   К концу 1944 года Челомей воспроизвел двигатель Фау-1, повторив Шмидта, так же как через четыре года Королев воспроизвел Фау-2, повторив Брауна. К середине 1945 года уже существовал советский «самолет-снаряд» 10-Х, который, в отличие от немецкого предшественника, запускался не с легко уязвимой наземной эстакады, а с бомбардировщика Пе-8.
   Однако вскоре выяснилось, что прок от немецких уроков разный: Королев, стремительно обгоняя немцев, шел вперед, а Челомей начал топтаться на месте. Шла необъяснимая чересполосица: одна машина летела нормально, другая падала. Челомей возился с 10-Х восемь лет, она прошла испытания и была принята на вооружение лишь в 1953 году.
   В том же году авиаконструктор Артем Иванович Микоян (родной брат Анастаса Ивановича) вместе с главным конструктором КБ по системам управления Сергеем Лаврентьевичем Берия (родным сыном Лаврентия Павловича) задумали сделать свою ракету и Челомея «съели»: Микоян забрал у него конструкторское бюро. Наверное, именно тогда понял Владимир Николаевич, как важно иметь родственные связи если не с самим государем императором, то хотя бы с великими князьями. У Челомея осталось лишь профессорство в МВТУ. Однако вскоре фортуна снова обратила щедрые сосцы свои к Владимиру Николаевичу.
   На похоронах Сталина первую речь произнес Маленков. В «Правде» появилась фотография: Сталин, Мао Цзэдун и Маленков. Берия предложил Маленкова на пост Председателя Совета Министров. Так Георгий Максимилианович Маленков стал первым человеком в государстве. Он помнил молодого конструктора, который произвел на него замечательное впечатление. Вскоре в Тушине на окраине Москвы специальная конструкторская группа под руководством Челомея начала работу над совершенно секретным фантастическим проектом: крылатой ракетой с пульсирующим воздушно-реактивным двигателем для вооружения подводных лодок. Потом Владимир Николаевич получил в Реутове пустырь с маленьким механическим заводиком в одном кирпичном корпусе, известным в округе как «пьяный завод» – он славился «добрыми алкогольными традициями». На этом месте стремительно росло прекрасно оснащенное современное конструкторское бюро. В 1958 году к Челомею пришел С.Н. Хрущев. В том же году Владимир Николаевич стал членом-корреспондентом Академии наук СССР. В 1959 году Челомей – Генеральный конструктор. Тогда же он получил Золотую Звезду Героя Социалистического Труда. В 1962 году Челомей – академик, в 63-м – дважды Герой. Когда Челомей направил в правительство записку со своими предложениями по космическим исследованиям, Устинов пришел в неописуемую ярость: ведь Челомей – это МАП, Министерство авиационной промышленности! Когда в 1946 году им предлагали заниматься ракетами, Шахурин и вся его компания нос воротили, его же, Устинова, обвиняли в прожектерстве, а теперь, после того как он, Устинов, поставил эти ракеты, что называется, на ноги, после триумфа первого спутника, Дементьев с новой компанией требуют свой кусок сладкого пирога?!
   Надо думать, что и Королев с Янгелем видели в Челомее своего конкурента. Не могли не видеть. Общая тревога даже сблизила их. Известно, что Сергей Павлович приезжал к Михаилу Кузьмичу в Днепропетровск и они провели несколько дней «на рыбалке», обсуждая создавшуюся ситуацию и вырабатывая совместный план действий. И все-таки очень многие свидетели событий тех лет единодушны в том, что ни Королев к Челомею, ни Челомей к Королеву с откровенной враждебностью не относились. Один из ведущих сотрудников Челомея – Г.А. Болтянский – рассказывал мне, например, что Челомей любил ставить Королева в пример другим как сильную личность. А сотрудники Королева И.В. Лавров и М.С. Флорианский вспоминали, как Королев посылал свое «посольство» для налаживания деловых контактов.
   – Да о чем говорить?! – помню, как энергично восклицал Василий Иванович Вознюк. – Королев целовался с Челомеем! Сам видел!
   Сергей Павлович уже понял, что всю космонавтику в своих руках ему не удержать, что единственным ему не быть, и лишь хотел остаться первым.
   Настоящим демоном Челомея был не Королев, и не Янгель, а Устинов. К страстям ведомственным тут подмешивались и страсти политические. Устинов боготворил Сталина – ему было за что любить покойного генералиссимуса. Хрущев Сталина развенчал. Неприязнь Устинова к Хрущеву, естественно, перекидывалась и на сына Хрущева, а значит, и на Челомея. Челомей платил Устинову тем же. Однажды, когда Хрущев потребовал, чтобы Устинов поехал к Челомею на совещание по ракете УР-500, Владимир Николаевич держал Дмитрия Федоровича в приемной, чтобы приезжавшие другие конструкторы, которых сразу провожали в кабинет, видели это.
   Устинов мешал Челомею всегда, где только мог и как только мог. До последних дней. До последних минут. Но поддержка Хрущева, а позднее Брежнева и особенно маршала Андрея Антоновича Гречко, ставшего в 1967 году министром обороны, помогли ему выжить.
   Расцвет КБ Челомея пришелся на конец хрущевского царства и эпоху еще не впавшего в маразм Брежнева. К этому времени у него уже были баллистические ракеты: УР-100, УР-200, УР-500 и две ее более совершенные модификации. Шла работа над «лунной ракетой» УР-700²³⁹. Отрабатывалась программа облета Луны. Позднее Челомей начал проектирование орбитальных станций. После отставки Хрущева Челомею удалось сохранить УР-100, УР-500 и орбитальные станции. В 1965 году на УР-500 были запущены тяжелые спутники. Еще до этого в КБ Челомея были созданы маневрирующие спутники «Полет». После смерти Королева на ракетах Челомея были запущены «Зонды» – бесславно засохшая ветвь советской лунной программы. УР-500 послала к Луне тяжелые лунники, которые доставили на Землю образцы лунного грунта, и два «Лунохода». «Венеры» и «Марсы» второго поколения, геостационарные связные спутники «Радуга», «Экран», «Горизонт» сделанные в КБ Челомея: «Салют-2, -3, -5», были запущены в космос с помощью этой ракеты. Как и «семерка» Королева, УР-500 Челомея пережила своего конструктора.
   После смерти Гречко в 1976 году Челомею стало совсем плохо. С министром вновь созданного Министерства общего машиностроения Сергеем Александровичем Афанасьевым он не сработался и прилюдно отзывался о нем нелестно, о чем министру, разумеется, докладывали. Люди, много лет знавшие Владимира Николаевича, рассказывали, что он сильно изменился в последние годы – стал злым, дерганым, жадным. Часто грозился «бросить все к чертовой матери», хотя и в семьдесят лет был он крепок, бодр и голова работала хорошо.
   В декабре 1984 года на даче Владимир Николаевич вывел свой «Мерседес» из гаража и, стоя спиной к машине, стал отпирать ворота. «Мерседес» тихо покатился вперед и сломал своему хозяину ногу. Владимира Николаевича отвезли на московскую квартиру, вызвали врача. Вроде бы перелом легкий, без смещения, но на всякий случай решили госпитализировать. Он набрал в больницу книг, работал, думал. В больнице узнал, что Устинов при смерти: тяжелый инсульт – он недвижим, не говорит... Как теперь будет без Устинова? Не начало ли это «ренессанса» его КБ?..
   Тромб убил Челомея мгновенно, как пуля, в тот момент, когда он говорил с женой по телефону.
   Устинову принесли лист бумаги с надписью: «Умер Челомей». Он прочел и удовлетворенно прикрыл глаза...
   Дмитрий Федорович пережил Владимира Николаевича на двенадцать дней.
   Но все эти печальные события случились лишь через двадцать лет. А тогда, в 64-м, перед Королевым стояла проблема очень непростая не с технической, а с чисто человеческой точки зрения: впервые ему предлагалось созданный им для облета Луны аппарат запустить в космос с помощью чужой ракеты.

 

 

   В монтажном цехе
 

 

 

   Ракета УР-500
 

 

 

   Владимир Николаевич Челомей
 

 

72

   Для того, чтобы данность стала действительностью, нужно ее в буквальном смысле слова воскресить.
   Это-то и есть наука...

Осип Мандельштам

   Полеты в космос возродили былую славу ВВС. Молодежь потянулась в авиационные училища. На любого парня в фуражке с голубым околышем смотрели как на потенциального кандидата в Герои Советского Союза. Генералы с Пироговки начинали понимать, сколь недальновидны были они еще вчера, чураясь ракетчиков. Кто подготовил и воспитал героев космоса, посланцев мира, граждан Вселенной? Кому обязана страна блеском звездной славы? Военно-Воздушным Силам! Королев? Никто не спорит: он делает хорошие ракеты и космические корабли. И пусть строит! Честь ему и хвала. Но вмешиваться в формирование экипажей ему не положено. Микоян или Сухой, которые, кстати сказать, делают тоже неплохие машины, не берут на себя смелость давать советы, кто должен летать на их истребителях. Они проектируют, авиапром строит, а ВВС эксплуатирует – все ясно и понятно. Так же должно быть и с ракетами...
   Эти тенденции Сергей Павлович уловил быстро. «Антивэвээсовские» настроения существовали и в стенах его ОКБ, особенно среди молодежи. Молодые проектанты и испытатели, прекрасно знающие космическую технику, ясно представляющие себе весь ход полета, не видели в нем решительно ничего такого, чего не смог бы сделать, малость потренировавшись, любой здоровый человек. Именно нормально здоровый, а не сверхздоровый, как требовали авиационные медики в 1960-м.
   Возможно, Сергей Павлович сожалел теперь о том, что он отдал на откуп ВВС отбор космонавтов. Ведь еще тогда, в 60-м, начал точить его молодой проектант из отдела Тихонравова Костя Феоктистов: все доказывал ему, что летать на новых кораблях должны не летчики, а инженеры.
   – Скорее всего, я сам, – добавил Феоктистов.
   Королев накричал на него тогда, а ведь он был прав. Потом Женя Фролов – один из его молодых ведущих конструкторов – тоже начал «забрасывать удочку»: надо бы слетать да все проверить в деле... Ясно, что из молодежи своего ОКБ он может набрать отряд космонавтов не меньший, чем в Звездном городке.
   А Звездный городок тем временем интенсивно расширялся. Штат Центра подготовки космонавтов распухал как на дрожжах. Если в самом начале количество летчиков – кандидатов на космический полет – было соизмеримо с количеством людей, «при них состоящих», то теперь число последних во много раз превышало число первых. Служить в Звездном, даже не претендуя на участие в космических стартах, было престижно. Тут легче было получить хорошее жилье, дети учились в отличной школе, магазины были богаче московских, вокруг прекрасная природа, леса – о чем еще может мечтать служивый человек?! Наконец, здесь было интересно работать! Поэтому уже через три года после организации ЦПК его штат перевалил за 600 человек. Непрерывно шло строительство административных корпусов, тренажеров, классов, жилья. Из первых отобранных кандидатов в космонавты к началу 1963 года двое уже слетали, один погиб, шестеро были забракованы медиками или отчислены за дисциплинарные прегрешения – осталось одиннадцать человек: не столь уж большой выбор. В 1962 году в частях ВВС начался поиск новых кандидатов, и к началу следующего года отряд космонавтов пополнился второй группой кандидатов из пятнадцати человек, из которых было восемь летчиков и семь летчиков-инженеров. Среди них: Владимир Шаталов (Карпов назначил его старшим среди летчиков). Лев Демин (старший среди инженеров), Георгий Добровольский, Юрий Артюхин, Алексей Губарев, Анатолий Филипченко, Виталий Жолобов и другие. В 1964 году в эту группу вошел любимец Каманина Георгий Береговой. Вскоре после того, как новые кандидаты разместились в Звездном городке, их повезли знакомиться к Королеву.