Страница:
С рассудком, видимо, уже не все в порядке.
Он припарковал машину у ее дома, прошел через уютный вестибюль и поднялся на второй этаж. Охраны у ее квартиры больше не было. Он звонил, стучал, звал ее.
Ощущая страшную пустоту внутри и странное чувство тревоги, он спустился вниз и вышел на улицу. Посмотрел на небо. Собиралась гроза. Солнце уже затянула пелена облаков. Надвигался потоп, и ночь в лежащем в низине Новом Орлеане обещала стать сущим адом.
Где она шастает?
Не сходи с ума, сказал он себе. Она имеет право ходить куда пожелает.
Нет, не имеет.
Она ведь ответила на его порыв. Она его хотела, и он полный идиот, что принял все это за стечение обстоятельств и руководствовался пресловутым здравым смыслом. Может, у него никогда и не было этого здравого смысла, просто ему ни разу не встретилась женщина, похожая на Энн Марсел? Была еще одна женщина, но…
Так где же она, черт возьми? И что он, разрази его гром, здесь делает? Вчера вечером он ушел, потому что соблазн держать ее в объятиях, быть с ней показался слишком велик. Желание идти дальше почти ошеломило его. Черт! Но он сохранил самообладание. Ладно, он не сохранил его, он ушел в страшном возбуждении. Тогда зачем вернулся? Зачем он себя терзает? Если только он не послал уже к черту понятие о добре и зле, и работу, и проклятый здравый смысл с этим дурацким делом.
Самым странным и запутанным из тех, с какими ему приходилось сталкиваться. Может, следует остановиться и подождать? И молиться, чтобы Джон Марсел выпутался…
«Ну же, Энн, возвращайся», — раздраженно сказал он про себя.
И напомнил себе тут же, что она имеет право ходить куда ей заблагорассудится.
В клуб, например.
Он вскочил в машину и завел мотор.
Его испугал раздавшийся сигнал. Мимо проезжал Джимми.
— Ее нет дома?
— Нет.
— Ты еще не говорил ей, что личность задушенной девушки — Джейн Доу — установлена?
— Нет.
— Она была на кладбище, знаешь?
— Где она была?
— И в церкви сегодня утром, и на кладбище. То есть она практически не входила в церковь, стояла у входа. У нее был такой вид, какой бывает у людей, приходящих на похороны потому, что они считают это нужным, но не хотят беспокоить тех, кто искренне скорбит, понимаешь?
— Более или менее, — ответил Марк.
Проклятие! Она была рядом весь этот чертов день, а он ее не видел. Выдающийся сыщик, нечего сказать! Но ведь он хоронил Джину. А в мыслях у него уже был еще один труп.
И потом, ему все еще было стыдно за предыдущий вечер, когда ему недостало здравого смысла понять, каким дураком он выглядел. Похоже, она не отдавала себе отчета в том, что он безумно боялся за нее все это время. Может, ему нужно немного остыть? Джон Марсел скорее всего виновен. Все улики против него. Но ей надо быть поосторожнее, а она этого не понимает. Марк сердился и сам удивлялся тому, как он сердился. Можно сказать, страстно. Только страстей тут и не хватало. Лучше бы он к ней никогда не прикасался.
Лучше бы он не уходил вчера.
А теперь у него осталось чувство пустоты, его сжигало сознание того, что она была так близка. И желание. Желание, которое его не покидало. Он хотел большей близости.
Черт, дьявол, она волновала его. Он испытывал к ней нечто. Любовь? Так быстро? Может быть, просто влечение? Что она с ним сделала? Звук ее голоса. Улыбка. Она нравилась ему. Нравился ее талант, ее откровенность и в то же время скромность. Ему нравилась она вся, он восхищался ею.
Нравилась ее внешность: изящная, маленькая фигурка, мягкие, светлые волосы. Да, вот в чем дело, он погрузился в свое желание и тратил время на фантазии — представлял себе ее обнаженной: ее грудь, ее тело.
Джимми продолжал что-то говорить, гримасничая.
— Ей надо бы поостеречься. Она великолепная приманка, если в это замешан кто-то еще. — Джимми замялся. — Обе убитые женщины — настоящие красавицы. Не то чтобы это могло быть так важно. Но она слишком уж активничает. Все время маячит на виду…
— Я собираюсь проверить кое-что в клубе, — сказал Марк.
Джимми мотнул головой:
— Я там только что был. Ты же сам меня туда послал сегодня, не помнишь? Показывал всем фотографию Джейн Доу и набросок ее портрета, сделанный художником, задавал вопросы. Энн Марсел там не было. Она…
Он вдруг замолчал и посмотрел на Марка своими темными печальными глазами, сделавшимися неожиданно большими.
— О черт!
— Что? — спросил Марк. — Джимми, черт бы тебя побрал, что? — Каким бы спокойным он ни притворялся, тревогу, которая в нем поднималась, нельзя было не заметить.
— Я, ну я слышал, как Грегори Хэнсон разговаривал сегодня с Мамой Лили Маэ Лаво.
— Да?
— Он собирался кого-то привезти к ней в Дельту.
— Черт! — закричал Марк. — Черт!
Мотор взревел, и машина рванула вперед по улице.
Глава 11
Глава 12
Он припарковал машину у ее дома, прошел через уютный вестибюль и поднялся на второй этаж. Охраны у ее квартиры больше не было. Он звонил, стучал, звал ее.
Ощущая страшную пустоту внутри и странное чувство тревоги, он спустился вниз и вышел на улицу. Посмотрел на небо. Собиралась гроза. Солнце уже затянула пелена облаков. Надвигался потоп, и ночь в лежащем в низине Новом Орлеане обещала стать сущим адом.
Где она шастает?
Не сходи с ума, сказал он себе. Она имеет право ходить куда пожелает.
Нет, не имеет.
Она ведь ответила на его порыв. Она его хотела, и он полный идиот, что принял все это за стечение обстоятельств и руководствовался пресловутым здравым смыслом. Может, у него никогда и не было этого здравого смысла, просто ему ни разу не встретилась женщина, похожая на Энн Марсел? Была еще одна женщина, но…
Так где же она, черт возьми? И что он, разрази его гром, здесь делает? Вчера вечером он ушел, потому что соблазн держать ее в объятиях, быть с ней показался слишком велик. Желание идти дальше почти ошеломило его. Черт! Но он сохранил самообладание. Ладно, он не сохранил его, он ушел в страшном возбуждении. Тогда зачем вернулся? Зачем он себя терзает? Если только он не послал уже к черту понятие о добре и зле, и работу, и проклятый здравый смысл с этим дурацким делом.
Самым странным и запутанным из тех, с какими ему приходилось сталкиваться. Может, следует остановиться и подождать? И молиться, чтобы Джон Марсел выпутался…
«Ну же, Энн, возвращайся», — раздраженно сказал он про себя.
И напомнил себе тут же, что она имеет право ходить куда ей заблагорассудится.
В клуб, например.
Он вскочил в машину и завел мотор.
Его испугал раздавшийся сигнал. Мимо проезжал Джимми.
— Ее нет дома?
— Нет.
— Ты еще не говорил ей, что личность задушенной девушки — Джейн Доу — установлена?
— Нет.
— Она была на кладбище, знаешь?
— Где она была?
— И в церкви сегодня утром, и на кладбище. То есть она практически не входила в церковь, стояла у входа. У нее был такой вид, какой бывает у людей, приходящих на похороны потому, что они считают это нужным, но не хотят беспокоить тех, кто искренне скорбит, понимаешь?
— Более или менее, — ответил Марк.
Проклятие! Она была рядом весь этот чертов день, а он ее не видел. Выдающийся сыщик, нечего сказать! Но ведь он хоронил Джину. А в мыслях у него уже был еще один труп.
И потом, ему все еще было стыдно за предыдущий вечер, когда ему недостало здравого смысла понять, каким дураком он выглядел. Похоже, она не отдавала себе отчета в том, что он безумно боялся за нее все это время. Может, ему нужно немного остыть? Джон Марсел скорее всего виновен. Все улики против него. Но ей надо быть поосторожнее, а она этого не понимает. Марк сердился и сам удивлялся тому, как он сердился. Можно сказать, страстно. Только страстей тут и не хватало. Лучше бы он к ней никогда не прикасался.
Лучше бы он не уходил вчера.
А теперь у него осталось чувство пустоты, его сжигало сознание того, что она была так близка. И желание. Желание, которое его не покидало. Он хотел большей близости.
Черт, дьявол, она волновала его. Он испытывал к ней нечто. Любовь? Так быстро? Может быть, просто влечение? Что она с ним сделала? Звук ее голоса. Улыбка. Она нравилась ему. Нравился ее талант, ее откровенность и в то же время скромность. Ему нравилась она вся, он восхищался ею.
Нравилась ее внешность: изящная, маленькая фигурка, мягкие, светлые волосы. Да, вот в чем дело, он погрузился в свое желание и тратил время на фантазии — представлял себе ее обнаженной: ее грудь, ее тело.
Джимми продолжал что-то говорить, гримасничая.
— Ей надо бы поостеречься. Она великолепная приманка, если в это замешан кто-то еще. — Джимми замялся. — Обе убитые женщины — настоящие красавицы. Не то чтобы это могло быть так важно. Но она слишком уж активничает. Все время маячит на виду…
— Я собираюсь проверить кое-что в клубе, — сказал Марк.
Джимми мотнул головой:
— Я там только что был. Ты же сам меня туда послал сегодня, не помнишь? Показывал всем фотографию Джейн Доу и набросок ее портрета, сделанный художником, задавал вопросы. Энн Марсел там не было. Она…
Он вдруг замолчал и посмотрел на Марка своими темными печальными глазами, сделавшимися неожиданно большими.
— О черт!
— Что? — спросил Марк. — Джимми, черт бы тебя побрал, что? — Каким бы спокойным он ни притворялся, тревогу, которая в нем поднималась, нельзя было не заметить.
— Я, ну я слышал, как Грегори Хэнсон разговаривал сегодня с Мамой Лили Маэ Лаво.
— Да?
— Он собирался кого-то привезти к ней в Дельту.
— Черт! — закричал Марк. — Черт!
Мотор взревел, и машина рванула вперед по улице.
Глава 11
Мама Лили Маэ сидела на пороге своего старого деревянного дома, раскачиваясь в обложенном подушками плетеном кресле-качалке. Домик был очень симпатичный, прямо к порогу вел деревянный мостик, переброшенный через небольшой пруд, в котором росли гигантские водяные лилии. Энн поразило это место, затерянное среди сплошных топей.
Мама Лили Маэ, очевидно, ждала их. Она курила длинную трубку и наблюдала за тропой и мостиком. Увидев их, она приветливо кивнула Энн, игнорируя Грегори и Синди.
— Энн Марсел, как парень провел сегодняшнюю ночь? Ему лучше?
— Я не знаю. Он все еще в коме, — ответила Энн, подходя к старухе и принимая протянутую ей руку. Рукопожатие Мамы Лили Маэ было на удивление крепким. В нем чувствовалась неженская сила. Энн уже понимала, что не следует обманываться хрупким видом Лили Маэ. Она напоминала черепаху, панцирь которой с годами становится толще и крепче. И глаза у нее были, как у черепахи, зоркие. Постоянно зоркие. У нее была удивительная улыбка: она озаряла лицо, как солнце землю, делая его умным и красивым.
— Видела вас сегодня, вы прятались там, позади. Знала, что придете.
— Знали?
— Грегори, дай-ка мне руку.
— Да, Мама Лили Маэ, — встрепенулся Грегори, подошел к старухе и помог ей встать. Энн показалось, что на самом деле она ни в чьей помощи не нуждалась, но ей было приятно внимание и нравилось видеть, как Грегори вмиг подскочил к ней. Она подмигнула Энн:
— Входите. Поговорим наедине.
— Но, Мама Лили Маэ… — запротестовала Синди.
— Юная леди, с вами мы поговорим позже, — пообещала Мама Лили Маэ. Она провела рукой по красивому лицу Грегори. — И с тобой поговорим, сын. Господь всемогущий, как мне больно видеть твои страдания, мальчик. Она в руках всемилостивейшего Бога, пусть это тебя утешит. Джина была вся — сияние, вспышка, сама красота и непокорность, она светилась ярче фейерверка в День Четвертого июля. Теперь она в безопасности, больше никто не сможет причинить ей вреда. Научись жить с этим, мой мальчик. Видит Бог, я повидала достаточно смертей на своем веку, чтобы понять, что смерть — часть жизни, так уж оно есть, вот и все. А ты должен продолжать жить, слышишь?
Грегори взял в ладони старую руку, погладил ею свою щеку и ласково задержал ее на своем лице.
— Я постараюсь, Мама Лили Маэ.
— Старайся лучше.
С этим строгим наставлением она зашагала в дом. Все последовали за ней.
Гостиная у нее была странная. Удобные диваны, покрытые красивыми одеялами ручной работы, стояли по углам справа от входа, а с другой стороны находилась маленькая, но очень удобная кухня, отделенная от гостиной лишь невысокой кирпичной перегородкой. Воду накачивали помпой. Комната освещалась керосиновыми лампами, стоявшими на противоположных концах стола.
С потолка свешивались «колокольчики» из маленьких косточек, которые, позвякивая, колыхались над старомодными, чисто американскими уютными диванами. Ветерок, проникавший через открытые окна, колыхал их, сталкивая одну косточку с другой, третьей, четвертой, извлекая из них странную мелодию. Звук был на удивление легкий, мягкий и, как ни странно, успокаивающий.
— Не волнуйтесь, это все цыплячьи косточки. Я никогда не участвовала в человеческих жертвоприношениях, — поддразнила Энн Мама Лили Маэ, увидев, как та оглядывает комнату. — Синди, принеси нам с Энн по стакану лимонада. А потом вы с Грегори проваливайте.
— И что нам делать? — спросила Синди.
— Погуляйте. Поболтайте со Стариной Билли. Пособирайте цветы. Займитесь поисками души, побеседуйте с Создателем. Господи, детка, я не знаю. Поговорите друг с другом, вы же друзья, не так ли?
— Мы чудесно проведем время, — сказал Грегори, обращаясь к Синди.
— Конечно, — согласилась Синди, направляясь в кухню, чтобы налить в стаканы лимонад. — Старина Билли — это огромный аллигатор. Это именно тот, с кем я мечтала поболтать!
— Он безобиден, — сказала Мама Лили Маэ. — И любит, когда люди с ним разговаривают. Ну принеси же нам наконец наш лимонад и давайте вы двое выметайтесь.
Синди принесла лимонад, Энн с улыбкой поблагодарила ее. Синди скорчила гримасу:
— С нами-то там все будет в порядке, Мама Лили Маэ, а как насчет миссис Энн Марсел здесь?
— Я могу быть гораздо страшнее этого аллигатора, детка, но уверена, что миссис Марсел нужно попытать меня, иначе зачем бы она сюда явилась, а?
— Все будет хорошо со мной, — сказала Энн. Синди ей подмигнула как заговорщица:
— Что-нибудь еще, Мама Лили Маэ?
— Проваливайте!
— Пошли же. — Грегори закатил глаза, поймал Синди за руку и вывел из дома. Дверь-ширма закачалась и захлопала от их шагов.
— Ну. — Мама Лили Маэ уселась на диван, не сводя глаз с Энн, и снова закурила трубку. — Приятно видеть вас. Редкий мужчина отзывается так высоко о своей бывшей жене. Парень столько тут о вас наговорил!
— Джон бывал здесь?
Мама Лили Маэ утвердительно кивнула:
— Бывал. Он сказал, что вы замечательная художница, что вам понравится мое лицо и вы захотите нарисовать его.
— Это правда. — Энн улыбнулась. — Мне не доводилось встречать лицо, столь исполненное мудрости и характера.
Мама Лили Маэ приняла комплимент как должное.
— Тогда приезжайте как-нибудь и нарисуйте меня.
— Если позволите.
— Я только что это сделала.
Энн почувствовала, что снова улыбается. Теперь она понимала, почему люди рискуют отправляться в эти топи, чтобы получить совет и порошок «гри-гри» от Мамы Лили Маэ.
Старуха вдруг наклонилась вперед:
— Но это потом. А сейчас нам надо поговорить о Джине.
— Похоже, у них с Джоном были очень серьезные отношения.
— Вы это знали?
Энн покачала головой:
— Нет. Я знала лишь о его портретах, видела первый и другие на разных стадиях завершенности. Он рассказывал, как ему нравятся люди, с которыми он встречается, заставил меня увидеть в новом свете тех, кто работает в клубе.
Мама Лили Маэ удовлетворенно кивнула:
— Что ж, он относился к этому осторожно, но хотел жениться на Джине. Это вас шокирует?
Энн отрицательно покачала головой:
— Нет. Мы с Джоном друзья. Очень добрые друзья. Мне все время говорят, что это очень необычно, может, так оно и есть. У нас дочь, и мы оба любим ее. И оба любим искусство. У нас много общего, но как у друзей. Если он полюбил и снова собирался жениться, я была бы за него счастлива.
— Он так и сказал.
— Так что же случилось? — растерянно спросила Энн.
Мама Лили Маэ откинулась на спинку дивана и пожала плечами:
— Я не знаю. Знаю только, что ее что-то тревожило. Она встречалась с кем-то еще… Честно говоря, Джина встречалась со многими, но кем бы ни был человек, который вызывал ее тревогу, ее отношения с ним оказались слишком серьезными. В день своей смерти она приходила ко мне. Спрашивала, выходить ли ей замуж за Джона Марсела, сможет ли он любить ее, зная, какую жизнь она прожила. У нее было столько мужчин.
— И что вы ей сказали?
— Я сказала, что человеку не обязательно любить ее прошлое, чтобы любить ее саму. И посоветовала ей выходить за Джона. Покончить со старым и выйти за него.
— И она…
— Она, как мне показалось, была счастлива услышать это. Но все равно была какая-то взволнованная. Она собиралась покончить с этим старым любовником. Я не знаю, кто он, не спросила, потому что не чувствовала, что ей грозит опасность. — Она снова покачала головой, на сей раз с глубоким сожалением и смущением. — Прозрение… интуиция… Прекрасные качества, когда они срабатывают. Я не увидела того, что ее ждет. Меня, наверное, ослепляло ожидание счастья в ее глазах.
— Но вы так же, как и я, уверены, что Джон, хотя и был залит ее кровью, не убивал Джину.
— Я знаю, что он не убивал. Я также знаю, что вы считаете своим долгом это доказать. В этом нет необходимости. Полиция найдет ответы на все вопросы.
— Полиция уже приговорила Джона.
Мама Лили Маэ твердо произнесла:
— Правда всплывет. Думаю, вы подвергнете себя опасности, если не отступитесь. Сидите лучше в больнице. С Джоном. Уговаривайте его вернуться к жизни. Не вступайте на дорожку, где свободно гуляет смерть.
— Значит, вы думаете, что мне угрожает опасность?
— Конечно, угрожает. Джон невиновен, виновен кто-то другой.
— Интересно, поэтому ли мы нашли куклу по дороге сюда?
Мама Лили Маэ нахмурилась:
— Куклу?
— Да. Она была на дереве. — Энн достала из кармана маленькую измятую куколку. — Вот эту. Это я?
Мама Лили Маэ, все так же нахмурившись, взяла у нее куклу.
— Это я? — повторила Энн.
— Да, вполне вероятно.
— Откуда она взялась? Кто повесил ее на дерево?
— Не знаю.
— И что это значит?
— Это предупреждение. Это…
Внезапно Мама Лили Маэ в смятении уставилась на дверь. Потом торопливо сунула куколку в карман юбки.
Испугалась чего-то?
Там кто-то был. Кто-то…
Зловещий.
Энн почувствовала, как волосы зашевелились у нее на затылке. Она сидела лицом к Маме Лили Маэ и не могла видеть дверь со своего места. На секунду она застыла, ощутив смертельную опасность, как будто нож мог вонзиться ей в спину в любой момент.
Она вскочила, резко обернулась, отчаянно готовясь встретить любую угрозу лицом к лицу.
В дверях стоял мужчина. Сначала она не разглядела его лица в неверном свете керосиновых ламп. Только фигуру — высокую и сильную.
Мама Лили Маэ шумно выдохнула.
Мужчина сделал шаг в комнату.
Марк спешил, время от времени поглядывая на небо. Летом солнце должно было садиться позже. Но приближающаяся гроза накрыла небо покровом темноты. Поднимался ветер.
Марк был недалеко. Уже недалеко. Он увидел маленький грот из сплетенных над водой корней, оттуда начиналась дорожка. Он видел лодки, вытащенные на берег.
Его волнение достигло такого накала, что он готов был задушить Энн в этот момент. Что заставило ее отправиться сюда, не сказав ни слова полиции?
То, что они не хотели слушать ничего о невиновности Джона Марсела?
Я и сейчас не уверен в ней! Полуправда, странные совпадения, вот все, чем мы располагаем, подумал Марк.
Но ей не следовало ездить сюда. Он должен ее найти. И привезти обратно. Он хочет задушить ее…
Обнять ее снова.
Берег был уже перед ним.
Надо бы выключить мотор, в лопасти могут попасть корни. Но он ждал до последнего момента и вырубил его лишь тогда, когда определил, что инерции движения хватит для того, чтобы лодка воткнулась прямо в берег. Марк спрыгнул прямо в ил и вытащил лодку на берег. Грегори следовало бы придумать что-нибудь получше, чем привозить ее сюда.
Грегори думал, конечно, что сумеет защитить ее. Наверное, считал, что здесь, в топях, он в безопасности, он ведь так хорошо их знает.
Именно так решил Марк и быстро зашагал по илистой дорожке, просвечивающей сквозь воду. Дом Мамы Лили Маэ был впереди.
Грегори и Синди сидели у самой воды. Солнце начало опускаться за горизонт. Собиравшиеся в небе тучи, казалось, придавливали его.
— Странно, правда? — сказала Синди. — Такое впечатление, что Мама Лили Маэ хочет сказать ей что-то, чего мы не должны знать.
— Может, Мама Лили Маэ считает, что каждый должен знать только то, что ему положено, — предположил Грегори. Он обнял Синди за плечи. — Не беспокойся. Она с тобой тоже поговорит. И скажет тебе то, что нужно знать тебе.
— Надеюсь, — пробормотала Синди.
— Правильно надеешься, — твердо сказал Грегори. Он посмотрел, как она встает, потягивается, потом перевел взгляд на воду и бросил камешек.
— С ума здесь можно сойти, — пожаловалась Синди.
Он бросил еще один камешек. «Синди, тогда тебе не нужно было ехать со мной, я ведь не обещал тебе здесь развлечений», — подумал он.
— Признаю, я слишком нетерпелива. Ты же меня знаешь. Я люблю действовать, двигаться.
— Тогда представь себе, что ты танцуешь для вон той рыбки.
— Грегори.
— Синди, она пробудет там не так уж долго.
— Я немного подвигаюсь, чтобы размять ноги. Чуть-чуть пройдусь.
— Не надо, Синди. Останься здесь.
Через несколько секунд он вдруг осознал, что она ему не ответила. Он обернулся. Ее не было, словно она исчезла в кустах. Или в серой, накатывающей волне тумана, предвещавшего грозу и темень.
— Дьявол бы их всех побрал! — выругался Грегори, вставая. — Синди, черт тебя возьми, вернись сейчас же!
Но она не отвечала.
— Синди, вот паршивка! — пробормотал он себе под нос. — Синди!
И опять никакого ответа.
Проклиная все на свете, он пошел искать ее.
Человек вошел в круг света. Черты его лица проявились. На какой-то момент из-за игры теней ей показалось, что лицо закрывала маска, олицетворяющая зло.
Тени улеглись.
Никакой маски не было. Напротив, перед ней стоял, в сущности, очень красивый мужчина.
И все же…
Что-то недоброжелательное было в его лице, какая-то зловещая аура исходила от него. Энн пожурила себя за глупость.
Она знала, кто это.
Его показали ей в «Аннабелле» и сказали, что это Жак Морэ. Он прошел через дверь и теперь стоял в комнате, уставившись на нее.
Даже здесь, среди болот, он был изысканно одет: светло-серый костюм из легкой льняной ткани, темная шелковая рубашка. Теперь он смотрел в упор на Маму Лили Маэ, она — на него.
Потом его глаза, сверкавшие в тусклом свете, как кристаллы, сосредоточились на Энн.
— Миссис Марсел, я Жак Морэ, — любезно сказал он и, подойдя, протянул руку.
Она приняла ее, но ей тут же захотелось немедленно вырвать свою ладонь. Он был слишком красив с этой своей неискренней улыбочкой. Скользкой, подумала Энн. И взгляд у него был такой же скользкий, как улыбка, — эдакий красавец с обложки журнала. Улыбка казалась заученной, видно, он слишком часто пускал в ход свое обаяние.
— Я так много слышал о вас от разных людей. Очень приятно с вами познакомиться.
— Никакого сюрприза — Жак знал, что вы приедете, — сказала Мама Лили Маэ.
— Мама Лили Маэ, что примечательно, доводится мне прапрапратетушкой, как и Джине.
— Весьма примечательно, — согласилась Энн. Действительно. Как в арабской страшной сказке, когда оказывается, что героиня превратилась в женщину из кобры.
— Сегодня у Мамы Лили Маэ был трудный день. Очень длинный. С этими похоронами. Она, конечно, не хочет показаться негостеприимной, но вы должны понять, как ей было тяжело выдержать…
— Да, конечно, — ответила Энн.
— Я выдержала немало за столько лет, знаешь ли, — сказала Мама Лили Маэ. Голос ее звучал резко. Похоже, она, как и Энн, еще не оправилась от внезапного появления этого человека.
— Вам следует уйти, миссис Марсел, — невыразительно сказал Жак Морэ.
— Жак! — перебила его Мама Лили Маэ. — Это мой дом…
Казалось, Жак Морэ ее не слышал и продолжал:
— Вы чудесная женщина, миссис Марсел. Маленькая, изящная. У вас такая прелестная шейка. Сейчас опасное время. Вам не следует здесь находиться.
— Она моя гостья, — возразила Мама Лили Маэ.
— Мама Лили Маэ, вы устали, измучены! — настаивал Жак.
— Я чувствую себя прекрасно!
Стараясь не выдать своего испуга, Энн посмотрела на нее. Старая женщина действительно выглядела усталой и измученной. Энн вспомнила, сколько ей лет.
Мама Лили Маэ уже сказала ей все, что могла.
И ей очень не нравился Жак Морэ.
Захотелось снова оказаться в надежной компании Синди и Грегори. Ей просто нестерпимо захотелось быстро умчаться от этого человека.
Она надеялась, что, когда будет проходить мимо, он не прикоснется к ней, не остановит.
— Что ж, — сказала она с преувеличенной храбростью и решимостью, — Мама Лили Маэ, вы чудо, я с нетерпением буду ждать возможности нарисовать ваш портрет. Мне, наверное, действительно пора, — она подошла к Маме Лили Маэ, — даже несмотря на то, что я действительно ваша гостья. — Она тепло обняла старую женщину, испытывая неприятное чувство лишь оттого, что на этот момент пришлось повернуться к Жаку Морэ спиной еще раз.
Это он убил Джину? Он был ее дальним родственником и любовником и ни за что не хотел согласиться, чтобы она перестала встречаться с ним потому, что влюбилась в кого-то другого?
Эта мысль не казалась невероятной. Энн вполне могла себе представить, как он в ярости всаживает нож в Джину. Как раз в тот момент, когда она ждала Джона. А Джон мог видеть, что произошло, и попытаться помочь ей. И тогда убийца напал и на него…
А орудие убийства исчезло потому, что исчез настоящий убийца.
Может, это и впрямь была не лучшая идея — прийти сюда? Наверное, следовало сказать все полиции. Возможно, надо было сказать что-нибудь Марку, и он…
Он бы заорал на нее и велел не совать свой нос в дела полиции.
И она, конечно, разозлилась бы в ответ, и все стало бы еще хуже.
Потому что она продолжала хотеть его, даже когда сердилась. Потому что он отшатнулся от нее, как от прокаженной, обругал ее после того, как поцеловал.
О Господи. Все это ужасная ошибка. Он нужен ей сейчас. Она хочет его сейчас.
Энн было страшно. Чертовски страшно.
Как не хватало ей сейчас его силы, как хотела она прижаться к нему, увидеть этот пронзительный взгляд сердитых серых глаз.
Но таких надежных.
«Выходи быстро…
Убирайся отсюда поскорее… Поскорее!»
— Понимаю, что вам нужно идти. Все будет хорошо. Синди и Грегори тут, снаружи. Ни о чем не тревожьтесь. И приходите еще, — прошептала Мама Лили Маэ.
Энн еще раз нежно прижала ее к себе:
— Приду. Вы же знаете, что приду.
Мама Лили Маэ тоже обняла ее. Крепко обняла. Эта женщина была совсем не такой слабой, как казалась.
Она не боится Жака Морэ, подумала Энн.
Во всяком случае, за себя она не боится.
И тем не менее…
Она испугалась. За Энн.
Освободившись от объятий Мамы Лили Маэ, Энн повернулась лицом к стоявшему у дверей мужчине.
Он загораживал выход.
Она расправила плечи.
— Рада была с вами познакомиться, мистер Морэ, — сказала она.
И зашагала мимо него.
До домика Мамы Лили Маэ оставалось еще немного. Болотистую часть пути Марк уже прошел, теперь почва под ногами стала тверже. Он мысленно ругал Энн, и от этого шаги его все убыстрялись.
— Маленькая дурочка.
Ей не следовало сюда приходить. А уж если так отчаянно хотелось, сказала бы ему.
С Грегори с ней ничего не случится.
Ведь не случится?
Он представил себе ее глаза, такие зеленые. Такие широко раскрытые. Полные решимости и страсти. Решимости спасти Джона Марсела любой ценой.
Любой ценой.
Ее глаза…
А потом он вспомнил глаза Джины, когда она лежала там, мертвая.
И побежал.
Он был почти у цели.
Почти.
Но не совсем.
Он еще не видел дома, когда услышал пронзительный крик.
И в тот же момент пошел дождь.
Мама Лили Маэ, очевидно, ждала их. Она курила длинную трубку и наблюдала за тропой и мостиком. Увидев их, она приветливо кивнула Энн, игнорируя Грегори и Синди.
— Энн Марсел, как парень провел сегодняшнюю ночь? Ему лучше?
— Я не знаю. Он все еще в коме, — ответила Энн, подходя к старухе и принимая протянутую ей руку. Рукопожатие Мамы Лили Маэ было на удивление крепким. В нем чувствовалась неженская сила. Энн уже понимала, что не следует обманываться хрупким видом Лили Маэ. Она напоминала черепаху, панцирь которой с годами становится толще и крепче. И глаза у нее были, как у черепахи, зоркие. Постоянно зоркие. У нее была удивительная улыбка: она озаряла лицо, как солнце землю, делая его умным и красивым.
— Видела вас сегодня, вы прятались там, позади. Знала, что придете.
— Знали?
— Грегори, дай-ка мне руку.
— Да, Мама Лили Маэ, — встрепенулся Грегори, подошел к старухе и помог ей встать. Энн показалось, что на самом деле она ни в чьей помощи не нуждалась, но ей было приятно внимание и нравилось видеть, как Грегори вмиг подскочил к ней. Она подмигнула Энн:
— Входите. Поговорим наедине.
— Но, Мама Лили Маэ… — запротестовала Синди.
— Юная леди, с вами мы поговорим позже, — пообещала Мама Лили Маэ. Она провела рукой по красивому лицу Грегори. — И с тобой поговорим, сын. Господь всемогущий, как мне больно видеть твои страдания, мальчик. Она в руках всемилостивейшего Бога, пусть это тебя утешит. Джина была вся — сияние, вспышка, сама красота и непокорность, она светилась ярче фейерверка в День Четвертого июля. Теперь она в безопасности, больше никто не сможет причинить ей вреда. Научись жить с этим, мой мальчик. Видит Бог, я повидала достаточно смертей на своем веку, чтобы понять, что смерть — часть жизни, так уж оно есть, вот и все. А ты должен продолжать жить, слышишь?
Грегори взял в ладони старую руку, погладил ею свою щеку и ласково задержал ее на своем лице.
— Я постараюсь, Мама Лили Маэ.
— Старайся лучше.
С этим строгим наставлением она зашагала в дом. Все последовали за ней.
Гостиная у нее была странная. Удобные диваны, покрытые красивыми одеялами ручной работы, стояли по углам справа от входа, а с другой стороны находилась маленькая, но очень удобная кухня, отделенная от гостиной лишь невысокой кирпичной перегородкой. Воду накачивали помпой. Комната освещалась керосиновыми лампами, стоявшими на противоположных концах стола.
С потолка свешивались «колокольчики» из маленьких косточек, которые, позвякивая, колыхались над старомодными, чисто американскими уютными диванами. Ветерок, проникавший через открытые окна, колыхал их, сталкивая одну косточку с другой, третьей, четвертой, извлекая из них странную мелодию. Звук был на удивление легкий, мягкий и, как ни странно, успокаивающий.
— Не волнуйтесь, это все цыплячьи косточки. Я никогда не участвовала в человеческих жертвоприношениях, — поддразнила Энн Мама Лили Маэ, увидев, как та оглядывает комнату. — Синди, принеси нам с Энн по стакану лимонада. А потом вы с Грегори проваливайте.
— И что нам делать? — спросила Синди.
— Погуляйте. Поболтайте со Стариной Билли. Пособирайте цветы. Займитесь поисками души, побеседуйте с Создателем. Господи, детка, я не знаю. Поговорите друг с другом, вы же друзья, не так ли?
— Мы чудесно проведем время, — сказал Грегори, обращаясь к Синди.
— Конечно, — согласилась Синди, направляясь в кухню, чтобы налить в стаканы лимонад. — Старина Билли — это огромный аллигатор. Это именно тот, с кем я мечтала поболтать!
— Он безобиден, — сказала Мама Лили Маэ. — И любит, когда люди с ним разговаривают. Ну принеси же нам наконец наш лимонад и давайте вы двое выметайтесь.
Синди принесла лимонад, Энн с улыбкой поблагодарила ее. Синди скорчила гримасу:
— С нами-то там все будет в порядке, Мама Лили Маэ, а как насчет миссис Энн Марсел здесь?
— Я могу быть гораздо страшнее этого аллигатора, детка, но уверена, что миссис Марсел нужно попытать меня, иначе зачем бы она сюда явилась, а?
— Все будет хорошо со мной, — сказала Энн. Синди ей подмигнула как заговорщица:
— Что-нибудь еще, Мама Лили Маэ?
— Проваливайте!
— Пошли же. — Грегори закатил глаза, поймал Синди за руку и вывел из дома. Дверь-ширма закачалась и захлопала от их шагов.
— Ну. — Мама Лили Маэ уселась на диван, не сводя глаз с Энн, и снова закурила трубку. — Приятно видеть вас. Редкий мужчина отзывается так высоко о своей бывшей жене. Парень столько тут о вас наговорил!
— Джон бывал здесь?
Мама Лили Маэ утвердительно кивнула:
— Бывал. Он сказал, что вы замечательная художница, что вам понравится мое лицо и вы захотите нарисовать его.
— Это правда. — Энн улыбнулась. — Мне не доводилось встречать лицо, столь исполненное мудрости и характера.
Мама Лили Маэ приняла комплимент как должное.
— Тогда приезжайте как-нибудь и нарисуйте меня.
— Если позволите.
— Я только что это сделала.
Энн почувствовала, что снова улыбается. Теперь она понимала, почему люди рискуют отправляться в эти топи, чтобы получить совет и порошок «гри-гри» от Мамы Лили Маэ.
Старуха вдруг наклонилась вперед:
— Но это потом. А сейчас нам надо поговорить о Джине.
— Похоже, у них с Джоном были очень серьезные отношения.
— Вы это знали?
Энн покачала головой:
— Нет. Я знала лишь о его портретах, видела первый и другие на разных стадиях завершенности. Он рассказывал, как ему нравятся люди, с которыми он встречается, заставил меня увидеть в новом свете тех, кто работает в клубе.
Мама Лили Маэ удовлетворенно кивнула:
— Что ж, он относился к этому осторожно, но хотел жениться на Джине. Это вас шокирует?
Энн отрицательно покачала головой:
— Нет. Мы с Джоном друзья. Очень добрые друзья. Мне все время говорят, что это очень необычно, может, так оно и есть. У нас дочь, и мы оба любим ее. И оба любим искусство. У нас много общего, но как у друзей. Если он полюбил и снова собирался жениться, я была бы за него счастлива.
— Он так и сказал.
— Так что же случилось? — растерянно спросила Энн.
Мама Лили Маэ откинулась на спинку дивана и пожала плечами:
— Я не знаю. Знаю только, что ее что-то тревожило. Она встречалась с кем-то еще… Честно говоря, Джина встречалась со многими, но кем бы ни был человек, который вызывал ее тревогу, ее отношения с ним оказались слишком серьезными. В день своей смерти она приходила ко мне. Спрашивала, выходить ли ей замуж за Джона Марсела, сможет ли он любить ее, зная, какую жизнь она прожила. У нее было столько мужчин.
— И что вы ей сказали?
— Я сказала, что человеку не обязательно любить ее прошлое, чтобы любить ее саму. И посоветовала ей выходить за Джона. Покончить со старым и выйти за него.
— И она…
— Она, как мне показалось, была счастлива услышать это. Но все равно была какая-то взволнованная. Она собиралась покончить с этим старым любовником. Я не знаю, кто он, не спросила, потому что не чувствовала, что ей грозит опасность. — Она снова покачала головой, на сей раз с глубоким сожалением и смущением. — Прозрение… интуиция… Прекрасные качества, когда они срабатывают. Я не увидела того, что ее ждет. Меня, наверное, ослепляло ожидание счастья в ее глазах.
— Но вы так же, как и я, уверены, что Джон, хотя и был залит ее кровью, не убивал Джину.
— Я знаю, что он не убивал. Я также знаю, что вы считаете своим долгом это доказать. В этом нет необходимости. Полиция найдет ответы на все вопросы.
— Полиция уже приговорила Джона.
Мама Лили Маэ твердо произнесла:
— Правда всплывет. Думаю, вы подвергнете себя опасности, если не отступитесь. Сидите лучше в больнице. С Джоном. Уговаривайте его вернуться к жизни. Не вступайте на дорожку, где свободно гуляет смерть.
— Значит, вы думаете, что мне угрожает опасность?
— Конечно, угрожает. Джон невиновен, виновен кто-то другой.
— Интересно, поэтому ли мы нашли куклу по дороге сюда?
Мама Лили Маэ нахмурилась:
— Куклу?
— Да. Она была на дереве. — Энн достала из кармана маленькую измятую куколку. — Вот эту. Это я?
Мама Лили Маэ, все так же нахмурившись, взяла у нее куклу.
— Это я? — повторила Энн.
— Да, вполне вероятно.
— Откуда она взялась? Кто повесил ее на дерево?
— Не знаю.
— И что это значит?
— Это предупреждение. Это…
Внезапно Мама Лили Маэ в смятении уставилась на дверь. Потом торопливо сунула куколку в карман юбки.
Испугалась чего-то?
Там кто-то был. Кто-то…
Зловещий.
Энн почувствовала, как волосы зашевелились у нее на затылке. Она сидела лицом к Маме Лили Маэ и не могла видеть дверь со своего места. На секунду она застыла, ощутив смертельную опасность, как будто нож мог вонзиться ей в спину в любой момент.
Она вскочила, резко обернулась, отчаянно готовясь встретить любую угрозу лицом к лицу.
В дверях стоял мужчина. Сначала она не разглядела его лица в неверном свете керосиновых ламп. Только фигуру — высокую и сильную.
Мама Лили Маэ шумно выдохнула.
Мужчина сделал шаг в комнату.
Марк спешил, время от времени поглядывая на небо. Летом солнце должно было садиться позже. Но приближающаяся гроза накрыла небо покровом темноты. Поднимался ветер.
Марк был недалеко. Уже недалеко. Он увидел маленький грот из сплетенных над водой корней, оттуда начиналась дорожка. Он видел лодки, вытащенные на берег.
Его волнение достигло такого накала, что он готов был задушить Энн в этот момент. Что заставило ее отправиться сюда, не сказав ни слова полиции?
То, что они не хотели слушать ничего о невиновности Джона Марсела?
Я и сейчас не уверен в ней! Полуправда, странные совпадения, вот все, чем мы располагаем, подумал Марк.
Но ей не следовало ездить сюда. Он должен ее найти. И привезти обратно. Он хочет задушить ее…
Обнять ее снова.
Берег был уже перед ним.
Надо бы выключить мотор, в лопасти могут попасть корни. Но он ждал до последнего момента и вырубил его лишь тогда, когда определил, что инерции движения хватит для того, чтобы лодка воткнулась прямо в берег. Марк спрыгнул прямо в ил и вытащил лодку на берег. Грегори следовало бы придумать что-нибудь получше, чем привозить ее сюда.
Грегори думал, конечно, что сумеет защитить ее. Наверное, считал, что здесь, в топях, он в безопасности, он ведь так хорошо их знает.
Именно так решил Марк и быстро зашагал по илистой дорожке, просвечивающей сквозь воду. Дом Мамы Лили Маэ был впереди.
Грегори и Синди сидели у самой воды. Солнце начало опускаться за горизонт. Собиравшиеся в небе тучи, казалось, придавливали его.
— Странно, правда? — сказала Синди. — Такое впечатление, что Мама Лили Маэ хочет сказать ей что-то, чего мы не должны знать.
— Может, Мама Лили Маэ считает, что каждый должен знать только то, что ему положено, — предположил Грегори. Он обнял Синди за плечи. — Не беспокойся. Она с тобой тоже поговорит. И скажет тебе то, что нужно знать тебе.
— Надеюсь, — пробормотала Синди.
— Правильно надеешься, — твердо сказал Грегори. Он посмотрел, как она встает, потягивается, потом перевел взгляд на воду и бросил камешек.
— С ума здесь можно сойти, — пожаловалась Синди.
Он бросил еще один камешек. «Синди, тогда тебе не нужно было ехать со мной, я ведь не обещал тебе здесь развлечений», — подумал он.
— Признаю, я слишком нетерпелива. Ты же меня знаешь. Я люблю действовать, двигаться.
— Тогда представь себе, что ты танцуешь для вон той рыбки.
— Грегори.
— Синди, она пробудет там не так уж долго.
— Я немного подвигаюсь, чтобы размять ноги. Чуть-чуть пройдусь.
— Не надо, Синди. Останься здесь.
Через несколько секунд он вдруг осознал, что она ему не ответила. Он обернулся. Ее не было, словно она исчезла в кустах. Или в серой, накатывающей волне тумана, предвещавшего грозу и темень.
— Дьявол бы их всех побрал! — выругался Грегори, вставая. — Синди, черт тебя возьми, вернись сейчас же!
Но она не отвечала.
— Синди, вот паршивка! — пробормотал он себе под нос. — Синди!
И опять никакого ответа.
Проклиная все на свете, он пошел искать ее.
Человек вошел в круг света. Черты его лица проявились. На какой-то момент из-за игры теней ей показалось, что лицо закрывала маска, олицетворяющая зло.
Тени улеглись.
Никакой маски не было. Напротив, перед ней стоял, в сущности, очень красивый мужчина.
И все же…
Что-то недоброжелательное было в его лице, какая-то зловещая аура исходила от него. Энн пожурила себя за глупость.
Она знала, кто это.
Его показали ей в «Аннабелле» и сказали, что это Жак Морэ. Он прошел через дверь и теперь стоял в комнате, уставившись на нее.
Даже здесь, среди болот, он был изысканно одет: светло-серый костюм из легкой льняной ткани, темная шелковая рубашка. Теперь он смотрел в упор на Маму Лили Маэ, она — на него.
Потом его глаза, сверкавшие в тусклом свете, как кристаллы, сосредоточились на Энн.
— Миссис Марсел, я Жак Морэ, — любезно сказал он и, подойдя, протянул руку.
Она приняла ее, но ей тут же захотелось немедленно вырвать свою ладонь. Он был слишком красив с этой своей неискренней улыбочкой. Скользкой, подумала Энн. И взгляд у него был такой же скользкий, как улыбка, — эдакий красавец с обложки журнала. Улыбка казалась заученной, видно, он слишком часто пускал в ход свое обаяние.
— Я так много слышал о вас от разных людей. Очень приятно с вами познакомиться.
— Никакого сюрприза — Жак знал, что вы приедете, — сказала Мама Лили Маэ.
— Мама Лили Маэ, что примечательно, доводится мне прапрапратетушкой, как и Джине.
— Весьма примечательно, — согласилась Энн. Действительно. Как в арабской страшной сказке, когда оказывается, что героиня превратилась в женщину из кобры.
— Сегодня у Мамы Лили Маэ был трудный день. Очень длинный. С этими похоронами. Она, конечно, не хочет показаться негостеприимной, но вы должны понять, как ей было тяжело выдержать…
— Да, конечно, — ответила Энн.
— Я выдержала немало за столько лет, знаешь ли, — сказала Мама Лили Маэ. Голос ее звучал резко. Похоже, она, как и Энн, еще не оправилась от внезапного появления этого человека.
— Вам следует уйти, миссис Марсел, — невыразительно сказал Жак Морэ.
— Жак! — перебила его Мама Лили Маэ. — Это мой дом…
Казалось, Жак Морэ ее не слышал и продолжал:
— Вы чудесная женщина, миссис Марсел. Маленькая, изящная. У вас такая прелестная шейка. Сейчас опасное время. Вам не следует здесь находиться.
— Она моя гостья, — возразила Мама Лили Маэ.
— Мама Лили Маэ, вы устали, измучены! — настаивал Жак.
— Я чувствую себя прекрасно!
Стараясь не выдать своего испуга, Энн посмотрела на нее. Старая женщина действительно выглядела усталой и измученной. Энн вспомнила, сколько ей лет.
Мама Лили Маэ уже сказала ей все, что могла.
И ей очень не нравился Жак Морэ.
Захотелось снова оказаться в надежной компании Синди и Грегори. Ей просто нестерпимо захотелось быстро умчаться от этого человека.
Она надеялась, что, когда будет проходить мимо, он не прикоснется к ней, не остановит.
— Что ж, — сказала она с преувеличенной храбростью и решимостью, — Мама Лили Маэ, вы чудо, я с нетерпением буду ждать возможности нарисовать ваш портрет. Мне, наверное, действительно пора, — она подошла к Маме Лили Маэ, — даже несмотря на то, что я действительно ваша гостья. — Она тепло обняла старую женщину, испытывая неприятное чувство лишь оттого, что на этот момент пришлось повернуться к Жаку Морэ спиной еще раз.
Это он убил Джину? Он был ее дальним родственником и любовником и ни за что не хотел согласиться, чтобы она перестала встречаться с ним потому, что влюбилась в кого-то другого?
Эта мысль не казалась невероятной. Энн вполне могла себе представить, как он в ярости всаживает нож в Джину. Как раз в тот момент, когда она ждала Джона. А Джон мог видеть, что произошло, и попытаться помочь ей. И тогда убийца напал и на него…
А орудие убийства исчезло потому, что исчез настоящий убийца.
Может, это и впрямь была не лучшая идея — прийти сюда? Наверное, следовало сказать все полиции. Возможно, надо было сказать что-нибудь Марку, и он…
Он бы заорал на нее и велел не совать свой нос в дела полиции.
И она, конечно, разозлилась бы в ответ, и все стало бы еще хуже.
Потому что она продолжала хотеть его, даже когда сердилась. Потому что он отшатнулся от нее, как от прокаженной, обругал ее после того, как поцеловал.
О Господи. Все это ужасная ошибка. Он нужен ей сейчас. Она хочет его сейчас.
Энн было страшно. Чертовски страшно.
Как не хватало ей сейчас его силы, как хотела она прижаться к нему, увидеть этот пронзительный взгляд сердитых серых глаз.
Но таких надежных.
«Выходи быстро…
Убирайся отсюда поскорее… Поскорее!»
— Понимаю, что вам нужно идти. Все будет хорошо. Синди и Грегори тут, снаружи. Ни о чем не тревожьтесь. И приходите еще, — прошептала Мама Лили Маэ.
Энн еще раз нежно прижала ее к себе:
— Приду. Вы же знаете, что приду.
Мама Лили Маэ тоже обняла ее. Крепко обняла. Эта женщина была совсем не такой слабой, как казалась.
Она не боится Жака Морэ, подумала Энн.
Во всяком случае, за себя она не боится.
И тем не менее…
Она испугалась. За Энн.
Освободившись от объятий Мамы Лили Маэ, Энн повернулась лицом к стоявшему у дверей мужчине.
Он загораживал выход.
Она расправила плечи.
— Рада была с вами познакомиться, мистер Морэ, — сказала она.
И зашагала мимо него.
До домика Мамы Лили Маэ оставалось еще немного. Болотистую часть пути Марк уже прошел, теперь почва под ногами стала тверже. Он мысленно ругал Энн, и от этого шаги его все убыстрялись.
— Маленькая дурочка.
Ей не следовало сюда приходить. А уж если так отчаянно хотелось, сказала бы ему.
С Грегори с ней ничего не случится.
Ведь не случится?
Он представил себе ее глаза, такие зеленые. Такие широко раскрытые. Полные решимости и страсти. Решимости спасти Джона Марсела любой ценой.
Любой ценой.
Ее глаза…
А потом он вспомнил глаза Джины, когда она лежала там, мертвая.
И побежал.
Он был почти у цели.
Почти.
Но не совсем.
Он еще не видел дома, когда услышал пронзительный крик.
И в тот же момент пошел дождь.
Глава 12
— Синди! — Грегори услшал крик, но в этот же момент начался дождь, который мгновенно превратился в настоящий потоп. Огромные, жалящие капли обрушивались на землю и на листву с оглушительным треском.
Стало темно.
Совсем темно.
— Синди! — кричал он. — Синди, черт тебя побери, отзовись же!
Свирепый грохот грозы заглушал его голос. Он проклинал себя: надо же было предвидеть, что пойдет дождь.
— Синди!
Он охрип, но продолжал кричать.
— Синди!
Голос его слабел.
Так же, как и надежда найти Синди.
Тем не менее он не прекращал попыток.
Потом, увязая в грязи и ругая себя последними словами, он стал продираться через заросли, но вдруг остановился как вкопанный. Действительно ли это кричала Синди? Он хорошо знал здешние места, во всяком случае, думал, что знал, однако теперь уже не понимал, где находится и откуда, собственно, донесся крик.
Синди? Или Энн?
Грегори протер глаза, пытаясь рассмотреть что-нибудь сквозь завесу дождя.
Там, впереди, кто-то был… или что-то. Нет, померещилось или исчезло?
Появилось неприятное ощущение, что к нему подкрадывается человек. Он обернулся, еще раз. «Синди? Энн? Где же вы, девочки? Господь всемогущий, ответьте же мне!»
Но отвечал ему только дождь. Теперь поднимался еще и ветер, который начинал срывать листву с деревьев.
Ни одно человеческое существо не отзывалось на его зов, хотя он был уверен…
Кто-то слышал его. Кто-то здесь был…
У него за спиной.
За несколько секунд до того, как резкая боль обожгла его затылок, он уже точно знал это. Грегори провалился в бездну тьмы…
И забвения.
Марк, не переставая, ругался и проклинал все на свете. Прошло уже много времени, с тех пор как он услышал крик, но он так и не приблизился к дому. Крепнувший ветер и поднимавшийся все выше поток воды, наоборот, отгоняли его дальше от места, куда он стремился. Несмотря на все свои усилия, ему казалось, что он находится посреди безбрежного океана.
Стало темно.
Совсем темно.
— Синди! — кричал он. — Синди, черт тебя побери, отзовись же!
Свирепый грохот грозы заглушал его голос. Он проклинал себя: надо же было предвидеть, что пойдет дождь.
— Синди!
Он охрип, но продолжал кричать.
— Синди!
Голос его слабел.
Так же, как и надежда найти Синди.
Тем не менее он не прекращал попыток.
Потом, увязая в грязи и ругая себя последними словами, он стал продираться через заросли, но вдруг остановился как вкопанный. Действительно ли это кричала Синди? Он хорошо знал здешние места, во всяком случае, думал, что знал, однако теперь уже не понимал, где находится и откуда, собственно, донесся крик.
Синди? Или Энн?
Грегори протер глаза, пытаясь рассмотреть что-нибудь сквозь завесу дождя.
Там, впереди, кто-то был… или что-то. Нет, померещилось или исчезло?
Появилось неприятное ощущение, что к нему подкрадывается человек. Он обернулся, еще раз. «Синди? Энн? Где же вы, девочки? Господь всемогущий, ответьте же мне!»
Но отвечал ему только дождь. Теперь поднимался еще и ветер, который начинал срывать листву с деревьев.
Ни одно человеческое существо не отзывалось на его зов, хотя он был уверен…
Кто-то слышал его. Кто-то здесь был…
У него за спиной.
За несколько секунд до того, как резкая боль обожгла его затылок, он уже точно знал это. Грегори провалился в бездну тьмы…
И забвения.
Марк, не переставая, ругался и проклинал все на свете. Прошло уже много времени, с тех пор как он услышал крик, но он так и не приблизился к дому. Крепнувший ветер и поднимавшийся все выше поток воды, наоборот, отгоняли его дальше от места, куда он стремился. Несмотря на все свои усилия, ему казалось, что он находится посреди безбрежного океана.