Григ Нурдаль. Я жил в суровый век

   Четверть часа спустя Рэймон выезжает на пустынное шоссе, пересекающее кладбище Иври. «Проспект Отдыха» — символическое название. Сейчас уже больше половины восьмого. Здесь он должен был встретиться с Андрэ, но тот, по -видимому, его не дождался.
   Не останавливаясь, Рэймон едет дальше. Не беда. Он знает, где попозже сможет застать товарища. Таким образом, он успеет заехать домой, оставить велосипед, рыболовное снаряжение и переодеться.
   Марсель, должно быть, уже отправилась к Орлеанской заставе.
   Он встретится с нею с небольшим опозданием и отдаст ей оставшуюся взрывчатку, Она-то его наверняка дождётся.

***

   Около девяти часов вечера.
   Кабачок у Шатийонской заставы. Рядом с бильярдом, за столиком сидят Андрэ и высокий молодой человек в роговых очках. На нём фетровая шляпа с загнутыми вверх полями. Это Бретон. Он озабоченно говорит:
   — Так ты думаешь, он придёт?
   — Да, я назначил ему свидание здесь на случай, если нам не удастся встретиться раньше.
   — Ладно, я подожду с тобой.
   Через некоторое время он прибавляет:
   — А вдруг его сцапали?
   — Не думаю, — говорит Андрэ. Ему не хочется признаваться, что он встревожен.
   — Тяжёлый был бы случай. Всё сразу — и люди и боеприпасы.
   Внезапно лицо его просветлело. В кафе входит Рэймон. Он оглядывается с видом робкого посетителя. Заметив товарищей, не спеша подходит к ним.
   — Здравствуй, дорогой друг.
   — Здравствуйте.
   — Хотите чего-нибудь выпить?
   — С удовольствием.
   — Ну? — спрашивает Андрэ, когда, обслужив их, гарсон уходит с подносом.
   — Всё в порядке.
   Короткими фразами, словно о чём-то обычном, Рэймон рассказывает, как была проведена операция.
   — Они ничего не заметили? — спрашивает Бретон.
   — Нет, нас не обнаружили.
   — И вы всё успели сделать?
   — Что касается моей подгруппы, то я отвечаю за успех.
   — Дайте нам ещё пива! — кричит Бретон, стуча по пустому бокалу.
   Вынув бумажник, он расплачивается.
   Все трое чокаются, обмениваясь многозначительным взглядом.
   — За успех, — говорит шёпотом Рэймон.
   — За ФТП, — еле слышно шепчет Андрэ.
   — За победу, — тихо говорит Бретон, обнажая белые зубы.
   Не спеша они выходят из кафе.
   — Пройдёмся, — говорит Бретон, — у меня ещё десять минут свободных.
   Они направляются к станции метро «Алезия». Рэймона снова засыпают вопросами. Он отвечает обстоятельно, совершенно спокойным голосом.
   — Составь нам подробный отчёт для военного руководства, — просит Андрэ.
   — Я бы предпочёл предоставить это тебе, — говорит Рэймон, которого охватывает ужас при одной мысли, что нужно что-то писать.
   — Тебе поможет Мишель. Так ты отвечаешь за то, что результаты вашей операции скажутся сегодня вечером?
   — Отвечаю. Взрыв должен произойти в девять двадцать две, то есть через несколько минут. Так и скажи наверху.
   — Отлично. Я рад, — говорит Андрэ. Он взволнован, но не хочет этого показать. — Теперь нам пора распрощаться.
   Они останавливаются. Бретон подыскивает слова, которые выразили бы его радость и благодарность. Он повторяет:
   — Отлично... — и неожиданно целует Рэймона, при этом ему приходится рукой придерживать шляпу. — Сегодня ночью, — говорит он, стискивая руку Рэймона, — руководство партии узнает о том, что вы сделали.
   Они расстаются.
   — Какая обида, — говорит Андрэ, удаляясь с Бретоном. — У нас тысячи таких людей, но нет для них оружия. Что мы могли бы сделать, будь у нас взрывчатка!
   — Да, — соглашается Бретон, — чтобы напасть на Сент-Ассиз, Лондону понадобились бы десятки самолётов, тонны бомб, и, возможно, это стоило бы жизни многим мирным обывателям. А нам достаточно было пятерых храбрецов...
   — Да, и взрывчатки...

***

   В то же самое время Жежен входит в кафе «Ротонда» на площади Домениль. В приличном костюме, аккуратно причёсанный, с красивым кожаным портфелем он неузнаваем.
   Сперва он немного щурился от света, отражённого в зеркалах и на красных клеёнчатых диванах, потом замечает Роз -Мари. Она одна в глубине кафе, но за соседним столиком сидит немецкий офицер. Увидев Жежена, Роз-Мари улыбается, и он без колебания садится рядом с нею. Совершенно естественно, она первая целует его.
   — Как ты опоздал, дорогой мой!
   — Задержался на службе.
   Сидящий рядом с ними немец явно разочарован. Он переносит своё внимание на молодую женщину за столиком напротив. Роз-Мари, продолжая болтать всякий вздор, вынимает из сумки губную помаду и спокойно мажет губы. Недавно ещё она работала в мастерской, а теперь, одетая в элегантный костюм и накрашенная несколько больше, чем ей хотелось бы, она играет ответственную роль в группе Вальми. Ей поручают передачу оружия из одной группы в другую. Роз-Мари исполняет свои обязанности с изяществом и некоторой долей кокетства, что облегчает её задачу. Роз-Мари проходит всюду. Она берётся за самые щекотливые поручения, как бы не замечая, что ей угрожает, хотя великолепно знает, чем рискует. На любую опасность она идёт с милой улыбкой. Вечерние встречи с нею служат наградой и одобрением для ребят из группы Вальми. Она — воплощение жизни. Веселье и молодость Роз-Мари укрепляют уверенность в успехе. Возле неё каждый чувствует, как одно за другим отпадают все сомнения в завтрашнем дне. Она для них — талисман. И все члены группы любят её, как сестру.
   Жежен торопится. Расплатившись, он встаёт.
   — А портфель, дорогой мой?
   — Ах да, я забыл.
   Как бы с сожалением, Роз-Мари тоже поднимается. Офицер отодвигает свой столик, чтобы дать ей пройти.
   — Простите.
   — Прошу вас, мадам.
   Роз-Мари благодарит его улыбкой и, взяв Жежена под руку, не оглядываясь, выходит из кафе.
   — Ты перегибаешь палку с подобными субъектами, — говорит ей Жежен на улице.
   — А ты разве не заметил, что он нацелился поухаживать за мной. Покажи я ему, что его присутствие мешает, он заставил бы тебя открыть портфель. Ты держался довольно скованно.
   — Имей в виду, если он пойдёт за тобой, я его пристрелю.
   — Ночью он не рискнёт. Проводи меня до метро. Дай портфель.
   — Неси осторожней.
   — Понимаю. Боже мой, какая тяжесть! Удачно у вас прошло?
   — Да, ты скоро об этом услышишь.
   — Чудесно. Ну, я тебя покидаю, мне некогда.
   — До свидания, Роз-Мари.
   — До свидания, Жежен.
   Прощаясь, они пожимают друг другу руки как старые товарищи.

XIII

   Рэймон идёт домой пешком, В темноте где-то часы бьют четверть... Девять пятнадцать. Ходить ещё разрешается. Но лучше в такой поздний час не болтаться по улицам. А ведь сейчас что-то должно произойти. Слишком далеко отсюда, чтобы услышать. Рэймон старается представить себе всю сцену...
   Там, в Сент-Ассизе, часовые на посту. На станции все на своих местах. С вытянувшихся в небо антенн слетают шифрованные послания и обегают весь мир.
   Немецкие солдаты-роботы продолжают шагать по ярко освещённой караульной тропе, вглядываясь в каждый поворот, прислушиваясь к лесной тишине. Лучи прожектора гуляют по огромному полю, где расположены вышки. Около второй мачты часовой в каске, с винтовкой на плече вперяет взгляд в темноту.
   Немецкий солдат чувствует себя в безопасности. Так же как и тот немец, который каждые четверть часа бросает в пространство гортанный оклик. И все стоящие дальше часовые. И патрули, спящие на станции. И фельдфебель, разводящий смены. И офицеры, играющие в карты и дующие шампанское. Там каждая деталь огромной военной машины продолжает свои автоматические повседневные движения.
   Зенитные орудия задрали морды вверх. Пулемёты готовы изрыгать огонь. Висят гранаты на поясах с посеребрённой бляхой, на которой блестит девиз: «Gott mit uns» ¹⁰.
   Задумался, сидя на цоколе радиомачты, немецкий солдат. Возможно, он думает о сыне, находящемся на русском фронте. Возможно, о семье или о своей земле. Быть может, он и не хотел воевать, но, думает он, это было необходимо. Он думает, что Германия великая держава и Гитлер прав. Немецкий солдат чувствует себя уверенно. Он силён. Он властелин. Он могуч. Сегодня вечером солдат великого рейха здесь, как и во всех концах Европы, стоит на посту.
   Но вот тщательно скрытый крошечный механизм приходит в движение. Темноту прорезает ослепительная вспышка, за нею следует чудовищный взрыв. Гул и зловещий треск. Немецкий солдат поднимает тревогу. По ту сторону поля другой солдат видит в луче прожектора, как раскачивается мачта, и ему кажется, что по стальной проволоке пробегает молния.
   — Fliegalarm! Fliegalarm! ¹¹— вопит внезапно разбуженный дежурный офицер.
   Прожекторы шарят в небе. Зенитные орудия вынюхивают мордами невидимую дичь. Строчат пулемёты. В темноте носятся тени. Что-то горит в конце поля. Пламя поднимается над деревьями.
   Один в тёмной улочке, Рэймон улыбается, глядя на светящийся циферблат своих часов. «Да, так всё могло быть, — думает он. — Сейчас половина десятого».
   Его мысли уносятся дальше. Он видит подводную лодку, несущуюся в пене океана. В недрах железного чудовища радист с наушниками нервно стучит ключом. Да не один — их десятки, сотни, тысячи, и все они взывают. Пусть взывают! Пусть воют люди, превратившиеся в волков. Сейчас станция Сент-Ассиз уже неспособна им ответить.
   В приливе огромной радости Рэймон, маленький солдат, затерянный в ночи, чувствует, как пылает его лицо от прилива гордости.

***

   А вдруг сорвалось?
   Сомнения внезапно закрались ему в душу. До сих пор он был совершенно уверен в исходе операции. Ведь они располагали замечательными подрывными средствами. Он собственноручно заложил двойной заряд взрывчатки. Сам включил механизм и снял предохранители. Ведь никто не заметил их при этом. И он заверил товарищей, что задание выполнено.
   Всё это так... Но, может быть, потом часовых расставили по-другому. Может быть, ещё до взрыва патрули обошли каждую мачту и всё обнаружили. Или взрывчатка не взорвалась. Или мачта могла не упасть. Тогда, значит, зря трудились, зря подвергались опасности.
   Лёжа в постели рядом с женой, Рэймон не может заснуть. В уме он прикидывает, сколько шансов за успех и сколько против, подытоживает. Сравнивает. И приходит в ужас.
   «Да, я слишком увлёкся, — думает он. — Конечно, сделано было всё. Но откуда у меня уверенность, что немцы не переменили систему охраны? Они могут всегда придерживаться одной и той же системы, но могут и менять её на ночь. Они могли обнаружить взрывчатку. Могли ничего не заметить. Взрыв может достичь цели, и может быть неудачным. Во всяком случае, шансы одинаковы. Дурак! Ведь об этом я не подумал. Как мог я ручаться за успех, когда докладывал Андрэ и Бретону?»
   — Ты спишь? — спрашивает Марсель.
   — Нет, который час?
   Марсель протягивает к ночному столику обнажённую руку и зажигает лампу.
   — Уже два часа ночи! А ты всё время ворочаешься. Спи, ведь ты устал.
   — Слушай, завтра утром ты поедешь со мной.
   — Куда?
   — За город. Мы рано вернёмся.
   — Ладно. Я надену голубое платье.
   — Как хочешь.
   — А зачем мы поедем?
   — Не спрашивай пока ни о чём. Ты мне веришь?
   — Ты знаешь, я готова повсюду следовать за тобой.
   Я уже это доказала. Почему же сегодня ты что-то скрываешь от меня? Не вышло то, что ты задумал?
   — Вышло, или, вернее, почти.
   — Кто-нибудь из товарищей арестован?
   — Нет.
   — Тогда почему ты волнуешься?
   — Я не знаю ещё, что произошло.
   — Но ты узнаешь?
   — Да, завтра.
   — А я?
   — Ты тоже, одновременно со мной.
   — Это сюрприз?
   — Пожалуй.
   Марсель, ласкаясь, кладёт голову на плечо мужа и с нежностью смотрит на него.
   — До чего я счастлива, что ты сейчас рядом со мной. Вот увидишь, всё будет в порядке, я уверена.
   Рэймон отвечает ей добрым, ласковым взглядом.
   — А знаешь, — говорит Марсель, — иногда мне почти страшно с тобой.
   — Почему?
   — Тебе, верно, что -то снится и ты разговариваешь во сне.
   — Что же я болтаю?
   — Много всего, но это неопасно, ведь слышит тебя твой товарищ.
   — Моя жена...
   — Жена и товарищ, мне хочется быть и тем и другим.
   Рэймон поворачивается к ней.
   — Сейчас ты моя жена.
   — Я тебя люблю...
   — Маленькая моя...
   — Дорогой...
   В маленькой комнате с голубыми обоями в цветочках гаснет свет.

***

   Семь часов утра. На перроне вокзала Вильнев-Сен-Жорж рабочие в спецовках ждут поезда на Париж. Несколько минут назад Рэймон и Марсель сошли с поезда, прибывшего с вокзала Аустерлиц, и смешались с толпой.
   — Недлинная прогулка, — смеётся Марсель. — Вышли из одного поезда, чтобы тут же сесть на другой и вернуться обратно.
   — Нет, теперь мы приедем на Лионский вокзал.
   — Простите, где садиться на поезд из Мелена? — спрашивает Рэймон у проходящего железнодорожника.
   — На этой же платформе, но поезд запаздывает, — отвечает тот на ходу.
   — Что он сказал? Крушение? — спрашивает подошедшая женщина.
   — Не думаю, наверно, просто задержка, — отвечает Рэймон и чувствует, что у него сильнее бьётся сердце.
   — На сколько же?
   — Ничего не знаю.
   — Начальник вокзала сказал нам: на двадцать минут, — вмешивается какая-то девушка.
   — Тем лучше, меньше придётся потеть на работе, — смеётся, подмигивая, рабочий. В ответ ему Рэймон улыбается.
   В конце платформы — суматоха.
   — Вот он ползёт как черепаха, — объявляет насмешливый голос.
   Все кидаются, чтобы занять свободные места. Толпа несёт Марсель и Рэймона к скамейкам, но всё уже занято.
   Какой-то рабочий уступает Марсель место:
   — Садитесь, пожалуйста!
   Он встаёт и оказывается рядом с Рэймоном. Против обыкновения, в этот утренний час у всех оживлённые лица, слышится возбуждённый говор. Поезд трогается.
   — Случилось что-нибудь? — спрашивает Рэймон у рабочего.
   — Как, вы не знаете?
   — Я только что приехал из Парижа.
   — Ночью взорвали станцию Сент-Ассиз.
   В приливе невыразимой радости Рэймон изо всех сил сжимает перекладину.
   Вокруг все только и говорят о происшествии.
   — Дело было жаркое! — утверждает кто-то. — Ещё утром там был виден дым.
   — А что в точности произошло?
   — Неизвестно. Почти всю ночь взрывались бомбы, шла стрельба. Одно достоверно: сегодня немцы больше никого не пропускают и хватают людей на дорогах.
   — Чистая работа, — тихо говорит рабочий.
   С наигранным удивлением Рэймон спрашивает;
   — Кто же мог это сделать?
   Марсель смотрит на него блестящими глазами.
   — Да англичане, — шепчет ему на ухо старушка, — вы разве не слушаете радио?
   Рэймону очень хочется её ударить, но он тут же видит, как рабочий слегка пожимает плечами. Их взгляды встречаются.
   Марсель сияет.
   Теперь она поняла. До чего ей хочется объявить всем вокруг: «Это сделали наши — французы. Мой муж. А вы-то чего ждёте?»

***

   Некоторое время спустя после взрыва на станции Сент-Ассиз Андрэ и Робер прогуливаются под деревьями авеню маршала Фоша. Осень. По направлению к Булонскому лесу проезжает амазонка. Рядом с ней, на замечательном рысаке, — опереточный персонаж с зализанными волосами, с гвоздичкой в петлице.
   — Им неплохо, — говорит Андрэ. — Видел дамочку? Можно подумать, принцесса. А субчик-то с хлыстом!
   — Может, они тоже по-своему сопротивляются?
   — Возможно. Говорят, сопротивление стало модным в салонах. Но бошей мы не прогоним при помощи этой золотой молодёжи. Так вернёмся к серьёзным вопросам. Что ты узнал о взрыве в Сент-Ассизе?
   — Я был в тех местах, но точно ничего узнать не удалось. Из страха перед полицией и гестапо все молчат. Мне удалось только установить, что закрыта дорога между Сен-Лэ и Буасиз-ля-Бертран.
   — Значит, всё в порядке. А в Париже ты что-нибудь слышал о взрыве?
   — Да, и даже несколько версий. Одни говорят, что там был настоящий бой, другие — что радиостанция полностью разрушена новыми взрывчатыми веществами. Несомненно, многое преувеличено, но психологическое воздействие огромное.
   — А кому приписывают диверсию?
   — Большую часть англичанам.
   — А в общем наплевать, правда? Сейчас важно как можно крепче бить бошей и доказать, что они напрасно считают себя неуязвимыми. Но для этого нам нужна взрывчатка. Ты виделся с деголлевцем?
   — Да, я ему рассказал о взрыве.
   — Ну?
   — Он был обрадован, но дать нам больше ничего не может. Он перебирается в южную зону.
   — Жалко, чёрт побери! Только мы нашли кого -то, кто согласился нам давать оружие...
   — У нас ещё есть взрывчатка!
   — Да, но это капля, а сколько нам надо сделать!
   — Шеддит... 90 процентов хлората калия, 10 процентов парафина...
   — Это всё так, но будь у нас взрывчатка...

XIV

   — Триста первый! Третий этаж!
   — Триста первый! Третий этаж! — Перекатывается голос под огромными стеклянными сводами тюрьмы Фрэн. На мостике третьего этажа карлик -сержант с невероятно большой головой внезапно вскакивает со стула. Он торопливо шагает по галерее, опоясывающей здание, на которую выходят двери камер. Глухо, как в церкви, стучат его сапоги.
   — Триста первый! — снизу читает по бумажке фельдфебель.
   — Jawohl! ¹²— выкрикивает сержант, единодушно прозванный заключёнными Квазимодо.
   Грохот ключей.
   — Raus! ¹³— Дверь захлопывается. Карлик-сержант толкает перед собой тщедушное существо.
   Раздаются шаги по лестнице.
   — Schnell! Schnell! ¹⁴— нервничает унтер-офицер на первом этаже.
   — Jawohl! Jawohl!
   — Номер? — спрашивает фельдфебель у неподвижно стоящего перед ним заключённого.
   — Триста первый.
   — Следуйте за часовым!
   Квазимодо снимает с заключённого наручники и невозмутимо подписывает пропуск.
   Солдат с винтовкой на плече открывает маленькую дверцу и пропускает заключённого вперёд. Они идут по подземному коридору и останавливаются перед другой дверью. Снова щёлкает замок. Они входят в комнатку, где их ожидают ещё четверо солдат. Один из них говорит вновь прибывшему:
   — Лицом к стене, — и указывает в угол. Заключённый послушно поворачивается.
   — И это Рэймон? — удивлённо говорит один из немцев и хохочет.
   «Сволочи! — думает Рэймон, стиснув зубы. — Будь у меня оружие, я бы вам показал, как смеяться!»
   Рэймон очень переменился — бледный, с провалившимися глазами, с всклокоченной бородой. Только взгляд остался прежним. Одежда болтается на исхудавшем теле. Всего месяц прошёл с тех пор, как его арестовала французская полиция.
   В префектуре он встретил почти всех своих товарищей по группе Вальми: Робера, Мишеля, Жежена, Виктора, которого полицейские вытащили из госпиталя, красавицу Роз -Мари (её разлучили с ребёнком, которому всего год и два месяца) и многих других. Совершенно ясно, что столько народу могло быть арестовано только потому, что кто-то проболтался. Всех выдал один трус — Арман.
   Две недели в префектуре.
   Десять дней допросов и избиений. Французские полицейские ликовали и разглядывали их, как диких зверей. Удачный улов. Потом их передали немцам. Все были брошены в тюрьму Фрэн, все, не исключая и Армана. Предательство не вознаграждается.
   Сидя в камере, Рэймон много думал о происшедших арестах, вспоминал поведение каждого из товарищей. Совесть у него чиста, но что он может теперь сделать? Он — выбывший из строя солдат.
   — Протяните руки! — приказывает один из солдат.
   Он поворачивается, его взгляд полон ненависти. Ему надевают наручники.
   — Следуйте за нами!
   Гордо подняв голову, Рэймон идёт по коридору, его сопровождают четверо вооружённых солдат.
   «Конец!» — думает он.
   Женщины, толпящиеся в вестибюле, с грустью смотрят на человека в наручниках.
   Во дворе, у крыльца, их ждёт легковая машина. Два солдата садятся спереди, два других сажают заключённого на заднее сиденье, между собой. Машина трогается и выезжает из ворот. Рэймона крепко держат с двух сторон.
   Автомобиль огибает стену, окружающую тюрьму, и после нескольких поворотов выезжает на Парижское шоссе.
   Здесь кипит жизнь. Мчатся автобусы, на тротуарах играют дети. Прохожие не обращают внимания на стремительно несущуюся машину. Да и чем она может заинтересовать? Фонтене-а-Роз, Шашан, Аркэй... А на деревьях-то уже нет листьев! Форт Монруж...
   «Марсель здесь недалеко, в нескольких сотнях метров, — думает Рэймон, и у него сжимается сердце. — Едва ли её арестовали, ведь они не знали её домашнего адреса». Но он-то знает, где она живёт. А вдруг он увидит её по дороге? Вдруг он увидит в толпе знакомого? Рэймон всматривается в лица, но машина ускоряет ход. Вот уже и Орлеанская застава.
   Париж, авеню Орлеан. Париж, церковь Алезия. Париж, авеню дю Мен, улица Тэте, а вот тут, на углу улицы Севр, кафе, где у него было последнее свидание.
   «Быть на свободе! Затеряться в этой кишащей толпе!»
   Машина несётся всё дальше. Рядом с автомобилем появляется грузовик. В кузове — двое рабочих в синих блузах. Рэймон медленно поднимает руки в наручниках. Они увидели. В глазах Рэймона странный блеск. Люди! Если бы вы умели читать в глазах, вы бы увидели, что они горят любовью.
   Машина несётся, не обращая внимания на сигналы.
   Толчок. Визжат тормоза. Ещё метр, и машина врезалась бы в автобус, выехавший на дорогу.
   «Раздавил бы он нас, — думает Рэймон, — может, в этом и было спасение».
   Машина несётся по площади Инвалидов. Мост Александра, Рон-Пуэн, площадь Сен-Филипп-дю-Руль.
   — Приехали.

***

   «Отель «Брекфорд», шестой этаж», — запыхавшись от ходьбы по лестнице, отмечает Рэймон.
   — Нечего присматриваться, — говорит один из сопровождающих его немцев, — отсюда не удирают.
   Рэймона ведут в кабинет и сажают на скамейку между двумя часовыми. Конвоировавшие его солдаты отдают честь и, щёлкнув каблуками, уходят.
   Рэймон оглядывается. Довольно большая побелённая комната. На обоих окнах, выходящих во двор, решётки. На стене большая карта Европы. Посреди комнаты стол, заваленный папками. Гестаповец в чине капитана, делая вид, что не замечает вновь прибывшего, чертит что-то вроде расписания. Рядом с ним за маленьким столом лейтенант стучит на машинке. Слышно, как по коридору, около двери, шагает часовой.
   — Так это вы Рэймон? — спрашивает капитан, поднимая голову; он говорит на безупречном французском языке. — Скрывать бесполезно. Вот ваше дело, ваши фотокарточки, вот копии допросов и все сведения французской полиции. Мы всё знаем. Вы один из участников взрыва в Сент-Ассизе, а также руководитель всей этой диверсии?
   — Да.
   — Поздравляю.
   Рэймон удивлён оборотом разговора и смотрит ему в глаза.
   — Нам всё известно. Остались некоторые незначительные подробности. Вы голодны?
   — Не очень.
   — Сейчас вам принесут поесть.
   Офицер отдаёт распоряжение, и вскоре солдат возвращается с подносом, на котором прибор и огромное блюдо дымящегося рагу. По указанию начальника, он ставит всё это на скамейку и снимает с Рэймона наручники.
   — Можете есть, — говорит офицер. — Если будет мало, вам дадут ещё.
   — А можно хлеба? — спрашивает Рэймон.
   — Сейчас принесут.
   По новому распоряжению солдат приносит кусок чёрствого хлеба.
   — Это всё, что у нас было. Сойдёт?
   — Да, спасибо.
   Изголодавшийся Рэймон не верит своим глазам. Наесться досыта — высшее счастье приговорённых к смерти. Он сейчас без зазрения совести набросится на эту еду, которая придаст ему силы. Как это должно быть вкусно! Да, но всё -таки Рэймону не хочется служить посмешищем. Он держится с достоинством. Он медлит. Он начинает есть не спеша.
   Он съедает целое блюдо рагу и полкило хлеба. Вкусно. Жаль, что немного пересолено.
   — Хотите ещё? — спрашивает офицер.
   Рэймон колеблется. А в общем, идиотство отказываться.
   — Пожалуйста, — говорит он.
   Ему приносят ещё одно блюдо. Он опять съедает всё. Здорово пересолено, но голод утолён. Теперь надо бы попить. Ему хочется пить. Ему очень хочется пить.
   Как бы предугадав его желание, солдат приносит два больших графина. В одном лимонад, в другом — оранжад. Он наполняет пол-литровую кружку доверху.
   Рэймон протягивает руку.
   По-видимому, слишком поспешно.
   — Подождите, — говорит офицер, ставя стакан на край своего стола. — Попьёте потом.
   По его распоряжению Рэймону надевают наручники и подводят к столу, где стоят графины и наполненный стакан.
   — Вы знаете этого человека?
   Офицер показывает маленькую фотокарточку. На ней статный молодой человек с падающей на лоб прядью волос.
   Конечно, он его знает.
   — Нет, не знаю, — говорит он, не моргнув глазом.
   — Вы в этом уверены?
   — Абсолютно.
   — Бросьте, не отпирайтесь. Это Бретон. Мы его арестовали.
   — Я никогда о нем не слышал.
   — Врёте. Я знаю, что вы знакомы. Я только прошу вас сказать, где вы с ним встретились в последний раз и с кем он был. Как видите, сущий пустяк.
   — Повторяю вам, я его не знаю.
   — Ладно. Подумайте. Время у нас есть. Но имейте в виду, что вы не будете пить, пока не ответите на этот первый вопрос.
   — Мне не хочется пить.
   — Захочется.
   Офицер по-немецки отдаёт распоряжение обоим часовым и с невозмутимым видом продолжает писать. Время ползёт медленно.
   Теперь Рэймон одержим всё растущей жаждой. А тут ещё перед глазами стакан!
   Жестокие минуты медленной пытки.
   Он проводит весь день на скамейке.