Страница:
– Всем понятно? Это не молодой сержант после "учебки", а дед.
Старшина роты. С опытом обучения таких придурков, как вы. Если кто его приказа не услышит, звиздец всем. Это я сказал. А теперь быстро мыться. Бегом, я сказал!
– Что это за чудо такое? – спросил я дежурного по роте, который был из соседней третьей роты, расположенной на одном этаже со второй, куда меня направили.
– Мамаев. Старший механик роты. Прапорщицкая должность. Сержант.
Спец. первого класса. Дембель.
– Ну, что дембель, я и так вижу.
– Он своих механиков в ежовых рукавицах держит. Это хорошо, что ты с ним сразу подружился. С Зарубеевым он все время ссорился. Тот москвич чурок просто ненавидел, месил их при любой возможности. А
Мамаев тяжелее его килограмм на двадцать пять. Рота!! Смирно!! – вдруг крикнул дежурный, и я обернулся. Перед нами стоял низкого роста майор с носом, как картошка, и пышными, топорщившимися усами.
Глаза у майора были маленькие и красные, что свидетельствовало или о постоянном недосыпе, или о том, что лучшим другом офицера была бутылка сорокоградусной жидкости. – Товарищ майор…
– Пшел нах, – остановил дежурного майор глотая гласные. – Ты кто такой? – посмотрел на меня, буравя тяжелым взглядом из-под бровей, майор.
– Гвардии старший сержант Ханин. Прибыл для прохождения дальнейшей службы во вторую роту.
– А кто тебя во вторую определил? Нахрен ты мне вообще тут нужен?
Дежурный, где Самойлов?
– Не знаю.
– А чего ты знаешь? Самойлова ко мне!- И майор толкнул дверь с дощечкой "Штаб батальона".
Капитан Самойлов командовал второй мотострелковой ротой.
Спокойный, тихий, подтянутый мужик являл из себя образец настоящего офицера армии. Военная форма сидела на нем так, как будто бы он в ней родился. Виду у него был уставший, но спокойный и уверенный.
– К нам? Это хорошо. С кем поменялся? С Зарубеевым? Это хорошо.
Вот только на его место я уже поднял сержанта. Зарубеев в третьем взводе служил, а я тебя в первый определю. Нормально? Я знаю, что ты исполнял обязанности старшины. У меня как раз старшина ушел. Давай тебя назначим.
– Ну, я не знаю, товарищ капитан, – спокойствие ротного передалось и мне, но мандраж первого дня еще не прошел. – Я в роте человек новый…
– Тоже верно. У меня есть тут сержант на примете. Я его назначу, а ты будешь заместителем командира первого взвода. А в случае отсутствия старшины возьмешь на себя роту. Нормально?
– Наверное…
– Ну, значит договорились. Сейчас у комбата добро получим, и вперед.
– Этот усатый майор – комбат?
– Точно. Майор Рожин. Ты откуда сам родом?
– Из Питера.
Через несколько минут выяснилось, что мы с ротным земляки и даже жили недалеко друг от друга. Ротный поведал мне, что в части мало ленинградцев, а среди офицеров их практически нет. Только он да еще пара взводных. Такая откровенность была принята мной и сразу сломала небольшой барьер, который психологически я выставил сам себе в первые минуты появления в казарме. В лице командира роты я увидел для себя поддержку и защиту. Даже не увидел, а почувствовал шестым чувством, что мне опять повезло. Пока ротный рассказывал мне о геройских задачах подразделения, в коридоре послышался шум и грохот.
Я вышел в коридор за новым командиром и увидел вошедших в роту солдат и сержантов. Они были уставшие и потные. Запах пота и грязи разносился на метры вокруг них. Разного вида оружие свешивалось с плеч или качалось в руках. Но самое главное, что все они были облачены в разного вида и формы бронежилеты поверх основной солдатской формы, опять же часто не уставного образца.
– Боров, вернулись? – спросил ротный высокого широкоплечего сержанта с пулеметом на плече. Сержант был одет в форму СЭВ, которую уже давно использовали в Афгане и обещали ввести по всей территории
СССР. На нем был огромный двенадцатикилограммовый бронежилет советского производства, в переднем кармане которого виднелась крышка "цинка" с патронами.
– Так точно, товарищ капитан. Закончили. Упарился. Кучкарову, как всегда, повезло, у него броник американского спецназа, меньше четырех килограмм веса, а у меня… этот козел еще хотел, чтобы я два "цинка" спереди и эр сто пятую сзади запихнул. Я чего, кабан, что ли?
– Нет. Ты Боров!
– Вы послушайте, товарищ капитан, – распалялся сержант, не обращая внимания на подколку ротного. – Я бегу, как лось, на мне броник, пулемет и "цинк" с патронами. А этот козел…
– Не козел, а полковник медслужбы.
– Ну, да. Я и говорю, этот… медик, блин, рядом на УАЗике едет.
И спрашивает: "Тебе тяжело, солдат?". Я ему: "Конечно, тяжело, товарищ полковник". А он меня остановил, давление и пульс измерил и говорит: "Тебе отдохнуть надо. Ложись". Я лег, а он: "Ну, давай теперь поползем. Вперед двести метров". Это же издевательство, товарищ капитан. Я механик, а не "пластун".
– Ты сержант, Боров. И мы помогаем нашим славным медикам выработать лучшее оружие и…
– Мне это надо? У меня машины грязные. Движки…
– Ну, раз закончили, значит завтра и займешься своими движками. Я
Кондратьеву передам твою просьбу.
– Да, ну Вас, товарищ капитан, – махнул рукой Боров и пошел по расположению, распихивая широким корпусом зазевавшихся солдат.
Я подошел к нему. Боров пыхтел, стаскивая пропотевшую форму.
– Боров. А почему ты механик?
Сержант удивленно уставился на меня, пытаясь вспомнить, откуда мы знакомы.
– Ты же в учебке во второй роте служил, верно?
– Верно.
– Рота же командирская. Почему ты не командир, а механик?
– А оно мне надо, жопу рвать? Я лучший механик третьей роты…
– А есть еще русские механики?
– Нет…
– Ну, так еще не хватает, чтобы ты – русский парень – был худшим механиком…
– Мозги не компостируй… Здесь тебе не учебка. Пулемет в руки и вперед… Пойду я в душ помыться.
– А тут и душ есть?
– Да, на первом этаже. Если закрыт, то ключ у дежурного в первой роте.
Это было последней каплей среди всего, что меня поразило с утра.
Я так и не нашелся, что сказать. Боров ушел, а в роту вошли два молодых офицера. Оба были худые и высокие. На ногах у лейтенантов скрипели хромовые сапоги, но один из них явно не получал удовольствие от своего появления в казарме. Они прошли мимо меня в канцелярию командира роты, что-то тихо говоря друг другу и посмеиваясь. Я продолжал стоять посреди расположения, не зная, чем себя занять. Ротный вошел в роту как раз в тот момент, когда лейтенанты вышли из канцелярии.
– Лейтенант Гераничев. Это твой замкомвзвода, сержант Ханин.
Гераничев пожал плечами.
– Ладно.
И, пройдясь вдоль коек, вышел из казармы.
– Товарищ капитан, – подошел я к ротному.- А кто был второй лейтенант?
– Мальков. Командир третьего взвода. Ты пока располагайся. Все замкомвзвода спят на крайних к проходу койках. Вон твоя койка и тумбочка. Вещи сдашь в каптерку. Вопросы есть?
– Есть. У меня набор значков. Мне сказали, что в линейных частях крадут. У Вас в канцелярии есть сейф. Можно мне туда значки положить?
– А какие значки? – внимательно посмотрел на меня капитан.
– Гвардия, отличник, классность и спортивные.
– И на все есть разрешения?
– На все.
– Ну, давай, – протянул ротный руку, чуть подумав, и я вложил в нее белую коробочку.
– Спасибо.
Ротный скрылся за дверями канцелярии, а я пошел в каптерку.
Каптерщиком во второй роте был армянин Санданян, а исполняющим обязанности старшины – сержант Стефанов.
– Тебе чего? – спросил меня Стефанов, когда я вошел. Его черные смоляные брови поднялись вверх. Он сидел в одних штанах и майке и выглядел не хуже орангутанга в зоопарке – его тело было покрыто густой темной шерстью. И руки, и плечи, и видные из-под майки части тела показывали на его принадлежность к тому животному типу самцов, которых очень любят женщины.
– Ты старшина?
– Ну?
– Я тебе барахло сдать должен.
– Тут брось.
– Тараман, – стоя на лестнице, спросил Санданян, – что с его тряпками делать?
– Тараман? – удивился я – Это откуда такое имя?
– Обычное имя. Греческое. Я грек, – объяснил Стефанов.
– Так что его с барахлом делать?
– Оставь. Потом посмотрим, – спокойно сказал Тараман, и я понял, что, взятая в Коврове, словно сшитая по мне парадная форма, явно пропадет в ближайшее время.
Форма провисела еще несколько дней и потом действительно пропала.
Солдаты в роте поговаривали, что Тараман приторговывает ротным тряпьем, продавая его стройбатовцам, но меня это не сильно волновало. Я понимал, что, несмотря на пройденное в армии, мне предстоит еще несколько месяцев, за которые новая форма может, как внезапно появиться, так же внезапно и пропасть. Тем более, что все дембеля демонстрировали не армейскую форму, а одежду, приобретенную в полковом магазине. Именно этими покупками они и собирались воспользоваться, чтобы продемонстрировать дома, чем сегодня способна проводить армия домой своих сыновей.
Во взводе у меня была всего дюжина солдат, четверо из которых уже являлись почти гражданскими и выполняли мелкие задания ротного и комбата, из-за чего со мной почти не соприкасались. Из остальных солдат четверо отслужили, как и я полтора года, а оставшаяся четверка была следующего призыва и являлась полноправными
"черепами". По национальному составу взвод был большей частью азиатский. В подразделении, больше напоминавшем по количественному составу отделение, чем взвод, был только один русский солдат, который постоянно пропадал в штабе курсов "Выстрел" виду того, что умел профессионально писать красивым почерком.
Солдат в роте было всего тридцать четыре души, включая четырех сержантов. По одному на взвод. Четвертый, пулеметный взвод не имел даже командира взвода, и солдаты подчинялись всем офицерам роты без разбора.
Аналогичная ситуация существовала и в третьей роте, располагавшейся с нами, как говорится, перед одним телевизором.
Сначала мне показалось помещение маленьким, и только на следующий день я сообразил, что расположение разделено не на две, а на четыре части. Перпендикулярно зданию стояла стена, за которой обитали роты связистов и артиллеристов. Наша половина делилась также на место сна для нашей и соседней роты. На разделяющей стенке висел общий для мотострелковых рот телевизор, с которого и начиналось утро в казарме.
– Рота, подъем! – Тараман уже стоял в штанах и тапочках посреди расположения. – Рота, подъем. Сегодня заступаем в наряд. А пока встаем, наводим порядок и на завтрак.
Солдаты не спеша поднимались, направлялись в туалет и к умывальникам. Понятие "зарядка" в казарме отсутствовало, как таковое, что создавало ощущение спокойной, тихой жизни. Умывшись, одевшись и застелив собственные койки (никаких признаков дедовщины в казарме проявлено не было), и, не то, чтобы построившись, но собравшись в единую толпу, мы направились в солдатскую столовую.
Столовая на меня произвела впечатление еще на ужине. Ровные, на удивление чистые столы. Куда более приличные порции, чем в учебке, и идеально убранное одноэтажное помещение. Перед выходом из столовой стоял грузовичок. Небольшое деревце на газоне было выкорчевано с корнем, и следы на кузове грузовика явно говорили, что кто-то не вписался. Около водительской двери стояли два солдата, и один громко ругался:
– Ты чурка, ты дебил! Как ты водишь? Кто тебе права дал? Ты их купил? За три барана купил?
– Зачем обижаешь? Не купил – подарили.
– Кто подарил?
– Папа подарил. На день рождение подарил.
– Идиот. Тьфу, – сплюнул сержант. – Я же тебя спрашивал – водить умеешь?..
– Нэт, ты спрашивал, есть ли права. Да, права есть…
– Уйди. Уйди с глаз моих долой.
Солдат, не спеша, повернулся, сунул руки в карманы и ушел.
– Рота, в казарму. Наводим порядок на территории, – прокричал
Тараман, и мы побрели без всякого построения к казарме, пиная листья и окурки.
Наведения порядка не получилось. Через двадцать минут явился ротный и сказал, что весь личный состав направляется в музей на курсах "Выстрел". Это не привело большинство солдат в неописуемый восторг, так как во время уборки можно было куда-нибудь тихо отойти или придумать себе занятие по символической уборке прошлогодних листьев у дальней березы за парником, где никто тебя и искать не будет, а при таком культпоходе придется стоять и… ничего руками не трогать. Но приказ есть приказ, и рота, построившись всего в течение получаса, направилась к главному корпусу курсов "Выстрел".
Мы шли мимо офицерских жилых корпусов и общежитий, где обитали курсанты, имеющие минимальное звание майоров. Мимо магазинчиков и парков. Мимо здания сауны и подсобных помещений. Мимо учебных корпусов и тренировочных залов. Территория курсов "Выстрел" была обширной. На входе в двухэтажное здание генерального корпуса, под которым явно виднелся рабочий подвал с окнами, нас приветствовал подполковник.
– Кто меня не знает – я куратор второй роты подполковник Амусов.
И вместе с вашими непосредственными командирами мы решили провести общую экскурсию места, где вы имеете честь служить. Это не просто часть, это Краснознаменные, ордена Ленина и Октябрьской революции, высшие офицерские курсы "Выстрел" имени маршала Шапошникова.
Единственного офицера царской армии, оставленного Сталиным в живых.
Вы имеете честь обеспечивать учебный процесс по подготовке старшего офицерского состава советской армии и иностранных учащихся. А теперь пройдем внутрь, и начальник музея старший прапорщик Иванюк расскажет вам об экспонатах, собранных в это месте.
– Кучнее, кучнее, – начал Иванюк. – Высшие офицерские курсы
"Выстрел" были основаны в 1918 году. Первым начальником курсов был
Филатов…
Слушать монотонный голос прапорщика было не очень интересно, но он постоянно одергивал отвлекающихся.
– Посмотрите на портрет. На портрет посмотрите. Солдат ты куда смотришь? Вот на этот портрет башку свою поверни. Это один из начальников курсов "Выстрел" Яков Крейзер. А вот на этом портрете генерал-полковник дважды Герой Советского Союза Давид Абрамович
Драгунский. Давид Абрамович дольше всех являлся начальником курсов
"Выстрел". Шестнадцать лет. С 1969 по 1985 года. Вот какой умный был. Очень умный и хороший человек. Я его лично знал. Он со мной за руку здоровался.
– Он был председателем антисионистского комитета, – подал голос кто-то из солдат.
– Да, был. Верно. Ему Родина доверила. А сюда посмотрите. Сюда.
Это комната посвящена маршалу Шапошникову. Борис Михалыч был выдающийся военный деятель и теоретик, профессор. Вот тут, под стеклом его ордена. Три ордена Ленина, два – Красного Знамени, очень редкий орден Суворова I степени, ну и другие ордена и медали. Ты куда смотришь солдат? Там баб нет, там шинель весит. Шапошникова шинель. Видишь, какая большая. Таких, как ты, в эту шинель двоих можно завернуть. А это фуражка маршала. Шестьдесят четвертого размера. У тебя какой размер, солдат? Пятьдесят второй? Вот сразу понятно, что мозгов ноль. А у Шапошникова шестьдесят четвертый размер фуражки! Во, какая голова была. Сразу было видно – умный человек. Ума много, голова большая и фуражка, значит, большого размера нужна, – сделал логический прапорщицкий вывод начальник музея.
Дальше мы прошли в комнату, где хранились образцы оружия. Первый раз в своей жизни я воочию увидел и американскую автоматическую винтовку М-16, и израильский УЗИ, и другое иностранное оружие, но, самое главное, что тут были представлены десятки видов автомата
Калашникова. Кто только не производил это оружие: и китайцы, и египтяне, и африканцы, и, конечно, Советский Союз.
– Товарищ прапорщик, а кто сейчас командир курсов? – спросил я.
– Ты чего, новенький?
– Так точно. Два дня как в полку.
– Тогда понятно. Ты прибыл практически одновременно с генерал-майором Генераловым. А до него два года начальником… не командиром, а начальником курсов был генерал-лейтенант Кривда.
– Есть "правда", а есть "кривда", – схохмил кто-то из солдат.
– Вот когда ты будешь генералом, тогда и будешь шутки шутить, – обрезал его Иванюк. – На этом наша экскурсия закончилась. Всем выходить. Живее, живее. Руками витрины не трогаем. Живее.
Рота построилась и под предводительством офицеров отправилась в сторону казарм.
– Гераничев, – сказал ротный, как только мы отошли за угол, – отведи роту в казарму, мне домой надо зайти.
Гераничев махнул рукой к фуражке, от чего показалось, что он поднимает ладонь к фонарному столбу, и метров через пятьдесят повернулся назад:
– Стефанов, отведи роту. Мне в общежитие надо за портупеей.
Еще метров через двести Стефанов, идущий рядом со мной, сказал:
– Можешь отвести роту в казарму? Мне на склад НЗ надо.
– А сами не дойдут?
– Дойдут, в общем-то.
И Тараман исчез быстрее, чем офицеры.
До казармы дошли единичные. Кто-то вспомнил, что у него задача от ротного, кому-то вдруг понадобилось срочно найти друга в стройбате, кто-то пошел в "чепок". А я и еще пара солдат уселись на лавочке под тенью елей.
– Ну, как тебе "курсы"? – спросил меня рыжий солдат.
– Музей прикольный, "чепок" классный, да и вообще, я такого никогда не видел.
– Тут раньше, мужики рассказывали, еще круче было, – сказал солдат. – Это когда Драгунский был. Он помимо снабжения из округа смог провести снабжение из генштаба, как для иностранных учащихся.
Тут такое было, что пойти на дембель в форме считалось "в падлу".
Шли в пакистанских рубашках, в джинсах, в фирменных кроссовках и с дипломатами.
– Да где же вы это брали? У курсистов воровали?
– Ты чего на голову упал? Все в местном магазине продавалось.
Пошли, покажу.
Мы встали и направились в офицерский городок. Навстречу нам шли офицеры и, отдавая честь, не интересовались, чего это мы сюда забрались. По дороге Прохоров, такой фамилией именовался рыжий солдат, показывал местные достопримечательности.
– Вот это детское кафе. А это баня. А вон за баней – сауна с бассейном. Ее еще Драгунский построил.
– И солдаты ходить могут?
– Нет, солдатам нельзя, а офицеры и прапорщики могут. Но сейчас меньше, почти не ходят, этот Генералов… Драгунский делом занимался, офицеров берег, две новых общаги построил, новые казармы начал строить. Кривда – тот дороги тут строил. Два года все пахали, зато ни одной ямки нет, а этот Генералов… Так о чем я говорил-то?
– вспомнил Прохоров. – О сауне. Там бассейн есть, мне прапорщик рассказывал, что Драгунский любил там сидеть, и все знали, какой угол его, и не занимали. Но в бане, как известно, погон нет. К нему можно было по личному вопросу подойти, помощи попросить. Он все помнил и старался помочь. Хороший, говорят, мужик был. Тут и внук его служил. Фельдшером. Полгода назад дембельнулся. А еще говорят, у него все водители были евреи… хоть он и антисионист. Ты сюда смотри. Вон там, слева – караулка. А направо дорожка – к курсам. Ты
"замок" – значит в карауле помначкара? Ну, тебе туда и маршировать.
Там еще по дороге магазинчик есть, допоздна работает. Можно успеть заскочить…
– С автоматом?
– И чего? Я заскакивал. Ты еще не понял: тут не учебка, тут обеспечение и наряды. Через день наряды.
– Не слабо.
– Во-во. Пришли. Справа парикмахерская и зубодралка.
– Кто?
– Стоматологическая клиника. Там все по последнему слову техники… из-за иностранцев. А вот тут магазин. Заходи.
Магазин был двухэтажный и очень большой. Он стоял как бы в углу огороженной для курсов "Выстрел" территории и выглядел совсем не как армейский. Внутри магазин поразил меня еще больше. Его лавки были заставлены. И не армейскими сапогами одного размера, а очень красивыми товарами советского и импортного производства, которые спекулянты на "галере" Гостиного Двора в Ленинграде продавали втридорога. Несколько видов зубной пасты, мыла, одеколонов украшали мужскую сторону парфюмерии. Отдел часов и украшений буквально ломился от разнообразия товара. Но больше всего мне понравился отдел игрушек. Я такого ассортимента даже в Доме Летней Торговли в
Ленинграде не видел. Глаза разбегались от богатого выбора, но деньги карман не тянули.
– Вот с чем проблема в части, так это с воровством. Ты значки куда положил? – как бы невзначай спросил Прохоров.
– У ротного в сейфе, – спокойно ответил я.
– Ну, молодец. Умно. А я от матери получил пятерку, и ее в ту же ночь украли. Военный билет вынули, из-за обложки вытащили, и военный сверху на хэбэ бросили. Чурок все-таки много…
– А вот здание с зеленой вывеской – не сберкасса?
– Ага. А чего там делать? Говорят, что только офицеры…
– Сейчас проверим, – и я направился к зданию со спасительной надписью.
Проблем не оказалось. Мне открыли счет, на который я положил имевшиеся у меня десять рублей, оставив только мелочь в кармане, и выдали серую книжку сберегательных накоплений. Книжку я спокойно убрал в карман.
– А если украдут? – спросил меня Прохоров, дожидавшийся на улице.
– Ну, значит, дадут другую. Сверяют-то подпись и "ксиву".
Прохоров почесал в затылке и ничего не сказал на это.
– Ты мне расскажи, что и как вы обеспечиваете тут, – поинтересовался я.
– По-разному. Стрельбу из всего, что может стрелять: автоматы, снайперские винтовки, гранатометы, пистолеты, боевые машины пехоты, танки, бэтэры. Тут же масса модификаций есть. Даже такие, какие никто в глаза не видел. Мы в течение года испытывали "калаши" всех видов. У меня был с пластиковым цевьем и прикладом.
– С пластиковым?
– Ага. Их было несколько видов с разной пластмассой. Знаешь, что самое клевое? Его не надо было чистить.
– А стрельбы?
– А для стрельб брали другие. А с этими и в поле на "фишку", и в караул, и еще стреляли просто так. Все виды "калашей" и пять сорок пять, и пулемет того же калибра, и семь шестьдесят две и с прикладом, и без, и укороченный – АКСУ. Если хочешь – в ружпарке посмотри. Ты стрелять умеешь?
– Умею. У меня первый…
– Круто. Ну, тут настреляешься, – заверил меня Прохоров, и мы пошли по параллельной дорожке в сторону казарм. По дороге солдат показал мне третье КПП со стеклянным одноэтажным зданием, санчасть и небольшой лесок, объяснив, что там можно перекурить во время уборки территории.
Территория оказалась немаленькой, но очень ухоженной, несмотря на то, что солдатский сектор занимал куда меньшую площадь, чем офицерский, в отличие от территории учебной дивизии в Коврове.
На подходе к казарме меня остановил старший лейтенант.
– Ты Ханин?
– Так точно, – немного напрягшись, ответил я.
– Я заместитель командира батальона старший лейтенант Дроздов, – и замполит протянул мне руку.
– Ага, – пожал я на удивление крепкую ладонь. – Очень приятно.
– Ты, я слышал, не сержант, а старший сержант?
– Есть такое дело.
– И учился в ВУЗе, а сам из Ленинграда?
– Точно.
– У меня "комсомолец" батальона уходит. Пойдешь ко мне, – взял сразу быка за рога замполит, от чего я опешил.
– Не, товарищ старший лейтенант… Не стоит.
– От такого не отказываются. Освобожденным, как в учебке, не будешь, но…
– Я же "дед", товарищ старший лейтенант…
– Забивать у тебя не получится, не надейся.
– Я не про то. Пока Вы мне объясните, что к чему, куда и как – мне уже домой. Надо брать полугодку. Месяца два-три его обучите, год с лишним он возвращать будет, а со мной… жалко время.
– Ну, ты даешь. Я тебе такое предлагаю… Подумай еще. Я дня три-четыре потерплю.
– Не нужно, товарищ старший лейтенант, не ждите. Помощь нужна будет – обращайтесь, а в "комсомольцы" меня… – вспомнил я свой строгий выговор с занесением, так и не записанный в бланке. – Не стоит.
– Ну-ну. Но ты все же подумай, – посоветовал замполит и стал подниматься в казарму.
Я постоял, подумал, решил, что предложение старлея совсем бессмысленное для меня: это надо и службу тянуть и общественные, совсем не нужные мне, обязанности. Придя к решению, что лучше "в поле" и быстрее домой, чем в казарме до последнего дня, я вошел следом за замполитом в серый корпус казармы.
Обеспечение учебного процесса
Старшина роты. С опытом обучения таких придурков, как вы. Если кто его приказа не услышит, звиздец всем. Это я сказал. А теперь быстро мыться. Бегом, я сказал!
– Что это за чудо такое? – спросил я дежурного по роте, который был из соседней третьей роты, расположенной на одном этаже со второй, куда меня направили.
– Мамаев. Старший механик роты. Прапорщицкая должность. Сержант.
Спец. первого класса. Дембель.
– Ну, что дембель, я и так вижу.
– Он своих механиков в ежовых рукавицах держит. Это хорошо, что ты с ним сразу подружился. С Зарубеевым он все время ссорился. Тот москвич чурок просто ненавидел, месил их при любой возможности. А
Мамаев тяжелее его килограмм на двадцать пять. Рота!! Смирно!! – вдруг крикнул дежурный, и я обернулся. Перед нами стоял низкого роста майор с носом, как картошка, и пышными, топорщившимися усами.
Глаза у майора были маленькие и красные, что свидетельствовало или о постоянном недосыпе, или о том, что лучшим другом офицера была бутылка сорокоградусной жидкости. – Товарищ майор…
– Пшел нах, – остановил дежурного майор глотая гласные. – Ты кто такой? – посмотрел на меня, буравя тяжелым взглядом из-под бровей, майор.
– Гвардии старший сержант Ханин. Прибыл для прохождения дальнейшей службы во вторую роту.
– А кто тебя во вторую определил? Нахрен ты мне вообще тут нужен?
Дежурный, где Самойлов?
– Не знаю.
– А чего ты знаешь? Самойлова ко мне!- И майор толкнул дверь с дощечкой "Штаб батальона".
Капитан Самойлов командовал второй мотострелковой ротой.
Спокойный, тихий, подтянутый мужик являл из себя образец настоящего офицера армии. Военная форма сидела на нем так, как будто бы он в ней родился. Виду у него был уставший, но спокойный и уверенный.
– К нам? Это хорошо. С кем поменялся? С Зарубеевым? Это хорошо.
Вот только на его место я уже поднял сержанта. Зарубеев в третьем взводе служил, а я тебя в первый определю. Нормально? Я знаю, что ты исполнял обязанности старшины. У меня как раз старшина ушел. Давай тебя назначим.
– Ну, я не знаю, товарищ капитан, – спокойствие ротного передалось и мне, но мандраж первого дня еще не прошел. – Я в роте человек новый…
– Тоже верно. У меня есть тут сержант на примете. Я его назначу, а ты будешь заместителем командира первого взвода. А в случае отсутствия старшины возьмешь на себя роту. Нормально?
– Наверное…
– Ну, значит договорились. Сейчас у комбата добро получим, и вперед.
– Этот усатый майор – комбат?
– Точно. Майор Рожин. Ты откуда сам родом?
– Из Питера.
Через несколько минут выяснилось, что мы с ротным земляки и даже жили недалеко друг от друга. Ротный поведал мне, что в части мало ленинградцев, а среди офицеров их практически нет. Только он да еще пара взводных. Такая откровенность была принята мной и сразу сломала небольшой барьер, который психологически я выставил сам себе в первые минуты появления в казарме. В лице командира роты я увидел для себя поддержку и защиту. Даже не увидел, а почувствовал шестым чувством, что мне опять повезло. Пока ротный рассказывал мне о геройских задачах подразделения, в коридоре послышался шум и грохот.
Я вышел в коридор за новым командиром и увидел вошедших в роту солдат и сержантов. Они были уставшие и потные. Запах пота и грязи разносился на метры вокруг них. Разного вида оружие свешивалось с плеч или качалось в руках. Но самое главное, что все они были облачены в разного вида и формы бронежилеты поверх основной солдатской формы, опять же часто не уставного образца.
– Боров, вернулись? – спросил ротный высокого широкоплечего сержанта с пулеметом на плече. Сержант был одет в форму СЭВ, которую уже давно использовали в Афгане и обещали ввести по всей территории
СССР. На нем был огромный двенадцатикилограммовый бронежилет советского производства, в переднем кармане которого виднелась крышка "цинка" с патронами.
– Так точно, товарищ капитан. Закончили. Упарился. Кучкарову, как всегда, повезло, у него броник американского спецназа, меньше четырех килограмм веса, а у меня… этот козел еще хотел, чтобы я два "цинка" спереди и эр сто пятую сзади запихнул. Я чего, кабан, что ли?
– Нет. Ты Боров!
– Вы послушайте, товарищ капитан, – распалялся сержант, не обращая внимания на подколку ротного. – Я бегу, как лось, на мне броник, пулемет и "цинк" с патронами. А этот козел…
– Не козел, а полковник медслужбы.
– Ну, да. Я и говорю, этот… медик, блин, рядом на УАЗике едет.
И спрашивает: "Тебе тяжело, солдат?". Я ему: "Конечно, тяжело, товарищ полковник". А он меня остановил, давление и пульс измерил и говорит: "Тебе отдохнуть надо. Ложись". Я лег, а он: "Ну, давай теперь поползем. Вперед двести метров". Это же издевательство, товарищ капитан. Я механик, а не "пластун".
– Ты сержант, Боров. И мы помогаем нашим славным медикам выработать лучшее оружие и…
– Мне это надо? У меня машины грязные. Движки…
– Ну, раз закончили, значит завтра и займешься своими движками. Я
Кондратьеву передам твою просьбу.
– Да, ну Вас, товарищ капитан, – махнул рукой Боров и пошел по расположению, распихивая широким корпусом зазевавшихся солдат.
Я подошел к нему. Боров пыхтел, стаскивая пропотевшую форму.
– Боров. А почему ты механик?
Сержант удивленно уставился на меня, пытаясь вспомнить, откуда мы знакомы.
– Ты же в учебке во второй роте служил, верно?
– Верно.
– Рота же командирская. Почему ты не командир, а механик?
– А оно мне надо, жопу рвать? Я лучший механик третьей роты…
– А есть еще русские механики?
– Нет…
– Ну, так еще не хватает, чтобы ты – русский парень – был худшим механиком…
– Мозги не компостируй… Здесь тебе не учебка. Пулемет в руки и вперед… Пойду я в душ помыться.
– А тут и душ есть?
– Да, на первом этаже. Если закрыт, то ключ у дежурного в первой роте.
Это было последней каплей среди всего, что меня поразило с утра.
Я так и не нашелся, что сказать. Боров ушел, а в роту вошли два молодых офицера. Оба были худые и высокие. На ногах у лейтенантов скрипели хромовые сапоги, но один из них явно не получал удовольствие от своего появления в казарме. Они прошли мимо меня в канцелярию командира роты, что-то тихо говоря друг другу и посмеиваясь. Я продолжал стоять посреди расположения, не зная, чем себя занять. Ротный вошел в роту как раз в тот момент, когда лейтенанты вышли из канцелярии.
– Лейтенант Гераничев. Это твой замкомвзвода, сержант Ханин.
Гераничев пожал плечами.
– Ладно.
И, пройдясь вдоль коек, вышел из казармы.
– Товарищ капитан, – подошел я к ротному.- А кто был второй лейтенант?
– Мальков. Командир третьего взвода. Ты пока располагайся. Все замкомвзвода спят на крайних к проходу койках. Вон твоя койка и тумбочка. Вещи сдашь в каптерку. Вопросы есть?
– Есть. У меня набор значков. Мне сказали, что в линейных частях крадут. У Вас в канцелярии есть сейф. Можно мне туда значки положить?
– А какие значки? – внимательно посмотрел на меня капитан.
– Гвардия, отличник, классность и спортивные.
– И на все есть разрешения?
– На все.
– Ну, давай, – протянул ротный руку, чуть подумав, и я вложил в нее белую коробочку.
– Спасибо.
Ротный скрылся за дверями канцелярии, а я пошел в каптерку.
Каптерщиком во второй роте был армянин Санданян, а исполняющим обязанности старшины – сержант Стефанов.
– Тебе чего? – спросил меня Стефанов, когда я вошел. Его черные смоляные брови поднялись вверх. Он сидел в одних штанах и майке и выглядел не хуже орангутанга в зоопарке – его тело было покрыто густой темной шерстью. И руки, и плечи, и видные из-под майки части тела показывали на его принадлежность к тому животному типу самцов, которых очень любят женщины.
– Ты старшина?
– Ну?
– Я тебе барахло сдать должен.
– Тут брось.
– Тараман, – стоя на лестнице, спросил Санданян, – что с его тряпками делать?
– Тараман? – удивился я – Это откуда такое имя?
– Обычное имя. Греческое. Я грек, – объяснил Стефанов.
– Так что его с барахлом делать?
– Оставь. Потом посмотрим, – спокойно сказал Тараман, и я понял, что, взятая в Коврове, словно сшитая по мне парадная форма, явно пропадет в ближайшее время.
Форма провисела еще несколько дней и потом действительно пропала.
Солдаты в роте поговаривали, что Тараман приторговывает ротным тряпьем, продавая его стройбатовцам, но меня это не сильно волновало. Я понимал, что, несмотря на пройденное в армии, мне предстоит еще несколько месяцев, за которые новая форма может, как внезапно появиться, так же внезапно и пропасть. Тем более, что все дембеля демонстрировали не армейскую форму, а одежду, приобретенную в полковом магазине. Именно этими покупками они и собирались воспользоваться, чтобы продемонстрировать дома, чем сегодня способна проводить армия домой своих сыновей.
Во взводе у меня была всего дюжина солдат, четверо из которых уже являлись почти гражданскими и выполняли мелкие задания ротного и комбата, из-за чего со мной почти не соприкасались. Из остальных солдат четверо отслужили, как и я полтора года, а оставшаяся четверка была следующего призыва и являлась полноправными
"черепами". По национальному составу взвод был большей частью азиатский. В подразделении, больше напоминавшем по количественному составу отделение, чем взвод, был только один русский солдат, который постоянно пропадал в штабе курсов "Выстрел" виду того, что умел профессионально писать красивым почерком.
Солдат в роте было всего тридцать четыре души, включая четырех сержантов. По одному на взвод. Четвертый, пулеметный взвод не имел даже командира взвода, и солдаты подчинялись всем офицерам роты без разбора.
Аналогичная ситуация существовала и в третьей роте, располагавшейся с нами, как говорится, перед одним телевизором.
Сначала мне показалось помещение маленьким, и только на следующий день я сообразил, что расположение разделено не на две, а на четыре части. Перпендикулярно зданию стояла стена, за которой обитали роты связистов и артиллеристов. Наша половина делилась также на место сна для нашей и соседней роты. На разделяющей стенке висел общий для мотострелковых рот телевизор, с которого и начиналось утро в казарме.
– Рота, подъем! – Тараман уже стоял в штанах и тапочках посреди расположения. – Рота, подъем. Сегодня заступаем в наряд. А пока встаем, наводим порядок и на завтрак.
Солдаты не спеша поднимались, направлялись в туалет и к умывальникам. Понятие "зарядка" в казарме отсутствовало, как таковое, что создавало ощущение спокойной, тихой жизни. Умывшись, одевшись и застелив собственные койки (никаких признаков дедовщины в казарме проявлено не было), и, не то, чтобы построившись, но собравшись в единую толпу, мы направились в солдатскую столовую.
Столовая на меня произвела впечатление еще на ужине. Ровные, на удивление чистые столы. Куда более приличные порции, чем в учебке, и идеально убранное одноэтажное помещение. Перед выходом из столовой стоял грузовичок. Небольшое деревце на газоне было выкорчевано с корнем, и следы на кузове грузовика явно говорили, что кто-то не вписался. Около водительской двери стояли два солдата, и один громко ругался:
– Ты чурка, ты дебил! Как ты водишь? Кто тебе права дал? Ты их купил? За три барана купил?
– Зачем обижаешь? Не купил – подарили.
– Кто подарил?
– Папа подарил. На день рождение подарил.
– Идиот. Тьфу, – сплюнул сержант. – Я же тебя спрашивал – водить умеешь?..
– Нэт, ты спрашивал, есть ли права. Да, права есть…
– Уйди. Уйди с глаз моих долой.
Солдат, не спеша, повернулся, сунул руки в карманы и ушел.
– Рота, в казарму. Наводим порядок на территории, – прокричал
Тараман, и мы побрели без всякого построения к казарме, пиная листья и окурки.
Наведения порядка не получилось. Через двадцать минут явился ротный и сказал, что весь личный состав направляется в музей на курсах "Выстрел". Это не привело большинство солдат в неописуемый восторг, так как во время уборки можно было куда-нибудь тихо отойти или придумать себе занятие по символической уборке прошлогодних листьев у дальней березы за парником, где никто тебя и искать не будет, а при таком культпоходе придется стоять и… ничего руками не трогать. Но приказ есть приказ, и рота, построившись всего в течение получаса, направилась к главному корпусу курсов "Выстрел".
Мы шли мимо офицерских жилых корпусов и общежитий, где обитали курсанты, имеющие минимальное звание майоров. Мимо магазинчиков и парков. Мимо здания сауны и подсобных помещений. Мимо учебных корпусов и тренировочных залов. Территория курсов "Выстрел" была обширной. На входе в двухэтажное здание генерального корпуса, под которым явно виднелся рабочий подвал с окнами, нас приветствовал подполковник.
– Кто меня не знает – я куратор второй роты подполковник Амусов.
И вместе с вашими непосредственными командирами мы решили провести общую экскурсию места, где вы имеете честь служить. Это не просто часть, это Краснознаменные, ордена Ленина и Октябрьской революции, высшие офицерские курсы "Выстрел" имени маршала Шапошникова.
Единственного офицера царской армии, оставленного Сталиным в живых.
Вы имеете честь обеспечивать учебный процесс по подготовке старшего офицерского состава советской армии и иностранных учащихся. А теперь пройдем внутрь, и начальник музея старший прапорщик Иванюк расскажет вам об экспонатах, собранных в это месте.
– Кучнее, кучнее, – начал Иванюк. – Высшие офицерские курсы
"Выстрел" были основаны в 1918 году. Первым начальником курсов был
Филатов…
Слушать монотонный голос прапорщика было не очень интересно, но он постоянно одергивал отвлекающихся.
– Посмотрите на портрет. На портрет посмотрите. Солдат ты куда смотришь? Вот на этот портрет башку свою поверни. Это один из начальников курсов "Выстрел" Яков Крейзер. А вот на этом портрете генерал-полковник дважды Герой Советского Союза Давид Абрамович
Драгунский. Давид Абрамович дольше всех являлся начальником курсов
"Выстрел". Шестнадцать лет. С 1969 по 1985 года. Вот какой умный был. Очень умный и хороший человек. Я его лично знал. Он со мной за руку здоровался.
– Он был председателем антисионистского комитета, – подал голос кто-то из солдат.
– Да, был. Верно. Ему Родина доверила. А сюда посмотрите. Сюда.
Это комната посвящена маршалу Шапошникову. Борис Михалыч был выдающийся военный деятель и теоретик, профессор. Вот тут, под стеклом его ордена. Три ордена Ленина, два – Красного Знамени, очень редкий орден Суворова I степени, ну и другие ордена и медали. Ты куда смотришь солдат? Там баб нет, там шинель весит. Шапошникова шинель. Видишь, какая большая. Таких, как ты, в эту шинель двоих можно завернуть. А это фуражка маршала. Шестьдесят четвертого размера. У тебя какой размер, солдат? Пятьдесят второй? Вот сразу понятно, что мозгов ноль. А у Шапошникова шестьдесят четвертый размер фуражки! Во, какая голова была. Сразу было видно – умный человек. Ума много, голова большая и фуражка, значит, большого размера нужна, – сделал логический прапорщицкий вывод начальник музея.
Дальше мы прошли в комнату, где хранились образцы оружия. Первый раз в своей жизни я воочию увидел и американскую автоматическую винтовку М-16, и израильский УЗИ, и другое иностранное оружие, но, самое главное, что тут были представлены десятки видов автомата
Калашникова. Кто только не производил это оружие: и китайцы, и египтяне, и африканцы, и, конечно, Советский Союз.
– Товарищ прапорщик, а кто сейчас командир курсов? – спросил я.
– Ты чего, новенький?
– Так точно. Два дня как в полку.
– Тогда понятно. Ты прибыл практически одновременно с генерал-майором Генераловым. А до него два года начальником… не командиром, а начальником курсов был генерал-лейтенант Кривда.
– Есть "правда", а есть "кривда", – схохмил кто-то из солдат.
– Вот когда ты будешь генералом, тогда и будешь шутки шутить, – обрезал его Иванюк. – На этом наша экскурсия закончилась. Всем выходить. Живее, живее. Руками витрины не трогаем. Живее.
Рота построилась и под предводительством офицеров отправилась в сторону казарм.
– Гераничев, – сказал ротный, как только мы отошли за угол, – отведи роту в казарму, мне домой надо зайти.
Гераничев махнул рукой к фуражке, от чего показалось, что он поднимает ладонь к фонарному столбу, и метров через пятьдесят повернулся назад:
– Стефанов, отведи роту. Мне в общежитие надо за портупеей.
Еще метров через двести Стефанов, идущий рядом со мной, сказал:
– Можешь отвести роту в казарму? Мне на склад НЗ надо.
– А сами не дойдут?
– Дойдут, в общем-то.
И Тараман исчез быстрее, чем офицеры.
До казармы дошли единичные. Кто-то вспомнил, что у него задача от ротного, кому-то вдруг понадобилось срочно найти друга в стройбате, кто-то пошел в "чепок". А я и еще пара солдат уселись на лавочке под тенью елей.
– Ну, как тебе "курсы"? – спросил меня рыжий солдат.
– Музей прикольный, "чепок" классный, да и вообще, я такого никогда не видел.
– Тут раньше, мужики рассказывали, еще круче было, – сказал солдат. – Это когда Драгунский был. Он помимо снабжения из округа смог провести снабжение из генштаба, как для иностранных учащихся.
Тут такое было, что пойти на дембель в форме считалось "в падлу".
Шли в пакистанских рубашках, в джинсах, в фирменных кроссовках и с дипломатами.
– Да где же вы это брали? У курсистов воровали?
– Ты чего на голову упал? Все в местном магазине продавалось.
Пошли, покажу.
Мы встали и направились в офицерский городок. Навстречу нам шли офицеры и, отдавая честь, не интересовались, чего это мы сюда забрались. По дороге Прохоров, такой фамилией именовался рыжий солдат, показывал местные достопримечательности.
– Вот это детское кафе. А это баня. А вон за баней – сауна с бассейном. Ее еще Драгунский построил.
– И солдаты ходить могут?
– Нет, солдатам нельзя, а офицеры и прапорщики могут. Но сейчас меньше, почти не ходят, этот Генералов… Драгунский делом занимался, офицеров берег, две новых общаги построил, новые казармы начал строить. Кривда – тот дороги тут строил. Два года все пахали, зато ни одной ямки нет, а этот Генералов… Так о чем я говорил-то?
– вспомнил Прохоров. – О сауне. Там бассейн есть, мне прапорщик рассказывал, что Драгунский любил там сидеть, и все знали, какой угол его, и не занимали. Но в бане, как известно, погон нет. К нему можно было по личному вопросу подойти, помощи попросить. Он все помнил и старался помочь. Хороший, говорят, мужик был. Тут и внук его служил. Фельдшером. Полгода назад дембельнулся. А еще говорят, у него все водители были евреи… хоть он и антисионист. Ты сюда смотри. Вон там, слева – караулка. А направо дорожка – к курсам. Ты
"замок" – значит в карауле помначкара? Ну, тебе туда и маршировать.
Там еще по дороге магазинчик есть, допоздна работает. Можно успеть заскочить…
– С автоматом?
– И чего? Я заскакивал. Ты еще не понял: тут не учебка, тут обеспечение и наряды. Через день наряды.
– Не слабо.
– Во-во. Пришли. Справа парикмахерская и зубодралка.
– Кто?
– Стоматологическая клиника. Там все по последнему слову техники… из-за иностранцев. А вот тут магазин. Заходи.
Магазин был двухэтажный и очень большой. Он стоял как бы в углу огороженной для курсов "Выстрел" территории и выглядел совсем не как армейский. Внутри магазин поразил меня еще больше. Его лавки были заставлены. И не армейскими сапогами одного размера, а очень красивыми товарами советского и импортного производства, которые спекулянты на "галере" Гостиного Двора в Ленинграде продавали втридорога. Несколько видов зубной пасты, мыла, одеколонов украшали мужскую сторону парфюмерии. Отдел часов и украшений буквально ломился от разнообразия товара. Но больше всего мне понравился отдел игрушек. Я такого ассортимента даже в Доме Летней Торговли в
Ленинграде не видел. Глаза разбегались от богатого выбора, но деньги карман не тянули.
– Вот с чем проблема в части, так это с воровством. Ты значки куда положил? – как бы невзначай спросил Прохоров.
– У ротного в сейфе, – спокойно ответил я.
– Ну, молодец. Умно. А я от матери получил пятерку, и ее в ту же ночь украли. Военный билет вынули, из-за обложки вытащили, и военный сверху на хэбэ бросили. Чурок все-таки много…
– А вот здание с зеленой вывеской – не сберкасса?
– Ага. А чего там делать? Говорят, что только офицеры…
– Сейчас проверим, – и я направился к зданию со спасительной надписью.
Проблем не оказалось. Мне открыли счет, на который я положил имевшиеся у меня десять рублей, оставив только мелочь в кармане, и выдали серую книжку сберегательных накоплений. Книжку я спокойно убрал в карман.
– А если украдут? – спросил меня Прохоров, дожидавшийся на улице.
– Ну, значит, дадут другую. Сверяют-то подпись и "ксиву".
Прохоров почесал в затылке и ничего не сказал на это.
– Ты мне расскажи, что и как вы обеспечиваете тут, – поинтересовался я.
– По-разному. Стрельбу из всего, что может стрелять: автоматы, снайперские винтовки, гранатометы, пистолеты, боевые машины пехоты, танки, бэтэры. Тут же масса модификаций есть. Даже такие, какие никто в глаза не видел. Мы в течение года испытывали "калаши" всех видов. У меня был с пластиковым цевьем и прикладом.
– С пластиковым?
– Ага. Их было несколько видов с разной пластмассой. Знаешь, что самое клевое? Его не надо было чистить.
– А стрельбы?
– А для стрельб брали другие. А с этими и в поле на "фишку", и в караул, и еще стреляли просто так. Все виды "калашей" и пять сорок пять, и пулемет того же калибра, и семь шестьдесят две и с прикладом, и без, и укороченный – АКСУ. Если хочешь – в ружпарке посмотри. Ты стрелять умеешь?
– Умею. У меня первый…
– Круто. Ну, тут настреляешься, – заверил меня Прохоров, и мы пошли по параллельной дорожке в сторону казарм. По дороге солдат показал мне третье КПП со стеклянным одноэтажным зданием, санчасть и небольшой лесок, объяснив, что там можно перекурить во время уборки территории.
Территория оказалась немаленькой, но очень ухоженной, несмотря на то, что солдатский сектор занимал куда меньшую площадь, чем офицерский, в отличие от территории учебной дивизии в Коврове.
На подходе к казарме меня остановил старший лейтенант.
– Ты Ханин?
– Так точно, – немного напрягшись, ответил я.
– Я заместитель командира батальона старший лейтенант Дроздов, – и замполит протянул мне руку.
– Ага, – пожал я на удивление крепкую ладонь. – Очень приятно.
– Ты, я слышал, не сержант, а старший сержант?
– Есть такое дело.
– И учился в ВУЗе, а сам из Ленинграда?
– Точно.
– У меня "комсомолец" батальона уходит. Пойдешь ко мне, – взял сразу быка за рога замполит, от чего я опешил.
– Не, товарищ старший лейтенант… Не стоит.
– От такого не отказываются. Освобожденным, как в учебке, не будешь, но…
– Я же "дед", товарищ старший лейтенант…
– Забивать у тебя не получится, не надейся.
– Я не про то. Пока Вы мне объясните, что к чему, куда и как – мне уже домой. Надо брать полугодку. Месяца два-три его обучите, год с лишним он возвращать будет, а со мной… жалко время.
– Ну, ты даешь. Я тебе такое предлагаю… Подумай еще. Я дня три-четыре потерплю.
– Не нужно, товарищ старший лейтенант, не ждите. Помощь нужна будет – обращайтесь, а в "комсомольцы" меня… – вспомнил я свой строгий выговор с занесением, так и не записанный в бланке. – Не стоит.
– Ну-ну. Но ты все же подумай, – посоветовал замполит и стал подниматься в казарму.
Я постоял, подумал, решил, что предложение старлея совсем бессмысленное для меня: это надо и службу тянуть и общественные, совсем не нужные мне, обязанности. Придя к решению, что лучше "в поле" и быстрее домой, чем в казарме до последнего дня, я вошел следом за замполитом в серый корпус казармы.
Обеспечение учебного процесса
Полк, количеством человек шестьсот, занимался обеспечением учебного процесса курсантов, которыми являлись старшие офицеры советской армии, а так же представители дружественных нашей родине стран. Офицеры, сержанты и солдаты полка обучали курсантов и демонстрировали мастерство на всем, что могло стрелять, ездить, взрываться и колесить. Но помимо основной обязанности по обучению специалистов вещам, которыми те вряд ли могли воспользоваться в дальнейшем, солдаты обязаны были нести внутреннюю службу по охране классов, складов, спящих курсантов и членов их семей, если такие присутствовали на курсах, наводить порядок на территории, ну и, конечно, ходить в наряды по кухне и по роте. Весь личный состав полка обеспечения располагался в двух четырехэтажных зданиях с четырьмя входными дверями, по одной с каждой стороны казармы. Обитые деревянными дощатыми рейками двери громко хлопали, когда закрывались, и гул раздавался не только на этажах, но и в подвале, где лежали лыжи на случай зимних мероприятий, ведра, метлы и лопаты для уборки территории, а также прочий совершенно необходимый в армейской жизни инвентарь.
– Где солдаты? – встретил меня с порога уже вернувшийся Тараман.
– Где солдаты? – встретил меня с порога уже вернувшийся Тараман.