Страница:
Библиотекарь оказалась женщиной очень приятной, но принципиальной.
Хранилищем книг курсов "Выстрел" имели право пользоваться только офицеры, и только начиная от начальника штаба батальона и выше. Мне пришлось долго убеждать работника информационной сферы, что я парень очень ответственный, сам житель культурной столицы, причем самого ее центра, и, хотя и моя должность намного ниже разрешенной инструкцией, даже готов оставить ей в залог свой военный билет, без которого я, естественно, не могу покинуть часть. Я также смог ей объяснить, что мне даже выгодно, если удостоверение останется у нее а залог, так как сей документ останется у нее на сохранении. Идея с военным билетом ей показалась удобной, и она согласилась выдать мне учебник. Поблагодарив женщину, я, читая на ходу учебник, возвратился в родную часть, где уже начиналось построение по поводу смены командира полка. Подполковник Сардылов был широк в плечах и силен в голосе. Статная фигура офицера, облаченного в военную форму, была видна издалека. Среди планок подполковника я не нашел боевых наград, но не это было главным. Подполковник сразу полюбил устраивать построения чуть ли не по два раза в день, от которых старый командир части уже отказался и редко радовал солдат своим присутствием. Я старался, как и любой солдат срочной службы, пропускать подобные мероприятия, где солдаты стояли столбом в течение получаса или больше, выслушивая бессмысленные для них указания и рекомендации. Но избегать всех построений мне, конечно, не удавалось.
– Ханин, бегом на построение. Кэп рвет и мечет, – кричал издали
Тараман, увидев меня, сидящего на скамеечке около чепка и читающего книгу.
– А мне что до этого?
– Приказал всех согнать. На плацу меньше половины полка. Дуй туда.
Я поднялся, зажал пальцем страницы учебника и побрел на плац.
Заходить в роту и оставлять там книгу времени у меня уже не было.
– В строй, в строй быстро, – ротный сильно нервничал. – Первая рота в карауле, а второй роты – кот наплакал.
Я встал в строй. Гераничев прибежал после меня.
– Что у тебя в руке? Почему с книжкой? Рехнулся?
– А куда я ее дену? Положить некуда.
– Около казармы положи.
– Не буду, я ее в курсовской библиотеке брал.
– Кто тебя вообще туда пустил? Там и офицерам-то не всем книги не дают.
– Я уже в курсе, что офицеры умеют читать только от начштаба батальона и выше.
– Ты опять?
– Нет. Снова, – буркнул я и показал глазами на кэпа.
– Полк!! Равняйсь!! Смирно!! – раздалась команда начальника штаба полка майора Машков. – Равнение на право!!
Машков доложил командиру полка о построении личного состава,
Сардылов отдал команду "Вольно" и пошел вдоль рядов. Каково же было его удивление, когда он увидел меня в первой шеренге строя с толстой книгой, в середине которой был вставлен указательный палец, удерживающий страницу.
– Ты совсем обалдел, сержант? У тебя с головой все в порядке?
Такой наглости – с книжкой на построение – я за свою службу еще не видел. Что читаешь, умник?
Не отвечая на поставленные вопросы, я поднял книгу так, чтобы кэп увидел титульный лист.
– Выгодский, – громко прочел подполковник. – Справочник по высшей математике. Хм… Да…
– В институте восстанавливаться надо. За два года все знания потеряны, товарищ полковник. Вот стремлюсь не опозорить армию на гражданке, – выпендрился я в очередной раз.
– Ну, тогда другое дело. Читай, учись. Хоть один человек в части реальным делом занят – к учебе в институте готовится. Учись, Гераничев.
– Есть! – махнул рукой к фуражке взводный. Его лицо и взгляд полностью подходили под указ Петра Первого гласящий, что
"подчиненный должен иметь вид лихой и слегка придурковатый, дабы умением своим не смущать начальство".
– Мы с тобой еще поговорим, – пообещал мне взводный, когда комполка отошел от строя.
– О высшей математике?
– О твоей дальнейшей судьбе, – зло ответил взводный и отвернулся.
– Рота, подъем!! Тревога!! – дежурный по роте надрывался.
– Какая нафиг тревога? Свет выключи. Пять утра.
– Тревога, тревога!! Дежурный по полку объявил тревогу.
– О тревоге предупреждают заранее. Дня за три, а потом с вечера.
Свяжись со штабом по рации и уточни. Может кто пошутил.
– Он не отвечает.
– Так позвони.
– Тоже не отвечает.
– Значит, нет тревоги.
– Но дежурный по части по рации сказал, что тревога в полку.
Я встал, натянул штаны и подошел к пульту связи. Связь не работала. Я посмотрел в окно бытовой комнаты. На другой стороне плаца в казарме, стоящей параллельно нашей, тоже ходили люди, но беготни видно не было.
– Знаешь, что сделаем, воин? Ты свет выключи на пару минут.
Сейчас определим, есть тревога или нет.
Дежурный щелкнул выключателем, и свет в расположении потух. Через несколько секунд погас свет в роте химзащиты и дальше, как по команде, дежурные, видя, что выключается свет в напротив стоящих зданиях гасили освещение в своих подразделениях.
– Вот видишь? – показал я пальцем на темные окна казармы. – Все выключили свет. Значит, тревоги не было. Ошибка. Десять минут сна потеряли. Рота, отбой!!
Через четверть часа крик дневального снова ворвался в дружный солдатский сон:
– Дежурный по роте на выход.
– Дежурный, почему роту по тревоге не подняли? Что за бардак?!
– Рация не работала.
– Рация? Разберемся. Рота, подъем!! Тревога!! Посыльные, бегом за офицерами. Построение на плацу с личными вещевыми вешками. Бегом!! – отдавал распоряжения капитан с повязкой дежурного по полку. -
Быстрее, черепахи!! Вещмешки хватаем и строимся на плацу.
Солдаты одевались, брали из каптерки вещевые мешки и уже слышали крики дежурного на следующем этаже. Взяв у старшины вещевой мешок, на котором значилась моя фамилия, я вышел на плац. Посреди плаца, расставив короткие ноги шире плеч, стоял человек с широкими красными полосами по бокам брюк и вышитой звездой генерал-майора на погонах.
– Что встали, товарищ сержант? В строй!
Я подошел к сослуживцам.
– Откуда взялся этот клоун?
– Не то из штаба округа, не то из…
– Разговорчики в строю, – к солдатам уже приближались бегущие офицеры.
– Какие прыткие наши командиры. Надо только вставить им поглубже, и бежать будут получше.
– Один за другим бегут, по званиям и должностям. Строем.
– Рота, равняйсь, смирно! – командир роты стоял перед строем. -
Товарищ генерал-майор, личный состав второй мотострелковой роты построен.
– Сорок минут, старлей. Сорок минут. А если нападение? Думаешь, под Москвой стоишь, так не нападут? Год тому назад немецкого летчика вот такие разгильдяи пропустили. На Красной Площади смог сесть. И все потому, что бардак в головах и вещевых мешках. Я в Вашем возрасте себе сапогами ноги до задницы стер.
Фразу можно было принять за истинную, так как ноги генерала, казалось, начинающиеся сразу от пуза, были коротки и кривы.
– Посмотрел Бог на его ноги и придумал колесо, – прокомментировал
Прохоров.
– Кто там рот открыл. Солдат, как фамилия?
– Рядовой Прохоров.
– Вы себя в зеркало видели? Все наши неприятности оттого, что у
Вас верхняя пуговица расстегнута. Выложить все из вещевых мешков.
По команде "Выложить все из вещмешков" солдаты должны развернуть плащ-палатку, которая обязана лежать в мешке и разложить на ней котелок, каску, ложку и кружку, которые должны быть в идеально чистом состоянии. Так гласит устав. На деле же в вещевых мешках чего только нет. Если в учебке сержанты еще как-то контролируют состояние вещевых мешком своих солдат, то в линейной части, где ими практически никто не пользуется, сидор заполняется всем, что валяется в каптерке.
– Таааак! – глаза генерала округлились, когда последние выложили все, что было в мешках. – Старлей, с чем у тебя солдаты в марш-броски выходят. Фамилия?
– Рядовой Намубеков.
Перед Немубековым прямо на плацу стояли шесть котелков с плотно закрытыми крышками.
– Скажи мне, рядовой Намубеков, где твоя плащ-палатка и зачем тебе шесть котелков?
– Не могу знать.
– А где каска? Ты в случае войны будешь котелок на голову надевать?
– Отставить смех! – ротный был очень серьезен.
Намубеков смотрел черными глазами на генерала и молчал.
– Открой котелки, сынок. И не делай умное лицо, ты же все-таки военный.
Запах, вырвавшийся из-под крышки первого котелка, отшатнул строй.
Запах, шедший из второго котелка, был не лучше первого.
– Ты из таких котелков есть собираешься или это новый вид неконвенционального оружия? – даже не улыбнулся генерал. – Ротный, сколько у тебя солдат в роте?
– Тридцать четыре.
– А почему я вижу только тридцать? Где еще четверо? Где остальные? Немедленно привести и всех отсутствующих построить в одну шеренгу. Нет, пусть встанут на крайний фланг. Им должно быть стыдно, что их товарищи уже Родину защищают, а они ни лыком, ни рылом. И найти всех, а то сам поднимусь и отыщу каждого по запаху.
– Тараман, бегом в роту, сюда всех остальных.
– Ты старшина? – уточнил генерал. – Тогда ты тут. Пошли человека за людьми.
– Ханин, – сказал Тараман.
Я, бросив вещмешок, сорвался с места в казарму. Найдя спрятавшихся в бытовке, сушилке и под кроватью солдат, я вытолкал их на улицу. Вещмешков на них уже не хватало.
– Вот. Еще и солдаты без оружия. Где ваши вещи, сынки?
– А каптерка закрыта. Старшина здесь, – выкрутился кто-то из вновьприбывших.
– Не надо из меня делать дурака! Я и так прослужил в армии двадцать пять лет! Старшина, посмотри. У тебя всего один солдат имеет нормально сложенный вещмешок. Один. Как фамилия?
– Рядовой Заздаев.
– Вот. Молодец. Настоящий солдат. Учитесь у него. А я не твою фотографию видел на первой странице "Красной Звезды"?
– Так точно. Мою! – улыбка Заздаева задевала мочки ушей.
Историю с фотографией знала уже вся часть. Во время моего наряда по роте к нам в расположение зашел замполит батальона с парнем в гражданской одежде. Через плечо гражданского висела большая кожаная сумка фотографа.
– Ханин, у тебя солдаты в роте есть?
– Только наряд.
– Выдели мне одного солдата на полчасика.
Понимая, что второго дневального пользы больше, чем от Заздаева, я предложил замполиту последнего.
– Только мне нужно, чтобы солдат был с автоматом, – сказал фотограф.
– Заздаев с автоматом? Это нонсенс.
– А ты выдай ему без патронов.
– И без бойка. А давайте я ему лучше метлу дам?
– Выдай автомат, каску, "лифчик" и плащ-палатку, – потребовал замполит. – Под мою ответственность.
Через полчаса мне солдата вернули с полным комплектом. А через месяц мы, получив журнал "Красная Звезда", увидели рожу стрелка по веткам на первой обложке с надписью "Рядовой Заздаев, отличник боевой и политической подготовки демонстрирует старшим офицерам высших курсов "Выстрел" имени маршала Шапошникова стрельбу из окопа".
– Вот сразу видно, что образцовый солдат, – подытожил генерал. -
Единственный вещмешок, который собран, как положено, – у него.
Товарищ солдат, объявляю Вам благодарность!
Заздаев стоял и улыбался.
– Ты чего, сынок? Что ответить нужно?
Заздаев улыбался и стоял, прижав руки по швам, и только шевелящиеся пальцы показывали его волнение.
– Сказать надо "Служу Советскому Союзу"? Забыл? Повтори.
– Что?
– Служу Советскому Союзу, повтори.
– Да.
– Не "да", а повтори: Служу Советскому Союзу, – уже начал нервничать генерал.
Заздаев скомкал первые два слова и громко произнес:
– Ссу Союзу.
– Вот и молодец. А остальные, ротный, у тебя никуда не годятся. У одного котелки грязные, у второго три плащ-палатки, у третьего четыре каски на один скальп. Наведи порядок в головах, а то с такими стрижками только Варфоломееву ночь делать. Вольно. Разойдись. Завтра утром снова повторим внезапную тревогу, проверим боеготовность ваших вещмешков.
Утром тревоги не было. Или генерала жена домой пустила, или желание вставать в такую рань у него прошло, а может быть и то, и другое вместе, но ни утром следующего дня, ни через день тревоги никто не объявлял, но спокойная жизнь при этом не наступила. Днем второго дня мы, возвращаясь из столовой с обеда, увидели непонятно-нервное передвижение офицеров части.
– Построились и идем длинным путем, вокруг,- быстро скомандовал
Стефанов. – Чего-то мне тут не нравится.
Мы, обойдя стороной казарму, вышли на плац и построились сами в два ряда рядом с уже стоящими солдатами и сержантами третьей роты, не поднимаясь в казарму. Постепенно построился весь полк. В казарму никто не рискнул войти, имея неясные предчувствия. Офицеров на построении не было.
– В первой роте министр обороны, – тихо сказал мне Тараман, пройдясь вдоль строя и переговорив с теми, кто уже обладал какой-то информацией.
– Откуда он там появился?
– Пока никто не знает.
Дверь казармы открылась, и на порог вышел генерал армии Язов. На широкой груди генерала висело несколько рядов орденских планок.
Звезды Героя на нем не было. Дмитрий Тимофеевич, как величали генерала армии надувал щеки и выпячивал нижнюю губу, как маленький обиженный ребенок. Красное лицо тучного министра обороны демонстрировало явное неудовлетворение от увиденного в казарме.
– Кранты, – тихо сказал в сторону старшина.
– А какая нам с тобой разница? Раньше не отпустят, позже не уволят.
– Бояре дерутся – у холопов чубы летят.
За министром обороны на крыльцо вышел генерал-полковник, два полковника и лейтенант Умчанов.
– Замполит один в казарме?
– Похоже на то.
– Значит, будет или старшим лейтенантом или младшим, – пошутил я.
К казарме быстро подбегал замполит батальона. Приложив руку к фуражке, он представился.
– Попков, это твоя епархия. Разберись. Тут есть хоть один командир взвода? В этом полку вообще офицеры есть? – гремел над плацем голос рассерженного Язова.
Со стороны дороги, к казарме, где стоял правительственный лимузин и две Волги, рукой придерживая фуражку, бежал лейтенант.
– Куда он лезет? Герой что ли? – послышался голос рядом со мной.
– Ты взводный? – голос министра обороны не предвещал ничего хорошего для любого, кто мог оказаться перед ним в непосредственной близости.
– Никак нет, товарищ генерал армии. Замполит третьей роты…
– Попков, откуда тут столько замполитов? Как они так расплодились? Ты, Михал Данилыч, проверь, что тут вообще происходит.
Человечка своего поставь, чтобы разобрался и доложил. И где командир этой гребаной части? Я когда-нибудь его увижу?
С места, где мы стояли, была хорошо видна дорожка, идущая от штаба полка между клубом и столовой вдоль торца казармы к плацу. По дорожке бодро бежал кэп, за ним начштаба, замполит, два командира батальонов, командиры рот и взводные.
– Ты командир части? Ты сколько времени командир части? – не дождавшись положенного приветствия, рявкнул Язов, как только подполковник приблизился на расстояние, достаточное для того, чтобы видеть выражение лица министра обороны.
Сардылов быстро поднял правую руку, согнув ее в локте, посмотрел на часы.
– Уже два часа и двенадцать минут.
– В смысле?
– Я принял часть, товарищ министр обороны, чуть больше двух часов тому назад. Десять дней назад началась передача части, два часа тому назад я подписал документы о приеме полка под свое командование.
– Ты в рубашке родился, подполковник. Это тебя спасло.
Генерал-полковник Попков оставит тебе тут проверяющего. Мой приказ – полное содействие. Он будет проверять не часть, а твоих офицеров, которые шляются черте где и не могу навести порядок в одной единственной роте. А то я погляжу, вы тут распоясались. Такого бардака в казармах я еще нигде не видел. Кругом грязь, слякоть, сапоги валяются, бушлаты посреди дороги. Никакой наглядной агитации, никаких плакатов. Только какие-то черные тряпки на табуретах.
– Механики-водители только вернулись с обеспечения учебного процесса и…
– А по мне хоть от Господа Бога, но порядок быть должен всегда.
Тебе понятно?
– Так точно!
– Вот и давай, действуй.
Язов тяжело спустился со ступенек и пошел в сторону машин. За ним потянулась вся свита и старшие офицеры части. Младшие офицеры направились к своим подразделениям, обсуждая на ходу сказанное министром. Получив команды от офицеров рот, солдаты и сержанты разошлись по казармам, так же как офицеры, обсуждая по пути внезапное появление министра обороны в полку. Шустов – дежурный по первой роте был в самом центре внимания.
– Значит, сижу я на очке, вдруг крик дневального "Смирно". Вот я думаю: "Ротный вернулся", штаны, значит, натягиваю и к входу. А там
Язов стоит. Живой. Я его сразу узнал – его портрет у нас в ленинской комнате висит. Ну, я ему, что "за время Вашего отсутствия в роте происшествий не"… а он мне "Почему бардак в казарме?". А что я могу поделать – механики десять минут назад как вернулись, и все в душ. Все комбезы побросали. От этих комбезов можно заражение крови получить, стирай – не стирай. Механики… да вы сами все знаете, после них сразу всегда такой срач… пока еще уберешь.
– А дежурный по полку не знал?
– Нет. Никто не знал. Они вместо головного КПП к третьему подъехали, там чурки из пятой роты. Видят, что номер армейский и открыли, не спрашивая, а Язов вместо того, чтобы на курсы ехать, сразу в полк покатил. Я дежурному по полку звоню, говорю "У меня министр обороны в роте", а он мне: "Ты, шутник, на дембель тридцать первого декабря пойдешь".
– Во, прикол.
– Я замполита позвал, а дежурный и ему тоже самое. С трудом уговорили.
В роту вошел писарь штаба полка Крылов.
– Баснописец, а что в штабе?
– Я разговор этот слышал. Этот перепуганный лох дежурному по полку звонил, а тот не верит. Когда поверил, то стал звонить кэпу, а кэп ему: "Ты, капитан, так не шути, а то я тебя за такие шутки в старлеи разжалую". Навел шума Язов, будет, что вспомнить на дембеле.
– Но никого не тронули?
– Нет. Попков – начальник политуправления сухопутных войск, оставил тут полковника Андронова. Я этого полковника однажды на курсах видел, мужик грамотный, порядочный, профессиональный психолог, к любому подход найдет. И солдатам нечего его бояться, он все больше офицеров имеет, а за солдат стеной стоит. Даже, кому нужно, помочь может. Так что имейте ввиду. Хотя я бы от него все равно держался подальше. Кто знает, чего ему в голову взбредет?
Рота – дружная семья
Хранилищем книг курсов "Выстрел" имели право пользоваться только офицеры, и только начиная от начальника штаба батальона и выше. Мне пришлось долго убеждать работника информационной сферы, что я парень очень ответственный, сам житель культурной столицы, причем самого ее центра, и, хотя и моя должность намного ниже разрешенной инструкцией, даже готов оставить ей в залог свой военный билет, без которого я, естественно, не могу покинуть часть. Я также смог ей объяснить, что мне даже выгодно, если удостоверение останется у нее а залог, так как сей документ останется у нее на сохранении. Идея с военным билетом ей показалась удобной, и она согласилась выдать мне учебник. Поблагодарив женщину, я, читая на ходу учебник, возвратился в родную часть, где уже начиналось построение по поводу смены командира полка. Подполковник Сардылов был широк в плечах и силен в голосе. Статная фигура офицера, облаченного в военную форму, была видна издалека. Среди планок подполковника я не нашел боевых наград, но не это было главным. Подполковник сразу полюбил устраивать построения чуть ли не по два раза в день, от которых старый командир части уже отказался и редко радовал солдат своим присутствием. Я старался, как и любой солдат срочной службы, пропускать подобные мероприятия, где солдаты стояли столбом в течение получаса или больше, выслушивая бессмысленные для них указания и рекомендации. Но избегать всех построений мне, конечно, не удавалось.
– Ханин, бегом на построение. Кэп рвет и мечет, – кричал издали
Тараман, увидев меня, сидящего на скамеечке около чепка и читающего книгу.
– А мне что до этого?
– Приказал всех согнать. На плацу меньше половины полка. Дуй туда.
Я поднялся, зажал пальцем страницы учебника и побрел на плац.
Заходить в роту и оставлять там книгу времени у меня уже не было.
– В строй, в строй быстро, – ротный сильно нервничал. – Первая рота в карауле, а второй роты – кот наплакал.
Я встал в строй. Гераничев прибежал после меня.
– Что у тебя в руке? Почему с книжкой? Рехнулся?
– А куда я ее дену? Положить некуда.
– Около казармы положи.
– Не буду, я ее в курсовской библиотеке брал.
– Кто тебя вообще туда пустил? Там и офицерам-то не всем книги не дают.
– Я уже в курсе, что офицеры умеют читать только от начштаба батальона и выше.
– Ты опять?
– Нет. Снова, – буркнул я и показал глазами на кэпа.
– Полк!! Равняйсь!! Смирно!! – раздалась команда начальника штаба полка майора Машков. – Равнение на право!!
Машков доложил командиру полка о построении личного состава,
Сардылов отдал команду "Вольно" и пошел вдоль рядов. Каково же было его удивление, когда он увидел меня в первой шеренге строя с толстой книгой, в середине которой был вставлен указательный палец, удерживающий страницу.
– Ты совсем обалдел, сержант? У тебя с головой все в порядке?
Такой наглости – с книжкой на построение – я за свою службу еще не видел. Что читаешь, умник?
Не отвечая на поставленные вопросы, я поднял книгу так, чтобы кэп увидел титульный лист.
– Выгодский, – громко прочел подполковник. – Справочник по высшей математике. Хм… Да…
– В институте восстанавливаться надо. За два года все знания потеряны, товарищ полковник. Вот стремлюсь не опозорить армию на гражданке, – выпендрился я в очередной раз.
– Ну, тогда другое дело. Читай, учись. Хоть один человек в части реальным делом занят – к учебе в институте готовится. Учись, Гераничев.
– Есть! – махнул рукой к фуражке взводный. Его лицо и взгляд полностью подходили под указ Петра Первого гласящий, что
"подчиненный должен иметь вид лихой и слегка придурковатый, дабы умением своим не смущать начальство".
– Мы с тобой еще поговорим, – пообещал мне взводный, когда комполка отошел от строя.
– О высшей математике?
– О твоей дальнейшей судьбе, – зло ответил взводный и отвернулся.
– Рота, подъем!! Тревога!! – дежурный по роте надрывался.
– Какая нафиг тревога? Свет выключи. Пять утра.
– Тревога, тревога!! Дежурный по полку объявил тревогу.
– О тревоге предупреждают заранее. Дня за три, а потом с вечера.
Свяжись со штабом по рации и уточни. Может кто пошутил.
– Он не отвечает.
– Так позвони.
– Тоже не отвечает.
– Значит, нет тревоги.
– Но дежурный по части по рации сказал, что тревога в полку.
Я встал, натянул штаны и подошел к пульту связи. Связь не работала. Я посмотрел в окно бытовой комнаты. На другой стороне плаца в казарме, стоящей параллельно нашей, тоже ходили люди, но беготни видно не было.
– Знаешь, что сделаем, воин? Ты свет выключи на пару минут.
Сейчас определим, есть тревога или нет.
Дежурный щелкнул выключателем, и свет в расположении потух. Через несколько секунд погас свет в роте химзащиты и дальше, как по команде, дежурные, видя, что выключается свет в напротив стоящих зданиях гасили освещение в своих подразделениях.
– Вот видишь? – показал я пальцем на темные окна казармы. – Все выключили свет. Значит, тревоги не было. Ошибка. Десять минут сна потеряли. Рота, отбой!!
Через четверть часа крик дневального снова ворвался в дружный солдатский сон:
– Дежурный по роте на выход.
– Дежурный, почему роту по тревоге не подняли? Что за бардак?!
– Рация не работала.
– Рация? Разберемся. Рота, подъем!! Тревога!! Посыльные, бегом за офицерами. Построение на плацу с личными вещевыми вешками. Бегом!! – отдавал распоряжения капитан с повязкой дежурного по полку. -
Быстрее, черепахи!! Вещмешки хватаем и строимся на плацу.
Солдаты одевались, брали из каптерки вещевые мешки и уже слышали крики дежурного на следующем этаже. Взяв у старшины вещевой мешок, на котором значилась моя фамилия, я вышел на плац. Посреди плаца, расставив короткие ноги шире плеч, стоял человек с широкими красными полосами по бокам брюк и вышитой звездой генерал-майора на погонах.
– Что встали, товарищ сержант? В строй!
Я подошел к сослуживцам.
– Откуда взялся этот клоун?
– Не то из штаба округа, не то из…
– Разговорчики в строю, – к солдатам уже приближались бегущие офицеры.
– Какие прыткие наши командиры. Надо только вставить им поглубже, и бежать будут получше.
– Один за другим бегут, по званиям и должностям. Строем.
– Рота, равняйсь, смирно! – командир роты стоял перед строем. -
Товарищ генерал-майор, личный состав второй мотострелковой роты построен.
– Сорок минут, старлей. Сорок минут. А если нападение? Думаешь, под Москвой стоишь, так не нападут? Год тому назад немецкого летчика вот такие разгильдяи пропустили. На Красной Площади смог сесть. И все потому, что бардак в головах и вещевых мешках. Я в Вашем возрасте себе сапогами ноги до задницы стер.
Фразу можно было принять за истинную, так как ноги генерала, казалось, начинающиеся сразу от пуза, были коротки и кривы.
– Посмотрел Бог на его ноги и придумал колесо, – прокомментировал
Прохоров.
– Кто там рот открыл. Солдат, как фамилия?
– Рядовой Прохоров.
– Вы себя в зеркало видели? Все наши неприятности оттого, что у
Вас верхняя пуговица расстегнута. Выложить все из вещевых мешков.
По команде "Выложить все из вещмешков" солдаты должны развернуть плащ-палатку, которая обязана лежать в мешке и разложить на ней котелок, каску, ложку и кружку, которые должны быть в идеально чистом состоянии. Так гласит устав. На деле же в вещевых мешках чего только нет. Если в учебке сержанты еще как-то контролируют состояние вещевых мешком своих солдат, то в линейной части, где ими практически никто не пользуется, сидор заполняется всем, что валяется в каптерке.
– Таааак! – глаза генерала округлились, когда последние выложили все, что было в мешках. – Старлей, с чем у тебя солдаты в марш-броски выходят. Фамилия?
– Рядовой Намубеков.
Перед Немубековым прямо на плацу стояли шесть котелков с плотно закрытыми крышками.
– Скажи мне, рядовой Намубеков, где твоя плащ-палатка и зачем тебе шесть котелков?
– Не могу знать.
– А где каска? Ты в случае войны будешь котелок на голову надевать?
– Отставить смех! – ротный был очень серьезен.
Намубеков смотрел черными глазами на генерала и молчал.
– Открой котелки, сынок. И не делай умное лицо, ты же все-таки военный.
Запах, вырвавшийся из-под крышки первого котелка, отшатнул строй.
Запах, шедший из второго котелка, был не лучше первого.
– Ты из таких котелков есть собираешься или это новый вид неконвенционального оружия? – даже не улыбнулся генерал. – Ротный, сколько у тебя солдат в роте?
– Тридцать четыре.
– А почему я вижу только тридцать? Где еще четверо? Где остальные? Немедленно привести и всех отсутствующих построить в одну шеренгу. Нет, пусть встанут на крайний фланг. Им должно быть стыдно, что их товарищи уже Родину защищают, а они ни лыком, ни рылом. И найти всех, а то сам поднимусь и отыщу каждого по запаху.
– Тараман, бегом в роту, сюда всех остальных.
– Ты старшина? – уточнил генерал. – Тогда ты тут. Пошли человека за людьми.
– Ханин, – сказал Тараман.
Я, бросив вещмешок, сорвался с места в казарму. Найдя спрятавшихся в бытовке, сушилке и под кроватью солдат, я вытолкал их на улицу. Вещмешков на них уже не хватало.
– Вот. Еще и солдаты без оружия. Где ваши вещи, сынки?
– А каптерка закрыта. Старшина здесь, – выкрутился кто-то из вновьприбывших.
– Не надо из меня делать дурака! Я и так прослужил в армии двадцать пять лет! Старшина, посмотри. У тебя всего один солдат имеет нормально сложенный вещмешок. Один. Как фамилия?
– Рядовой Заздаев.
– Вот. Молодец. Настоящий солдат. Учитесь у него. А я не твою фотографию видел на первой странице "Красной Звезды"?
– Так точно. Мою! – улыбка Заздаева задевала мочки ушей.
Историю с фотографией знала уже вся часть. Во время моего наряда по роте к нам в расположение зашел замполит батальона с парнем в гражданской одежде. Через плечо гражданского висела большая кожаная сумка фотографа.
– Ханин, у тебя солдаты в роте есть?
– Только наряд.
– Выдели мне одного солдата на полчасика.
Понимая, что второго дневального пользы больше, чем от Заздаева, я предложил замполиту последнего.
– Только мне нужно, чтобы солдат был с автоматом, – сказал фотограф.
– Заздаев с автоматом? Это нонсенс.
– А ты выдай ему без патронов.
– И без бойка. А давайте я ему лучше метлу дам?
– Выдай автомат, каску, "лифчик" и плащ-палатку, – потребовал замполит. – Под мою ответственность.
Через полчаса мне солдата вернули с полным комплектом. А через месяц мы, получив журнал "Красная Звезда", увидели рожу стрелка по веткам на первой обложке с надписью "Рядовой Заздаев, отличник боевой и политической подготовки демонстрирует старшим офицерам высших курсов "Выстрел" имени маршала Шапошникова стрельбу из окопа".
– Вот сразу видно, что образцовый солдат, – подытожил генерал. -
Единственный вещмешок, который собран, как положено, – у него.
Товарищ солдат, объявляю Вам благодарность!
Заздаев стоял и улыбался.
– Ты чего, сынок? Что ответить нужно?
Заздаев улыбался и стоял, прижав руки по швам, и только шевелящиеся пальцы показывали его волнение.
– Сказать надо "Служу Советскому Союзу"? Забыл? Повтори.
– Что?
– Служу Советскому Союзу, повтори.
– Да.
– Не "да", а повтори: Служу Советскому Союзу, – уже начал нервничать генерал.
Заздаев скомкал первые два слова и громко произнес:
– Ссу Союзу.
– Вот и молодец. А остальные, ротный, у тебя никуда не годятся. У одного котелки грязные, у второго три плащ-палатки, у третьего четыре каски на один скальп. Наведи порядок в головах, а то с такими стрижками только Варфоломееву ночь делать. Вольно. Разойдись. Завтра утром снова повторим внезапную тревогу, проверим боеготовность ваших вещмешков.
Утром тревоги не было. Или генерала жена домой пустила, или желание вставать в такую рань у него прошло, а может быть и то, и другое вместе, но ни утром следующего дня, ни через день тревоги никто не объявлял, но спокойная жизнь при этом не наступила. Днем второго дня мы, возвращаясь из столовой с обеда, увидели непонятно-нервное передвижение офицеров части.
– Построились и идем длинным путем, вокруг,- быстро скомандовал
Стефанов. – Чего-то мне тут не нравится.
Мы, обойдя стороной казарму, вышли на плац и построились сами в два ряда рядом с уже стоящими солдатами и сержантами третьей роты, не поднимаясь в казарму. Постепенно построился весь полк. В казарму никто не рискнул войти, имея неясные предчувствия. Офицеров на построении не было.
– В первой роте министр обороны, – тихо сказал мне Тараман, пройдясь вдоль строя и переговорив с теми, кто уже обладал какой-то информацией.
– Откуда он там появился?
– Пока никто не знает.
Дверь казармы открылась, и на порог вышел генерал армии Язов. На широкой груди генерала висело несколько рядов орденских планок.
Звезды Героя на нем не было. Дмитрий Тимофеевич, как величали генерала армии надувал щеки и выпячивал нижнюю губу, как маленький обиженный ребенок. Красное лицо тучного министра обороны демонстрировало явное неудовлетворение от увиденного в казарме.
– Кранты, – тихо сказал в сторону старшина.
– А какая нам с тобой разница? Раньше не отпустят, позже не уволят.
– Бояре дерутся – у холопов чубы летят.
За министром обороны на крыльцо вышел генерал-полковник, два полковника и лейтенант Умчанов.
– Замполит один в казарме?
– Похоже на то.
– Значит, будет или старшим лейтенантом или младшим, – пошутил я.
К казарме быстро подбегал замполит батальона. Приложив руку к фуражке, он представился.
– Попков, это твоя епархия. Разберись. Тут есть хоть один командир взвода? В этом полку вообще офицеры есть? – гремел над плацем голос рассерженного Язова.
Со стороны дороги, к казарме, где стоял правительственный лимузин и две Волги, рукой придерживая фуражку, бежал лейтенант.
– Куда он лезет? Герой что ли? – послышался голос рядом со мной.
– Ты взводный? – голос министра обороны не предвещал ничего хорошего для любого, кто мог оказаться перед ним в непосредственной близости.
– Никак нет, товарищ генерал армии. Замполит третьей роты…
– Попков, откуда тут столько замполитов? Как они так расплодились? Ты, Михал Данилыч, проверь, что тут вообще происходит.
Человечка своего поставь, чтобы разобрался и доложил. И где командир этой гребаной части? Я когда-нибудь его увижу?
С места, где мы стояли, была хорошо видна дорожка, идущая от штаба полка между клубом и столовой вдоль торца казармы к плацу. По дорожке бодро бежал кэп, за ним начштаба, замполит, два командира батальонов, командиры рот и взводные.
– Ты командир части? Ты сколько времени командир части? – не дождавшись положенного приветствия, рявкнул Язов, как только подполковник приблизился на расстояние, достаточное для того, чтобы видеть выражение лица министра обороны.
Сардылов быстро поднял правую руку, согнув ее в локте, посмотрел на часы.
– Уже два часа и двенадцать минут.
– В смысле?
– Я принял часть, товарищ министр обороны, чуть больше двух часов тому назад. Десять дней назад началась передача части, два часа тому назад я подписал документы о приеме полка под свое командование.
– Ты в рубашке родился, подполковник. Это тебя спасло.
Генерал-полковник Попков оставит тебе тут проверяющего. Мой приказ – полное содействие. Он будет проверять не часть, а твоих офицеров, которые шляются черте где и не могу навести порядок в одной единственной роте. А то я погляжу, вы тут распоясались. Такого бардака в казармах я еще нигде не видел. Кругом грязь, слякоть, сапоги валяются, бушлаты посреди дороги. Никакой наглядной агитации, никаких плакатов. Только какие-то черные тряпки на табуретах.
– Механики-водители только вернулись с обеспечения учебного процесса и…
– А по мне хоть от Господа Бога, но порядок быть должен всегда.
Тебе понятно?
– Так точно!
– Вот и давай, действуй.
Язов тяжело спустился со ступенек и пошел в сторону машин. За ним потянулась вся свита и старшие офицеры части. Младшие офицеры направились к своим подразделениям, обсуждая на ходу сказанное министром. Получив команды от офицеров рот, солдаты и сержанты разошлись по казармам, так же как офицеры, обсуждая по пути внезапное появление министра обороны в полку. Шустов – дежурный по первой роте был в самом центре внимания.
– Значит, сижу я на очке, вдруг крик дневального "Смирно". Вот я думаю: "Ротный вернулся", штаны, значит, натягиваю и к входу. А там
Язов стоит. Живой. Я его сразу узнал – его портрет у нас в ленинской комнате висит. Ну, я ему, что "за время Вашего отсутствия в роте происшествий не"… а он мне "Почему бардак в казарме?". А что я могу поделать – механики десять минут назад как вернулись, и все в душ. Все комбезы побросали. От этих комбезов можно заражение крови получить, стирай – не стирай. Механики… да вы сами все знаете, после них сразу всегда такой срач… пока еще уберешь.
– А дежурный по полку не знал?
– Нет. Никто не знал. Они вместо головного КПП к третьему подъехали, там чурки из пятой роты. Видят, что номер армейский и открыли, не спрашивая, а Язов вместо того, чтобы на курсы ехать, сразу в полк покатил. Я дежурному по полку звоню, говорю "У меня министр обороны в роте", а он мне: "Ты, шутник, на дембель тридцать первого декабря пойдешь".
– Во, прикол.
– Я замполита позвал, а дежурный и ему тоже самое. С трудом уговорили.
В роту вошел писарь штаба полка Крылов.
– Баснописец, а что в штабе?
– Я разговор этот слышал. Этот перепуганный лох дежурному по полку звонил, а тот не верит. Когда поверил, то стал звонить кэпу, а кэп ему: "Ты, капитан, так не шути, а то я тебя за такие шутки в старлеи разжалую". Навел шума Язов, будет, что вспомнить на дембеле.
– Но никого не тронули?
– Нет. Попков – начальник политуправления сухопутных войск, оставил тут полковника Андронова. Я этого полковника однажды на курсах видел, мужик грамотный, порядочный, профессиональный психолог, к любому подход найдет. И солдатам нечего его бояться, он все больше офицеров имеет, а за солдат стеной стоит. Даже, кому нужно, помочь может. Так что имейте ввиду. Хотя я бы от него все равно держался подальше. Кто знает, чего ему в голову взбредет?
Рота – дружная семья
Слух о добром полковнике разошелся по части за считанные часы. И уже вечером солдаты "кололись" о проблемах в части мудрому психологу. Через несколько дней мы делились друг с другом информацией о нагоняях, полученных офицерами, о взысканиях, которые раздавал направо и налево командир полка по рекомендациям проверяющего и радовались, что наконец-то у нас появился защитник.
Андронов действительно смог отправить в отпуск двух солдат, которые стали его личными доносчиками. Но на них никто не обижался – все понимали происходящее, тем более, что солдаты все больше доносили на офицеров, а не друг на друга. Андронов считал, что если солдат провинился, то исключительно по недосмотру своего командира.
Мне повезло. Я встречался с полковником всего пару раз случайно и во время наряда. Сказав сразу, что жаловаться мне не на кого, а на меня все жалобы есть у командира роты, я создал ситуацию, при которой мой земляк-полковник сразу потерял ко мне всяческий интерес, но зато поставил задачу ротному подготовить отчет по неуставным отношениям в роте. Ротный перевел это дело на меня и, сидя на следующий день в канцелярии командира, я услышал громкие голоса в коридоре. Выйдя из комнаты, я увидел несколько солдат, которые под управлением замполита батальона тащили огромный стенд в ленинскую комнату.
– Сейчас заносим, заносим. Выше бери. Поворачивай, еще, еще.
Теперь туда и к стеночке. Вот. Молодцы, – молодой голос замполита батальона раздавался в коридоре. – Кучкаров, дуй к старшине за молотком и гвоздями. А вы стойте и держите. Вот так. Ровнее. Левый угол выше. Еще выше. Вот. Молодцы.
Я обошел носильщиков, чтобы прочесть, чему посвящена наглядная агитация. Большими красными буквами заголовок гласил: "Рота – дружная семья". Под заголовком, естественно, красного цвета, чуть меньшим шрифтом черной тушью было написано: "В нашем батальоне", и далее следовал перечень национальностей с количеством их представителей в первом мотострелковом батальоне. Первой строкой было выведено: русские – 83, следом значилось не сильно отстающее количество узбеков, за которым стояли таджики. "Азиатов в сумме больше, чем славян", – сложил я быстро в уме тех и других. Список сортировался в соответствии с уменьшением количества представителей конкретной национальности. Пятой строкой снизу было выведено: еврей
– 1. Я не был последним в списке, составленном в этой части плаката в алфавитном порядке, после меня следовали немец, мордва, уйгур и удмурт, имеющие тот же количественный состав.
"Один на весь батальон. Круто", – подумал я и вернулся в канцелярию. Не успел я углубиться в дела, как дверь распахнулась, и в комнату ввалилась толпа солдат и сержантов. Первым стоял Боров.
– Ханин, ты тут всех и всё знаешь. И, говорят, что у тебя есть книги учета личного состава?
– Есть такое дело.
– Так, может быть, ты знаешь – кто в батальоне еврей.
– Знаю.
Толпа затихла в ожидании, но я молчал.
– Кто? – замер Боров.
– Я.
Если бы режиссеру надо было снять состояние шока большой группы людей, одетых в военную форму, то это был тот самый момент. В моей голове проносились разные мысли от того, что могло бы со мной произойти, появись этот стенд в начале моей службы до того, что меня может ожидать ближайшей ночью. Ребят из состояния шока вывел командир роты, протискивающийся через застывших, как по мановению волшебной палочки, людей. Оглядев всех стоящих и моргающих, он вновь повернул голову ко мне.
– Ханин, почему посторонние в канцелярии? Ты почему бардак допускаешь в отсутствии офицеров? Ты заместитель командира первого взвода, а у тебя бардак в роте. Построй мне личный состав в коридоре.
Я вскочил со стула, набрал в легкие побольше воздуха, сделал пострашнее лицо и крикнул на всю казарму:
– Вторая рота, строиться!! Строиться я сказал!! Или у вас со слухом плохо?! Бегоооом!!
Звание, должность и срок службы позволяли быть представителем любой национальности. Даже евреем.
Вечером, выйдя на улицу, я был остановлен неприятным для меня окриком из курилки:
– Э, еврей, вешайся.
Я подошел поближе. Был брошен вызов, и как-то надо было отреагировать.
– Кто тут такой умный, что вместо звания стал использовать национальность?
– Ты знаешь чего, еврей, ты тут не выпендривайся, – рыжий Дегеман подошел ко мне вплотную. Рядом с ним встали еще трое его земляков из
Средней Азии одного с нами призыва. – А то мы тебя быстро обрежем… по самые уши. Евреи должны жить в Израиле.
– А немцы в Германии?
– А немцы в Германии. Я бы раньше уехал, но в армию загнали. А вот евреи…
– А евреи будут жить там, где считают нужным. Я думаю, что разговор закончен.
– Не закончен. Мы с тобой еще вечером продолжим.
– Нет, Дегеман. С сегодняшнего дня твой антисемитизм превращается в общество по защите всех евреев нашего батальона.
– Почему?
– Потому, что тут стоят три свидетеля, которые за тебя срок тянуть не будут и сдадут тебя по полной.
– Кому сдадут?
– Не кому, а где – правильный вопрос. Отвечаю: на суде, потому что если хоть кто-то ко мне приблизится еще раз с подобной идеей, то никакие адвокаты не помогут.
– Стучать пойдешь?
– А ты думал, что я о тебя руки марать буду? Я к людям, которые в другой национальности видят врагов, считаю больными, убогими, недоделанными. В общем, дерьмом, о которое пачкаться не считаю для себя приемлемым. Брезгливый я, понимаешь? Но если ты еще хоть раз дернешься, я засажу тебя так, что ты ни то, что Германию, а даже
Фергану еще много лет не увидишь. Понял? У тебя есть прокурорское предупреждение? Второго не будет. Это я тебе обещаю. И "дизеля" не будет. Будет зона, потому что таким, как ты, только там и место. Усек?
Дегеман сплюнул на грязный асфальт курилки, прошипел сквозь сжатые зубы узбекское ругательство и отвернулся. Его друзья тут же расселись на места, переговариваясь на азиатском языке, а я пошел навестить Шейкмана. Меня просто распирало поделиться с ним полученной плакатной новостью. Хотя я никогда не искал специально братьев по национальному признаку, и дома у нас всегда главенствовал космополитизм вместе с идеями социализма о равноправии всех народов, но было что-то мистическое в том, что я единственный еврей в батальоне. Каково же было мое удивление, когда Шейкман меня осадил:
– Что тебя прикалывает? Я тоже один на батальон. А на всю часть нас всего четверо. Ты, я, полковой почтальон Дорфман и повар в танковом полку – Кац. Вы с Кацем одного призыва. Ему тоже скоро на дембель.
Андронов действительно смог отправить в отпуск двух солдат, которые стали его личными доносчиками. Но на них никто не обижался – все понимали происходящее, тем более, что солдаты все больше доносили на офицеров, а не друг на друга. Андронов считал, что если солдат провинился, то исключительно по недосмотру своего командира.
Мне повезло. Я встречался с полковником всего пару раз случайно и во время наряда. Сказав сразу, что жаловаться мне не на кого, а на меня все жалобы есть у командира роты, я создал ситуацию, при которой мой земляк-полковник сразу потерял ко мне всяческий интерес, но зато поставил задачу ротному подготовить отчет по неуставным отношениям в роте. Ротный перевел это дело на меня и, сидя на следующий день в канцелярии командира, я услышал громкие голоса в коридоре. Выйдя из комнаты, я увидел несколько солдат, которые под управлением замполита батальона тащили огромный стенд в ленинскую комнату.
– Сейчас заносим, заносим. Выше бери. Поворачивай, еще, еще.
Теперь туда и к стеночке. Вот. Молодцы, – молодой голос замполита батальона раздавался в коридоре. – Кучкаров, дуй к старшине за молотком и гвоздями. А вы стойте и держите. Вот так. Ровнее. Левый угол выше. Еще выше. Вот. Молодцы.
Я обошел носильщиков, чтобы прочесть, чему посвящена наглядная агитация. Большими красными буквами заголовок гласил: "Рота – дружная семья". Под заголовком, естественно, красного цвета, чуть меньшим шрифтом черной тушью было написано: "В нашем батальоне", и далее следовал перечень национальностей с количеством их представителей в первом мотострелковом батальоне. Первой строкой было выведено: русские – 83, следом значилось не сильно отстающее количество узбеков, за которым стояли таджики. "Азиатов в сумме больше, чем славян", – сложил я быстро в уме тех и других. Список сортировался в соответствии с уменьшением количества представителей конкретной национальности. Пятой строкой снизу было выведено: еврей
– 1. Я не был последним в списке, составленном в этой части плаката в алфавитном порядке, после меня следовали немец, мордва, уйгур и удмурт, имеющие тот же количественный состав.
"Один на весь батальон. Круто", – подумал я и вернулся в канцелярию. Не успел я углубиться в дела, как дверь распахнулась, и в комнату ввалилась толпа солдат и сержантов. Первым стоял Боров.
– Ханин, ты тут всех и всё знаешь. И, говорят, что у тебя есть книги учета личного состава?
– Есть такое дело.
– Так, может быть, ты знаешь – кто в батальоне еврей.
– Знаю.
Толпа затихла в ожидании, но я молчал.
– Кто? – замер Боров.
– Я.
Если бы режиссеру надо было снять состояние шока большой группы людей, одетых в военную форму, то это был тот самый момент. В моей голове проносились разные мысли от того, что могло бы со мной произойти, появись этот стенд в начале моей службы до того, что меня может ожидать ближайшей ночью. Ребят из состояния шока вывел командир роты, протискивающийся через застывших, как по мановению волшебной палочки, людей. Оглядев всех стоящих и моргающих, он вновь повернул голову ко мне.
– Ханин, почему посторонние в канцелярии? Ты почему бардак допускаешь в отсутствии офицеров? Ты заместитель командира первого взвода, а у тебя бардак в роте. Построй мне личный состав в коридоре.
Я вскочил со стула, набрал в легкие побольше воздуха, сделал пострашнее лицо и крикнул на всю казарму:
– Вторая рота, строиться!! Строиться я сказал!! Или у вас со слухом плохо?! Бегоооом!!
Звание, должность и срок службы позволяли быть представителем любой национальности. Даже евреем.
Вечером, выйдя на улицу, я был остановлен неприятным для меня окриком из курилки:
– Э, еврей, вешайся.
Я подошел поближе. Был брошен вызов, и как-то надо было отреагировать.
– Кто тут такой умный, что вместо звания стал использовать национальность?
– Ты знаешь чего, еврей, ты тут не выпендривайся, – рыжий Дегеман подошел ко мне вплотную. Рядом с ним встали еще трое его земляков из
Средней Азии одного с нами призыва. – А то мы тебя быстро обрежем… по самые уши. Евреи должны жить в Израиле.
– А немцы в Германии?
– А немцы в Германии. Я бы раньше уехал, но в армию загнали. А вот евреи…
– А евреи будут жить там, где считают нужным. Я думаю, что разговор закончен.
– Не закончен. Мы с тобой еще вечером продолжим.
– Нет, Дегеман. С сегодняшнего дня твой антисемитизм превращается в общество по защите всех евреев нашего батальона.
– Почему?
– Потому, что тут стоят три свидетеля, которые за тебя срок тянуть не будут и сдадут тебя по полной.
– Кому сдадут?
– Не кому, а где – правильный вопрос. Отвечаю: на суде, потому что если хоть кто-то ко мне приблизится еще раз с подобной идеей, то никакие адвокаты не помогут.
– Стучать пойдешь?
– А ты думал, что я о тебя руки марать буду? Я к людям, которые в другой национальности видят врагов, считаю больными, убогими, недоделанными. В общем, дерьмом, о которое пачкаться не считаю для себя приемлемым. Брезгливый я, понимаешь? Но если ты еще хоть раз дернешься, я засажу тебя так, что ты ни то, что Германию, а даже
Фергану еще много лет не увидишь. Понял? У тебя есть прокурорское предупреждение? Второго не будет. Это я тебе обещаю. И "дизеля" не будет. Будет зона, потому что таким, как ты, только там и место. Усек?
Дегеман сплюнул на грязный асфальт курилки, прошипел сквозь сжатые зубы узбекское ругательство и отвернулся. Его друзья тут же расселись на места, переговариваясь на азиатском языке, а я пошел навестить Шейкмана. Меня просто распирало поделиться с ним полученной плакатной новостью. Хотя я никогда не искал специально братьев по национальному признаку, и дома у нас всегда главенствовал космополитизм вместе с идеями социализма о равноправии всех народов, но было что-то мистическое в том, что я единственный еврей в батальоне. Каково же было мое удивление, когда Шейкман меня осадил:
– Что тебя прикалывает? Я тоже один на батальон. А на всю часть нас всего четверо. Ты, я, полковой почтальон Дорфман и повар в танковом полку – Кац. Вы с Кацем одного призыва. Ему тоже скоро на дембель.